Сожитель

      Только сейчас ощущается осень.       Со своим ветром, что проникает под кожу и задувает все кости, со своим влажным воздухом, из-за которого у неё постоянно вьются волосы, со своим запахом вечного дождя и сырой земли.       Дейзи медленно шагает к нему. Годжо остановился около бордюра, смотрит на пустую улицу, оглядывается по сторонам, словно сейчас из-за угла появится машина и помчится в его сторону. А он как всегда наготове к чему-то такому, потому что если не будет, то это уже не он.       Он спокоен и это её бесит. Она не знает, что ей делать со всей этой ситуацией. Хочет снять с себя цепи, что приковали к рукам и тянут вниз, натирая кожу до крови. Но она всё ещё тут. С этим удушающим чувством на пару.       Сатору, поделись же своим безразличием. Она тоже не хочет чувствовать панику, что разрастается бутонами в груди и всё никак не могут увянуть, эту дрожь в пальцах тоже хочет остановить, потому что уже страшно.              — И что теперь делать? — кидает ему вопрос в спину, как кость дворовой собаке. Только хер там. Никакая это не дворовая собака и не будет он поднимать эту её кость. Породистый, чёрт.              Он даже не обернулся. Честно, она даже не рассчитывала. Дейзи поджимает губы, смотрит на выстриженный газон у дома Дианы, прячет руки в карманах куртки. Холодно. Холодно от погоды, холодно от такого безразличного тебя.              Что делать? Всегда сложно отвечать на этот вопрос, особенно сейчас. Что делать с ангелом, которая хочет что-то от Годжо, что делать с Дианой, у которой тоже проблемы из-за ангела. И что делать с тобой?              Поднимает взгляд на него. Его спина и плечи спокойны для такой ситуации. Почему ты молчишь? У тебя разве нет каких-то мыслей по всему этому, Сатору?              — Сатору, — её голос смешивается с ветром и улетает куда-то в другую сторону. Наверное, он не услышал.              Или услышал, потому что теперь он повернулся к ней. И лучше бы он этого не делал. Он спокойный, безразличный, словно это его не касается. Ей хочется теперь отвернуться. Им нужно что-то сделать, чтобы помочь Диане, им нужно что-то сделать, чтобы этот ангел не трогал Сатору, им нужно уже что-то сделать.              — Нам нужно что-то сделать, — наконец-то озвучивает вслух.              — Нам? — от его голоса её плечи дёргаются. Недоволен, но скрывает это за громким смешком и полуулыбкой. — Ты тут причём? Разве тебя это вообще касается?              Он делает к ней шаги, а она хочет сказать ему остановиться, но вот он уже тут. Стоит напротив, с прищуренными глазами смотрит на её лицо.              — То, что Диана вляпалась в это – это её проблемы, а то, что хочет от меня ангел, то это уже мои проблемы. Так Деззи, что ты подразумевала под: «нам нужно что-то сделать?», — он говорит тихо, но это больше напоминает шипение.              — Но нужно как-то помочь Диане, — она не может повторить его тон, как бы ей этого не хотелось, потому что её голос звучит слабо, взволнованно. Да и смотрит она на него также. — Она же…              — Она что? Ты её в первый раз видишь. Мне напомнить, что в тебе даже крупицы проклятой энергии нет? Так как ты собралась ей помогать? — его взгляд превращается в подошву, которой он размазывает её по полу, как противного жука, что постоянно бегал где-то рядом и надоедливо пищал. Так ты и так умеешь смотреть. — Давай, рассказывай, что ты там хочешь сделать, — скрещивает руки на груди.              Давит на больное. Да не просто давит, а херачит по почкам и ещё кидает на прогиб. И вот, теперь её чувство собственного достоинства лежит без сознания на ринге. Динь-динь! У нас победитель в чемпионате по разрушению личности! Если бы только Дейзи знала, что в этом чемпионате он выигрывает который год, то может быть просто молчала.              — Но мы же не можем просто её так оставить, что, если, — ух, она ещё может говорить. Удивительно.              — Хорошо, Деззи, прежде, чем бросаться всем на помощь, ты хотя бы подумай. Что ей там угрожает? — Годжо отводит взгляд, словно действительно забыл, только он просто издевается. — Ангел, который хочет, чтобы никто не заходит вглубь леса и, вроде, там кого-то ждёт, — он протягивает слова так, будто поёт. — Напомнишь кого?              — Тебя, — её голос неживой.              — Какая умница, Деззи! Ну, и теперь ты думаешь, что нам нужно ей помогать? — его взгляд – молоток, что приколачивает её как ржавый гвоздь в разваленную дощечку.              — Нет, — она отводит взгляд, потому что больше не может это выносить. Занозы под кожей.              За его спиной проходит женщина с собакой и странно на них поглядывает. Что вы смотрите? Не видите, что её тут достоинство отправили в нокаут уже во второй раз. Принесите лучше льда.              — Дейзи, — будто знакомятся впервые. Забывает своё имя, благодаря нему, но и он же напоминает ей.              Обычное Дейзи сейчас чувствуется непривычно, после Деззи, что пропитано насмешкой. И она надеется, что где-то рядом есть ещё одна Дейзи, к которой он обращается. Мельком смотрит по сторонам. Никого. Женщина с собакой уже скрылась за поворотом. Вот же чёрт.              — Я сам со всем разберусь, лучше не накручивай себя, — его голос сейчас звучит по-другому. Нормально. Без сарказма или упрёка, как было до этого. — Не влезай в это.              — Просто, знаешь, — она начинает говорить. Её слова сбиваются друг об друга, получается что-то невнятное, но Годжо просто стоит и ждёт. Смотрит и слушает спокойно, пряча руки в карманы брюк. — Мне стало страшно за Диану, да, как ты и сказал, что я её первый раз вижу, но это не мешает мне переживать о ней. Она же так боится, — последнее предложение произнесла тише, чтобы никто не услышал, только тут всё равно никого нет, кроме них. — А потом она ещё рассказала про какого-то ангела, — хмурит брови так, будто реально не знает, что это за ангел и что она точно не читала про неё. — Про грехи и тогда я начала беспокоиться о тебе.              — Мило, — он ухмыляется. Его плечи немного расслабились, он больше не напоминает каменную статую. — Но не надо.              Звучит как предостережение. Ей не нравится, как он это произнёс.              Он не отводит взгляд, выпрямляет спину, словно её переживания о нём застряло в позвоночнике. Хочет сгорбиться. Неудобно. Водит плечами.              — Почему?              — А зачем? — хмыкает так горько, что оседает на языке. — Я же сильнейший, — пальцем щёлкает по её носу. Губы изображают простую улыбку, но она ей не верит. За этой улыбкой слишком много чего прячется.              Или если переводить на человеческий: не надо, Дейзи. Ты не должна беспокоится.              А почему нельзя? Почему тебя это так сильно бесит? Вопросы летают в воздухе, они их чувствуют на коже, но никто не решается говорить. Слова тоже летают где-то рядом, но все предложения видны в их взглядах.              И что это за взгляд? С умершими глазами смотрит на него и поджимает губы. Она может перестать так пялиться на него? Ему хочется ладонью прикрыть её глаза, просто, чтобы не видеть этого.              Колючий ветер бьёт по лицу. Он хочет отвернуться, потому что неприятно, только он не отворачивается и не щурится. В итоге что-то должно ему дать пощёчину и привести мысли в порядок, пока он смотрит на неё. Только не помогает. Невидимая пощёчина так и остается на щеке, обжигая, а мысли всё также проносятся вагоном в голове без остановок.              — Пошли, — его слова улетают вместе с ветром, Дейзи едва это расслышала.              Смотрит ему в затылок. Он снова уходит, а она снова идёт за ним.              В тишине неприятней думать. Особенно сейчас, когда молчание вязкое и оседает на коже, которую хочется содрать. Дейзи не спрашивает его, куда они идут. Вопрос встал поперёк горла, поэтому только проглатывает слюну, в надежде, что это неприятное чувство перекочует в желудок.              Но с каждым шагом и с каждой новой мыслью не становилось легче. Её ноги кажутся тяжелее, будто привязали к лодыжке тяжёлый камень из её мыслей. Хочет скинуть или передать кому-то эту ношу. Но скинуть некуда, рядом нет какой-то реки, а отдать тоже некому, потому что это даром никому не нужно. Приходится таскать с собой.              Смотреть ему в спину даже как-то легче, чем когда он стоит напротив и отвечает на её взгляд. Но быть за спиной и держать свои мысли при себе всё равно не легче. Она думает слишком много.              В основном о тебе. О тебе таком закрытом. Но проблема в том, что ты кажешься таким открытым, лёгким, только вот когда хочется подойти к тебе, просто, чтобы показать, что к тебе нет какой-то враждебности, то ты сразу выпускаешь шипы. Отталкиваешь, злишься, закрываешься.              Всегда ли ты хочешь быть таким – она не знает. И никогда не узнает, потому что этот вопрос всегда оставит при себе.              Ты не подпустишь ближе к себе, поэтому она даже не хочет пытаться.              Пытаться понять тебя слишком сложно, она знает, но почему-то продолжает пытаться. Ты не кубик-рубик, который можно решить за пару минут. Ты – сложная задачка по физике, та самая со звёздочкой, которая с дополнительным баллом. Она не будет тебя решать, слишком сложно, а с физикой она в ссоре уже несколько лет.              Он даже не злится на то, что теперь ему в колеса вставляют палки. Ему холодно, и он просто устал. Даже не физически, он не помнит, когда уставал телом. Он измотан морально. Хочет спать. Возможно, он смог бы заснуть прямо на дороге, но это не в его характере. В его характере херачить до последнего.              Они всё ещё молчат. Но это не то молчание, к которому они привыкли, сейчас это тяжелое и подавленное молчание, от такого хочется умыться холодной водой, надавить пальцами на закрытые глаза и вздохнуть полной грудью, потому что рёбра сдавливают лёгкие.              Разглядывать местность нет сил ни у кого, каждый смотрит туда, на что хватает выдержки. Он – куда-то вдаль, она – на его спину.              Они идут по широкой улице, мимо старых деревянных домов, из которых выглядывают жильцы и, наверное, проговаривают что-то типа: понаехали, городские.              Останавливаются на светофоре. Машин нет, прохожих тут тоже нет, но они стоят и ждут зелёный. Дейзи внутри тоже ждёт этот свет, чтобы начать с ним говорить, но только вот губы завязались узлом из ниток. Его рукой и иголкой. Хотя она даже не знает, что и спросить. Нет, у неё куча вопросов, но нет таких, на которые бы он дал ответ.              — Боишься высоты? — отстранено спрашивает у неё. Или не у неё. Он сказал это куда-то в другую сторону, словно тут кто-то ещё есть.              Слишком долго молчала, голос пропал, как и желание напрягать голосовые связки. Открывает рот, смотрит на светофор, и пытается вспомнить, как превращать звуки в нормальные слова.              — М, ну, да, — бормочет едва внятно, потому что это было похоже на то, словно она сейчас ест кашу, которая уже давно остыла и всё никак не может прожевать.              Он хочет сбросить её с высоты? Знаешь, она даже не против будет, потому что вся эта херня ей надоела. Может, мозги немного встанут на место, а невкусная каша больше не будет чувствоваться во рту.              Пока летишь, то у тебя есть время подумать. А у неё всегда времени, как будто меньше, словно при рождении ей обрезали часы, которые она должна проживать каждый день.              С ним сложно думать. И, вот, опять ты. В какой момент тебя стало так много в её мыслях?              — А что? — интересуется и наконец поворачивает в его сторону голову.              — Хотел сбросить с колеса обозрения, — он даже не ухмыляется, его голос не наполнен озорством, но она всё равно чувствует, что это он несерьезно. Хотя бы наполовину точно.              Ты смотришь насквозь, твой взгляд обжигает сердце, которое хочется укутать во что-то, чтобы ты не видел, не сжигал.              Но он протыкает уже, а она как-то не заметила. Или позволила это сделать. Это произошло быстро, и она даже не почувствовала, как он поворачивает нож в груди и, – бац! – дырка! А может не просто дырка, а скважина для ключа?              А ключ у кого?              — Я так и знала.              — Зато острые ощущения, — он искажает голос, будто ему весело, а она пытается пародировать его – криво улыбается.              — От разрыва сердца.              — И что? Главное, что получишь незабываемые ощущения.              — На целых, сколько там секунд? — она с прищуром смотрит на Сатору. Тот отводит глаза куда-то вверх, словно он действительно считает сколько там есть времени.              — Около пары секунд? Слушай, что тебе не нравится? Ты переживешь смерть, — дёргает её за рукав куртки, чтобы она шла за ним, потому что уже горит зелёный.              — Как можно пережить смерть? — она недоумевающе смотрит то на него, то на дорогу.              — А легко и просто, — он не посмотрел на неё, но теперь привычно для него манере скривил губы в улыбке. — Никогда так не делала?              — Ой, прости пожалуйста, как же я могла забыть? Каждый месяц её переживаю, — Дейзи пожала плечами и немного прижалась плечом к нему, когда на узкой дороге проходил немного полный мужчина. Сатору приобнял её за плечо, чтобы она ещё ближе подошла, и это не потому, что ему этого хочется, а потому что мужчина несётся на них и Сатору, возможно, немного переживает, что Дейзи не выдержит такого напора и упадёт. Например, на него.              — Ужас какой, — он слишком театрально приложил ладонь к груди.              Он опустил руку, спрятал в карман, и идёт вперёд.              Теперь говорить с ним стало легче. Немного. Ощущение такое, что они вернулись немного назад.              — А ты пережил смерть?              Ей нужно поддержать разговор с ним, потому что разговаривать самой с собой в голове у неё нет желания. Наговорилась.              — Да, было дело, — нажимает на слова так, что ставит точку в этой теме.              Ладно, хорошо, тогда она продолжит тянуть эту жвачку из мыслей.              Они заходят на территорию парка. Дейзи лениво оглядывается по сторонам и не понимает, что они тут делают. У них, вообще-то, согласно её внутреннему графику, всё по-другому.              Так какого чёрта они тут?              У них нет времени на то, чтобы веселиться. У них вообще не осталось времени. Почему мы тут? Тебе слишком скучно? Хочешь, чтобы тебя хоть кто-то развлёк?              Сатору снова хватает край её куртки, чтобы отвести куда-то в сторону. Она идёт рядом, косится на него. Как же ей хочется ухватиться за хвост его мыслей, чтобы понять его.              В какой-то момент ему стало неудобно таскать её за куртку, поэтому взял за руку. Он действительно думает, что она может тут потеряться? Она не слепая, найдёт тебя, и не потому, что ты такой высокий, а потому что глаза постоянно натыкаются на тебя. Слишком сложно отвести от тебя взгляд, особенно тогда, когда ты не смотришь.              Ты идёшь рядом так уверенно, будто бывал тут несколько раз. У неё вырывается этот вопрос из губ.              — Да, этот парк показала мне Диана, — протягивает лениво и поворачивает куда-то. Сатору на секунду опустил свой взгляд на неё. — Диана в моём мире была шаманом, — она хочет задать вопрос: «почему была?», но не уверена в том, что стоит ли это произносить, потому что что-то внутри неё подсказывает, что лучше молчать. — Она умерла, — он кивает в сторону. Он слышит её мысли?              Дейзи не смотрит туда, даже под ноги не смотрит, она смотрит на твоё лицо. Она кусает губы, чтобы не задать следующий вопрос, потому что не хочет тебе напоминать об прошлом. Видимо, ты почувствовал это и сам продолжил:              — Это было давно. Она умерла в том самом лесу, который и охраняла, — голос его бесцветный. — Там всегда обитали сильные проклятья. Для американских шаманов то место всегда было каким-то проблемным, поэтому вызвали меня сюда, чтобы я всё наладил. Но, — начинает, замолкает, потому что перед ними пронеслись школьники и Сатору не дал столкнуться с ними. — Было проклятье, которое то ли они потеряли из виду, то ли он пробудился, я уже не помню, но он оказался самым сильным, — он дёргает плечами, оглядывает людей вокруг, сжимает её руку. — Я не успел. Они не смогли.              Она не может различить его эмоции на лице. Только кривая ухмылка и стеклянный взгляд выдает его. Может, она глючит, но ей кажется, что сейчас он уязвим, словно нараспашку расстегнул свой пиджак, где показывает извергнутую душу, что затянута тугим узлом из колючей проволоки.              Дейзи невольно поправила свою куртку в районе груди, будто это удушающее чувство передалось и ей, как вирус. Почему она чувствует это?              Ей хочется что-то сказать, но вот, снова не может связать слова в предложения. Она думает, что ему нужно выговориться, что сейчас чужие слова ему не помогут. Ему нужно уже отпустить всё это.              Некоторое время молчат и Дейзи набралась смелости, чтобы произнести:              — Но тут она счастлива, — хрипло произносит, поднимает на него взгляд. — Живая.              — Да, верно, — как-то неохотно соглашается, словно не веря в данный факт. Сатору проводит языком по сухим губам, чтобы продолжить: — Когда у меня были тут командировки, то она старалась показать свой город не таким скучным, чем он есть на самом деле, — он тихо усмехается, когда вспоминает.              Она пытается представить то время, когда он был моложе. Наверное, у него взгляд был не такой уставший, как сейчас, наверное, он был ещё тем хамом и, наверное, всё также глупо шутил.              Возможно, он был в более целом состоянии, не склеенный несколько раз дешевым суперклеем, который оказался обычным клеем на основе ПВА, и кусочки стекла разлетелись вновь в разные стороны.              Он рассказывает о том времени, будто это было не пару лет назад, а буквально вчера и воспоминания ещё свежие, горячие и всё ещё вызывают дрожь в пальцах. Она слушает внимательно и ни разу не открыла рот. Тогда их атмосфера разрушилась, он снова закрылся бы, а она снова думала о нём.              Она не хочет пугать вопросами, не хочет давить на полуразрушенную часть, которая ещё немного и может обрушиться в самый неожиданный момент. Дейзи боится, что, если он сломается сейчас, то она не сможет найти нужных слов, потому что она никогда не умела в такие моменты поддержать. Может только приобнять, посмотреть жалостливо и молчать, ведь слова не могут выйти наружу.              Они ходят по кругу парка медленными шагами. Точнее он медленно, а она пытается успеть за его широким шагом. Пальцы их всё ещё сцеплены замком.              Ты останавливаешься на дороге как-то резко, без предупреждения, а она едва ли не врезается тебе в плечо. Эй, я думаю! Хотелось бы сказать, но твой взгляд приколачивает к бетонной плите.              Такой взгляд: я слышу твои мысли. Перестань. Но она же не может убавить громкость. Не может перестать сжимать его руку от истории о том, что Диана всегда мечтала жить обычной жизнью. С семьей, ребёнком, мужем. Только она не смогла, ей не разрешили. Он видел, как она хотела перешагнуть через все невидимые преграды, чтобы просто начать жить так, как хочет. Диана боялась, что, то счастье, которое она успеет построить – снесут, сожгут, разорвут на её же глазах, как и у других, что пытались зажить своей жизнью без шаманства.              Дейзи интересно: а ты хотел бы обычности? Снять с себя этот титул всесильного и просто отдохнуть. Прочистить голову от мыслей и просто лечь. Хотел бы?              Ответа не последовало, потому что она не осмелилась спросить.              Дейзи отводит от него взгляд, когда замечает тир. Это окунуло её в детство. В тот момент жизни, когда не было страшно, когда хотелось всего и сразу, а тебе это давали, когда взрослая жизнь не наваливалась тоннами на хрупкие плечи.              — Не хочешь пострелять? — она спрашивает у Сатору.              — Только ты понимаешь, что я выиграю? — он заглядывает на неё, замечая, что её глаза вспыхнули новым огнём.              Он не может пропустить это.              — Ага, как скажешь, — она отмахивается от него, словно он назойливая муха, что села на кожу.              Они подходят к тиру. Дейзи смотрит на мишени, приглядывается, а Сатору смотрит на игрушки. Мужчина лениво общается с ними, машет рукой в сторону ружей и отходит к табуретке, на которой сидел всё это время.              Берёт в руки ружьё, становится на позицию, прищуривается, чтобы сделать отличный выстрел и нажимает на курок. Из-за того, что она давно не стреляла и вообще это игрушечное ружьё очень лёгкое, то она попадает в красную зону, но не прям в середину, а чуть правее. Она кривит губы, но после передает ему ружьё. Он касается её, а она делает вид, будто не почувствовала.              — С тобой опасно связываться, Деззи, — тянет её имя, особенно в середине, из-за этого она скрещивает руки на груди. Она отходит в сторону, а Сатору становится на её место.              Он даже не целится, даже не смотрит на мишень, ведь смотрит сейчас на неё, но попадает прямо в цель.              Ты всегда попадаешь не глядя. Сейчас – в мишень, раньше – в её сердце, а до всего – в её мысли.              Так нечестно, знаешь? Это читерство и обычно за это прилетает бан, но тебе же всё равно, верно? На то, куда ты попал и кого ты пристрелил. Если бы видел, если бы знал, то может быть тебе стало жалко её.               В глазах такая муть, что она не может разобрать, потому что в её сердце – суп из разных ингредиентов. Вот плавают брокколи, где это мысли о том, что ты всего лишь картинка на листке; а тут плавленый сыр – это её переживания о тебе, как о персонаже, о котором она читает; и бекон – её чувства к тебе настоящему, живому.              Всё перемешивается в сборную солянку: чувства о том, что ей всё равно на нарисованных героев, они же не настоящие, а сейчас вроде бы беспокоится о твоём самочувствии, потому что ты проникаешь внутрь и отравляешь её разум своим нахождением рядом.              Сатору даёт ей ружьё, меняются местами снова и в этот раз он хлопает по плечу. Она не знает зачем, да и он тоже. Просто захотел и сделал.              Дейзи стреляет и промахивается. Кусает нижнюю губу и не понимает, как это произошло. Она редко промахивается, но тут будто что-то сбило, что-то прилегло на руку. Он встаёт на её место.              — Где ты научилась стрелять, — это звучит так, словно он и не спрашивает вовсе. Он даже не напрягается, чтобы звучать вопросительно.              Сатору копирует её позу, как-то мешкается, переставляет ноги, поправляет игрушечное ружьё. Он выглядит так, словно ждёт чего-то.              — Дедушка научил, — пожимает легко плечами.              Это момент прошлого, где ещё было весело, слишком легко и тогда бабушка готовила самые вкусные оладьи утром, и взрослая жизнь ещё не дала пощёчину, от которой сложно очухаться. Он поглядывает на Дейзи. Ждёт.              Почему тебе интересно слушать про её прошлое? Когда они поменялись местами?              — У него было ранчо, там у него были плантации с кукурузой. Там было забавно прятаться от сестры, — её уголки губ приподнимаются. — Мы с ней строили теории, что на ферму когда-нибудь прилетят инопланетяне и завербуют себе коров, — взгляд теплеет, тембр голоса становится мягче, эластичнее. Звук её голоса приятно протекает по его телу, словно он сейчас лежит в тёплой ванной. Сатору расслабляется. — И в общем, дедушка подумал, что нужно меня чему-то научить. Так сказать, совместил приятное с полезным и научил стрелять по консервным банкам. Он, на самом деле, многому меня научил, — её взгляд стекленеет, но понимая это, Дейзи быстро моргает и переводит глаза на лицо Сатору.              Тебе интересно?              — И чему ещё научил? — он спрашивает, теперь действительно ставя в конце вопрос.              — Адскому пойлу.              — Что?              — Это его напиток. Он сам придумал.              — И из чего состав?              — Секрет фирмы, — старается не засмеяться от лица Сатору. Он правда ждал, что она расскажет? Он выглядит потерянными. Моргает. — Ты думал, я растрепаю семейный секрет? — вопросительно смотрит на него.              — Я надеялся, — касаются взглядами друг друга.              И этот взгляд не такой: да, мне интересно, говори, чтобы заполнить эту тишину, потому что самому лень; а такой: мне интересно, Дейзи, продолжай. Вау, ему интересно? Самому Сатору Годжо? Они говорят не о нём, а ему всё равно хочется слушать собеседника? Наверное, потому что она цепляет своим рассказом. Её глаза цепляют его кожу, та жжётся, краснеет.              Почему с ней так легко? Почему обычный разговор не вызывает в нём привычную скуку?              Если бы кто-то ему на это ответил, то он бы заплатил, потому что сам дойти до ответа не может. Как будто смотрит в туман, и он не может разглядеть силуэт, что стоит буквально напротив него.              Он стреляет в последний раз и попадает снова в центр. Он победил, он может выбрать любой приз, который захочет. Но почему-то этот мужик из тира не может ему предложить то, чего он хочет.              А что он хочет?              — Что ты хочешь? — Сатору спрашивает у Дейзи, что стоит рядом с ним и от скуки разглядывает игрушки.              — Ты же выиграл.              Да, может быть, но из всего этого барахла мне ничего не нужно, поэтому выбери ты. Это барахло будет твоё. Мне даже это деть некуда.              — Мне ничего не надо, — коротко отвечает ей.              — Тогда это, — она показала пальцем на нужную игрушку.              — И всё? — он аж скривился. — Ты можешь выбрать всё, что угодно, — он провёл рукой по всем стеллажам.              — Я хочу это, — продолжает стоять на своём. Работник тира только поглядывает на них и тихо усмехается.              — Я могу тебе это купить, поэтому ты можешь выбрать что-то более крутое, чем это, — он кивает неодобрительно на бедный брелок.              — У тебя нет денег. Напомнить, что сейчас ты нищий? — она щурит глаза и приподнимает уголки губ. — И ты живёшь за мой счёт. Я плачу за еду, за…              Ну, в данный момент да, он не имеет ничего, но можно же на память взять что-то более прикольнее, чем обычный брелок с котом. Брелок же можно купить где угодно, а то, что тебе сам Годжо Сатору выбивает игрушку из тира – это то ещё событие.              — Ты такая злопамятная, — он нагло перебивает её.              — Я? Да никогда, — она хихикает.              — С кем меня связала жизнь, — на выдохе произносит так, будто весь мир встал против него.              Сатору отходит от тира, пока Дейзи отдают её приз, точнее не её, а его, но мужику как-то всё равно. Она подбегает к нему, когда он отошёл достаточно далеко от неё, и поняв это, то остановился, чтобы подождать Дейзи.              — Что ты там пробубнил, — пихает локтём в его рёбра.              — Нет, ничего, просто очень рад, что ты взяла именно это, а не того огромного медведя, — играется с голосом, делает вид, что ему стало плохо из-за её выбора. Она быстро убрала брелок в рюкзак, и когда её рука освободилась, то он снова переплёл их пальцы.              — Давай начнём с того, что медведь – это скучно и слишком банально, и к тому же слишком громоздкий, как бы я его потащила обратно?              Она сжимает его тёплую руку чуть посильнее, словно так поможет ей образумить его.              — У тебя есть машина, — он приподнимает брови, типа: ну, ты чего.              — Ну, поэтому я хочу этот брелок повесить на ключи машины.              И медведь слишком большое напоминание о тебе.              Сатору снова долго распинался с тем, что она выбрала совсем не то, что он ожидал, как старый дед, но Дейзи даже не пыталась остановить его поток нескончаемого капанья на мозг с этой игрушкой. Он слишком драматизирует, и она не осознаёт, что к этому даже привыкла.              — А что, если ты потеряешь этот брелок и забудешь меня? — его голос напоминает пение, он тянет последний слог и из-за этого ей только смешнее его слушать.              — Конечно потеряю и конечно же забуду, — соглашается, кивает головой.              — Реально?              Слишком резко остановился, а она вместе с ним.              Если бы ты знал, что тебя будет невозможно забыть, то ты бы так не переживал, или не играл это переживание. А ты сам-то не забудешь её? Потому что ей это важно.              Ей важно быть не неудобным обстоятельством, а приятным временем, в которое бы хотелось вернуться. Не навсегда, но хотя бы немного. Вспомнить эту Дейзи, улыбнуться и продолжить делать свои дела, пока эта Дейзи смывается в потоке из других лиц. Если бы из колонки, где играла музыка прозвучало её имя, то он бы подумал не о другой Дейзи, а о ней.       О ней. О Дейзи, что каждое утро с тобой завтракала, что каждый вечер проводила с тобой за просмотром фильмов. С ней ты проводил время. Не твоё это шаманское время, а то обычные время, когда люди наслаждаются нахождением друг друга, когда немного узнают человека.       Ей нравится быть с тобой и, она правда надеятся, что тебе тоже было хорошо, и, самое главное, не скучно с ней.       С ней такой обычной. Обычной офисной работницей, что знает только о поставках и сроках. Ни о каких магических заклинаниях или проклятых духах она не может с тобой поговорить, но о чём-то таком обыденном, может даже банальном, по типу какая погода за окном, то она тут как тут. Она хочет с тобой много чего обсудить, не только погоду, не только обычный её быт, который ты почему-то критикуешь, но и о тебе.       Не о тебе, как о шамане, если ты не знаешь, то ей всё равно на это. Не о твоей работе и сколько ты зарабатываешь, а речь о чём-то действительно касающимся тебя. Например, что ты ощущаешь, когда слышишь шелест листвы в середине осени, что половина листьев опала на землю и хрустит под твоими ногами. Чувствуешь ли ты, как время в этот момент просачивается сквозь пальцы и смывается в канализацию. Также неостановимо. Или может ты ощущаешь, как приходит время зимы, когда морозный ветер вечера выстуживает все твои мозги и кости.       Странные вопросы сейчас посещают её голову.       Только это уже не имеет смысла. Ты же тут не останешься. Ты же тут не хочешь быть. Тебя тут ничего не удерживает.       А знаешь, так хочется, чтобы тебя тут что-то держало. Что бы ты хотел остаться в этом обычном мире, где она живёт. Дейзи не может внятно объяснить самой себе свою же хотелку. Может быть, потому что Сатору немного встряхнул её одиночество, которое она уже разделяет второй год и поэтому так хочет, чтобы он остался. Это эгоистично, неправильно, но ничего не может поделать с чувствами, что мешают. Она сжимает его руку крепче, словно это его остановит, будто что-то изменится.       Только его взгляд на неё не изменился. Сатору смотрит на неё, что поджала губы и смотрит куда угодно, но только не на него. Вот пролетает бумажный пакет под ногами. Такой же одинокий и никому не нужный, прямо как её взгляд сейчас. И что случилось, Дейзи? Почему ты выглядишь, как побитая дворовая собака? Ему кажется, что ещё пару минут и она начнет скулить от какой-то неведомой тоски.       Годжо это не нравится. Он начинает сильно размахивать их руки вперёд-назад, чтобы привести себя и её в чувство.       — Что ты делаешь? — недовольно спрашивает и пытается остановить его, потому что все прохожие начали на них пялиться. А Дейзи не любит такое внимание.       У него чугунная рука?       — Чего такая грустная?       — Я не грустная, — хмурится, пытается оправдаться. Даёт слабый бросок словами.       — Грустная, — он отбивает её подачу, продолжая при этом идти и не обращая никакого внимания, что все девушки в пяти метрах начинают на него заглядываться.       Сначала смотрят на Сатору с каким-то странным интересом, типа он с ебанцой, а потом смотрят на его лицо и уже эта ебанца кажется теперь не такой уж и странной. С таким лицом он и убить кого-то может, а ему все это простят, просто потому что это он. Он – идеальный убийца, и даже кандидат на труп есть, вот держит в руках и размахивает им, как уже какой-то полученный трофей.       — Нет, — пытается держать свою позицию, но с каждым новым шагом и с его неизменным ответом: «да», то становится сложнее говорить слово из трёх букв, чтобы не сложить их во что-то другое. Более грубое. — Почему мы идём к колесу обозрения? — переводит тему, когда они встали в небольшую очередь из людей.       — Хочу сбросить тебя с высоты, — говорит в шутку, с лёгкой улыбкой, поглаживая пальцем её костяшки на руке.       Впереди них стоит девочка с мамой. Мелкая обернулась к ним и испуганно смотрит на Сатору, он замечает и кивает утвердительно ей, что да, он не шутит и правда скинет. Даже вон, лицо какое сделал, чтобы выглядеть убедительно, аж нахмурился, смотрит грозно, как какой-то местный бандит. Девочка съёжилась, криво улыбнулась, отвернулась и сильнее сжала руку матери.       — Может, перестанешь быть такой грустной, — пожимает плечами, потому что не знает, что нужно сказать, чтобы она перестала там смотреть на всё вокруг.       — Да не грустная я. Заладил.       Это её обычное лицо. Расслабленное. Может только слегка ощущает какой-то страх, который не может контролировать. Что будет дальше: с ним, с ней, вообще с ними. С ней-то, в каком-то смысле всё понятно – ничего не будет. Она продолжит жить, как по течению, плавно оплывая камни, что будут встречаться на пути. А ты? Ты сможешь проплыть препятствия или всё снесёшь на пути?       Вот они уже заходят в кабинку колеса обозрения, та покачивается от ветра, от их веса и от веса мыслей Дейзи, которой кажется, что её голова весит на пару килограммов больше, чем нужно. Сатору вошёл первый, протягивает ей руку, а она принимает, хотя могла спокойно зайти сама. Садится напротив, его длинные ноги соприкасаются с её, коленки бьются друг об друга. От каждого нового удара она хочет почесать кожу от зуда.       Дейзи думает, что этот город настроен против неё. Номер с одной кроватью, как в каком-то бульварном романе, держатся за ручки, как какая-то пара, колесо обозрения, где некуда отодвинуться от него. Но, если честно, то она даже не против от того, что происходит. Если раньше она считала его просто дополнением к дому, то сейчас как-то нет.       А что нет? Что значит «нет»? Что она к нему испытывает? Она уже давно сформированная личность, которая знает, что ей нужно и может понять свои чувства. Сейчас-то что такое? Она не хочет, чтобы он уходил, потому что это уже не из-за чувства одиночества, ей правда нравится делить быт с ним. Нравится после работы расслабляться с ним, слушать его не всегда смешные шутки, и просто чувствовать себя более целостно с Сатору. Говорить с ним, когда хочется, молчать, когда необходимо, видеть в нём искренний интерес, когда она рассказывает между делом о своей работе.       Её вдруг задел холодный ветер, что цепанул кожу и больно оттягивает её, оставляя на ней покраснения. Он же для неё никто, но почему-то ей плохо уже несколько дней.       — Ты что, влюбилась в меня?       — Что?       — Просто предположил, — Сатору немного наклоняет голову, смотрит вниз, на людей, что напоминают разноцветных пингвинов в своих осенних куртках.       Она не влюбилась – это точно. Просто потому, что она знает, что ощущает, когда это испытывает. С ним такого ничего нет. Но всё равно у неё ненадолго заложило уши от его слов: «ты что, влюбилась в меня?»