Momentary Weakness

— (Твое имя)-сан… — за спиной раздается переливчатый голосок и ты с готовностью обреченного на смерть оборачиваешься, дабы в следующую секунду столкнуться лицом к лицу с его обладателем. — Ты опаздываешь. Как ты смеешь заставлять нас с Тедди ждать?! Принесла розы? — и, получив в ответ кивок, он улыбается.       Чистая и невинная улыбка ребенка. Неопределенность направления сиреневого взгляда под вздернутыми домиком бровями. Умиляет… Но при этом только умалишенный, или до предела беззаботный человек мог не почувствовать серьезной угрозы, исходящей от хрупкого и беззащитного на вид юноши. Ты, впрочем, не сильно пугаешься. По крайней мере, вдвое меньше, чем месяц назад. Мириться с постоянными перепадами настроения тебе уже не впервые, а то, что горло немного опухшее — не слишком важно. Остудить твоего интереса к юному обитателю этого особняка ничто не в силах… Танцевать со смертью, ходить по лезвию ножа — что же может взволновать больше? До чего же опасная слабость — любовь к риску… — Идем, идем, идем на кладбище! — восклицает Канато, сверкая глазами и увлекая тебя за собой к рощице, меж деревьев коей расположилось кладбище рода Сакамаки. Рука вампира больно сжимает плечо. — Канато-кун, а может просто попьем чай и ты меня познакомишь со своей семьей? Ты ведь знаешь обо мне даже больше, чем нужно. А я вот о тебе ничего… — (Твое имя)-сан, ты зазнаешься… Не указывай мне, что делать! — улыбка мигом пропадает, сменяясь безумным оскалом, а горло сдавливают холодные пальцы. Опять. — Ты не имеешь никакого права командовать тут!! Сказал «пойдешь» - значит, пойдешь, или я убью тебя! Иди и возлагай, сейчас же!!!       Да, так и происходит каждый твой визит. И парнишка всегда, не давая зайти в дом, тащит тебя к могилам, где, к слову, вы и встретились. Привлеченная имением, о котором в городе ходили слухи, ты решила разглядеть его поближе. Какое тебе дело до кудахтанья толпы? Хоть как крути, а любовь к мистике, любому отталкивающему и пугающему жила в тебе с малых лет. Но на свою беду тебе не посчастливилось столкнуться с одним из хозяев… И теперь приходится каждый день проводить с нервным юношей, ибо застав на своем любимом месте непрошенную гостью, вампир загорелся желанием присвоить ее себе, скрыв от голодных взглядов братьев.       Глядя, как ты в очередной раз по его приказу возлагаешь букет роз на могилу Корделии и прижимая к груди буравящую ночь черным глазом игрушку, Канато вновь терялся. Даже его логике твоя персона не поддавалась: обожала затхлый воздух и угрюмую тишину старых кладбищ, а также всецело внимала его любимым историям, холодящим кровь, будучи убежденной в находке родственной души. Но главное: даже зная, с кем общаешься, ты была человеком, который не боялся.       Прежде он не замечал схожих с собой нравом смертных, как и ужаса в твоих глазах. Это злило и пленяло одновременно. Порой Канато ловил себя на мысли, что ничего так не желает, как сломить тебя, заставить показать истинные чувства, а не маску вселенского терпения, сжать шею сильнее дозволенного, до хрипов, вглядеться в искаженное лицо. Вонзить клыки в нежную кожу, затем зализывая укус — чтоб потом вновь испить тебя… Раз двадцать он уже готов был впиться в бьющуюся жилку, но… его что-то останавливало. Нет уж, такую добычу надо подстерегать долго и умело, чтобы потом насладиться ею сполна… Вместе с тем было и другое чувство, незнакомое. Ему было неведомо, что это за ощущение — когда сердце вырывается из груди, а запах смертной так манит, что хочется прижаться к ней и вдыхать во всю силу легких. Это разъяряло. — (Твое имя)-сан… — тихо и угрожающе слышится над твоим ушком, а рука, доселе сжимавшая розы, оказывается зажата в чужой, бледной и холодной. — Тебе не говорили, что твоя кровь слишком дурманит? – клыки вампира оказываются в опасной близости от шейки, но в последний миг Канато резко отшатывается, бросает взгляд на твою руку и, резко подняв ее к лицу, касается языком изящных пальчиков. — О, (Твое имя)-сан палец шипом уколола… — А? — не зная, куда деть себя от смущения и беспокойства, переводишь глаза на луну. — Ох! Прости, Канато-кун, я должна быть дома к десяти… Темной тебе ночки! — и прежде, чем он успевает вымолвить слово, рывком высвобождаешь кисть и исчезаешь из виду.       Аметистовый взгляд провожает тебя до горизонта… И вампир сжимает игрушку так, что чуть не разрывает швы на ней, а язычок пускается ходить кругами по тонким губам. — Сладкая… — тихо и как-то жалобно разносится между надгробиями. Очередная попытка провалена.