Momentary Weakness

— Ты все-таки решила почтить меня своим присутствием, кошечка? — мягкий бархатный голос разносится по пространству гримерной, заставляя тебя уже в который раз закатить глаза, проклиная «лучшего друга» в лице Азусы.       Нет, конечно, ты его уважала, несмотря на его странности — в этом старом безумном мире хватит места на всех. Пусть даже некоторые повадки его родни иногда обескураживали тебя, если не сказать «пугали». А вот если дело касалось конкретно особы по имени Коу, то между вами часто случались разногласия. Ты никогда не питала особой симпатии к парням, страдающим нарциссизмом, а ведь именно таким и являлся по твоему мнению второй сын Муками. Однако даже осознание твоей более, чем ясно выражаемой неприязни к его родственнику вовсе не мешало Азусе звать тебя с собой на каждый концерт музыкального идола.       Что ж, вначале стена твоего сопротивления была непробиваемой – по крайней мере, тебе так казалось. Но после того, как Муками-младший продемонстрировал твоей личности один нож из своей коллекции, пришлось сдаться, выбираясь, хоть и каждый раз с боем, на концерты этого человека.       Сегодня же приятель был особо настойчив. Он не преминул в самых мельчайших подробностях сообщить о том, что случиться, если рискнешь не появиться на очередном концерте. К тому же, он все время торопил тебя: по дороге к концертному залу, после выступления Коу — и аккурат к гримерной старшего, проронив: «(Твое имя), если навестишь братика, то разрешу тебе сделать мне больно!». Чего только этим добивался?…       А сейчас вы замерли друг напротив друга: один с самодовольной улыбкой оглядывает гостью, вторая усиленно пытается не поднимать на него резко расширившихся зрачков. Ну и зачем все это затевалось? — Я знал, что ты придешь. Но что же ты, даже и не посмотришь на меня? Как же ты жестока, (Твое имя)! — в голосе так и сквозить фальшивая грусть.       «Ему определенно стоит немного снизить свою самооценку,» — презрительно фыркнула про себя ты, отворачиваясь к раскрытому окну в надежнее скрыть предательски алеющие щеки.       Ну вот, опять… Чем, спрашивается, ты сейчас лучше всех этих безмозглых куриц, оглушительно пищащих на каждый его взгляд? Правда, ну что в нем такого особенного? Внешность? Глупости. Популярность? Тебя подобным не прельстишь. А что же тогда? Неужели таинственный взгляд глаз цвета небесной синевы, в котором то и дело вспыхивает какой-то таинственный и опасный огонек? Определенно что-то в нем не так, как в других людях… — Стала бы ради такого приходить, — выговариваешь наконец, сверля напряженным взглядом огни ночного городка. Только бы румянца не заметил, только бы не заметил… — Я здесь только потому, что Азуса… попросил. Неужели ты думаешь, что я когда-либо очутилась бы здесь по доброй воле? — Ты лжешь, — следует сладкий, тягучий ответ и к твоей спине прижимается несколько прохладное тело, а на плечо ложиться бледная рука, едва весомо поглаживая. — Скажи, что я тебе нравлюсь. Ну скажи… — Ты куда это полез?! — от непозволительной близости идола краснеешь еще сильнее, хотя куда уж больше?       Оборачиваешься, занося руку для пощечины, но она моментально оказывается обездвиженной. — Скажи… — раздается над ухом осипший голос и вслед за тем рукав платья сползает с плеча, давая острым клыкам беспрепятственно впиться в ключицу. Глотает жадно, чуть не захлебываясь, тяжело дыша и даже постанывая от удовольствия, в то время как руки сжимают хрупкий стан в стальных объятиях; проводит языком по шее, зализывая укус. Наконец Коу отстраняется, а ты буквально застываешь на месте, в ужасе глядя на юношу. С минуту царит тишина. Но вот шаг, другой… А потом круто разворачиваешься, молниеносно ретируясь из обители идола. Муками облизывается, закатывая глаза и с ухмылкой сообщает потолку: — Ничего. (Твое имя) еще потеплеет ко мне...       Уже покинув здание и устало привалившись спиной к стене концертного зала, к своему собственному изумлению и страху понимаешь, что эта новая, доселе неведомая, но чувствуемая тобою сторона Коу Муками за десять секунд успела прочно обосноваться в сознании. В голове же вертится пугающая до дрожи мысль: «Мне интересно увидеть его таким еще раз!». Любопытство, пожалуй, неприятнейшая слабость… Что ж, видимо, он был прав: ты соврала, сказав, что больше не окажешься в поле его зрения.