Завещание ночи

      Дом внутри оказался темным, словно пещера. Единственным источником света служило кухонное окно. На улице без фонарей и вообще какого-либо освещения сгущались сумерки. Лето отступило всего пару недель назад, но с каждыми сутками утро наступало чуть позже, а вечер — чуть раньше. Особенно это будет заметно здесь, на старой отцовской ферме.       Хосок с Кихёном решили вернуться к машине за чемоданами и походным фонарем. Нужно было найти генератор, чтобы включить свет и отопление, а для этого наверняка придется спуститься в подвал.       Хёнвон не стал ждать и зашел в дом первым. Он не привык бояться такой ерунды, как тараканы и крысы. Чангюн обнимал себя за плечи, мялся и разрывался, куда же ему побежать. С одной стороны, он бы с удовольствием вернулся к машине, а еще лучше — поехал бы назад, подальше от этого места с жутким домом, непригодным для жилья. А с другой стороны, он тоже трусом не был, а потому сделал глубокий вдох и шагнул через порог. Под ногу попалась именно та единственная скрипучая половица, издавшая зловещий треск. Хёнвон обернулся, смерил приятеля вопросительным взглядом, но тот жестом показал, что все в порядке, и осторожно переступил на другую доску.       Создавалось впечатление, что дом покидали в спешке, ничего не прихватив. Старые вещи, детская одежда и садовый инвентарь разбросаны по полу. Кухня выглядела так, будто люди, жившие здесь, сбежали прямо во время обеда. На столе и в раковине громоздились огромные горы тарелок. По мере продвижения вглубь дома, смрад стал почти непереносим. Пахло сыростью, прогнившим деревом и плесенью. Засиженная мухами посуда и остатки протухшей еды источали такую вонь, что, казалось, ее можно было потрогать руками, ощутить слизь пальцами. Прижимая ладонь ко рту, Хёнвон вошел в столовую и поднял окно. Он застыл на месте, глянул на Чангюна, остановившегося в дверном проеме. Увидел даже во мраке, как позеленело его лицо, а затем приятель вылетел на улицу, закашляв уже на ходу.       Роясь в дорожной сумке и пытаясь найти хоть что-то, что смогло бы укрыть от ветра, Хосок тоже мысленно был на полпути отсюда. Это будет действительно самый незабываемый отдых в жизни, думал он, но еще не понимал, насколько правдивыми были мысли. Хосок вышел из машины, натянул куртку по самый подбородок, зябко поежился и посмотрел вперед, на возвышающийся за стеной кукурузы дом. Высокий, двухэтажный он был лишен каких-либо архитектурных излишеств: ни орнаментов, ни оригинальных окон, ни выступов на фасадах. Единственным украшением было большое парадное крыльцо с несколькими ступенями и крохотная лужайка перед ним. — Отец всегда гордился этой чертовой кукурузой, — зачем-то начал Кихён, приваливаясь бедром к заднему бамперу Форда, и Хосок взглянул на него с некой заинтересованностью. — Обязательно напомни мне завтра показать тебе адскую машину, которая убирала все это дерьмо. — Ты не очень-то любил его, верно? — Хосок виновато смотрел в землю, но после услышанного выдоха решился взглянуть Кихёну в глаза. Тот мотал головой и как-то странно улыбался. — Он действительно думал, что нам нравится торчать в этой заднице, — нервно всплеснул он руками. — Тут нет связи, нет людей, ближайший городок в трех милях отсюда. Зимой даже в супермаркет за едой нельзя было добраться. — Поэтому вы уехали?       Кихён отрицательно помотал головой и довольно долго не отводил глаз от носков своих кроссовок. В пору было закурить, но он отчего-то передумал, только покрутил пачку в руке. — Если бы ты только видел наш семейный альбом, — на выдохе ответил он и даже позволил себе приподнять уголки губ в псевдоулыбке. — Первая машина на фоне кукурузы, мои мальчики в кукурузе, беременная жена с початками в руках. У него поехала крыша, если короче, но мы понятия не имеем отчего, да и не хотели выяснять. В один прекрасный день мы сбежали отсюда к родственнику в Вашингтон, оставив тут все. — Неприятная история, — согласился Хосок и ободряюще прихлопнул по плечу. — Он пробовал вас найти? — Он знал, где мы, точнее, узнал спустя пару месяцев. Он звонил несколько раз, просил маму вернуться, а спустя месяц звонки прекратились, отец будто исчез. Примерно год назад мы случайно узнали, что он умер. Но никто из нас сюда не поехал. — Ты как будто винишь себя в этом. — В этом некого винить, — Кихён вздохнул, словно с чем-то смирился, после чего стал выгружать чемоданы из багажника, стараясь, чтобы движения были четким, несмотря на трясущиеся руки. — Если бы не Хёнвон, я бы даже не вспомнил об этом месте и уж тем более никогда бы сюда не вернулся. Извини, что еще и тебя в это втянули.       Хосок закусил губу, а потому промолчал. В одном они были действительно очень похожи: они оба слишком любили Хёнвона, чтобы ему отказать. Кихён терпеть не мог воспоминания отсюда точно так же, как и проклятую кукурузу, ошметки которой ветер разносил по всей дороге. Он дорожил братом и только ради него согласился приехать в отчий дом, чтобы вдохнуть воздух детства, перемешанный с удобрениями.       Таща за собой два чемодана, дорожную сумку и рюкзак с самым необходимым, Кихён проклинал брата за ужасную привычку переодеваться в новые наряды каждый день. Интересно, перед кем он хотел красоваться в такой дыре? Перед царицей полей или перед подвальными мышами? И все было бы почти нормально, если бы эти чемоданы еще отлично влезали в кукурузный ряд, а то все время приходилось пинать ногой задевающие за стебли колесики.       Хосоку ноша досталась чуть легче: в его сумках находились свежее постельное белье, кое-какая теплая одежда, если погода вдруг ухудшится, и отдельно болтался рюкзак Чангюна, кроме которого мальчишка больше ничего с собой не взял. Ведь можно же обойтись без прелестей столичной жизни. По спине била гитара и позвякивала, судя по всему, центами, лежащими на дне чехла. Осталась еще большая сумка с полуфабрикатами, взятыми в дорогу на случай отсутствия придорожных забегаловок. — Я уж думал, что вы повернули назад, оставив нас здесь, — проговорил Чангюн и вытер рот рукавом. Интересно, сколько еще его желудок выдержит подобных потрясений. — Да, мы так и планировали, — кивнул Хосок, сбрасывая с себя сумки на крыльцо. — Но решили, что нам без вас будет очень скучно, а потому передумали. Зайдем в дом или будем тут стоять? — Необычная для сентября погода, — согласился Кихён и, составив чемоданы аккуратным рядком, подошел к Чангюну. — Там в сумке есть куртки, можешь одеться... Тебе снова было плохо? — Значит, не одному мне показалось, что здесь холоднее. Но, наверное, я просто из-за офисной работы иногда забываю, как бывает в Колумбии, — отозвался Хосок, когда поднялся по ступенькам. Было заметно, что он тоже пошатнулся от запаха, но промолчал. — Где Хёнвон? Вы уже заходили в дом?       Чангюн недовольно пожал плечами и сильнее натянул мокрый рукав, чтобы скрыть руки от ветра. — Всего на минутку, — ответил он небрежно. — Электричества там нет. И должен тебя предупредить, что, похоже, там кто-то издох. Не знаю, как там держится Вон, но меня снова вырвало.       Кихён остановился перед дверью, удивленно приподняв одну бровь. Он окрикнул брата, но ответа не было, только скрипнули половицы где-то в глубине дома. — Запах действительно ужасный, — констатировал он, прикрывая нос воротником. — Сейчас откроем окна и будем надеяться, что все выветрится до наступления темноты.       Рядом усмехнулся Хосок. — А еду готовить будем на костре? — Ничего не поделаешь, — развел руками Кихён. — Хорошо, если удастся сегодня поспать внутри.       Он решительно толкнул дверь и вошел внутрь. Чисто на автомате пальцы потянулись к выключателю с левой стороны, и в маленькой прихожей загорелась голая лампочка. Чангюн и Хосок удивленно переглянулись, но все еще не решались зайти внутрь. — Сколько времени? — шепотом поинтересовался Хосок.       Чангюн сунулся за телефоном, но, как и ожидалось, сети не было, так что экран показывал последнее сохраненное место. Он чуть нахмурился, глянул на наручные часы и сразу же перевел стрелки на час назад. — Почти семь, — ответил он и вздрогнул оттого, что Хосок схватил его за запястье. — Никогда не переводи часы назад, только вперед. И дело не только в порче механизма, это еще и очень плохая примета. — Не знал, что ты веришь в приметы.       Вернулся назад, подумал Чангюн, ощущая легкий приступ головокружения, граничащий с тошнотой. Пожалуй, он больше остальных надеялся, что запах выветрится. Пограничное состояние не отпускало после вчерашнего выпитого виски. Сначала оно вроде налаживалось, но потом ком подступал к горлу, и четко ощущался запах собственного перегара. В желудке при этом разгорался пожар.       Из полумрака дома наконец появился Хёнвон, пытающийся стряхнуть с волос и одежды пыль, перемешанную с паутиной. Лицо его выглядело немного чумазым; на носу точно прослеживалась черная полоса. Он предложил осмотреться и начал с кухни. — На старой плите только одна рабочая конфорка, — начал он с таким рвением, будто и не чувствовал запах мертвячины. — Плита газовая, а в подвале я нашел баллон с пропаном, так что должно быть все нормально. Я включил рубильник, но думаю, что вы это уже заметили, — указал он на лампочку и потер ладони. — Отопление работает только на первом этаже. Трубы, ведущие на второй этаж, просто отрезаны. — Думаю, что старик решил экономить на оплате счетов, — мрачно усмехнулся Кихён, повторяя жест брата. В доме действительно пока было гораздо прохладнее, чем на улице. Руки начинали мерзнуть. — Не будем расстраиваться, нам вполне хватит места на первом этаже.       При входе на кухню Хосок застыл на месте. Он сложил руки на груди и с прищуром осмотрелся, а пальцы выбивали по локтю нервную дробь. — Вы как хотите, но всю посуду придется выкинуть, — недовольно фыркнул он. — Конечно, если вы не собираетесь ее помыть, в чем я сомневаюсь. У нас осталось несколько больших мусорных пакетов...       Чангюн не дал ему договорить, нетерпеливо дернул за кофту и первым вылетел на улицу. Все же ему сейчас приходилось тяжелее всех. Все, что угодно, только бы не изучать дом и не вкушать его чудное амбре.       Кихён хмуро кивнул, а затем снова повернулся к брату, уже начавшему сгребать грязь в одну кучу. Пришлось ему помочь. — Холодильник небольшой, но, судя по всему, в рабочем состоянии. Тарелки и стаканы можно будет купить одноразовые, думаю, что здешняя посуда нам не понадобится, — беспрестанно протараторив, Хёнвон запнулся на полуслове, когда тарелка из его рук скользнула на пол и раскрошилась у ног, добавив еще больше забот.       Наступила полная тишина, замолкло даже море кукурузы на улице, но Хёнвон не сразу понял, что это поднялось давление от волнения. В голове загудело, и кухня перед глазами закружилась. Кихён даже не успел осознать всю тревожность этого момента, как Хёнвон сам вцепился пальцами в столешницу и устоял на ногах. Может, это все же не давление, а запах.       Половицы громко скрипнули под тяжестью увесистого мужчины. Кихён остановился в метре от брата и потянулся через стол к стене, чтобы настроить реле отопления. Он услышал этот звук из детства — дребезжание допотопного обогревателя. Буквально через несколько секунд в воздухе потянулся издавна знакомый пыльный запах включенного по осени отопления. — Вон-а, ты включил генератор, но не повернул реле, — почти спокойно ответил Кихён и постарался спрятать трясущиеся руки. — В воздухе пахло газом, поэтому тебе стало плохо.       Под скрип досок на кухню снова вошел Хосок, ехидно улыбаясь и протягивая Хёнвону один из пакетов, что они с Чангюном нашли в чемоданах. Кихён кивнул брату, а тот подал молчаливый сигнал, что все хорошо. Возможно, так оно и было, ведь запах тухлых яиц, который обычно специально примешивают к пропану, заметно ускользал в открытое окно.       И пока на кухне кипела работа, Кихён с Чангюном наконец-то затащили вещи в дом. Начинал накрапывать дождь, который оказался весьма некстати. Звуки капель забарабанили по черепичной крыше, а ветер теребил жесткие листья кукурузы. — Там, дальше по коридору, две спальни, — пояснил Кихён, указывая в темный коридор, а потом они прошли под небольшой аркой в просторную комнату. — Если ничего не изменилось, то в них должны быть старые двуспальные кровати. Думаю, что нам всем хватит места. А это гостиная. В детстве мы редко сюда заходили, тут только отец смотрел одному ему интересные передачи на небольшом телевизоре.       Чангюн с любопытством огляделся. Два древних кресла, а между ними приставной столик с пыльной лампой из позапрошлого века; диван, по всей видимости, на пружинах, которые давно просели. На полу лежал ковер с безвкусным орнаментом, выцветший за последние десятилетия. Не было того самого телевизора, про который говорил Кихён, не было стационарного телефона, не было даже дешевого радио, которое обычно стоит в каждом доме. Плотные шторы на высоких окнах прятали гостиную от солнечного света. — Если бы кто-нибудь покупал вековую пыль, то мы бы точно озолотились, — хохотнул Чангюн, но в ответ увидел скромное пожимание плечами.       Шторы лениво поехали в стороны, поскрипывая на ржавых гардинах. Парнишка чихнул, наверное, раз шесть подряд, пока не победил тяжелую ткань. Вечерний свет, проходя сквозь грязное окно, становился водянисто-желтым, да и свинцовые тучи окрашивали улицу в цвет жидких испражнений. Не самое приятное зрелище. Особенно, когда твой нос забивает почти таким же запахом.       Незамысловатая экскурсия по первому этажу обошлась всего в несколько минут. По правую руку — грязная кухня с одним окном, чуть дальше спальня родителей, дверь на задний двор. Прямо напротив первой спальни — вторая, чуть меньше, ее обычно отдавали гостям или родственникам. По левую руку — гостиная, занимающая добрую половину этажа. Обычный дом для небольшого семейства, работающего на ферме.       Чангюн все еще слушал голос Кихёна, рассказывающий, где и чья комната, а сам завороженно остановился у начала лестницы, ведущей наверх. Парень тронул перила, потер пыль между пальцами и уже готов был ступить на первую ступеньку, как Кихён быстро перехватил его в подмышках и развернул к себе. — Куда это ты собрался, дружочек? — воскликнул он негромко и довольно нежно, мягко припадая к губам.       И как бы банально это ни звучало, но губы дорогого человека для Чангюна были как плацебо. Пусть он любил заниматься сексом с Хёнвоном, пусть любил ласкать его менее крепкое тело, но глубокий тягучий поцелуй Кихёна часто мог перечеркнуть целую ночь, проведенную в объятиях Хёнвона. От Кихёна он ощущал исходящую мощь — чувство полной защищенности. — А что наверху? — переспросил он смущенно, когда смог оторваться от любимых губ, и вытер рот ладонью.       Кихён сам глянул на второй этаж, но увидел только наглухо забитый фанерой проход. Кажется, в детстве было не так. Там горел тусклый фонарь при входе, затем несколько настенных светильников, обозначающих двери в комнаты. Всего их там было три, плюс вход на чердак. Если хорошенько напрячь память, то можно припомнить даже синтетический ковер, о который можно было тереться носками, а затем бегать за младшим братишкой и пугать его тем, что ты повелитель молний. Хёнвон до писка боялся удара статикой и закрывался в комнате, крича, что он в домике и больше не играет. Кихён же тем временем больше терся по ковру шерстяными носками, подделывал отцовский голос, зовущий к обеду, и ждал за дверью. Каждый раз срабатывало безотказно. — Там были наши с братом комнаты, — наконец ответил он совершенно бесцветным тоном.       Чангюн еще раз обернулся через плечо. — Но там все заколочено. Туда нельзя? — Почему же нельзя? — недоуменно пожал плечами Кихён. — Можно, конечно, но проход заколочен, да и отопления там нет. Ты же слышал Вона.       Мальчишка слабо кивнул. — Не обидно? — все же спросил он. — Вам не кажется, что так он вычеркнул детей из своей жизни, будто вас и не было?       Но в ответ последовала презрительная усмешка. — Обидно? Да брось, — фыркнул мужчина. — Мы сбежали от него раньше, чем это случилось. — Он вас бил?       На такую наивность Кихён даже не сдержался от смеха. А потом заметил Хосока, высунувшего голову из двери кухни, чтобы посмотреть, в чем дело. — Бил? Конечно, нет, — успокоил он своего мальчишку и убрал тому волосы со лба, чтобы коснуться его губами. — У нас была типичная фермерская семья. Дети в ней нужны были, чтобы помогать по дому и работать в поле, а не для того, чтобы бить их.       Чангюн улыбнулся и повис на шее. Эти слова были очень похожи на правду, чтобы в них не верить. Да и с чего вдруг он взял, что их отец избивал детей? Только потому, что, когда остался один, решил заколотить вход на второй этаж? Бред же.       Позже они остановились перед ванной, оба потянулись, чтобы нажать на кнопку выключателя, но странный треск заставил отпрянуть. Вероятно, что не вся проводка исправна. Покосившаяся дверь приоткрылась, и Кихён все же рискнул нажать на кнопку, потому что ванная оказалась без окна. И как он мог об этом забыть? Настенный светильник загорелся желтым светом. Раковина на подставке, почти даже не грязная, вполне солидная ванна на ножках. Душ отсутствовал. Напольная плитка в некоторых местах пошла паутиной трещин. Одинокий унитаз с наклоненным сливным бачком отчего-то навеял грусть. Как можно комфортно жить в доме, когда святая святых находится в таком состоянии? — Жаль, что нет душа, — также с грустью заметил Чангюн. — Я бы с удовольствием ополоснулся.       Кихён улыбнулся и приобнял мальчишку за плечо. Вот уж правда: дома они любили проводить время в душе. Особенно приятно было после рабочего дня стоять под теплой струей воды, гладить узкие плечи, вжимать сочную задницу в свой пах и изливаться прямо внутрь. А затем наблюдать, как сперма, перемешанная с пеной, стекает по бедрам, равно, как и прижатый к запотевшему стеклу Чангюн. Мужчина усмехнулся. Тут точно нельзя позволить себе такой роскоши. И, кажется, Чангюн прочитал его мысли, а потому толкнул в бок и рассмеялся, чем и вывел из печальных мыслей.       Они рискнули подняться на второй этаж. Старая лестница была очень узкой, раньше она всегда доставляла неудобства, когда приходилось таскать старую мебель на чердак. Не найдя выключателя маленькой лампочки над входом, Кихён вдруг подумал, что таким образом отец решил совсем отрезать путь на второй этаж.       Толстый слой паутины покрывал фанеру, которой был заколочен проход. В небольшие провалы-щели подувал ветерок с запахом гнили. Бесформенное существо, отдаленно похожее на паука, но размером с человека среднего роста, зашевелилось, кривые конечности потянулись вперед, стремясь дотянуться до подростка.       Чангюн в ужасе замер и даже зажмурился, но не выдержал напряжения и закричал. В один момент он даже сам перестал слышать свой крик. А потом покатились слезы от смеха. Где-то в прихожей раздался звон битой посуды. Хосок подскочил почти мгновенно, успел схватить Чангюна до того, как тот начал заваливаться вниз по лестнице. Кихён же непонимающе смотрел на истерику, вцепившись пальцами в свои волосы. Сейчас он готов был признать, что сам испугался. — Что у вас произошло? — спросил вмиг подбежавший Хёнвон. Он подошел к хватающемуся за сердце Чангюну и легонько встряхнул, чтобы заглянуть в лицо. — Кого вы там увидели?       Кихён отдышался, но не спешил отвечать: не хотел, чтобы кто-то слышал его дрожащий голос. Он протянул руку и коснулся грубой фанеры, заслоняющей проход, свез пальцами густую паутину и постарался выдохнуть. — Он увидел собственную тень, — чуть приподнял уголки губ мужчина. — Я больше испугался его крика.       Чангюн слабо улыбнулся, присаживаясь на лестницу. Его левая рука все еще зачем-то сжимала кулак, как до этого сжимала перила. — Мне нужно свежее белье, — постарался сдержанно проговорить он, но все же брызнул смехом. — Я испугался своей тени.       Хосок молча смотрел на него во все глаза, а рот готов был приоткрыться от удивления. Может, он и хотел бы посмеяться над трусливым мальчишкой, но, казалось, сам дом не позволял этого сделать. Атмосфера стояла уж больно гнетущая. — В доме пахло газом, — тихо начал Кихён, будто самому себе, когда спускался с лестницы. — Отец-таки переделал старую угольную печь в газовую. Она плохо греет, а потому он решил экономить на счетах, ведь второй этаж после нашего отъезда пустовал. Не пугайтесь, это всего лишь фанера, и чудовищ там нет. — Никто не подумал на чудовищ, — неуклюже оправдался Хёнвон. — Но, похоже, что и мне нужно чистое белье. Вы до смерти напугали.       Хёнвон словно вернулся в детство. Он вспомнил, как шестилетним мальчишкой боялся спускаться в подвал, потому что там также преследовала собственная тень от засиженной мухами лампочки. С покачивающимся ведром на металлической ручке, крепко удерживаемым в руке, экскурсия по подвалу казалась для маленького ребенка бесконечным лабиринтом, в самом конце которого был угольный бункер. Каждый раз приходилось туда спускаться, чтобы набрать угля, и никого не беспокоило, что малыш дрожит от страха, гонимый тенью под ногами.       Подумав еще с полминуты, Кихён все же решился занять комнату для гостей. Пусть брат с приятелем селятся в отцовой спальне. Он подхватил свои чемоданы, Чангюн схватил рюкзак и сумку, где было постельное белье, и они вместе вошли в комнату. Дверь за ними закрылась сама, оставив в полумраке наполовину загороженных окон.       Старая медная кровать выглядела лучше, чем до этого стоящая тут кушетка, на ней лежал даже почти новый матрас. Сразу напротив кровати возвышался громадный шкаф для книг, заполненный в основном литературой в мягком переплете. Самое странное, что здесь было — это приёмники разных размеров и возрастов. Несколько простых детекторных и транзисторных, собранных, очевидно, из случайных деталей, и один напольный, приставленный к стене. На малюсенькой тумбе Чангюн заметил коротковолновое радио, способное не только принимать, но и передавать сигналы. Вероятно, что такое устройство тут служит связью с внешним миром.       Парень перевел тумблер в другое положение, и комната сразу же заполнилась противным скрежетом — начался поиск. — Не трогай! — прикрикнул на него Кихён, а сам потянулся, чтобы выключить приемник и вернуть тишину, сейчас нарушаемую только стуком редких капель по крыше. — Это доисторическая бандура. Пусть останется на той чистоте, на которую настроена. — Считаешь, что нам может потребоваться помощь? — улыбнулся Чангюн. — Ближайший городок в трех милях отсюда, просто пусть будет ради собственного спокойствия.       На кухню все возвращались с осторожностью, особенно Чангюн, который уж точно устал выворачиваться наизнанку. Запах все еще стоял отменный, вероятно, из-за разложившихся остатков пищи в раковине. Но на улице уже совсем стемнело, а желудок начало подсасывать от голода.       Пока младшие обустраивали комнаты ко сну, старшие разводили костер на заднем дворе. На маленьком крыльце стояли готовые обеды, которые не пригодились в дороге. Похоже, именно для этого они и остались. У стены примостилась гитара, а из стоящей рядом сумки выглядывали зефирки для костра. Их уж точно, кроме Хёнвона, никто не мог прихватить.       Задний двор был еще более запущенным, чем дом. В доме хотя бы можно было прибраться, а тут вариантом номер один, да и, собственно, единственным, было сжечь все к чертовой матери. Грязные дорожки от недавно прошедшего дождя совсем размыло. Между хозяйственными пристройками, курятником и несколькими сараями пройти стало невозможно. Кихён, смотря на них и попутно раздувая влажные дрова, вспоминал, что в одном сарае всегда хранились инструменты, другой — побольше — служил для разных целей, а самый огромный скрывал в себе адскую машину для уборки полей. Он нисколько не сомневался, что она и сейчас там стоит. — Где здесь можно закупиться едой? — спросил его Хосок, неожиданно подкравшись сзади с очередной порцией дров, и бросил их в костер.       Кихён сделал неопределенный жест рукой куда-то в сторону, с которой они приехали сюда. — Как я и говорил, магазинов тут нет, — ответил он и закурил. — Уверен, что остался старый бакалейный магазин в городишке, который мы проехали. Раньше мы с мамой ходили туда пешком. Завтра пошлем туда мальчишек, а сегодня он вряд ли еще работает. Думаю, что Хёнвон знает, куда ехать. Хотя, знаешь, есть еще придорожный магазин на заправке, цены там возмутительные, но продукты первой необходимости всегда есть.       Придорожные магазины Хосок ненавидел не меньше, чем телевизионных мошенников, проповедников и прочую нечисть, приходящую к тебе на порог дома и предлагающую приобщиться к Богу. — Думаешь, они согласятся поехать? — озадаченно спросил Хосок, отходя подальше от табачного дыма, который всегда летит в твою сторону, где бы ты ни стоял. — Думаю, что они захотят побыть наедине, как это случилось вчера.       Кихён на миг задумался, рассматривая суровое выражение лица, но потом Хосок кивнул. Он еще не свыкся с этими отношениями до конца, хотя отчаянно пытался. В этом можно было отдать ему должное.       Импровизированный лагерь у дома оказался вполне уютным. Коробки с обедом опустели, и время подошло к растворимому кофе. Редкая гадость, но, учитывая положение, гадость оказалась вполне сносной. Наверное, это был первый раз за всю совместную жизнь, когда они все разговаривали по душам и никуда не торопились. На костре плавилась очередная порция зефира на тонких веточках, а бумажные стаканчики были вновь наполнены. Сегодня обошлось без алкоголя, все даже забыли, что Хёнвон приговорил его еще ночью.       Небо усыпали почти немерцающие звезды, тихое пение Хёнвона под звенящие струны гитары отлично располагало ко сну. Чангюн терпеливо подождал, пока Кихён отставит стаканчик с кофе, и зарылся в рюкзак, лежащий рядом. Оттуда показалась небольшая коробочка в блестящей обертке. — Это тебе небольшой подарок, — промямлил он и смущенно потер кончик носа. Чангюн все еще думал, что он прогадал с подарком, опрометчиво послушав Хёнвона, а потому отвернулся, не желая смотреть, как любимый разрывает тонкую бумагу.       Недоуменный взгляд прошелся по мальчишке с головы до ног. — По какому поводу? — Просто открой.       В бархатной коробочке оказалась золотая классическая зажигалка «Zippo», купленная на те деньги, что Кихён давал своему мальчику на личные нужды. Чангюн подумал и решил, что лучше сделать на них подарок, чем потратить на абсолютно ненужные ему вещи. — Неожиданно, но приятно, — просиял улыбкой мужчина, подвигаясь ближе. Он щелкнул зажигалкой и крутанул колесико; вполне ожидаемо запахло бензином.       Усадив Чангюна себе на колени, Кихён заправил его волосы за уши, коснулся губ, но это мимолетное действие быстро переросло в долгий поцелуй. Уже даже стало не так заметно, что этой ночью случились первые заморозки и выпала роса. Им вдвоем было очень тепло и уютно друг с другом в толстых куртках поверх шерстяных свитеров.       В первую ночь в старом доме они необычайно долго занимались сексом. От двух горячих тел и включенного отопления было чрезмерно жарко. Кихёну показалось, что Чангюн как-то слишком уж пылко на этот раз предается любовным утехам, громко стонет, часто берет инициативу в свои руки. Вероятно, что так он пытался забыться, где он находится и сколько еще времени тут проведет.       И даже когда Чангюн отключился, удобно расположившись на мягком матрасе, чуть забрызганном последствиями бурного секса, Кихён сполз вниз, расцеловал его горячий живот, приложился к нему щекой и обвил рукой пояс. Пора бы уже было признаться, что ему больше никто не нужен. Если он каждую ночь до рассвета сможет вот так мирно лежать у изножья кровати, поглаживать стройные ноги, целовать тонкие щиколотки, мягкие колени и округлые бедра, то он будет самым счастливым человеком, нашедшим свою родную душу.       Посреди ночи Хёнвон услышал странные шумы, судорожно нащупал свой телефон, чтобы взглянуть на время, которое все еще было столичным. Он это помнил, да и тьма за окном говорила, что еще явно не половина пятого. Парнишку разбудил собачий вой, доносившийся с кухни, что находилась за стеной. Это точно происходило не на улице. Вой все усиливался. Хёнвон резко повернулся на спящего Хосока и удивился, почему тот ничего не слышит. Откуда взялась псина в доме? Он попробовал толкнуть в бок, но реакции не последовало. Показалось, что кто-то вышел из соседней комнаты, однако, приоткрыв дверь, Хёнвон увидел, что та наглухо закрыта. Движения за ней точно не было.       Доносившиеся шаги были слишком легкими и частыми: никому из них они точно принадлежать не могли. Хёнвон захлопнул дверь, постоял, прижавшись к ней спиной, но вскоре вернулся в кровать и накрылся одеялом по самый подбородок. Снова громко завыла собака. Становилось крайне не по себе, а еще с дороги хотелось спать так, что он не смог долго сопротивляться. В конце концов под скрежет когтей о кафель кухни Хёнвон уснул, подумав, что все-таки это может быть только на улице. Не мог же кто-то пустить в дом собаку. Топот тоже прекратился так же резко, как и начался. Можно будет расспросить всех об этом утром.       Утром, открыв глаза, Хосок не сразу вспомнил, где он находится. В тусклом утреннем свете за окнами большой спальни было какое-то слабое движение. Только присмотревшись, он понял, что это сухой кустарник скребет фасад дома. Солнце лениво поднималось над горизонтом. Не хватало только утреннего петуха. Мужчина усмехнулся своим мыслям и толкнул спящего Хёнвона в бок. Он помнил, что Кихён просил послать их в магазин, так как на завтрак почти ничего не осталось.       Хёнвон лениво зашевелился. Все тело одеревенело. Все же, чтобы отдохнуть после долгого переезда, нужно поспать еще часов так шестнадцать. Он чувствовал себя немного растерянным и сбитым с толку, помнил, что нужно рассказать о ночном происшествии, но решил оставить на потом. Кустарник за окном снова шевельнулся и впился когтями в грязное стекло, неприятно заскрипев. — И тебе доброе утро, — зевнул Хёнвон, крепко потянувшись в кровати.       Стройное тело выгнулось, и Хосок не устоял перед соблазном воткнуться в его пока еще теплый бок, чтобы оставить на выпирающих ребрах мокрый след от поцелуя. — Я так давно с тобой не был, — прошептал он тихо. — Тебе не приходило в голову, что я скучаю? Надо это срочно исправлять, а то я скоро забуду, как ты выглядишь.       Хёнвон коварно захихикал, встряхнул одело, подняв им старую пыль, а затем нырнул внутрь, накрывшись с головой. — Кто же виноват, что ты вчера так быстро уснул, — смято бубнил он под одеялом. — Ты даже не проснулся ночью, когда я тебя будил. — Будил? — удивленно переспросил Хосок, поднимая одеяло. Хитрые глаза смотрели через ворох взлохмаченных волос. — Зачем ты будил меня ночью?       Хёнвон отмахнулся. Он и правда надеялся на утреннюю близость, а потому такие мелочи, как собаки на улице, его не беспокоили. Однако Чангюн срубил все его планы на корню, заглянув в комнату без стука, уже будучи одетым. — Просыпайся, сладкий, — ухмыльнулся он, подперев косяк плечом. — Нам пора в магазин. Время давно перевалило за обеденное, и очень хочется кушать.       С этим спорить было трудно. Хёнвон быстро оделся, и мальчишки вместе побежали до машины, решив, что кто первый добежит, тот и сядет за руль. Чангюн успел первым, но продался за поцелуй. Сложно сопротивляться, когда тебя силой вжимают спиной в бампер.       Сначала машину пришлось очистить от кукурузной обвертки, разносимой ветром. Надо же! Что летом, что зимой нужно работать щеткой. Хёнвон нечасто вспоминал такое постурожайное явление, даже в детстве и в самые ветреные дни. Наверняка, где-то недавно убрали поле комбайном с початкоочистителем. И откуда он это помнит? — Здесь и раньше было так уныло? — спросил Чангюн, наблюдая за окном бесконечные кукурузные ряды, после чего повернулся к Хёнвону и довольно долго ждал ответа. Создавалось впечатление, что Хёнвон уснул с открытыми глазами, но продолжал вести машину. — Нет, — ответил он, покачав головой. — В детстве все было немного по-другому. — А почему вы отсюда уехали?       Но Хёнвон понятия не имел, почему это произошло. Только помнил звонок мамы родственнику отца в Вашингтон, помнил, как она просила временного приюта для проживания с двумя детьми. Четко вспоминалась только срочность, с которой они собирали чемоданы. В памяти не отложилось даже лицо отца. Он вообще не помнил отца, если быть честным самому себе. — Мама увезла нас отсюда, потому что, как она сказала, отец свихнулся, — Хёнвон напрягся, прищурился, чтобы восстановить родное лицо, но так и не смог этого сделать. — Почему ты меня спрашиваешь? Я был слишком мал, чтобы это понять. — А брат не рассказывал?       Хёнвон действительно вспоминал, пока выворачивал на широкую дорогу. В голове была пустота, будто память покрылась мглой. Начиналась легкая мигрень. — Понимаешь, Гюн-а, у нас не то чтобы не принято было говорить об отце, — выдал он довольно сдержанно и выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. — Просто с того момента, как мы отсюда уехали, мы о нем ни разу не вспомнили. — Может, он и вправду свихнулся, раз мама так поступила? — Чангюн виновато оскалился за столь неделикатный вопрос, но Хёнвон казался невозмутимым. И ведь действительно: зачем ему переживать за родственника, который никак не участвовал в его жизни?       Парень всплеснул руками, а на его лице мелькнула усмешка. — Это тебе лучше не у меня спрашивать. — Боюсь, Ки ничего не расскажет, — грустно вздохнул Чангюн и вновь сосредоточенно уставился на бескрайние поля, единственными жителями которых были вороны и пугала.       Ветхая одежда сторожей кукурузы раскачивалась на ветру, который того и гляди сорвет соломенную шляпу с мертвой головы, сделанной из мешка. Вместо рук у некоторых красовалась коса, проржавевшая от времени и дождей. По спине побежал холодок. — Не исключено, — протянул Хёнвон.       Чангюн вздрогнул, он будто был не здесь, словно уже и забыл, что сидит в машине рядом с приятелем. — А у тебя тут были друзья? — обратился он снова, заинтересованно вглядываясь в лицо Хёнвона. — Друзья?! — воскликнул Хёнвон, а потом и вовсе засмеялся. — Мне было шесть лет. Какие друзья могут быть в таком возрасте?       От такого беззаботного смеха даже Чангюн повеселел. Он и сам мало помнил себя, жившего шестнадцать лет назад. Только обрывки воспоминаний из детского дома. — А когда еще заводить друзей, как не в детстве? — Знаешь, — прервал его Хёнвон и посерьезнел. Между бровей залегла морщинка, означающая, что он что-то обдумывает. — Вроде бы был мальчишка из городка, который иногда бегал ко мне играть. Его родственники жили на соседней ферме, — и он вдруг снова рассмеялся, словно было в этом что-то веселое. — Я сейчас вряд ли вспомню, как его зовут. — Ты не общался с ним после переезда? — Гюн-а... — горько вздохнул Хёнвон, пристраивая дорогой внедорожник между старым пикапом Шевроле и Бьюиком шестидесятых годов. — Оглянись вокруг. Мы переехали в столицу за более, чем тысячу триста миль отсюда. Конечно, мама один раз попросила меня написать ему письмо, но ответа я так и не получил. Здесь нет ни связи, ни телефона, при чем до сих пор. Может, и почты-то нет.       Магазинчик оказался очень даже посредственным, как, впрочем, и все здесь. Один ряд с замороженными продуктами, пара рядов с самым необходимым, немного химии и маленький холодильник с бакалеей. К сожалению, кроме него в городишке была только передвижная лавка, которая появлялась два раза в неделю. И сегодня точно не тот день. — Здравствуйте, — прозвенел довольно милый мальчишеский голосок.       Чангюн едва не выронил очередной пакет с продуктами, который заталкивал в багажник. Последнее, что он хотел бы услышать в захолустье, так это то, что с ним поздоровались. Еще не хватало, чтобы милостыню просили.       Темноволосый мальчишка с прической, похожей на ту, которую носил Хёнвон, быстро приближался к ним по мокрому асфальту. Он выглядел очень молодо. Ровная фарфоровая кожа на смазливом личике почти кричала о его ухоженности. Нелепой выглядела только татуировка на его левом плече: пара изогнутых линий. Вообще было немного прохладно, чтобы ходить с коротким рукавом. — Вы проездом у нас? — спросил мальчишка, когда подошел ближе. — И почему ты так решил? — замялся Хёнвон, но все же протянул кисть для рукопожатия.       Тот рассмеялся, сунул руки в глубокие карманы клетчатых брюк и как бы невзначай пожал плечами. — Вы странно одеты, — ответил он, кивнув на парней, а затем выставил ногу, чтобы рассмотреть свои не самые чистые штаны. Хёнвон и Чангюн озадаченно переглянулись. Им и в голову не приходило, что их абсолютно обычная одежда так отличается от местной. — Простите, но нам на такую одежду нужно целый год работать в поле, как проклятому. Да и ходить в ней некуда.       Чангюн неловко прокашлялся в кулак. — А если мы скажем, что поселились неподалеку и теперь будем тут жить? — спросил он, хитро щурясь.       Мальчишка фыркнул, задрав нос к небу, но, кажется, он тоже немного повеселел. — Не-е-ет, — протянул он, улыбаясь и сильнее толкая руки в карманы. Все же ему было холодно, но одна рука вынырнула на секунду, чтобы указать на номерной знак. — Из Вашингтона сюда не приезжают. У вас на машине номера округа Колумбия.       Хёнвон словно лишился дара речи и только ошарашенно смотрел на странного паренька, зачем-то решившего с ними заговорить. Неужели это все только потому, что здесь мало его сверстников? — А ты здесь живешь? — спросил он, когда захлопнул багажник и отряхнул руки. — Все двадцать лет, — просиял паренек, и это заставило перекинуться удивленными взглядами. Выглядел тот, дай Бог, на семнадцать. — Если вы хотите, чтобы я устроил вам экскурсию по городу, то зря потратите время. Тут нет ничего.       Чангюн улыбнулся и даже позволил себе коснуться плеча странного паренька. — Готов спорить, что все за пределами кукурузного поля, которое мы видим из окна, гораздо интереснее. — Поля? — неподдельно удивился мальчишка и, казалось, чуть задергался, начав оглядываться по сторонам. — А вы откуда? — Мы приехали в отпуск, — ответил Хёнвон за них обоих и неопределенно махнул рукой в сторону дороги. — А живем мы на ферме моего отца за кукурузным полем.       Парень мимолетно улыбнулся, но сразу же растерял свое хорошее настроение, когда на парковке появилась странная пара и взглянула в их сторону. Казалось, что из молодого мальчишки он превратился в сгорбившийся старый башмак, который скорее хотел капитулировать отсюда как можно дальше. — Извините, мне пора, — протараторил он шепотом, пытаясь не оглядываться, а смотреть себе под ноги. — Родители не любят, когда я разговариваю с незнакомцами. — Это твои родители? — торопливо переспросил Чангюн, смотря на мужчину и женщину со странными уничижительными взглядами черных глаз, виднеющихся даже издалека. — Ты кого-то испугался? — Простите еще раз...       Парень замотал головой и быстро удалился в противоположную сторону от странной пары, которая пропала так же быстро, как и появилась. Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, пожали плечами. — Странный паренек, — заключил Хёнвон, подбросил ключ на ладони и уселся за руль.       В округе Колумбия тоже бывает такое странное явление, как перекати-поле. Где-то в районе ферм «Чистые земли», находящихся довольно далеко от самой столицы, ветер также разносит пучки сухого растения и развешивает их на оградах. Здесь же повсюду была кукурузная обвертка, заставляющая даже пользоваться дворниками.       Хёнвон чуть не пропустил поворот к ферме. В прежние времена на участке с развилкой кукурузу не сажали, а потому ориентир был прекрасный. Сейчас же жадные до урожая фермеры готовы были засеять даже дорогу.       Остановившись четко на том же месте, где машина стояла до этого, Хёнвон состроил хитрые глазки и, не отрывая взгляда, скинул с себя обувь. Дорогие кроссовки покатились под педали. — Мне не нравится это взгляд, — фыркнул Чангюн, складывая руки на груди. — Ты что-то задумал, и я об этом пожалею.       Хёнвон его будто не слышал. Он встал на колени, чтобы перелезть за заднее сиденье, не упустил возможности потереться задницей о плечо, а затем больно вцепился в Чангюна, перетаскивая того за собой. — Только не говори, что не хочешь меня, — улыбнулся Хёнвон в губы, втягивая в глубокий поцелуй. Рука же настойчиво шарила между ног. — Хочешь же...       Чангюн сам перевернулся на живот, втыкаясь лицом в тканевую обивку сиденья: ведь Хёнвон прав, он действительно хочет. Хёнвон никогда не заставляет себя долго ждать, поддерживает под животом и стаскивает брюки. Он уже вполне привык терпеть такие неудобства, как машина или голая земля в безлюдном парке.       Когда Чангюн чувствует пальцы Хёнвона внутри, он начинает ерзать, показывая, что это вовсе необязательно, ведь после прошедшей ночи он еще вполне податлив. Тогда, обманчиво лизнув шею, Хёнвон больно укусил в плечо, знал, что останется след, но все равно не сдержался. Его хочется до безумия, он всегда заводит даже своим недовольным брюзжанием. Но сейчас нет времени растянуть удовольствие, ведь старшие наверняка заждались.       Хёнвон просунул руку под приятеля, обхватил его член, чтобы немного ускориться, не прекращая в нем ритмично двигаться. Тело Чангюна всегда быстро реагирует на Хёнвона. Казалось, что его можно сонного посадить посреди ночи в кровати, тронуть между ног, и он вполне готов к порции ласки. Вот и сейчас, слыша эти пошлые шлепки и шумное дыхание, он едва сдерживает себя, чтобы не застонать и не попросить еще.       Сильно сжимая головку члена, чтобы не испачкать обивку спермой, Хёнвон сам не заметил, как кончил. И только услышав неразборчивое бормотание и увидев, как семя стекает по внутренней стороне бедра, понял, что натворил. — Я думал, что на тебе есть резинка, — промямлил Чангюн, садясь на колени и стараясь натянуть штаны так, чтобы по минимуму их испачкать. — Мы же договаривались, что всегда будем только так. — Я забыл их дома, — оправдался тот, привычным жестом зачесывая волосы назад. — Ничего же страшного не случилось, я ничем не болею, и ты это знаешь.       Чангюн слабо кивнул. Если бы дело было только в этом.       Он вышел из машины, чуть прихрамывая. Хёнвон редко бывал нежным в таких делах, но жаловаться парнишка не привык. Его почти все устраивало. Он вытащил сумки из багажника и накинул рюкзак на плечи, терпеливо подождал, когда Хёнвон возьмет то, что осталось, и закроет машину, после чего они вновь вошли в заросли кукурузы.       Двигаясь позади, Чангюн на мгновение настороженно замер. Его не покидало стойкое ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Он будто видел кого-то, но, стоило чуть быстрее повернуть голову, так неизвестный сразу же исчезал. Такие ощущения он раньше встречал только на экране, когда герой ужастика слышит и видит что-то странное, но продолжает идти именно в ту сторону. Ему казалось, что среди зарослей кукурузы скрываются люди, и их много, возможно, десятки человек, которые только и ждут свою легкую жертву, чтобы утащить ее в сумрак рядов, а там уже перерезать горло.       С бешено бьющимся сердцем Чангюн догнал Хёнвона и тронул его за плечо. Тот повернулся, и на лице его читалась та же эмоция. Он определенно что-то слышал. — Тебе не кажется, что за нами следят? — осторожно поинтересовался Чангюн, и Хёнвон кивнул, но потом резко развернулся и зашагал к дому, как можно быстрее.       Он хотел бы сказать, что не слышит людей. Точнее, он не понимал, что он слышит. В ушах до сих пор стоял хриплый собачий вой с кухни. — Это ты так шумно дышишь? — спросил Хёнвон, переходя на бег. — Если да, то прекрати.       Вместо ответа, Чангюн пихал его ладонями в спину, чтобы тот бежал скорее. Не терпелось уже оказаться на пороге дома, который показался ровно через двадцать секунд напряженного спринта в тесных рядах.       Они оба промолчали о небольшом происшествии. По сути ничего не случилось, а потому не стоило поднимать панику. Хосок следил за мальчишками, а именно за их трясущимися руками, когда те разбирали пакеты. Молчание стало напрягать, но он лишь посмотрел на Кихёна, кивнул в сторону младших, а сам вышел на крыльцо.       Хосок следил за макушками стеблей, за направлением ветра и действительно замечал, что иногда стебли клонятся не в ту сторону, в которую дует ветер. Он подошел ближе, заглянул в ряд, и взгляд задержался на красных брызгах, покрывающих длинные листья. Потрогав их пальцами, мужчина понял, что это никакая не краска, а самая настоящая кровь. Может, кто из мальчишек порезал острыми листьями плечо, пока бежал, ведь никто к дому не подходил. Они почти все время провели на улице. По земле катались пучки черного меха, но Хосок решил не разглядывать, подумав, что это вполне могут быть рыльца от спелых початков.       После обеда Чангюн вошел в их с Кихёном комнату, тихо прикрыл за собой дверь, а затем мягко на коленях подполз к любимому на кровати. Кихён разглядывал старый напольный приемник, пытался его включить, но станции тот не ловил, только шипел. — Долго ты еще будешь молчать? — осторожно поинтересовался парнишка, подкрадываясь ближе. Кихён не ответил.       Чангюн привстал, обнял своего мужчину со спины, медленно поцеловал линию позвоночника, ткнулся носом в шею и еще раз мурлыкнул на ухо: — Почему ты меня игнорируешь? — Я тебя не игнорирую, — протянул Кихён в пустоту, совсем не отвечая на ласки, делая вид, что заинтересованно крутит многочисленные ручки. — Тогда в чем дело? — В том, что я даю тебе время, чтобы самому во всем признаться, — ответил он, наконец глянув через плечо. — Признаться в чем? — опешил мальчишка и отодвинулся, присаживаясь на колени.       Кихён вздохнул, сплел пальцы в замок и обхватил ими колено. Как же предстоящий разговор бил по его гордости! — Котенок, посмотри на себя, пожалуйста, — начал он вполне размеренно, и Чангюн действительно бегло осмотрел себя, не зная, за что зацепиться. — У тебя испачканы штаны. У вас был секс?       Вопрос действительно вогнал мальчишку в ступор. Раньше им о таком говорить не приходилось, ведь все было решено еще до начала их отношений. — Да, был, — почти неслышно буркнул он, свесив голову. — Это вышло спонтанно. Я думал, что он с резинкой, а оказалось, что нет. Обычно он не обманывает, а сейчас...       Кихён поднял пальцами его за подбородок. — Почему ты оправдываешься? — Потому что ты ругаешься. — Я не ругаюсь. — Но вчера... — Вчера было другое, — лицо Кихёна изменилось, и на нем появилось подобие улыбки. — Вчера я ругался, потому что вы напились, а ты, — легкий щелчок по носу, — солнце мое, пить не умеешь.       Чангюн зажмурился и смешно повел носом. — Тогда в чем же сейчас дело? — Ты помнишь, о чем мы договаривались? — спросил мужчина спокойно и терпеливо дождался кивка, только вот Чангюн понятия не имел, почему кивнул. Он не помнил. — Мы договаривались, что вы не будете скрываться, иначе я чувствую себя немного обманутым. Это неприятно. Мы договаривались, что ты будешь предупреждать меня о вашей близости.       Не выдержав напора и сурового взгляда, мальчишка втянул потекшие сопли, а на глаза навернулись слезы. Он действительно забыл о такой мелочи. Если это была мелочь. Он любил Кихёна. Глубоко. Любил просто так, без причин, без смысла. Если бы сейчас Кихён попросил провалиться сквозь землю от стыда, то он бы с радостью это сделал. Сейчас хотелось лечь на пол, чтобы опора перестала уходить из-под ног. Из-за такой глупости он точно не хотел разрыва отношений. — Котенок, это запрещенный прием, — выдохнул Кихён и утер лицо. — Ты знаешь, я не могу видеть, как ты плачешь. Но тот не сдержался и, разревевшись, кинулся на шею, как в последний раз. — Я люблю тебя, понимаешь? — всхлипнул он. — Можешь ругаться на меня, можешь делать все, что угодно, только не уходи. Слышишь?       Хосок подслушивал разговор за дверью, хоть и прекрасно понимал, что так делать нехорошо. Он надеялся, что Чангюн честнее, а потому пытался услышать от него, что произошло в поле и почему они оба прибежали запыханные. Но тот ударился в сопли по своей же глупости, значит, совершенно точно уже ничего не скажет.       Проходящий мимо Хёнвон был довольно резко остановлен выставленной рукой. Но парень не повел и ухом, только вопросительно приподнял бровь. — Что? — спросил он с вызовом, глядя на Хосока. — Хочешь и ты меня отчитать за мою выходку, ради порядка?       Хосок, нахмурившись, скрестил руки на груди. — Нет, не хочу, это бесполезно. Расскажи мне, что произошло ночью, и от кого вы бежали.       Хёнвон заметно растерялся. Глаза забегали по углам, но Хосок непреклонно ждал ответа, царапая лицо суровым взглядом. — Мы никого не видели, только слышали...