***
Магия — опасная штука. Гермиона знала это всегда. По-настоящему это становится правдой, когда ты лежишь в луже собственной крови, выплевывая кровавые сгустки изо рта, как будто в попытке что-то сказать, но тебя вечно кто-то перебивает, и чувствуешь слабый шорох тающей в воздухе аппарации. Серёжка жгла, и она бы почувствовала это, если бы не тело. Оно почти не болело. Она могла бы даже рассмотреть рассвет за большими панорамными окнами, как будто какой-то из урбанистических богов бросил окурок в неположенном месте, и рассвет вспыхнул лишь за одной тучей, делая ту ярко-красной, позволяя солнечному пламени растянуться. Но ей хватало своего пламени. Её живот натурально горел. Гермиона провела рукой рядом с телом, до конца не чувствуя части пальцев. Их как будто засунули в морозилку на несколько часов, охладив до температуры сырого мяса, и теперь она пыталась вспомнить, какие ощущения нужно испытывать, погружая пальцы в жидкость. Интересно, именно так себя чувствовали ослепшие люди? Пытались имитировать зрение? Она лежала на полу, и её хрипы перекрывали плеск влаги под пальцами. Гермиона несколько раз дёрнула ими, пока не поняла, что вся эта влага выливалась из её тела. Мерлин. Прошла секунда, и она представила этот вид со стороны, как в фильмах, которые обычно шли где-то на заднем фоне у неё дома, пока мама пересматривала карточки пациентов, занося в бесконечные таблицы — посланники бюрократического ада. Обычно камера поднималась вверх, показывая бездыханно лежащее тело в луже крови, и затем кадр обрывался, чтобы рейтинг фильма не пополз, и его шансы на массовую ротацию не упали. Гермионе хотелось бы оборвать кадр, потому что эта история уж точно не для ротации и прокрутки на популярном канале в прайм-тайм. В конце концов, эта история для того, чтобы чему-то научиться. И в данный момент… это был просто типичный конец, она лишь предполагала, что смерть не будет выглядеть так клишированно. Как холодеющие от стремительной потери крови ноги. Она услышала шум. В нём было что-то паническое, что-то чуждое ей. В отмирающих синюшных губах не было никакой суеты, лишь принятие. Что-то вроде мысли о том, что она прожила неплохую жизнь. Но точно не голос, напившийся страха, который звучал в соседней комнате. А может, и вовсе только у неё в подсознании. — Драко! — послышался крик. Гермиона не удивилась бы, если бы это оказалась пародия её мозга. Сознание грешило этим. Звать его, когда силы подходили к концу. — Драко! Ты где? Др... Гермиона бы поморщилась от крика ужаса, но мышцам на лице, видимо, тоже нужна была кровь, чтобы работать, иначе она никак не могла объяснить, почему всё, что видели её глаза, это белоснежный потолок. Однако, конечно, он не был белоснежным. Потолок был идеально подобран под палитру кухонных тумб, под цвет дивана и под декоративные свечи, которые расставили по комнате. Гермиона не моргала уже какое-то время. Слёзы просто стекали к ушам в попытке увлажнить склеру, а девушка издавала какие-то звуки, словно пыталась закричать. — Салазар! К-как вы?.. Мерлин, Тинки! Гермиона слышала раньше этот запах, который пронёсся по её ноздрям, смешиваясь с запахом крови. Нарцисса провела шёлковым рукавом по подбородку девушки, делая свой парфюм более концентрированным. Миссис Малфой подняла голову Гермионы, и она почувствовала, как кровь, собравшаяся во рту, вылилась, словно кто-то открутил клапан внутри её глотки. Если бы это был кто-то другой, и Гермионе требовалось дать оценку повреждениям… эта оценка оказалась бы сильно ниже ожидаемого. — Тише, м-мисс Грейнджер, дышите через... — дрожащим голосом начала проговаривать Нарцисса, что-то делая палочкой, но едва ли руны были идеальными из-за трясущихся пальцев. Гермиона смотрела на платье женщины, которое больше ничего общего не имело с небесно-голубым подолом. Теперь оно было в грязи, крови и в ошмётках нетипичного дрожащего голоса, как будто это правда противоестественный для аристократов акцент. — Святой Мерлин! — услышала Гермиона тонкий визг. — Мисс! Что?.. — Тинки, мне нужны зелья, живо! — прервала её Нарцисса криком. — Она… у неё живот проткнут насквозь! — выдохнула миссис Малфой — голос женщины пошёл на спад, и в этот момент Гермиона почувствовала, насколько её трясло. Если бы на ней были какие-то металлические элементы, в теле отдавался бы ритмичный звук чечётки, пока она лежала на паркете пентхауса. Всё происходящее в миг показалось отдалённым фильмом о плохих парнях, а мама, протерев глаза, сейчас наверняка встанет и сделает чай с мятой, а затем позвонит отцу. Да. В то время в историях о плохих парнях она всегда болела за противоположную сторону. С тех времён утекло чертовски много воды. Её сознание расплывалось в движущихся линиях заклинаний, и последнее, что Гермиона почувствовала, перед тем как закричать от боли, это вытащенный осколок у неё из живота, как будто обмотанный со всех сторон сердечными жилами. Ей показалось, что органы вытащили вместе с режущим зеркалом, и они тоже с лязгом упали на паркет. Её вырвало кровью. — Температура мисс выше нормы, — послышался тонкий голосок эльфа через какое-то время. Тогда сознание Гермионы вернулось в достаточной степени, чтобы она ощущала мягкость подушки под щекой, но не могла выбраться из дрёмы и открыть глаза. Девушка чувствовала, что ткань под ней была насквозь мокрой. И она надеялась, что это не кровь. — Но Мисс поправится, — Тинки убрала ладошку с её лба, и Гермиона тут же поняла, насколько она горела. — Миссис сделала прекрасную работу. Тинки даже не хочет думать, что могло произойти, если бы... — голос эльфа тут же набрался эмоциональности и ужаса, так, что создалось чувство, что она с минуты на минуту зарыдает. Нарцисса сдержанно её перебила, как всегда делал Драко, когда его нянька становилась чересчур сопереживающей. Всё-таки Гермиона тогда была права, впервые увидев его по-другому, стоящего в светлых порванных джинсах на кубке по квиддичу — он сын своей матери, на самом деле. Может быть, именно это было началом? Чёртовы джинсы с разрезами, которые разрезали его образ у неё в голове и посеяли росток, что потом подхватил из его рта инфекцию — проглоченную слюну — пока он прижимал её руки к персиковой стене каморки. Может быть, всё дело в чёртовых джинсах?.. — Ты её знаешь, Тинки? Эту девушку, — уточнила Нарцисса. Создавалось чувство, будто она пристально смотрела на эльфа. Потому что Тинки не отвечала. — Он ведь уже был с ней здесь, да? — этот вопрос Нарцисса задала тоном, которым задавали давящие вопросы, не требующие ответа. Требующие признания. — Мисс... — начала суетиться эльф, но вновь была перебита. — О, Тинки, нет никакого смысла покрывать его. Она бы никогда не появилась тут, если бы он не разрешил, — строго прервала эльфа Нарцисса. Это её подарок. Мягкие простыни, Гермиона была уверена, тёмного цвета — дело рук Нарциссы. Она услышала шелест тонкой ткани, и можно было сделать вывод, что миссис Малфой поднялась с кресла и подошла к окну, судя по лучу солнца, который теперь не бросал блик на лицо девушки. Интересно, платье Нарциссы по-прежнему было пропитано кровью? Такой неподходящей под их стандарты. — Ты должна была сказать мне, — с жесткостью объявила миссис Малфой. — Хозяин приказал Тинки молчать, — голос домовой был такой, что не оставалось сомнений: она смотрела в пол, краснея от вины. Прошло какое-то время, прежде чем Нарцисса заговорила, повернувшись, чтобы бросить взгляд на недвижимое тело: — Я не очень хороша в лечебной магии. Её повреждения… аппарация чуть не разорвала девушку надвое. Гермиона чувствовала, как её вновь начинало засасывать в небытие, и подумала о том, как же выглядела, если голос Нарциссы не переставал становиться таким дрожащим, когда она говорила о ней. — Миссис хорошо справилась, — принялась Тинки убеждать хозяйку. — Тинки знает, о чём говорит. Тинки лечила хозяина, — добавила она с оттенком смиренной грусти. — Проследи за ней, — велела Нарцисса после короткой паузы, — мне нужно найти Драко, они... Это было похоже на постоянно выскальзывающую нитку из рук, которая потом внезапно превращалась в леску, натёртую порохом, и между каждым пальцем по запалу. Гермиона чувствовала, как её тело горело, она даже не различала то, что происходило в реальности, а что было обрывками галлюциногенных снов, которые преследовали изнеможенное тело. Казалось странным, что диван под ней не схватился пламенем — так сильно жгло. Почти так же, как сетчатку, как только она открыла глаза. Но это было не медленное пробуждение, когда мозг, как вечно говорила психолог, охранял её от травмирующих воспоминаний и выдавал бы их поочередно. Нет. Мозг давно был склонен её мучить, поэтому она вспомнила всё за один вдох, который тут же отозвался в теле болью. — Тинки... — прохрипела Гермиона, увидев эльфа. Её уши тут же встрепенулись, и она выбросила какую-то вещь, которую укладывала в конверт. — Тинки, пожалуйста... — Гермиона пыталась встать, упираясь рукой в подлокотник дивана, и плед упал к её ногам. — Мисс! — пропищала эльф, а затем подбежала к ней и придержала девушку рукой. — Мисс не должна так резко… Губы Гермионы были настолько сухими, что ей бы казалось, что в её теле не осталось даже капли влаги, если бы не слёзы, собравшиеся в уголках глаз. Взгляд слезился то ли от солнца, то ли от общего состояния, но она всё равно постаралась сфокусироваться на обеспокоенном лице домовой. — Тинки, прошу тебя, скажи мне… сколько... — Гермиона сглотнула. Тинки надавила на её руку, аккуратно прислоняя к спинке дивана. — Сколько прошло?.. — Мисс, всего пара дней… вам нужно... — лепетала Тинки, явно пытаясь заставить Гермиону замереть, но девушка бегала глазами по знакомой, вылизанной до блеска комнате, и её начинало трясти. Однако уже не в лихорадке. Теперь в чистом ужасе. Пара дней. — Боже... — выдохнула Гермиона, но её голос сорвался из-за сухости. — Боже мой, мне нужно... — она выпрямилась, вновь принявшись убирать руки Тинки, заправила волосы и провела ладонями по лицу. Господи, что произошло? Паника стекала потом по её спине, пока она пыталась восстановить хронологию событий в уме. Министерство. Крик Гарри. Осколки, застрявшие в животе. Взгляд Драко. А потом ничего. Просто ничего, кроме каких-то бессвязных отрывков, которые Гермиона даже не могла считать настоящими — настолько сюрреалистичными они были. И всё же. Она в его квартире. — Мисс обязана поесть, — произнесла Тинки. Гермиона медленно перевела взгляд на стол рядом с диваном. Там стоял суп. Хлеб. Ещё что-то в пиале, но всё расплывалось перед глазами, как в лёгкой дисперсии. Она помнила, что Тинки приготовила им на Рождество, презрительно окинув взглядом их подгоревшие брауни, и поняла, что, судя по всему, ей просто запрещено много есть. Только так можно было объяснить один лишь бульон на столе. — И не... — Гермиона попробовала встать, и создалось ощущение, что кто-то бросил в неё скальпель, и тот прошёлся по животу. Она согнулась, вскрикнув. — ...не двигаться так резко! — обеспокоенно повысила голос Тинки, пока девушка медленно выдыхала, пытаясь унять боль. Гермиона подняла взгляд, учуяв резковатый запах отвара, который Тинки держала в руке. — Это зелье. Оно снимет боль. Гермиона проглотила содержимое флакона не глядя, лишь чувствуя, что слёзы всё-таки потекли по лицу, когда она зажмурилась. — Мне нужно к... — захрипела девушка, — мне нужно к друзьям. Гарри... — она подняла голову, ещё раз вдыхая. — Боже, как я здесь оказалась? Это было похоже на последствия сильного похмелья, когда она пыталась соединить обрывки памяти, но всё, что помнила, это крик Гарри. И Джинни, которая так и осталась там, в кабинете наверху, истекать кровью. — Миссис Малфой запретила Тинки говорить с Мисс до её прихода, — слегка пристыженно произнесла Тинки, и мысли Гермионы даже затормозились, остановленные шоком. — Что? — Мисс должна поесть, чтобы набраться сил, — домовая подтолкнула к ней тарелку. — Насыщающее зелье не так полезно для Мисс, как еда. Гермионе потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она серьёзно. — Мне не нужно есть, Тинки! Мне нужно в школу! — крикнула девушка. Как можно думать о чёртовом супе?! — Скажи, кто-то из них ранен? — наклонилась она к эльфийке, сжав её тонкие предплечья. — Кто-то из них?.. — вопрос остановился, как будто сам себя не смел произнести, забуксовал. Годрик, пожалуйста. — Тинки велено покормить Мисс, — с сожалением произнесла домовая, и Гермиона силой прикрыла глаза. — Чёрт! —ругнулась она сквозь зубы, отталкивая от себя подушку. Тупая боль в животе всё ещё пульсировала, как после удара мячом, но по крайней мере, это можно было терпеть. Видимо, ей действительно не стоило так резко поворачиваться. Она посмотрела на крыши столичных небоскрёбов, от которых отблескивал яркий свет. Был разгар дня. Гермиона злостно посмотрела на тарелку супа, как будто именно она была причиной, почему домовая не отвечала на вопросы, а затем обвела глазами комнату в поисках какой-нибудь газеты или… хоть чего-то. Прошло несколько дней, мир должен был знать. Но всё, что здесь находилось, это блестящие, неприкасаемые поверхности кухонного гарнитура и декоративные свечи, фитиля которых были абсолютно чисты. Она вспомнила настойчивость Тинки, взяла ложку и зачерпнула жидкость. Тёплое варево пробудило её рецепторы, и плечи девушки вздрогнули. Она сделала ещё несколько глотков, понимая, что действительно была голодна. — Мисс должна ещё выпить эти зелья, — Тинки несмело подтолкнула к ней три бутылочки, стоящие на столе. Ей как будто было неловко, что она держала гриффиндорку в таком положении. И пусть было неловко. — Мисс сильно ранили. Мисс едва не умерла, — уши Тинки опустились в эмоции искреннего сожаления, и… на неё действительно было трудно долго злиться. — Где моя палочка? — вдруг спохватилась Гермиона, осознав, чего ей не хватало. Она глянула на все поверхности рядом, но не нашла знакомого древка. — Мисс лучше не использовать магию в ближайшее время. Гермиона едва удержалась от раздражительного вздоха, понимая, что ей не выбраться отсюда. Доев бульон, она аккуратно поднялась с дивана, раздумывая над тем, на что можно было бы надавить. Насколько Гермиона знала, Тинки — личная домовая Драко, а если предположить, что вряд ли Малфой дал ей прямой приказ… Внутренности Гермионы подскочили, когда она допустила, что это могло быть так. Что, если он здесь? Но она быстро отогнала от себя эти мысли, сбрасывая всё на симптомы заживления. — Тинки, мне нужно уйти, — мягко, но настойчиво произнесла девушка, чуть склоняясь к домовой. — Нужно дождаться миссис Мал... — глаза Тинки забегали. В следующую секунду они услышали звук аппарации. Гермиона могла поклясться, что успела заметить выражение облегчения на лице у существа. Грейнджер резко повернулась, вновь запоздало понимая, что это было зря, но, видимо, зелье, утоляющее боль, действовало. Она смогла перетерпеть, сжав зубы, лишь коротко выдохнула. В комнату зашла Нарцисса. И не то чтобы Гермиона не ожидала её увидеть после нескольких напоминаний Тинки, но каким-то образом эта женщина всегда вызывала удивление. — М-мне нужна моя палочка, — выпалила Гермиона, инстинктивно делая шаг назад и не зная, что чувствовать. Но что угодно, только не безопасность. — Мне нужно к друзьям. Вряд ли Нарцисса представляла для неё смертельную опасность. Но никто в её семье не был достоин доверия. Гермиона понятия не имела, что произошло, поэтому внутренне поёжилась, когда женщина отбросила полу кораллового платья, ничуть не сбавив ход в её направлении даже из вежливости. — У меня нет никакой нужды в вас в роли пленницы, мисс Грейнджер, — сдержанно произнесла Нарцисса, и Гермиона увидела, как её палочка элегантно приземлилась на стол, повинуясь чарам. — Ваши внутренности были разрезаны вплоть до грудной клетки осколками некоего артефакта, который был пропитан каким-то ядом, не дающим крови сворачиваться. Необдуманное использование магии могло бы стать губительным после столь короткого времени регенерации. С вашим диагнозом люди проводят в Мунго от двух недель. Гермионе стало бы стыдно за своё поведение после холодного объяснения, если бы не страх, запутавшийся в смятении. — Поднимите голову, — приказала Нарцисса, подходя довольно близко, и Гермиона подчинилась. В следующий момент голубые глаза сосредоточились на световых нитях, разошедшихся от тела гриффиндорки, а затем развеявшихся. — В зельях, которые велела вам выпить Тинки, не усиление гламурных чар, — многозначительно глянула на неё Нарцисса, отступая. — Что? — моргнула Гермиона, всё ещё слабо соображая. И здесь создалось ощущение, будто уже Нарцисса едва удержалась от вздоха. — Они обязательны к приему, мисс Грейнджер, — надавила женщина. — Ваша кровь всё ещё слишком жидкая, чтобы показатели были в норме. Но… жить вы будете. Тинки подлетела к Гермионе и подала флаконы с зельями. — С-спасибо, — едва слышно произнесла Грейнджер. Она выпила их, не поднимая глаз. Девушка надеялась, что хотя бы одно из них поможет туману в голове исчезнуть. Она бы смогла потерпеть даже колющую боль в животе. Девушка облизала губы, подняла глаза на женщину, теряясь в том, что должна была сказать. Но почему-то чувствовала, что обязана как-то объясниться. — Я не… я не хотела оказываться здесь. Это произошло непроизвольно. — Правда? — беззлобно подняла брови Нарцисса, но это явно было какой-то завуалированной заменой слова «продолжай», судя по интонации. — Я думаю, это… серёжка, — выдавила из себя девушка. Очевидно, Нарцисса знала. Конечно, она не выглядела как та, кто мог дать человеку на её глазах истечь кровью, но что-то Гермионе подсказывало: миссис Малфой знала. Что-то в речи женщины, в отсутствии вопросов… хотя Нарцисса из тех, кто не задавал вопросов. Просто давила взглядом, ты так или иначе обязан был говорить. И Гермиона говорила. — Драко подарил мне их в сентябре, сказав про порт-ключ. Но я носила их не поэтому, мне они казались красивыми, и я… — почему-то залепетала Гермиона, как будто должна была оправдаться. И она, наверное, должна была. Потому что ничего, выбранного Драко, не должно было оказаться украшением в её ушах. — Это мой любимый ювелирный дом. Могу поспорить, вы считали серьги красивыми, — прервала Нарцисса её быструю речь, и Гермиона перевела дух. — Но я не использовала порт-ключ, — посмотрела она Нарциссе в глаза, — я… почти не помню, как тут оказалась. Последнее, что осталось у меня в памяти, это свистящие заклинания вашего мужа и его соратников в Министерстве. Девушка вздёрнула подбородок вверх. Она не избавилась от яда в голосе. Гермиона понятия не имела, как себя чувствовать. Люциус чуть не убил её. Нарцисса, по всей видимости, её излечила. А Драко… Драко же… Она сглотнула. У неё не было сил думать о нём. Это чересчур. — Я бы не использовала его. Нарцисса как будто пропустила фразу Гермионы мимо ушей, но легкое хмыканье и поднятие уголков губ дало ей понять, что нет. Она всё прекрасно услышала. Женщина медленно подошла ближе и слегка отклонила волосы девушки, глянув на переплетение металлов у неё в ухе. — Когда в семье Малфоев рождается наследник, ему дарят фамильное украшение. Обычно в семьях чистокровных волшебников такие подарки пропитаны древней магией, которая позволяет украшению… быть своеобразным порталом в момент опасности, — начала Нарцисса. Гермиона припоминала что-то из книг о чистокровном обществе, которые она успела изучить. — Магия древняя, но неидеальная: она ориентируется на испуг ребёнка, поэтому многие начали отказываться от этой традиции, так как ребёнок внезапно мог перенестись в безопасное место во время… скажем, слишком эмоциональной театральной пьесы, — повела плечом женщина. — Могу предположить, Драко вдохновлялся именно этим принципом, делая вам подарок, — Нарцисса посмотрела в глаза девушке. — Единственное, он не просчитал ваш факультет, — хмыкнула миссис Малфой. — Было довольно очевидно, что вы испытаете настоящий страх смерти, лишь заглянув ей в лицо. Это то, что Гермиона помнила. Ужас, мелькнувший в его глазах за миг до того, как её затянуло в аппарацию. Это просто произошло, она не смогла бы ничего сделать. Только сейчас Гермиона заметила, что на ней не её одежда. Джинсы и тонкий свитер нейтральных цветов. Гермиона подняла взгляд, пытаясь отделить настоящие воспоминания от бреда во время сна под зельями. Она взглянула на Нарциссу. — Как вы узнали? — спросила девушка. И не нужно было объяснять что. — Так же, как мог бы узнать любой достаточно внимательный к вашей персоне человек, понаблюдавший за вашими взглядами на моего сына чуть дольше десяти минут, — повернулась Нарцисса к ней, и здесь щеки Грейнджер уже действительно покраснели. — Ваша удача, что, по всей видимости, ваша персона не так интересна общественности. Вы слишком эмоциональны, мисс Грейнджер, — вздохнула Нарцисса, и в её устах это звучало как восьмой грех, — но вам восемнадцать. Думаю, ввиду этого, вам это можно простить, — женщина провела пальцами по скользящей материи платья, которое обтягивало её ключицу, и как будто размышляла. И Гермионе казалось, что это правда так. Эта реакция, красные щёки, слишком задержанный на нём взгляд — её грех. Он похуже прелюбодеяния, он о жадности. О том, чтобы не отдать его никому, чтобы чувствовать это нутром, а потом потерять, сорвавшись с тонкого карниза, и лететь, слышать о том, что ей говорили. Она физически не могла думать о нём сейчас. — Вы знаете, что произошло? — Гермиона изнывала от недостатка информации, и при этом её руки дрожали от мысли о том, что она могла услышать. — Ваши друзья живы, мисс Грейнджер, — Нарцисса не стала её мучить. — Дамблдор подоспел как никогда вовремя. Думаю, вы обрадуете всех своим появлением. Гермиона, выдохнув, прислонилась рукой к тумбе. Боже. Это оказалась непосильная ноша. Как вдруг разжать зубы, ощутив спазм от длительного давления. Они живы. Дамблдор. Чёрт возьми. Но вокруг неё всё ещё было что-то. Что-то в этих светлых стенах, оказывается, давящих, если от них не отражались мигающие гирлянды, не отражался его смех, их слегка задыхающиеся стоны. Что-то внутри, что всё ещё давило. Она не могла говорить о нём, пока её друзья, возможно, были серьёзно ранены. Не могла о нём беспокоиться. Но сейчас у неё даже пальцы похолодели от страха. — Драко?.. — Гермиона подняла взгляд, даже не зная, о чём спросить. Как это спросить. Но его имени хватило. Нарцисса выдохнула. Впервые за весь разговор Гермиона заметила в ней признаки той самой маски, которая в их семье передавалась по наследству, а теперь стала высеченными из меди кошачьими чертами у него на лице. От неё зелень заклинания отскочила особенно эффектно. — Пожиратели задержаны и отправлены под стражу, в том числе мой муж, о котором вы упомянули, — кивнула Нарцисса и посмотрела в окно. Сердце Гермионы сорвалось вниз. — Части из них удалось скрыться. Я не знаю, где Драко сейчас. Как и Министерство. Гермиона не знала, что это была за эмоция. Какой-то мерзкий гибрид, пластид из противозаконного облегчения и злости, что-то, что заставляло её испытывать тошноту от мысли, что ей действительно стало легче, когда она услышала, что он на свободе, и что-то, что было уверено: она бы рассыпалась прямо на этом полу, узнай, что его приговорили к заключению в Азкабане. У неё просто не было правильных эмоций, чтобы их пережить. Поэтому она дала себе лишь секунду, чтобы почувствовать фантомный удар куда-то в левую часть груди. — Судя по тому, что я читала о клейме на его руке… можете не переживать, ему не так просто скрыться, — отвернулась Гермиона. Возможно, это тоже план. Драко был хорош во всём, что касалось лжи, во всём, что касалось глаз, пробирающихся внутрь, чтобы оставить там по динамиту и потом вертеть в руке брелок с кнопкой, как раздражающий галлеон. Девушка нагнулась, взяла в руки палочку и тут же почувствовала себя лучше. У неё больше не было причин говорить об этом. Кроме одной. Она всё ещё дышала. — Я... — начала Гермиона и сбилась. — Спасибо, что… не дали мне умереть?.. — это звучало скорее как вопрос. Да, наверное, это отличная формулировка. Чёрт, она была так опустошена. Гермиона стала грёбаным месивом. У неё больше не осталось сил испытывать неловкость. — Я знаю, что вы не обязаны были это делать. — Ну, мой сын рискнул собственной жизнью, пытаясь сохранить вашу. Едва ли он оставил мне выбор, — в словах Нарциссы был слышен укор. Так много укора. Да, Гермиона тоже была виновата в этом. Наверное, ей следовало отпустить его раньше, пусть прыгал бы в самый ад, это то, что он выбрал. Но едва ли Нарцисса знала, каково это: каждый раз клясться себе отказаться и быть не в состоянии слезть. Поэтому девушка просто промолчала. Гермиона развернулась и сделала несколько шагов к двери. Отсюда до Кингс-Кросс несколько долгих кварталов. Оставалось надеяться, что зелья, приготовленные Тинки, были достаточно сильными, чтобы она выдержала эту дорогу. Вряд ли у Нарциссы имелись маггловские деньги на метро. Да она бы и не попросила. — Ну же, мисс Грейнджер, давайте, — послышался голос женщины. Гермиона обернулась через плечо. Выражение лица Нарциссы было спокойным. Привычно уравновешенным. — Теперь ваша очередь. Я знаю, что вы хотите. И это тоже было что-то, что не нужно объяснять. Потому что оно кипело внутри. — Вы не смогли уберечь его от этого, а должны были, — отрезала Гермиона, и всё, что успела увидеть — короткий кивок.***
Гермиона смотрела на колонку в газете со скрывшимися Пожирателями. «ОТ САМОГО ЗАВИДНОГО ХОЛОСТЯКА АНГЛИИ ДО САМОГО РАЗЫСКИВАЕМОГО ПРЕСТУПНИКА». Ему не привыкать украшать первые полосы газет. Даже на колдо в окружении Пожирателей, на которых предыдущий срок в Азкабане уже оставил свою метку, он выглядел в своей тарелке. Поднятые вверх уголки губы и склоненная голова вправо, словно Драко насмехался над смотрящим на это фото. Порой Гермионе казалось, он насмехался над ней, потому что знал, как на неё действовал этот жест. Она поджала губы и силой свернула газету, когда услышала шаги, как будто ей было запрещено читать эти статьи, словно они не разлетелись слухами по Хогвартсу, обласканные каждым языком, даже теми, кто успел однажды побывать у него во рту. Это обсуждали все. — Мисс Грейнджер, как самочувствие? — улыбнувшись, спросила Помфри нетипичным голосом, которым она говорила со всеми тяжело ранеными, но возможно, в случае с Гермионой это было связано совсем с другим. В прошлом году психика гриффиндорки сильно пошатнулась, а в этом… в этом у Гермионы складывалось ощущение, как будто от её психики совсем ничего не осталось, поэтому… и видимых повреждений невозможно было заметить. — Я… куда лучше, благодарю, — кивнула Гермиона, неловко улыбнувшись и отложив свежий выпуск Пророка. Вернувшись, она упала прямо у ворот Хогвартса. Это, конечно же, стало ещё одной сплетней в копилку всего того, что сейчас гуляло по школе. Макгонагалл вернулась из Мунго и заходила к ней вчера, но была крайне немногословна, сказала лишь, что ей невероятно жаль. Гермиону хватило лишь на шутку о том, что если это стоило изгнания из школы Амбридж и возвращения Дамблдора, то в целом, она не против поваляться в больничном крыле ещё какое-то время. Минерва сделала вид, будто не поняла нетактичности юмора. Но потом девушку быстро сморило зелье сна, которым её всегда опаивала мадам Помфри, как только сгущались сумерки. Судя по всему, в этот раз дозировка была действительно впечатляющая, потому что ей не приснилось ничего за эти несколько дней. — Давайте проверим ваше состояние более подробно... — проговорила Помфри себе под нос, делая несколько взмахов палочкой, и Гермиона была рада, что её глаза больше не слезились от ярких вспышек диагностических заклинаний. — Должна признаться, вас лечила великая магия. Срастить органы нетрудно, но не тогда, когда в кровь уже успел проникнуть яд... — бормотала она скорее себе, а затем кивнула, сказав, что сейчас принесёт соответствующие зелья. Гермиона никак это не прокомментировала. Она тогда просто ушла. Девушка не понимала, что должна ощущать. Злость накладывалась на чувство благодарности, и это была такая яркая смесь, что единственное, что Гермиона могла в этой ситуации — просто уйти. Сын Нарциссы находился невесть где, можно было полагать, она и так получила достаточное наказание. Гермиона с ней даже близко не на одной стороне, чтобы позволить себе чувствовать благодарность. Их объединяло лишь то, что они обе любили человека, который пустил это под откос. И Гермиона не знала, что с этим делать. Теперь она понимала Драко. Иногда уйти — это единственное, что оставалось. Гермиона повернула голову и увидела, как Гарри и Рон в компании Джинни зашли в лазарет. Она перевела взгляд на часы. Полдень, они пришли как по расписанию. Луна пролежала в больнице чуть дольше, чем все остальные, но её выписали вчера, тогда как Невилла и Джинни Помфри подлатала буквально за несколько минут. И теперь Гарри, Рон и Джинни появлялись в лазарете каждый день, и целительница, кажется, была настолько шокирована последними событиями, что даже не лезла с упоминанием часов посещения. Сейчас всё это было чертовски неважно. Гермиона выдохнула, когда Джинни сжала её в аккуратных объятиях. Она приобняла подругу в ответ, вдыхая запах цветочных духов, жасминовых. — Дорогая, ты как? — произнесла Джинни чуть гнусаво, упершись губами Гермионе в плечо. — Ты должна перестать каждый раз спрашивать об этом так трагично, — хохотнула Грейнджер, отклоняясь. Ребята подтащили стулья к её койке. — Помфри сказала, что, если всё будет в порядке, через пару дней меня выпишут. Она обычно ненавидела больничное крыло. Но сейчас Гермионе казалось, что вся школа стала одной большой бомбой замедленного действия. Она полагала, что со студентами провели воспитательные беседы, поэтому возле покоев Помфри никто не тёрся в попытке получить горячую сплетню, но ей было достаточно тех обрывков, что приносили с собой друзья. Разговорчики цеплялись за распущенные локоны Джинни, за подошвы их ботинок и оседали на ней тревожностью. Сейчас Гермиона была согласна на ещё пару-тройку дней концентрированного запаха зелий в обмен на уединение. — Макгонагалл сказала, что вскоре сюда явятся авроры, — произнёс Рон, садясь на стул. В одном из кабинетов Министерства Магии он попал под влияние какого-то артефакта, и, судя по его рассказам, у него до сих пор изредка кружилась голова. — Им нужно нас допросить. Она не может больше их сдерживать. Гермиона перевела обеспокоенный взгляд на газету и уткнулась зрачками в движущийся загнутый уголок. Это вполне могли быть поднятые уголки его губы. — Мы должны определиться с официальной версией?.. — неуверенно протянула она. — Пусть идут к чёрту! — раздражённо фыркнула Джинни, садясь к Гермионе прямо на кровать и дотягиваясь руками до грозди винограда. — Если бы херово Министерство проснулось на год раньше, этого всего не произошло бы. С ней невозможно было поспорить. Но эти рассуждения оставались бессмысленными, поэтому Гермиона покачала головой. — Мы всё равно должны продумать наши ответы, — вздохнула она. — Если они спросят о Сириусе... — Гермиона сглотнула, всё ещё ощущая на сердце камень. Нарцисса сказала ей, что никто не погиб, наверное, поэтому, услышав о его гибели, она была настолько не готова. Сириус. Этого просто не могло произойти. Внутри него было столько жизни, ей казалось, одна его кровь более живая, чем свет у некоторых в глазах, она бурлила, вырываясь смешками и слишком подчёркнутым гриффиндорством. Жизнь шла ему больше, чем кому-либо из тех, кого она знала. Никто из ваших друзей. Откуда Нарциссе было знать, что, несмотря ни на что, Гермиона считала Сириуса другом? Откуда ей было знать, если об этом не написала ни одна газета? Но они были родственниками. Гермиона не знала, может, у каждой чистокровной семьи дома висело что-то вроде часов, как у Молли, стрелки которых показывали бы происходящее с родственниками, только у Блэков они были бы вылиты из чистого серебра. Но она вовремя вспомнила, что Беллатриса тоже была им семьёй. И её передёрнуло. Гарри об этом не говорил. Гермиона помнила, как сглотнула горечь и медленно отняла ото рта ладонь, которой пыталась прикрыть всё равно вылетевший вздох отчаяния, когда он сказал. И обняла его. Они простояли так минут пять. И в этих объятиях было заключено такой силы сожаление, что слова, казалось, просто опошлили бы это всё, стёрли, как неудавшееся клише. — Вряд ли эти вопросы будут, — буркнул Гарри, сидя на стуле рядом с Роном. — Там ведь… нет его тела. Никаких улик. Поэтому не было похорон. Не было ничего, где они могли бы отдать Сириусу честь последней памяти. Сказать несколько слов. Оплакать его смерть. Но в глубине души Гермиона думала, что он не хотел бы этого. Похороны были даже какими-то особенно диссонирующими с Сириусом. Он хотел бы, чтобы все нарядились в чёрное и устроили попойку. Тогда Сириус, возможно, был бы доволен. Гермиона переглянулась с Роном и Джинни. Взгляд Гарри не отрывался от её ног, укутанных одеялом. — Вдруг их кто-то видел? Не знаю, мне кажется, они будут пытаться залатать свои огрехи чем только можно, — покачала головой Гермиона. — Какая-то утка об уничтожении Сириуса Блэка отлично прикрыла бы зад их подмоченной репутации. И после всего она не сомневалась, что Фадж пошёл бы на это. Видимо, просто не додумался. — Лучше бы они пытались спасти свою репутацию поимкой тех, кто сбежал, — огрызнулся Гарри. — Хотя то, что некоторые из них на свободе, даже радует. Я уверен, они попытаются снова. То, как он это сказал, послало по позвоночнику Гермионы мурашки. Потому что в его словах не было страха. Но ей не привыкать слышать выдержку храбрости, запечатанную в звуки от своего друга. Нет. Но в этом впервые было какое-то предвкушение. Почти надежда. — Малфой знает, где ты. Он может... — обеспокоенно произнёс Рон, но Гарри поднялся, не дав ему договорить. — Меня не интересует Малфой, он… — Он схватил тебя и пытался заставить отдать пророчество своему грёбаному от... — Джинни аж привстала от возмущения. — Это был уговор, — прервал её Гарри, засунув руки в карманы и посмотрев в окно, а затем повернулся к ним. — Я пошёл сам. Его интересовало не пророчество, — Гарри глянул на Гермиону, и девушку тут же затопила неловкость. Естественно. Это было так похоже на Драко. Вывернуть заботу, сделать из неё что-то абсолютно эгоистично уродливое, обязательно расчётливое. Как надавить на Гарри, подвести его к решению. Так очевидно и гниловато. Сознание Гермионы всё ещё слишком чётко хранило его уравновешенный, среди прожжённого страха, голос до взрыва первого заклинания, пущенного ею. Чересчур хорошо помнила острый взгляд, продуманную речь, чтобы она позволила себе задуматься о чём-то другом, кроме этого воспоминания. Гермиона молилась о том, чтобы со временем это разрослось и заняло всё место, весь отсек, который предназначался ему в её сердце, чтобы злость осталась. Потому что ей было известно, что обычно приходило на смену злости на него. Что-то, что едва дало ей вздохнуть в квартире, когда она слушала его мать. — Гарри, ты должен перестать думать о других больше, чем о себе, — спокойно произнесла Гермиона, проигнорировав покрасневшее лицо. Грейнджер отбросила одеяло и медленно поднялась на ноги. Девушка, честное слово, прибила бы Джинни, если бы она дёрнулась, чтобы её придержать. Это не было пустыми словами. Потому что именно эту черту Волдеморт использовал, наделив чертами слабости. Самоотверженность. — Тем более обо мне, я могу… — Ты три дня лежала при смерти из-за того, что я был недостаточно разумным, чтобы послушать тебя, Гермиона! — выкрикнул Гарри, поворачиваясь к ней. — Поэтому Сириус мёртв, — добавил он дрогнувшим голосом. Гермиона сжала из-за жалости губы. Потому что яд посреди разрезанного живота не жёгся так сильно, как голос Гарри, которому уже, казалось бы, некого терять. Но вот снова. И она знала, что он возненавидит жалость в её глазах, если разглядит. Они с ним в этом были схожи. — Сириус мёртв, потому что его убила Беллатриса, — твёрдо заявила Гермиона. — Ты знаешь, он не пережил бы, если бы отсиживался, в то время как… — Хватит говорить словами Дамблдора, — оборвал её Поттер, заметно разозлившись. Впервые имя директора вызывало у него настолько сильное раздражение. — Он и не думал умирать. Я должен отомстить ей. Она точно придёт ещё раз, и я буду готов, — кивнул Гарри. И это было тем, чего Гермиона опасалась. — И всё же ты должен прислушаться к словам директора, — отозвалась Джинни, которая всё ещё сидела на койке, выровняв спину, и смотрела на Гарри. Гермиона нахмурилась, переведя на подругу вопросительный взгляд. — Путь мести — это тот путь, которым всю жизнь шёл Волдеморт. Никто ещё не оказывался на правильной дороге, идя по его стопам. Чужая семья — потёмки, — пожала Джиневра плечами, давая понять, что это цитата Дамблдора. Гермиона внутренне съёжилась. Это действительно была не лучшая фраза, которая могла бы утешить Гарри. И не утешила. — Не делайте вид, будто я должен простить Лестрейндж его смерть просто потому, что она была его сестрой, — огрызнулся он, глянув на них. — Гарри, никто не говорит, что ты должен кого-то прощать, — подошла к нему Гермиона. — Сириус велел мне бежать, когда я увидела их схватку, я точно так же могу думать о том, что если бы я осталась, возможно… — Гермиона... — цокнул Гарри языком. В глубине души Гермиона понимала, что не ей тягаться с Лестрейндж. И возможно, если бы она тогда не ушла, им было бы кого хоронить, ведь какова вероятность того, что Беллатриса сразу же двоих отправила бы за ширму арки? Но это всё равно зудело в ней. Как зудел каждый пропущенный звонок на день рождения тому, до кого теперь больше не дозвониться. — Послушай, — она не дала ему прервать её в очередной раз. — Последнее, что Сириус хотел бы, это чтобы ты стал одержим местью. Не потому он не боялся смерти. Точно не затем, чтобы ты потратил свою жизнь на это. Гарри потупил взгляд, а затем вновь посмотрел в окно. Заговорила Джинни: — Вряд ли они будут спрашивать о Сириусе. Дамблдор таким тоном говорил с Фаджем, когда отправлял нас в школу… он не осмелится. Но я знаю, о ком точно спросят, — она многозначительно скосила глаза на газету, и все сделали то же самое. Никто не знал, как об этом говорить. Это было какой-то тайной, секретом, который вдруг стал всем известен, но ты уже не мог отступить и посметь недостоверно сыграть удивление. Потому что это значило бы, что ты знал, но не смог предупредить. Это было в точности тем, что чувствовала Гермиона. — Это в стиле Малфоя, — язвительно фыркнул Рон. — Сбежать, поджав хвост, — скривился он, смотря на обложку Пророка. — Луна и Невилл до сих пор не могут отойти от шока, — произнесла Джинни тревожным полушёпотом. Они заходили к Гермионе пару дней назад. Но последнее, о чём могли с ней говорить, это о Малфое. Но Джинни верила безоговорочно. Гермиона прочистила горло, провела ладонью по волосам в жесте, призванном заставить себя собраться. — Мы никогда не общались с ним близко, — уверенно сказала девушка. — Не думаю, что нам не хватит стандартного ответа о его личности. Даже собственная мать не знает, где он, так что… едва ли это известно нам. Вышла статья о Люциусе, где говорилось, что он всё-таки, о удивление, оказался служителем Волдеморта, несмотря на рассказы, которыми Малфой окучивал Министерство все эти семнадцать лет. Раньше Гермионе казалось, что, случись что-то подобное… Драко был бы убит горем. Люциус играл такую большую роль в его глазах, что, по итогу, выиграл, учитывая, что они с сыном делили главную полосу, как два преступника. Только один из них оказался достаточно умным, чтобы не попасться. — Я думаю, это Снейп, — повернулся Гарри к ним. Гермиона моргнула, вынырнув со своих мыслей. Это было так внезапно, что ей показалось, она пропустила часть разговора за своими внутренними рассуждениями, но судя по молчанию остальных, они были удивлены не меньше её. — Дамблдор говорит, что доверяет ему, но я думаю, он служит Волдеморту, — уверенно произнёс Гарри. — Он был тем, кто знал о моих проблемах с уроками окклюменции. Он был тем, кто знал, зачем Дамблдор попросил его заниматься со мной, — Гарри перевёл взгляд на Гермиону, которая всё ещё стояла с поднятыми от удивления бровями, и заметила огонёк уверенности в его глазах. — Это он подставил Сириуса. Больше некому. Гермиона смотрела в глаза Гарри, понимая, что её зрачок чернеющим пятном заполнял всю радужку глаза, как тонкая витиеватая мысль растворялась в Омуте Памяти, заполняя его до краёв. У этого был один и тот же почерк. Вывернуть заботу, сделать из неё что-то абсолютно эгоистично уродливое, обязательно расчётливое. Так очевидно и гниловато. — Обещай, что никому не скажешь. Гермиона сглотнула, чувствуя, как дыхание спёрло у неё прямо в горле. Ухмылка. Нахальный цокот языком. В конце концов, он ведь так и не пообещал. Господи. Господи Боже.***
Не то чтобы он ожидал хоромы. Но точно не настолько спартанские условия. Серьёзно, если у учителей в Хогвартсе настолько никчёмное жалование, то Драко мог бы даже поумерить свои претензии к преподавательскому составу. Дом Снейпа походил на нору какого-то торчка, где каждая вещь неумолимо поддавалась сомнению в степени её важности, иначе Малфой никак не мог объяснить наличие лишь нескольких кроватей, шкафа, письменного стола… Некоторые комнаты тупо пустовали, они явно были отведены под детскую, комнату для прислуги, ещё какую-то хуйню, которая присутствовала в Мэноре, но Драко настолько к этому привык, что никогда всерьёз не обращал внимания, чтобы сейчас перечислить. Этот дом даже в сравнении не был таким большим, как Мэнор, но всё же он оказался гораздо больше, чем использовался по факту. И если бы не пыль, летавшая за дверями пустых комнат, Драко бы подумал, что это неплохой сюжет для какой-нибудь хоррор-пьесы, где за закрытыми дверьми обязательно обитало бы проклятие. Но в реальности была только пустота. Снейп притащил его сюда, опоив зельями. Драко помнил всего лишь секунду, когда потерял концентрацию, может, пару, как только её глаза расширились в таком несвойственном ей страхе — эта эмоция читалась так чётко, потому что была редкой, словно деликатес. Страх впивался в её радужки — мерцающий мёд под вспышками. Затем тело Грейнджер сжалось, и она перенеслась. За эту же секунду Драко пытался сложить дважды два, пока луч брошенного Люпином заклятия не ударил его в грудь. Херово было дело. Малфой сделал перевязку и натянул на себя тонкую чёрную водолазку. Пожалуй, слишком тёплую для майской ночи, но это всё ещё лучше, чем показывать раны. Не то чтобы предполагалось, что его кто-то увидит. Малфой посмотрел на часы и щёлкнул зажигалкой, которую нашёл у Снейпа в тумбочке. Вот уж что было действительно странным, так это тяга к маггловским вещичкам в его доме. Драко в целом старался не анализировать, не потому что имел такое уж сильное уважение к чужим границам, а потому что ему было достаточно своих собственных причин сойти с карниза. Нахуй ему не требовались чужие. А он пытался не особо светить волшебством. Драко подкурил сигарету в тот момент, когда послышались шаги. Он привалился плечом к стене Хогвартса, смотря вглубь зарослей. Парень хорошо помнил один из тех дней, когда её выдал хруст ветки. Грейнджер в первый раз тогда замерла и прислушалась. Из памяти смылась суть разговора, но тогда он впервые так хорошо распробовал эту дозу — её эмоцию, которая потом давила на нервную систему не хуже ломки, поэтому он так подсел. Драко не выбрал слишком уж укромное место — сюда все приходили курить. Но не в четыре утра. — Эй, мудила, — произнёс Блейз, заметив его лицо, на секунду освещённое огоньком подкуренного табака, — тут весь Хогсмид в твоей роже, — он подошёл ближе, кивая в сторону деревни, — хотя на тех колдо ты, конечно, выглядишь поприятнее, — прыснул Блейз. — Чё ты тут делаешь? Сова без подписи нашла Блейза. Драко был прав: не один он выглядел как тот, кто не спал херово количество времени. Голос Блейза был плавным, но даже так в нём чувствовалась настороженность. Усталость. Ошмётки страха. Но Драко больше не ощущал этого давления. Он своё уже отбоялся. — Ты даже не представляешь, на что способна сотка-вторая галлеонов, — ухмыльнулся Драко, наблюдая за тем, как Блейз вынул портсигар из кармана и подошёл ближе. — Закрывает рты девочкам из Кабаньей головы получше члена. Они оба хохотнули, чуть скривившись, но это была скорее традиция, как отдать дань какой-то мерзкой шуточке, когда никому, на самом деле, не до шуток. И парадокс. Потому что сейчас Драко вполне был настроен шутить. — Я слышал, тебя ранили. Они находились здесь одни: стояли в темноте, освещаемые луной, которая уже становилась блеклой под давлением скорого рассвета да огоньков сигарет. Но Блейз всё равно снизил тон: — Так они определили твою личность после прибытия. По крови, что осталась в Министерстве. — Задело немного, — повёл плечом Драко, не концентрируясь. В груди по-прежнему горело, он плотно опоясал себя бинтами. Это всё ещё было лучше, чем могло бы быть. Он стоял тут и курил, прислоняясь плечом к стене. Всё реально могло быть хуже. Драко знал это из записки, оставленной Снейпом возле зелий. — Ты знаешь, что это не лучшее место, где ты мог появиться в четыре утра? — спросил Блейз со скептицизмом и затянулся, глянув на окна сверху, в которых всё ещё не было света. Но это ненадолго. У Драко было максимум часа два. — Есть пара незаконченных делишек, — уклончиво ответил он. — Те делишки, которые сегодня от счастья чуть не обосрались, когда Макгонагалл по старинке присудила Поттеру пятьдесят баллов просто за то, что он в очередной раз не сдох? — язвительно заметил Забини и скосил взгляд. Драко прыснул, едва не подавившись дымом. О да, это было похоже на неё. Так странно. Не чувствовать из-за этого злости. Хотя нет. Нет. Странно было помнить, что когда-то чувствовал. Сейчас это было даже забавно: знать, что она всё ещё озадачена такими вещами, как баллы факультетов. Драко выдохнул дым. Это вроде как стоило всего, да? Чтобы её до сих пор беспокоили баллы. — Нет, серьёзно, я всегда подозревал, что тебе нравятся извращения, — слегка раздражённо продолжил Блейз, но улыбочка всё равно не сошла у Драко с лица. — Как она? — повернулся он к другу. — Нормально, — буркнул Забини, смотря под ноги, чтобы не стрясти пепел себе на кроссовки. — Её вчера выписали из больничного крыла. Прямо перед приходом авроров, — акцентировал он, многозначительно глянув на Драко. — Она будет хорошей девочкой и ничего не скажет, — фыркнул Малфой. — Ты так в этом уверен? — Грейнджер не подставит Поттера, — истина, которая была ясной, как белый день. — Появилось бы чересчур много вопросов. Она слишком умна, чтобы так налажать. Блейз провёл ладонью по шее в расслабленном жесте, но Драко не купился. Забини всё ещё был чертовски напряжен. — Они доёбывались до нас с Тео, до Пьюси, ещё до нескольких людей. Мы сказали, что понятия не имели, ты типа не самый болтливый парень, — ответил Блейз. — Не уверен, что они поверили. — Тео в норме? — Такое... — протянул Забини, выпуская ментоловый дым изо рта. — Его мать не сильно в восторге от того, что муж в Азкабане. Возможно, они с Люциусом будут делить камеру на двоих. Как в школе, они вроде вместе сидели? — ехидно спросил Блейз и повернулся к Малфою. Это была их извечная защитная реакция. Смейся, пока плакать не заставят. И держаться всегда сложно. Но Драко пока справлялся. — Правильно говорит Джейн, что, когда загадываешь желание вернуться в молодость, нужно сильно конкретизировать, — с издевкой сказал Блейз и сделал последнюю затяжку. Искорки окурка сточились о кирпичную стену и, потухнув, бросились самоубийцами вниз. Они молчали. Драко узнал об этом, выпив очередную порцию зелья, оставленную на тумбочке у кровати такой же аскетичной. Тогда сова настойчиво дрочила оконную раму вот уже минуты три. Его филин давно бы гордо улетел. Но эта тварь как будто знала, даже где-то удовлетворенно ухала, сверкая жёлтыми глазищами, словно предвкушала рассказать плохие известия. И ничего в нём не дрогнуло. Свежая корреспонденция буквально на секунду обдала запахом чернил, прежде чем этот аромат перекрылся его потом и кровью, смешавшимися на ранах. Повязки следовало бы уже поменять. Колдо отца, сделанное уже в Министерстве, на блеклом тюремном фоне, и колдо его самого. Драко всматривался в поверженное выражение лица Люциуса, в глазах которого был страх, но он по-прежнему спесиво вырывался из рук стражников, как будто надеялся на оправдание. И отец его получит, Драко был уверен. Люциус ненадолго там. Если не убьют. — Сегодня похороны Крэбба после обеда, — внезапно произнёс Блейз, и Драко отмер. — Винсент в какой-то маниакальной фазе, типа уверен, что это Поттер, хочет отомстить… Хотя я говорил ему, что у Поттера не хватило бы яиц ни на что больше, кроме Оглохни, но ты ведь знаешь... — вздохнул Блейз и повернулся к Малфою. — Хуёво, что тебя не будет. Винсу не помешала бы твоя поддержка. Возможно, это то, из-за чего она плакала тогда. Когда переводила взгляд со всё ещё тёплого тела на него. Драко хорошо помнил её скатившуюся слезу, как в замедленной съёмке. Грейнджер так лелеяла его душу, как отец не лелеял ни один из брюлликов. Словно душа Драко тоже была какой-то особой огранки, её можно было бы зажать ювелирными щипцами и просмотреть на свету. Возможно, об этом та трещина — расколотая гладь, которую он даже не почувствовал в тот момент. Это было легко. Так чертовски легко убить, когда мозг за мгновение взвесил вводные. Либо она, либо Крэбб. Он даже не решал. Тело выбрало инстинктивно. И Драко абсолютно не чувствовал сожаления. Поэтому он ей никогда не подходил, на самом деле. Хорошим девочкам редко нравились хорошие мальчики. Но точно не убийцы. — Передай ему мои соболезнования, — ответил Драко с должной долей сочувствия. Блейз кивнул, даже не подумав сомневаться в его реакциях. А кто бы стал? — Они будут искать тебя, чувак, — уже с сильным беспокойством в голосе произнёс Забини, пристально глядя на Малфоя. — Они меня не найдут, — подмигнул он. Теперь авроры почему-то казались такой мелочью, Драко чувствовал, что мог бы их обдурить, даже не прилагая усилий. Он договорился бросать ток по телу каждый раз, когда мыслил слишком беспечно: все преступники однажды попадались из-за чувства всевластия. — Меня не будет, когда родится моя крестница. Ты должен сказать ей, что я никогда не буду заёбывать её нотациями по поводу хорошего поведения, когда она вырастет твоей выёбистой копией. Считай, это уже мой подарок, — ухмыльнувшись, сказал Драко, выбросил окурок и привалился к стене. Видимо, предписания о постельном режиме были не просто так. Кто бы мог подумать. — Эй, она может пойти в Дафну! Будет хорошей девочкой, — нарочито преувеличенно возмутился Забини. — Все мы знаем, что у её мамы рецессивный ген, — закатил глаза Драко. Они засмеялись. Этот смех тоже был дорогой к прошлому. Драко надеялся, что сможет найти себя по этой ниточке когда-нибудь потом. Однажды. Нужно больше оставлять незаконченных дел, чтобы был смысл не умирать — и вот это одно из них. — Он от тебя не отъебётся, правда ведь? — задавая этот вопрос, Блейз точно знал ответ. — Ты же знаешь, я довольно ценная вещица, чтобы ею разбрасываться, — саркастически протянул Драко. Он вздохнул и взъерошил волосы на голове. Укладка у него сегодня и так была ни к чёрту. — Всё только начинается, Блейз. Ты должен быть готов, я серьёзно, они доберутся до тебя, — улыбочка ушла с лица Драко. Он не сомневался, что Забини не питал иллюзий. Но сам Драко питал их до последнего. До последней секунды, пока у него это не отобрали, так что… ему хотелось бы протрезветь раньше. — Сделай так, чтобы никто не знал о том, что у тебя есть ребёнок. Спрячь их. Сделай так, чтобы никто не знал, что у тебя есть кто-то, кроме Джейн. Каждый из них — это рычаг, и лучше бы этим рычагам никогда не попадать к ним в руки. Между парнями повисла тишина. Драко знал, о чём говорил. Едва ли Блейзу понравилось бы быть марионеткой в руках у психа. Драко не нравилось. — Я подал заявление в Мунго, — внезапно заявил мулат. — Сдам экзамены в августе. — Ты же раздумывал над международными отношениями, — слегка нахмурился Малфой, помня эту развилку. — Сомневаюсь, что я настолько жесток, чтобы обречь ещё какого-нибудь юнца-целителя на твоё нытьё, — закатил глаза Забини, а потом серьёзно добавил: — тебе понадобится врач. Драко усмехнулся уголками губ. Ну конечно. — Отговаривать не буду. — Как будто ты бы смог, — прыснул Блейз и прищурился. — Только не говори, что ты пришёл попрощаться. Мы чё, в мелодраме, блять? — Не, — Малфой цокнул языком, посмотрев на секунду в сторону. — Один кретин как-то сказал, что нужно брать ответственность за свои решения. Даже если всё, что хочется, это утонуть в сраной текиле... — он растянул губы в улыбке. На самом деле, Драко едва помнил тот вечер. Но эту фразу не забыл. — Но, как видишь, я абсолютно трезв, — он развёл руками. — Долго же мне удавалось не взрослеть. Кажется, пора. — Ну, может, если бы Грейнджер залетела, то ты бы... — прищурил один глаз Забини. — Заткнись, — перебил его Драко. Он потянулся к шее Забини и по-братски прижался лбом к его. — Давай, братан, я дам тебе знать, как только смогу. Береги себя. Не дай им до тебя добраться. Драко впаивал ему эти слова в подкорку. Блейз по-мальчишечьи потёрся о его лоб до красноты, прежде чем отпустить. Они усмехнулись. И Драко отошёл. — Постарайся не сдохнуть, где бы ты ни был, — бросил ему Забини вслед. — Не хочу въёбывать в Мунго просто так. И мулат уже не видел, но Драко поднял уголки губы в ухмылке. Было что-то проходящее, а что-то вечное, незыблемое. И он надеялся, что это из последнего списка.***
Драко медленно выдохнул, поднимаясь по лестничному пролету всё медленнее и медленнее. Он во внутренней злости сцепил зубы. В такие моменты Драко просто ненавидел собственное тело, которое смело кровоточить, вести себя, как живое, потому что ему всерьёз казалось, они это уже пережили, отболели, больше не должно было быть хуёво. Но бинты под водолазкой стягивали торс, напоминая, что выжженного поля внутри мало, чтобы перестать сердцу качать кровь, так что терпи, малыш, тебе не привыкать терпеть. Драко никогда не был здесь частым гостем, как Поттер, который, судя по всему, захаживал сюда, словно домой. В гостиной Слизерина шутили о том, что Дамблдор присматривал за сироткой, опасаясь, что того на миг отпустит чувство собственной важности. Драко слегка удивился, когда гаргульи послушно отступили в стороны, открыв дверь с круглой лестницей вверх. Ещё одна блядская лестница. Драко набрал воздуха в лёгкие, перенёс вес на здоровую часть тела и поднял подбородок, поднимаясь выше, пока не наткнулся на внимательный взгляд голубых глаз старика, сидевшего за деревянным столом со сложенными руками в позе больше присущей какому-то министру. Но какой министр откажется от сна в четыре утра? На лице Дамблдора застыло выражение вселенской усталости, собранное с этих едва заметных рассветных лучей. Он заговорил: — Здравствуй, Драко, — и голос его был таким же. Медленным. Как будто Малфой был сотым учеником, стучавшим в его кабинет в четвёртом часу. — Разве вы не должны были вытащить палочку, чтобы вызвать авроров или там… заморозить меня? — сделал предположение парень, подняв брови. Он видел, что руки директора остались лежать, сцепленные в неплотный замок и закутанные в широкие рукава мантии. — У меня более чем достаточно способов обезоружить тебя без использования палочки, если бы я захотел, — добродушно усмехнулся в бороду Дамблдор с неким интересом, поделенным со снисхождением. Драко бесила эта манера, и всё внутреннее в нём хотело фыркнуть, но он понимал — у директора действительно была сотня способов его обезоружить. Малфой не собирался быть идиотом, недооценивая магическую мощь сидящего перед ним человека. Иначе это была бы ещё одна причина ударить себя током. В детстве это работало безотказно, но… сейчас его организм не то чтобы сказал бы ему спасибо. — Так вы… знали, что я приду? — спросил Малфой. Он скорее тянул время, чем действительно интересовался. Потому что внезапно почувствовал себя неуютно. Неловко. Странно. Он привык занимать собой всё пространство, выталкивать неподходящие объекты из комнаты, но старческий голос, окропленный тяготой, был чересчур инородным объектом, чтобы приноровиться так быстро. — Не знал когда, — Дамблдор протянул руку, безмолвно предлагая Драко сесть. — Видимо, судьба была достаточно благосклонна к моему преклонному возрасту и поторопилась утолить моё любопытство, — улыбнулся директор. Драко сдержался, чтобы не закатить глаза. Не хотелось расстраивать старика тем, что судьба, если она была, тратила всю свою драгоценную вечность на то, чтобы придумать, как вытрахать из него душу. Едва ли умасливание дедов входило в перечень её интересов на таких же высоких рейтингах. Он не собирался медлить. Здесь не было никакой драмы. И он уже делал это раньше — едва ли Дамблдор прижмётся к стене в истошных рыданиях. Но всё равно почему-то чувствовал внутри отголоски стыда. Это её части в нём кружились, как радиоактивный пепел, оседая токсичным ядом на изнанке. Драко поднял рукав водолазки, оголяя левое предплечье. Дамблдор скользнул взглядом по Чёрной метке, ничем не показав даже толики удивления. — Он выбрал меня, — сказал слизеринец твёрдо. — Ему нужен был свой человек в Хогвартсе, и он указал на меня. Я должен стать правой рукой Волдеморта, когда… наберусь ума, — уклончиво сказал Малфой, подавив в себе инстинкт сглотнуть. — Ты не обязан был делать такой выбор, Драко, — внезапно выдохнул Дамблдор, и в его словах слышалось чистое сочувствие. Малфой бы услышал его, если бы не боль, которая плескалась в жилах, едва не вытесняя эритроциты. У боли всегда был особый звук: он умел перекрывать любые шорохи. — Удобно говорить, когда вся ваша семья мертва, — огрызнулся Драко, бросив на директора волчий взгляд. Но тот даже не поёжился. — Я понимаю твой гнев, — кивнул он, — но выбор между чем-то и смертью почти всегда манипуляция, полагаю, тебе и самому это хорошо известно, — произнёс Дамблдор, многозначительно глянув на Драко из-под очков полумесяцев, слегка опустив подбородок. — Такой выбор фиктивен, выстроен на страхе. Том всегда ставил на низменные человеческие эмоции в помыкании своими слугами. — Поэтому я здесь, — сказал Драко, дёрнул головой и посмотрел директору прямо в глаза. Он чувствовал, как кровь стучала у виска. Кто бы мог подумать, что ответственность чувствовалась хуже, когда от неё убегаешь. Он был чёртовым спринтером, лучшим на дистанции, пожалуй. Но даже у чемпионов дыхалка сбивалась, заставляя тех упереть ладони в колени и пытаться отдышаться. У него был неплохой темп. Но это рабство не лучше, чем клякса на левой руке. Кто-то видел поля для тренировок бегунов? Ты всегда бежишь по кругу. — Я хочу быть шпионом Ордена, — сказал Драко уверенно. Он наблюдал, как Дамблдор неспешно выдохнул и, секундой позже, снял с носа очки. Видимо, директор не так сильно переживал по поводу своего «преклонного возраста», потому что не то чтобы торопился с ответом. — Бросьте, профессор, никто в здравом уме не откажется от шпиона на стороне врага на пороге войны. — Почему ты считаешь, что можешь справиться с этим? Драко мог даже услышать, как это могло бы прозвучать, чтобы он вспыхнул яростью. Но этот вопрос был почти что как для резюме. «Что ты умеешь лучше всего, Драко? Напиши в колонку слева», — улыбалась тётка из Министерства — эксперт по профориентации. Дамблдор тоже походил на неё в этом вопросе. Только конфетки не предлагал. — Быть шпионом… нетривиальная задача, требующая не только блестящего ума и хитрости, но и отсутствия терзаний совести. Не каждый согласится на этот груз. — Потому что он ценит меня в достаточной степени, чтобы видеть потенциал, — Драко выровнялся на стуле, чуть склоняясь вперед, — чтобы доверять мне. Я единственный оказался ему достаточно полезен и вреден в абсолютно равной степени, не растеряв его доверия. О, доверие было второй информацией. Первой властью. В умелых руках оно могло быть согревающим одеялом, в слизеринских — оружием. Малфой знал не понаслышке, как полезно оно в ножнах. Им можно было даже убить однажды. — И я, возможно, лучший окклюмент, которого вы когда-либо знали, — он снова нахально отклонился на спинку, поднимая взгляд. — Я не сомневаюсь в глубине твоих талантов. Ни умственных, ни тем более магических, — искренне произнёс директор, протирая стёкла очков, прежде чем вновь водрузить их к себе на нос, где даже оставались небольшие вмятины от оправы. — В Хогвартсе до сих пор ходят легенды о магии разума, принадлежащей вашему роду. Жаль только, что некоторые из них успели покрыться тёмной вуалью со временем... — мужчина посмотрел куда-то вдаль, как будто сожалея о чём-то давно прощёлканном, утраченном. О том, где не бывало сознание молодых, у которых горела в ладонях каждая секунда. Правда ведь. Только старики всерьёз задумывались о прошлом, потому что внезапно начинали ощущать значение времени. — Но вопрос в другом. Зачем тебе это? — Дамблдор перевёл на него взгляд, вмиг избавляясь от пелены меланхоличной задумчивости в глазах. Малфой властно повёл плечами, имитируя расслабленность. Разговор заходил в нужное ему русло. — Так как на байку о служении добру вы вряд ли поведетесь... — он втянул в себя воздух, как будто раздумывая, — как насчёт возможности выбора? Дамблдор хмыкнул и вновь растянул губы в улыбке. Это выглядело не больше, чем снисхождение. Они словно играли в игру. — К сожалению, и эту байку мне довольно сложно проглотить с высоты лет, ты уж прости мою излишнюю прозорливость, — вздохнул директор. — Драко, ты понимаешь, что никакой твой поступок, ни одно из твоих решений не гарантирует мисс Грейнджер безопасность? И Драко знал, что Дамблдору известно. Но это было что-то настолько личное, что агрессия стала моментальной эмоцией, самой верхней, самой очевидной, как отдёрнуть руку, когда кто-то насыпал соли на порез. Он был не готов говорить о ней с кем-то. Эта невидимая красная ленточка на его руке вдруг затянулась так туго, что перекрывала ток крови по телу. И нечего было кому-то в это лезть. — Я что, должен сидеть и смотреть, как она будет жертвовать собой, спасая всех? — внезапно повысил голос Драко. — Она и так вечно прикрывает задницу вашему Поттеру, который самостоятельно ни на что не... — Я бы попросил тебя, Драко, не судить людей, не побывав в их шкуре, — с нажимом произнёс Дамблдор, перебивая парня и давая ему возможность выдохнуть, сжав подлокотник стула до побелевших костяшек. — Могу поспорить, вряд ли те утверждения, которые ты мог слышать от Гарри о своей жизни, были близки к правде. Взбешенное дыхание Малфоя отскочило от окна, пьющего рассвет из-за светлеющих туч. Он всё ещё слышал рёв Поттера в ушах, когда тот орал имя Блэка, и ему казалось, что этого рёва было мало, чересчур мало, чтобы искупить свою грёбаную вину. Драко ни капли его не жалел. Дамблдор волновался о терзаниях совести? О, не стоило. — Гермиона — подруга Гарри, и, насколько мне известно, все решения, которые она принимала, какими бы опасными для жизни они ни были… она их делала не принудительно, — продолжал спокойно объяснять мужчина, сидящий напротив, как будто не замечал ходящей ходуном груди ученика от очевидной злобы. — Мисс Грейнджер гриффиндорка, Драко. Ты не сможешь защитить её от проявлений собственной храбрости. Этот грёбаный старик, видимо, сидел здесь специально, чтобы его доебать. Всё это. Всё это вылилось в подобный разговор. В то самое сожженное поле внутри. В блядский вылитый бензин на тело. Драко так сильно хотелось её защитить, что почти посадить в клетку, закрыть в подвале, сделать из неё пленницу-марионетку, усладу для собственных глаз. Это влекло ровно в той же степени, в которой пугало. Но ему не вытащить из неё её. Даже если посадить на цепь. Но ему не хотелось сажать её на цепь. Как бы она тогда так искренне радовалась чёртовым баллам? Её свет… он должен был продолжать светить. На воле. — Но я могу быть на шаг впереди, — Драко поверженно поднял взгляд. — Чем больше Орден осведомлён, тем меньший шанс того, что ей вновь придётся спасать чью-то шкуру ценой собственной жизни. Она хочет мир без Волдеморта? — поднял он подбородок. — Я могу ей его дать. Хотя бы попытаться. Дамблдор задержал на парне взгляд, как будто сканируя его, залезая в душу, но у Драко больше не осталось ничего. Не стоило Грейнджер плакать тогда. Разве Гермиона не чувствовала, что всё, что у него было внутри, осталось заточено в ямочке на правой щеке, когда она улыбалась? Обязательно искренне. На его любимой щеке. Они ещё какое-то время поговорили с директором, прежде чем рассвет окончательно развеял тьму. Дверь за Малфоем закрылась с тихим щелчком, а мужчина, сидящий по ту сторону стола, устало выдохнул. Шкаф с изобилием книг отъехал в сторону едва ли спустя секунду после закрывшейся двери. У воспитанников этого факультета никогда не хватало терпения. — Я надеюсь, вы это не серьёзно? — холодно спросил Снейп с трелью то ли неверия, то ли злости в голосе, пока Дамблдор тёр глаза, даже не поднимая их от глади стола. — Я уже немолод, Северус, — вздохнул он. — Эта война будет отличаться от предыдущей. Том не настолько самонадеян, как раньше, и победить его... — старик задержал на секунду взгляд в одной точке, — победить его навсегда будет непросто. Но он всё ещё достаточно глуп, чтобы недооценивать молодую кровь. Я стараюсь не повторять его ошибки. — Драко просто влюблённый юнец, — процедил сквозь зубы Снейп, смотря на директора сверху. — Он понятия не имеет, о чём говорит. — А ты имел, придя ко мне семнадцать лет назад? — поднял голову Дамблдор, задавая этот вопрос, как будто действительно интересуясь ответом. Он неспешно поднялся, оттолкнувшись ладонями от дубовой крышки. — Молодым невдомёк, как мыслит старый человек. Но старики должны помнить, как чувствуется юность, Северус, — произнёс директор и подошёл к окну, смотря на загривки сосен Запретного леса. — Нет никакой разницы между расколотым сердцем в восемнадцать и в сорок. Разве что в восемнадцать у тебя куда больше сил бороться. — Что мы будем делать, если эта любовь однажды испарится, и у него поубавится причин к столь... — Северус сжал губы, как будто пытаясь подобрать слова, но на самом деле пытаясь подобрать слова цензурные, — импульсивному героизму? Дамблдор, рассуждая, прищурился, а затем повернулся к бывшему ученику. — Любовь, которая прорастает из-под заложенных с молоком матери предубеждений, не кажется чем-то, что может пошатнуться по истечении времени. Такие вещи как болезнь. Ты можешь излечиться, но больше никогда не станешь прежним, не вернёшься к началу. Снейп отвёл взгляд и покачал головой в сомнениях, прежде чем вновь вернуть глаза к директору. — Это слишком большой риск, Дамблдор, — сказал он сдержанно, но в его интонации начинали просачиваться язвительные нотки. — Насколько я знаю, у вас на их троицу особые планы. Не боитесь, что рвение младшего Малфоя улетучится, как только объект его влюблённости уйдёт вслед за Поттером? — к концу предложения в словах было так много яда и насмешки, что не оставалось никаких сомнений — разговор вряд ли шёл о Гермионе. — Как бы это не стало обратным действием, — прищурился он. — Даже в литературе месть — всегда куда более достойная мотивация, чем любовь. — Истину покажет время, — беззлобно поднял брови вверх Альбус, слегка наклоняясь к Снейпу, — но некоторая любовь не улетучивается, даже уходя на тот свет. Тебе ли не знать, Северус, — он похлопал его по плечу по-отцовски мягко, делая вид, что крайне заинтересован тиканьем луноскопа, чтобы у Снейпа было время спрятать неловкость в глазах.***
Так дрожали приговорённые, идущие на казнь под улюлюканье толпы. Так что-то холодело внутри и опускалось вниз, когда врач, выходя из палаты, медленно снимал очки перед вздохом. Так же чувствовала себя Гермиона, делая каждый из этих шагов во тьме. Одновременно вздыхающим доктором и пациентом, лежащим на всё ещё тёплых простынях от разряда тока, который пытался уговорить неумолимое сердце. И тем, кто только предчувствовал смерть на языке — у него было время познакомиться с Костлявой, сделать реверанс. Гермиона вдохнула прохладный ночной воздух, продвигаясь дальше к опушке Запретного леса. Девушка простояла во тьме около десяти минут, чтобы заставить глаза привыкнуть к освещению, сопровождаемому только желтоватой луной — сегодня она была особенно грязной. Гермиона не собиралась глупить, выдавая себя плавно передвигающимся огоньком на территории. Она бы не поверила. Точно не поверила, если бы это не был он. Дело не в почерке, даже не в его филине с этим уничижительным взглядом, который всем своим видом показывал превосходство, одолженное у хозяина, даже не в запахе от пергамента, не в его стоимости — она сразу поняла, что он не находился в Мэноре, оттуда пергаменты были слоя в четыре толще. Гермиона просто знала, с кем имела дело. Только он посмел бы это сделать после всего. Как преступник, инсценировавший собственную смерть, смел притащиться на похороны, надев шляпу. Это действительно был его стиль, его почерк. И дело отнюдь не в каллиграфии. Сердце стучало прямо в выемке между ключицами, когда она ступала между хвойными деревьями, создавая приятный шум, ломая упавшие к ногам колючки. У неё даже пальцы дрожали. — Ты реально настолько идиотка, что даже не вытащишь палочку? Фраза, как будто из детства. Из какого-то далёкого, несерьёзного времени. Сейчас почти не существующего. Как ремейк, только теперь куда более ехидный, точно говорящий не всерьёз. И у неё всё равно вырвался вскрик. Гермиона резко развернулась, сжав в руке теперь уже светящуюся палочку. Свет Люмоса отскочил от вертящегося галлеона в его руке. Малфой, облокотившийся плечом на дерево, недовольно прищурился. — Какого чёрта ты здесь делаешь? — задохнулась она в таком искреннем удивлении, как будто та записка на самом деле в её сознании куда больше была ловушкой. Такой же, как для Гарри, просто проще, глупее. Она звучала так, будто действительно ждала здесь скорее собственный конец, чем его недовольный прищур. — Мне было интересно, сглупишь ли ты настолько, чтобы прийти ночью в Запретный лес по просьбе Пожирателя Смерти, — съязвил Драко. Гермиона сглотнула, ещё несколько раз сделала вдох и слегка опустила палочку, давая ей холодным светом освещать их тела. Но недостаточно, чтобы перестать в него целиться. — Я сейчас п-позову авроров, Малфой, — предупредительно произнесла девушка, сделав шаг назад, и тут же воскликнула: — Не приближайся! Кажется, он и не думал, только слегка поменял позу. Как будто ему нужна была опора. — Тогда почему они не с тобой? — спокойно спросил слизеринец, подняв брови. — Ты ведь знала, что мне хватит наглости прийти. Ты хорошо меня знаешь, — протянул он, прищурившись. Гермионе казалось, что если она попадёт в ад, он будет выстроен на этой фразе. На знании беспорядка на его голове, когда Драко только просыпался, или на том, как Малфой склонял голову, когда интересовался чем-то. Как звучал его шёпот и как звучала пряжка его ремня. Каждый этот звук был целой смесью раскалённых углей на её последнем личном кругу. Гермиона презрительно покачала головой, не сводя с него глаз. — Один вопрос. Я должна знать. Ты обещал мне, что больше никакой лжи, Малфой. Ты обещал мне, — её голос дрожал предупреждением, и это выглядело убедительно. Драко так и стоял, даже не утруждая себя тем, чтобы вытащить палочку. — Это был ты? Кто сказал Волдеморту о Гарри. О том, что их связь можно использовать. Это ты придумал ту ловушку? Люмос немного скакал по коре деревьев, пока она говорила. Это мог быть Снейп. Действительно мог. Гермиона подумала о том, что зельевар слишком быстро перестал заниматься с Гарри, просто выгнал его. Часть неё думала, что, возможно, он учился слишком хорошо, и Снейп испугался, что тогда его идея будет провалена. И эта версия имела бы право на жизнь. Если бы Драко так долго не молчал. — Ты ведь знаешь ответ, — почти снисходительно произнёс он. Её палочка дрогнула. Как будто тонкое древко, идеально лежащее в руке, вдруг втянуло в себя вес меди. Гермиона ведь знала. Правда знала. Малфой был прав: она хорошо его изучила. Но каким-то образом не готова была услышать. Её бойкий голос, пропитанный адреналином, вдруг растворился в болезненном выдохе. Она зажмурилась, чувствуя, что начала плакать. — Ты… ублюдок... — прошептала Гермиона. Она понимала, что каждый раз надеялась. В глубине души верила, что этот раз уж точно последний. Что в этот раз настолько больно, что дальше будет тупо никак. Что эти рецепторы можно выжечь. Кто будет рыдать по дважды разбившейся вазе? Но проблема была в том, что Драко умел склеивать. Прометею даже повезло — он хотя бы не был влюблён в своего потрошителя. Грейнджер не выдержала и закрыла лицо руками. Гермиона слышала, что ладони заглушали её рыдания, пока она пыталась. Пыталась осознать. Но Драко никогда не славился сочувствием. Поэтому он продолжил. — Люциус прислал мне письмо. Волдеморт знал, что только Поттер может забрать пророчество, и они уже догадались о его синдроме героя, так что... — Драко говорил отрешённо. Как рассказывал историю. Совершенно не имеющую никакого отношения к пепелищу у неё внутри. — Им нужен был кто-то, кто был бы достаточно близок с ним, на кого этот рефлекс сработает, но кого не контролировали бы так сильно. Я должен был привести им тебя, — он сделал паузу, как будто глянул на её безмолвно трясущиеся плечи. — Но я помнил, что ты сказала о Блэке тогда, в отеле. Отец сомневался, что это действительно он, в конце концов, сколько ещё бродячих собак ошивается на Кингс-Кросс. Она была готова умолять его перестать. — Признаюсь, я переоценил интеллектуальные способности Поттера: мне казалось, достаточно легко узнать ловушку, учитывая, что грёбаный Блэк сидел в штабе Ордена по прик... Это было оно. Его вернувшаяся язвительность в голосе. Она сорвала чеку. — Какая к чертям разница?! — закричала Гермиона, пытаясь этим криком переорать истошный вопль у себя в груди, как будто там что-то держалось у пропасти, держалось долго, а теперь сорвалось и полетело вниз. — Ты взял то, что я рассказывала тебе, и отнёс Волдеморту! Я верила тебе, мать твою! Она не поняла, как очутилась прямо у него перед носом, почти не услышала хлёсткого звука — только в руку отдало тупой болью после его дёрнувшейся в сторону головы. Но боль в запястье от пощёчины растерялась во внутренней агонии — не им тягаться. — Я верила тебе! Ты предал всё, ты!.. — прокричала Гермиона. Она толкала его и чувствовала, как её руки гудели от боли, сталкиваясь с твёрдостью плеч, но не могла остановиться. Гермиону тошнило истерикой, как будто та протухлым огневиски встала у горла и теперь выливалась, ударялась прямо о его торс. Драко просто стоял, до тех пор, пока его лицо несколько раз не исказилось, хотя это вполне мог быть играющий свет дребезжащего Люмоса. Он перехватил её руки. — Ты предал меня! Ты предал моё доверие, — Гермиона всхлипывала, едва не падая на колени от собственного горя. Драко встряхнул её за плечи и процедил: — Ты была нужна им, и я бы предал твоё доверие сотни раз, лишь бы ты осталась жива. Всё ещё всхлипывая, она оттолкнула его руки, сделала несколько неуклюжих шагов назад и едва не свалилась на землю. Гермиона вытерла жидкость, текущую из носа, пытаясь стереть слёзы, но лишь ради обзора: Малфой расплывался у неё в глазах. Ей было наплевать, как она выглядела. Чёрт, это было такое безумие. Ей хотелось упасть на колени, закрыть ладонями уши и орать. Орать, пока голос не сорвётся на одной из гласных. Гермиона была уверена, что умрёт от боли до полуночи. Слишком много сказок смешалось, чтобы выпотрошить ей душу своими самыми культовыми частями. — С-Сириус был единственным родным человеком для Гарри, т-ты просто... — она даже не слышала своей речи, не была уверена, что говорила взаправду. — Знаешь, Грейнджер, эта партия не сыграла в чистую, пришлось пожертвовать Блэком, и ты можешь ненавидеть меня до конца жизни, но однажды ты узнаешь — это была лёгкая раздача, — произнёс Драко строго, ядовито, отрезвляющие. — Потому что на войне каждый человек всего лишь пешка, и каждая несёт за собой очко, как в снукере, ты должна помнить. И ты наивная дура, если думаешь, что, не добравшись до Поттера посредством Блэка, они бы опустили руки. Нет, Грейнджер, — отрезал он, совершенно её не щадя, пока она всё ещё задыхалась от плача, — даже если через мой труп, они нашли бы того, кто бы это сделал. Только, возможно, это была бы рыжая. Или Вислый. Кто-то из вас. Ненавидь меня, но если та хуйня с пророчеством — правда, то Сириус — карта самого мелкого значения, попавшая в биту. Гермиона качала головой, слегка согнувшись, и пыталась пережить это, Господи, пыталась оставить это всё здесь, запомнить цинизм, которым он был пропитан с головы до ног, понять, что некоторые вещи неисправимы, они просто вплетались в кожу с рождением и оставались гнильцой. Она пыталась запомнить его таким — чёрствым и бездушным. Драко вздохнул. — Я сделал то, что сделал. И сделал бы это ещё раз, если бы это означало тебя, по-прежнему стоящую здесь. В его словах не было ни капли от сожаления. И это тоже почерк Драко — не делать яд слаще. Гермиона всегда слизывала эту горечь даже с кончиков его пальцев. Но впервые осознала, насколько была отравлена. — Ты не имел никакого права решать без меня, — протянула она в болезненном стоне, вытирая рукавом новую порцию слёз, и повернулась к парню, ощущая, наконец, очередной прилив злости. Хоть что-то, что послужило бы протезом до того, как она распластается здесь, свернувшись в клубок из боли. — Решать это за меня! Как и всё, что ты делал! Ты принял это решение, что я больше тебя не захочу, — ткнула она пальцем в его сторону. — Ты принял решение о том, что мы должны расстаться! Ты ушёл, когда мне казалось, я не сумею выжить! Ты ни разу. Ни о чём. Меня не спросил! Её связки были сорваны, она хрипела, но была рада этому пламени. Потому что, Годрик, что останется после него? Что останется после него? Что ей останется после того, как он исчезнет, забрав с собой злобу? Что от неё останется? — Я знаю, — внезапно произнёс Драко. От шока её всхлип даже прервался. Она повернула голову. Но Драко просто стоял у дерева, глядя на то, как Гермиона даже нахмурилась от услышанного согласия, икая от льющейся из неё истерики. — И это всё ещё лучшая часть меня, — грустно фыркнул он, на секунду посмотрев вниз. С худшей ты не встречалась. Драко сглотнул. Даже своей худшей части он не давал к ней прикоснуться сильнее, чем кончиками пальцев. Только в самые мрачные моменты. — Я знал с самого начала, что ты убьёшь меня. К этому всё шло, — выдохнул Драко. Это было странно — не чувствовать страха. Страх всегда шёл от боязни потерь. Теперь Драко оказался абсолютно пустой. А значит, абсолютно искренний. — Мне хотелось разрушить тебя, чтоб ты не сделала это быстрее. Оттолкнуть тебя первым, чтобы ты не поняла раньше. Мне хотелось посадить тебя на цепь, чтобы суметь контролировать, мне казалось, ты действовала на меня как эрозия, разрушала мой правильный мир, — Драко хмыкнул, смотря на звёздное небо, чувствуя на себе её взгляд. — До чего же хрупким он оказался, если его смогла разрушить одна гриффиндорка. Драко опустил подбородок, встречаясь с её глазами. Даже в таком тусклом свете два выкупанных в слезах блюдца были чистым золотом. И он не помнил, когда это началось. Этот процесс — химическая реакция по разрушению его мироустройства. Ему до сих пор казалось, что всё началось с преломленного света камина в паре маленьких камешков на застёжке светлых босоножек, пока Гермиона сидела на диване, покачивая ногой. И понятия не имела, что херовая часть него уже, видимо, взяла след. — Поэтому это было лучшее, что я мог — уйти, чтобы не отравить тебя окончательно. Тебе следовало быть предусмотрительней со мной. С самого начала я не хотел тебе счастья. Я хотел его себе. Закупорить это счастье внутри её мурашек и всегда держать на расстоянии вытянутой руки. Достаточно, чтобы схватить, когда ломать будет особенно сильно, но недостаточно, чтобы она смогла воткнуть нож. Так трусливо и слабо. — Но ты любила меня, когда я меньше всего того заслуживал. Я хочу попробовать заслужить. Пусть даже задним числом. Не люблю оставаться в должниках, — сказал Драко и повёл плечом. Грейнджер сморгнула слёзы. Она отвернулась и посмотрела на тёмные пятна перед собой, которые при свете дня были сочными кустарниками. — Ты не купишь меня этим, — покачала Гермиона головой, сглатывая слёзы. Но её голос. Он больше не сочился кровью. Теперь там была только чистая боль. Но это… это она сумеет пережить. Он хорошо её натаскал. — А этим? Драко склонил голову вправо и заметил, как она проследила за его жестом глазами, но спустя секунду её взгляд тут же ожесточился. Грейнджер посмотрела на палочку Малфоя, которой он провёл в воздухе, хорошо отмеряя движения даже ради такого примитивного волшебства. Наверное, при использовании порт-ключа у него треснет ребро. Но это были сущие пустяки. Она фыркнула и отвернулась, как только поняла, что это было: восемь полупрозрачных льдинок опустились ей под ноги, начинаясь с «веч...», а затем пошли вразброс. — Ну же, Грейнджер, здесь даже первые три сложены. Я обещаю тебе волю, — подначил девушку он притворно весёлым голосом. В её глазах всё ещё стояла солёная вода, когда она продолжала смотреть на силуэт замка вдалеке. Но это было действительно то, что он обещал. Волю. — В полночь я буду в Иране, — объявил Драко. Учения Волдеморта, длиною в год. Должно быть, ЖАБА не станет его главной головной болью в этом году, но страха не было, даже не было кошмаров — они все сбылись: смотрели в одну точку, и слёзы на щеках не высыхали. Он заметил, как она дернулась, но не повернулась. — Нам правда нужно научиться выживать одним. Не спасая друг друга. Грейнджер свела брови на переносице, прежде чем её лицо вновь исказилось из-за слёз. — Крэбб, — всхлипнула она. Его затопило сожаление. Не потому что он сделал. А потому, что это теперь звучало вот так. — Ты… Я... — Грейнджер качала головой, пытаясь отдышаться. — Я никогда не хотела спасения такой ценой. Ты не должен был растрачивать свою душу на... — Невозможно выиграть войну, ни разу не замаравшись в крови, — мягко перебил её Драко. Он оттолкнулся от дерева и подошёл к ней. Наслаждаясь тем, как она осталась стоять. Всё так же спокойно, несмотря ни на что. Это вспомнится, когда он в очередной раз коснётся носками преисподней. Драко даже не тешил себя тем, что сможет устоять. Знал, что не сможет. — Всё ещё лучше я, чем ты, не считаешь? — хмыкнул он. Грейнджер обняла себя руками, продолжая тихо плакать. И ему не стоило. Это была хуёвая идея. Но как со всеми хуёвыми идеями, ей было просто невозможно сопротивляться. — Не плачь, Грейнджер, — прошептал он, прикасаясь пальцем к её щеке. Чувствуя тёплую слезу, которая стекала по косточке. Она прикрыла глаза на мгновение. — Сказкам не идут слёзы. — Это не сказка, — захлебнулась она. — Сказки должны заканчиваться хэппи-эндами, Драко, — отрезала Грейнджер почти со злостью, но отчаяние… его тут было так много, что весенний ветер даже не пытался. — Тогда, может, наша сказка была не о хэппи-энде? — спросил он, когда девушка повернулась к нему. — Может, она о самой истории? Драко отдёрнул руку, пресекая этот порыв. Опустить подушечку ей на губы, провести по нижней, запомнить этот жест. Теперь он так чертовски хотел её запомнить. Сейчас он растворится, и у неё будет шанс. Настоящий подарок, вырванный у больной, покорёженной, как бок консервной банки, части его. Отпустить Драко, избавиться от странной больной привязанности, которая всегда заканчивалась вот так. Ею, стоящей посреди горя и плачущей. А значит, это была не любовь. Но с другой стороны, что он мог знать о любви? Говорили, тебе становится всё равно каким образом, но ты хочешь, чтобы человек был счастлив. Он был даже готов её отпустить. Очевидно, люди знали, о чём говорили. — Сделаешь для меня кое-что? — спросил Драко, отступая на два шага назад. Сохраняя дистанцию. — Ты потерял своё право на мои «да», — измученно ответила Грейнджер. — Поэтому это просьба, а не приказ. Гермиона подняла голову в ожидании, пока её нижняя губа всё ещё тряслась. — Обучись окклюменции. Это полезно. Прошло несколько секунд, прежде чем она выдохнула, и он заметил, как её ладонь сильнее сжалась на палочке. — Уходи, Драко. Тебя ищет вся магическая Британия. Если ты сейчас не уйдёшь, я клянусь... — её голос вновь задрожал, и она облизала губы, слизывая новые капли слёз. — Клянусь Мерлином, я позову авроров. Можешь мне верить. — Я верю, — кивнул Драко абсолютно искренне и глянул на часы. Идеальное время. До полуночи оставалась пара минут. Он почувствовал, как обезболивающие зелья выветрились полностью, давая понять, что ноющие раны возьмут реванш. Драко медленно опустился на землю, согнул ноги в коленях и скрепил руки на них в замок. — У меня порт-ключ через две с половиной минуты, — объяснил Малфой на её вопросительный взгляд. — Побудь со мной, пока он не сработает, ладно? Драко видел, как в её глазах просочилась такая яркая эмоция боли, что следующий тихий всхлип не стал неожиданностью. Он был уверен, что она не станет. Но Грейнджер повременила секунд тридцать, прежде чем опуститься вниз. Она села напротив него и обхватила руками колени в безмолвном плаче. Их носки обуви почти касались друг друга. Но лишь почти. Как орбитные дуги, которые в космическом миллиметре проходили друг от друга, сдвигая полюса, но всё равно не пересекались. Они встретились, чтобы изменить ход истории, сдвинуть те самые полюса, вырастить друг друга, напев жестокие колыбельные. Каждый из них смотрел в глаза другому и молчал, думая о том, что существовали ожоги, которые не затягивались, ошибки, забирающие полвека, чтобы их исправить. Но они были молоды. И впереди была вся жизнь.