***
Они провели довольно тихий и спокойный вечер, разговаривая на отвлеченные темы. В основном речь шла о тренировках Боры, а конкретно о том, как же сильно её бесит Юхён. И всё это время Шиён не могла выкинуть из головы одну-единственную мысль. Как же они, черт возьми, будут спать.***
Шиён лежит на полу и дёргается от каждого шороха бесконечно ворочающейся на кровати Боры. Бора не может найти себе места, постоянно меняя позу и будто бы натягивая на себя во сне несуществующее одеяло. Одеяла нет, потому что оно под Шиён. Которая не может уснуть. Она всё прокручивает в голове бесконечные вариации того, как они могли бы спать сегодня, и безбожно проклинает себя за свое нынешнее положение. Шиён едва сдерживает желание смачно зарядить ладонью себе по лицу, потому что упустить настолько откровенную возможность получить в этой жизни хоть что-нибудь (всё — Бору) безвозвратно потеряна. За окном не так мрачно, как в комнате. Каждый тёмный угол пыльной каморки Боры смотрит на неё своими тяжёлыми, угнетающими чернотой глазами. Но Шиён не боялась темноты. Она боялась того, что она приносит. Одиночества. Она внезапно поднимается и садится, подтянув коленки к себе. Бора буквально на расстоянии вытянутой руки от неё, и даже сквозь такую тьму Шиён видит её милый острый нос, который Бора то и дело щурит во сне, как будто вот-вот чихнет. Шиён протягивает вперёд руку и касается кончиками пальцев её светлых волос. Сколько раз она вот так смотрела на неё? Шиён не может вспомнить. С каждым днём, часом, минутой, проведённой здесь, Шиён всё больше и больше забывает о том, что было там. В какой-то момент она приходит к мысли, что здесь — её истинная реальность. Здесь она должна оставаться. А всё, что происходит в том ужасном, сгорающем и разрушающемся по крупицам мире — не её. Шиён аккуратно накручивает прядку светлых волос себе на палец. Часть неё хочет, чтобы Бора внезапно проснулась и застала её в таком положении. У Шиён не хватает слов, чтобы выразить свои эмоции, и для действий тоже не хватает слов — но уже в голове. Слов, которые бы убедили её бросить всё и признать реальность такой, какая она есть. А реальность такова: Шиён любит Бору. Прядь выскальзывает из рук и неуклюже падает Боре на щёку, задев нос. Бора хмурится и на секунду издаёт звук, похожий на фырканье. Шиён тепло улыбается. Ей невыносимо хочется наклониться ещё ближе и оставить поцелуй на уголке её губ. Бора уже распинала всю простыню. Её ноги торчат из-под ткани, наполовину вывалившись за пределы кровати. Шиён улыбается и поправляет всё так, как было. А потом встаёт и уходит.***
Холодный, но при этом довольно душный ветер задевает пересохшую кожу её щёк. Шиён усмехается и зачем-то думает: «Сейчас бы покурить». Долина перед её глазами отливает тяжелой мрачностью и белесым светом одновременно. Пустыня никогда не была темной. Она всегда была серой и угнетающей. Шиён в голову закрадываются не самые оптимистичные мысли, и половина из них — про Минджи. Она даже едва вспоминает, чем всё закончилось в последний раз? В голове всё перемешалось. Шиён отчетливо помнит только свой последний день здесь и лишь какие-то обрывочные картинки там. Она сидит на заднем дворе бара прямо на крыльце в одной футболке и джинсах, которые нашла у Боры под кроватью. Ежится от холода намеренно. Надеется, что ледяной пустынный ветер не даст ей уснуть. Перед глазами нет ничего. Только огромная песчаная гладь с редкими вкрапинами чёрных кустов, разбросанных по ландшафту вразнобой. Где-то вдалеке виднеется маленькая полоса гор. И небо. Небо усеяно звёздами. Она как никогда в жизни хочет запрыгнуть в какой-нибудь транспортник и убраться с этой дыры под названием Земля как можно скорее. Ей следовало согласиться. Просто сделать это. Взять Бору, попытаться взять Минджи — она бы сопротивлялась — взять все сбережения, которые были у них в аккаунте, и просто свалить. Поселиться на какой-нибудь станции. Им бы хватило на безбедное существование на пару йеров. Они спокойно дожили бы до конца сентэнниала, а дальше Шиён бы что-нибудь придумала. Она бы обязательно что-нибудь придумала. Но ничего не сделала. Никуда не улетела. И никакие воистину космические цифры биннов, витающих в аккаунте, не спасли их от катастрофы. Когда началась Депрессия, экономика тут же рухнула. С крушением HALA почти вся доступная валюта потеряла всяческую ценность. Шиён вдруг вспоминает эти жуткие времена. Бора тогда просидела дома несколько дней, бесцельно пялясь в одну точку. Шиён кормила её с ложки, как маленькую, и кормила чем придется — особенно после того, как еда закончилась. Еда закончилась очень быстро. Она вспомнила так же и то, как Минджи буквально за руку остановила её от продажи экзоскелета. Шиён уже нашла покупателя на дарк-парке, и тот пообещал ей взамен простые протезы вдобавок к оплате. Руки пришлось бы ампутировать, но она была готова. Она почти ко всему тогда была готова. Так она, по крайней мере, думала. Шиён помнит, как Минджи поймала её за локоть перед тем, как Шиён начала выходить из её квартиры, оставив там отрешенную и ни на что не реагирующую Бору. Шиён помнит все её слова так отчетливо, словно они были сказаны вчера. — Не делай этого. — У меня нет выбора, — ответила ей Шиён, попытавшись выдернуть руку. Минджи вцепилась сильнее. — У нас нет выбора, Минджи. — А ты подумала, что будет дальше? — почти что рявкнула та в ответ, приблизившись к её лицу. — Ты об этом подумала? — О чем? — Это только начало, — процедила Минджи сквозь зубы, и капли её слюны попали Шиён на лицо. — Дальше будет только хуже. Ты подумала о том, кто защитит её, если ты сделаешь это? Если сепаратисты дойдут до Нью-Йорка? Чем ты будешь защищать её, Шиён? Рабочими протезами? Шиён зависла, пялясь в её нечеловечески серьезные глаза. — Оставайтесь у меня, — сказала Минджи, отпуская её руку. — У меня есть вода. И пока что еда. — А дальше? — глупо спросила Шиён, вдруг почувствовав себя беспомощной, как ребёнок. — А дальше, — вздохнула Минджи, протерев глаза. — А дальше мы что-нибудь придумаем. Они ничего не придумали. Скрипнула половица. Шиён затравленно оглянулась. Не сразу поняв, где она и что она, Шиён сразу приготовилась к бою. Но это оказалась всего лишь Бора. — Не спится? Шиён смотрит на неё снизу вверх, в недоумении хлопая ресницами. По сердцу вдруг полоснула ужасно смущающая мысль — Бора могла не спать всё это время. — Мне тоже. Бора оглядывается и садится возле неё, тяжело вздохнув. Шиён смотрит на жалкое расстояние между их коленями, не зная, что сказать. — Как часто ты думаешь о смерти? — вдруг спрашивает её Бора. Шиён выпучивает глаза и оборачивается на неё. — Что ты имеешь в виду? Бора горько усмехается: — То, что сказала. Как часто ты хочешь умереть, Шиён? Шиён удивленно смотрит на то, как растрепанные ото сна волосы Боры сухими кольями стоят в разные стороны, и как она хватается за свои запястья, пытаясь справиться с холодом. Мысли перемешиваются в её голове, и пока она думает, что ответить, Бора глухо продолжает: — Я думаю довольно часто, — начинает Бора шепотом. Прокашливается. — Ну, не сказать чтобы каждый день, но периодически со мной такое случается. Особенно после того, как умер отец. Я думаю об этом не как о чем-то страшном или жутком, хотя мне, конечно же, страшно и жутко каждый раз, когда я представляю то, как мой хладный труп закапывают в песок, — усмехается она. Шиён не по себе от этого разговора. — Я думаю об этом… — задумчиво тянет Бора, прикусив губу. Шиён гулко сглатывает. — Я думаю об этом как о том, имеет ли всё это смысл? Всё вот это. Бора вытягивает руку вперед и проводит ей по линии горизонта, указывая на бескрайние поля пустыни и горы где-то вдалеке. — Куда страшнее подумать о том, какой смысл это имеет для меня. И имеет ли вообще… Ты не подумай, что я какая-то суицидница, нет. Я просто не понимаю. Иногда я не понимаю, зачем вообще я живу. Шиён от таких слов из её уст больно, до слёз больно где-то в груди. И она хочет броситься доказывать ей, что всё не напрасно, что жизнь Боры имеет смысл. Но Шиён не может выдавить из себя этих слов, как бы сильно внутри ни ощущала сейчас правильность подобного рода рассуждений. Она не может заставить себя соврать ей. Потому что Шиён прекрасно понимает, что это за чувство. — Я думаю об этом абсолютно всё время, Бора. Бора дернулась и встрепенулась от её сухого, тяжелого голоса. Она поворачивает голову к Шиён и смотрит на неё своим нежным, внимательным, грустным взглядом. Шиён, почувствовав внимание, смущается и нервно прокашливается, убирая комок в горле. — И когда я говорю про «всё время», я имею в виду именно это, — продолжает Шиён несколько нехотя. — Каждое мое действие, моя мысль. Я думаю: зачем всё это, если завтра я могу умереть? Но я всё равно продолжаю делать это. И меня бесит, что единственное объяснение, которое я могу себе дать — это инстинкт самосохранения. Как будто я живу автоматически. Это пугает меня куда больше, чем мысль о том, что всё это когда-то закончится. Бора удрученно хмурится, и Шиён чувствует себя виноватой. — Это всё так странно, — вдруг философски заключает Бора. — Я имею в виду, нам всего по двадцать с хвостиком. Почему мы думаем об этом? Шиён не удерживается от позорного, несколько неуместного смешка. — Что такое? — волнуется Бора. — Ничего, — Шиён продолжает хихикать, за что едва не ударяет себя по лбу. — Ничего, просто… Мне не двадцать с хвостиком, Бора. Бора напыщенно фыркает. — Я утрирую, — исправляется она. — По тебе видно, что ты явно на пару лет старше меня. — Ты сильно преуменьшаешь, — отвечает ей Шиён. Она на секунду задумывается, стоит ли вообще говорить это, но, Боже, они буквально рассуждают о смерти, так что не всё ли равно? — Что ты имеешь в виду? — Мне почти пятьдесят, Бора. Бора подскакивает с крыльца. — Ты шутишь. — Вовсе нет, — по-доброму посмеивается Шиён. — Нет, ты точно шутишь. — Я правда не шучу, Бора, — Шиён прилагает усилия, чтобы сделать свой голос хоть мало-мальски серьезным. Внутри неё беснуются сотни смешинок при виде того, в каком удивлении растянулось лицо Боры и как по-детски выпучились её глаза. — Я же из будущего, ты забыла? Там всё другое. У нас очень большая продолжительность жизни. Бора неуверенно присаживается обратно. — Тогда… Тогда ты… Хорошо сохранилась, Шиён. — Ага, — усмехается она, опуская голову. — Гахён тоже так сказала. — Ты сказала Гахён? — Ну да, — пожимает Шиён плечами. — Когда мы были на вечеринке Юхён. — А почему мне ни разу не сказала? Шиён старается игнорировать обиженные нотки в её голосе. — Случая не представилось. — А тогда случай был? — Ну… Она вспоминает обстоятельства, при которых это происходило. И Шиён на секунду и правда задумывается о том, почему так просто и — вроде бы даже в шутку? — выпалила Юхён и Гахён свой настоящий возраст. А потом вспоминает, чем они занимались, и все её сомнения тут же развеиваются. И пазлы тоже складываются. Вот о чем говорила ей Бора тогда, дома у Юхён, после встречи с Хан Дон. Шиён не сразу решила, стоит ли ей озвучивать эту подробность, но довольно быстро и справедливо рассудила — лучше сказать, чем промолчать. — Мы… Курили? Выражение лица Боры моментально становится другим, и Шиён не приходится по вкусу такая перемена. — А… Ясно. Бора отводит взгляд. Шиён вновь чувствует себя виноватой. Она думает мгновение и кладёт ладонь Боре на колено. Задул ветер. Бора вздрагивает от прикосновения. — Я… — начинает Шиён давать свое обещание, не зная, нужно ли оно вообще. — Я больше не буду, если ты хочешь. Честно. Бора вновь усмехается, но едко и как будто бы даже… горько. — Да нет, — говорит она. — Ты вольна делать всё, что захочешь. Не мне тебе указывать, как жить. И Шиён почему-то отчетливо слышит в этом: «Кто я такая, чтобы указывать тебе, как жить?» Она берёт себя в руки. Пожалуй, впервые за долгое время. Ночь и холодный воздух действуют на неё странным образом. — Как раз-таки тебе, Бора. Бора резко сводит колени вместе, и рука Шиён соскальзывает и безвольно падает вниз, стукнувшись о холодное дерево крыльца. — Просто… — шёпотом начинает Бора, повернув голову в сторону от Шиён и глядя куда-то вдаль. — Просто ни к чему хорошему это не приводит. Люди умирают, если заходят слишком далеко. И вот тут наступает пора горько усмехнуться Шиён. — Я не боюсь смерти, Бора. Я видела её столько раз, что она больше не пугает меня. Бора-таки поворачивается к ней лицом: — И что это, чёрт возьми, вообще значит? — выпаливает она несколько грубо. Шиён жалеет о сказанном в то же мгновение. Она не горит ни малейшим желанием рассказывать Боре подробности своей жизни. Своего выживания. Своего существования где-то там. Лучше сказать правду, чем промолчать. «Я не боюсь смерти, Бора, — должна была сказать она. — Я ищу её». — Когда ты расскажешь мне? И это прозвучало так вымученно, так искренне, что у Шиён желудок сворачивается в едва уловимом отвращении. К себе, к этой ситуации. Мозг подкидывает ужасную мысль ответить: «Кто ты такая, чтобы я тебе рассказывала?», и она ненавидит себя за неё в то же мгновение. Возможно, Шиён действительно была эгоисткой. Насколько эгоистично продолжать любить девушку, которая ясно дала понять о том, что ей это не нужно? Насколько эгоистично задавать Шиён такие вопросы, когда её сердце выпрыгивает из груди каждый раз, когда она слышит её голос? — Я не хочу об этом говорить. Перед тем, как Бора закатывает глаза, Шиён видит в них проблеск злости. — Забей. В любом случае, если не смерть, то это может разрушить жизнь. Твою жизнь. Но куда хуже — жизнь людей вокруг тебя. — Тогда отказаться от этого будет проще простого. — В смысле? — Я и так разрушаю жизни людей вокруг себя, каждый день. Мне не обязательно курить для этого. — Ну вот, — выплевывает Бора. — Пошла драма. Шиён шокированно уставилась на неё. — Драма? — Ну да, — выдыхает Бора. Она поджимает губы и выглядит очень нервной. — Сейчас должно последовать продолжение. Что-то о том, что ты ужасный человек, разрушаешь жизни людей вокруг и не имеешь право на жизнь. Я это всё уже слышала. И не один раз. Шиён начинает закипать. Где-то внутри её грудной клетки поднимается такая сильная злость, что она готова — правда — вывалить её на Бору тут же. И когда она открывает рот, чтобы сделать это, до неё внезапно доходит. Бора кусает губы. Мнёт и расчесывает запястья, оставляя на коже белые полоски. Шиён видит это даже в таком сумраке. А еще у неё красный нос и хмурый, грозный взгляд. И тогда до Шиён доходит. Эта злость — не её. Это злится Бора. И Шиён чувствует это — снова — потому что Шиён её соулмейт. Потому что Шиён просто — её. Наваждение как рукой снимает. Отрезвляющая дрожь пробирает тело, как будто бы кто-то вдруг ущипнул её за живот. Отголосок гнева продолжает сидеть где-то в груди, но теперь она отчетливо ощущает его размер, а главное — происхождение. И может контролировать. Шиён почти хнычет от того, что наконец вспомнила, каково это — держать в себе чужие эмоции. Чувства. Мысли. Но Шиён не знает, о чем думает Бора. И эта мысль отрезвляет её больше всего. — Я любила девушку. Бора бросает на неё угрюмый взгляд всего на мгновение, но ничего не говорит. Шиён продолжает с громким вздохом: — И, по правде говоря, до сих пор люблю, — и это не было ложью, как бы удручающе ни звучало. Шиён тяжело сглотнула. — И она умерла из-за меня, Бора. Прежде, чем Бора смогла бы снова неприятно усмехнуться, причиняя Шиён боль, Шиён продолжает: — Она была на краю пропасти. Все мы были тогда. И я держала её за руку. Ком встаёт в горле. Она говорила это столько раз, но чаще — самой себе, в редких, совсем редких случаях — Минджи. Шиён вертела эту мысль в своей голове без остановки бесконечно долгое время. Но говорить об этом Боре, даже если эта Бора — другая, было на грани её возможностей. Она смотрит на неё, на то, как Бора отвернулась чуть в сторону; и серость ночи делает её волосы не такими яркими, какими они являются при свете дня. Шиён кажется, что она видит в ней сейчас совсем другого человека, и неизвестно какая сила отгораживает её от всего этого. Шиён начинает вспоминать, и эти картинки буквально душат её. — Я держала её за руку. И я её отпустила. Бора замерла. Шиён точно заметила, как воздух скопился у неё в лёгких. — И она упала. В эту пропасть, — на губах застревает дрожь. — Навсегда. Шиён искренне рада тому, что закончила всё это без всхлипа. — Это метафора, я надеюсь?.. — Суть всё равно одна. — Так это правда? — Ты хочешь знать, правда ли я отпустила её руку? Бора выглядит сомневающейся, когда отвечает ей: — Да. Шиён смотрит на неё, искренне надеясь, что глаза её не полны слёз. — Да, Бора. Я правда отпустила её руку. И они замерли. Шиён едва давит в себе судороги рыданий. Это ощущение бесконечной ненависти к себе слипшимся комком иголок застревает у неё в горле. — Я не знаю, что такое разрушение, — спустя вечность тишины говорит Бора. — Зато я прекрасно знаю вкус навсегда упущенных возможностей. Вся моя жизнь — одна сплошная упущенная возможность. Шиён хочет взять её за руку. Они сидят на крыльце, практически бесцельно пялясь в уже светлеющий горизонт. Шиён одновременно легко и тяжело на сердце от того, что Бора отреагировала на её признание так спокойно. — Ещё не поздно всё изменить. В жизни. Сердце Шиён ныло и разрывало её душу на части. — Возможно. Но я не смогу. — Рано или поздно придётся решиться. Это твоя жизнь, Бора. Будь смелой, иди и возьми своё. Это должно было звучать как воодушевляющий призыв к действию, но у Шиён нет сил ни говорить, ни поверить в собственные слова. Они выходят из её рта практически на автомате, и по правде говоря единственное, что она хочет сейчас — это просто исчезнуть. — Не в этом дело. Шиён лениво и безучастно спрашивает: — А в чём тогда? Бора вдруг встает и совершенно тихо, невзрачно говорит: — Дело в том, что я не знаю, чего я хочу. Шиён поднимает голову вверх и вглядывается в её уставшее лицо. — Так выясни это. — Легко сказать, — фыркает Бора. — Если бы всё было так просто. — Всё на самом деле просто, — зачем-то противится Шиён. — Просто иди и делай. — А ты сама придерживаешься своих убеждений? — Я… — Шиён задумывается на секунду, и ответ, пришедший откуда-то изнутри, не радует её. — Не особо. Бора фыркает снова: — Вот именно. — Но это не значит, что ты не должна, — протестует Шиён. Этот разговор кажется ей тупым и бессмысленным, но она ощущает острую необходимость его закончить. — Я бы не хотела, чтобы ты была как я. Бора усмехается и опускает голову. Она смотрит на неё несколько мгновений взглядом, характер которого Шиён не может идентифицировать. А потом говорит: — Зато я бы хотела. Шиён застывает, глупо хлопая глазами ещё пару мгновений. Она теряется. — Что это значит? — Ничего. Можешь подвинуться назад? Шиён хмурит брови, но повинуется. Она сдвигается чуть дальше по крыльцу, и между её ног образовывается пустое пространство. Спину простреливает холодом от прикосновения к ледяному дереву. Бора смотрит на неё еще несколько секунд, и взгляд её — полон сомнений. А потом она подходит к Шиён, встаёт к ней спиной и… Садится. Бора садится между её ног на жалкий кусочек крыльца, который Шиён освободила ей, и вздыхает: — А теперь — обними меня. Шиён неловко кладёт свои дрожащие руки ей на плечи. — Не так… — тихо говорит Бора. Шиён видит и чувствует, как волнительно вздымается её грудная клетка. Шиён и сама часто-часто дышит. Ей будто не хватает кислорода. Волосы Боры почти что щекочут ей нос. — Нормально обними. — К-как?.. — О Боже, — почти что отчаянно скулит Бора, повернув к ней голову. Шиён уставилась на её профиль и едва сглотнула. Её лицо слишком близко. — Просто… Просто дай мне свои руки. Шиён вытягивает руки вперёд по обе стороны от её плеч. Бора хватается за её запястья своими ладонями и кладёт их себе… на талию. Они синхронно и неприлично громко вздыхают. Крепкие ладони Шиён крепятся в замок где-то у Боры на животе. — Вот… Другое дело. Шиён сходит с ума. Она слышит, как громко стучит сердце Боры, и готова поспорить, что Бора слышит и её тоже. Шиён боится прикоснуться к её спине своей грудью. Она сидит в жуткой неловкости и с пылающими щеками, и единственное желание, которое у неё есть — убрать руки как можно скорее. Всё это слишком смущает. И когда она пытается отстраниться, Бора не позволяет ей. Она кладёт свои маленькие — Боже, Шиён прямо чувствует, насколько они меньше её собственных — ладони поверх её и снова поворачивает к ней голову. Шиён прижимается к ней со спины всем своим телом, и сердце выпрыгивает у неё из груди от волнения. Щёки горят. — Так что ты там говорила о том, что отпустила чью-то руку? Шиён не сразу понимает вопрос. Она слишком занята борьбой с собой. Сейчас ей до боли в животе хочется уткнуться своими губами Боре в щеку. Провести ими ниже, ниже по скуле, чтобы потом — уткнуться в мягкий угол подбородка, а затем… — Ты отпустила? — Д-да. Бора улыбается ей уголком губ. Если бы Шиён была способна посмотреть ей в глаза — а не на губы — она бы увидела там больше, чем могла себе представить. — Теперь не отпускай. И это было… Это было так… Шиён не сдерживается — и утыкается носом ей куда-то в скулу. Она прижимает Бору к себе так крепко, как может, и радуется тому, что в её руках нет экзоскелета — она на полном серьезе могла бы сломать ей рёбра. И Бора на это лишь как-то странно фыркает, издав несколько задушенный звук, но вместо того, чтобы остановить её, лишь гладит по рукам. Шиён чувствует, как щеки Боры мокнут, и не хочет знать, чьи это слёзы (но догадывается: нос заложило). Они сидят так до тех пор, пока пустыню не начинает заливать оранжевым цветом. Шиён крайне смутно помнит, как они поднялись обратно — в её голове смешиваются какие-то отрывки шёпота Боры, что-то о том, что «ты ложись, а я сейчас», но она не может вспомнить, наступило ли это «сейчас», и куда она легла, только вот… Просыпается она одна — самой Боры нет рядом. Когда Шиён разлепляет свои многотонные веки, Бора сидит на кухне и бесцельно пялится в единственный прямоугольник яркого окна где-то под потолком. Она в одних коротких шортах — теперь Шиён знает, как это называется — и в огромной белой футболке. Её волосы слегка вьются и выглядят так, словно она либо только что встала, либо и вовсе не спала. — Бора?.. — хрипит Шиён, поднимаясь со… скрипучей кровати. Она спала на её кровати. Но где… Бора окидывает её слегка потухшим взглядом, но всё равно тепло улыбается. В её руках кружка чего-то горячего. — Доброе утро. — Где… Что… — Шиён приподнимается на локтях и пялится на неё, едва различая под бликами утреннего солнца её смутный силуэт. — Я спала здесь? — Да. — А ты… — Я не спала. — П… Почему, — Шиён окончательно выпрямляется и садится на кровати. Как только она глядит на Бору еще раз, Бора задушено смеется. — Что? — глупо спрашивает её сонная Шиён. — Ты похожа на пельмешек. — На что? — На пельмень. Это еда такая. Я сварю тебе как-нибудь, — хихикает она. — Это хорошо или плохо? — Даже не знаю. Это просто факт. — Хорошо, — соглашается Шиён. Теперь ей жутко интересно, что за зверь этот «пельмень». Она приободрилась. — Почему ты не спала? Если я в этом виновата… — Нет. — …я могу лечь на полу, а ты возвращайся в кровать. Свою кровать. — Шиён, — как-то слишком утвердительно для такого раннего утра говорит Бора. — Если бы я хотела лечь, я бы легла. — Но я же заняла твою кровать. Всё никак не могу понять, как это вышло… — Шиён. Если бы я хотела спать, я бы легла с тобой. Шиён глупо уставилась на неё. Сейчас ей начинает казаться, что ей снится весь этот диалог и вообще… — Почему… Почему тогда ты не спишь? — Сегодня пятница. — А… — Шиён как-то слишком автоматически делает вид, что поняла. Она не поняла. — И что это значит? — Пятница, Шиён, — повторяет Бора, вставая из-за стола и доставая тарелки. — Сегодня встреча. — Встреча?.. — Шиён неуверенно поднимается с кровати. Холодный пол обжигает её голые ступни. Она обнаруживает себя уже одетой — джинсы неприятно перекрутились в талии. Когда Шиён шатающейся походкой приближается к столу, Бора уже начала выкладывать в тарелки еду. — Да, встреча, Шиён, — она разговаривает с ней такой интонацией, как будто Шиён грудной младенец. — С ней. — С кем? — С Хан Дон.***
Это началось. Они — Шиён, Бора, Гахён и Юхён — отправились на ипподром, только встало солнце. Для Гахён это было, чувствовалось и виделось сущим адом, и она ворчала абсолютно всё время, но Шиён понимала, что если бы она не хотела, то и духу бы её здесь не было в семь утра. Шиён жутко хочется спать, потому что последние несколько дней в своем мире она не делала ничего, кроме того, что топала бесконечной песчаной дорогой куда-то в сторону Сиэтла. Выспаться у Боры тоже не особо получилось. Она бодрится, как может, но всё равно не способна сдержать рвущуюся наружу зевоту. В это утро пятницы они должны встретиться с Хуан Дон. Шиён настолько привыкла уже к тому, что всё в её жизни в последнее время идёт не так, как обычно, то есть — слишком хорошо — даже не удивляется тому, что по счастливой случайности застанет это событие лично. Она всё думает, согласится ли Бора, и любой на её месте был бы уверен, что да — все факты были налицо: Бора тренировалась, пошла на встречу и вообще выглядела довольно решительно. Но Шиён знает, а точнее не знает, а чувствует; что одно неверное слово, хоть утренний тёплый ветерок не так подует, песчинка под их ногами скрипнет какой-то не той нотой — и Бора передумает. Но пока они идут к машине и улыбаются друг другу нервными, притянутыми за уши улыбками — всё нормально.***
Хуан — или известная им уже не понаслышке Хан Дон — классически опаздывает, как любой уважающий себя богатый и влиятельный человек. Шиён не может её винить, но её начинает утомлять бесконечное мельтешение Боры от стойла к стойлу. Бора обошла уже всю конюшню кругами несколько раз, и Шиён готова поспорить, что если повнимательнее присмотреться к полу, то с легкостью можно будет заметить небольшую дорожку в том месте, где Бора топталась. Вокруг витает запах сена и лошадей, а ещё — толща жары. Шиён кажется, что пар идёт от желто-коричневого песка у них под ногами. Она тут же жалеет, что не переоделась: она как была в узких чёрных джинсах, что нашла под кроватью Боры, так и оставалась. Ей следовало быть умнее и взять шорты; но раннее утро обмануло её своей прохладой, поэтому она не догадалась. Гахён сидит на скамейке и перекидывает из руки в руку какой-то шарик, а Юхён стоит прямо в воротах, как какая-то статуя, бессмысленно долго пялясь в горизонт. — Когда уже она приедет. — Понятия не имею, — бурчит Гахён, едва не выронив игрушку из рук. — А-а-а, — стонет Бора, уткнувшись лбом в деревянную балку и застыв так. — Я больше не могу. — Ну, — начинает Юхён, даже не оборачиваясь на них. — В конце концов, она ведь не назначила нам время. — Зачем я вообще на это подписалась, — продолжает ныть Бора, с глухим звуком стуча головой об дерево. — Просто зачем. Шиён обреченно вздыхает. Ей ужасно жарко и хочется выпить чего-нибудь холодненького. Пекло стоит такое дикое, что она начинает сходить с ума. Пот скатывается у неё по лицу, и отросшие волосы постоянно липнут ко лбу и щекам. — Она едет. Все мгновенно уставились на Юхён. — Я серьёзно. Она едет. На своем охуеть-каком-дорогом-линкольне. Прямо сюда. — Но сюда же нельзя на машине… — едва контролируя голос, бубнит Бора. — Ты правда думаешь, что её это ебет, — фыркает Гахён, поднимаясь. Она выглядит уверенной, но Шиён видит, как дрожат её руки, пока она мнет шарик в ладонях. Шиён тоже поднялась. — Ну что, товарищи, — выдыхает Гахён, выравниваясь с Юхён и глядя на них серьезными глазами. — Настал момент икс.***
Проходит несколько часов, пока Хуан осматривает коня и наблюдает за тем, как Бора рассекает горизонт на треке. С Шиён сошло уже несколько вёдер пота, и она не уверена, что все они — от жары. Дон уперлась руками в ограду и стояла так, вцепившись взглядом в Бору. Она практически не двигалась. Шиён было жутко даже от этого факта. Гахён и Юхён несколько раз успели уйти, чтобы съездить до бара или еще куда и привезти еды и напитков, а сама Шиён не тронулась с места. Она намотала миллионы кругов вокруг да около, но не отходила слишком далеко. Шиён не могла даже есть и пить. Её тошнило от волнения, и она боялась представить, каково было Боре. С каждым кругом Бора и Хорайзон выглядели всё более удручающе. Когда Бора прокатилась — пролетела — мимо них в один из последних разов, Шиён отчетливо уловила в её лице невероятную усталость. Но она не останавливалась, и сам Хорайзон старался изо всех сил, не уступая в скорости. Дон не давала никаких комментариев. Шиён бесчисленное количество раз вглядывалась в её лицо, но не видела там никаких эмоций. Это страшило её и внушало надежду одновременно. В конце концов, разочарования она там тоже не находила. Поэтому когда на — Шиён сбилась со счета каком — круге Хуан внезапно почти отпрыгивает от ограды, громко хлопнув в ладоши, Шиён ни на шутку пугается. — Ну тут всё ясно! — восклицает она, улыбаясь Шиён своей фирменной восхитительной улыбочкой и снимая шляпу, чтобы поправить волосы. Она глядит на Бору в последний раз, а затем разворачивается и уходит в сторону автомобиля. Бора, не сразу заметившая отсутствие своей… покровительницы, наматывает ещё один круг, но уже не в таком бешеном темпе, как раньше. Она останавливается прямо напротив Шиён, не спеша слезать с лошади. Лучи яркого солнца миллионами бликов отсвечивают от её шлема Шиён прямо в лицо, и ей приходится щуриться. Бора едва проговаривает, задыхаясь: — Куда… куда она ушла? — Я не знаю, — честно отвечает Шиён. — Она просто ушла. — Ничего н-не сказала? — Ничего. Шиён замечает смесь тревоги и облегчения, отпечатавшуюся у Боры на лице, и едва проглатывает комментарий о том, что, вероятно, её собственное лицо сейчас выглядит точно так же. Хорайзон тоже дышит гулко и тяжело, и Шиён улавливает то, как трясутся от перенапряжения руки Боры, пока она сжимает в руках ремень, обернутый вокруг шеи коня. — Мне нужно в душ. Я умру прямо сейчас, если не схожу в душ. — Тогда слезай быстрее и пойдем, — ляпнула Шиён. Бора уставилась на неё. — Пойдешь… Неловкая оговорка слегка разряжает атмосферу, и это позволяет Боре усмехнуться впервые за день: — Заманчивое предложение, — тянет она, оттягивая тот самый ремень в сторону, чтобы удалиться к выходу. — Но, думаю, моя ванна не вынесет этого во второй раз. Из-за того, что Бора продолжает сидеть на лошади, глядя на неё сверху вниз, и еще эта её обтягивающая всё что можно форма — Шиён, она — она готова провалиться под землю. Шиён бы смутиться до такой степени, чтобы заткнуться и не позориться, но она не в состоянии себя контролировать. — Тогда, может, снова шланг? И тут настаёт время краснеть уже не ей.***
Когда Шиён и Бора выходят из конюшни, их приковывает к месту нечеловеческий вскрик. — Стойте! Стойте! — орёт Гахён, приближаясь к ним со стороны парковки. — У меня для вас есть кое-что крайней важности! Шиён видит, как Бора мгновенно напрягается. Гахён подбегает к ним, и её растрепанные розовые волосы закрывают всё лицо. — Сегодня с утра я проснулась, почесалась, — начинает она развязным тоном. Шиён смотрит на Бору и видит, как та вполне открыто закатывает глаза. — Захожу в ванную, а там сидит аномально огромный шпиц. — Чего? — Шпиц, Ким Бора! Он был такой огромный, что я чуть в штаны не наложила. Мой вопрос таков, — продолжает Гахён, на полном серьезе оборачиваясь в сторону Шиён. — Это ты его притащила? — Чего? — повторяет Шиён за Борой. — Какой ещё шпиц? — Собака такая, — комментирует Гахён. — Меховая подушка. — Гахён, прекращай дуть, я тебя умоляю, — стонет Бора, закатывая глаза и прикрывая ладонями лицо. — Это уже ни в какие ворота. — Во-первых, я не дую, а покуриваю. Во-вторых, после того, как шпиц довольно-таки реально зарычал, я отмела всякие подозрения. Шиён вообще ничего не понимает. У неё такое чувство, как будто над ней жестко прикалываются, но её мозг всё равно не может отмести хотя бы крошечную вероятность того, что это действительно она кого-то притащила с собой ненароком. Она судорожно начинает перебирать в голове слово «шпиц» и пытается сопоставить его с любым известным ей анималом, но ничего не приходит в голову. — И где сейчас этот шпиц? — с усталым видом спрашивает Бора. — Ты его с собой что ли притащила? Гахён хмурится: — Нет, он дома сидит. Хотя я не уверена, что это он… — Всё это какая-то хрень, — констатирует Бора с умным, но крайне задолбавшимся видом. — У нас есть много вещей, которые необходимо обсудить. Например, чертову Хан Дон, которая свалила, даже ничего не сказав… Гахён возмущенно взмолилась: — Но шпиц!.. — Ли Гахён! — кричит Бора в раздражении. — У меня проблемы! Можешь ты хоть на секунду перестать кривляться и действительно помочь мне! Лицо Гахён вытягивается и замирает в таком положении. Губы слегка поджимаются в негодовании. Шиён чувствует себя неуютно. На ипподроме, кроме них, кажется, нет никого; даже тех двух взрослых мужчин, которых они с Борой встретили здесь в прошлый раз. Люди вокруг придали бы ей больше ощущения реальности всего происходящего, но сейчас — когда они стоят посреди дороги лишь втроем — Шиён чувствует себя так, словно застряла один на один со всеми проблемами. Гахён поправляет свои растрепавшиеся от бега волосы. Она намного ниже и меньше, но у Шиён всё равно откуда-то берётся чувство, что Гахён имеет куда большую власть над ситуацией, чем она сама. — Я уже говорила с ней, — говорит Гахён ровным голосом. — Ты говорила с ней? — Да. Шиён чувствует, что они обе будто бы находятся на грани истерики, и ей как никогда в жизни сейчас бы пригодилась тихая, но безбашенная в своей рациональности Юхён. Гахён зыркнула на них самым серьезным взглядом из всех, что Шиён когда-либо видела у неё. — Я встретила её на парковке. — И что. Бора стоит бледная, как смерть. Её распущенные, влажные золотистые волосы даже не развеваются на ветру — кажется, что она замирает буквально всем своим телом. Шиён смотрит на Гахён ещё раз. Она чувствует волнение, зародившееся в животе. Её слегка потряхивает. — Ничего, — говорит Гахён. — Готовься, Бора. В скором времени у тебя появится очень много забот. Шиён одновременно понимает и не понимает. Она косится на Бору и замечает, как часто вздымается её грудная клетка. — Ты… Она?.. — Да, — кивает Гахён. — Ты участвуешь в скачках, Бора. Повисает тяжёлое молчание. И оно затянулось бы до невыносимых масштабов, если бы Шиён неожиданно для самой себя не выступила с предложением: — Может, передохнем?.. — шепчет она, ловя на себе взгляды. — Правда, я не знаю, что предложить… Она слегка краснеет, когда Бора нервно усмехается от последней её фразы. Гахён она, кажется, совсем не смущает: — У меня есть парочка идей, — тут же озвучивает Гахён и улыбается. — Но они вам не понравятся.***
Гахён довольно предсказуемо тащит их в бар. Бора и Гахён всю дорогу молчат, но под конец пути, когда до здания остаются считанные метры, Гахён пихает Бору под бок, та отвечает, они смеются, и напряжение слегка рассеивается. Во всяком случае, так кажется Шиён. Когда они заходят в бар, Шиён окутывает с головы до ног волна криков и смеха. Они едва находят столик и заказывают выпить. Вскоре подходит и Юхён, и, стоит ей присоединиться, Гахён тут же бросает их с Шиён наедине, бурча что-то о том, что теперь Шиён будет не так одиноко, и удаляется прочь с Борой под боком. Они уходят к игровым автоматам и зависают там на добрые полчаса, если не больше. Юхён не выглядит довольной, когда это происходит. Шиён с Юхён особо и говорить-то не о чем, кроме как о скачках, но эта тема кажется пока что настолько болезненной, что разговор даже не вяжется. Они молча пьют своё холодное пиво, каждая думая о своём, и периодически перекидываются какими-то дежурными фразочками о том, как сейчас жарко на улице или как обстоят дела у Шиён. Шиён не вдаётся в подробности своего мрачного, реального существования, но всё же дает пару комментариев. В баре шумно и душно, и если бы не холодный напиток, который Шиён держит в руках, не отрываясь, она бы уже сошла с ума от жары. Когда Шиён начинает чувствовать покалывание на кончиках пальцев и вату в голове, ей становится немного не по себе. Она продолжает пить пиво и буквально ощущает, как с каждым глотком ей становится всё больше и больше всё равно на… На всё. Она расслабляется, в каком-то смысле, но это одновременно и напрягает её. Вскоре молчание в условиях всеобщего гула начинает давить на уши до такой степени, что Юхён решается, перед этим довольно внушительно и громко вздохнув: — Она хочет на Белмонт Стэйкс, Шиён, — задумчиво произносит она, отхлебывая свое пиво. Они сидят за столом и наблюдают за тем, как Гахён и Бора устроили соревнования у автоматов. — Это слишком высоко для неё. — Говоришь так, потому что она становится твоим конкурентом? Шиён позволяет себе эту резкую фразу прямо в лоб — смелость внезапно взяла над ней верх. Все чувства обостряются, и она даже практически не чувствует необходимости быть вежливой. Особенно с Юхён. И на секунду ей кажется, что в глазах Юхён промелькнула злость. — Нет. — Какая тебе от этого выгода? — Мне? — Юхён вопросительно вскидывает брови. — Да. — Я не совсем это имела в виду, — исправляется Юхён. Лицо у неё серьёзное. — Я о том, что Белмонт Стэйкс — это чертовски сложно. Да какое там, это пиздец как сложно. Это практически не реально… — Разве Кентуккское дерби — это не самая крутая скачка из всех, что у вас сейчас есть? Юхён отвечает без раздумий: — В каком-то смысле — да. Самая популярная точно. Но она идёт первой в общем строе Тройной короны, это типа такой супер приз, и потому выиграть её шансы… ну побольше. Они хотя бы в принципе есть. — Но у Боры их нет. — Да, — соглашается Юхён, и она выглядит действительно расстроенной. — Стоп, что? Откуда ты это знаешь вообще? Шиён выгибает одну бровь в недоумении. — Я слышала как-то разговор. Мужчины сидели в баре и спорили о том, пойдешь ли ты на эти скачки. И говорили про это… Кентуккское дерби. — Ага, — тянет Юхён высоким голосом. — Выиграла Кентукки один раз, и теперь меня будут гонять туда каждый год. Полный отстой. Она берёт в руки кружку с пивом, и Шиён смотрит, как капля конденсата скатывается по внешней стороне стекла. — Вот мой мотив, Шиён, — продолжает Юхён. — Бора выигрывает — равно — от меня отстают навсегда. Всё просто. — Почему ты просто не откажешься? — Да как тут отказаться… И Юхён расходится огромной тирадой о том, как её всё достало. Она перечисляет всё: начиная от несостоявшейся учебы в колледже, заморочками отца на работе и депрессией матери. Конкретного ответа на поставленный вопрос она так и не даёт, но зато теперь Шиён имеет исчерпывающее представление о её биографии. Единственное, что Юхён говорит про скачки, так это что-то о том, что её заставляет отец и вынуждает «общество Бойсе». Шиён сразу про себя решает, что всё это ерунда, и даёт себе сосредоточиться на Боре, которая смеётся своим громким смехом, пока играет с Гахён в какую-то игру. — Я так и не поняла, Бора здесь п-причем, — говорит Шиён почему-то внезапно заплетающимся языком. — Я же только что объяснила, — разочарованно вздыхает Юхён, и речь её тоже не совсем внятная. — Если Бора в-выигрывает… И всё идёт по кругу. Шиён отворачивается. Её мозг слегка плывёт от получаемого алкоголя, но не так сильно, как от препаратов, которые она пробовала когда-то в прошлом. Состояние странное и недостаточно сильное, но довольно приятное; ей всё время кажется, что она вот-вот уснёт, но этого не происходит. Откуда-то появляется чувство, что она сходит с ума. Юхён продолжает что-то бубнить себе под нос, но Шиён уже практически не слушает её, сосредоточившись на своих пальцах, сжимающих кружку с желтоватой пенящейся жидкостью. Её пальцы бледные, длинные и худые. С кучей мелких шрамов. Она так внимательно изучает собственные руки, что в какой-то момент голову слегка ведёт влево, но она вовремя осознает это и выпрямляется. Внутри селится какое-то чувство необъяснимой тревоги за себя и своё будущее. Шиён в панике начинает искать глазами Бору, но из-за вечернего времени в бар нахлынуло приличное количество людей, поэтому Шиён не замечает никого знакомого. Мужчины и женщины снуют туда-сюда, и у неё чувство, что они своим количеством и потными, горячими телами создают вокруг них с Юхён что-то вроде купола. Жарко и душно. Ей хочется взять в руки ледяную кружку и прислонить её к своему разгоряченному лбу. — Это хороший старт для неё, к-как для жокея, но выпускать её на ипподром с двухлеткой… Очень р-рискованно, — продолжает Юхён свою тираду про скачки. — Хорайзон хо-ороший конь, но ему только и-исполнилось два года. Он ещё не видел настоящей скачки. Он не знает, что такое стресс соревнования. Его п-поведение непредсказуемо… Шиён оглядывает бар, не зная, что ответить Юхён на это заявление. Вокруг слишком много людей. Шумно. Шиён даже не может припомнить, как выглядит бар, когда в нем нет людей, но и освежить память нет никакой возможности. Она помнит только плакаты на стенах и автоматы в углу. Потолок над ней будто покрыт толстым слоем пыли, но Шиён не уверена — пыль это или у неё просто в глазах мутно. И вообще она не уверена даже в том, что на потолке в принципе бывает пыль, потому что пыль — она оседает; на твоих ботинках, руках, волосах, везде, до куда доберется, даже в твоем сердце. Это Шиён знает наверняка. Но Шиён не уверена: пыль, измазавшая её душу, это всё-таки пыль — или пепел и прах? Буквально из ниоткуда в поле зрения появляется Гахён. Шиён не понимает — Гахён уже неожиданно с кружкой пива в руках. Как она не заметила? — Бора не передумает, — вертит головой Гахён. — Я её знаю. Она вырастила этого коня и ни за что не откажется. Она скажет: «Либо так, либо никак». — Но Хорайзон т-только прошёл заездку! — восклицает Юхён. — С-сколько прошло? Полгода? Вы н-нормальные? Конь с ума сойдёт от скачек! Юхён выглядит действительно запыхавшейся, когда заканчивает свою реплику вскриком. Шиён впервые слышит то, как Юхён кричит в возмущении. Кричит на Гахён. Юхён сидит прямо напротив неё, и выглядит одновременно как совершенный ребёнок, и как взрослый человек, который знает, что делает. Её светлые волосы липнут к влажному лбу, и лицо застилает лёгкий румянец. Шиён замечает, как её белая рубашка темным пятном прилипает к ключицам. Гахён грозно косится на неё: — Я всё никак не могу взять в толк, — вальяжно цедит она. — На чьей ты, блять, стороне. — На вашей, — обиженно фыркает Юхён, потупив взгляд в стакане с пивом. — На нашей — это на чьей? — На-а твоей. — А должна быть на стороне Боры, — утвердительно говорит она. — Потому что лично я — точно на её стороне. — А какая разница? — А большая, блять, — продолжает Гахён, сверля взглядом её лоб. — Ты думаешь, я не понимаю, насколько это всё ебануто? Это максимально ебануто. Шансы почти равны нулю. Но если мы её не поддержим, то её вообще никто не поддержит. Никто, понимаешь? Дурья ты башка. Шиён уставилась на неё. Сказать, что Гахён удивляет её всё больше и больше с каждым днём — это то же самое, что не сказать ничего. Юхён поднимает на Гахён свой приглушенный взгляд, но обиженной она уже не выглядит, скорее — озадаченной. — Да поняла я, поняла… — Прекрасно, — заключает Гахён, делая два крупных глотка. Она ставит кружку на стол с характерным стуком. — А теперь я пошла играть с Борой дальше. Потому что для этого и нужны друзья, окей? Чтоб когда мы вернулись, а вернёмся мы скоро, потому что я намерена споить её — ни слова в подобном духе. Даже Шиён чувствует себя виноватой от её тона. Юхён тупит взгляд и молча продолжает пить.***
Сознание Шиён плывет. Она осознаёт себя всем и ничем одновременно. Мир перед ней ещё не заваливается, но отчего-то чертовски сильно горят щёки и ладони. Она смотрит на Бору, которая громко смеётся над чем-то с Гахён. Потом на свои ладони. На правой образовался крупный шрам. У неё появляется чувство, словно она впервые видит его, но где-то в глубине души она понимает, что этот шрам здесь давно. Настолько давно, что она не хочет себе в этом признаваться. Голова кажется каменной и будто бы целиком опухшей. Пальцы мёрзнут. Нос горит. Во рту образовывается какой-то чересчур сладкий привкус — настолько, что хочется как можно скорее вылить в себя кучу воды. Сполоснуть, смыть, выплюнуть. Грудная клетка болит. Она не знает, что ей делать со всем этим сейчас. Шиён едва осознает себя, как человека. Она слишком привыкла к тому, что всё происходит слишком быстро. Слишком быстрый кайф, но потом долгая и мучительная боль. Здесь же всё изначально медленное. Она понятия не имеет, что ждёт её завтра, но мир настолько резко замирает, что у неё кровь стынет в жилах от осознания этого. Всё кажется нереальным и даже в какой-то степени иррациональным. В какой-то момент она забывает, что значит «иррациональный», но всё равно продолжает использовать этот эпитет в своей голове, чтобы описать ситуацию. Шиён почему-то хочется именно описывать ситуацию. Словно она находится в каком-то другом измерении и она там главный герой. Шиён ощущает себя главной, но не чувствует этого. Всё вокруг словно говорит само за себя. Чувство неподконтрольности, абсолютной случайности происходящего угнетает её. Вот Бора вновь широко улыбается, и видно то, как искажается при этом её лицо. Как морщится её нос. Как образуются морщинки около её глаз. Звук долетает до мозга почему-то намного позже изображения. Но Шиён всё равно нравится. Шиён нравится, как она смеётся, как она улыбается, как заплетается её язык, пока она что-то увлеченно рассказывает Гахён. Как она опирается локтем о барный стол, пока делает это. Как жестикулирует свободной рукой. Шиён впервые критически оценивает её. Стройное, но маленькое тело. Бора кажется чересчур крошечной, но где-то на задворках сознания Шиён понимает, что и сама-то она не далеко ушла. Но Шиён почему-то чувствует себя сильной. Словно в её плечах сосредоточена вся мощь Вселенной, и она может защитить Бору от любых невзгод. Одновременно хочется заключить её в объятия и при этом предоставить полную свободу. Бора тоже кажется ей сильной. То, какой уверенной в себе она становится, когда находится в компании знакомых ей людей. Картинки Боры, которая неловко разговаривает с Шиён, пока они находятся у неё в квартире, и Боры, которая прямо сейчас с невероятным упорством в чем-то убеждает Гахён — сходятся и расходятся в её голове с бешеной скоростью, и Шиён не может заставить себя остановиться. Она не в состоянии выбрать какую-то одну. А потому единственный вывод, который приходит к ней в голову — Бора такая, какая она есть. Бора именно такая, какой она должна быть, но еще не такая, какой могла бы. Шиён хочется думать, что она нужна ей. Что Шиён может быть действительно необходима. Опорой или поддержкой. Или всё сразу. Что Шиён может помочь ей. Что Боре нужна её помощь. Что Боре вообще нужна Шиён. Бора и Гахён внезапно возвращаются к ним. Шиён — снова — понятия не имеет, как они вдруг оказались к ним так близко. Гахён падает на свой стул рядом с Юхён и выдаёт протяжное: — О чём болтаете, девочки? — Скорее пенсионерки. — Боже, Бора, серьёзно? — Что такое «пенсионерки»? — вопрошает Шиён, пытаясь въехать в происходящее. — Вот она — т-точно пенсионерка, — заикается пьяная Юхён. — С-сколько тебе там лет? — Эм… Около сорока… пяти?.. Пятиде… Знаете, я уже настолько стара, что в один момент сбилась со счета… — Это какая-то жесть, — вздыхает Гахён. — Я до сих пор не могу поверить, что моя ебанутая теория про путешествия во времени реально оказалась правдой. Это заставляет Шиён отбросить негативные мысли в сторону и улыбнуться. — Извините, — отвечает она. — Не хотела разочаровывать. — Нет-нет, всё круто, — Гахён тут же сворачивает свои рассуждения. — А у вас там есть пиво? — У нас там есть много всего покруче пива. — Ты принесёшь нам что-нибудь? Ну же, Шиён, пожалуйста! — Да, принеси нам что-нибудь, — тут же поддакивает Юхён. Бора едва сдерживается от того, чтобы закатить глаза. Её щеки уже красноватые от опьянения, взгляд расфокусирован. А у Шиён от этого их пива настроение от «я хочу умереть» до «кажется пора повеселиться» меняется со скоростью света. — Ну, что скажешь? — спрашивает Шиён, оборачиваясь к Боре. — Детки заслужили вкусняшки из будущего? Гахён тут же складывает руки на стол, изображая полную покорность. Юхён косится на неё, и на лице отражается разочарование, но она всё равно повторяет этот жест. — Я не думаю, что мы можем себе такое позволить, Шиён. Бора тут же входит в роль, играя при этом так, что все они на секунду почти верят ей. — Ну пожалуйста! Бора смотрит куда-то в сторону, изображая задумчивость. Шиён еле сдерживается от позорного смешка. — Нет, не думаю, что нам стоит делать это. — Ким Бора, ты такая засранка! — Но если серьёзно, я н-не уверена, что это вообще возможно, — перебивает их всех Шиён, вставляя свое слово. Они резко замолкают, сворачивая пререкания, и внимательно слушают её. — Со мной ничего не переходит, — Шиён поднимает руки над столом, показывая кисти. — Вот здесь у меня должны быть… Ну, что-то вроде металлических пластин, укрепляющих кости. — Охуеть, — роняет Юхён. — Где-то я это уже слышала, — тихонько усмехается Шиён себе под нос, продолжая объяснять: — Но если вы сейчас долбанете мне по руке какой-нибудь железной палкой, то тут же сломаете кость. Там ничего нет. Даже часть меня не перемещается со мной, хотя по сути металл просто влит в костную ткань. Это нельзя разделить даже хирургическим путем. Да вообще никаким, в принципе… Она внезапно вспоминает то, как готова была буквально отдать свои руки за то, чтобы спасти их с Борой от голодной смерти. Сердце прострелила грусть. Бора вдруг становится грустной тоже. Шиён не заметила момент, когда она успела отвернуться к окну. Она вспоминает, как злость Боры передалась ей, и мысль о том, что это её, Шиён, внезапная тоска заставила Бору потупить взгляд — с одинаковой силой обрадовала её и разбила ей сердце одновременно. — Ты бы взяла меня? — внезапно спрашивает Бора. Юхён с Гахён тут же прекращают заваливать Шиён вопросами. Шиён поворачивается к ней, прислушиваясь. Шум бара внезапно овладевает её головой. У Шиён нехорошее предчувствие, но она не может заставить себя проигнорировать Бору или сделать ещё какую-нибудь глупость в этом духе. — Ты бы взяла меня с собой? — Нет, Бора, — отвечает Шиён со вздохом, вспоминая свой погибающий мир и нестерпимое желание самой остаться здесь, а не там. — Я бы не взяла тебя с собой. — Почему? — Мой мир, он… Как бы… — говорит Шиён так, словно напоминает, а не рассказывает. — Я прямо чувствую, к-как всё катится в какую-то пропасть. Я бы не хотела, чтобы ты… переживала всё это. — А если бы это был единственный способ? — В смысле? Бора оборачивается к ней, и Шиён видит в выражении её лица что-то, что никогда не надеялась увидеть. Взгляд у неё стеклянный, будто бы мёртвый, но меж тем такой уверенный, что смотреть в глаза практически невозможно. Шиён требуется приложить катастрофические усилия, чтобы сделать это. — Если бы это был единственный способ сделать так, чтобы мы… Мы… Не потеряли… Тебя? «Чтобы я не потеряла тебя?» — Шиён так и слышит этот немой вопрос, и от осознания ей становится невероятно тоскливо. Она смотрит в глаза Боры, видя там уже не безучастность, а самую настоящую, живую просьбу. Она сидит около неё в своей голубой рубашке буквально на расстоянии вытянутой руки, и Шиён хочется кинуться на неё с объятиями и долго-долго говорить о том, как она любит её. Шиён едва собирается с силами. — Да, Бора, — отвечает она, всё настойчивее и увереннее глядя ей в глаза. — Если бы я могла, я бы сделала это без раздумий. Бора смотрит на неё до тех пор, пока собственные эмоции не заставляют её отвести взгляд в сторону. Она выходит из-за стола, направляясь в сторону туалета, и Шиён не идёт за ней. Ещё какие-то мгновения стоит тишина — во всяком случае Шиён так кажется, потому что все молчат, а копошение и жизнь бара вокруг уже давно не беспокоят её. Но потом Гахён прокашливается: — Вам нужно снять напряжение. — Гахён, — вопрошает Юхён. — Остановись. Пожалуйста. — Серьёзно. Почему я должна молчать? Я больше не хочу молчать, — отвечает та, полностью уверенная в своих словах. Шиён оборачивается на неё. — Если так дальше пойдет, то у вас нихуя не выйдет. — Гахён, перестань. — Юхён, ты заткнешься, а? — Нет, постой, Гахён, — перебивает её Шиён. Шиён не выглядит особо заинтересованной, потому что чувствует себя вымотанной как физически, так и эмоционально. Но всё равно продолжает: — Что ты имеешь в виду? — Я говорю, если вы продолжите в том же духе, то ни черта не сможете, — повторяет Гахён, подтягивая к себе пиво. Шиён отворачивается от неё, глядя на выходящую из туалета Бору. Бора тормозит на выходе, разговаривая с кем-то. Она улыбается и выглядит счастливой, хотя Шиён не уверена, что это на самом деле так. — Ты должна просто сказать ей. — Сказать ей что?.. Бора всё ещё смеется, когда оборачивается и смотрит на неё. Её улыбка слегка гаснет, но не меркнет окончательно — и она просто стоит так, в отдалении, глядя Шиён глаза в глаза, и улыбается. Грустно, слегка вымученно, но это не кажется неестественным. Шиён смотрит на неё в ответ и у неё самой улыбка рвётся наружу. Бора стоит в своей рубашке, заправленной в юбку, её волосы распущены и отливают золотом. Шиён до слёз хочется сказать ей о том, какая она красивая. — У тебя буквально на лбу написано, что она нравится тебе. Голос Гахён в голове слышится почему-то таким отдаленным, как будто Шиён находится под водой. — Подумай над этим, — выдает Гахён снова. — Но не слишком упорно. Много думать вредно. Не стоит портить вечер. И стоило ей сказать это, как Шиён тут же одолевает ощущение того, что она уже всё испортила. Абсолютно всё: свою жизнь, жизнь Минджи, жизнь Боры. Это ощущение гадким и едким комком скапливается у неё в животе, и она понимает, что не сможет его выкинуть оттуда, даже если захочет. Чувство причастности ко всем разрушениям, которые окружают её, уже давно приросло к ней и слилось с самой её сутью окончательно. — Ты уже испортила нам вечер, — бурчит Юхён. Шиён поднимает на нее вялый взгляд, искренне надеясь, что глаза её не полны слёз. — Зачем ты начала всё это? Гахён ставит пиво на стол, возмущенно уставившись на неё. Её взгляд становится почти что бешеным. — Это я-то всё испортила? А что я должна была делать? Смотреть на это уже нет никаких сил. — Они должны были сами разобраться. — Я просто пытаюсь помочь. — Ты делаешь всё только хуже. — Когда это я делала всё только хуже? — Всегда, — выплевывает Юхён, и Шиён видит, как её лицо краснеет то ли от злости, то ли от стыда. — Ты сама никогда не можешь определиться, что тебе, блять, нужно. Шиён чувствует панику. Она смотрит на них, на то, как они сидят почти что бок о бок друг с другом и сверлят одна другую недобрыми взглядами. Губы Гахён подрагивают в желании что-то ответить, но она молчит, продолжая сжимать своей рукой кружку с пивом. Конденсат уже попал ей на пальцы и теперь маленькими капельками скопился на коже. Юхён сидит напротив неё и выглядит довольно уверенно, но Шиён замечает то, как часто и коротко она дышит, пока смотрит на Гахён, не сводя с неё глаз. Её брови нахмурены, но глаза полны такой боли, что Шиён хочется отвернуться. — Ты сейчас хочешь об этом поговорить? — выдавливает из себя Гахён таким тоном, что вопрос звучит риторически. — Да. — Нет уж. — Или мы говорим об этом сейчас, — Шиён буквально видит, как Юхён набирается решимости на что-то. — Или я ухожу. Глаза Гахён тут же расширяются и становятся просто огромными. И непонятно, то ли от испуга, то ли от ярости. — Ты никуда не уйдешь, — отрезает она резко. — Сейчас мы сядем играть в «я люблю» и закончим весь этот бессмысленный разговор. — Бессмысленный? — почти выкрикивает Юхён. Шиён видит, как она порывается действительно встать. — Если он для тебя бессмысленный, то… — Что я пропустила? Шиён отрывает взгляд от лицезрения вздувшихся вен на шее Юхён, которая вся покраснела и едва сдерживала свой гнев. Она поднимает взгляд и смотрит на Бору, и Бора почему-то заваливается в сторону. Шиён уверена, что это её путает мозг. Бора тихонько — и Шиён кажется, вымученно — улыбается ей, прежде чем присесть рядом и поставить на стол знакомую бутылку виски и какую-то миску со льдом. — Ничего особенного, — тут же переключается Гахён и улыбается во весь рот. Шиён от того, как быстро и в каком-то безразличии поменялось её настроение, едва не выворачивает наизнанку. Смотреть на убитую Юхён она не решается. Шиён ещё какое-то время ждёт, что девушка встанет и уйдет, но она ничего не делает. Шиён понимает только одно: она точно стала невольным свидетелем ситуации, которую не должна была увидеть. — Мы тут подумали поиграть в «я люблю». — О… — тянет Бора, открывая крышку бутылки и разливая виски себе в стакан. — Неплохая идея. Шиён, ты будешь? «Шиён», — отдаётся в голове глупое. Она вздрагивает, когда слышит своё имя из её уст. — Что? — Ты будешь виски? Шиён хочется сказать, что ей уже хватит. Она бы посчитала количество выпитых стаканов пива, но сделать это не было никакой возможности: какой-то рослый парень всё это время подходил к ним и утаскивал бокалы прочь. Поэтому Шиён делает очередную глупость: — Давай. Бора выглядит довольной, когда придвигает к себе второй низкий стакан и наливает туда алкоголь. Шиён видит, как какой-то слегка зеленоватой жидкостью наполняется бокал — краем глаза, когда в действительности она не может оторвать взгляд от рук Боры. Толстый стакан едва помешается в её маленькой ладони, и у Шиён во рту отчего-то скапливается слюна. Бора бросает внутрь пару кубиков льда и отдаёт Шиён. — Ваш заказ, мисс. И когда их руки соприкасаются — Вселенная останавливается, и сердце Шиён вместе с ней. Ей и правда кажется, что весь мир будто замер, и Бора замерла вместе с ним. Шиён чувствует то, какие горячие её руки несмотря на холодный виски в стакане, но вместе с этим она чувствует что-то ещё, словно ток пустили по всем её венам и он вот-вот достигнет сердца. — Б-благодарю, — отвечает она и не торопится разорвать прикосновение. Шиён сжимает её руку поверх стакана и одновременно собственное колено от волнения. Она чувствует, как невольно начинает наклоняться ближе к ней, и Бора как будто бы делает то же самое; Шиён видит, как лучик закатного солнца отпечатался на кончике её острого носа, и ей кажется, что если она сейчас проведет по нему пальцем — тут же порежется. И когда она видит, как Бора, глядя на неё своими голубыми глазами, внезапно похожими на дно глубокого океана, облизывает губы, Шиён практически тут же сдается. Она сжимает ткань штанины едва не до хруста. Шиён вспоминает то, как Гахён закрыла их в кладовке; она вспоминает всё: какое горячее и частое дыхание было у Боры, как она оттягивала своей ладошкой низ её свитера, будто бы пытаясь пробраться под него, но не решаясь; как Шиён буквально пригвоздила её вторую ладонь к стене, или двери — она не помнит. Она помнит только то, как нравилось ей ощущение её рук в своих, и как сильно она хотела её поцеловать. Как она почти сделала это. Как Бора вместо того, чтобы остановить её, выдала протяжное и полное ожидания «да». Как тьма кладовки сомкнулась вокруг них, и как все мысли и чувства Шиён были сосредоточены на том, как быстро бьётся её собственное сердце и каким правильным кажется прикоснуться к губам Боры своими. И сейчас Бора сидит около неё, вокруг много света, людей, мыслей, чувств — всего, но Шиён на это так всё равно. Она залипает на то, как прядь её золотистых волос выбилась из общей массы, как она упала на её мягкие щеки, как опустилась ниже, к воротнику её рубашки — и коснулась ключиц. И Шиён хочется упасть в них, упасть прямиком в Бору — и целовать её, целовать и касаться её везде, где она только может. И когда в её сознание — сейчас — снова врывается Гахён, но уже со своим обиженным «мы будем играть» — Шиён хочется послать её далеко и надолго. А когда Бора, глядя на неё своим тягучим взглядом, без какого-либо стыда облизывает губы снова и тянет задумчиво: — Я люблю… Шиён практически слышит продолжение, состоящее из: — Когда лёд ударяется друг о друга в стакане с виски. И этот короткий, маленький вопрос: — А ты что любишь, Шиён? Она без какого-либо сомнения выдаёт: — Тебя. Гахён справа от неё давится коктейлем и с шумом выплевывает всё содержимое своего рта прямо на стол. — Что! Шиён смотрит на Бору и буквально видит шок и ужас, отпечатавшийся у неё на лице. Бора сидит в полнейшем ступоре, поджав губы и хлопая ресницами. Она глядит прямо на Шиён, пока взгляд её не опускается на стакан с виски. — Ебать, Шиён, — то ли ржёт, то ли кричит Гахён, продолжая кашлять. Юхён словно на автомате хлопает её по спине и не сводит с Шиён глаз. — Пиздец ты шутница. Я чуть не умерла, но заценила. Охуенный каламбур. — Я… — тянет Шиён, уставившись в столешницу. Смотреть на Бору нет никаких сил. Она не знает, что сказать. Стоит ли ей вообще как-то исправлять это. — Сука-а, — всё ещё не унимается Гахён. — Не шути так больше, пока я пью, Бога ради. — Да… — мямлит Шиён, не в силах справиться с холодом волнения, охватившим всё её тело. — Да… Шутка… Я… Пошутила. Бора продолжает молча втыкать в стакан с виски. Её пальцы застывают на стекле, и Шиён почему-то замечает, что ладони дрожат. Она старается не придавать этому большого значения. Бора не смотрит на неё. А Шиён смотрит. Почему-то смотрит. Она не может понять, почему и зачем она смотрит на неё сейчас, когда Бора не смотрит на неё в ответ. Перед глазами всё плывёт, и ей хочется либо отключиться, либо напиться сильнее, либо уйти и расплакаться. Она всё никак не может определиться, какой вариант лучше. — Фух, я жива, — выдыхает Гахён. — Так. Теперь ты, Шиён, спрашиваешь у меня, а потом я… Бора, ты куда? «Бора, куда?» — эхом отдаётся в голове глупое, и Шиён поднимает голову слишком резко. В глазах темнеет, но даже сквозь дымку головокружения она замечает, что Боры рядом с ней больше нет. И рядом с Гахён больше нет. — Я схожу за ней, — предлагает Юхён, поднимаясь со своего места. У Шиён откуда-то находятся силы говорить и жить. Она подскакивает со стула и кладёт ладонь Юхён на плечо, усаживая её обратно. — Я схожу. Я… Я сама, — бубнит она, вертя головой из стороны в сторону. — Спасибо, Юхён, я схожу. Девушка садится на место и глядит на неё своими широко распахнутыми глазами: — Ладно… Шиён вымученно улыбается ей.***
— Не иди за мной! — Бора… — Не иди за мной. — Бора, постой… Шиён слышит, как за её спиной захлопнулась дверь лестничного пролета. Вместе с этим звуком исчезает и единственный луч света. В темноте Шиён едва видит то, как безбожно быстро и безвозвратно Бора удаляется от неё. Как она уже ступает громко по ступеням. Шиён понимает: если Бора сейчас уйдет в свою квартиру, она больше никогда её не увидит. — Бора! И это получается так громко, отчаянно, жалко, яростно, что Шиён пугается своего визгливого голоса. Бора замирает на полпути. Она останавливается на середине лестницы, вцепившись рукой в перила, не сделав шаг до конца. Шиён чувствует в груди жгучую потребность начать говорить. Но когда момент настал, она не знает, что сказать. — П-почему… — едва вырывается из неё. Голос охрип. — Почему ты уходишь? Бора вздыхает громко и с таким жутким разочарованием, что у Шиён вся спина покрывается льдом. Она не видит её лица, она не видит практически ничего, кроме очертаний её одежды — рубашки, юбки и сильных ног. Шиён стоит внизу, вокруг темно, как в гробу, и она невольно и совершенно не в тему задается вопросом: как всегда так получается, что все самые важные моменты её жизни случаются именно во тьме? Неужели она и правда не заслуживает хотя бы лучик света? — Ты разве не всё сказала? — вырывается из Боры раздавленное. — Что? Что я сказала? Шиён паникует. У неё ощущение, словно она пытается ухватиться за какой-то трос, который постоянно и бесконтрольно выскальзывает из её рук. Она вспоминает то, как руки Боры — другой Боры — уже, однажды, точно так же — выскользнули из её рук. Шиён вертит головой и говорит себе строгое: не сейчас. Сейчас она просто не способна позволить этому случиться вновь. — У тебя замечательное чувство юмора, Шиён. Голос Боры режет уши своей холодностью и безразличием. Шиён хочет подойти ближе, но она боится сделать и полшага. У неё ощущение, что Бора, стоит ей услышать это, тут же сорвётся прочь. — Это не шутка. Я сказала это, потому что я запаниковала, вы не объяснили правила игры, ничего, я просто, и ты, ты смотрела на меня так долго, а я… — Ах. И это отдает разочарованием. — Ты запаниковала. — Нет! Шиён практически визжит от отчаяния. Паника плещется у неё в груди, она буквально задыхается от неё, жадно вцепившись взглядом Боре куда-то в затылок — не дай Бог она двинется с места. — Это не шутка. Ничего из этого. Ей каким-то образом удается выдавить из себя хоть что-то правильное. — Шутка, — всё такое же ледяное. — Нет. И тут Бора громко топает ногой по дереву лестницы. Шиён буквально чувствует, как пыль плотной завесой поднялась вверх. У неё в груди что-то отрывается и падает вниз. Она видит то, как меняется силуэт Боры в этой тьме — и понимает, что она развернулась к ней лицом. — Прекрати издеваться надо мной. — Я не издеваюсь. — И рассказывать все эти вещи, мол, вот, мне нравится девушка, и я люблю её, она такая и такая… — Бора… — …я желаю ей счастья, и хочу, чтобы у неё всё было хоро… — Я люблю тебя. Бора замолкает на полуслове. У Шиён ком стоит в горле. — Я люблю тебя. Она повторяет это снова. Ужас и надежда смешиваются у неё в животе. — Я люблю тебя. У Шиён ощущение, что где-то у неё за спиной появились крылья. — Я. Она делает шаг в её сторону. Нога касается ступеней. — Люблю. Ещё два шага. Или три — ей всё равно. — Тебя. И вот это «тебя» — уже почти что Боре в лицо. Бора стоит, не двигаясь, и с такого расстояния Шиён может заметить, каким темным и стеклянным стал её взгляд. Шиён чувствует себя в каком-то трансе, пока кладёт аккуратно свою ладонь поверх её — той, что на перилах, и находит пальцами другую. — Я люблю тебя. Ей хочется повторять это снова и снова, бесконечно много, за все те разы, когда она хотела, но не смогла. Она чувствует себя внезапно слишком трезвой, и лишь пьяное, горячее дыхание Боры, касающееся её губ — напоминает Шиён о том, что в её крови не один стакан алкоголя. — Я люблю тебя. Шиён чувствует, как с каждым повтором, с каждым повторяющимся словом вокруг них сотрясается воздух, руки Боры в её ладонях — тоже дрожат, и сама Бора вся становится маленькой-маленькой. Шиён не знает этого, Шиён не видит этого, но она чувствует это. Это правильно. Поэтому, когда она упирается носом ей в подбородок и выдыхает долго, протяжно, с облегчением и страхом — она чувствует, что это правильно тоже. Шиён кладёт руки Боре на талию и прижимает к себе так крепко, как может, показывая — зная — что Бора — самое ценное из всего, к чему она когда-либо прикасалась. Бора хватает своими ладонями её плечи, сжимая и оттягивая футболку. Шиён пугается мысли: сейчас оттолкнет. — Бора. Пожалуйста. Не уходи никуда. Не бросай меня. Бора. Пожалуйста. Пожалуйста, люби меня тоже. — Я… Шиён прижимает её к себе, и Бора нервно вздрагивает от этого жеста. Когда Шиён поднимает взгляд кверху — касаясь своими губами её подбородка, Бора вздрагивает снова. Шиён смотрит ей в глаза. Шиён надеется, как никогда в жизни — что Бора хорошо видит в темноте. Что Бора найдет в темноте то, как влюбленно и отчаянно Шиён смотрит на неё. Как все её чувства открыты, обнажены до предела, как любовь плещется — она уверена — в её глазах огромным океаном. Шиён надеется, что Бора найдёт в её душе хоть что-то тоже. И когда Шиён говорит вселенски важное: — Я люблю тебя. Снова. Бора вздрагивает и целует её сама.***
Шиён задохнулась. Когда Бора внезапно наклонилась к ней. Когда в голове Шиён всего на секунду едва успела промелькнуть мысль — Сейчас, Боже… Весь воздух выжали из лёгких. Шиён только и успела подумать: это произошло. Она поцеловала Бору. Она поцеловала Бору. Когда Шиён сделала это — она чуть не упала. Ноги внезапно подкосились, и перед глазами выстроился миллиард цветных картинок, как калейдоскоп перекручиваясь из стороны в сторону. Из лёгких словно мгновенно выжали весь воздух. Она почти не могла вздохнуть, пока не вцепилась своей ладонью в перила, едва не падая. И чем больше она чувствовала то, как Бора горячо дышала ей в рот и целовала её, целовала так отчаянно и сумасшедше — тем быстрее это ощущение распространялось по всему телу, выбивая остатки всех внятных мыслей. Шиён была не в состоянии осознать всё, что происходило. Всё, что она делала — это целовала Бору в ответ, задыхаясь и едва не кусаясь, целовала так, словно делала это в первый и последний раз. Она прижала Бору к себе, и Бора была такой горячей и маленькой под её ладонями, что Шиён почти захныкала в поцелуй. И когда Бора запустила свои ладони ей в волосы — Шиён захныкала уже по-настоящему. Она не отстранилась, пока её шея не затекла тупой болью. Пока они не оказались там, где сейчас. И сейчас Шиён не стоит перед Борой на ступень ниже. Сейчас Шиён буквально тащит её за собой вверх по лестнице. Шиён действительно не понимает, в какой момент их поцелуй закончился коротким и нетерпеливым «пойдём домой». Пойдём домой — от Боры.***
Они залетают в квартиру Боры. За окном темно. В помещении — царит полумрак. Но Шиён и без того — не видит абсолютно ничего. Только чувствует — в своей ладони — её руку, возле своего лица, будто у самого уха — это горячее, сбитое дыхание, и сама закрывает глаза, полностью погружаясь в мысли о том, что сейчас, уже вот-вот — может, должно произойти, и едва сдерживается, чтобы не наброситься на Бору прямо с порога. Ногой захлопывает дверь. И не успевает ничего сделать, даже двинуться — Как Бора хватает её за футболку и припечатывает к себе. И Шиён, чувствующая себя и без того заплывшей, окончательно расплавившейся от случившегося — едва не теряет равновесие от этого острого, обреченного жеста. Они шатаются. Шиён вспоминает, что пьяна — и без того, но ей так всё равно, что она тут же находит опору в стене, вжимая туда Бору, и незамедлительно — почти наваливается на неё, укрывая её тело своим. Из Боры вырывается лёгкий вскрик, и Шиён тонет в этом звуке, как в озере. И ставит колено меж её ног — прямо под юбкой. Чувствует, как Бора прижимается к нему — тут же заходясь задушенными всхлипами. И от этого неровного звука — Шиён напрочь забывает все-все свои слёзы и переживания, всё плохое, что испытала сегодня и за всю свою жизнь. Это желание, скопившееся в воздухе вокруг словно дым — сносит ей крышу. И стоит Шиён прислониться чуть настойчивее, как она слышит жалобный, умоляющий скулеж, который вырывается из Боры, пока та беспорядочно водит своими влажными губами где-то по её челюсти. — Шиён… — М-м… — Сделай так ещё раз… Я х-хочу ещё раз… — Что сделать, Бора… — Поцелуй меня. Шиён неровно целует её в подбородок, и когда Бора находит её губы своими — из неё вырывается тихий вздох. Она путается пальцами в её волосах, а Шиён — лишь тянется руками к её лицу, думая только о том, какая она красивая, и хорошая, и вся сейчас — здесь, для неё — её. Бора притягивает её к себе ещё ближе, колюче сжимая волосы, и мурлычет в губы: — Ч-что это… Что это, Шиён… — Что?.. — Это чувство, я… Ах… Бора вздрагивает и съезжает своими губами Шиён на щеку, размазывая по коже слюну. — Я с-схожу с ума. — Бора… Шиён тоже сходит с ума. Кладёт свои подрагивающие руки ей на живот и ведет кончиками пальцев выше, по рёбрам, расстёгивает рубашку, умирая от мысли, что Бора — кажется такой худой и маленькой, что Шиён — может полностью обхватить её своими ладонями. И стоит Шиён чуть сжать её в своих руках, просто сделать это, как из Боры вырывается рваный, практически умоляющий стон. — Шиён… Т-ты думаешь… Ты… Т-твоя рука… И т-твои пальцы, они… Достаточно длинные, чтобы… — Да, — тяжело дышит Шиён ей в висок. — Да, я думаю — да. — П-пожалуйста, Шиён. — Д-да, сейчас… Шиён прижимается к ней всем своим телом. Кладёт трясущиеся руки на голую кожу. Цепляет пальцами рёбра. Волнение и жар ударяют в голову. По лицу почти катятся капли пота. И то, как сдавленно и горячо дышит Бора ей в шею, закинув руки на плечи и обхватив, ни капли не помогает. Шиён ведет своей дрожащей ладонью всё выше и выше, вверх, по внутренней стороне её бедра, и Бора издает крошечный, стонущий писк. Её кожа такая горячая. Шиён хочется прикоснуться к ней не руками, а губами. Бора путается в её волосах и сжимает их настолько сильно, что Шиён чувствует, как дрожат её ладони. И то, как ногти царапают кожу шеи у затылка. И то, как её влажные губы задевают самую мочку уха Шиён, когда она стонет. — Ах-х, Шиён… — Д-да, да, Бора? — Твои руки… — Да… — Я т-так давно хотела… — Чего… Чего ты хотела, Бора… — После кладовки, я… — Что… Шиён ведёт ладонью по её бедру выше. Выше. Ещё выше. Подцепляет пальцами юбку. Бора на это — почти скулит. И практически виснет на ней. Шиён находит свободной рукой стену и упирается в неё. И когда она первым неровным, ломанным движением задевает Бору там — Бора хнычет так сильно, что речь её ломается, превращаясь в неразборчивый шёпот и тихие мольбы. — Ш-Шиён, пожалуйста… — Что, что, Бора… — Сделай это… — Сейчас… — Нет… Бора задыхается, практически скулит, когда толкается бёдрами ей в руку, сжимая волосы на затылке. — Твои пальцы, Шиён… Я хочу, чтобы ты… — Блять… Шиён с трудом отрывает ладонь от стены. Её голова скатывается Боре на плечо, и взгляд падает туда, вниз, между их тел, и она едва сдерживает себя. Бора упирается коленками ей в ноги, и Шиён буквально видит, чувствует, как опасно дрожат её бедра, едва удерживая на ногах. И стоит ей протолкнуть всего пару пальцев дальше, как Бора заходится крошечными рыданиями, и дыхание её, частое и сбивчивое, обжигает Шиён шею, и низ живота скручивает до такой степени, что Шиён едва не падает. Она пытается сосредоточиться на том, чтобы продолжать касаться Боры, и каждый раз, как ей стоит сделать всего пару движений, Бора сильнее хватается за её футболку и оттягивает вниз. Шиён буквально слышит, как скрипит натянутая ткань. — Шиён… Я уже… Сейчас… Я скоро… — Х-хорошо, Бора… — Я уже д-делала это… — Ты делала что. — В ванной… — голос Боры сбивается, когда Шиён проталкивает пальцы дальше. — После того, к-как… Как в кладовке… Когда нас закрыли… Ты задела меня… И я… — Блять… С каждым новым движением — стоны Боры становятся всё громче и отчаяннее, настолько, что уже будто Шиён не слышит и не хочет слышать ничего, кроме этого, сама чувствуя себя на грани — лишь последней каплей сознания понимая, что если Бора издаст ещё хоть один протяжный, жалобный писк, или укусит её, или скажет о том, как она, блять, мастурбировала в ванной, думая о ней — Шиён просто не выдержит. Бора обхватывает руками её шею, вжимаясь головой в плечо, и даже так Шиён чувствует, какие влажные и маленькие у неё ладони. Бора стонет и двигается сама, и Шиён уже не понимает, кто из них управляет процессом. Только чувствует, как намокает плечо, потому что Бора продолжает стонать и что-то неразборчиво бормотать, пока пачкает своей слюной её одежду, абсолютно не контролируя себя. Её горячее дыхание оставляет на коже Шиён почти ожог. И чем более быстрыми и невесомыми становятся движения её руки, тем чаще Бора хнычет, утыкаясь носом ей в плечо, тем сильнее дрожит всё её тело, и тем быстрее слабеют ноги Шиён, когда она прижимает Бору к стене, пытаясь удержать равновесие. Она опускает свой взгляд вниз, и понимает, что Бора тоже смотрит — и видит, как двигается под юбкой её худая, но сильная ладонь, и какими влажными, хлюпающими звуками всё это сопровождается. И чем более мокрой становится ладонь Шиён, тем сильнее плачет Бора. — Шиён… — Бора. — Я сейчас. — Да… Да… — Я… Пожалуйста, не останавливайся… — Не буду. — Ах-х, О Боже, Шиён… — Д-да, да, Бора… — Быстрее, п-пожалуйста, быстрее… Бора сжимает руками её волосы, царапая кожу на затылке, и Шиён чувствует, как жар, скопившийся внизу её живота, вот-вот превратится в действительно адское пекло. Бора практически задыхается, Шиён прямо слышит, как она пытается, но не может вздохнуть, как часто и коротко дышит, не в силах даже стонать, и её доселе протяжные, высокие крики становятся всё отчаяннее и отчаяннее. Бора загнанно хнычет и неосознанно начинает тереться об её ладонь. И оно, именно это ощущение — того, как Бора доводит до края сама себя — поглощает Шиён с головы до ног настолько, что она впервые грубо и хрипло, будто не своим голосом — стонет ей в шею. Хватает за талию, вжимая в стену всё сильнее и сильнее — чувствует, как эта холодная стена упирается ей в руку — и чем отчаяннее хватка, тем больше и больше подкашиваются ноги Боры, которая плачет и задыхается, не в силах устоять на ногах. — Бора… Шиён практически умирает от мысли о том, что Бора даже не может позволить ей сделать всё самостоятельно, от мысли, что Бора хочет и ей нравится настолько сильно, что она не может сдерживать себя, и о том, что она хотела этого так долго, что даже… И от всех этих тонких стонов, что она издаёт, и от того, как она прижимается к ней… — Бора. Шиён едва выдавливает это из себя. Бора не отвечает, продолжая задушенно хныкать и стонать ей в шею. — Ты такая красивая. — А. И стоит Шиён сказать, выстонать это, как из Боры вырывается последний, обрывистый писк, и она срывается в пропасть, содрогаясь на её руке. Шиён чувствует, как что-то горячее, влажное и липкое размазывается по собственной ладони, и едва справляется с темнотой в глазах. Бора обреченно толкается ей в руку ещё несколько секунд, с застывшими на глазах слезами, практически плача от взорвавшихся эмоций. Шиён видит, как беспомощно раскрывается её рот и как блестят её красные, мокрые от поцелуев губы. Руки на шее ослабевают, и Шиён едва успевает подхватить её под поясницу и прижать к себе. Ноги Боры подкашиваются. Шиён загнанно дышит ей в шею, пока пытается прийти в себя, и когда она совершает первые попытки привести Бору в порядок, Бора кусает её в плечо, хныча и сжимая своими зубами кожу сквозь одежду. Шиён шипит от прострелившей плечо боли, и у неё всё тускнеет перед глазами от мысли о том, что Бора сделала это, потому что Шиён довела её до крайности. Шиён всё равно заканчивает то, что начала. Она отрывается от Боры, чтобы подхватить её и отнести в кровать, в ванну, куда угодно. Просовывает свои руки ей за талию, и Бора снова скулит от ощущения, как её сильная, крепкая хватка сжимает её бока. Ноги Шиён ватные, но она не долго думает, прежде чем слегка приподнимает Бору вверх и почти закидывает себе на плечо. Шиён тяжело, ей так тяжело, она всё ещё опьянена от её стонов и хныканья и проклинает саму себя за то, что у неё нет экзоскелета, но всё равно делает это. Шиён обхватывает дрожащие бёдра Боры одной своей рукой, а другой придерживает её за пояс. Руки Боры обессиленно свисают у неё за спиной, и она тихо, устало скулит, пока Шиён делает всего несколько шагов, чтобы отнести её в ванную.***
Шиён просыпается с лучиками солнца на кончиках ресниц. Квартира залита тёплым утренним светом, и Шиён чувствует себя так, словно она — в раю. Ей до больного удобно и хорошо, одеяло прикрывает — по ощущениям — лишь половину её тела; ноги голые, а футболка задралась почти что до груди, но ей всё равно тепло. Было тепло и хорошо, пока она не попыталась двинуться. Всё её тело болит и ломит, и голова какая-то ватная, а в лоб — прямо посередине — будто бы вбили кол. Шиён мысленно проклинает себя за то, что вообще открыла глаза. Она осознает, что любое движение сейчас, даже самое маленькое, убьёт её мозг. Но она не смогла бы двинуться, даже если бы захотела. Потому что прямо на ней лежит спящая Бора. Бора закинула одну ногу на её бедра, рукой обвила талию и уткнулась своим холодным носом ей куда-то в шею. Бора лежит, чуть посапывая, и эти маленькие причмокивания, которые она издаёт, разрывают сердце Шиён на кусочки. Бора в огромной белой — той же самой, и Шиён делает вывод: любимой — футболке, и на ногах у неё тоже ничего, кроме нижнего белья. Сама Шиён крайне смутно помнит то, как отнесла её в ванну накануне, и как почти что не паниковала, когда пыталась разобраться в том, как работает кран и вся ванна в принципе. Она тогда включила и чуть набрала воду — это она хорошо помнит. Как хорошо помнит и то, что Бора моментально покраснела, стоило Шиён стянуть с её рубашку и — чуть позже — юбку. Ещё Шиён помнит то, как заныло её сердце, стоило заметить этот румянец у Боры на щеках. Но Бора не сопротивлялась, хоть и отводила в сторону взгляд и пряталась, как могла. Шиён действительно была готова помочь ей помыться, но Бора довольно быстро прошептала тихое «выйди, п-пожалуйста», перед этим покраснев особенно ярко. Шиён ушла в комнату без какой-либо обиды, стянула с себя лишнюю одежду и бухнулась в кровать. Она даже не помнит, как отключилась, хотя знает, что планировала Бору дождаться. Поэтому сейчас — когда она проснулась на следующее утро с Борой, обвивающей её буквально каждой клеточкой своего тела — у Шиён внутри всё сжимается в комочек от чувства безграничного счастья, которое она испытывает. Шиён позволяет себе до боли в щеках улыбнуться и уткнуться носом ей в макушку. — М… — мычит Бора едва слышно в ответ на это. Она тут же ёрзает на месте, притягивая Шиён к себе ещё ближе. — Доброе утро, — шепчет Шиён, потому что просто не может говорить нормально. В её горле настоящая пустыня, и больше, чем поцеловать Бору, она хочет только пить. — Как спалось? — Прекрасно, — бубнит Бора ей в шею, задевая губами кожу. У Шиён по всему телу пробегают мурашки. — Спалось прекрасно, только вот проснулось — не очень. Я не чувствую руку. Подвинься. Шиён усмехается, закатив глаза, и это тут же отдаётся тупой болью в висках. Зачем она столько пила. — Я бы, может, и с удовольствием, но ты пригвоздила меня к кровати. — Подвинься вместе со мной. — Я не смогу тебя подвинуть, Бора. — А как же твои супер-руки или типа того? — Бора фыркает и утыкается носом ей в шею, оставив там крошечный поцелуй. У Шиён внутри всё сжимается от этого. Она чуть не плачет, но вовремя смахивает глупые слёзы. — Их н-нет, — говорит Шиён на выдохе. Пальцы Боры невероятно вовремя лезут ей под футболку. — Они не перемещаются вместе со мной… — Всё равно — подвинься. Я хочу потом иметь возможность обнимать тебя обеими руками, а не одной. Шиён усмехается и кладёт свободную руку на металлическое изголовье кровати. Она пытается подтянуть себя чуть выше, чтобы оказаться головой на подушке, как слышит жуткий скрип металла. Что-то внутри неё холодеет, и она замирает, практически не дыша. Руки Боры, исследующие её рёбра, в один миг кажутся чем-то чужеродным и несущественным. Этого не может быть. Она думала, что этого не произойдёт. — Блять. — М? — Бора. Бора поднимает голову и смотрит на неё снизу вверх. Её взгляд слегка встревоженный, когда она спрашивает: — Что такое? Шиён нервно сглатывает, прежде чем находит в себе силы ответить. — Я, кажется, сломала нам кровать.