***
— Я всё ещё не понимаю. Взгляд Шиён потихоньку расползается по собственному телу, стулу, на котором она сидит, столу чуть справа от неё, на чужих руках, которые осторожными движениями обрабатывают раны на её ладонях. Бора смачивает очередной бинт каким-то раствором и с усталым вздохом выкидывает уже использованный в баночку рядом с собой. — Что это за… Всё значит? Шиён тоже хотелось бы это знать, если честно. Глаза всё никак не могут привыкнуть к яркому свету, который заполняет помещение. В местах, где лучи солнца просачиваются через окна, она видит каждую витающую в воздухе пылинку и не перестаёт задаваться вопросом: какого чёрта? Какого чёрта она снова видит это, и какого, чёрт возьми, чёрта — Бора ведёт себя так, будто Шиён здесь уже была. Будто прошлое, последнее — не приснилось, не привиделось, было на самом деле. А что если — и правда было?.. Шиён вздыхает. Не тяжело, а как-то больше устало, свободной от перевязывания рукой лениво разминая шею и не решаясь поднять взгляд на Бору перед собой. — Я не знаю, — звучит как-то вымученно. Бора на секунду приостанавливает свои действия, явно приподнимая голову и окидывая её саму взглядом. Шиён не видит этого, но буквально чувствует каждое движение. — Босс прибьёт меня. Ты должна будешь возместить ущерб, Шиён. Ты угробила целую кучу бутылок… — Я понимаю. Ничего она не понимает и знает об этом прекрасно. То есть, сейчас, разумеется, она осознаёт чуть больше, чем в тот раз, когда всё это впервые случилось, но этот факт не даёт ей никакой форы перед сдавленными обстоятельствами. Шиён с ужасом вспоминает это ледяное, липкое чувство, охватившее её за мгновение перед тем, как она моргнула — и вдруг оказалась здесь. И она думает, думает, и от мыслей начинает болеть голова; если это — сон, то почему её — никто не разбудит? Если это — ей кажется, чудится, видится, почему вдруг — так резко, бесповоротно, полностью по-другому? Она не могла свихнуться столь стремительно, правда ведь? Не могла? Бора заканчивает и встаёт со своего места, обходя высокий, выгнутый стол. Она встаёт по другую сторону от Шиён, упирается руками в столешницу и сверлит её взглядом. — Ты жуть как напугала меня, — говорит она спустя минуту молчания. Теперь Шиён помимо пыли видит и чувствует витающее в воздухе напряжение и невысказанные претензии. — Боже, «жуть» — это мягко сказано. Я охренеть как пересралась, когда услышала этот грохот из кладовой. — Я понимаю, — снова давит из себя Шиён и снова чувствует, как нелепо и глупо это звучит. Бора нервозно стучит пальцами по столу. В помещении до сих пор никого нет, но у Шиён такое предчувствие, как будто времени осталось совсем мало. До чего конкретно — она не знает, но нутром чует, что вот-вот что-то произойдёт; проблема в том, что она даже не может толком понять, хорошие это будут перемены или нет, и что вообще, чёрт возьми, может произойти. Шиён чувствует, как все эти тягостные мысли обрушиваются на неё огромной волной, и говорит себе, что больше не может об этом думать. Просто физически. Она заставляет себя расслабиться и плыть по течению, ожидая, когда всё это закончится. Бора вздыхает, ставит локти на стол и закрывает лицо руками. Шиён возвращает к ней своё внимание. — В первый раз я подумала, что ты просто торчок какой-то, — неуверенно начинает Бора. — Но сейчас я на грани от того, чтобы подумать, что ты социально опасна и на тебя надо кого-нибудь вызвать, и я бы выразилась как-то поконкретнее, но нихрена не понимаю. И я не хочу спешить с выводами, ты понимаешь, но они сами лезут мне в голову. Я человек вообще неконфликтный. Но я не могу это контролировать. И оправдываться я тоже не хочу, но ты сама понимаешь, что это просто… — Не надо. Я понимаю, — опять повторяет Шиён. — Я… Она не успевает договорить — сама не зная, что хотела сказать — как входная дверь распахивается. И всё это великое множество пылинок в панике начинает метаться в воздухе, не находя себе места. — А вот и мы! Хён, придержи дверь, Бора не любит, когда ей хлопают. Да дверь держи, а не ящик этот, брось ты его уже куда-нибудь. Бора! Я притащила! Ты слышишь меня? Ким Бора! К-Ким Бо… Какого хуя, Бора? Гахён замирает на полпути. Длинное чёрное пятно, лицо которого знакомо Шиён уже до чертиков, подходит к той сзади и что-то неуверенно шепчет на ухо. У Шиён внутри всё леденеет. Отлично. И она здесь. Бора вздыхает: — Того самого, Гахён. Того самого. Шиён заставляет себя отмереть, вытянуть вперёд перевязанную ладонь и слегка нелепо помахать ей вошедшим: — Привет?***
— Какого хуя, Бора? — Ты повторила этот вопрос уже несколько раз. — И это всё ещё актуально! Я просто не понимаю, что… — Да никто не понимает, помолчи уже! — вскрикивает Бора, явно не удержавшись. Её лицо слегка краснеет, но она тут же смахивает проступившую злость. — Извини. — Извиню, — бурчит Гахён обиженным тоном и сверлит Бору взглядом. Спустя мгновение Гахён уже разворачивается в сторону Шиён с выражением лица, которое граничит с воодушевлением: — А ты че? Что-то скажешь в своё оправдание? — Я… — мнется Шиён. Она прекрасно понимает, что ей, в общем-то, нечего сказать, и в итоге бросает глупое: — У меня нет денег. — Да их сейчас ни у кого нет, я спрашиваю… — У тебя нет денег?! — снова закипает Бора. Шиён смотрит на то, как она пытается сдержать свою злость и откровенную панику, и хочет провалиться под землю от чувства вины. — Гахён, ты накуренная сейчас? — Че, блять? — возмущается та. — Это-то тут при чём? — Хён? Хён — которая, Шиён знает, скорее всего Юхён — стоит позади Гахён и только глазами хлопает. Она выше неё на полголовы, но выглядит совсем маленькой, пока бегает взглядом по помещению. Как будто это — другая Юхён… Шиён передергивает. — А что Хён, ты стрелки-то не переводи! — кричит Гахён. — Я не с тобой разговариваю! — Да я вообще не хочу с тобой разговаривать после того, как ты… — Если что, ты всё ещё продолжаешь это делать. — Без особого желания, если честно. — Тогда замолкни уже наконец и дай мне поговорить с человеком. — Тебе сейчас вообще противопоказано разговаривать с кем-то, ты краснющая, как задница поросячья, и вот-вот взорвешься уже нахер, тебе напомнить тот случай на скачках? Вот-вот, то-то же! У Шиён от постоянной необходимости вертеть головой в стороны ругающихся Боры и Гахён уже кружится голова. Она решает остановить взгляд на Боре, но тут же жалеет об этом, потому что Бора улавливает этот порыв и мгновенно выдаёт: — Иди отсюда. Шиён не сразу понимает, что от неё хотят, а как только до неё доходит, то почему-то не спешит подорваться с места и бежать. — Почему ты всё ещё здесь?! — стонет Бора в голос, вскидывая голову к потолку и будто бы не обращаясь ни к кому конкретно. — Иди уже, пока я не передумала! Шиён смотрит на Гахён — та сидит на высоком барном стуле, слегка облокотившись на стол. Взгляд её мечется в сторону двери, как бы намекая Шиён о том, что лучше валить, пока не поздно. И Шиён уже действительно готовится встать со своего места, как слышит откуда-то сбоку: — Я её знаю. Бора перестаёт рвать на голове волосы, а Гахён мгновенно наклоняет голову в сторону, чтобы как-то отреагировать на источник звука. — Вы знакомы? — спрашивает Гахён, явно удивляясь. Бора после этих слов только истерически фыркает. «Да, Юхён, разве ты меня знаешь?» — задаёт сама себе вопрос Шиён. Она заставляет себя напрячься, чтобы хотя бы попытаться понять, что происходит, пусть наблюдения и выводы, которые она сейчас может сделать — просто мизерные и не имеющие под собой ничего конкретного. Единственная вещь, в которой она почему-то уверена — в этом месте, чем бы ни было это место — есть люди, которых она знает на самом деле, но нет никакой возможности, что они знают её; она абсолютно без понятия, где находится, реальность это всё, параллельная вселенная или ещё какая-нибудь чушь, но данный факт единственное, на что она опирается. Единственное, кроме Боры — которая, кажется, уже ненавидит её. — Я сказала что-то не то?.. — Нет-нет, Хён, всё в порядке, — выпаливает Гахён, как скороговорку, и Шиён замечает, как она едва сползает со своего стула в порыве подойти для пущей убедительности своих слов. — Просто мы без понятия, кто эта девушка, и… Если ты что-то знаешь, то как бы… Гахён вся подбирается, ярко улыбается и вообще ведёт себя так, будто если Юхён сейчас скажет хоть слово — это решит все их проблемы. Шиён начинает казаться, что эти двое знакомы не так долго или, во всяком случае, точно не слишком близко общаются, но Гахён будто пытается… угодить? Это особенно отчетливо видно на контрасте её поведения с Борой, и это наталкивает Шиён на определенные мысли, которые она пока не понимает и в целом — старается игнорировать. Это будет слишком, если окажется правдой. — Я имею в виду… Я без понятия, кто она, но я не могу избавиться от ощущения, будто знаю её, — продолжает Юхён, опустив руки по швам и отчитываясь, как на экзамене. У Шиён от наблюдения такого её поведения начинает ехать крыша. — Я имею в виду, это как будто чувство дежавю, но в разы сильнее, и оно как будто бы даже как-то логически привязано… Но я не могу понять, какой логикой руководствуюсь, поэтому… Не могу на сто процентов утверждать, что знаю её, но… Я знаю её? Гахён неуверенно хихикает: — Что за хрень? Ким Бора, вот кто точно накурился, так это она. Бора никак не реагирует на это, пока не опускает взгляд вниз и… — У меня тоже такое чувство, — выпаливает она неожиданно. Внутри Шиён что-то обрывается. Всё моментально замолкают. И Шиён даже кажется, что пыль перестала витать в воздухе — она бросает на ту мимолетный взгляд, и мир словно ставится на паузу, но этот момент настолько неуловим, что она не успевает до конца осознать его и начинает откровенно паниковать. Паниковать и смотреть на Бору, которая не знает её, но говорит, что тоже — будто да, и в Шиён разрастается удушливое волнение, от которого она нервно ерзает на стуле и не знает, куда деться. — У меня тоже такое чувство, как будто я знаю её, и эта херня пугает меня до смерти, блять. Шиён от этих слов едва сглатывает ком в горле. — До смерти. — Вы заорете на меня, но я снова скажу это, — роняет осторожное Гахён и для эпичности окончательно спрыгивает со стула, разводя руки в стороны: — Какого хуя? Повисает давящая тишина. Степень её катастрофичности сравнима только с тем, как если бы Шиён прямо здесь и сейчас созналась в том, что Бора — её мёртвый соулмейт, и этим самым вызвала бы разрыв пространственно-временного континуума в их головах и всей Вселенной вместе взятой. Шиён сидит неудобно и ощущает, как что-то внутри буквально подбивает её встать и сбежать от проблем, но чувство это не сравнимо с желанием как можно дольше находиться рядом с Борой, видеть её, слышать её голос, чувствовать, даже если всё это неправда; так что она заставляет себя успокоиться и замереть, как вкопанная. — Как ты сделала это? — внезапно спрашивает Гахён. — Сделала что? — Да не ты, — фыркает она на Бору. — Ты. Шиён тычет в себя пальцем, неуверенно спрашивая: — Я? Сделала что?.. — Бутылки разбила, — говорит Гахён, усмехаясь. — Нет. Как ты сделала такой цвет волос? Шиён совсем ничего не понимает. Она берёт одну прядь, чтобы посмотреть. — Никак… — Он у тебя с рождения что ли такой? Синий? — Да?.. — Пф, ты точно красилась, — бормочет Гахён себе под нос, хватаясь за собственные светло-фиолетовые прядки. — Я так давно хочу такой приятный, и чтоб долго сидел, но у меня всё никак не получится, — она слегка поджимает губы, расстроенно выдохнув. Бора неподалеку презрительно фыркает, отвернувшись. Шиён готова поспорить, что она закатила глаза. — Сколько? — неожиданно спрашивает Гахён, меняя тему. Все взгляды тут же устремляются на неё. — Что сколько? — повторяет Бора. — Сколько мы уже сидим здесь? Сколько можно всё это терпеть? Сколько нервных клеток осталось у меня в мозгу? Что сколько? — Сколько бутылок… разбито, — отвечает Гахён, будто стараясь быть максимально деликатной. Шиён толком не знает её, но уже чувствует, как благодарность за снисходительность разливается по собственному телу. У Боры напрягается челюсть: — Очень много. «Дохуя, — думается самой Шиён. — Говори как есть». — Что именно разбито? — Коньяк. Целая куча Бёрнд Барелла и ещё по мелочи. Я же говорю, мне полный… — Так-с… — вздыхает Гахён, задумываясь. Спустя секунду на её лице расцветает какая-то сомнительная улыбочка. — Ну… у меня есть идея. После произнесенных Гахён слов взгляд Боры, которым она сверлит стол уже несколько минут, делается таким бешеным, что Шиён на секунду становится жутковато глядеть на это и она решает снова сосредоточиться на пыли в воздухе. — Это плохая идея. — Я ещё даже не сказала ничего! — Вот именно! — взвыла Бора. — Ты ещё даже не озвучила это вслух, но я уже знаю, что это чертовски плохая идея! — Мне кажется, я поняла, — внезапно роняет Юхён, доселе молчавшая. Шиён невольно поворачивается в её сторону — Юхён тоже улыбается, но не так ехидно, как Гахён; и когда Шиён ловит себя на сентиментальной мысли о том, что благодаря всей этой нелепой и ужасно стремной ситуации хотя бы увидела то, как могла бы улыбаться Юхён, если бы не — то тут же чуть не давится своей собственной слюной, едва сдерживаясь от желания зарядить себе по голове чем-нибудь тяжёлым. — Я принесла целую кучу Лаусона с собой. Целую кучу, Ким Бора, слышишь меня? Если твой мозг ещё способен адекватно воспринимать и оценивать информацию, то ты можешь обратить внимание на довольно внушительный ящичек прямо около двери — вон-вон, там, — для показательности своей речи Гахён тут же указывает на объект. — И заметить, что он довольно-таки полон! Мы можем просто взять весь этот второсортный виски, слегка развести и… У Боры тут же вытягивается лицо, и она бьёт себя по лбу раскрытой ладонью: — О Боже. — Да-да, — не унимается Гахён. — Я знаю, что у тебя в комнате целая куча пустых бутылок, и даже не пытайся это отрицать, это займет от силы час, мы как раз успеем к открытию, можешь заставить Шиён делать это всё в одиночку или спихнуть на неё большую часть работы, дабы она отработала своё, ну, если, конечно, подобный вариант отработки тебя устроит, а то я бы предложила кое-что поинтереснее, конечно же… — Твою мать, Гахён! — Это ещё не всё! — восклицает Гахён, в завершение своей пламенной речи буквально подскакивая на месте. — Юхён-а, дорогая моя, любезнейшая… Каждую секунду, что Гахён разговаривает с ней — Юхён стоит и улыбается, как маленький ребёнок, на которого обратили внимание приехавшие домой родители. Её глаза становятся такими большими и круглыми, словно маленькие шарики, и Шиён чувствует от этого дикий дискомфорт. Она сравнивает эту Юхён, которая выглядит один в один как Юхён, которую она знает сама, и всё пытается понять: как? Как они могут отличаться настолько сильно? И неужто всё — в её голове?.. Она не могла придумать такую чушь. Шиён ничего не понимает, но уверена: Юхён, с которой она пошла вглубь склада Федерации, просто неспособна улыбаться так ярко. Гахён продолжает после короткой паузы: — Поставь-ка чайничек. — Что? Улыбка Юхён тут же испаряется, и на лице появляется выражение такого дикого недоумения, что Шиён едва давит в себе позорный нервный смешок. — Чайничек, говорю, ставь, — Гахён подходит к ней вплотную, явно сдерживая желание протянуть вперёд руки и сделать с её застывшим лицом хоть что-нибудь. — Нам понадобится очень много чифирчика! Шиён смотрит на Бору. Бора стоит, скрестив руки на груди, и на лице её нет ни капли выражения радости от сложившейся комической ситуации; напротив, злость будто бы ушла, и взгляд её, грустный до невозможности, прожигает в грудной клетке Шиён настоящую чёрную дыру, которая высасывает из атмосферы всё хорошее и веселое, что когда-либо было там. Гахён не заставляет себя долго ждать, наконец отстав от Юхён и обернувшись в их сторону: — Вы становитесь свидетелями одной из самых тупорылых ситуаций, дамы и — прости Бора — господа, которые когда-либо происходили со мной! Я много чем занималась за свою недолгую жизнь, но таким пиздецом, как организация подпольного коньячного синдиката — никогда. Ким Бора, тащи сюда всё это дерьмо!***
Шиён заперли. Шиён понимает только одно: она ничего не понимает. Формально, разумеется, она свободна — никто не закрывал её по-настоящему. Она понимает, что может в любой момент просто дёрнуть за ручку двери и выйти наружу из той каморки, в которой сидит, но… Существует целая куча «но», за которые она цепляется, как за спасательный круг, и единственным оправданием (за которое ей не стыдно) собственного бездействия является осознание того факта, что прошло уже очень много времени, и сейчас в баре, который доселе был пуст, тусуется, выпивает и кричит целая куча народу, и она не готова к этому. Она не готова просто так взять и свалить как можно дальше от Боры. Это ещё один фактор, удерживающий её на месте. Она едва признаётся себе в этом, методично разливая виски по пустым бутылкам из-под коньяка, в сотый раз выверяя на глаз и разбавляя всё это приличным количеством крепко заваренной травы, которая давно остыла. К ней периодически заглядывала Гахён, отпускала парочку пошлых и неуместных комментариев, но она довольно давно уже перестала тревожить её, и только сейчас Шиён в полной мере осознала — она сидит здесь уже чертовски долго. В комнате стоит удушающий запах чего-то, и Шиён уже чувствует, как её слегка ведёт, хотя не понимает, от чего именно. Она как будто немного не в себе. Единственное окно в помещении рискует развалиться на части при одном только взгляде на него, поэтому Шиён не решается притронуться к этой хлипкой конструкции. Её долго и мучительно одолевает праздное любопытство, потому что за дверью слышатся разгоряченные голоса, споры, грохот и совсем редко, в моменты благословения, звонкий смех Боры, которая бегает от клиента к клиенту где-то там, за маленькой деревянной дверью. Шиён вздыхает. Её руки уже болят от того, насколько долго она занимается своей «отработкой», как назвала это Гахён, но более всего болит душа, если она всё ещё есть у неё. Шиён даже не приходится глушить паранойю внутри себя, потому что все её чертовы мысли занимает только Бора, находящаяся рядом так долго, буквально в паре шагов, и в голове не остается места для страха за Минджи, которая всё ещё где-то там — в месте, которое невозможно назвать безопасным, и сама мысль, попытка утешить себя саму тем, что всё будет хорошо, казалась ей невероятно кощунственной. Шиён противно от самой себя. Она настолько долго предается самобичеванию, вспоминает и перебирает по полочкам всю свою жизнь — периодически давясь тёплыми отголосками бабочек в животе при мысли о том, что Бора всё ещё здесь — что не замечает, как голоса начинают стихать, и как звуки оживленного помещения сменяются лёгким бренчанием пустых бутылок и бокалов. Она поднимается со своего места и смотрит в окно — на улице светает. Она чертовски надолго застряла здесь. Раздаётся стук в дверь, и Шиён чуть вновь не опрокидывает бутылки, когда резко разворачивается. Сквозь просачивающийся в комнату свет она увидит силуэт Боры и впоследствии робкое: — Ты, эм… Ты в курсе, что ты можешь выйти, не так ли? Шиён на секунду зависает, прежде чем ответить: — Да, кхм… Конечно. Их перебивает окрик из бара. Бора мигом оборачивается на звук, всё так же стоя в дверях: — И тебе спокойной ночи, Сэм! — кричит она кому-то. — Ха-ха, очень смешно. Нет, я не собираюсь проспать весь выходной. Когда я это делала? Иди уже! Хихикающая Бора вновь поворачивается к Шиён, улыбаясь глазами. — Что ж… Отлично? Я имею в виду, эм, тебе не обязательно сидеть здесь, как в клетке, я просто… В общем, выходи, в баре уже никого нет, и я… Мне, в общем-то, нужна кое-какая помощь, возможно, так что… Короче, ты поняла меня. Шиён прокашливается: — Оу, я… Да, хорошо. Конечно. Сейчас приду. Я почти закончила. — Прекрасно. Я… Ну, в общем, я буду там. — Да. Круто. Я уже иду. — Отлично. Бора ещё какое-то время стоит в дверях, не решаясь сдвинуться с места, и Шиён чувствует себя так глупо, как никогда в жизни — неуверенная в том, стоит ли ей начать шевелиться, или подождать, пока Бора отойдёт от двери — она сидит и хлопает глазами, как ребёнок, и воздух в комнате кажется ей ещё более спертым, чем до этого. Давление словно подскакивает, и в висках едва не пульсирует; она ощущает, как бьётся её собственное сердце, и гадает, чувствует ли Бора то же самое… Шиён понимает, нет, она чувствует, что что-то не так, и это пугает её до чертиков в той же степени, как и восхищает. Может быть, может же она всего на секундочку, на мгновение предположить, что ей не чудится, что Бора — жива, и у них — есть связь?.. Бора довольно быстро — Шиён этот момент кажется вечностью — неловко прокашливается и отходит от двери, не прикрывая ту, и Шиён пользуется моментом, чтобы довольно шумно выдохнуть. Она выходит из этой маленькой комнатки только тогда, когда слышит звон стекла со стороны бара. Что ж, это полный хаос. Всё основное помещение зала заставлено бутылками, но выглядит это не так, словно здесь произошёл погром, нет; это выглядит так, словно здесь только что прошла самая крутая вечеринка из всех возможных, и гости разошлись в спешке и нехотя. Света довольно мало, но достаточно для того, чтобы Шиён какое-то время тёрла глаза, стоя в дверях, ибо они уже успели привыкнуть к полумраку комнаты. За большими, длинными окнами, которые располагаются вдоль двух стен и занимают практически всё пространство, уже поднимается солнце, и помещение бара представляет из себя смесь неоновых светильников и первых оранжевых лучей восходящего солнца. Вдоль другой стены в ряд стоит целая куча каких-то… ящиков с экранами? Шиён не понимает, что это, но у этого очень много кнопок и приборы носят явно развлекательный характер. Бора стоит за барной стойкой и возится со стаканами. — Хочешь выпить? Шиён оборачивается. Голова у неё ватная, и она никак не может уловить суть: — Что? Боре, кажется, не нравится необходимость заново повторять свой вопрос. — Я говорю, ты хочешь выпить? — Выпить? — Ну да? — Что? Бора закатывает глаза. — Воду. Конечно нет, Господи. Нет, ну если ты хочешь воды, то как бы… Я просто не отказалась бы выпить сейчас, а пить в одиночестве… — Я буду, — перебивает её Шиён и подходит ближе, неуверенно присаживаясь на стул возле высокого стола. — Я могу. Я… хочу, то есть. — Отлично?.. Я сейчас. Что ты будешь? Виски? Коньяк? Я бы предложила тебе пиво, но пиво закончилось. Возможно, у меня есть немного ликёра, но… — Я буду, эм… — Шиён чувствует себя жутко неловко. — Что я разливала сейчас? — Виски?.. — слегка кривится Бора. Недоумению в её глазах нет предела. — Будешь виски? Со льдом? — Я… Господи, Шиён жутко неловко. Она, блин, даже не знает значения слов, которые произносит. — Не заставляй меня чувствовать себя так, как будто я заставляю тебя выпить со мной, несколько резко говорит Бора. — Честно говоря, у меня сейчас нет настроения для того, чтобы уговаривать тебя. Просто скажи, будешь ты пить или нет, если нет, плевать, я выпью одна. Шиён мнётся. — Я… Я не знаю, как лучше, я ни разу в жизни не пила виски, и коньяк, и вообще всё, что ты перечислила сейчас, я просто буду то же, что и ты, ладно? — говорит, как скороговорку, Шиён, и её тут же словно холодной водой окатывает. Повисает ужасная тишина. Бора смотрит на неё, как на ненормальную, и не двигается с места. Шиён утыкается взглядом в стол, не решаясь поднять глаза, и чувствует себя так, как будто облажалась по-крупному. Ей хочется провалиться под землю от стыда за то, что… Что она ничего не понимает, заставляет нервничать Бору, усложняет всё и вообще оказывается здесь, рядом с ней. — Эм, ладно, окей, чего ты так разнервничалась? Шиён буквально душит желание вывалить на Бору всю правду, которая неизвестно ещё, была ли правдой на самом деле или же плодом её больного воображения. — Серьёзно, всё окей, ладно? Я просто… — начинает оправдываться Бора, едва подбирая слова и говоря больше куда-то в пол, чем на Шиён. — У меня был ужасный день. Я обычно не такая. Честно. Давай просто выпьем и пойдём по домам? Точнее, ты пойдёшь, а я тут… В общем, я пошла за виски. Бора ещё какое-то время стоит за барной стойкой, глядя Шиён глаза в глаза. Она действительно выглядит слегка подвисшей и поникшей, когда неожиданно прерывает зрительный контакт с Шиён и когда взгляд её соскальзывает куда-то чуть ниже. Она смотрит в пустоту ещё какое-то время, пока не поджимает тихонько губы и не выходит прочь из зала. Шиён некомфортно. Ей не по себе от всего, что сейчас происходит, и данный факт, и рассвет за окном, и духота помещения дают свой эффект — она снова грузится. В голове то и дело мелькают картинки происходящего, чёрные, мрачные, пугающие, и это чувство заставляет её паниковать. Чем больше она думает об этом, тем больше хочет остаться тут навсегда, и это пугает её ещё больше. Бора возвращается с низкими стаканами и бутылкой. Она ставит всё это на стол, через который тут же перепрыгивает, падает через один стул от Шиён и начинает разливать. — Расскажи о себе, — говорит Бора, пока горлышко бутылки ударяется о край стакана. А затем Бора резко подскакивает, переваливается через стол, достаёт откуда-то коробку со льдом, кидает пару кубиков в бокал, садится на место и повторяет операцию. — Откуда ты, чем занимаешься здесь, планы на будущее, семья, дети, друзья… Что-нибудь, пожалуйста. Что угодно. Шиён смотрит на Бору и у неё сердце обливается кровью. Бора вдруг выглядит такой замученной, и от этого зрелища Шиён хочется плакать. Она прямо чувствует, как комочек слёз подступает к горлу, как напрягаются мышцы её живота, как начинают болеть глаза. Шиён с сомнением смотрит на стакан виски, берёт его в руку и машинально вливает жидкость себе в глотку до того, как успевает поддаться этому эмоциональному порыву. На неё вмиг накатывает тошнота. Что она вообще только что выпила? — Не хило ты, — комментирует Бора, глядя на то, как Шиён жмурится от обжигающего напитка. — Неужели всё настолько плохо? Шиён вертит головой отрицательно, хотя прекрасно понимает, что на самом деле всё хуже некуда. — А ты, Бора, — говорит Шиён, игнорируя нахлынувшие мысли. Она решает перевести тему. — Неужели всё настолько плохо? — В смысле? — щурится Бора, оборачиваясь в её сторону. — Почему ты здесь? И этот вопрос имеет столько смыслов, что Шиён ужасается, когда осознаёт это. «Почему ты в этом месте? Почему сидишь сейчас со мной? Почему ты вообще есть? Почему ты жива?» — столько вариантов, и ни один из них не внушает оптимизма. Шиён чувствует, как напиток ударяет ей в голову, и появляется лёгкая расслабленность, хотя внутренности до сих пор жжёт. Её рука тянется к бутылке, чтобы хоть чем-то себя занять, но она останавливает себя прежде, чем достигнет цели. Бора берёт дело в свои руки и разливает новую порцию самостоятельно. — Просто… День был отстойный, — говорит Бора, когда заканчивает наливать, и отпивает из своего стакана ещё, прежде чем продолжить: — Он был такой же, как вчерашний, и позавчерашний, и на прошлой неделе. Абсолютно то же самое. За исключением тебя. Не знаю, не слушай меня. Это всё виски. — Я хочу слушать тебя, — выпаливает Шиён, не успевая подумать о том, как это звучит. Но Бора, кажется, не обращает внимания. — Это долбанное место… Агх, я знаю, что я сама осталась здесь и всё такое, но оно как будто высасывает из меня энергию. Я не знаю. С каждым днём мне всё меньше хочется шевелиться и что-то делать. Бора замолкает, глядя в свой стакан. Она покручивает его в руках, переливая жидкость по стенкам бокала, и Шиён чувствует необходимость что-то сказать, но нехорошее предчувствие не дает ей сосредоточиться и подобрать слова. — Там, откуда я… Откуда я родом, — осторожно начинает Шиён, глядя в пол. — Это место похоже на то, о чём ты говоришь, только там всё равно невозможно не двигаться. В каком-то смысле, от движения зависит вся твоя жизнь. Бора оборачивается на неё и долго-долго смотрит. Она ничего не говорит, просто сидит так, и Шиён чувствует её взгляд. Она не может заставить себя посмотреть на неё в ответ. — Я бы хотела, на самом деле… — начинает Бора и вдруг смеётся. Шиён вздрагивает. — Боже, нет, это глупо. — Что? Почему? — Просто потому, что это я? Вся моя жизнь — одна сплошная глупость, — горько усмехается она, возвращаясь к своему стакану. — Не говори так, — выпаливает Шиён и видит, как рука Боры со стаканом замерла на полпути к её рту. — Это, наверное, не мое дело, — спешно оправдывается Шиён, пока Бора залпом допивает оставшийся виски. — Нет, всё нормально, — отвечает Бора, ставя пустой бокал на стол. Шиён замечает, как взгляд её мечется в сторону бутылки. — Спасибо. Они замолкают. Шиён ещё какое-то время сидит со своим стаканом в руке, больше нюхая этот виски, чем отпивая его, и смотрит в окно. В какой-то момент слышит то, как Бора берёт бутылку, наливает себе новую порцию и ставит её обратно. Пустынная дорога за окном уже вся залита солнцем, и Шиён не видит смысла попусту расходовать электричество, но не говорит об этом Боре, боясь разрушить момент. — Боже, я сейчас… расплачусь? Неужели всё настолько отстойно? — едва не выкрикивает Бора. Шиён, доселе смотрящая на дорогу, подскакивает от неожиданности. Бора ловит на себе её обеспокоенный взгляд и продолжает чуть тише: — Неужели жизнь действительно может быть настолько отстойной? — Я… Я не думаю, что я та, кто может ответить на этот вопрос, — говорит она, и Бора отворачивается в сторону. Шиён смотрит на её залитую солнцем спину слишком долго, прежде чем найти слова. — Жизнь может быть отстойной, это правда. Бора вздрагивает, когда слышит это. Она начинает водить стаканом виски по столу, создавая неприятный, слегка скрипучий фоновый шум. Но Шиён не собирается сдаваться так просто. Она отворачивается в сторону. Ей всегда нравился рассвет больше, чем закат, особенно после целой бессонной ночи на работе. Солнце всегда было для неё признаком счастья и того, что всё наконец-то закончилось, но только первое солнце — когда лучи только вылезают из-за горизонта, когда тени холодные и длинные, когда всё словно находится в лёгкой дымке — и сознание в том числе — это ощущение заставляло её чувствовать себя живой, думать, чувствовать, переживать, и не важно, насколько сильно устал мозг. Утреннее солнце всегда возрождало в ней всё хорошее, что только было. Она вновь глядит в окно. — В жизни слишком много поводов для радости, чтобы искать поводы для грусти, Бора. Последнее, что она видит — это то, как Бора поворачивается к ней лицом, и как на её уставшие, грустные глаза бликами оседают лучи восходящего солнца. Это последнее, что она видит, прежде чем оказаться там. Во тьме.***
Вся её жизнь залита кровью. Её рождение — смерть матери — её детство, школа, работа, любовь, счастье, жизнь. Всё залито кровью. Она почувствовала это куда более отчетливо, когда открыла глаза. Вокруг было темно. Темно, холодно, жутко, неприятно. Первое время Шиён ничего не видела, спихивая это на побочный эффект от слишком долгого наблюдения за солнцем, но потом поняла, что солнца нет. Что его никогда больше не будет. Шиён медленно поднялась и осознала, что лежала прямо на горе песка и пепла. Тьма стояла такая, что она не видела собственных рук. Она встала на ноги и первым делом начала отряхивать себя от пыли, когда услышала откуда-то сзади приглушенное: — Я ничего не делала! — Что ты с ней сделала, блять! Я сейчас пристрелю тебя к чертовой матери! Где она! «Блять», — ругнулась про себя Шиён. Она внезапно вспомнила, в какой именно момент её «затянуло», и осознание масштабов катастрофы пришло к ней даже быстрее, чем могло бы. Шиён спешно, настолько, насколько это было возможно с её ногой, поспешила на звуки. Минджи трясущимися от злости руками целилась прямо в Юхён. Она опиралась одной рукой о стену, то и дело поглядывая то на Юбин, то на Юхён, и сыпала проклятиями, как могла. Она вела себя слишком громко для того места, где они находились сейчас, но очевидно — ей было совершенно плевать на это. — Блять, Юбин, скажи ей. Я ничего не делала. — Откуда она может знать, а?! Или вы, вашу мать, это заранее придумали?! — Если ты выстрелишь, нам всем конец, ты же понимаешь это, Минджи? — сказала Юбин, едва справляясь со своим голосом. Даже Шиён понимала: если их засекут, у них не будет никаких шансов избежать неминуемой гибели. — Я пристрелю тебя прямо сейчас, если ты не скажешь мне, где Шиён. Я, сука, сделаю это, и мне плевать на последствия. Голос Минджи сорвался. Шиён слышала это по мере того, как подходила всё ближе и ближе, но она жутко боялась высунуться невовремя. Юбин была права — если Минджи выстрелит, сработает энергетическая сигнализация, и их точно засекут, а там поминай, как звали. Минджи настолько сильно была напряжена, что Шиён буквально слышала в её голосе едва сдерживаемую истерику. Шиён подошла ближе и щелкнула пальцем один раз, два. Никакой реакции. Минджи была слишком далеко, чтобы услышать. Сквозь темноту Шиён уловила то, как пушка в руках Минджи начала светиться, и тогда она поняла, что времени больше нет: — Минджи! Минджи тут же повернулась в сторону, не выстрелив. Шиён едва поймала момент, в который Юхён успела подорваться с места. Она накинулась на неё, обезоруживая. — Чёрт, Шиён. Где ты была? — выдавила из себя Юбин, пока Юхён откинула оружие Минджи куда-то в сторону. Шиён подошла к Минджи, приподнимая её, и та кинулась на неё с объятиями. Шиён бесконечно была рада видеть её живой и невредимой, хотя бы внешне, но чувство вины за отсутствие довольно быстро настигло её, и она заставила себя отстраниться. Шиён посмотрела на Юбин, чье лицо определенно точно видела только здесь. На Минджи, с которой прошла половину своей жизни. И когда взгляд её дошёл до Юхён — с ледяной механичностью в движениях собирающей вещи и перекладывающей найденное из коробок себе в сумку — Шиён внезапно вспомнила. — Юхён, — сказала она и почувствовала, что сейчас случится непоправимое. Юхён проигнорировала её, и тогда Шиён подошла ближе. Краем глаза она заметила то, как Минджи и Юбин практически синхронно напряглись, готовясь к чему-то нехорошему. — Чего тебе? — произнесла Юхён, приподнимаясь с контейнером в руках. Она обернулась в её сторону. Шиён едва заставила себя произнести это вслух. Сейчас всё решится? Станет хоть каплю яснее? Сейчас или никогда. Она наконец поймёт, что происходит на самом деле. — Кто такая Гахён? Из рук Юхён выпало всё содержимое. Она выпрямилась, челюсть её была сжата, руки — напряжены, а во взгляде даже сквозь такую темень Шиён увидела только одно. Огромную, невыносимую… Злобу.