Аналитическая бестия

      Когда я очнулась, с окна лился мягкий утренний свет. Я поняла, что пролежала тут очень долго. Как только поднялась с пола, осознала, насколько сильно болит тело — я провела на холодной плитке много часов. Губы пересохли, желудок сжимался в предсмертных конвульсиях и меня трясло от холода. Я дёрнула ручку двери, но та не поддалась. Преподавательница меня закрыла. Я припала ухом к двери, пытаясь понять, дома ли вообще Елена Юрьевна. Ни одного звука, вообще никакого.        Я так сильно хотела есть и пить, но не знала, как справиться с этой проблемой. Когда я решилась попить из-под крана, я обнаружила, что воды нет. Дотронувшись до батареи поняла, что они холодные. Меня трясло от холода и слабости. Я устало постучалась в дверь, но ничего не произошло.        Единственное, что могло бы хоть как-то согреть — полотенце, висящее у ванной, которое я тут же схватила и накинула на плечи. Особо ничего это не изменило, но лучше так, чем ничего.        Пол был холодный, но слабость была сильнее, и я спустилась на холодную плитку, устало и медленно дыша. Голова кружилась то ли от недостатка кислорода, то ли от голода. Я не знаю, сколько просидела. Тут ни часов, ни телефона, ничего.        На улице уже смеркалось, когда я услышала хлопок входной двери. Особо даже не двигаясь, я просто ждала, когда Елена Юрьевна откроет дверь. Ждала долго, но она все не появлялась. А позже я услышала песню из заставки «друзей». Может, она меня забыла?        Я с трудом встала, выдыхая как будто бы только что пробежала кросс, и громко постучалась в дверь. Никакой реакции. Я постучалась снова, стараясь сделать это как можно громче. Ничего. — Откройте, пожалуйста… — прикрикнула я, стараясь перекричать её сериал. Я была уверена на все сто, что женщина услышала, но никакой реакции не последовало.        Я начала стучать так сильно, как будто бы на волне адреналина ко мне вернулись силы. Кричала я не тише: — Если вы хотите убить меня, у вас это очень хорошо получается, но это никак не решит ваших проблем, только добавит, — впервые после своих неожиданно нежных чувств к женщине я почувствовала к ней некую неприязнь.        Я услышала, что Елена Юрьевна остановила сериал и притихла. Далее последовали шаги, и когда она была уже за дверью, она недолго простояла молча. — Завались и сиди тихо! Ты выйдешь только тогда, когда научишься вести себя хорошо. — Выпорите меня, если я сделала что-то плохое. Заставьте делать что-то неприятное. Что угодно, но дайте мне прийти в чувства! Пожалуйста, — взмолилась я, будто бы пытаясь заинтересовать её до того, как она уйдет. — Выпорю, обязательно. Но не сейчас. Сначала ты должна понять, за что я тебя накажу, а потом и получить за всë. Я даю тебе время на раздумия, развлекайся, — и преподавательница ушла. Ушла и снова включила свой сериал.        Я знала, что меня сможет спасти наверняка — я могу кричать, соседи точно услышат, но единственное, что я сейчас могла, свалиться и отрубиться. Все силы ушли на то, чтобы дозваться женщину.        Бросив в ванну полотенце, которое я накинула на плечи прежде, я улеглась туда. Не знаю, почему я решила, что холодная ванна лучше, чем холодный пол, но выбираться и раздумывать стоило сил, которых у меня все еще не было. Слезы потекли по щекам. Как будто бы даже сами, сил на то, чтобы плакать так же не было. Я облизала засохшие губы, хотелось пить настолько сильно, что уже было тяжело дышать подсохшим горлом. Заснуть оказалось сейчас проще всего.        Проснулась я от каких-то странных звуков — тут же вскочила в надежде на то, что женщина все-таки решила меня освободить. Но это оказалась вовсе не она. Вода текла по батарее. Было очень темно, я поняла, что уже глубокая ночь. Я выглянула в окно, но быстро откинула мысль о том, что выбраться с 8 этажа через окно — хорошая мысль. Сериал уже не гремел, и Елена Юрьевна не подавала никаких знаков присутствия в квартире. Скорее всего, она просто спала. Как она вообще может спать, зная, что за стенкой я, буквально умирающая от голода, жажды и холода.        И тут меня буквально осенило. Если вода течёт по батарее, то и в кране тоже должна быть вода! Я вытащила полотенце из ванны, и покрутила кран. Вода и правда была, только стекала она ржавая. Я пыталась дождаться, когда она станет нормальной, но если учесть тот факт, что сейчас глубокая ночь, это значит, что стекаться она будет очень долго — вряд ли кто-то из других квартир посреди ночи будет спускать воду. Я просидела напротив струи воды еще с минуты три, но я настолько сильно хотела пить, что не смогла удержаться, и набрала в ладошки воду рыжеватого оттенка. По горлу прошелся привкус железа и как будто бы земли. Но в тот момент эта вода была самой прекрасной на свете. Я наконец-то смогла вдохнуть без хрипа в горле. Совсем немного ржавой воды сделали меня счастливой на пару мгновений, а после я приняла решение снова лечь спать. Но уже не в ванну — она была уже вся мокрая, и я бы замерзла сильнее не смотря на то, что дали отопление. Я постелила полотенце на пол под батарею, и, как только легла, поняла, что мне становится очень даже тепло. Жар, исходящий от батареи, разливающийся по моему телу, быстро заставил меня уснуть.        Мне снилось что-то стремное. Страшное. Безумно пугающее. И какие бы эмоции это не вызывало, я даже не могу описать, что это было. Что-то не связное. Абсолютно не похожее ни на что. Бросающее в дрожь и вызывающее слезы сквозь сон. Я помню только то, что конец сна был не таким уж и плохим. Я будто бы оказалась на чем-то мягком и теплом, согревающим прямо до самых глубоких точек души. Стало так хорошо…        Я проснулась от очередных нежных утренних солнечных лучей. Только уже не на полу в ванной. Я лежала в кровати преподавательницы. Меня это порядком подуспокоило, но то, что я заметила через пару секунд — снова напугало. Вот такие вот качели.        Словом, тем, что меня напугало, оказались верёвки. У меня были связаны руки и ноги. Я не могла особо двигаться, и я не понимала, зачем химичка меня связала. Она боится, что я уйду и расскажу всем? Тогда бы она заткнула мне рот. Мы в чертовой Российской многоэтажке, тут слышимость не лучше сарая в деревне. Но что ей тогда нужно от меня.        Я попыталась выбраться из верёвок, как часто бывает в глупых фильмах — они даже на вид выглядят хлипко завязаны, но это оказался не тот случай. Стоило мне только пошевелить руками, я почувствовала, как сильно тугие верёвки впиваются мне в кожу.        Я пролежала так еще очень долго, по-прежнему не зная, сколько времени, и какой вообще день. Снова хотелось пить и есть, казалось даже больше, чем раньше. Но выбора особо у меня не было. Меня радовала только мягкая кровать и теплое одеяло. Неужели она смогла меня перенести? Она не выглядит настолько сильной.        Не скажу, сколько времени прошло, но по ощущениям — очень долго, но наконец-то в комнату зашел объект моих страданий. — Как дела, моя хорошая? — её голос был слаще мëда, и это пугало намного больше, чем непонятный сон.        Женщина стянула с меня одеяло, позволяя воздуху щекотать мою кожу нежным холодком. Елена Юрьевна развязала мои ноги, и это почти заставило меня спокойно выдохнуть. Но к рукам она так и не поступила.        Преподавательница ласково провела руками по моим ногам. Начиная от самых ладыжек, заканчивая бедрами, останавливаясь в самых опасных местах. Я не знала, от слабости ли, от холода, или от непонятного отношения к ней после её действий, я не могла возбудиться, хотя в любое другое время я бы уже на стену лезла. — Отпустите… Меня, — голос был хриплым, тяжело было даже просто открыть рот. — Нет, — строго отрезала женщина. Она забралась на кровать, нависнув надо мной. Я вдыхала сладкий запах её кожи и все же почувствовала отдаленное чувство возбуждения. Но жажда и голод сильно мешали мне расслабиться. — Мне очень плохо, Елена Юрьевна… Пожалуйста, я буду хорошо себя вести, я сделаю все, что захотите, — я пыталась подобрать слова, которые могли ей понравится, но видимо её они раззодорили еще больше. — Ты и так будешь хорошо себя вести, моя хорошая, и будешь делать то, что я захочу, так что замолчи. — Ебанутая сука, — вырвалось у меня. Я так сильно злилась, что сказала то, чего не думала даже. Да, она слегка «того», но я бы никогда в нормальном состоянии ей такого не сказала.        Впрочем, что сделано, то сделано — мои слова сильно разозлили химичку, чтобы это понять, особого ума не нужно. Она наотмашь ударила меня по щеке, другой рукой резко раздвинув мои ноги. — Ты мазохистка? Что с тобой не так? Я сейчас тебя накажу очень серьезно, но ты должна понимать, что заслужила такое отношение.        Быстро стянув с меня трусики, она засунула их мне в рот. — Чтобы меньше пиздела, — строго и холодно прошептала Елена Юрьевна.        Без лишних прелюдий она снова резко вошла в меня сразу двумя пальцами. Мне стало больно, я была почти не возбуждена, но женщина скорее всего на это и рассчитывала. Она царапает меня своими ногтями внутри, я извивалась, пыталась как-то вывернуться из-под неë. Так я делала себе только больнее, но я не упускала надежды сбросить её с себя. Однако, химичка сильно прижимала мое тело, в том числе мои развязанные ноги к кровати, держа меня в удобной для себя позиции. — Вот так выглядит изнасилование, а не как тогда, когда ты была мокрая как сучка, вертела перед камерой своим голым телом и думала, что получится выдать это за изнасилование, — теперь я убедилась, из-за чего женщина так сильно разозлилось. Но сейчас это не отменяло того, как больно она мне делает в данный момент. Она грубо входила в меня, толкаясь пальцами. Когда преподавательница вставила третий палец, я разревелась. Трусики во рту не мешали мне мычать, но это так же забавляло её, как и любые попытки вырваться. Я поняла, что единственный мой выход — перестать реагировать. Не пытаться вырываться. Стерпеть боль.        Так я и поступила. Я просто молча, почти без движений лежала под женщиной, которая буквально вдалбливала в меня свои пальцы, царапая меня внутри. Она буквально глумилась надо мной. Еë эта самовлюбленная улыбка, довольная своей властью надо мной. В этот момент я и правда почувствовала себя вещью, но я игнорировала все, пытаясь провалиться куда-то в себя. Я смотрела куда-то в потолок прищуренным взглядом, слезы стекались по щекам, и я в такт движениям руки Елены Юрьевны вдалбливалась в кровать, шурша шёлковым постельным бельем.        Когда преподавательница наигралась, она вынула из меня пальцы, села на кровать и развернула меня, положив животом на свои колени. — Ну как, все еще веришь в то, что можешь мне помочь? — эти слова больно кольнули меня. Сейчас мои действия, слова и поведение могут кардинально поменять её восприятие. Разочаруйся я в ней сейчас, что на самом деле почти что и происходило, я добила бы её окончательно. Но, если я найду силы дать ей еще шанс, возможно ей это очень поможет. Осознание того, что ты можешь причинить много боли человеку, и он останется рядом с тобой, уверена, может сильно на неё повлиять.        Было все тяжелее и тяжелее держаться за последние остатки ниточек надежды ей помочь, когда она взяла верёвку, которой до всего этого связала мне ноги, и начала хлестать ею меня по ягодицам. Кожа горела, я уже не могла сдержать криков, но очень старалась кричать не громко, и преподавательница явно это заметила: — Почему ты меня покрываешь? — удивленно спросила женщина, подняв меня со своих колен и посадив напротив себя, — ты, вся заплаканная, изнасилованная, избитая, лежишь у меня на коленях, зная, что пересилить меня не сможешь, пересиливаешь своё желание закричать, чтобы тебя услышали соседи — возможно, твоё единственное спасение. Ты говоришь, что больна я, но сама ведешь себя не лучше, — я не могла ничего сказать — ткань нижнего белья была так глубоко засунута мне в рот, что я никак не могла от неё избавиться.        Елена Юрьевна смотрела на мое несчастное лицо со сведенными бровями, и решила развязать мне руки. После чего, позволила вытащить трусики изо рта, видимо ожидая, что я отвечу на её вопрос. Но я абсолютно не знала, как ответить ей. Очевидно, что любой здоровый человек действительно сделал бы для своего благополучия хоть что-то, а не так активно избегал возможности освободиться. Докричаться до соседей — совсем не сложная задача. Но я ею не воспользовалась. Я не знала почему, как и не знала, как во мне все еще теплиться надежда помочь химичке. От совершенного непонимания своего поведения, непонимания, как жить дальше, я позволила себе разреветься навзрыд, и… Я бросилась на шею Елене Юрьевне. Припала в объятия моего главного врага, человека, который надо мной измывается как только захочет…