Фиолетовое лето

      Она вылетела из подъезда и подцепила носом уличный мороз, размазывая подошвами ботинок грязный снег. Подняв голову, и подарив свою шею хлесткому северному ветру, она развернулась и остановилась, пряча руки в карманы совсем не теплой куртки. Холод бил ее по коленкам, спрятанным под узкими черными джинсами, цеплял ее волосы.       За ней из подъезда выбежала и ты, успев прокатиться по накатанному языку ледяной дорожки.       - Мы не в детский сад собрались, - она захватила губами сигарету.       - Ой, а ты себе опять сейчас нос обожжешь, - ты залилась смехом, смотря на нее, пытавшуюся закурить. Синеватый огонек зажигалки был готов погладить ее по кончику носа, повинуясь порывам ветра.       Вы освободились из плена желтушного колодезного двора, вбегая в темноту арки. Она резала сигаретным дымом арочный гул, трогая ботинками корку льда на асфальте.       - Пещера какая-то, честное слово, - буркнула она.       - Не привыкла до сих пор?       - Я давно ко всему привыкла.       Плетеный мост, острая шапка собора, скрипящая баранка водителя трамвая, дома, облитые разноцветной глазурью, осунувшиеся от холода деревья, раздетые кусты, раскрошенный, словно печенье в руках ребенка, асфальт, шипованый ее взгляд, который смотрит бирюзовой колючей хвоей.       Тонкие поручни, как ее запястье, персиковая краска, как ее спина, не укрытая ничем по утрам, черные шины, как ее куртка, звенящая многочисленными замочками в ноту "соль", гнущиеся от порывов ветра деревья, словно вы глубокой ночью, когда ваши тонкие девичьи ребра шагают вверх-вниз под молочной кожей.       Под отломленной крышей, которую словно отливали из самого багряного вина, она вела тебя за собой, перепрыгивая через ступеньку, разгоняя перед собой пыль серых лестничных пролетов.       Дверь чуть было не слетела с петель, хлопая коридорному сквозняку и ее силе.       - Раздевайся! - она стоит у двери и смотрит на тебя, цепляясь взглядом за твою куртку, слегка обтягивающую бедра, узкие штаны песочного цвета.       - Мы сюда пришли, чтобы... ,- ты захлебнулась на последнем слове.       - Чтобы, - молния на ее рюкзаке взвизгнула, и она достала рубашку. - Твоя любимая, между прочим.       Ты смотришь за ней через дверной проем. Она сидит на высоком деревянном стуле и сжимает рубашку, упавшую ей на колени. Она обнажена. Художник разрисовывает ее какими-то пятнами неопределенного цвета. Затем наступает твоя очередь.       - Издевательство, - вырывается у вас обеих одновременно.       Вы обе в сознании друг у друга похожи сейчас на те раздетые кусты около Советской. Такие же беззащитные, со стянутыми рубашками, открывшие острые плечи.       Вы крутитесь на фоне белого полотна, обнимая себя за плечи, улыбаясь друг другу так, будто бы сейчас не зима, которая кует воздух в серебряные кольца, а травянистое лето, льющееся в ваши карманы неспелыми вишнями, и можно сменить сигареты, которые вы держите в зимнем инее, на точеные колоски, и укрываться не тяжелым пуховым одеялом, а легкой паутиной простыней, похожих на густые взбитые сливки облаков.       - Встаньте вполуоборот, пожалуйста, - монотонно бурчит фотограф, - смотрите в объектив, а не друг на друга, выпрямите спину.       В случайных резких движениях вы задеваете друг друга, разрезая спины электрическими разрядами.       - Потерпи, - нашептывает она, хмуря брови и прикусывая губу, прохаживаясь по твоей пояснице пальцами.       Пыль коридора ударяется о торчащие ваши волосы, тает в сжатых ладонях друг друга, огибая тела по самым лучшим сшитым изгибам, забивается в выемки меж ключицами, оседает в ямочки над губами и сдувается легким потоком воздуха, скинутыми рубашками, которые служили вам набедренными воспоминаниями.       Старая тахта обнимает ваши тела, потолок, куполом смыкающийся над вами, раздувается от тепла двух тел и жаркого дыхания.       - Мы же пришли сюда, чтобы...       - Чтобы.       Она смело разъезжает губами по твоей шее, клюет поцелуями бледные плечи, скользит руками по бедрам. Все это лихорадочно, страстно, пылко, бурно и знойно: между вами цветет июль, кусая обеих за руки, бросая соломенную зарю под веки, Ты ведешь пальцем по левой стороне вздымающейся грудной клетки, высчитывая кости. Она обрушивается к тебе на плечо, упирается животом в бедро, и вновь тянет тебя к себе, обрушивая поцелуем в топкую трясину. Ваши поцелуи пахнут сигаретным шлейфом, шалфеем, горячим лимонным чаем и вяжущим язык шиповником.       Вас обливает ледяным дождем, смывая с тела пятна краски и пота, вас закутывает в махровое полотенце и затягивает тугим ремнем. Вас всегда будет только двое.