И жизнь заиграет яркими красками

      Уилбур Вонка стоял у окна, а Вилли сидел на его кровати и смотрел на свою перебинтованную руку. Ярость и какое-то наваждение прошли, и теперь стало больно и как-то стыдно. Вилли перевел взгляд на отца и понял, что тому тяжело все это вспоминать. Но ведь именно отец, а не кто-то другой, был причиной того, что от маленького Вилли ушла мама, развив в нем какой-то комплекс неполноценности. В воспоминаниях то и дело на протяжении почти сорока лет всплывали картинки, как он, маленький мальчик, расстраивался и обижался, когда его одноклассников забирали мамы, а ему приходилось идти домой одному. На маленькой детской площадке с детьми гуляли мамы, а он был один. Отец редко гулял с ним. И никогда не разговаривал с ним о ней.       — Что ты помнишь? — Нарушил молчание мистер Вонка.       — Я помню, как она уходила. Я хотел побежать к ней, но ты меня не пускал. Она ушла.       — Ты не помнишь, что я тебе рассказывал о ней?       — Нет. Только то, что ты запрещал мне её вспоминать. Но почему? Зачем ты ее выгнал? Наверняка она хотела со мной связаться, обнять меня, но ты запретил нам видеться. Почему? Ты не любил её? Ты никого не любил! Уилбур поморщился и прикрыл глаза. В памяти всплыли события тех лет, от которых он не мог избавиться, хоть и очень этого хотел. Он не хотел иметь с этой женщиной ничего общего, но сейчас ему приходилось все вспоминать. Вилли, его мальчик, совершенно запутался. Его сын так и не смог это отпустить. Вероятно, здесь была вина самого Уилбура, что он не рассказал всё своему маленькому сыну, не успокаивал его, когда он плакал ночами, ожидая, что мама придёт. Возможно, его нежелание поговорить с сыном и являлось причиной, почему Вилли сейчас, спустя почти сорок лет, начинает вспоминать об этом. Уилбур не хочет об этом вспоминать. Он до сих пор не простил ее и вряд ли когда-нибудь простит.       — Я любил ее. Я и сейчас ее люблю. Но она никогда никого не любила. Мне нужно было послушаться своих родителей, которые были против нашего союза. Я был неправ, что отказался с тобой говорить на эту тему.       — Мне всегда казалось, что ты ее бросил, — фыркнул Вилли. — Я помню ее грустные глаза, когда в тот момент все-таки побежал к ней. Она… отстранилась от меня. Она не стала меня обнимать. Она что-то мне сказала… не помню…       — Нет, — покачал головой Уилбур с болью в голосе. — Нет, у нее в тот день были не грустные глаза. Она тебе сказала, чтобы ты отцепился от нее, и толкнула тебя. А потом просто ушла. Ты убежал от меня, и я нашел тебя через несколько часов. Ты был без чувств. Я принёс тебя домой и вылечил. У тебя была высокая температура, и я боялся, что ты не выживешь. А она больше не вторгалась в нашу жизнь. Я знаю, что сейчас у нее все хорошо.       — Почему я помню другое? Почему я помню, что у нее были грустные глаза? Почему я помню, что ты был холоден со мной и не разрешал мне говорить о ней? Я помню, что даже после ухода из дома периодически вспоминал ее, но у меня даже не сохранился её образ. Что случилось между вами, что ты ее выгнал? Она изменила тебе? Вилли выглядел раздражённым, и Уилбур снова повернулся к окну и посмотрел на вечерний город. Из окна самой высокой башни фабрики, не считая гигантской трубы, открывался удивительный вид на маленький городок, окруженный лесами и плотиной. В этом городке прошла юность Уилбура. Он, молодой парень, только что вернувшийся с фронта, начал работать стоматологом по своему первому образованию. На гражданке было необычно и тихо. Четыре года, проведённых на войне, отразились на его психике, и он первое время просыпался ночами от тишины. Потому что тишина там означала начало боевых действий. Тишина там была врагом.       — Мы познакомились с ней через полгода после того, как я вернулся с войны. Меня кто-то из сослуживцев пригласил в театр на спектакль. Она была актрисой. Начинающей, но очень талантливой. Ей было девятнадцать, мне около двадцати пяти. Мы начали встречаться. Она мечтала о роли Джульетты, а я — о спокойной жизни. Она была очень красивой девушкой, но у нее был скверный характер. Она не считалась ни с чьим мнением и делала только то, что сама считала нужным. В двадцать четыре года она забеременела. Это спутало все её карты, ведь она была Джульеттой и должна была ехать с труппой в Ла-Скалу. Она мечтала об этой поездке. Срок был небольшой, и она, несмотря на запреты врачей, поехала туда. Я поехал вместе с ней, хоть она и была против. На репетиции ей стало плохо…       Уилбур замолчал и закрыл глаза. Вилли было интересно слушать историю жизни родителей, но он чувствовал, что это тяжело даётся отцу. Мужчина посмотрел на свою перебинтованную руку и поморщился.       — Ей пришлось бросить театр и провести почти все время в больнице. После твоего рождения она почти сразу вернулась в театр, обвинив меня в эгоизме. Я разрушил ее мечту, и… что еще ждать от вояк, которые убивают. Они убийцы, и все такое. — Уилбур сжал руку в кулак и поморщился. — Она не хотела о тебе заботиться. Вернулась в театр, вернула себе роль Джульетты и умотала на гастроли на несколько месяцев. Я остался с тобой. Мне помогала мама, но через месяц ее не стало. Отцу было не до этого, и мы остались с тобой вдвоём. Я любил ее, да я до сих пор люблю ее. Я готов был простить ей измену, но то, что она сделала, я простить не смог. Тебе было три, когда она впервые осознанно появилась в твоей жизни. Я был слеп и глух, надеялся, что она останется с нами навсегда. Она даже с тобой гуляла. Носила тебя на руках и даже пару раз укладывала спать. Однажды мы с ней разговорились, и она сказала, что её место заняла другая актриса, помоложе и постройнее. И сказала, что ненавидит тебя и хочет, чтобы ты сдох. Понимаешь, она считала нас с тобой виновными в её проблемах. После родов она поправилась, стала пить лекарства, чтобы молока не было, какие-то гормоны, и ее фигура изменилась…       Уилбур замолчал, и в комнате повисло гнетущее молчание. Вилли переваривал полученную информацию и не знал, что говорить и делать. Отцу было очень тяжело, ему не хватало тепла и участия, и Вилли встал с кровати и неуверенно подошёл к нему. Положил руку на его плечо и осторожно сжал, слегка поморщившись от боли. Уилбур вздохнул.       — Я не успел тебе рассказать это до твоего ухода. Может быть, тогда бы ты не ушел от меня. И не считал бы меня предателем. Вилли, я очень виноват перед тобой. Я не думал, что тебе это будет настолько важно, что начнет вырываться на свободу через столько лет. Я не могу ничего забыть, как бы ни хотел. Я обещал тебе рассказать об этом, и я тебе расскажу все. Прости меня, мой мальчик…       Вилли ничего не ответил, но просто прижался к спине отца. Как это делал в далёком детстве. Уилбур положил руку на его ладонь и посмотрел в окно. На своё отражение. Он был уже старым, иногда немощным. После инфаркта здоровье не восстановилось полностью. Оно и не восстановится больше. С каждым днем все ближе подходит та, о ком не принято говорить. Та, кого никто никогда не видел. Иногда на него накатывает страх, что, однажды ночью закрыв глаза, он не успеет сказать что-то главное самому дорогому человеку. Тридцать лет они не виделись, каждый страдал от одиночества. Каждый достиг того, чего хотел. Вилли стал знаменитым кондитером, он следил за деятельностью сына, радовался его победам и огорчался, когда Вилли терпел поражения. Он хотел дать о себе знать, но помнил, с каким скандалом сын ушел из дома. И его вмешательство в жизнь сына могло бы показаться чем-то неправильным. Люди могли подумать, что ему нужны деньги сына. Но это не так.       Уилбур тоже за эти годы многого добился. К нему на приём записывались видные деятели не только Англии. Его приглашали на семинары, конференции. Он объездил Европу, был в Чили, Перу и Бразилии. Какое-то время у него была женщина, но ничего не сложилось. Ей надоели частые командировки мужа, и однажды она просто ушла. Уилбур занялся работой, чтобы было не так одиноко. И вот, семь лет назад он встретился со своим сыном. Маленький мальчик вырос, стал красивым мужчиной, и Уилбур даже не сразу узнал его. Ведь никто не знал, как выглядит Вилли Вонка. Только зубная карта пациента ему подсказала, что этот пациент — Вилли Вонка, его сын. Уилбур не был уверен, что после этого они продолжат общаться, но через три года Вилли предложил ему переехать на фабрику. Возраст давал о себе знать, и принимать пациентов было тяжело. А еще семимильными шагами развивались технологии, и пожилому человеку было сложно успевать за этим. На его место приходили более молодые врачи, а его постепенно отодвигали на второй план. Уилбур не переживал, так как и сам в молодости был таким — активным, настойчивым, целеустремленным. Он пару раз прошёлся по головам, затаптывая конкурентов, но старался быть честным. И работал он на совесть.       — «Уилбур, я уезжаю», сказала она мне однажды, когда мы с тобой вернулись домой после долгой прогулки, — вернулся к рассказу мужчина. — Тебе тогда было почти шесть.       Маленький мальчик посмотрел на женщину и, выпустив папину руку, подбежал к маме. Обнял ее за ноги и уткнулся носом в ее живот. Женщина брезгливо отстранила его от себя и отряхнулась.       — Твой сын испачкал моё платье, Уилбур.       — Это и твой сын, Сюзанна, — устало сказал Уилбур, приобнимая рукой мальчика, который готов был заплакать.       — Он ревёт как девчонка! — Надменным голосом сказала женщина, и мальчик от ее взгляда испуганно прижался к папе.       — Ты куда-то собралась? — Уилбур бросил взгляд на чемоданы.       — Меня пригласили в Венскую Оперу на год, а может и больше, — будничным тоном сказала она. Потом остановила свой взгляд на сыне и криво усмехнулась. Достала из сумки синего дракончика и небрежно протянула ему игрушку. — На. Дарю. Вилли осторожно взял игрушку, а потом расплакался и снова обнял маму. Но она грубо его оторвала от себя, и мальчик убежал наверх, в свою комнату. Уилбур холодно посмотрел на нее.       — Да брось, тебе это не идет. Помнится, ты говорил, что желаешь мне счастья, когда мы с тобой играли свадьбу. С ним я не стану счастливой, и я жалею, что они тогда его спасли. Я ненавижу его.       — За что, Сюзи? Что он тебе сделал? Он любит тебя и хочет быть с тобой.       — Я не люблю его. Я не хотела, чтобы он родился. Он мне омерзителен. И ночами кричит, и сколько раз просыпался в мокрой постели! У меня были репетиции, мне нужно было готовиться к ним, но вместо этого я сидела с ним и успокаивала его. И тебя, Уилбур. Мне, если ты забыл, приходилось успокаивать тебя первые годы. Я устала!       — Мне было очень тяжело слышать всё это. Через день она исчезла из нашей жизни.       — Почему же я ничего не помню? Я не помню, как она меня отталкивала…       — Я не знаю, Вилли. Может быть, мозг заблокировал все эти воспоминания? Ты ее помнишь доброй и заботливой, а меня тираном.       — Я… не знаю… верить тебе или нет… — отстранился от отца Вилли и подошёл к двери. — Это все очень необычно.       — Я не прошу, чтобы ты верил мне, мой мальчик. Ты можешь и дальше считать меня тираном, который выгнал бедную женщину из дома и лишил возможности увидеться с сыном. Я покажу тебе одну вещь, — Уилбур подошёл к столу и открыл ящик. Достал из него фотоальбом, а оттуда газетную вырезку. Протянул сыну. — За несколько месяцев до своего ухода она дала интервью газете The Guardian. Почитай, тебе многое станет ясно. Вилли взял газетную вырезку со статьёй и бегло прочитал. Потом поднял непонимающий взгляд на отца.       — Получается, мама не могла от меня избавиться и просто сказала, что я умер?       — Я встретился с ее коллегой, и он рассказал, что ради роли в Венской опере она пойдёт по головам и избавится от сына. Так и было. Я не уверен, что… — Мужчина болезненно поморщился и тяжело опустился на кровать, — она любила тебя. Но теперь, насколько я знаю, у нее все хорошо в жизни. Она осуществила свою мечту.       Вилли задумчиво посмотрел на отца, потом снова перевёл взгляд на газету. Посмотрел на фотографию женщины. Стройная, красивая, с вьющимися волосами. Взгляд был очень необычный. И хоть качество фотографии было отвратительное, но Вилли обратил внимание на ее глаза. Они были странными. Грустными, но в них скрывался холод, почти осязаемый. И статья, поражающая воображение своей дикостью. Она рассказывала о своей жизни. В прошлом у нее была другая семья. В пять лет маленький сын утонул. Муж обвинил ее в этом, они разругались и развелись.       — Я ни о чем не жалею, — прочитал Вилли и болезненно поморщился. Она не жалеет о том, что её сын «погиб»?       Мужчина еще раз посмотрел на фотографию этой женщины и вздохнул. Она ни о чём не жалеет, поэтому у нее был холодный взгляд. Ну да, так было проще — сказать, что сын умер, и всё. Может быть, это было ее единственное интервью, и больше она не вспоминала о неугодном ребёнке и муже-вояке. Ну да, все логично. Ради мечты и каких-то целей она отказалась от своей семьи. Вычеркнула их из своей жизни.       Вилли посмотрел на отца. Тот был бледнее обычного, и мужчина почувствовал какое-то тянущее чувство в груди. Всё это было слишком странно и необычно, и он не знал, верить этому или нет. Всё-таки в его голове не укладывалось, что такое может быть. Обмануть общественность, сказав, что ребёнок погиб, и жить счастливо и припеваючи.       Хотя он сам отказался от своего отца, чтобы стать известным кондитером. Он и не вспоминал об этом очень долгие годы, вычеркнул отца из своей жизни и забыл о его существовании. И вспомнил о нем только когда на фабрику пришли пятеро детей с родителями.       Получается, отца предали два человека, которых он любил? Или все это блеф? Разве может мать поступить так? Вилли пытался представить миссис Баккет или мать Виолетты Боригард, которые так поступили. Или Саманту, которая отказалась бы от Эшли ради своих целей. Скорее дети бросают родителей, а не наоборот.       — Я понимаю, что ты не веришь мне. Но это все, что я хотел тебе рассказать. — Послышался хриплый и какой-то странный голос отца. Вилли вздрогнул. — Прости, мой мальчик, что я не рассказал тебе этого раньше. Я не удивлюсь, если ты меня снова бросишь. Но сейчас уже стало легче. Как будто камень с души упал. Теперь и помирать не страшно.       — Помирать? — Вздрогнул Вилли. — Что ты такое говоришь? Ты еще проживёшь много лет, па… па-па.       Это слово далось мужчине с огромным трудом. В горле будто застрял какой-то странный ком, мешающий говорить. Было что-то необычное в этом слове.       Их взгляды встретились. Пожилой человек с седыми короткими волосами, исчерченным морщинами лицом, смотрел на стоящего у двери молодого мужчину грустным и каким-то странным взглядом. В нём читалось неверие от услышанного слова. Ведь его папой не называли уже больше сорока лет. После ухода Сюзанны все нежные слова любимых людей исчезли. От Вилли впервые прозвучало сухое «отец», и маленький ласковый мальчик превращался в обиженного ребёнка. Не было больше объятий, разговоров. Уилбур переживал ее уход и предательство, но, наверное, надо было ему поговорить с сыном, объяснить ему все. Утешить. Почему он не делал этого? Может быть потому, что он был военным, убийцей, как называла его Сюзи, а им, по ее же словам, чуждо все мирное.       Вилли смотрел на своего родителя со смесью недоверия, непонимания и грусти. Где-то в глубине души вновь зарождалось то забытое и утерянное чувство, любовь, о которой он уже давно забыл. Его бросила мама, а отец не хотел с ним разговаривать. Каждый жил своей жизнью, не интересовался жизнью соседа по дому. Да, они были соседями, а потом разошлись. Сложно это все.       — Прости меня, папа, — уже более спокойно произнёс Вилли это слово.       — Ты меня тоже прости, сынок, — сказал Уилбур. — Столько лет прошло, мы не сможем ничего вернуть. Я сильно виноват перед тобой, мой сын. Я люблю тебя.       — Я… тоже люблю тебя, папа.       Вилли присел на кровать рядом с отцом. Немного поколебавшись, он приобнял его рукой и прижался к себе. Тихий судорожный всхлип старика заставил его встрепенуться. Он покрепче обнял отца и прикрыл глаза. По щеке потекла жгучая слеза.       — Расскажи мне что-нибудь о моём детстве. Я… очень мало помню.       Уилбур стёр слезу с щеки своего сына и обнял его крепко. Начал рассказывать некоторые истории. У них была целая ночь…