the grandfather paradox

Джебом медленно моргает, просыпаясь от щебета птиц за окном. Он слегка вздрагивает, вспоминая, где находится, бросает быстрый взгляд на подоконник, чтобы убедиться, что солнечный свет действительно проникает сквозь прозрачные занавески. Слегка выругавшись, он с трудом встаёт с кровати, голова раскалывается, при этом он чуть не опрокидывает лампу и бутылку воды на прикроватном столике… … прежде чем дверь приоткрывается на щёлочку, и кто-то заглядывает внутрь. — Хён? Наступает момент молчаливого наблюдения. Затем Джинён разражается смехом над ним, в настоящее время запутавшимся в простынях, и старший фыркает. — Уже рассвело, — хрипит он, и Джинён вскидывает бровь. — Ты же не думал, что я отпущу тебя на работу после того, что ты учудил вчера, верно? — усмехается он, тянет его обратно в постель, прижимая прохладную руку ко лбу. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше, — признаёт Джебом. Джинён слегка шипит от боли, когда садится на кровать, и старший сразу паникует, полностью ободряясь за секунду. Он осторожно опускает ногу Джинёна на расстояние между ними, чтобы взглянуть на уже шелушащийся ожог на его ноге, кожа всё ещё красная и покрыта шрамами от волдырей. — Как твоя нога? — Джебом проводит большим пальцем по лодыжке, и Джинён убирает ногу. — Щекотишь, — язвит Джинён, шлепая его по руке. — Всё в порядке, просто немного побаливает. Я был рад, что ты вернулся, хотя было бы лучше, если бы ты волновался поменьше. — Кастрюля упала тебе на ногу, и ты облился кипятком, как я мог не волноваться? — Джебом хмурится. — До сих пор не могу поверить, что ты хотел поехать за машиной с такой ногой. — Всё, ладно, — отвечает Джинён, закатывая глаза. — И да, Марк и Джексон звонили прошлой ночью по этому поводу… Они были в городской больнице, знаешь, на последнем осмотре той раны Бэма, которую он заработал от нашего стола в тот раз. — Как он сейчас? — обеспокоенно спрашивает Джебом, и Джинён смеётся. — Он много плакал, когда доктор менял повязку, но потом они нашли его выпрашивающим конфеты у медсестры в коридоре за эгьё, так что с ним всё в порядке, — улыбается он. — Прошлой ночью, по-видимому, шёл довольно сильный дождь — начался в городе, потом распространился на здешние жилые районы, так что они ненадолго застряли в больнице, пережидая его. Хорошо, что они позвонили — я уже собирался выходить, но ехать под дождём с моей ногой показалось мне не такой уж хорошей идеей. — Джинён скривился. — Чуно-хён может подождать. — Ага, скажешь ему это, когда он начнёт заваливать меня своими сообщениями, — ворчит Джебом, потирая затуманенные глаза. Снаружи что-то лязгает, затем раздаётся топот маленьких шагов, и Джебом сразу же поднимает голову, ухмыляясь, пытаясь заглянуть за дверь. Джинён внезапно широко улыбается и спешит к двери. — Чуть не забыл, — смущённо говорит он, прежде чем выскользнуть через щель, словно пытаясь что-то спрятать снаружи. — Вставай, — озорно манит он. — Кое-кто хочет тебе кое-что показать… Джебом притворяется, что вздыхает, не торопясь отпивает из бутылки, прислушиваясь к шёпоту снаружи: быстрее, папа уже идёт, и возбуждённой беготне по полу, прежде чем, наконец, подняться, открывая дверь с улыбкой. На мгновение всё замирает, как будто сцене нужно время, чтобы правильно настроиться в сонном сознании Джебома. А затем… — Сюрприз! — Ему даже не нужно притворяться приятно удивлённым, не тогда, когда он видит красиво накрытый стол с полным завтраком — горячим кофейником и омлетом на тарелке рядом, беспорядочно украшенным, с сформированным смайликом с кетчупом и сосиской, и Джебом хлопает, расплываясь в широкой улыбке, шагая в сторону гостиной. Одним движением, как всегда, он подхватывает Ёндже на руки, целует мальчика в щёку, вызывая пронзительный смех, когда тот тщетно пытается оттереть следы губ. — Это ты сделал? — спрашивает он Ёндже, один раз взглянув на Джинёна за подтверждением, и мальчик смеётся, зарываясь лицом в его шею. — Дже помог мне намазать маслом весь хлеб, правда? — Джинён протягивает руку, чтобы взъерошить волосы Ёндже, утыкаясь носом в его щёку. — И с мытьём фруктов и разбиванием яиц, да? — Да! — Ёндже вырывается из объятий Джебома, затем, топая к столу, указывает на тарелку с омлетом с застенчивой улыбкой. — Я сам сделал для тебя, папочка! Я смешивал яйца! А папа сделал это, и это, и… — он замолкает, указывая пальчиком на нарезанные фрукты, очевидно, глубоко задумавшись. — И я помогал чистить яблоки! — Уже совсем взрослый, — Джебом запечатлевает ещё один большой влажный поцелуй на щеке Ёндже, заключая его в медвежьи объятия, и ребёнок смеётся, уже привыкший к этой игре. — Теперь я должен поблагодарить двух человек за этот завтрак. — Он кланяется Джинёну, затем сыну, который подпрыгивает на месте, а глаза его сверкают весельем. — А сейчас, если ты закончил, мы изрядно проголодались, ожидая, когда ты проснёшься. — Джинён закатывает глаза, отодвигая стул Ёндже, прежде чем сесть на своё место и начать наливать себе чашку кофе. — Папа устал, всё нормально, — рассеянно объясняет Ёндже, садясь на свое место, и Джинён усмехается, в то время как Джебом ухмыляется, брызгая огромным количеством взбитых сливок на блин, прежде чем положить его на тарелку ребёнка. (В конце концов они устраиваются, чтобы хорошо поесть, и Джинён жалуется, что Ёндже с каждым днём становится всё больше похожим на Джебома. — Эта родинка под глазом, — заявляет он. — Ещё и теперь я совсем один, потому что вы оба не можете время от времени оценить со мной хорошую книгу. Затем Джебом и Ёндже делают свой суперсложный секретный удар кулаками под столом, а Джинён притворяется, что не замечает.)

-

Джебом застёгивает куртку, которую Джинён натянул ему на плечи, когда спускается из квартиры, чувствуя себя намного лучше после трёхчасового сна, смирившись с судьбой, что сегодня он не сможет пойти на работу. — Тогда можно было бы забрать машину, — зевнул он, пообещав, что чувствует себя намного лучше, но, очевидно, недостаточно, чтобы Джинён позволил ему выйти из дома, не запихнув его в три слоя одежды, несмотря на послеполуденное солнце. Суматоха во дворе привлекает его внимание — он видит вспышку ярко-оранжевых курток строителей и жёлтых касок и медленно подходит, слегка нахмурившись. — Прошу прощения, здесь что-то произошло? — спрашивает он, бросая взгляд на рабочих — группа из них поднимает скамейку на грузовик. — Да, извините за шум, — пожимает плечами главный работник. — Прошлой ночью упало дерево и причинило некоторый ущерб, поэтому начальство решило воспользоваться возможностью и просто превратить это место в баскетбольную площадку. Очевидно, эти скамейки существуют с незапамятных времён, так что вместо того, чтобы ремонтировать их, почему бы не изменить всё, понимаете? — Он неопределённо указывает на травянистый участок своим планшетом. — Можете пройти. Джебом моргает, скрещивая руки на груди. — Хм, — он смотрит, как уносят предпоследнюю скамейку, теперь осталась только одна: пошарпанная, в центре, под старым уличным фонарём, обращённая к улице, теперь её окружают рабочие, вооружённые лопатами и электрическими инструментами, один из которых держит буксирный крюк, прикреплённый к одной из строительных машин на тротуаре. — Не думал, что для этого нужна тяжёлая техника. — Только для одной, — прищуривается мужчина. — Наверное, она застряла, после стольких лет. Вам стоит отойти немного назад, сэр. Рабочие расчищают площадку, и машина впереди трогается с места — Джебом зачарованно наблюдает, как металлическая цепь натягивается, таща за собой скамейку. Проходит секунда, две, затем с оглушительным скрежетом металла и треском ломающегося дерева скамейка вырывается из земли. Деревянные щепки волочатся по земле, так что половина их жалко болтается сзади. — Вот и всё, — равнодушно говорит работник. Момент закончен — рабочие разбирают две сломанные части, бросая их в кузов грузовика вместе с другими старыми скамейками. — Не похоже, чтобы они когда-либо были кому-то полезны. — Он смотрит на Джебома в разговоре, в то время как остальные снимают уличный фонарь следующим, опуская его на землю после взлома фундамента. — Вы когда-нибудь сидели на одной из них? Или знаете кого-нибудь на всей улице, кто делал это? — Он усмехается, будто эта идея абсурдна. Джебом пожимает плечами. — Нет. — Так и думал, — смеётся мужчина, прежде чем кивнуть в сторону теперь уже расчищенного пути. — Смотрите под ноги, сэр. Хорошего дня. — И вам. — Джебом спускается по ступенькам к дороге, старательно избегая движений других. Тем не менее, он оборачивается, чтобы бросить последний взгляд на местность — участки земли сырые, там, где трава была вырвана из неё, словно почва истекает кровью на окружающие зелёные извилины. Затем Джебом посмеивается над нелепой мыслью, направляясь к автобусной остановке, думая о математической задаче, с которой у Ёндже возникли трудности этим утром, и раздражаясь из-за того, что ему пришлось позвать Джинёна на помощь.

-

В тот вечер они идут на особый ужин, все трое, после того, как Джебом возвращается с машиной, и когда Ёндже запрыгивает на заднее сиденье, рюкзак Пороро подпрыгивает на его плечах, Джинён смотрит на теперь пустую площадку перед комплексом. — Они убрали скамейки, — замечает он, и Джебом равнодушно хмыкает. Вся машина пахнет токпокки, и он наполовину подумывает отказаться от своего обещания барбекю и соджу Чуно. Джинён выглядит так, будто у него на уме есть что-то ещё, но затем Джебом поворачивается, чтобы убедиться, что Ёндже пристегнут ремнём безопасности, и другой мужчина не произносит ни слова до конца поездки, молча уставившись в окно. Однако Джебом уже привык к этому — он знает, что Джинёну просто нужно время подумать, время вспомнить и поразмыслить, и он говорит себе, что не его дело совать нос в чужие дела. Они заканчивают тем, что ужинают в соседнем торговом комплексе, и Ёндже взволнованно просит своё любимое мороженое Бабл-Гам, как только они заканчивают, и Джебом высаживает их возле одной из продуктовых лавок в поисках мороженого. Он слоняется без дела, рассматривая какой-то DVD-дисплей, пока Джинён и Ёндже покупают мороженое неподалёку, когда он случайно замечает маленького мальчика, стоящего всего в нескольких футах от него, утопающего в огромном коричневом зимнем пальто, потёртом и испачканном в некоторых местах, уставившегося на него из бара с молочными коктейлями. Он посмеивается — дети иногда пялятся, и он понял, что лучшее, что можно сделать, это улыбнуться и помахать им рукой. Однако, когда он это делает, его охватывает тревога — вместо того, чтобы застесняться и побежать к маме или папе, глаза мальчика загораются искренней, открытой улыбкой, вокруг глаз появляются морщинки, странно напоминающие ему Джинёна. Джебом делает настоящий шаг назад, когда мальчик начинает подходить, протягивая руку, открывая рот, словно обращаясь к нему… — Папочка? Джебом издаёт недоверчивый смешок. — Я… я не твой отец, малыш. Он делает ещё один шаг назад, неловко скрестив руки перед собой, оглядываясь в поисках каких-либо признаков того, что родители мальчика где-то рядом, в то время как ребёнок продолжает приближаться. — Я… — Джебом снова обращается к нему, теперь глядя в замешательстве. — Я не знаю тебя, я не твой отец. Ребёнок просто смотрит, теперь, казалось бы, прирастая к тому месту, где он стоит. — Хён? — зовёт Джинён, вернувшийся с Ёндже, держащим свой стаканчик мороженого. Он бросает взгляд на Джебома, собираясь засмеяться. — Честно говоря, не думал, что ты сможешь так быстро завести новых друзей. — Он смотрит на мальчика, удивлённо уставившегося на него широко раскрытыми глазами, и улыбается. — Эй, где твоя мама? Теперь мальчик выглядит растерянным, переводя взгляд с Джебома на Джинёна, затем на Ёндже, его маленькие пальчики наматывают выбившуюся нитку пальто. Вероятно, нервная привычка. — Может, он хочет немного мороженого, пап? — с надеждой говорит Ёндже, зачерпывая ложку и протягивая руку. — Держи! Мальчик просто стоит, уставившись, до такой степени, что Джебом начинает чувствовать себя неловко, обнимает Ёндже за плечи и что-то бормочет ему. — Дже, я не думаю, что мальчик хочет мороженого. Раздаётся шмыганье носом, и он видит, как Джинён встревоженно встрепенулся рядом с ним, когда горячие слёзы начинают катиться по щекам ребёнка — его глаза покраснели, на его детском лице появились печальные морщинки, но губы были плотно сжаты, словно он пытается не заплакать. — Что такое, почему ты плачешь? — обеспокоенно спрашивает Джинён, протягивая руки, и на мгновение кажется, что ребёнок вот-вот рванётся вперёд, когда… — Югём! Джебом испытывает огромное облегчение, когда подбегает женщина, одной рукой таща за собой упирающегося мальчика постарше. — Простите, — извиняется она. — У него никогда не было в порядке с головой, он постоянно витает в облаках и блуждает повсюду… Он ничего не сделал, надеюсь? — Нет, всё отлично, — говорит Джебом, пытаясь отшутиться, когда мальчик моргает, и по его лицу катится ещё больше слёз. — Только… он назвал меня папой… Возможно, я похож на вашего мужа? Женщина напрягается, и Джебом сразу чувствует, что он, должно быть, сказал что-то не то — другой мальчик, чью руку она держит, защищается. — У нас нет отца. — Помолчи. — Женщина хватает младшего ребёнка за руку, избегая взгляда Джебома. — Прошу вас, извините, извините нас. Когда они в спешке уходят, он слышит, как женщина ругает мальчика резким шёпотом: Не усложняй мне жизнь ещё больше, чем она есть, Югём, или я пожалею, что только что прошла через это, и Джебом смотрит сначала на Джинёна, глядящего вслед семье с потерянным выражением в глазах, а затем на Ёндже, цепляющегося за его пояс одной рукой, а другой всё ещё держащего своё мороженое, выглядящего нервным и немного испуганным. — Почему мальчик плакал, папа? — Они вынуждены двигаться дальше, когда толпа людей выходит из ресторана позади них, и Джебом пожимает плечами, протягивает ладонь, чтобы ободряюще взять Джинёна за руку, заметив расстроенный взгляд на его лице, похлопывая по спине Ёндже другой. — Не знаю, — бормочет он, оглядываясь, чтобы одарить Джинёна таким же многозначительным, предупреждающим взглядом, подталкивая сына, когда тот пытается обернуться. — Хён, ты не думаешь… — Джинён с широко раскрытыми и взволнованными глазами, оглядывается, и Джебом тянет его за руку, двигая их вперёд. — Не смотри, Джинёни. — Он прочищает горло, глядя прямо перед собой. — Не наше дело совать нос в чужие дела.