Безопаснее, когда тебя боятся, а не когда любят.
Гораздо проще быть дрянью и не считаться ни с кем. Тогда было бы проще: не нужно было б проходить через сомнения и что-то менять… И не думать о тех, для кого стала важной, тоже намного лучше. Но если допустить возможность смотреть на всё проще, то…Представь, что нет рая, Попробуй, это легко, Под нами нет ада, Над нами только небо.
Мне кажется, что в моих жилах течёт сама жизнь, а как упоительно стучит моё сердце, что я сейчас готова обнять весь мир! Но только не его! Пол, как он меня нашёл? Он не бежал, он просто шёл ко мне твёрдой поступью, а я видела своего убегавшего призрака, бледного и испуганного. Я не боюсь его. Он смотрит с нежностью и страстью. Его руки такие горячие, они пытаются завладеть моей душой. Мы молчим, и мне кажется, что в моих глазах светятся сами звёзды. Мне всё равно, что он тут, сейчас я во власти эйфории! Эти глаза, что желали всю меня без остатка, от кончиков пальцев до последней венки, что пропускала кровь в теле… Сейчас можно было бы сказать, что я в большой опасности рядом с ним, хотя его глаза не внушали этого, он не опасен для меня. Я бы сейчас могла сказать, что мне его жаль, ведь этот импринтинг чудовищен тем, что его волчья суть видит только меня, а всё остальное чуждо. То же самое, что всю жизнь есть то, что, тебе кажется, нравится, ведь не ты выбирал своё меню, это решили за тебя, и теперь у тебя нет выбора вообще. Бедолага, он не может противиться этому. Мне его жаль? Или я просто пытаюсь понять?Можешь это представить? Ни скупости, ни голода.
Мне бы хотелось сейчас просто уйти от него, но он прижимает меня к себе, и у меня нет сил оттолкнуть его. Я не хочу бороться. Он делает глубокие и тяжёлые вдохи, словно питается моим запахом. — У тебя появился запах, он неповторимый! Он слабый, но зато он есть, — говорит он, давясь своими же словами. Я же просто отрубаюсь, оставаясь в его адски горячих руках. Сон был долгим и немного мучительным, и казалось, я горю во сне, чувствую что-то очень горячее рядом. Временами этот огонь уходил, а иногда забирал меня в свой центр, сцепляясь кольцом вокруг меня. Таким был мой сон. Когда я проснулась, то поняла, что я не одна. Он был рядом, лежал голый сверху на покрывале. Я поняла, что здесь больше нет никого, кроме нас, это был дом посереди леса. Он притащил меня сюда и сходил на пробежку. Он пах свежестью, дождём и мокрой землёй, а ещё, кажется, он поймал зайца, я чётко чувствовала запах крови. Он был красивым: смуглая кожа его плеч, спины и ниже, всё выглядело гармонично. Я села и хотела подойти к окну, но он схватил меня, не позволяя сделать ни шага. — Куда ты? — задаёт вопрос Пол, всё так же держа меня на месте, не давая встать с постели. — Пусти, — мой голос звучал глухо, равнодушно. У меня не было той злости и ненависти, чтобы сейчас обжечь его слух, заставив поморщиться и наконец-то отпустить меня. Попытка вырваться была неудачной, он лишь потянул меня на себя, уже уверенно нависая сверху. Вот же чёрт, права была Розали, когда говорила, что мне не понравятся эти собаки, озабоченные волки в чистом виде, спасибо, хоть мою ногу не начал любить… Неприятности в волчьем виде. В такие моменты я думаю, что из меньших я попадаю в большие неприятности, а ждать спасения не в моей привычке. Нужно что-то делать, пока меня тут не поимели. Он голый на мне сверху, всё разглядывает и смотрит мне в глаза, видимо, ждёт чуда, вряд ли согласия — этот пёс не понимает слова «нет». И вот он спринтанул: хотел припарковать свои губы к моим, но промахнулся — реакция у меня хорошая, обслюнявил подбородок. — Ой фу-у, слезь, животное! — пропищала я, тяжело выкарабкалась из-под него, вытирая лицо и отплёвываясь. Как же противно! Он смотрел на меня обиженно и требовательно одновременно. — Что не так? Он ещё и спрашивает! — Нет, значит нет, ты, волк позорный, — я наконец-то встаю и смотрю на него с кипящей ненавистью во взгляде и чувствую, что меня сейчас стошнит. Он всё так же не шелохнулся с места, приуныл, упёрся взглядом в руки, которыми сжимал одеяло, злился, но, кажется, здесь была не только злость. Я его явно обидела, но мне пофиг на его чувства, я его не знаю да и знать не хочу! Если бы я ему нравилась, он бы считался с моими словами и чувствами! Он не спрашивал, чего хочу я, он вообще ни разу не слушал меня, так что пусть катится куда подальше! Я призадумалась, где нахожусь, чёрт тебя дери. Сейчас лучше выйти отсюда, а то ещё немного — и кто знает, что я могу сотворить с этим похитителем тел. Но не успела я прикоснуться к ручке двери, как он сказал мне вслед: — Если ты сейчас уйдёшь, я всё равно тебя найду, ты же это понимаешь? Я не оставлю тебя в покое. Сказать, что его голос не звучал как угроза, это всё равно, что сказать, что в Антарктике нет пингвинов. Я так и замерла. Ужас какой! Хочу притвориться, что не слышала этой угрозы, но, учитывая то, что если он прав насчёт запаха, то он от меня не отстанет. Что мне делать?— Поступает, как всегда. — И как же? — Плохо.
Тёмная тень легла на мою улыбку, не внушая ничего хорошего, но именно сейчас она взывала решить все мои проблемы, и я так легко открыла дверь, чувствуя опасность за спиной, но тут же закрыла её. Мои глаза темнели, а зубы становились намного острее, и я не дуну и не плюну, и не сдую этот домик, а просто обнажу зубы и сожру волка, оставив только ушки да хвостик. То, что происходило за закрытыми дверями, я не буду вспоминать. Моё тело горело, оно было подобно самой стихии огня. Я на грани, внутри меня метало из одного угла в другой, не находила себе места, шла, бежала, и всё, что было в голове, — это: «Беги, прячься, бей». И я следовала этому пути, вспоминая лишь место, в котором могла бы найти спокойствие. Мне было плохо. Я искала утешения, но оно было далеко от меня.♢♢♢ ∞ ♢♢♢ ∞ ♢♢♢ ∞ ♢♢♢ ∞ ♢♢♢
Эдварду было тяжело, или можно сказать, что тяготение ко мне, имевшее над ним власть, сменилось, преобразовавшись в нечто другое. Он знал, чего хочет, но всё, что у него было, — это ожидание. Она словно воздух в его руках, неуловима, неосязаема. Он хотел бы, как всегда, отступить и быть настороже, но после всего он не мог уже как раньше держаться на расстоянии. Да, он осознавал риски, но это уже было не в его силах, и сейчас он пользовался всеми возможностями, чтобы найти её, шёл по пятам и узнал о новой жертве, учуял тонкий запах и вонь волка — всё сложилось само собой. Но он шёл, не задаваясь вопросами, Эдвард следовал, не теряя ни крупицы времени, терпел волчью вонь и пытался почувствовать тонкий аромат. Его сжирала ненависть и желание убить волка. Он всё понял, конечно, он помнил, что у неё нет запаха, но, может, эта жертва дала ей новую способность. Он был уверен, что если этот еле уловимый запах и мог кому-то принадлежать, то только ей. Он нашёл её, не веря своему счастью, смотрел на неё, растирал её кожу, что, казалось, горела. Он всё понял — след волка всё ещё присутствовал, хотя она и пыталась отмыться под дождём. И сейчас два мокрых тела, одно холоднее, чем сам лёд, а другое горячее солнца, сплелись воедино. Чувствовать её в объятиях — это то, чего он так хотел. Она выглядела измотанной, но сейчас в его объятиях чувствовала облегчение. Майка прилипала к телу, мокрая насквозь одежда не давала ровным счётом ничего, кроме желания снять её. Я сидела на краю ванны, разбираясь с бардаком у меня в голове. Я веду борьбу или просто занимаюсь самообманом? Я могу сдаться, и меня примут, я могу упасть, и мне протянут руки. Вот и сейчас Эдвард стоит за дверью одно моё тихое слово — и он окажется рядом. — Заходи. Неспешно ручка двери прокрутилась, и дверь открылась, впуская гостя. — Помоги мне. Я протягиваю руку, и, не давая побыть на весу, он прижимает меня к себе. Я чувствую, как он прикасается к моим волосам, я прижимаюсь к его плечу, поднимая голову, не отрываясь от него. Он ждёт, он всегда в ожидании, я научила его. Мои пальцы касаются его подбородка, ими я проделываю неспешные движения и перестаю прижиматься к нему, заглядывая в глаза, прикасаюсь пальцами к его губам, он целует их, и кажется, что сейчас я правда могу расслабиться, не сомневаться ни в нём, и в себе. Даже если завтра я попытаюсь оттолкнуть его, он не уйдёт, ведь знает, что я нестабильная частица, мне, как и ему, нужен покой. И сейчас мы станем намного ближе, и каждый раз я буду пытаться что-то делать, а он будет со мной рядом. Любовь ли это? Возможно, это чувство гораздо выше, чем простое слово «любовь». Я могу признаться, что он стал для меня намного дороже, что в те моменты, когда Пол говорил о любви ко мне, о том, что я принадлежу ему, и нависал надо мной, я бы предпочла слышать всё это от Эдварда. Да, я сама была удивлена, когда поняла это, но мне действительно было бы лучше, если бы тогда не Джаспер одаривал меня всеми этими странными знаками внимания. Это правда удивительное открытие для меня, но с Эдвардом всё так естественно, словно так и должно быть, только я и он. Я всё же тугодумка, да, ну, я же зомби. И сейчас мои пальцы сплетены с его, он губами касается моего лба, и я всё ещё горю. Он отчаянно пытается заглушить пламя, в которое я осознанно попала. Я могла бы просто убить его, но пошла дальше, из жалости или ненависти — не знаю, сейчас всё неважно. Эдвард обнимал меня, моё тело было не обнажено так же, как и его, мы просто обнимались. Его кожа словно поглощала мой жар. Чувствовать его так близко было чересчур интимно. Мы были в нижнем белье, этим самым полураздеванием он словно пытался стать со мной единым целым, почувствовать мой запах и унять мой жар, перешедший ко мне после поедания волка, что рычавшего в мою сторону. Думаю, Эдвард всё понял, как только увидел красные пятна на моей одежде, когда помогал снимать с меня мокрые кровавые тряпки, полностью оказываясь под моим контролем. Я не была против, я и сама протянула ему руку, а он лишь делал то, о чём я его просила. Конечно, мы могли бы лежать и голышом, но думаю, это станет последним шагом. Не помню, сколько времени прошло с того дня, но могу сказать, что Эдвард не покидал меня. Когда жар наконец-то спал, я открыла глаза и увидела его лицо рядом с моим. Он спал, но разве вампиры спят? Теперь, как выяснилось, да — после того раза, когда мы обменялись кровью, поедая друг друга. Я отлепилась от Эдварда, он всё ещё спал, и ему даже идёт, он будто прекрасный труп — не дышит, замер, как мраморное изваяние. Я лишь натянула на него плед. На улице был день, солнечные лучи проходили прямо к входной двери, и стоило мне открыть её, как я ощутила тепло солнца. Все ощущения были такими острыми после пробуждения, думаю, после поедания оборотня, я обрела что-то новое, как побочку. А ещё я ощутила тонкий запах — это был мой, едва уловимый, словно призрачный. Столько много времени прошло на самом деле, мои волосы уже отрасли, ещё и краска полностью сошла. Проделывая шаги чуть дальше от двери, я почувствовала, что Эдвард проснулся, это еле слышное шуршание в постели и то, как он поднялся в поисках меня, выходя на свет. В солнечных лучах отражалась его блестящая природа, от которой я не могла оторваться, видя его улыбку. Он шёл ко мне навстречу, забирая меня в объятия. Казалось, это странное наваждение уйдёт, но нет. Он дал знать родне, что всё в порядке, мы вместе, и понимай, как хочешь. Смотрю на него и не знаю, что сказать. Да, мы не особо говорили, чисто спали вместе. Если бы это услышал Эммет, мы бы не избежали насмешек типа «ага, спали» и не только. Ну, Эммет на то и Эммет — не упустит возможности отпустить шутку. На самом деле я задумалась: вот вернёмся мы в семью, и что дальше? Мы теперь с Эдвардом не брат с сестрой, а нечто другое, как-то мне даже неловко. Но он уже готов выдвигаться в путь. Я лишь смотрю на него, гадая, что он скажет. И вот я слышу его медовый голос, от которого сжимается сердце, будь оно не ладно. Он поглаживает мою голову и говорит мне в лицо, чтобы я не отвернулась или зажмурилась: — Эвелин, я люблю тебя, ты знаешь… Я лишь пытаюсь спрятать глаза, убирая его руки и упираясь головой в его грудь. Так неспокойно от его слов… Да, я знаю про это, я слышала его мысли, когда пробовала его, а теперь он сам говорит об этом ещё и вслух. Чувствую, как он обнимает меня, и я могу сказать, что он мне нравится, но насчёт любви сомневаюсь. Всё же я наконец беру себя под контроль, отстраняюсь от него, видя его волнение, и говорю, как оно есть: — Слушай, Эдвард, думаю, сейчас тебе будет лучше вернуться домой, а мне нужно побыть одной. Прошу тебя, возвращайся без меня, хорошо? Я смотрю на него и понимаю, что своими словами причиняю ему боль, но я сейчас не могу и не хочу возвращаться, мне правда нужно время, но как объяснить ему?.. Делаю тяжёлый вздох, заставляя лёгкие работать через силу, беру его руку в свои и, хорошенько подумав, поднимаю взгляд, смотря в его зелёные глаза. — Мне правда нужно время, и я хочу его провести одна, чтобы разобраться. Мне так будет проще, поверь мне, Эдвард. Если любишь меня, то ты должен это принять. Я могу сказать, что ты мне нравишься, но не больше. Мне очень нужно закончить то, что для меня на первом месте, а потом я клянусь, я вернусь к вам, к тебе, и тогда ты станешь тем, о ком я всегда буду думать. Думаю, я сказала всё и даже больше. Эдвард, казалось, сдерживал волну чувств, что готовы были затопить весь мир, но он устоял, и я была благодарна ему. Кажется, он услышал меня и всё принял, хоть ему это далось слишком тяжело, даже представить сложно, что сейчас творится у него внутри. Я вижу, что отражается в его глазах, и от этого мне кажется, что моё сердце не выдержит и разорвётся. Я кладу руку ему на щёку, пытаясь утешить, а он, целуя её, наконец говорит: — Я верю тебе. Я буду ждать тебя, прошу, вернись ко мне… А после он опускает мою руку и уходит, я же провожаю его взглядом, говоря себе, что так правильно, но всё равно понимаю, что не способна даже вообразить, что сейчас чувствует Эдвард. Первое время он, наверное, будет притворяться, что ничего не случилось, а затем будет становиться всё мрачнее, будет морить себя голодом. Да, сейчас он ест куда меньше, поскольку необходимость пропала и голод уже не такой как раньше, но зато он теперь может спать. Откуда всё это? Я накручиваю себя или нет? Эдварду не повезло со мной. Большинство вещей даже не нужно представлять, ведь реальность куда жёстче наших догадок.♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢
Моя цель была проста — найти и съесть контрактников, правда сначала я думала, что после выполнения миссии я буду свободна, но затем я задумалась о другом: может, потом я просто умру? Но если так, мне не о чем жалеть, если не вспоминать про семью вампиров, пригревшую у себя на шее змею, которая теперь думает, как свинтить да по-быстрому, и о парне, влюбившегося в меня и мучившегося от этого, то да, всё хорошо.«Эгоизм — это предпочтение своих личных интересов интересам других». Звучит логично и довольно здраво, но вокруг этого выстроен целый культ непринятия. Все мы с детства знаем, что эгоистами быть плохо. Потому что эгоисты не удобны окружающим и обществу в целом. Я научилась воспринимать фразу «ты эгоистка, думаешь только о себе» как комплимент. Улыбка и/или кивок на это «обвинение» людей жутко бесит, а мне хорошо. Главное быть хорошей для самой себя. Это верно. Если попросить таких людей объяснить разницу между эгоизмом и эгоцентризмом, думаю, они застынут и не смогут дать ответ, по крайней мере правильный. Кость и плоть, вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей («Бытие 2:23»).
Как человек, я тварь, а как зомби, я тоже хороша, как ни посмотри. В любых вещах необходимо сохранять приватность, будь то я или те, кто меня видят. Может ли простая просьба обернуться кошмаром? Я не знаю. Всё, что мне остаётся, — это идти вперёд, дойти до конца. Роб Фиринс — второй солист группы, циничный блондин, всегда думавший о себе. Он тот, кто ради соей шкуры продаст всех, даже мать родную, ну, разве сейчас мы не одинаково эгоистичны? Он шестая жертва. Кто бы мог подумать, что я так увлекусь пожиранием моих обидчиков. А они не молодеют, уже распались и рассыпались. Он скрывался, поэтому мне было сложно его найти. Если б не съеденные мною вампир и оборотень, я б его и не нашла, так что это мне очень помогло. Роб правда думал, что сможет спрятаться, глупец. Я выследила его, учуяла, зря они встречались тогда, ещё и вещами обменивались, так что я знала, как кто пах. Представьте себе, он построил бункер, очень неплохо устроился на случай апокалипсиса. Он под землёй наслаждался жизнью, даже не догадываясь, что я пришла по его душу. Было весело наблюдать за тем, как он испуганный ходил в темноте. Я вырубила свет, и он блуждал, пытаясь найти фонарик, из которого достала батарейки. Это было ужасно здорово видеть, как он бродит в темноте, конечно, он додумался сделать себе флуоресцентную дорожку, испускавшую слабое свечение к электрощиту, но, когда он почувствовал руками, что кто-то не просто выключил свет, а вырвал блок питания, вот тогда он по-настоящему испугался, а, когда я позвала его по имени, казалось, он от ужаса проглотил язык. Это было так забавно, но сжирать его было ещё веселее! Мне так нравится, когда они доходят до безумия от страха, и я хотела растянуть этот момент, ведь мне осталось найти последнего. Я правда растягивала удовольствие, поедая его, это было чистое наслаждение, даже чувствовалось что-то первобытное в этой темноте, но я всё равно всё видела. Я была так сильно сосредоточена на своих обидчиках, что почти не употребляла других людей, ещё и попробовала совсем другой сорт мяса, и мне понравилось. Конечно, мне пришлось всё же созваниваться с Калленами, и каждый из них говорил одно и то же: они ждут меня — а Карлайл предлагал вернуться сразу, утверждая, что будет лучше, если я стану жить с ними, но на это я отвечала отказом, мне же осталось совсем чуть-чуть. Он смирился, как и все, казалось бы, но я знала, что это далеко не так и в сердцах они желают, чтобы я опять была с ними.♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢ ♢♢♢
---------------------------Последний----------------------------------
Марк — третий солист, неудачник, которого растлил толстый старый священник. Он заключил контракт, хоть и пасанул перед ответственным ударом. Он последняя жертва, именно он поцеловал меня ещё живой, мерзавец. Италия — вот куда он поехал. Вольтерра — это город в Тоскане, он решил уехать туда в путешествие. Его жена была дома, когда я пришла и узнала, куда он отправился. Нет, я не убивала её, я придумала историю, в которую она поверила: наплела, что я его дочь. Мой план был не без ложных доказательств, например, он правда изменял ей, но она его простила. Она знала про ту девушку, которая в моей истории фигурировала как моя мать. Ещё у меня имелись поддельные документы о моём рождении, к тому же я выглядела, как подросток. Мой хитрый план был, как всегда, прост и гениален, я продумала всё. Конечно, если бы он был дома, я бы съела и его, и его жену, но он оказался умнее, словно чувствовал, что я приду за ним, и уехал так вовремя. Уже через восемь часов я прибыла туда, где находился Марк, и остановилась в том же отеле. Я могла бы быть более терпеливой и просто подождать в его номере, где бы и убила его, но решила пойти по его запаху, словно по шлейфу, схожему с ароматом грейпфрута. Я уже нагнала его, он беззаботно гулял по тихим улочкам и выглядел, как типичный турист, даже не знал, что я иду за ним, пока он осматривал главные достопримечательности. Я правда могла бы ещё долго ходить за ним, но потом узнала, что он был записан на экскурсию по замку, и подумала, что он мог стать одним из тех, кого вели как пищу для Вольтури. Мне пришлось пойти за ним и выцепить его. Сначала он ничего не понял, но, когда его группа ушла в главный зал с другими, сопровождающими вампиров, он услышал крики и очень испугался, а после растерянно двинулся прочь, но потом остановился, всмотревшись в моё лицо, и понял, кто я. Он тут же воскликнул, что я призрак, и побежал от меня, но вот в чём загвоздка: его отсюда никто не выпустит. Естественно, он заплутал, но ему не осталось иного выхода, кроме как побежать туда, где убили туристов. Хотя тела уже убрали, но всё равно чётко чувствовалось, что тут были убиты люди, которых никогда не найдут. Стража Вольтури расступилась от одного жеста того, кто сидел в центре. Мой беглец примчался сюда, даже не понимая, что оказался в логове хищников. Конечно, он моя жертва, и я не дам его в обиду, но они достаточно мудры, чтобы не мешать мне. Забрать его мне не дали, потому что хотели посмотреть, что я с ним сделаю, и мне было всё равно на зрителей, да даже если б это происходило на оживленной улице, мне было бы абсолютно плевать.«Вольтури не злодеи, какими они вам кажутся. Они основа нашего мира и цивилизации». Я чётко помню, что говорили мне Каллены о них.
— Ты украл не только мой поцелуй, но и мою жизнь. Его лицо было переполнено ужасом, он не мог моргать, из-за чего по его щекам текли слёзы. Его била крупная дрожь, он явно был не согласен с моими словами. — Это не так!.. Я не убивал тебя! Да, я был там, но я… Я… Мне так нравилось это его заикание и дрожь в голосе. Он отчаянно бился в закрытую дверь, но все его мольбы не помогут. — Что «я, я»? — передразниваю его, повторяя последние слова, на которых он сильно запинался. — Ты тут и я тоже, а эти ребята тебе не помогут, даже могут навредить, я же всего лишь хотела тебя убить, раз ты не тыкал в меня ножом в том лесу, но… Ха-ха-ха! Вся эта ситуация была такой смешной, ещё и зрители имелись! — Ты заставил меня побегать, а я это не люблю, так что теперь я просто сожру тебя при этих парнях, которым ты явно не интересен. О, это было действительно так: они выглядели скучающими, глядя на Марка, но на мне их глаза сияли. Ой, мне это не нравится. — Нет, нет, пожалуйста, помогите мне, она не человек! — он молил бездушных истуканов, которые были лишь немыми зрителями, не повезло ему. Это начинало мне надоедать, по этой причине я спокойно подошла, схватив его за горло, и взглянула на его мокрое от слёз и соплей лицо — жалкое зрелище. Он был не таким, каким я запомнила. Я смотрела, а он, кажется, копировал меня в момент, когда меня убивали. Неужели ты помнишь, как я плакала и молила о пощаде? Мой взгляд был таким изучающим и разочарованным, наверное. Но вдруг он стал читать молитву! Вау, вот так удивил. — Ха-хах, ты серьёзно? Ты молишься? Может, покричишь? Мне это нравилось больше. Нет? Печалька, — я немного надула нижнюю губу, как маленькая расстроенная девочка. Пальцами я притянула его к себе, чтобы в последний раз увидеть этот ужас, увидеть, как он постарел, разглядеть морщинки на его лице, ему сейчас 56, и уже было видно седину, но всё потеряло смысл, когда мои зубы вонзились в его плоть. Хлынула кровь, но мои зрители так и не шелохнулись, погружаясь в полное созерцание процесса. Когда я закончила, всё стала для меня иным: я чувствовала, что дело сделано, словно больше не было тех невидимых канатов, которые всё это время меня тянули на этот путь. Но просто уйти из этого абсолютно тихого зала я не могла — двери были закрыты, кажется, трое зрителей хотели знать, кто я, поэтому уйти, даже не познакомившись, будет грубо, но я никогда не была вежливой. Я могла начать с шутки или просто сказать «здрасьте, упыри ночной Верноны, вам не писаны законы», но мой план провалился в самом начале, поскольку меня как будто переместили с серьёзного несостоявшегося замеса. Точнее было бы сказать, что всё как бы смазалось, как свежая краска, которую нанесли не одним слоем, и при наклоне все очертания искривились, а после будто ещё и трахнули, так сильно, что уже и не распознать, что было нарисовано, просто пятна, одно больше другого. У меня сводило зубы и ужасно гудела голова, это чувство было похоже на то, когда я попала в мир без чудищ, а после снова вернулась, но что теперь? Неужели опять другой мир?!