***
Нога не болит. Когда Юхён испарилась прямо у неё между рук, Шиён почувствовала пустоту, но не так, как бывает, когда неожиданно для себя выронишь крупный предмет из рук, нет; она почувствовала опустошение, самое настоящее, как бывает, когда пашешь целыми сутками до потери сознания, а потом приходишь домой, ложишься в кровать и понимаешь, что не хочешь абсолютно ничего. Шиён ничего не хочет. Она не хочет открывать дверь и выходить, хотя знает, что шум был услышан и ей стоит это сделать. Не хочет выходить из кладовки, не хочет видеть яркий оранжевый свет, которым залит сейчас бар. Не хочет видеть Юхён и Гахён, которые стоят посреди помещения где-то там, за этой маленькой дверью. Но больше всего на свете она не хочет выйти, и чтобы её увидела Бора. Шиён прекрасно понимает, как сейчас выглядит. Боре не понравится то, как она сейчас выглядит, и дело даже не красных — от пролитых мгновения назад слёз — глазах. Дело не в синяке, который уже, возможно, образовался на скуле от удара, и не в пыли, которую она собрала на свою чёрную одежду, пока валялась на песке в вади и на полу кладовки в баре. Дело даже не в том, что она не сможет разговаривать сейчас ни с Гахён, ни тем более с Юхён; и не в её неспособности отделить миры друг от друга. Дело в простом, рвущемся наружу крике истерики и отчаяния, который застрял в лёгких, который не даёт ей вздохнуть, не позволяет мыслить здраво и объективно, который заставляет её желать только одного — опуститься на пол и рыдать, рыдать до тех пор, пока у неё не заболит голова, пока Бог или Вселенная не сжалится над ней, пока всё это не закончится. Шиён понимает, что не выдерживает. Слышит, как кто-то осторожными шагами приближается к двери, и наспех проводит ладонью по своему лицу, размазывая слёзы. Заправляет отросшие волосы за уши, чтобы они не так сильно торчали в разные стороны. Она отлипает от стеллажа с бутылками и пытается стряхнуть пыль с одежды. Дверь открывается, и оттуда высовывается голова встревоженной Юхён: — Что здесь… — едва шепчет Юхён, прежде чем посмотреть на неё. — Шиён? Что ты здесь… То есть, как ты здесь? — Привет, Юхён, — давит из себя Шиён, глядя на её обеспокоенное, но мирное выражение лица. Слёзы снова подступают к уголкам глаз, и ей приходится натянуто улыбнуться, чтобы не дать им вырваться наружу: — Я же путешествую во времени, ты забыла?***
— А где Бора? — тут же спрашивает Шиён, стоит ей устроиться на высоком стуле за барной стойкой. В баре пусто. Настолько пусто, что ей кажется, что она здесь совсем одна, не то чтобы с Юхён и Гахён. Взгляд невольно падает на бутылки с алкоголем, но она заставляет себя отвернуться. Шиён чувствует, что чертовски сильно хочет накидаться. — Она уехала, — отвечает Гахён, с присущим ей аппетитом доедая что-то белое с жёлтым кружочком посередине. — Ну и видок у тебя, Шиён. — У… Уехала? — испуганно уточняет Шиён, с успехом игнорируя комментарий, и чувствует, как ей становится страшно. «В смысле она уехала, — проносится в голове. — Она не может уехать. Да блять…» — Да, только что, — бубнит Гахён, пока неприятно скребет вилкой по тарелке. — Вы с ней разминулись буквально на несколько минут. Знаешь, Шиён, вот ты чертовски странная. — Что? — не понимает она. Гахён поворачивается к ней, и щеки её, набитые едой до отвала, становятся совсем большими. — Да то, — мямлит Гахён, прожевывая. — Появляешься из своего блядского космоса из раза в раз, и твой первый вопрос всегда «а где Бора», как будто я не знаю что. Не «привет, ребята, как делишки?» или на худой конец «еб твою мать, почему вы не удивляетесь тому, что я снова здесь?». Ты приходишь и буквально с порога такая, а Бора то… А Бора это… Просто жесть. У меня уже появляется чувство, что это ты её лучшая подруга, а не я. Даже я не интересуюсь её жизнью настолько часто. А это уже попахивает чем-то крайне нездоровым, Шиён. Да-да. Гахён отворачивается от неё, продолжая есть. У Шиён ком застревает в горле и лёгких. Она глупо открывает и закрывает рот, не зная, что сказать, и почему-то смотрит на Юхён, сидящую за обычным столом чуть слева от них. Та лишь пожимает плечами. — А Бора, всё-таки… — начинает Шиён, не зная, что ещё сказать. — Да ебаный в рот! — вскрикивает Гахён с набитым ртом. — Уехала она на ипподром, говорю же. Не в соседнюю страну. Шиён показушно громко вздыхает и чувствует, как у неё сжимается челюсть. Внутри появляется чувство, которое пугает её, и она не сразу классифицирует его, как злость. Она понимает, что Гахён не хочет её обидеть, что Гахён просто говорит ей то, что думает; то, что, возможно, думает сейчас не только она, но ещё как минимум Юхён, и вообще каждый, кто знаком с ней. Но Шиён всё равно едва контролирует в себе желание громко хлопнуть по столу разбитой ладонью и закричать. Сказать, что они ничего не знают. Что они ничего не понимают. Сказать хоть что-нибудь, что позволит ей выдохнуть. — Как я могу добраться до ипподрома? — спрашивает она вместо этого, чувствуя, как кислород уже обжигает лёгкие. — Пешком, — отвечает ей Гахён, отодвигая тарелку в сторону и глядя на неё с вызовом. Шиён кусает губы. Она чувствует, что вот-вот взорвётся. — Окей, — выдавливает Шиён из себя, поднимаясь со стула. — В какую сторону идти? — Выходишь из бара и поворачиваешь налево. Идёшь до первого поворота. Там найдешь уже. — Окей, — снова повторяет Шиён. — Я ведь успею её там застать? — Успеешь, — говорит ей Гахён, продолжая смотреть глаза в глаза. Шиён не нравится её взгляд. Шиён вообще пытается сейчас не наехать на неё, особенно после того, как узнала некоторые подробности про другую. Но она сдерживается. Саднит левая щека. Всё-таки синяк. — Она тренироваться поехала, — продолжает Гахён. — Это точно не на пять минут. Шиён уже подходит к выходу из бара и прямо чувствует, как сильно жарко снаружи. Она едва контролирует желание подняться в квартиру Боры и взять пару вещей, чтобы переодеться. — Тренироваться? — Скачки ведь скоро. — О, — говорит Шиён, хватаясь за дверную ручку. — Заодно проверю, как она… — Шиён, — зовёт её почему-то Юхён, которая оборачивается к ней вместе со стулом, на котором сидит. — Ты куда? — В смысле? — глупо вопрошает она и чувствует, словно что-то упускает. Что-то совсем очевидное. Злости и след простыл — она уступила место легкой панике. — Ты реально собралась идти до ипподрома пешком? — Ну да… — Я пошутила, волчонок-одиночка, — перебивает Гахён, притягивая к себе стакан с чем-то холодным, судя по конденсату, и суёт в рот какую-то палочку, шумно отпивая. — Мы отвезём тебя. Но ты сильно не обольщайся, это только потому, что мы и сами туда собирались. И Бора тебе кое-что оставила. Рука Шиён безвольно падает с дверной ручки и ударяется о ногу. — Бора? Оставила? — Да, — продолжает Гахён, и только сейчас Шиён замечает в её взгляде какой-то недобрый, заискивающий огонёк. — Устроишь нам показ мод, дорогая?***
Что ж, Шиён, она… Она… Она, в общем-то, понятия не имеет, что на ней сейчас надето. Как выяснилось чуть позднее (когда Гахён прекратила издеваться над ней), Бора оставила ей сменную одежду перед тем, как уехать, и у этого факта было два смущающих и странных обстоятельства. Во-первых, откуда Бора могла знать, что Шиён вот-вот переместится и ей понадобится одежда. Во-вторых, почему Бора вообще позаботилась об этом. И первый факт в глобальной перспективе был куда более важным и пугающим, но Шиён, конечно же, сосредоточилась только на втором. Они выезжают на красном пикапе Гахён прямо в разъяренную жару предобеденного солнца. Шиён устраивается на заднем сидении. В машине стоит просто удушающая жара и ещё более удушающая тишина. Шиён всё никак не может понять, чем вызвано такое беспокойство. Пока её мозг не простреливает одна очевидная догадка. Они могли заметить Юхён. Не ту Юхён, что сидит сейчас на переднем пассажирском, прислонив свою аккуратную светлую макушку к спинке сидения и уставившись в окно. А Юхён, чьи отросшие чёрные волосы перекрывают лицо, делая взгляд безумным, а скулы резкими и острыми, как лезвие ножа. Шиён простреливает холодная дрожь. Они действительно могли заметить её. Они могли заметить её, а теперь быть в шоке и совершенно не знать, как задать ей этот вопрос. Ровное и спокойное, хоть и хмурое выражение лица Гахён говорит, конечно же, об обратном. Вот кто-кто, а она не стала бы молчать. Так хочется думать Шиён. Но Шиён не знает Гахён достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в этом на все сто процентов. Поэтому она решается: — Кхм, — прокашливается Шиён, чуть придвигаясь к пространству между сидениями. Гахён всего на секунду поворачивает к ней свою голову. — Как дела? Гахён скептически поднимает бровь, прежде чем ответить: — Заебись. Че это ты вдруг? — Просто так, — немного врёт Шиён. — Вдруг произошло что-нибудь… Любопытное, пока меня не было. Или, может быть, всего за пару минут, как я появилась… — Если ты про Бору, которая в поте лица сутками скачет по ипподрому и не только на коне, то всё просто заебись. Мы её потеряли. Ты не узнаешь её, когда увидишь. Шиён забеспокоилась: — В каком смысле? Гахён метнула на неё лукавый взгляд сквозь маленькое стекло под крышей: — Поживём — увидим. Они подъезжают к ипподрому куда быстрее, чем Шиён бы хотелось, но она слишком сгорает от нетерпения и тихого страха, чтобы расстраиваться из-за этого. Она всё время боится, но сама не может понять почему, и это жутко её нервирует. Ей кажется, что она уже стёрла влажными ладонями всю ткань на… коротких штанах Боры, что сейчас на ней (Шиён понятия не имеет, что это, как оно называется, и почему оно такое короткое). Ей хочется поддеть ворот широкой белой футболки и спрятаться там с головой, чтобы не сталкиваться с реальностью. Шиён не знает, с чем именно ей предстоит столкнуться. И хитрое выражение лица Гахён вообще ни капли не помогает ей справиться со всем этим. Стоит им выйти из машины, как Гахён всё же не удерживается от комментария, оглядывая Шиён с ног до головы: — Вау, — тянет она, глядя почему-то на её ноги. — Бледные твои окорока. Неужели к концу дня мы получим поджаристую корочку? Шиён, не в силах удержаться, смотрит себе под ноги. Тёплый ветерок приятно обдувает голые коленки. Она и так чувствует себя максимально странно от того, как сильно её увесистые чёрные ботинки в принципе контрастируют со всем, что люди носят в этом мире. Но сейчас, плотно прилегая к практически белым ногам, они выглядят куда более неестественно. И тот факт, что на оголенном бедре не было ни шрама, ни намёка на него, ни даже привычной тупой боли при каждом шаге — этот факт тоже кажется ей неестественным. В каком-то смысле ей хочется, чтобы он был. Чтобы шрам этот служил ей напоминанием о том, кто она и что она. Но мир Боры является её маленькой утопией — и эта утопия сводит с ума. Шиён уже не просто не понимает, где граница между реальностью или реальностями. Шиён уже просто отказывается это понимать. — Ботинки зачёт, Шиён, — говорит ей Юхён, словно почувствовав замешательство. Шиён бросает на неё неопределенный взгляд, так как не уверена, облегчил этот комментарий её участь или только усугубил положение. — И… Шорты тоже. — Спасибо… — едва давит она из себя, чтобы хоть как-то отреагировать. Гахён фыркает с усмешкой и убегает в сторону входа. Ипподром встречает их гулом и бесконечной толпой. Шиён еле успевает уворачиваться от проезжающих мимо автомобилей или от работников, ведущих за собой лошадей, какие-то тележки, мешки. Чувствует, что здесь кипит жизнь. Во всём её многообразии и бесконечном буйстве, такая, какой она должна быть, какой Шиён хотелось бы, чтобы она была. На ум по совершенно очевидной ассоциации в какой-то момент приходит Арена. Но там не было ничего подобного. Кроме тревоги, постоянно застилающей разум. Холодные тёмные коридоры подземного блока с анималами. Бешеные крики и рычание отовсюду. В один бессмысленный и пугающий крик смешивались голоса людей и всевозможных существ. Суета выражалась в целенаправленном передвижении по строго определенным частям коридора. Уборщики — с левой стороны, прямо под носом у анималов. Все остальные, в том числе и доумптеры, управляющие, просто люди «сверху» — с правой стороны. Шиён никогда не бывала на правой стороне и до сих пор затылком чувствовала озлобленное дыхание откуда-то слева. Здесь же — всё иначе. Огромное, светлое, жаркое пространство с бескрайними полями и синим небом над головой вселяет в сердце необъяснимую надежду на лучшее. Каким-то благоговейным трепетом пропитан каждый, кто встречается им на пути — будь то жокей или простой работник. Шиён даже замечает, как неожиданно статно и величественно выпрямляется Юхён, пока идёт справа от неё. Она практически не улыбается и выглядит оттого ещё внушительнее, чем это возможно вынести без взволнованности. Здесь Шиён может идти хоть справа, хоть слева — перед ней огромное пространство невероятных возможностей, полная свобода действий. Слов. Мыслей. Которые исчезают, как только она поворачивает голову в сторону. Полоса для езды, отделенная от дороги невысоким деревянным забором. И прямо на этой полосе — Бора. Верхом на коне. Шиён застывает. Грудную клетку охватывает жар, и куча совершенно разных мыслей заполоняет голову. Сначала она думает, что ей показалось. Потом смотрит ещё раз. Пытается отвернуться, но не хватает сил. Её взгляд словно приковывают к Боре, что скачет верхом на коне, облаченная в чёрный костюм с очевидно очень узкими и, чёрт возьми, будто прорезиненными брюками. Эти чёрт-возьми-прорезиненные брюки не скрывают от взора ни единую напрягшуюся мышцу бёдер. Шиён честно пытается не смотреть выше. Но у неё не получается. Бора выглядит до того маленькой верхом на очевидно огромном Хорайзоне, но держится столь уверенно и убедительно, что у Шиён вдох застревает в лёгких. Она видит, как прядки светлых волос слегка выбиваются из-под чёрного шлема и развеваются на ветру от бесконечно быстрой езды. Как чуть сильнее выступают мышцы её рук на повороте. Как Бора проносится мимо них в мгновение ока, да на такой бешеной скорости, что кажется — Шиён чуть не сдувает порывом ветра, ибо ноги внезапно подкашиваются. Она ещё несколько мгновений пялится на выгнутую спину Боры, чей размытый от жары силуэт уходит всё дальше и дальше по кругу. Гахён подходит и забрасывает ей руку на плечо в каком-то преувеличенно дружеском жесте. Оттого неожиданно слабые ноги Шиён снова едва удерживают её на ногах. — А я говорила. И это всё, что Гахён говорит, и всё, что Шиён могла бы воспринять сейчас в принципе. Она пытается выкинуть из своей головы эту картинку. Это вообще не входило в её планы. Шиён хотела грустить полдня и думать о важных вещах, а не о том, как, чёрт возьми, восхитительно смотрелись бы ноги Боры, если бы она сидела не на лошади, а на… Тошнота от волнения уже подступает к горлу. У Шиён такое чувство, словно кто-то приковал её к месту. И этим «кем-то» точно была не чертова Бора верхом на лошади.***
Они всё стоят прямо возле ограждения, смиренно наблюдая за тем, как Бора наматывает круг за кругом. Шиён уже может дышать, но ей всё равно тяжко. И жарко. Жутко. Она чувствует эту тяжесть буквально всем своим существом. Спокойствия не добавляет и тот факт, что Бора каждый раз миленько улыбается ей всего на мгновение, когда пролетает мимо. И находится в этой улыбке столько издевки и скрытого самодовольства, что паника охватывает Шиён каждый раз как в первый. — Она хороша, — подтверждает Гахён, глядя на то, как Бора рассекает горизонт верхом на коне. — Она реально хороша, только не знает об этом. Как обычно. Гахён кидает на Шиён быстрый взгляд, и её лицо тут же расплывается в едкой ухмылке: — Шиён, что с тобой? Ты что-то бледная. Шиён вздрагивает так крупно — почти подпрыгивает — словно её только что спалили на чем-то очень стрёмном, и поворачивается к Гахён: — М-мне кажется… — запинается она, вновь вспоминая эту чертову улыбку Боры. — Мне кажется, она более, чем осведомлена об этом. — Справится ли она с этим спустя столько времени застоя, вот что главное, — внезапно заговаривает Юхён, игнорируя или действительно не замечая издевательский тон Гахён и заикающуюся Шиён. Гахён закатывает глаза, опираясь руками о забор. — Да что опять-то? Это ведь реально так! — восклицает Юхён. — Вот ты не можешь промолчать, да? Тебе обязательно надо вставить что-нибудь эдакое. — Я… Эм… Я согласна с ней, наверное?.. — подытоживает Шиён, чем вызывает недоумение. Она едва связывает свои хаотичные мысли в единое целое. И формулировка со словом связывает вообще не помогает ей. Приходится сделать паузу и снова протереть вспотевшие ладони о шорты, чтобы продолжить: — Но она же всё равно может попытаться. Она хочет попытаться, и мы с вами, вроде как, не те люди, которые должны мешать ей… — Которые способны помешать ей, ты хотела сказать, — добавляет Юхён. Какое-то её внутреннее спокойствие заставляет Шиён вымученно улыбнуться: — И это тоже. Бора заканчивает тренировку, и Шиён наблюдает за тем, с какой легкостью она сходит с лошади. Именно за тем, как хорошо у неё получается, а не за тем, как напрягаются её бёдра, пока она перекидывает одну ногу через седло. И не за тем, как прилипла влажная от пота одежда к её спине. И даже не за тем, как она снимает шлем, являя миру свое радостное, мокрое, прекрасное лицо. — Чего у вас тут? — идёт к ним запыхавшаяся Бора, перебирая руками спутавшиеся грязные волосы. Она пытается расправить их, но делает только хуже. Шиён, будучи абсолютно не в состоянии контролировать себя полностью, зачем-то подходит к ней и потихоньку зачесывает всё назад своими пальцами. Бора моментально смущается и начинает вытирать влажные ладони о свои брюки. У Шиён внизу живота что-то подрывается и с грохотом падает вниз. Она осознаёт себя так близко стоящей к Боре и трогающей её волосы только спустя несколько секунд. По спине пробегает холодок неловкости. Но она каким-то образом успевает справедливо рассудить, что лучше довести свой нелепый жест внимания до логического конца, чем неожиданно прервать и сделать жалкую попытку быть заботливой ещё более неловкой, чем она уже есть сейчас. Где-то сбоку Гахён пытается удержаться от смеха, получая безмолвные толчки от Юхён. — Тебя обсуждаем, — еле выговаривает Гахён между фырканьем. Бора выглядит обеспокоенной, и Шиён кажется, что это всё от невероятной странности самой Шиён. Она продолжает своё занятие, и её дрожащие пальцы путаются в волосах Боры. Шиён не знает, как теперь закончить эту идиотскую сцену. У неё ощущение, что она своими действиями наводит на голове Боры скорее бардак, нежели порядок. Но Бора всё равно улыбается, и потому атмосфера не кажется такой пугающе напряженной. — И чего наобсуждали? — спрашивает Бора. — То, как высоко приходится подтягивать путлища, чтобы ты смогла достать до стремени. — Гахён… — Да че Гахён? Правда же. — Не обращай внимания, — зачем-то успокаивает Бору Шиён, когда наконец чуть отходит. У неё ощущение, что она вообще не контролирует ни себя, ни свои руки, ни свой язык. Шиён слегка опускает взгляд, прежде чем продолжить: — Я тут подумала, что, возможно, тебе было бы интересно… — Вечеринка! Нам срочно нужна вечеринка! — орёт Гахён невпопад. Бора выглядит сейчас действительно ошеломленной всем происходящим, и это видно по тому, как мечется её взгляд от одной участницы разговора к другой. Что-то внутри Шиён внезапно поднимается и заставляет взять всё в свои руки. Опять. — Вечеринка будет после победы, — добавляет Шиён. — Она обязательно будет. — Что у тебя с лицом? — Что будет? Победа или вечеринка? — спрашивает Юхён. И тут же получает от Гахён — та всё-таки не сдержалась и треснула ей. — Почему ты иногда такая идиотка, Юхён-и, — говорит Гахён. — Сама ты «Юхён-и»… — Что у тебя с лицом, Шиён? Шиён пытается увернуться от вопроса. Но Юхён и Гахён уже начинают лёгкую словесную перепалку, так что она чувствует себя зажатой вниманием буквально со всех сторон. — Я… — Что случилось? — напирает Бора. — Почему у тебя, блин, разбита щека? Бора стоит перед ней, и обеспокоенное выражение её лица подбивает Шиён ляпнуть что-нибудь глупое. Она едва не говорит упала с лестницы, как Бора делает шаг в её сторону. Шиён успевает заметить, как ладонь Боры тянется к её лицу. Чувствует крошечное, но болезненное прикосновение пальцев к щеке. И на глаза почему-то наворачиваются слёзы. Это слишком для неё. Слишком много разных эмоций. И все одновременно. Она пытается убедить себя, что слёзы — от боли и воспоминаний о ситуации с Юхён, но на самом деле понимает, что всё совсем не так. Шиён больно от мысли о том, что Бора спрашивает у неё, что случилось, а Шиён… Не может сказать ей правду. — Мне… — неуверенно начинает она, пытаясь перевести тему, и ещё больше паникует, когда Бора поджимает губы, смущенная своим действием. — Мне очень понравилось, как ты катаешься. Ездишь. Скачешь. Эм… Держишься на лошади. Шиён буквально чувствует, как вспыхивает лицо. Мозг почему-то настойчиво подсовывает ей в голову именно «скачешь», ведь здесь это называется «скачки», но данное слово делает всё происходящее в её голове только хуже. — Я… Поняла тебя, Шиён, — мягко улыбается ей Бора, вытирая перчаткой каплю пота, скатившуюся со лба. — Спасибо. Шиён нервно сглатывает: — Я хотела… На самом деле, я подумала об этом только что, но я хотела… Предложить тебе… Сходить куда-нибудь? Обсудить наши дальнейшие действия, наверное. Я же вроде как твой… «Соулмейт, — думает она. — Что ты несёшь, Шиён, твою мать». — Я же вроде как твой… — она снова неуверенно смотрит на Бору, чьё лицо выражает сейчас то ли смущение, то ли недоумение. — Менеджер? Сходим куда-нибудь? — Ага, без нас, — вваливается в разговор Юхён, наконец увернувшись от Гахён. — Она зовёт тебя на свиданку! Соглашайся! Бора стоит, полностью недоумевая, и пытается справиться со своим лицом. Шиён же одолевает такое огромное количество разнообразных чувств, что она не знает, на каком сосредоточиться, и поэтому просто паникует. — Я не уверена, что… — начинает Бора. — Бора! — Мне нужно переодеться, — тут же исправляется и перестраивается она. Шиён тем временем хочет провалиться под землю. — Я переоденусь и буду готова. Где мы встретимся? — Ты имела в виду «вы»? — Да, Гахён, — парирует Бора и начинает уходить. Бора улыбается, когда оборачивается, и Шиён видит за этой улыбкой скрытую уверенность. — Я просто из вежливости спросила. — О-о-о, — тянет Юхён, удивляясь. Она смотрит на шокированную Гахён, прежде чем перекинуть руку ей через плечо и добавить, обращаясь к Шиён: — Это ты её научила? — Нет… — отрицает Шиён, наблюдая за тем, как Бора уже припустила в сторону конюшен. — А она разве не была такой всегда?***
Юхён и Гахён укатывают практически тут же, оставляя Шиён один на один со всеми проблемами. Или с одной конкретной. В конюшне привычно душновато и пахнет сеном, анималами, «последствиями» анималов и прочими прелестями. Разгоряченное послеобеденное солнце норовит пролезть в каждую щель между досками, которые составляют стены и крышу у неё над головой. Тёмно-коричневая картинка помещения смешивается с умеренным жёлтым песком вокруг, доводя Шиён практически до исступления — всё настолько уютное и тёплое, что хочется поставить время на паузу и остаться здесь навсегда. Только было бы совсем замечательно, если бы Бора перестала искоса посматривать на неё совершенно неопределенным взглядом, периодически отпуская лёгкую полуулыбку. Шиён пытается натянуть футболку пониже. В какой-то момент ей захотелось присесть на корточки, закрыть белой тканью дрожащие коленки и спрятаться в вороте с головой. Ей жутко неловко. И неловко — это мягко сказано. В её голове крутится беспорядочная вереница из «может слиться по-быстрому» и «крепись, ты» одновременно. Она не может перестать внутренне (почти истерически) усмехаться мысли о том, насколько разительно формулировки в духе «соберись, тряпка» отличаются от того, как она по итогу разговаривает с Борой на самом деле. Была бы здесь Минджи — ругани и подшучиваний было бы не счесть. Но Минджи здесь нет, а Шиён есть. Просто Шиён, которая с каким-то мазохистским удовольствием и паникой наблюдает за тем, как напрягаются накачанные (почему она вообще вдруг стала обращать на это столько внимания) руки Боры, пока она «вычищает коня под седло». — Это, на самом-то деле, требует немалых усилий, — проговаривает Бора, искоса поглядывая на Шиён. Её ладонь плавно, но с очевидным нажимом движется по туловищу коня, пока она продолжает: — Хочешь попробовать? — П-попробовать? — практически бубнит Шиён, тут же паникуя. — Ты думаешь, он… — Она. — Она… — Её зовут Нолли. — …Нолли не будет против? — Шиён. — Да?.. — Тебе ещё седлать её. — Да. «Седлать». — Было бы чудно, если бы ты нашла с ней общий язык ещё до того, как сядешь на неё. «Сядешь». «На неё». — Да. — Ну и?.. — Да… — Просто иди уже сюда. Шиён сглатывает. Громко. Во всяком случае — для себя самой. Вид Боры, которая до сих пор не переоделась — почему она вообще не переоделась, Боже — внушает Шиён какой-то дикий, практически первобытный ужас. Хотя воспаленное сознание Шиён отдалённо понимает, что «первобытный» тут сейчас не только ужас. Шиён просто… Она реально хочет броситься вон в ту огромную чашу с водой, которая стоит в конце коридора этого здания с лошадьми. Ей кажется, что всё её тело горит, и она чувствует себя так, словно находится под кайфом. Но она не под кайфом. Она просто под… Все эти рассуждения нужно срочно заканчивать. Она мельком глядит на себя в маленькое, слегка запыленное круглое зеркало, что висит на одной из стен. На её левой щеке уже появилось розовое пятно синяка и небольшой шрам с кровоподтеком. Шиён хотела шрам — Шиён получила шрам. — Ты уверена, что тебе не нужна помощь? — доносится до неё голос Боры. Шиён отрывается от созерцания собственного лица и поворачивает голову в её сторону. — Помощь с чем? — С лицом. Она не видит Бору — та стоит за лошадью. До Шиён с определенной периодичностью доносятся довольно характерные для щетки звуки. — Нет, — проговаривает Шиён. Она смотрит на щеку ещё раз и хмыкает. Ей нравится этот шрам. — Это не моё дело, — начинает Бора с другой стороны. Шиён уже заранее знает, что она спросит. — Но кто тебя так? Что случилось? Шиён хочется сказать, что это — её дело. Все дела Шиён — её дела тоже. Но это попахивает ответственностью и бременем. Шиён не хочет разделять с Борой своё бремя. Она была бы счастлива разделить с ней её бремя. Но не отдавать ей своё. Поэтому она не говорит Боре, кто дал ей по лицу. — Неужели переживаешь? Звук щётки прерывается на секунду, и у Шиён жар по телу проносится от осознания этого. Бора стопорится от её вопроса. Это радует Шиён, но она понятия не имеет, что делать дальше, и неизвестность заставляет её кровь бежать по венам в разы быстрее. — Конечно, я переживаю… — отвечает Бора спустя целую вечность. «Ты же моя подруга», — уже буквально слышит Шиён, и от этой мысли низ грудной клетки сковывает холодом. Но Бора не говорит этого. Вместо этого Бора говорит нечто куда более худшее: — Вдруг ты подралась за честь прекрасной дамы, — продолжает она, и тон её слышится несколько высокопарным. — В своём огромном киберпанковом будущем. Шиён хочет глупо спросить, что значит «киберпанковом», но не портит момент. Вместо этого: — В каком-то смысле — так и есть. Бора стопорится вновь. На этот раз пауза между шорканьем щетки больше. — Где же тогда твой белый конь, принцесса? — звучит без особого энтузиазма. — Прямо передо мной. — Нолли не белая. Белых лошадей не бывает, начнем с этого. Она серая. — Это так важно? — Да не особо. И куда же ты намерена отправиться на своем «белом» коне? Спасать красавца из башни? Нынче такое популярно. — Почему сразу красавца? — Он не так хорош? — Нет, — вот тут Шиён немного паникует. Это переходит какую-то тонкую грань, которую она выстроила в своей голове. — Очень даже. Я бы сказала — слишком. Только не красавец, а красавица. На этот раз Бора не перестаёт водить щеткой по туловищу кобылы Нолли. — Познакомишь как-нибудь? — Вы уже знакомы. — Неужели? — действительно удивленное. У Шиён дрожат руки. «Давай, давай», — вторит ей мозг. — Да. Вы знакомы даже дольше, чем я. — И кто же это? Не томи, — Бора обходит кобылу и встаёт к Шиён спиной. Ситуация приобретает патовый характер. Шиён всё ещё не видит её лица, но зато теперь она видит всё. Её взмокшую спину, напрягшиеся руки, и чертовы брюки, обтягивающие просто всё, что только можно. Шиён нервно сглатывает, стараясь не пялиться на неё. — Может, угадаешь? — Шиён правда не придумывает ничего умнее. — Не хочу угадывать. Не люблю. Хотя, — Бора всего на секунду оборачивается к ней. Шиён успевает заметить то, каким серьёзным было её лицо, и как прямые брови чуть нахмурились и сжались ближе к переносице. — Она высокая? — Не совсем. — Хён? Шиён давится собственным вздохом. — Чего? — Значит, не она. — Ты назвала Юхён не высокой? — Это правда то, что тебя волнует? — Меня волнует ещё то, что ты вообще предположила, что это она. — К моему счастью, я ошиблась, — проговаривает Бора насмешливо. Шиён старается проигнорировать это её маленькое «к моему счастью», но Бора рушит её надежды ещё раньше: — Ты оказалась не такой предсказуемой и банальной, как могла бы. — Ты считаешь меня банальной? — Теперь точно нет. У Шиён разгоряченная энергия чувств по телу прыскает волнами, но тон Боры несколько пугает её, так что смесь эта переплетается со страхом и напоминает гремучую с каждой секундой. Бора ведёт себя странно. Шиён никогда не видела эту Бору такой. Она опасается худшего и предвкушает лучшее одновременно. — Расскажешь мне про неё? Бора говорит это, не оборачиваясь и не смотря в её сторону, но Шиён чувствует контекст фразы. Бора просит рассказать ей, но Шиён не уверена в том, что она может. Что Бора действительно хотела бы это знать. — Она… — мнётся Шиён, наблюдая за ней. Спина Боры не выказывает ни капли заинтересованности, и оттого Шиён чувствует себя еще более неуверенно. — Очень добрая. И, на самом деле, она кажется мне настоящей. И всё, что она делает, мне нравится. Бора не реагирует. У Шиён к горлу подступает ком. Но закончить сейчас, на полуслове — кажется ей идеей куда более худшей. Она тысячекратно жалеет о том, что вообще начала этот разговор. — Мне нравится разговаривать с ней. И чувствовать себя какой-то никчемной тоже. Но и самой сильной одновременно. Как будто я всё могу. Но я могу не всё, и это пугает. Далеко не всё… Но я всё равно хочу быть. Сильной. Или просто быть. Вот… Шиён едва улавливает приглушенный тишиной вздох. Но плечи Боры даже не дрогнули. — А она… У неё есть мечта? По крайней мере, мне кажется, что есть. Мы знакомы не так долго, но я думаю, что я права. Это хорошо, когда есть мечта… Это мне и нравится. Точнее, мне много что нравится, но это — особенно. Шиён знает, что у неё самой мечты давно уже нет. И почему-то в этот момент она чувствует, что мечта другой уже стала её собственной. — И я надеюсь, что когда-нибудь она к ней придёт. К этой мечте. Я правда хочу, чтобы она была счастлива. Бора перестаёт шоркать щеткой по бокам лошадки Нолли. Она застывает так, положив ладони на тело анимала, и щетка всё ещё в её правой руке. Шиён чувствует, как что-то кольнуло её в щеку, в самый шрам, и спешно надеется, что это — не слёзы. Она чувствует себя так, словно Бора сейчас растопчет её. Шиён не знает, поняла она или нет. Она не может знать. Она надеется, что нет — настолько же сильно, насколько надеется, что да. Шиён чувствует себя тоненьким графином, в котором когда-то была вода, любовь, что-то, что она отдала, и сейчас, через секунду, через мгновение — огромный ботинок судьбы опустится на неё, чуть придавит, и Шиён пойдет миллионами маленьких трещин, и рассыплется в прах. Она так надеется. Шиён никогда в жизни так не надеялась, как сейчас. — Беру свои слова назад, — звучит хриплое, сиплое, вязкое. Шиён пугается своих слов. Пока не понимает, что эти слова — не её. — Какие слова? — говорит Шиён, но всё равно — как будто и нет. Бора стоит к ней спиной. — Про то, что не считаю тебя банальной. — Ты поменяла своё мнение? — Да. — Так скоро. Шиён хочет отшутиться, забить. Но её слова выходят сухими и ломкими, как фарфор. Слова Боры не лучше. — Да. — Это плохо? — Я не знаю. — Бора. — Да? — Ты уверена, что не хочешь участвовать в скачках? Вот оно. Шиён переключает тему. Ей становится легче. Тут же просто. Но не душевно. Душевно становится только хуже. У Шиён ощущение, словно она прошлась по лезвию ножа, и все её ступни — в крови. — Что ты имеешь в виду? — Я просто хотела сказать, что, как я уже говорила, — начинает Шиён, делая шаг вперёд. — Я немного разбираюсь в этом. «Там» разбираюсь. Бора, ты… У тебя талант. Шиён понимает, что всё это становится слишком очевидным. Но пока ни она, ни Бора не говорят об этом вслух — у неё остаётся надежда. Бора отходит от лошади, чтобы снова перейти на другую сторону. Грудную клетку Шиён разрывает укол боли и обиды при мысли о том, что она сделала так только потому, что Шиён начала к ней подходить. Теперь Шиён едва видит её — конкретно этот анимал («Нолли», — подсказывает ей мозг) чертовски огромный. Она мало с чем может сравнить, но в голове на секунду мелькает смехотворная мысль о том, что ей самой понадобится какая-нибудь подставка, чтобы сесть верхом. И этот маленький факт добавляет в её убеждение касательно Боры ещё один небольшой, но весомый аргумент. Даже рост Боры буквально идеален для доумптинга. И Шиён не временит высказать ей это, чтобы хоть каким-то мало-мальски серьёзным разговором сбить все эти безнадежные мысли в своей голове. А их надо именно сбить, потому что если её теория касательно их связи была хоть немного реальна, то… Бора может всё это почувствовать. Шиён не хочет этого. Бора ей уже всё сказала. — Я знаю, — говорит Бора спустя минуты молчания. — Я знаю. Где-то в глубине души — да. Но всё моё существо сопротивляется этому. — Что тебя останавливает? — Меня всё останавливает. Шиён, я не хочу об этом говорить сейчас… Если ты настолько серьёзно восприняла свою роль «менеджера», то не стоит. — Я… Я не только поэтому говорю. — А почему тогда? «Потому что я сейчас на грани того, чтобы расплакаться от того, насколько сильно я хочу, чтобы ты была счастлива». Она не говорит этого. — Я… Я не знаю, что ответить. — Я всё поняла. — Бора, постой… — Не надо. — Но просто послушай меня… — Я знаю, что ты скажешь. Мне все это говорят. — Я не «все». — Да, но… Стоп. — Я точно знаю это. — В смысле… Откуда ты можешь знать это? Это только от меня зависит, разве нет? — Я… «Блять». Шиён никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она не знает, что сказать. Как вообще всё это выразить? Как вообще можно объяснить девушке, которая едва знает тебя, что ты, вроде как, заочно влюблена в неё? И что в какой-то момент это заочно превратилось во вполне осязаемое здесь и сейчас, и ты уже ничего не можешь с собой поделать. И ты понятия не имеешь, как тебе быть, что говорить, что чувствовать, а что не стоит; какие рассуждения гнать прочь, а какие оставлять в надежде на то, что они могут когда-нибудь пригодиться. В голове вертится куча мыслей одновременно с всепоглощающим чувством абсолютного словесного вакуума. Бора прерывает её душевные стенания: — Ты об этом хотела поговорить? — Я… Шиён крепко задумывается и сжимает пальцами переносицу. Бора продолжает стоять по ту сторону от лошади, и Шиён уже не уверена в том, что она действительно продолжает своё доселе начатое занятие. От Боры исходит такая мощная аура неопределенности, страха и недосказанности, что Шиён буквально может почувствовать это. В голове мелькает колючая мысль о том, что чувствует сейчас Бора в отношении самой Шиён, и чувствует ли вообще… Она собирается: — Нет, — вздыхает. — Я хотела… Просто провести с тобой время. Немного отдохнуть. Чтобы ты отдохнула… От всего этого. Вот чего я хотела изначально. Прости. Шиён впервые реально начинает осознавать, что она, на самом-то деле, окончательно запуталась. Во всём. Нарастающая неловкость буквально душит. Бора мешкается и поджимает губы, продолжая водить небольшой щеткой по лошади. — Ты… Ты так пугаешь меня, Шиён. И тут Шиён словно ледяной водой окатывает. Откуда-то снизу поднимается такое ужасное ощущение паники, что она едва может совладать с собой. Шиён сжимает собственные кулаки, и ногти практически впиваются в кожу. — Прости. — Я… Я ужасно себя чувствую рядом с тобой. Грудную клетку простреливает боль. — Но одновременно с этим… Я чувствую ещё… что-то другое. Господи. Давай закроем эту тему, пожалуйста. Шиён от облегчения не может даже выдохнуть. И они закрывают. Двери конюшни за собой.***
Солнце уже заходит на посадку, когда они, наконец, выдвигаются. Шиён держит поводья анимала — лошадки по имени Нолли — практически дрожащими руками, но всё было уже больше смущающим, чем неловким. Запыхавшаяся от длительной тренировки Бора не выглядит уставшей — во всяком случае физически — поэтому Шиён несколько успокаивает свои мысли. Они выходят за пределы ипподрома, и Бора тут же ведёт своего коня в сторону бескрайних полей, которые заполоняют всё пространство вокруг и дают воздуху такую непередаваемую лёгкость и теплоту, что Шиён всё никак не может надышаться этим. Лошадь рядом с ней успокаивающе пыхтит и фыркает, пока она ведёт её за собой, и Бора прямо перед ней. Освещаемая закатом, она кажется настолько нереальной, что это едва укладывается в голове. Её светлые волосы отливают почти что золотом. Шиён как никогда в жизни хочет просто взять её за руку и идти подле. Просто… почувствовать тепло её рук. Шиён влюблена в неё. Она знает это, осознаёт это настолько, насколько может, а ещё она понимает, что, возможно, любит сейчас эту Бору куда больше, чем… Укол совести разрывает грудную клетку настолько внезапно, что она даже останавливается. Но Бора уносит её тяжёлые мысли одним лишь вздохом: — Как же хорошо сегодня. И Шиён не может не согласиться. Ей тоже хорошо, но только по-своему — печально, местами с нотками отчаяния, но всё же лучше, чем за долгое, долгое время одиночества и ненависти к себе. Она буквально может почувствовать то, как это нежное, щемящее чувство, которое она испытывает к Боре, исцеляет её загнанную и забитую угрызениями совести душу. — Иногда я просто хочу взять коня и ускакать далеко-далеко отсюда. — Почему не ускачешь? — Мы не в девятнадцатом веке, — усмехается Бора, оглядываясь на неё своей ослепительной улыбкой. Шиён слегка тянет уголки губ вверх в ответ. — Но да, ты права. Я не знаю, что меня останавливает. Дует тёплый, но свежий ветерок, который приводит в движение невысокую траву под их ногами. — Когда-то у меня было такое же чувство… — начинает Шиён тихо, сама не понимая до конца, хочет она, чтобы её услышали, или же нет. Но всё же продолжает: — А потом я встретила лучших людей своей жизни. И это буквально пригвоздило меня к месту. — Жалеешь? — Не то чтобы… — отвечает она, опуская взгляд на желтоватую траву внизу. Топот копыт мерным стуком доносится до неё. — Нет. Не жалею. Но это очень сильно повлияло на всю мою дальнейшую жизнь. Бора останавливается на мгновение, чтобы замереть и произнести: — Расскажешь? Шиён теряется. Что она может рассказать? Она может рассказать про Минджи. Что-то о том, что она — её лучшая подруга до скончания веков. Как они встретились, как возненавидели друг друга поначалу… Как часто Минджи «пропадала», и как часто Шиён думала о том, что она осталась в этом мире совсем-совсем одна, пока не встретила… Пока не встретила. Нет, Шиён не может Боре этого рассказать. Все дороги её жизни неизбежно ведут к одному. К ней же. — Как-нибудь в другой раз. — Не хочешь откровенничать? — игриво щурится на неё Бора, дожидаясь, пока Шиён поравняется с ней. — Не хочу… Рассказывать это тебе. — Оу, — тут же меняется её лицо. — Понятно. — Нет, — тут опровергает Шиён. — Ты не так поняла… Наверное. Не хочу рассказывать, потому что не хочу, чтобы ты грустила. Бора делает такое выражение лица, словно вот-вот покраснеет от смущения, но, даже если бы она могла, ей каким-то чудом удается подавить в себе этот порыв, и Шиён не видит реальной реакции на свои слова. — С чего ты взяла, что я буду? — Поверь мне, — продолжает Шиён, вновь опуская голову. — Ты будешь. Бора нервно усмехается: — Именно это я и имела в виду, когда сказала, что ты пугаешь меня. Шиён снова замирает, но на этот раз это не остаётся незамеченным, ибо они идут совсем рядом друг к другу. Она открывает было рот, чтобы сказать очередную глупость, но Бора перебивает её мысли, продолжив: — Ты так ведёшь себя, как будто знаешь обо мне буквально всё, — начинает Бора объяснять, но продолжает идти дальше. И Шиён благодарна ей за то, что она не остановилась на самом деле, ибо без движения всё было бы ещё более неловким. — Но ты не можешь знать обо мне всё. Это просто невозможно. Именно поэтому оно и не поддается никакому объяснению. — Что? — Да всё. Ирония в том, что порой у меня такое чувство, как будто ты знаешь меня лучше, чем я сама себя знаю. В том смысле, что ты говоришь всякие странные вещи, исчезаешь, а потом проходит время, и я понимаю… И я понимаю, что ты была права. И так почти каждый раз. Шиён замирает. Бора продолжает со вздохом: — Именно это я имела в виду, когда говорила, что ты пугаешь меня. Я говорила об этом. Да я даже сейчас могу сказать, что никто не знает меня лучше, чем Гахён, но дело в том, что Гахён, она… Она человек. И она ошибается. И на мой счёт ошибается. А тут появляешься ты, словно ты ангел, спустившийся с небес, чтобы помочь мне, и я просто… Шиён понимает, что Бора — она делает то же самое. Бора рассказывает ей. Шиён вдруг так ясно понимает это, и её ладони начинают дрожать, и она чувствует истерику у себя в груди, и хочет сделать с этим что-нибудь, но у неё не хватает духу. Как будто она бежит за ней, но не может догнать. — Бора… — И я просто… Я в панике. Я благодарна, но я не могу объяснить себе этого, и это пугает меня… — Постой… — …До такой степени, что порой я хочу, чтобы ты больше не появлялась, — упорно идёт Бора вперёд, уже не замечая, что Шиён отстала от неё и едва заставляет себя шевелить ногами. — Но вот ты здесь, и я не могу сказать, что я расстроена, я наоборот… Чувствую облегчение? — Блять. Это вырывается из Шиён так отчетливо и так честно, что Бора останавливается в ту же секунду, с лёгким испугом и ожиданием глядя на неё. Она держит в своих руках поводья, и Шиён старается игнорировать тот факт, что её руки тоже дрожат. Да и сама Шиён практически вся дрожит, она стоит, то открывая, то закрывая свой рот, не зная, что сказать, ибо оно так и вертится на языке, и небольшое, совсем крохотное усилие, или наоборот — расслабленность — даст всему волю, и будь, что будет, и она просто… — Шиён? — Я… — М?.. — Я… Бора. — Ты… Что-то случилось? Тебе нехорошо? — Нет, я… Бора, я… — Эй, всё в порядке… — Я просто… Я так… — Что? Что случилось? — Я так… Так сильно… Я… Она едва заставляет себя поднять взгляд и посмотреть на Бору. И то, что она видит перед собой, заставляет её передумать. Бора стоит прямо перед ней — считанные метры между — и Шиён кажется таким простым сказать то самое заветное, что в ней есть, но вот она глядит на неё, и понимает, что не может. Как она может сделать это? Это жестоко. Это жестоко и ужасно, и она не хочет рушить ей жизнь, она даже не понимает, как именно может разрушить её, если скажет, но это всё равно выше её сил. — Я просто… Бора выжидающе глядит на неё. И Шиён так надеется увидеть в её глазах хоть каплю ожидания, или намёка на что-нибудь, но… Но Шиён не видит этого. — Я просто вдруг поняла, что не смогу покататься с тобой, — выдавливает она из себя, тут же краснея от стыда за собственную ложь. В глазах Боры проскальзывает то ли облегчение, то ли разочарование. — Я боюсь… Лошадей. Я вдруг поняла это, когда Нолли повела поводья чуть в сторону. Бора вздыхает почти что обречённо, но тут же натягивает на лицо лёгкую усмешку: — И ты молчала? — Я не знала, как сказать. Мне было… Неловко. — Это нормально — бояться лошадей. — Я не боюсь, то есть, я боюсь, но для меня… — Бояться чего-то — нормально, Шиён. Шиён замирает. Грудную клетку жжёт. — Так ты… Всё это время, — Шиён пространно проводит рукой по воздуху вокруг себя. — Тренировалась? Бора улыбается и фыркает, качая головой. Она держит Хорайзона чуть позади себя, так что Шиён становится ещё более неловко — две пары невероятно внимательных глаз сверлят её взглядом, пока она стоит, переминаясь, и не знает, что сказать. Она ощущает в грудной клетке буквально физическую боль, невыносимое жжение чувств, она так сильно влюблена в неё, и она не может ничего сказать. Ей хочется, хочется почти что до слёз, но язык не поворачивается. — Ну почти, — отвечает Бора. — Ты уже встречалась с этой… Хан? Хуан? Я запуталась, как её зовут. — Никудышный из тебя менеджер, Шиён. — В смысле? — Ну, в тот раз ты сказала ей, что ты мой менеджер, а сама не помнишь, как её зовут, — поясняет Бора, приближаясь к ней. — Нет, я ещё не встречалась с ней. Пятница только завтра. Её влажные от пота волосы уже давно высохли и теперь пушатся на ветру. Она оглядывает Шиён с ног до головы, чуть закусив губу, и продолжает: — Тебе не холодно? — Мне? — удивляется Шиён, осматривая себя. Её черные ботинки все в пыли, и голые лодыжки щекочет желтая трава. — Вроде нет. — Тогда пойдём, — заключает Бора и… Протягивает ей руку. — Я хочу тебе кое-что показать. Шиён уставилась на её маленькую ладошку, как будто первый раз в жизни увидела что-то подобное. Её бросает в жар. Бора держит руку вытянутой, и у Шиён от волнения сжимает грудную клетку. Она собирается… Взять её за руку? Взять её за руку и пойти куда-то, что-то показывать? Сейчас, когда вокруг — вечер, закат, романтика? Когда Шиён так тошно от того, насколько сильно она хочет сделать уже хоть что-нибудь? — Шиён. — Д-да? — Давай же. — Что давать? Бора усмехается, посмотрев на неё своими хитрыми глазами. — Поводья. Ах, вот оно что. Шиён же только что сказала ей, что якобы боится лошадей. Ей становится куда более неловко, чем прежде. Шиён неохотно протягивает ей кожаную веревку. Бора берёт поводья Нолли, и Хорайзон фыркает, когда кобыла становится по другую руку от Боры. — А ты о чём подумала? — спрашивает её Бора, искоса поглядывая на её бледное лицо. Шиён чувствует себя так, словно она на допросе. Теперь три пары внимательных глаз сверлят дырку у неё во лбу, и она заламывает руки за спину. — Ни о чём? — Я видела удивление на твоём лице. — Удивление? Не понимаю, о чём ты, — Шиён понимает, что ей срочно нужно как-то себя спасти, но проблема заключается в том, что она понятия не имеет, как. Поэтому она решает действовать инстинктивно и атаковать первой. — Просто ты выглядела так, словно хочешь взять меня за руку, Бора. Бора мгновенно вспыхивает. Шиён успевает уловить перемену в её лице до того, как Бора открывает рот, чтобы оправдаться: — Я не… Н-нет, — паникует она. — А ты что… Хотела бы? — Хотела бы я, чтобы ты взяла меня за руку? — Да. — Ну, — да, Боже. Чертовски сильно. — Это было бы странно, но я не имела бы ничего против. — Неужели?.. Каждый раз, когда Шиён удаётся переиграть Бору в их непонятной игре, отдаленно напоминающей флирт, она чувствует себя так, словно способна на всё. И вот сейчас она подходит к Боре настолько близко, насколько это было возможно с точки зрения элементарного понимания личного пространства. — Правда, — подтверждает Шиён, подходя к ней ещё ближе. В ней откуда-то взрывается уверенность. — Но, к сожалению, уже слишком поздно. — Поздно? — Моё место заняла прекрасная леди, — поясняет она, глядя на Нолли. Бора нервно сглатывает. — Не думаю, что я смогла бы тягаться с ней. — Мне кажется, ты себя недооцениваешь. — Возможно, — соглашается Шиён и протягивает руку, чтобы положить её кобыле на нос. Из-за того, что Шиён внезапно шевелится, Бора дёргается от неожиданности в считанных сантиметрах от неё. — Но дамам надо уступать, как ты считаешь? Бора не находит, что ответить. Шиён продолжает стоять вплотную к Боре, поглаживая свою бывшую спутницу — Нолли — и изо всех делая вид, что она здесь только для этого. Краем глаза Шиён видит, как Бора продолжает сверлить её взглядом, и какое красное у неё лицо. Вокруг них бесконечное жёлтое поле, и где-то вдалеке совсем маленькими рядочками виднеются зелёные кучки деревьев. Уходящее солнце окрашивает воздух в какой-то тепло-розовый оттенок, и оттого щёки Боры кажутся ещё более красными, чем, возможно, есть на самом деле. — Бора. — А?.. — Можешь вернуть мне поводья. — Но… Ты же… — Всё нормально. Просто дай мне их. Бора послушно, но крайне непослушными руками передаёт Шиён поводья Нолли. Кобыла смотрит на неё каким-то заинтересованным взглядом и слегка фыркает. Шиён подпрыгивает, и это чуть не сокрушает всю её уверенность, но она сдерживается. А потом берёт Бору за руку. Бора вздрагивает. Шиён чувствует, какие горячие и влажные у неё ладони. Её собственные ладони кажутся Шиён какими-то некрасиво холодными. Но при этом Шиён сама вся горит. Её волнами окутывает какое-то тянущее ощущение, и она чувствует, как часто бьётся собственное сердце, и как сильно ей хочется пить. Она держит Бору за руку. Бору. За руку. Шиён едва сдерживается от того, чтобы не заплакать. В горле пересыхает. Наступающая неловкость уже начинает давить на голову, поэтому она чуть оборачивается на Бору, улыбается и говорит: — Ну так, что ты там хотела мне показать? Бора едва поднимает на неё глаза, не в силах оторваться от их скрепленных ладоней. Она словно раздумывает, насколько это уместно, насколько это нормально? И Шиён на мгновение пугается, что Бора передумает и отдернет руку. Но она ничего не делает. — П-пойдём, — заикается Бора. — Я собираюсь показать тебе кое-что очень красивое. Шиён едва сдерживается, чтобы не сказать ей в ответ что-то вроде: «Не думаю, что я когда-нибудь увижу что-нибудь, что будет более прекрасным, чем ты». — Далеко нам идти? — Не очень. Ты всё-таки устала, — делает вывод Бора, пока они тихо-мирно двигаются дальше по полям. — Мы можем поехать верхом. — Нет. Мы пойдём пешком. Шиён не горит желанием отпускать руку Боры, особенно сейчас, когда такая близость — единственное средство, единственная возможность выразить всё, что она чувствует. Она будто бы хочет через это неловкое и смущающее прикосновение передать Боре всю свою любовь. Шиён понятия не имеет, чувствует ли это Бора, но что-то в глубине души подсказывает ей, что да — чувствует. Через их скрепленные руки словно проходит сильная, неведомая энергия, и Шиён едва не плачет от того, насколько давно она этого не чувствовала. Но у этой силы другой характер, не такой, каким она его знала когда-то; эта энергия яркая, жёлтая, как трава под ногами, живая, бьющаяся невидимым потоком; сильная, но не раскрывшаяся до конца, приберегающая свою мощь для будущих времён. Эта энергия проходит словно через их руки, наполняя грудную клетку нежным, трепещущим чувством, которое невозможно окрестить ни смущением, ни любовью, ни чем бы то ни было. Это словно чувство безграничного счастья, настолько мощного, что тебе хочется плакать, когда ты его чувствуешь. И Шиён хочется плакать. Она почти плачет, но вместо этого просто сжимает руку Боры чуть сильнее, крепче, чем до этого. И Бора сжимает её руку в ответ.***
Спустя около часа блужданий они, наконец, добираются до места. Шиён чувствует себя пьяной — честно-честно — она опьянена всей ситуацией настолько, что едва переставляет ноги. Вечернее, но всё такое же горячущее солнце греет ей коленки, и она думает, что они подкашиваются из-за этого; вся её ладонь уже горячая — согретая рукой Боры — влажная и скользкая, но Бора не отпускает её руку, как и сама Шиён не находит в себе силы отпустить её. Они слушают шелест ветра и лёгкое постукивание копыт Хорайзона и Нолли, которые идут по обе стороны от них. Шиён в рот и в нос постоянно попадают отросшие волосы, но она не может ничего с этим сделать — обе её руки заняты, и она не чувствует себя в состоянии освободить хоть одну из них. В её груди растёт и силится чувство подступающего счастья. Бора улыбается, и Шиён не видит этого, но чувствует; они близки и откровенны друг с другом сейчас больше, чем когда-либо, и Шиён до покалывания в кончиках пальцев хочет её поцеловать. Единственное, ради чего она бы сейчас освободила свои руки — это для того, чтобы взять в них лицо Боры и прикоснуться к её губам своими. Когда к переливам ветра добавляется ещё и шум воды, Шиён думает, что ей кажется. Но ей не кажется. Бора выводит её сквозь жёлтые поля сначала в небольшую рощу, и у Шиён шею сводит от того, как часто она крутит головой из стороны в сторону, силясь рассмотреть каждое дерево. У неё перехватывает дух. Она никогда в жизни не видела деревья так близко, так много, такими настоящими и живыми. А потом она видит её. Воду. Они останавливаются на обрыве, и Шиён замечает чуть вдалеке небольшую стену, похожую на дамбу, и где-то по этой стене пролетают туда-сюда редкие, но шумные автомобили. А перед ней водоем, не сильно большой, но и не маленький; однако Шиён он кажется целым морем. Она никогда в жизни не видела ничего, кроме океана. Океан был токсичным и опасным, и к нему запрещалось приближаться; именно поэтому сейчас, когда Бора отпустила поводя Хорайзона, сделала шаг вперед, чтобы спуститься вниз, и потянула её за собой — Шиён вросла в землю, как вкопанная, и поспешила остановить её. — Что такое? — волнуется Бора. На её лице отпечатывается нечто, похожее на страх и разочарование, и она вглядывается в Шиён своими внимательными голубыми глазами, полными надежды. — Ты уверена, что нам можно? Бора теряется. Шиён чувствует, как хватка на её руке слабеет под натиском сомнений, поэтому она сжимает руку Боры сильнее сама. — Я не знаю… — С этой водой всё в порядке? — Я думаю, да?.. Раньше я здесь купалась. Она, конечно, пахнет так себе, но с ней всё хорошо. Пиявок нет. — Пиявок? — Да… Это такие… Маленькие штучки. Они чёрные. Впиваются тебе в кожу и пьют твою кровь. Не особо опасные, но противные. «Прям как Юхён», — усмехается Шиён. Она бы поспорила, конечно, с утверждением про «маленькие» и «не особо опасные», но ей всё равно становится смешно, и она слегка хихикает. — Что такое? — тут же интересуется Бора. — Ничего, — выдыхает Шиён. — Просто вспомнила про одну свою знакомую. Она, конечно, не маленькая, но чёрная и высасывает из тебя всю кровь. Похожа на пиявку. Бора тоже улыбается. — Да, у нас так и говорят. Таких людей и называют пиявками. — Это так забавно. — Да, — соглашается Бора и отводит взгляд на воду. — Мы пойдем вниз?.. Шиён всё ещё в сомнении. Её пугает такое количество воды. Она привыкла жить в песке с мыслью о том, что приближение к воде — опасно, а потому ей кажется, что если она подойдет ближе, то размокнет под влиянием влаги и превратится в маленькую сырую кучку. — Я… Мне некомфортно, Бора. И до неё доходит, как это звучит, только после того, как глаза Боры на секунду расширяются в испуге и она отпускает её руку окончательно. — Ты могла бы… — она не договаривает, но Шиён и без продолжения слышит расстроенные нотки её голоса. — Нет-нет, стой, Бора, — тут же суетится она. Шиён хочет было рвануть к ней вниз, но вовремя вспоминает, что прямо за ней еще и Нолли, которую не факт, что можно бросить без контроля. Поэтому сначала она отходит в сторону и привязывает лошадь к дереву, надеясь, что она никуда не денется. — Я не это имела в виду. — Да ничего страшного. — Нет, Бора. Стой. Она копошится. — Я… Я боюсь воды, Бора. — Но мы ведь уже… — Да, я помню. Но это другая вода. Она дикая. Я боюсь, что что-нибудь случится. Она не договаривает — «с тобой». — Но я ведь сказала тебе, что я купалась здесь раньше?.. — Я понимаю. — И мы уже были на Лоуэлл… — Я знаю. — Что не так? — Я не знаю. Шиён берёт её за руку снова, и Бора вздрагивает в неуверенности. — Там были другие люди. А тут никого нет. Это плохой знак. И… Шиён чувствует себя неловко, освещаемая всем этим розовым закатом в такой романтике, несшая при этом такую чушь. — У нас нет воды. Только океан. Но океан отравлен. К нему нельзя приближаться. Поэтому я привыкла, что открытая вода в природе — это опасно. Но я верю тебе, что это не опасно. Просто… Дай мне немного времени. Шиён набирает в грудь воздуха. Она медленно вдыхает и выдыхает, глядя на воду где-то внизу, и старается не смотреть на Бору. Уж очень сильно ей неловко; и её ладони потеют всё больше и больше с каждой секундой, и каждую секунду по спине пробегает холодная дрожь при мысли о том, что Бора вот-вот может отпустить её. Шиён не нужна рука Боры для того, чтобы набраться смелости спуститься к воде. Шиён нужна рука Боры, чтобы набраться смелости в принципе. На всё. Она уже вся взмокла. На улице жарко, но не так душно, как днём; однако теплый вечерний воздух всё равно будто бы душит её. В желудке зарождается и разрастается беспокойство. Шиён хочется сделать шаг назад, но такой маленький, чтобы Бора не заметила. Чтобы Бора будто бы даже замерла вот так, с протянутой вперед рукой, с отвернутой в сторону заката головой, на ступень ниже. А Шиён бы тихонько, спокойно, грустно и жалко ушла в сторону, и больше никогда не вернулась. Бора отпускает совсем руку и тяжело вздыхает. Шиён чувствует себя так, словно в эту же самую секунду теряет абсолютно всё. Шиён знает, что это — день, когда ей не хватило смелости. Когда она (в очередной раз) не смогла.***
У Шиён угрюмое «завтра» Боры громовым раскатом по венам проходится. Они возвращаются к ипподрому. А завтра это — неминуемо приближается, заходясь разгоряченным некогда солнцем за горизонт. Оно уже не такое тёплое, скорее блёклое, ярко-белое пятно на красном мареве заката; пятно, быстро, стремительно и вместе с тем робко приближающееся к горизонту — таким Шиён видит солнце впервые. Путь они проделывают, почему-то, в тишине, и Шиён немного (совсем чуть-чуть) ненавидит себя за то, что провалила прогулку. Она кажется ей проваленной, и она считает, что у неё на это мнение существует буквально миллион с хвостиком оснований — и всё от недосказанных слов, неозвученных мыслей и загнанных в тупик чувств. И «завтра» это — бесконечно повторённое со страхом — заседает в голове напрочь. А всё потому, что завтра — встреча с Хуан, встреча с ней, Хан Дон, которая, возможно, вероятно, скорее всего — определит всю судьбу Боры. И та боится. И Шиён боится вместе с ней. Но боится не за то, за что боится сама Бора — Бора в данном случае боится приземлённо, несколько глупо и зря. А Шиён боится действительно остервенело, до дрожи в коленях, до всего. Потому что «завтра» это вот-вот наступит. И завтра — она чувствует — она останется здесь. И не окажется, не переметнётся, а именно так — никуда не денется. Воздух её душит, и когда Бора закрывает со скрипом гнетущим огромные деревянные ворота конюшни — Шиён сглатывает с трудом. Потому что она останется здесь (чувствует), Минджи останется там — Юхён, чтоб она провалилась, тоже — и всё это будет снова казаться (уже кажется) чем-то другим, левым, совершенно не нужным, происходящим не с ней, не сейчас, не когда-либо. А Бора будет здесь тоже, и Шиён опять подавится своими словами, и опять ничего не скажет, и будет боязно коситься на свою ногу, куда-то в бедро, стараясь справиться с желанием схватиться ладонями, и будет думать о том, что где-то там у неё на ноге — руках, жизни — кровь, а здесь у неё ничего. Ей некуда будет сбежать. И ничего это отпечатывается в груди несколько обреченным: — Куда мы сейчас? Бора спрашивает её осторожно, словно боится спугнуть (Шиён хочется так думать). Шиён ничего не сказала с тех пор, как отпустила её руку там и не зашла дальше, и как Бора молчаливо проглотила обиду и, возможно, разочарование. Как поднялась обратно, взяла Хорайзона за поводья и повела Шиён и Нолли (обеих — инстинктивно) за собой. Шиён титанические усилия прикладывает, чтобы спрятать сухость в горле и влажность в глазах. — Я не знаю. Она знает, что Бора спросит. Что Бора хочет спросить. Однако не знает то, насколько много. — Я не знаю, когда я обратно. Я не чувствую пока. Мне кажется… — она мнётся неуверенно, глядя Боре внимательно в глаза. — Мне кажется, я сегодня никуда. Я не знаю, как быть. У Боры в волосах играют последние лучики солнца. А потом солнце играет на её лице — это случилось, когда она улыбнулась. — Ты сегодня не «никуда», Шиён, — заверяет Бора, но ближе не подходит. Не подходит. Стоит там — около ворот. И солнце уже высоко так, настолько, что его нет. А Бора есть. Бора есть, и она не подходит. А Шиён нет. Как будто нет. — Ты сегодня — с кем. Со мной. Шиён смотрит на неё, и вот-вот заплачет. Она постоянно плачет — она знает. Но Бора сейчас отчего-то такая добрая, и ласковая, уставшая — стоит перед ней, и глаза её полупустые, брови — прямые, чуть вытянутые вверх, и острый кончик носа, и губы, и рот, которым она улыбается немного — и руки, забитые, покрытые мурашками, спрятанные в карманах джинсов — и всё вот это. Шиён делает шаг. Второй. Сердце пропускает удар. (Ещё раз). И снова. У неё грудь дрожит и сердце заходится. Сейчас выпрыгнет. Руки дрожат. Влажные. Но уже — не жарко. Тепло. — Бора. Говорит она это тихо, даже не уверена, что сама слышала. Бора — подавно. Но Бора смотрит на неё внимательно. — Да? Я люблю тебя. Она почти говорит. Слова уже — готовы сорваться с её губ. Но она не может. Она боится. Она испортит. (Испортит — непременно). Я люблю тебя. Одно усилие. Всего. Я хочу тебя. Поцеловать. Шиён близко. Оттого Бора сразу — чуть-чуть низко. Пожалуйста. — Можно? Шиён сглатывает гулко и понимает, что сама не знает — можно или нет. И даже если Бора вдруг скажет какое-то — она не знает, какое — «да», Шиён не сможет понять, не поймет, можно или нет. Как же она была бы счастлива (и благодарна, благодарна, благодарна, безмерно, счастлива), если бы Бора сделала что-нибудь тоже. И Бора делает. Шаг. Последний. (Возможно). У Шиён в лёгких — пропасть. Бора берёт её за руку. Теперь. Ошибка — за край футболки. В самом низу. Где-то там, где шорты. Где, возможно, рана на бедре. — Пойдём, Шиён. У Шиён жжёт грудь. «Я люблю тебя». Хочется. Хочется. Колется. «Я люблю тебя», — говорит она мысленно. И к этому «люблю» прибавляется крепкое «долго». «Давно» «Люблю». «Тебя». — Куда? Она глупо спрашивает. Глотает слюну. Часто. Смотрит на Бору. У Боры взгляд — изможденный, но тёплый. А на улице уже — холод. — Домой. — Домой? Смотрит вниз — как она теребит пальцами своими край белой футболки её. (Не её же — её). — Домой, Шиён. «Домой», — повторяется в голове. И вот это её «домой» — хуже всего. Хуже «люблю», «хочу», «скучаю». Потому что домой — это навсегда.