***
Они едут чертовски долго. Шиён без Боры под боком чувствует себя невероятно одинокой в гигантском пикапе Гахён. Сначала Шиён думала, что они поедут туда же, куда ездили всегда — на ипподром, на котором тренировалась Бора. Но стоило им выехать из бара, как они повернули не налево, а направо, и исколесили, по ощущениям, уже всё Бойсе. Шиён даже увидела дом Юхён, в котором когда-то чертовски давно была вечеринка. И когда они доезжают до места назначения, Шиён выходит из машины в ещё большей панике. Вокруг слишком много людей. Они с Гахён протискиваются сквозь какую-то ограду, которая почему-то прокручивается вокруг себя. Шиён хватается за треугольник перехода и еле заставляет себя стоять на ногах. Гахён идёт чуть впереди неё и всё время оборачивается. Шиён так тяжело делать каждый новый шаг, что она на грани попросить Гахён взять её под руку и помочь пройти весь этот ад. Но ей придает сил толпа. Шиён разглядывает женщин и мужчин. Каждая девушка и даже дама в возрасте вокруг неё одета в красивое платье, с кучей каких-то украшений из ткани со множеством завитушек и дырочек; на голове каждой из них — небольшая шляпка. Шиён невольно сравнивает себя и Гахён с ними со всеми, и если Гахён выглядит хотя бы приближенно вписывающейся (Шиён уже успела заметить несколько женщин, которые тоже одеты в костюм, похожий на тот, что на Гахён), то сама Шиён — не вписывается от слова совсем. Она одета точно так же, как тот мужчина с усами чуть справа от неё, и почти так же, как парень, стоящий возле стены. Они идут под какой-то небольшой аркой, по какому-то тоннелю — и Шиён видит в конце свет. И ограждение трека. Шиён знает, что они на ипподроме. Но мир заваливается в сторону при каждом новом шаге, и поэтому у неё такое чувство, как будто она всё ещё спит. Когда они выходят на свет, солнце тут же ударяет по больным глазам с каким-то особым усердием. Гахён оборачивается на неё и ставит ладонь домиком над своим лбом. — Всё ок? — спрашивает она, уворачиваясь от проходящих мимо людей. — Нормально, — почти не врёт Шиён. Она тактично умалчивает о том, что ей жарко настолько, что пот скопился по всему телу и по ощущениям уже точно пропитал брюки; и о том, что ей всё время хочется опустить взгляд на бедро, чтобы проверить — влага, которую она чувствует, это просто пот или же выступившая из раны кровь? Но крови пока не видно, хотя боль чувствуется, и брюки всё такие же огромные и серые. — Точно? — уточняет Гахён, и Шиён как-то не по себе от того, какой серьёзной и собранной она выглядит. — Точно. Только мне жарко. Очень. Гахён, наконец, расслабленно усмехается: — Мне тоже. У тебя хотя бы костюм гигантский. Ну, продувает, все дела… — А почему он такой? — пользуется Шиён возможностью озвучить свои отличия. — Все девушки вокруг не в таких… — Потому что это… — Гахён запинается и замолкает на секунду. — Это костюм её отца. — Отца Боры? — Да, — подтверждает Гахён. Поджимает губы. Глядит сочувственно. Шиён совсем не нравится её взгляд. — Что-то не так? — Всё норм, просто, понимаешь, он… — вздыхает Гахён и пожимает плечами. — Это… Похоронный костюм. Шиён бросает в дрожь. Что-то внутри подрывается и с грохотом валится вниз. Ей вдруг моментально становится холодно. — Его в нем… Хоронили? — Не-е-ет, — тут же вскрикивает Гахён, подходя к ней и расправляя плечи. — Его купили для этого. Но по итогу он его так ни разу и не надел. Его хоронили уже… В жокейской форме. Всё нормально. Просто это как-то… — Стрёмно… — заканчивает за неё Шиён. — Да… — соглашается Гахён и снова закусывает губу. — Это пиздец стрёмно. Но другого варианта не было, видимо. Тебя бы сюда просто не пустили в обычном прикиде. Шиён прямо чувствует по голосу, что Гахён оправдывается. Но Шиён не совсем понимает — за что? Да, она совершенно точно понимает, что надевать похоронный костюм — в её случае особенно — это очень плохая идея и очень жуткий знак. Но также Шиён понимает, что это всего лишь костюм. Её пропуск на ипподром. Её пропуск к Боре. Шиён бы что угодно надела на себя, лишь бы дойти до неё. Так что она давит из себя лёгкую улыбку и заверяет Гахён: — Всё нормально. Он же его так и не надел. — Да, не надел, — соглашается Гахён. Она оборачивается назад всего на секунду. — Пойдём. Нам надо дойти до раздевалки как можно быстрее, чтобы потом успеть вернуться на трибуну. — До раздевалки?.. Мы пойдём к Боре? — Прямо к Боре нас не пустят, но да. Мне надо встретиться с батей, он должен быть где-то около… — говорит Гахён и внезапно замолкает, вглядываясь куда-то Шиён за спину. — А, вот он. Шиён оборачивается и видит то, как из толпы выплывает мужчина. Гахён почти мгновенно срывается с места и подбегает к нему. Шиён впервые видит отца Гахён. Она оценивает его несколько критически; пожалуй, даже слишком — как-то уж больно усердно разглядывает и оценивает рост, телосложение и прикидывает вес. Шиён сама не знает, зачем ей эта информация, и спихивает своё наваждение на угнетающую жару, давящий теплом и элегантностью костюм и всю суетливую обстановку вокруг. Она смотрит на то, как Гахён крутится вокруг, словно маленький пятилетний ребёнок, а сам мужчина стоит, не шелохнувшись, и улыбается лишь едва-едва — так, что даже нельзя сказать, улыбка это или же у него просто выражение лица такое. И выглядит он как-то чересчур правильно, как-то… Шиён не может подобрать слов. Но Шиён точно знает, что не оценила бы его ухоженный и цельный в своей красоте облик, если бы не покрытые шрамами сухие ладони. Шиён смотрит на свои руки и проводит между ними ненужную параллель: они оба знают о том, что такое — тяжелая работа. И когда он и Гахён возвращаются к ней, Шиён чувствует поселившееся в груди расположение. Мужчина точно так же оглядывает саму Шиён, и она едва сглатывает внезапно вставший поперек горла ком волнения. — Хороший костюм, — говорит он приветливо, но без улыбки. — Гахён, познакомишь? Гахён тут же выпрыгивает в пространство между ними и разводит руками: — Шиён, это папа, папа, это Шиён. Мужчина протягивает ей руку, и Шиён отвечает с лёгким опозданием. — Можешь звать меня просто мистер Ли, — пожимает руку он и оборачивается на Гахён. — Твоя девушка? Шиён едва не падает. Она жмёт ему руку, а сама косится на Гахён в какой-то истерике. Сама Гахён выглядит не лучше. — Нет! — вопит Гахён как-то чересчур визгливо. — Что это, нахрен, за вопросы вообще? — Не ругайся, — говорит он ей. Шиён простреливает нервный смешок. — Я не ругаюсь. — Тогда что за нахрен было это «нахрен»? — Перестань! — пищит Гахён и прыгает на месте. Шиён смотрит на её отца, и наконец видит то, что даёт ей понять: они точно близкие родственники. Он смотрит на свою дочь таким взглядом, каким обычно сама Гахён смотрит на Шиён и Бору, когда ей хочется ляпнуть что-нибудь ехидненькое. — Но у тебя же есть девушка, — продолжает он. Бедная Гахён почти что скрутилась в трубочку от его комментариев. Шиён впервые совершенно искренне улыбается: её так веселит наблюдать за тем, как кто-то умудряется вбивать Гахён в краску. Они продолжают разговаривать так, словно Шиён не стоит рядом и не наблюдает весь диалог воочию. — Нету у меня никакой девушки! А даже если бы была, то это точно не Шиён, папа! — Почему нет? — Потому что Шиён девушка Боры. И тут лицо её отца вытягивается в каком-то знающем понимании. Он глядит на Шиён пару мгновений, прежде чем говорит: — Так вот почему на ней его костюм. И вся атмосфера тут же рушится. Шиён начинает подташнивать и она боится открыть рот. Они стоят в тишине несколько томительных секунд, в которых Гахён потупила взгляд и нервно ковырялась носком ботинка в песке. У Шиён ощущение, что она должна что-то сказать. Как-то дополнить разговор. Но у неё в голове крутится только «на ней его костюм» и «девушка Боры», и Шиён не знает, что из этого убивает её больше всего. Шиён не знает, девушка ли она Боре вообще. Особенно, после всего, что случилось. И когда Гахён снова внезапно подрывается с места и убегает куда-то, когда её отец вскидывает удивленно брови и следует за ней, Шиён оборачивается тоже. И Шиён видит Бору. Видит то, как мило, но слегка нервно она беседует с Хан Дон и подбежавшей к ним только что Гахён. Они стоят возле какого-то ограждения чуть поодаль и разговаривают тоже через него. Бора уже в жокейской красно-белой форме. В её руках какая-то палочка и шлем с очками. Шиён хочется подойти и поговорить с ней. Сказать что-нибудь. Что угодно. Но Шиён не чувствует себя в состоянии сказать ей что-либо путное; Шиён не чувствует себя в состоянии говорить вообще. У неё ощущение, что она уже сказала ей все слова, которые только могла сказать, и что она только и делает, что повторяется, повторяется, снова и снова — продолжает выдавливать из себя эти бессмысленные для Боры фразы, например, «я люблю тебя». Но Шиён всё равно хочется продолжать говорить ей это, несмотря ни на что. Шиён больше нечего ей сказать. Потому что то, что она говорит — чистая правда. Она делает в сторону Боры первые шаги, и её ноги внезапно ватные. Шиён чувствует себя неподъемным мешком с песком, который волочит за собой какая-то неведомая сила. Вокруг шумно и невыносимо жарко. Шиён идёт к ним медленно и видит, что они разговаривают. Что Хан Дон практически не улыбается, а Бора только молча кивает в ответ. Шиён слышит отголоски их разговора только тогда, когда подходит и останавливается всего в нескольких шагах. — Постарайся прийти в первой десятке, — слышит она голос Дон. — Хорайзон, объективно, самая лучшая лошадь на треке. Но ему всё равно будет трудно. — Главное, чтобы он зашёл в стартовые ворота, — говорит отец Гахён. Шиён видит, как Бора в тихом ужасе распахивает глаза. — Да, я знаю о вашей истории с воротами. И пока что это единственное, что меня волнует. — И почему я ничего об этом не знаю? — усмехается Дон, но как-то недовольно. — Сейчас это уже не имеет значения. — Конкуренты серьёзные, — вставляет комментарий Гахён. Шиён буквально видит то, как аура нервозности вокруг Боры сменилась на внезапно вспыхнувший гнев. Бора смотрит на Гахён бешеным и полным негодования взглядом, прежде чем процедить: — И твоя девушка первая из них всех. Шиён продолжает стоять чуть поодаль и игнорировать жгучее желание подойти к Боре и взять её за руку. Забрать себе всю её панику и злобу. Но Бора даже не смотрит на неё, и из-за этого Шиён чувствует такую адскую боль в груди, что не в силах сдвинуться с места. — Она мне не девушка. И даже Шиён понимает, что это — было лишним. Она буквально видит то, как Бора вот-вот взорвётся праведным гневом, но её прерывает чей-то посторонний голос. — Дорогие любители конных скачек, мы приветствуем вас на открытии сезона на ипподроме Лэс Бойс Парк! Сегодня мэйден клейминг обещает быть воистину легендарным для Айдахо… Шиён в панике оглядывается по сторонам и не может найти источник звука. Это говорит не кто-то рядом с ней и даже не люди, которые ходят вокруг. Спустя секунду она видит вспыхнувший где-то вдали экран, на котором появляются фотографии лошадей и имена. Шиён вдруг вспоминает, что на Арене был точно такой же экран и точно такой же голос, доносящийся из ниоткуда, призванный вселить в неё ещё больше ужаса, чем она испытывала и без того. Она смотрит на Бору и видит неестественную бледность, отпечатавшуюся у неё на лице. Даже её губы кажутся блеклыми и совершенно сухими, и Шиён снова хочется что-то сделать с этим. Но она боится посмотреть на неё и столкнуться с ней взглядами. Не то чтобы подойти и… — …мы приветствуем как дебютантов, так и бывалых жокеев! Сегодня каждый из нас может иметь удовольствие увидеть своими глазами то, как легенда всего Бойсе и даже, не побоюсь этого слова, всего Айдахо Ким Юхён выступит на двухлетке Стэрри Найт! И когда Шиён слышит это, её лицо становится бледным тоже. Она вдруг понимает всё. Весь разговор, который только что слышала. Пафосная речь комментатора заставляет её злиться и паниковать ещё больше. — Также сегодня воистину важный день не только для нас, зрителей, но и для некоторых жокеев. Сегодня на треке впервые выступит Ким Бора, чьего отца мы все хорошо знали и уважали… Шиён невольно оглядывает свой костюм и чувствует дикую вину за то, что вообще надела его и пришла сюда. Она видит, как часто и нервно Бора сглатывает и как её маленькие ладони вцепились в дерево ограждения. — Сможет ли Ким Бора повторить успех своего отца и выстроить столь же успешную карьеру? Или, быть может, ей удастся одержать победу на своем первом заезде и в конечном итоге мы получим нового Гэри Стивенса для Айдахо? Узнаем совсем скоро! Шиён не выдерживает и подходит к компании. Стоит ей приблизиться к ограждению и к Боре на расстояние вытянутой руки, как витающее в воздухе напряжение удваивается. Никто из них не говорит ни слова, и Шиён снова чувствует себя обязанной что-нибудь сказать, но в её горле — пустыня, и слова не вяжутся в предложения. Она смотрит на Бору, практически не отрываясь, желая передать ей всю свою поддержку и любовь бессловесно. Но всё, что она посылает ей, будто бы ударяется об купол и отскакивает обратно. Шиён всё равно смотрит. А Бора… Бора смотрит только в пол. Шиён пытается собраться с силами. Ей хочется сказать хоть что-нибудь, хоть банальное «у тебя всё получится», но она боится её реакции. Шиён боится разрушить даже те остатки эмпатии, которые остались между ними. Атмосферу разряжает Хан Дон. Она стоит в своём идеально белом костюме, как ангел, спустившийся с небес, прямо около Боры, и кладёт свою руку ей на плечо. — Постарайся прийти в первой десятке. Бора поднимает на неё полный отчаяния взгляд и говорит: — Я приду первой. Хан Дон улыбается своей фирменной улыбкой и вся буквально искрится добродушием. Шиён так вселенски благодарна ей за то, что она делает сейчас то, что сама Шиён сделать не в состоянии. — Мне нравится твой настрой. Бора горько усмехается, но уже не выглядит столь же напряженной. — Пойду я отсюда, — говорит она, оглядывая всех, кроме Шиён. — Не хочу больше слушать это. — Вот и правильно, — отвечает ей отец Гахён. Шиён наблюдает за тем, как он слегка перегибается через ограждение и обнимает Бору, ставшую внезапно совсем маленькой. — У тебя всё получится, кроха, — говорит он ей, прижимая к себе. Ограждение неудобно встряло между ними, но никто не спешит отстраниться. Бора посмеивается, но голос её слышится надломленным: — Я так давно этого не слышала. — Постараюсь говорить это почаще. Шиён чувствует, как атмосфера, наконец, разрядилась и стала в десятки раз легче. Она тоже улыбается, глядя на то, как Гахён — с виноватыми глазами — бормочет что-то о том, что Бора — самая-самая из всех, а Бора в ответ на это лишь закатывает глаза. И на какое-то мгновение Шиён кажется, что всё пришло в норму. Пока она не делает к Боре два неуверенных шага. И пока Бора не срывается с места и не скрывается в здании, прежде чем Шиён успевает что-либо сказать или сделать. Шиён припечатывает к месту и глаза начинает щипать. Она до боли сжимает руки, впиваясь ногтями в кожу, и молчит. Смотрит на то, как Бора исчезает за дверью. Краем глаза наблюдает то, как отец Гахён и Хан Дон покидают их, оставляя одних. Гахён подходит к ней, и на лице её — невыносимое недоумение. — Что это было? Шиён не хочет ей отвечать, потому что у неё такое чувство, что если она откроет рот хотя бы на секунду — тут же разразится рыданиями. Гахён вздыхает. — У вас проблемы в раю? Шиён не знает, в раю ли она сейчас вообще, потому что пекло стоит, как в аду, и страдания и боль, поселившиеся во всем её теле — тоже адские. Гахён опирается на ограждение и заглядывает ей в глаза снизу вверх: — Что ты сделала? Шиён тяжело вздыхает и заставляет себя проглотить ком в горле, прежде чем ответить: — Сказала ей правду. — Какую ещё правду? Что ты ей, блин, сказала? Шиён хочется опуститься на песок и заплакать. Но она держится. — Что… Есть кто-то, кто может дать ей больше, чем я. Гахён фыркает: — Чего? — Кто-нибудь, кто заслуживает её больше, чем я. — Стоп, — останавливает её Гахён. Она массирует глаза пальцами и шумно вздыхает: — Стоп-стоп-стоп-стоп-стоп. Только не говори мне, что ты сказала Боре какую-нибудь хуйню о том, что ты недостойна её или ещё что-то подобное? Шиён опускает на неё взгляд и отвечает: — Да. — Мда-а-а, — стонет Гахён, закатывая глаза. — Это было самое тупое из всего, что можно было сделать перед скачками, Шиён. Шиён не понимает. Почему она пытается быть честной, искренней, но эта правда всё только разрушает? Но Шиён всё равно не хочет забрать свои слова назад. Она чувствует, что сделала то, что должна была сделать, и ноющая боль в ноге только подтверждает это. И также Шиён не хочет посвящать Гахён в какие-либо подробности, поэтому выжидающий объяснений взгляд, которым она смотрит на неё, раздражает. — Что сделано, то сделано, — отрезает Шиён. — Сейчас всё равно уже слишком поздно. — Никогда не поздно, Шиён. В случае с Борой так вообще — чем позже, тем лучше. Шиён приходит в себя. — Что ты имеешь в виду? Гахён снова вздыхает и опирается на ограждение спиной, раскинув руки по перилам. Она окидывает взглядом ипподром и продолжает, не глядя на Шиён. — Как хорошо ты её знаешь, Шиён? Шиён словно окатывают ведром ледяной воды. Её бросает то в жар, то в холод, пока она судорожно пытается понять, что она вообще знает о Боре. Шиён знает, что она знает её — и чувствует, что знает даже больше, чем Гахён, чем отец Гахён, все люди на планете, вся чертова Вселенная вместе взятые. Шиён знает её, потому что Шиён чувствует её. Но Шиён знает и много фактов тоже. Шиён знает, что Бора любит лошадей, что Бора любит и ненавидит свою работу, что по утрам она всегда пьет несколько кружек чая, и что она делает самый вкусный картофель в мире. Но перечисление всех этих фактов кажется Шиён глупым. Поэтому она ничего не отвечает. И Гахён, к её величайшему облегчению, продолжает: — Бора не любит о себе трындеть. Я знаю её всю жизнь, но иногда мне кажется, что мы вообще не знакомы. — Разве это имеет значение? — отвечает Шиён. — Какая разница, сколько я знаю о ней… — Большая. — Но я люблю её. Разве этого недостаточно? Гахён вздыхает пуще прежнего и смотрит на неё, как на маленького ребёнка: — Иногда просто любить мало, Шиён, — говорит Гахён с каким-то чересчур умудренным и грустным видом. — Похуй, сами разберетесь. Пошли. Нам пора уже занять места. Шиён ещё некоторое время сверлит взглядом дверь, в которую ушла Бора. И ей интересно, закрыла ли она её на замок. Шиён правда хочется положить руку на ручку и понять, что она не заперта. Она почти успокаивается, пока не слышит: — Всем жокеям пройти на ипподром. Шиён понимает: всё вот-вот решится.***
Шиён чувствует себя некомфортно. Она не может найти себе места и потому стоит, вцепившись дрожащими пальцами в перила. Ей непривычно наблюдать за всем свысока — она привыкла смотреть на всё из-под Арены, откуда-то снизу; поэтому сейчас, из-за того что она видит всё-всё, из-за того, что она видит Бору, которая ходит с Хорайзоном где-то внизу, слева, за стартовыми воротами — Шиён не может контролировать панику. — Зачем они выводят лошадей прямо перед стартом? — беспокоится Шиён, вглядываясь в то, как Хорайзон с Борой на своей спине наворачивает круги возле ворот. — Чтобы они почувствовали конкуренцию, — отвечает ей Гахён. Она и сама сверлит взглядом стартовые ворота. — Это не совсем лотерея, Шиён. Если ты думаешь, что всё происходящее здесь — случайность, ты обязательно проебешься. — К первым воротам подходит Стэрри Найт. Шиён впивается взглядом в макушку Юхён, которая сидит верхом на серой лошади, и даже с такого расстояния Шиён улавливает её расслабленную улыбку. Юхён без труда заходит в ворота верхом на своей лошади и тут же приветственно машет зрителям. Толпа разрывается гулом и аплодисментами. Шиён практически слышит скандируемое людьми невнятное «Хён» и боится представить, как чувствует себя Бора. — Хорайзон подходит к пятым воротам. Шиён жадно ищет глазами Бору. Бору за створками практически не видно. — Пятые ворота — это х-хорошо? — Ни хорошо, ни плохо, — сквозь зубы отвечает Гахён. — Вот Юхён в первых воротах, это пиздец хорошо… — Лонг Рейндж Тодди подходит к двенадцатым воротам… Шиён игнорирует ответ и продолжает: — Почему они называют Хорайзона? Почему не Бору? — Потому что ты делаешь ставку на лошадь, а не на жокея. Шиён внезапно чувствует себя до глубины души оскорбленной. Она хмурит брови и смотрит на Гахён несколько обиженно: — Я делаю ставку на Бору. Гахён ничего не отвечает и поворачивает голову к табло. Шиён смотрит на её впервые настолько гладко и аккуратно зачесанные волосы несколько секунд. — Видишь вот эти цифры? — говорит Гахён, и её голос едва не тонет в гуле толпы. Шиён прищуривается и вглядывается в экран. Она видит имя Хорайзона и красующееся рядом с ним «13». — Вижу. — Что ты видишь напротив Хорайзона? — Тринадцать. — Это его номер, да, но я не об этом. Ниже. — Сто к одному. — А у Стэрри Найт? Шиён опускает взгляд на пару строчек ниже и проговаривает: — Девять к двум. — Знаешь, что это значит? — Нет. — Догадайся. Ты у нас вроде соображаешь. Шиён теряется. Она некоторое время сравнивает цифры и приходит к единственному возможному выводу: — Это соотношение ставок. — Бинго, — бросает Гахён, усмехнувшись. — Я тоже ставлю на Бору, Шиён. Но вся толпа этих придурков вокруг считает, что она последняя, на кого нужно ставить. Шиён становится обидно. Не за себя, обидно за Бору — которая сидит на Хорайзоне где-то внизу, зажатая воротами. — Я не понимаю. Бора же хороша. — Бора хороша, — соглашается Гахён, но поджимает губы. — Но никто об этом не знает. Каждый второй человек на этом ебучем ипподроме ставит на лошадь Юхён. И нельзя сказать, что они тупицы. Это самый логичный вариант. — Потому что Юхён уже выступала? — Потому что у неё чистокровная верховая и Юхён уже побеждала. У неё прекрасная лошадь и она выиграла Кентукки в прошлом году. Это скачки первой группы. Нынешняя даже до третьей едва ли дотягивает… — Той-Той заходит в девятнадцатые ворота… Шиён щурится и видит, как за чьей-то спиной закрывается бокс. Она в панике смотрит на Гахён. — Это последний? — Это последний. Гахён хлопает её по спине и давит из себя нервную улыбку. — Не моргай, — усмехается Гахён. — А то всё пропустишь. Шиён не моргает. Шиён смотрит на Бору. Шиён буквально может почувствовать это… Как Бора в панике наклоняет голову, чтобы не удариться головой о перекладину над собой. Как её бёдра дрожат, пока она сжимает седло Хорайзона своими ногами; как она смотрит на то, как слегка дёргается ухо коня, который внимательно слушает каждую её команду и готовится к бою. Шиён чувствует взгляд Боры, который мечется из стороны в сторону. То, как сильно волнение сдавило низ её живота, и то, как она пытается сосредоточиться на предстоящей гонке. Бора слушает дыхание коня, и это успокаивает её, заставляя чувствовать себя более уверенно. Шиён слегка расслабляется, стоит ей заметить это. И когда Бора опускает очки и сжимает зубы, Шиён окончательно понимает — она готова ко всему. Раздается звонок. Вместо него Шиён слышит хлопок створок ворот. Из боксов вырывается толпа, волна — лошади срываются с места под гул аплодисментов. Бору с обеих сторон зажимают в тиски. — Участники стартовали! Шиён бросает в дрожь. — Тринадцатый номер оказывается в хвосте. Стэрри Найт ведёт компанию. Шиён слышит плохо и видит медленно. Где-то справа от неё визжит Гахён. Шиён смотрит на овал трека и вспоминает Арену. Шиён столько раз смотрела на то, как Бора рискует своей жизнью. Шиён не знает, сможет ли посмотреть ещё раз. Она вспоминает слова Боры. Слова Гахён. Шиён понимает: если Бора упадёт с лошади, последствия могут быть необратимыми. Её начинает подташнивать. Шиён краем глаза видит, как волна скакунов начинает поворачивать. Над головой из динамиков раздаётся: — Они входят в поворот! Шиён сжимает перила ограждения и радуется, что за шумом толпы не слышен скрип сдавленного металла. Шиён едва видит Бору и ничего не слышит. Крики смешиваются в одно сплошное месиво. У неё в глазах двоится. Если бы не красное пятно шлема — она бы уже давно её потеряла. Шиён не хочет её потерять. — Вин Вин Вин нагоняет Даймонд Спринг, Блэк Рой отстал от группы лидеров… Шиён с такого расстояния всё кажется медленным. Могучие ноги лошадей передвигаются будто в замедленной съемке. Но Шиён была рядом с Борой, когда Бора тренировалась. Шиён знает, что скорость эта — просто бешеная. И поэтому, когда Бору сдавливают со всех сторон, когда она оказывается заложницей нескольких участников — сердце Шиён останавливается в ужасе. — Кажется, Хорайзон попадает в неприятное положение. Группа идёт плотным строем. Жокей пытается найти окно, но это бессмысленно в таком стройном ряду. В голову Шиён голос Гахён врывается сквозь какую-то дымку: — Он подрезает её! Это запрещено! Блять, твою мать! — кричит она, брызжа слюной. Всё её лицо красное. У Шиён хватает сил только посмотреть на неё. — Блять, если они сцепятся… Шиён не хочет знать, что будет, если они сцепятся. — Группа входит в поворот, это финишная прямая! Шиён сковывает холодом. Она ничего не понимает. Она видит, что Бора застряла где-то в середине. Что до конца осталось совсем чуть-чуть. — Стэрри Найт ведёт группу с небольшим отрывом. Кажется, Ким Юхён даже не старается выложиться на полную, но всё равно лидирует. Шиён не понимает, зачем это всё. Почему у Боры нет шанса вырваться из западни, в которой она оказалась. Шиён вдруг чувствует прилив злости в сторону Гахён, которая… Шиён не знает, почему Юхён участвует, её никто не посвящал в эти подробности; но сейчас, когда до момента, когда всё решится, осталось совсем немного… Шиён не хочется верить, что Бора проиграет. Но пока всё остается так, как есть, пока Юхён всё ещё впереди… — Хорайзон пытается найти лазейку и оторваться… Откуда-то сбоку доносится чей-то тяжёлый голос. Шиён оборачивается и видит около себя отца Гахён. — Финишная прямая. Она должна использовать кнут. Шиён эти слова режут по самому сердцу. Гахён оборачивается на него и стальным голосом отвечает: — Бора никогда не ударит Хорайзона. — И в этом будет её ошибка. Даже если будет окно, ей не нагнать лидеров. Шиён начинает плакать. И именно в момент, когда она хочет отвернуться и не видеть этого. Когда она почти готова поверить в то, что всё было зря. Из динамика над головой доносится оглушительное: — Хорайзон подтягивается. Бок о бок с ним идёт Даймонд Спринг и Крипторион… Шиён поднимает глаза. И поток уверенности простреливает её такой силой, что чуть не сбивает с ног. Она впивается в перила с таким остервенением, словно пытается удержаться на ногах. И это чистая правда. — Что мы видим! Хорайзон сокращает дистанцию и подходит к группе лидеров… Гахён поворачивает к ней голову и распахивает в удивлении рот. — Вы видите это? Нихуя себе!.. — Не ругайся, — шикает на неё отец. — Как тут не ругаться! Блять, она нагоняет Юхён! «Давай, давай, давай», — вертится в голове у Шиён. — Стэрри Найт лидирует с небольшим отрывом… А вот и Хорайзон! Он нагоняет её справа! Шиён видит, как Бора приближается к Юхён. Видит, как Юхён на секунду поворачивает голову в её сторону. Шиён давится паникой и жарким воздухом. Шиён чувствует её волнение и ужас. Шиён чувствует, что Бора на грани потерять контроль. И Шиён кажется, что Юхён не даст ей победу. Пока Юхён внезапно не убирает кнут, которым подгоняла лошадь всё это время, и не отворачивается в сторону. И тогда это происходит. — Хорайзон обгоняет Стэрри Найт! Жокей — Ким Бора! Бора проносится почти что прямо перед ней. Шиён жадно ловит глазами её поджатые в напряжении губы. Разглядывает влажное от пота лицо, наполовину скрытое очками. Шиён видит, как крепко она держится в седле. Как крепко сжимает ладонями поводья. Как уверенно Хорайзон под ней набирает скорость. Бора проносится мимо трибуны со свистом. Или это свистит только у Шиён в ушах. Шиён замирает в предвкушении. И ужасе. И даже когда над головой раздаётся: — Хорайзон обгоняет Стэрри Найт на голову! Шиён всё равно страшно. Бора летит на бешеной скорости прямо к финишу. — Остаётся триста метров! Стэрри Найт не хочет уступать и выравнивается с Хорайзоном! Шиён молится всем Богам, которых знает. Шиён просит Вселенную: Пожалуйста. Пожалуйста, хотя бы сейчас. Слёзы застилают обзор. — Мы наблюдаем воистину уникальную схватку! Сможет ли арабский скакун Хорайзон обойти по силе и выносливости чистокровную верховую Стэрри Найт? Вопрос решается на наших глазах! Группу лидеров нагоняет Даймонд Спрингс! Шиён не может больше смотреть. Она опускается в бессилии на колени. Ногу тут же простреливает боль. Шиён сидит на холодном металле трибуны. Хватается руками за перила. И просит, просит, просит. Шиён не знает, кого она просит. Но знает — о чем. — Двести метров! Шиён повторяет бесконечное: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Сто метров! Стэрри Найт отходит назад! Даймонд Спрингс остаётся позади! Хорайзон вырывается вперёд! Шиён слизывает слёзы с сухих губ и бормочет лишь: Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. — Сто метров! Хорайзон вырывается вперёд на корпус! Два корпуса! Три! Четыре! Какая скорость! Шиён молится и не поднимается. Даже когда: — Хорайзон и… Это победа! Номер тринадцать, арабский вороной скакун! Жокей — Ким Бора! Мир вокруг взрывается криками. Шиён погружается под воду. Она слышит гул толпы будто бы сквозь стекло. Смотрит на свои руки и на погнутые перила под ними. Металл выглядит так, словно расплавился под её ладонями. На правой штанине выступила кровь. Шиён улавливает краем глаза, как где-то справа скачет Гахён. Слышит, как она визжит и кричит бесконечное: «Да! Да! Боже, да!». Слёзы заливают щеки. Попадают на влажную от пота шею. Красное пятно расползается по бедру. Шиён плачет, но ей не больно. Она поднимает голову и смотрит на финиш. Смотрит на толпу, облепившую Бору со всех сторон. Видит, как светится счастьем её уставшее и взмокшее лицо. Как Бора вскидывает руки кверху и заливисто смеётся. Шиён плачет и не чувствует пол трибуны под своими ногами. Мысли не собираются в кучу. Где-то слишком быстро мелькает «она выиграла». Мелькает настолько быстро, что Шиён кажется, что ей это всё чудится. Возможно, это потому, что мир размывается перед глазами каким-то ярким пятном? Шиён не знает. Шиён плачет, и слёзы эти — непонятно какие. Она испытывает боль, облегчение, радость, горечь утраты и счастье одновременно. Бора выиграла свои первые скачки. И Шиён сделала для этого всё, что могла. Шиён сделала для неё всё, что могла. — Шиён, пойдём! Давай, поднимайся! Всё закончилось! — орёт Гахён ей под ухо. — Она выиграла! Вашу мать, она выиграла! Шиён, вставай! Все уже уходят, даже мой батя уже съебался! Шиён! Шиён поднимает руку и хватается за перила. И когда она пытается подтянуться, то тут же падает обратно. Перила сгибаются под её хваткой. Проваливаются. Её простреливает ледяной ужас. Гахён перестает кричать. — Блять, ты хули творишь? — шепчет она над головой в остервенении. — Тут куча людей! Ладно хоть все уже ушли… Шиён глядит в пол и выдавливает из себя: — Гахён. — Чего? — Помоги мне подняться. Гахён фыркает и протягивает вниз руку, чтобы Шиён могла зацепиться. Шиён хватается за её ладонь. Медленно поднимается. Голова кружится и раскалывается на кусочки. Шиён выпрямляется и тут же кладёт руку поверх кровавого пятна на штанине, чтобы скрыть его. Она не хочет, чтобы кто-то это видел. — Погнали уже, — бурчит Гахён, разворачиваясь и идя к лестнице. — И так половину уже пропустили. Шиён плетётся за ней едва-едва. И на этот раз она молится только о том, чтобы не свалиться навзничь. — Гахён, постой… Гахён останавливается на лестнице и смотрит на Шиён раздраженно: — Чего? — У тебя есть… — мямлит Шиён. — Какая-нибудь тряпка? — Нахера тебе? Шиён убирает руку с бедра. Пальцы уже измазаны в крови. — У меня проблема.***
Никакой тряпки они не находят. Шиён идёт за Гахён по какому-то длинному коридору под трибунами. Здесь влажно и прохладно. Намного прохладнее, чем на улице. Дышится чуть легче. Когда Шиён показала Гахён кровавое пятно на штанине, та ещё несколько секунд хваталась за голову и что-то бормотала себе под нос. Но они не придумали ничего умнее, кроме как стянуть с Шиён пиджак и повязать его на талии, чтобы спрятать всё. Шиён пришлось заверить Гахён, что это нормально и что её жизни ничего не угрожает. Шиён понятия не имеет, как Гахён вообще поверила ей. И даже когда они по этому самому длинному тоннелю сворачивают куда-то влево — и Шиён тут же понимает, что это конюшни прямо под трибуной — Гахён не говорит ни слова и всем своим видом показывает, что всё отлично. Шиён ожидает увидеть Бору с широкой, яркой улыбкой — счастливой от начала и до конца. Но когда Шиён подходит к столпившейся возле Хорайзона компании — она видит совершенно иное. У Боры на лице отпечаток усталости и вокруг лишь витающее в воздухе сомнение. Шиён слышит отголосок фразы: — …она точно поддалась мне. Как тут же всё понимает. Бора бросает в её сторону, но куда-то в пол, хмурый взгляд, и все почти синхронно вздыхают. Шиён буквально видит то, как Гахён собирается с мыслями, чтобы что-то сказать. Атмосфера прохладного коридора теперь давит. И как только напряжение достигает пиковой отметки; такой, когда Шиён чувствует, что Бора вот-вот разразится в истерике, что ещё мгновение — и все её накопившиеся эмоции вырвутся наружу огромной волной крика и разочарования — в коридоре появляется она. Виновница торжества. Юхён вываливается из-за поворота практически в полуистерике. У Шиён лёд от этого зрелища застревает в лёгких. Она не может сделать ни вдох, ни выдох, потому что улыбка у Юхён — эта улыбка странная, ненормальная, немного даже… Дикая. Когда Юхён облокачивается на стену и скрещивает руки на груди, Шиён хочется отвернуться. Все смотрят на неё с удушливым молчанием. Шиён в том числе. И всё, что делает Юхён — это окидывает компанию довольным, но несколько истеричным взглядом, и улыбается. Гахён не выдерживает первой: — Юхён, — прокашливается она. — Ты ничего не хочешь нам сказать? Шиён переводит взгляд на Бору и видит, какими острыми стали её скулы, как щеки будто бы втянулись и всё лицо превратилось во что-то резкое, неуютное, каменное. Юхён продолжает улыбаться и совершенно беспечно отвечает: — Сейчас я хочу только одного. Напиться.***
Шиён совершенно не радостно. Шиён не радостно, когда они доезжают на красном пикапе Гахён до бара и Бора убегает в квартиру, чтобы переодеться. Сама Шиён за ней не идёт — ей совсем не прельщает мысль идти туда и напрягать её своим существованием ещё больше. Шиён не радостно, когда они доезжают до белоснежного дома Юхён и застают вокруг уже целую кучу машин. Шиён не радостно, когда они заходят внутрь и видят веселье и счастье вокруг. И Шиён совершенно не радостно, когда Бора куда-то уходит, Гахён испаряется вслед за ней, а сама Шиён остаётся на кухне с изрядно напившейся уже Юхён. Она смотрит на неё и ей как-то даже не комично видеть то, как Юхён разговаривает со всеми подряд, как виснет на плечах у всех попадающихся под руку парнях и девушках и как несёт при этом какой-то совершенный бред. У самой Шиён банка пива в руках давно уже теплая и совершенно не отпитая. И когда Юхён, уже перебрав в помещении всех, кого можно — доходит и до неё, Шиён хочется уйти куда-нибудь подальше. Но цепкие худые руки уже обвили ей плечи, и Юхён уже навалилась на неё всем своим невесомым весом, а Шиён чувствует себя слишком слабой для того, чтобы сопротивляться. И слишком уставшей для того, чтобы поддерживать какой-то хоть приблизительно схожий диалог с тем, что выстроился у них когда-то давно — когда Юхён было грустно, а не весело, и когда у Шиён ещё было желание что-то узнавать и пытаться исправить. — Шиён-н-н, — смеётся Юхён рядом с ней, как-то несуразно растягивая «н» в имени. — К-как тебе скачки? Шиён отворачивает от неё голову в сторону и делает вид, что пьет пиво. Ей не нравится запах, который от Юхён исходит. И её счастливое детское лицо прямо напротив её — тоже не особо. Юхён улыбается так ярко, словно это она выиграла скачки, а не Бора. И разрешение этого диссонанса — единственное, что подбивает Шиён хоть как-то реагировать на её выпады. — Нормально. — Н-нормально — это на троечку? — Хорошо. Юхён снова хихикает и кладёт голову ей на плечо. Шиён одновременно хочется и не хочется, чтобы сюда сейчас зашла Бора и увидела всю эту сцену. — Почему ты не п-поздравляешь меня? — обиженно тянет Юхён, поднимая голову с её плеча и хватая Шиён за щеки, разворачивая к себе. Дует губы. — С чем я должна тебя поздравить? — Я п-пр-р-роиграла! — кричит Юхён внезапно так громко, что у Шиён звон остается в ушах. Она оборачивается на компанию позади и повторяет то же самое. Все поднимают свои банки с пивом вверх и восторженно кричат в ответ. — К-клево-о, правда? — спрашивает Юхён у Шиён, возвращая к ней свое рассеянное внимание. Шиён ставит банку на стол рядом с собой и пытается сосредоточиться на происходящем. Ей всё время хочется отодвинуть в сторону повязанный на поясе пиджак и проверить ногу. Но она контролирует это желание. Как пытается контролировать и ноющую в ноге боль. — Чему ты так радуешься? — спрашивает она совершенно серьёзно. Юхён делает такое выражение лица, словно Шиён спросила у неё самую очевидную вещь на свете. Она внезапно наклоняется к ней ещё ближе, и Шиён от неё отшатывается. Пахнет от Юхён всё-таки как-то слишком неприятно. Но Юхён не даёт ей отойти, хватаясь за плечи и прижимаясь губами почти что к самому уху. — Я д-должна сказать тебе секре-ет. — Какой секрет? — Только т-с-с, — тянет она и хихикает. Шиён становится щекотно, и она жмурится. — Пообещай, что ни-икому не скажешь. — Какой секрет, Юхён? Юхён смеётся ей в ухо и говорит: — Это вечеринка в честь м-моего поражения. И как только Юхён говорит ей это, отстраняясь и совершенно недвусмысленно подмигивая, Шиён понимает всё. Даже то, что не хочется.***
— Вы обе — грёбанные фанатки какой-то космической драмы. Выберите любой инопланетный язык оттуда и найдите уже общий, вашу мать. Шиён не понимает, как она снова оказалась в душном помещении, полном нетрезвых и счастливых людей, и больше, чем это — она не понимает только то, как здесь оказалась ещё и Бора. Бора и Гахён сидят буквально на расстоянии вытянутой руки от Шиён на большом коричневом диване, который почему-то не выглядит мягким из-за поблескивающих в свете углов. Вокруг толпа. Сама Шиён сидит на какой-то маленькой версии дивана и нервозно мнёт заледеневшие пальцы. — Не хочу я находить с Юхён никакого общего языка, — ворчит Бора, и голос её какой-то чересчур низкий и хриплый. — Пошла она. — Ты такая противная! — Мне плевать. Я ухожу. И с этими словами Бора встаёт с дивана и глядит на Гахён уж слишком осуждающе. Шиён подрывается было встать тоже, но вовремя останавливается, видя, что Бора никуда не уходит. Ещё. Гахён продолжает сидеть и лишь закатывает на это глаза: — Ты остаёшься, — спорит она. — Если ты уйдёшь, я приду к тебе и устрою вечеринку у тебя прямо под окнами. Бора фыркает, разворачивается и удаляется куда-то за пределы гостиной. Шиён смотрит ей вслед, чтобы убедиться, что отправилась Бора не по направлению к выходу. Гахён сидит на диване, развалившись, и медленно, будто её заставили, поднимается. — Пошли, — говорит она и кивает в сторону. Шиён глядит на неё снизу вверх и почему-то чувствует себя маленькой и глупой, словно ей в рот сейчас могут положить всё, что угодно, хоть песок, а она смиренно прожует и проглотит. — Куда? — За ней, куда ещё. — Ты думаешь, мне можно? — Тебе нужно, Шиён. У Шиён в желудке поселяется какое-то мерзкое чувство. Это чем-то похоже на панику, но больше напоминает что-то, как если бы она… Если бы она очень устала. Очень устала и не хотела более ни двигаться, ни думать, ни пытаться что-то сделать. Но вместе с этим было в этом всём что-то ещё; что-то, что она не могла ни понять, ни отловить до конца… Ей хочется спросить у Гахён, что она имеет в виду под этим уверенным — «нужно»? Но у Шиён так сильно болит нога, и всё тело горит, хотя она не смогла допить до конца даже банку пива, которую эта же стоящая над ней Гахён всунула ей в руки несколькими часами ранее. Поэтому она не задаёт никаких вопросов и просто идёт за Гахён. Когда они оказываются на кухне, Шиён чувствует поселившееся в воздухе давление. Она точно помнит, что, когда она последний раз была на этой абсолютно белоснежной кухне — как и весь дом Юхён — здесь было очень много народу. Но сейчас здесь лишь Бора, которая ковыряется в холодильнике с каким-то особенным рвением. И Шиён прямо чувствует, как от неё исходит эта тяжёлая, гнетущая, тёмная энергия, как она окутывает всё пространство вокруг, как Шиён тут же хочется незамедлительно выйти отсюда и больше не возвращаться; как, возможно, это чувствует даже Гахён, которая садится за тот круглый стол посреди помещения и тормошит свои розовые волосы. — Что ты делаешь? — спрашивает Гахён голосом очень уставшего от всего человека. Шиён стоит возле неё и не может смотреть никуда, кроме как на спину Боры, которая гремит в холодильнике Бог знает чем. — Ищу что-нибудь поесть, — громко и возмущенно отвечает Бора, не оборачиваясь. — А тут одно бухло. Гахён фыркает: — Это хата Юхён, хули ты хотела? — Она только спиртом питается? — Я вообще не уверена, что она жрёт, — отвечает Гахён. — Ты её видела вообще. Бора с грохотом захлопывает дверцу и остаётся стоять к ним спиной, задушенно отвечая: — Лучше бы не видела. — Бора?! Гахён выкрикивает это таким визгливым и возмущенным тоном, что Шиён аж подпрыгивает на месте. Она отшатывается от неё непроизвольно, и почему-то именно в этот момент, именно сейчас, когда это настолько неуместно — она делает упор на раненую ногу как-то совсем неправильно и… Падает на пол. Шиён обрушивается на деревянный пол чересчур нелепо и ударяется головой о кухонный гарнитур. Зажмуривается, открывает глаза и поднимает на смотрящих на неё сверху вниз Бору и Гахён виноватый взгляд. И ей почему-то кажется, что Гахён вот-вот разразится смехом, как она — Шиён уже успела заметить — всегда делает в такие моменты. Но никто не смеётся. И тогда Шиён опускает взгляд вниз и понимает, что пиджак, который всё это время довольно успешно прятал ссохшееся кровавое пятно, откинулся в сторону и выставил перепачканные кровью штаны на всеобщее обозрение. Спустя мгновение до неё доносится гневное и стальное: — Какого хуя я вижу. Это сказала Бора. Шиён знает это, но только потому, что видит сидящую напротив себя Гахён. И Гахён не говорит ничего, только смотрит, и взгляд её, кажется, сквозит виной. Это сказала Бора. Но голос этот — глухой, низкий и пустой — совершенно не похож на голос Боры. — Это я у тебя хотела спросить, — отвечает Гахён. Шиён так благодарна ей за то, что она продолжает говорить в ситуации, когда у самой Шиён нет сил выдавить из себя ни слова. — Какого хуя я, блять, увидела сегодня утром, когда пришла забирать её на скачки?! — Блять, Шиён, ты… Вы… Вы. Блять. — Это не мы «блять», — пищит Гахён возмущенно. — Это ты, блять! Шиён в каком-то полудрёме наблюдает за тем, как Бора опирается спиной о столешницу и массирует глаза. — Какого хера вы ничего не сказали? — Какого хера ты ничего не сказала, вот что, блять, самое интересное! Шиён испускает долгий и тяжёлый вздох. Она смотрит на свою ногу. Пятно стало больше, но не критично; и совсем как-то почернело и побагровело за всё это время. Шиён с ужасом представляет то, с какой болью потом придётся отдирать присохшую ткань от воспаленной кожи. И к её удивлению — это единственное, о чём ей хочется думать. — Короче. Шиён слышит, как с противным скрипом отодвигается стул. Гахён встаёт и глядит на Бору раздраженно. — Разбирайтесь с этим дерьмом сами. Я отчаливаю. И уходит. И как только она покидает пространство кухни, Шиён чувствует, как на неё сваливается гром. Грохот стоит в ушах и доносится откуда-то из дома. Где-то за стеной, возможно, продолжается вечеринка. Где-то там же Юхён празднует своё поражение, не сказав правду о своей радости никому, кроме Шиён. Шиён смотрит на Бору и видит на её лице отпечаток вселенской вины. И чувствует она это в воздухе тоже. Но Шиён совершенно не понимает, чувствует ли себя виноватой, чувствует ли она вообще что-нибудь… Что-нибудь, кроме желания заговорить с Борой снова. Рассмешить её своей нелепостью. Удивить своей проницательностью. Сказать ей в сотый раз, что она её любит. Бора отворачивает голову в сторону, но Шиён всё равно видит, как она кусает губы и щеки изнутри. — Со мной всё нормально. Бора едва слышно на это вздыхает. Шиён не надеется, что она что-то скажет. Шиён просто хочется заверить её, что всё хорошо. Даже если это неправда. — У тебя кровь, Шиён. Шиён не ожидает ответа, но он совершенно не удивляет её. Ей самой вдруг становится как-то смешно. Слишком смешно. Ненормально забавной ей кажется вся эта ситуация, и её изнутри разрывает какой-то истерический смех — он щекочет ей лёгкие неприятно и рвётся наружу. Но Шиён не находит в себе сил дать ему волю. — Она старая, — отвечает она, растягиваясь на полу окончательно. — Давно уже. Бора поджимает губы, но не оборачивается. — Я не видела этого днём. Шиён говорит со вздохом: — Днём не было. Я упала во время скачек. Шиён тактично умалчивает: «Я опустилась на колени, молясь, чтобы ты выиграла, и не смогла подняться». Она ничего не предполагает. Не ждёт, что Бора кинется залечивать её раны, как сделала до этого. Не ждёт, что она что-то скажет ей. Шиён не ждёт никаких извинений. Ей просто хочется смотреть на неё вот так, долго, пока Бора не пытается убежать или спрятаться от неё; просто исследовать то, как красиво её лицо, какие у неё тонкие и красивые губы, какой прекрасной формы нос с горбинкой, как вьются её золотистые, чуть грязные после соревнований волосы. Просто смотреть на неё и всё. И плевать, что Шиён от этого клонит в сон. Шиён никогда не уснёт. Шиён готова не есть и не спать, лишь бы быть рядом с ней как можно дольше. — Понятно. Шиён чувствует сомнение во всём, что видит сейчас. В том, как Бора почти смотрит на неё, но отворачивается. В том, как напускно отталкивается от столешницы. В том, как делает несколько шагов. Как обходит стол. Как почти подходит к двери, чтобы выйти отсюда каким-то загнанным анималом. И, может быть, только поэтому — только потому, что Шиён всё ещё чувствует её, всё ещё знает её, сама не понимая, как и почему — может быть, только поэтому ей впервые за весь день хватает сил сказать: — Бора, постой. Бора останавливается. Шиён смотрит на неё сквозь призрачную дымку кухни и не знает, что сказать. — Могу я с тобой поговорить? Бора замирает в дверях. Стоит к ней спиной и опирается рукой о дверной косяк. — О чём? Шиён хочется сказать: «О чём-нибудь». И она бы даже не соврала. Ей правда хочется поговорить хоть о чем-нибудь, потому что у неё нога болит, всё тело горит и ей не хватает сил думать и жить, потому что Бора… Шиён впервые настолько отчетливо озвучивает в своей голове слово «игнорирует», что ей мгновенно становится холодно. — О том, что случилось… — голос почему-то садится. — Ночью. Бора горько усмехается и оборачивается на неё. Смотрит. Долго смотрит, таким взглядом, что Шиён думается — лучше бы и дальше не смотрела. У Шиён сердце простреливает от этого взгляда болью и голова кружится. И паника подступает. И руки трясутся. И вся она чувствует себя на грани расплакаться, пока не понимает, что это — опять не её. Потому что это слишком ярко, преувеличенно чувствительно. Шиён снова чувствует Бору от кончиков пальцев до самых дальних уголков своей души, и всё, чего ей хочется — чтобы Бора почувствовала её тоже. — Что ты хочешь мне сказать? И правда, что она хочет сказать? Шиён не имеет ни малейшего понятия. — Я… — говорит она и подтягивается на руках, усаживаясь на полу поудобнее. — Всё, что я сказала тебе ночью… Это правда. — Я это поняла. В горле откуда-то появляется ком. Чёрт возьми, Шиён не знает, откуда он опять взялся — потому что она чувствует себя такой уставшей и безвольной, что у неё точно не осталось никаких сил плакать. Ей приходится выделить тишине и молчанию несколько секунд, чтобы прийти в себя. Теперь у Шиён нет сил на Бору смотреть. — Я пойму, если ты не захочешь меня больше видеть, — говорит она и сама не уверена, верит ли себе. — Потому что я понимаю, что… Послушай… — Что «послушай»? Что ты хочешь мне сказать? Что ещё ты не сказала мне? — Постой, я… — Что «постой»! Шиён слышит в её голосе всю злость и боль, которую только возможно. — Шиён, я ничего о тебе не знаю, я… Блять… — Бора. Шиён прямо чувствует, как ещё секунда — и мир может взорваться. — Ты не первая Бора, которую я знаю. — Что? Шиён глядит в пол и видит зазубринки от дерева. Ей почему-то хочется проткнуть ими себе палец. — Девушка, которую… про которую я говорила, что она умерла. Это ты. Всё тело будто леденеет. Шиён говорит всё это, а единственная мысль, которая крутится у неё в голове — это не мысль о последствиях. Это лишь «Господи, пожалуйста, только не сейчас, оставьте меня здесь сейчас, я не смогу потом повторить», потому что холод, сковавший тело — пугает. Такой холод обычно бывает за мгновение до того, как Шиён выкинет обратно в ад. — Это ты умерла. Это тебя я отпустила тогда. Атмосфера холодеет. Шиён потряхивает то ли от разрывающего тело ужаса и страха, то ли от рвущихся наружу слёз. — Я думала, что я любила тебя больше жизни. Хотя говорить «тебя» не совсем правильно, наверное… Шиён протягивает руку к зазубринке на полу и проводит по ней пальцем. Шершаво, но не больно. — Я правда так думала, и когда ты… Когда она умерла, мне казалось, что я умерла тоже. Что я тоже должна умереть. Но это всё было неправдой, — больно усмехается. — Я так и не смогла с собой ничего сделать. И я искала смерть столько раз, но каждый раз либо сама отступала, либо меня Минджи спасала. Шиён надавливает на зазубринку посильнее и чувствует спустя секунду — больно. — И когда я попала сюда, — надавливает ещё сильнее. — Я сравнивала вас. Постоянно. И ты мне сразу понравилась, потому что всё это… Это всё сложно, и я сама не до конца понимаю. Но мы всё равно соулмейты. И я думала, что ты нравишься мне, потому что я любила её. Другую. Другую тебя. Но потом… Шиён давит и внезапно шипит. Переворачивает палец, а на нём — капля крови. Эта капля крови для неё лишь капля воды в море страданий. Сбивает речь, но не сбивает с мысли. — Потом я поняла, что я люблю тебя. Шиён так и подбивает поднять взгляд и посмотреть на реакцию Боры, которая — она видит это по ногам — всё еще стоит в дверях. Но ей хватает необъятной, витающей в воздухе атмосферы тоски и разочарования, чтобы не сделать этого. — То есть, тебя. Тебя, Бора. Не как какую-то копию… Потому что вы разные. Вы одинаковые, но вы разные… И… Шиён растирает кровь по пальцу. — И вчера… И вчера я поняла, что без тебя я жить и правда не смогу. И умереть я тоже не могу. Раньше я думала, что лучше бы мы с ней умерли в один день. И я думала, что это только если я останусь в живых. Но вчера я поняла, что нет. Я путаюсь… Да. Но я просто хочу сказать, что… Шиён поднимает на неё взгляд. Но Бора… Бора не смотрит. — Я просто хочу сказать… — повторяет Шиён на грани слышимости. — Я просто хочу сказать, что я не хочу нам… Тебе и мне. Смерти в один день. Я не хочу, Бора. Я хочу, чтобы ты жила и была счастлива. И не так важно, сделаю тебя счастливой я или кто-то другой. Потому что я люблю тебя. Повисает тишина. Шиён понимает, что это не должно было прозвучать так. Она понимает — вроде как — что ей стоило подготовиться к этому разговору, что этот разговор должен был состояться так или иначе, она должна была сказать ей хоть что-то, потому что уже отчетливо понимала: Сейчас, после всего этого, Шиён осознала всю возможность своего ухода. Она до смерти испугалась мысли о том, что Бора откажется, ничего не сделает, не справится, если она испарится. Но Бора справилась. Бора справилась и без неё. Шиён не было рядом в день, который был, возможно, одним из самых важных в её жизни; но Бора всё равно смогла. Поэтому Шиён грустно, больно, неприятно это признавать. Шиён не нужна Боре настолько сильно, насколько Бора нужна Шиён. Но Шиён чувствует, что всё равно поступает правильно. — Бора, пожалуйста. Не молчи. Бора молчит. Всё равно молчит. И когда Шиён уже проглатывает все слова и желания на свете, когда она уже думает о том, что лучше бы она испарилась, исчезла отсюда прямо сейчас… Бора практически выкрикивает куда-то в коридор: — Что ты хочешь услышать? Вот что?! — с надрывом говорит она. — Что я должна сказать? Всё, что ты вывалила на меня… Вся вот эта… «Ты мой соулмейт» и прочее. Что? Что мне тебе сказать? Бора вздыхает, топает ногой по полу и сжимает дверной косяк. — Мне нечего сказать тебе, — практически рычит она. — Что ты хочешь услышать от меня? Что я не должна тебя любить? А? Что. Шиён не сразу понимает. Её слова эхом отдаются в голове, пока не врезаются в сознание как гром посреди ясного неба. — Любить?.. — глупо переспрашивает она. — Ты… Ты любишь меня? Бора оборачивается. — Да, Шиён. У Шиён отказывает сердце. — Я люблю тебя.