Формула тишины

      Шатенка с растрепанным пучком на голове не знает куда себя деть, не знает, куда приткнуть свои руки, что так и норовили ковырять кутикулы у короткостриженных ногтей, чесать глаза и теребить подол юбки. Ноги сами несут её к астрономической башне, и она почти жалеет, что решила пойти именно туда, почти жалеет, что не надела джинсы. На ней короткая белая теннисная юбка и широкий лавандовый свитер, связанный Молли. На ногах были самые обычные лоферы со шнурками. Чары тепла и камины по всему Хогвартсу начали хорошо прогревать стены замка, позволяя носить не сильно теплую одежду. В октябре всегда было холодно и на улице, и в замке. С приходом ноября же становилось теплее в школе. Тепло внутри, и холодно снаружи.       Ей холодно от промерзлого ветра, но девушка отчаянно хочет верить, что он не поспособствует простуде, а лишь поможет привести её в чувства. Поможет выгнать из головы его образ. Холодный внутри, холодный снаружи. Он был ледяным отпечатком на её груди.       Разочарована ли она? Да. Разочарование в своих пустых ожиданиях сгребало сердце в кулак. Съедает её изнутри. Гермиона знала, что после их секса ничего не изменится, он по-прежнему остался собой, и ни капли не изменился. Всё такой же замкнутый и холодный, грубый и красивый. Злой. Она сама утопила себя в фантазиях о том, что хоть что-то изменится, что они… Они что?       Они никто друг другу.       Хоть Драко всегда говорил ей гадости, хоть он всегда как-то позлому ей отвечал, но она знала, что он не был плохим человеком. Он был плохим парнем. Не принцем, как сказал тогда, но и не злодеем.       Кого она обманывает? Конкретно сейчас он был на плохой стороне. Не на той.       Она улыбается сквозь пелену накрапывающих слез. Представляет, какими бы были их отношения, примкни он к Ордену, а не к пожирателям смерти. Звучит абсурдно. Она знает, что такого никогда бы не было, но на пару минут позволяет утонуть в своих фантазиях. Опять. Она фантазирует о том, чему никогда не бывать. Сейчас почему-то весь её глупый план по переманиванию Малфоя на их сторону в качестве шпиона кажется ещё более абсурдным. Ему нет смысла рисковать. Ни ради неё, ни ради Ордена, он не пойдет на такой риск.       Гермиона трансфигурирует свою юбку в штаны. При изменении вещей, они не становятся теплее изначальной ткани, но от ветра штаны спасают сильнее вечно поднимающейся юбки.       Из груди вырывается смешок. Как-то даже смешно, что она думала, будто вправду ему нравится. Будто ради неё он может сделать хоть что-то. Конечно, быть может, Гермиона перешла черту, попыталась залезть туда, чем он делиться не хотел, однако это был не повод говорить ей такие слова. Грубо. Некрасиво. Обидно.       Хотелось прильнуть к нему, помочь во всем разобраться. Она уже знала, что он ищет способ лечения кого-то. Кого-то близкого. Кто это мог быть? Люциус? Вряд ли — он в Азкабане. Нарцисса? Хотелось верить, что нет. Она не знала лично его мать, но о ней всегда все отзывались, как о мудрой и расчетливей женщине. Она закончила Хогвартс с отличием, устраивала благотворительные вечера и какое-то время даже учила девушек-аристократок правилам этикета в вечерней школе святой Матильды. Каждую неделю газеты были переполнены информацией о миссис Малфой. На колдографиях она была сдержанной, манеристой, по-аристократичному идеальной.       А потом Волдеморорт возродился. Это было летом. Тогда-то о ней перестали писать. Как и обо всех остальных, в принципе, потому это ещё ничего не значило.       Улица успокаивала, возвращала рассудок. Гермиона громко вздыхает и собирает все эмоции в кулак. Наматывает грусть на ладонь и развевает её по ноябрьскому ветру. С каждой секундой всё больше трезвых мыслей поселяется в её голове.       Ему было тяжело. Конечно, если близкие в опасности, и не такого наговоришь сгоряча, ведь так? Но те, последние его слова…       »…чем раньше мы перестанем тратить время друг друга, тем легче потом нам дастся смертельный бой…»       Он был прав. Кто-то из них должен был это сказать. Но Гермиона уже не хотела переставать. Она уже отхлебнула выдержанную, стопроцентную настойку мандрагоры и не хотела с неё слазить. Не после того, как ей было хорошо с ней. Не после того, как она опаляла губы и все внутренности, как дурманила голову и отливала от неё кровь. Он был её наркотиком, и ей совсем непонятно, когда это успело произойти. Она уже была от него зависима.       Гермиона уже знала, что не сможет так легко всё прекратить. Не сможет отпустить, так и не дав шанса. И плевать на предрассудки, плевать на то, что это не входило в её планы. Скоро война, может быть, она её не переживёт. Пока у них есть крупицы возможностей пересечься в спокойной обстановке, она должна хвататься за каждый шанс. Должна ощутить в конце этот горький вкус отходняка. Вот только незадача, она глотает эту горькую слюну после каждой стычки с ним.       Резкий. Красивый. Злой. Понимающий. Захватывающий дух. Динамичный. Нестабильный.       Казалось бы, в её жизни уже было много приключений на задницу, много острых ощущений, и она точно испытала весь спектр своих эмоций, но есть в нем что-то такое, что ей только предстоит для себя открыть. Она хочет открыть ещё одно достижение. Быть может, приятным бонусом что-то и припадёт.       Гермиона не была коварной со злыми мыслями девушкой. Она была обычной, просто продумывающей наперед и извлекающей из всего максимум пользы.       ***       Следующий день был пыткой. Ей казалось, что она не так много плакала перед сном, но отекшее лицо говорило о том, что того было достаточно. Она чувствовала себя вяло,она весь день ничего не хотела делать.       Вечером Гермиона на скорую руку настрочила письмо родителям, в котором кратко рассказывала об учёбе и уверяла отца и мать, что обстановка стабильная. О провокационных статьях пророка она решила не упоминать.       Перед походом в совятню, она решила не бежать со всех ног и мерзнуть, потому неспеша натянула джинсы и повязала шарф поверх свитера. Ей чутье подсказывало, что с большой вероятностью появятся причины задержаться на холоде дольше планируемого.       Так и случилось. Её чутье никогда не обманывало. Стоило только перешагнуть порог совятни, как его волосы белым пятном отпечатались в глазах. Тут всё пропахло никотином.       — На территории Хогвартса запрещено курение, — прохрипела Гермиона, подлетая и вырывая сигарету из высунутой в окно руки Малфоя. Он выглядел почти как всегда, почти идеально, почти неуставшим. Но так казалось только с первого взгляда издалека. Сейчас, вблизи, ей удаётся разглядеть тяжёлые мешки под его уставшими глазами, которые вспыхивают злостью, стоит ей сжечь палочкой его недокуренную сигарету. Маггловская.       — А ещё в Хогвартсе запрещено заниматься сексом, — несмотря на источаемую злость и ехидство, он говорит достаточно вяло, тут же вытягивая из кармана пиджака пачку сигарет. Драко, глядя ей в глаза, медленно всовывает фильтр в рот и подкуривает, используя вместо зажигалки старую добрую палочку с сердцевиной единорога. Воспламеняет кончик вишневой сигареты даже не глядя на неё. Его взор, внимание — всё на Грейнджер. Её щеки горят от воспоминаний их того единственного раза. — Прекрати пялиться.       В совятне сыро, очень холодно. Также холодно, как холоден его взгляд. Она ненавидела за его владение окклюменцией. Выражай он истинные эмоции, было бы всё в разы легче. Драко прав: ей стоит прекратить это всё, прекратить смотреть на его губы, подбородок, острые скулы и опять на губы. Она стоит и горит. Сгорает изнутри, и ей, Мерлин, нравится сгорать, нравится эта боль. И если смотреть на его губы и хотеть их поцеловать, обнять за усталые плечи, прижать к себе и не отпускать — это мазохизм, то она чертова мазохистка, не желающая прекращать эту пытку.       Он смотрит в ответ, и Гермионе нравится, как он смотрит. Нравится, что Драко видит, как ей тяжело, потому что на долю секунды, когда его окклюменционный щит спадает, она видит, как тяжело ему. Но Малфой натягивает запасную маску безразличия, и больше будто нет того мгновения, когда они горят вдвоем.       Светлый дым стелиться по его лицу вверх, когда блондин выдыхает, не вынимая сигареты изо рта. На её шее затягивается удавка. Она сама затягивает её, когда облизывает губы и не давит желание облизать его.       — Как же я люблю, когда ты страдаешь. Твое ебанистическое лицо так хорошо показывает эту эмоцию. Страдай, Грейнджер, потому что я страдаю больше. — Она знает, что маска ненависти фальшивая, но почему-то Гермионе всё равно неприятно.       Он выкидывает окурок, и Гермиона только сейчас понимает, что эти мгновения длились слишком долго. Сколько там тлеет сигарета? Две минуты? Она не имела права так долго хотеть его. Хотеть и не бороться с этим. Она должна бороться, бороться до тех пор, пока неправильное казалось правильным. Однако ещё вчера она приняла решение, что будет делать дальше. Она продолжит гореть, пока либо не сгорит дотла в одиночке, либо не воспоаменит его.       — Ты трус, — хрипло шипит шатенка, когда Драко отходит от неё и направляется к выходу из совятни.       — Да будет так, — по-прежнему безразлично. Он не оборачивается, почти уже открывает дверь, как Гермиона быстро, не успев даже подумать, запирает дверь магией. Ручка двери не поворачивается в его жилистой руке. — Ну и?       Гермиона смотрит на его раздраженные глаза. Сует в клюв первой попавшейся птице письмо, диктует адрес и отправляет её в путь. Сама тоже отправляется в путь. Путь неизвестный и опасный. Путь к сердцу дракона. Выберется ли она не обожжённой сама ещё не знает, но уверена Гермиона была на сто процентов, что оно того стоит.       Преодолевает расстояние между ними скорыми шагами, сама не ожидая от себя такой настойчивости, когда хватает парня за шею и притягивает в рваный поцелуй. Он брыкается, пытается отстраниться. Но Гермиона знает, что это не то, чего он хотел, видит это по его глазам, уже не таким безразличным.       Её талия прогибается под напором его ладони, живот к животу, резко. Драко кусает её губы до крови, слишком сильно прижимая к себе. Терзает её, рукой хватается за её волосы, оттягивает так, что кожа на висках натягивается. Этот поцелуй грязный, с явной в ним яростью, немного обиженный.       Находя другой угол для губ, Малфой наваливается всем весом, припечатывает к холодной стене, сжимает шею, впивается глубже. Он яростнвй. Он дьявол. Дикий. И доступ к кислороду ей так перекрывает, что из глаз скоро полетят искры. На секунду ослабляет хватку, и Гермиона, отрываясь, хватает ртом воздух. Смотрит в его дымчатые глаза микромгновения, лишь для того, чтобы вновь увидеть в них всю тяжесть этого выбора, и припадает обратно. Вкус табака обжигает край языка. Никотиновая бомба взрывается во рту, и, Мерлин, ей нравятся эти ощущения.       Они не замечают ни уханья птиц, ни завывающего ветра, ни начавшуюся грозу за окном. Гриффиндорка сама сгибает ногу в колене и тянет её вверх к его тазобедренной кости. Она даже не думала, что он так быстро, моментально, подхватит её под бедро и приподнимет. Удавка на шее не послабляется, и это сейчас не про его руку, сжимающую горло. Гермиона умирала от ощущений. Она руками тянула его волосы назад, держалась за его шею, сжимала одежду на плечах.       И лишь внезапно сверкувшая молния и раскат грома, под который влетела черная птица в совятню с письмом в клюве заставляют их расцепиться. Драко раскрывает широко глаза, окклюменционный щит не покрывает его красивое угловатое лицо. Он действительно удивлен, когда подлетает к своему филину и хватает мокрый конверт. Гермиона нелепо наблюдала, как он, не глядя на птицу, сует ей пару орехов, распечатывая сургучную печать дома Малфоев.       Она сглатывает, мнется, но в итоге подходит к нему со спины и приобнимает его за талию. Он вздрагивает, но не отстраняется, продолжая блуждать глазами по тексту. Гермиона точно не знала, когда Драко закончил читать, но они достаточно долго неподвижно стояли до того, как она почувствовала в его теле дрожь.       — Иди к себе, Грейнджер, — он резок, но не так, как обычно. В его голосе чувствуется надломленность, некоторая печаль. Гермиона сдерживается, чтобы не начать задавать вопросы. Ей интересно, что такого было написано в промокнем письме, что сильный, грубый Драко Малфой дрожал. Его плечи слабо тряслись.       Её руки плотнее сжались кольцом вокруг него, высказывая как бы немой протест. В этот раз ему не удастся её прогнать. Он точно также, как и она, горел, Гермиона видела это, точно также, как и она находился на перепутье между двумя выборами.       Контраст между настроениями Малфоя в последние десять минут ощущался как прыжок в бассейн со льдом в знойную жару.       Ей хотелось обнимать его и поддерживать. Этот трепет в груди, и эта тоска душили её всё сильнее.       — Ты можешь рассказать мне, просто попросить никому не говорить, и станет легче…       ***       Его дыхательные пути были перекрыты стальным ножом, так грязно встрявшим поперек горла и не дающим вдохнуть. Это всё было похоже то, будто он летит высоко-высоко и совсем скоро разобьётся. Всё было похоже на то, что он вот-вот забудет, что такое кислород.       Его бесило, что она липла к нему, несмотря на все его попытки опьянить её своей ненавистью. Бесило, что делала всё это, когда он открытым текстом слал её нахуй.       Ему не нравилось, что он ощущал что-то наподобие боли, когда она обижалась его словами и уходила с ебанистическим лицом, ведь Драко страдал, кажется, вместе с ней. Чем больше он думал о ней, тем сильнее кровоточила дыра в груди. Это ебаное безумие.       Но он смиряется, отгораживается и собирается утонуть, задохнувшись, но тогда приходит она и воскрешает его. Грейнджер, блядь, ненавидит его, но так, сука, влюбленно смотрит на него, что все стены рушатся, что вода из лёгких выходит наружу сама, что кислород в виде её теплых глаз проникает внутрь и восстанавливает дыхание.       Он ненавидел себя за то, что позволил всему этому так далеко зайти. Этого не должно было случиться. Его зачатки чувств должны были быть растоптаны в грязь, и Малфой допустил огромную ошибку, позволив себе тогда её поцеловать. Ебанат.       Он слишком отвлекся, и из-за этого у мамы оставался месяц. Тогда, неделю назад, до него не сразу дошел смысл кривонаписанных слов на пергаменте, чей почерк явно не принадлежал матери, и ему пришлось прочитать письмо ещё раз. И ещё. И потом ещё один. И так до того момента, пока реальность не ошпарила, а его плечи не опустились. И всё это время блядская Грейнджер обнимала его сзади. Драко старался держаться до последнего, постарался прогнать её, но она вцепилась мёртвой хваткой. А потом его накрыло.       Он развернулся, вырвавшись из её объятий. Ему уже нечего было терять. В глазах застрял ужас, а в горле крик сожаления.       — Я не справляюсь, Грейнджер, я, блядь, не понимаю, что мне теперь делать.       Тогда он протянул ей мокрый смятый конверт с влажным письмом и расплывшимся текстом. Он наблюдал, как с каждым прочитанным словом изменялось её лицо, как слёзы наворачиваются у неё на глазах, и как руки начинают по-немного дрожать.       Она томно произнесла «Драко…» и, прижавшись к нему, лепетала что-то о том, что они справятся, что она обязательно ему поможет.       И с тех пор начался ад. Они не спали. В прямом смысле не спали. Она изводила себя ради него, ради его матери. Она подолгу запиралась в библиотеке, не подпуская его к себе, а когда мадам Пинс выгоняла всех из библиотеки за полчаса до отбоя, она посылала ему записку через всю библиотеку, ведь, конечно же, он точно также сидел и штудировал книги, и они вдвоем, иногда втроём с Блейзом, запирались в выручай-комнате и вместе всё обсуждали. Гермиона не сдавалась до утра, в то время, как даже Забини отрубался где-то на середине ночи.       — Мы найдем способ, я клянусь, — перебирая пальцами его волосы, шептала Гермиона, когда сил под утро уже не осталось. Он прикрывал глаза тыльной стороной ладони, расположив головы на ее вытянутых ногах на полу.       — Ты не обязана клясться, Грейнджер, как и ее обязана мне помогать, — до завтрака ещё два часа, тебе бы поспать, — тихо, медленно. Мозг уже не работал, едва ли складывая слова в предложения.       — Я хочу ей помочь не просто потому, что помогаю тебе. Никто не должен страдать от рук сам знаешь кого, никто не должен испытывать то, что испытывает сейчас она.       Он рассказал ей всё, и это было отвратительно, признаваться, что на его глазах прокляли родную мать, пока он лежал на полу после пыток за то, в чем он даже не был виноват. Все семейство Малфоев пострадало после провала главы семейства, после его заключения в Азкабан. Он просто лежал, и не знал, как ему следует поступить. Как перебороть боль и начать умолять не трогать её. Не было сил даже пошевелить языком, когда сухожилия, капилляры и нервные клетки полопались и кровоточили.       Рассказал, что после этого у неё сначала просто начала темнеть рука, и только потом эта чернота затронула сперва мышцы, потом вены, и лишь в конце кости. Что мать поначалу не теряла сознания и не кашляла кровью. Что вначале не было так страшно, как сейчас, когда Нарцисса лежала при смерти, впав в магическую кому. К ней даже целителя не приставили, и единственным, кто хоть как-то следил за её состоянием, был домовой эльф Эмпи, и лишь изредка ее навещала Вивианна Забини, пытавшаяся хоть как-то её лечить.       У итальянского колдомедика не было даже догадок, как это вылечить, и что именно это было за проклятие.       Гермиона гладила его по голове и успокаивала. Времени оставалось мало, и Драко был уже уверен, что всё, что они делают — абсурд, пустая трата сил, но не бороться дальше — значит смириться, признать проигрыш и позвоолить ей умереть, так и не докопавшись до истины. А этого ему не хотелось. Но он не видел выхода.       Драко лишь изредка позволял себе украсть у неё пару неловких поцелуев. Он старался, не отвлекаться, пока она так усердно старалась помочь. Но после шести утомительных дней она выглядела такой измученной, что хотелось насильно ее усыпыть и дать отдохнуть. Темные круги вокруг глаз было невыносимо наблюдать на её лице, как и более впалые щёки. Она почти не ела, даже в большом зале продолжая читать какой-то из томов какого-то там волшебника, специализирующегося на черных проклятиях. Его бесили её друзья, не замечающие, на что она тратит своё время, не замечающие, что именно она читает.       Он зарывается в ее распущенных кудрях, заставляет наклониться, потянув за затылок. Предлагает вместе сходить в ванную. Она сначала отнекивается, и говорит, что это против правил, но стоит ему подняться с её колен и очертить руками бедра, как она поддаётся и сама тянет его по ночным коридорам. Он шепчет пароль и втягивает её в просторную ванную, что так красиво освещается через витражное окно лунным светом. Он преломляется, светится цветами радуги, пока он жадно впивается в её губы и магией срывает с неё одежду. Сам избавляется от своей.       Развинчивает краны волшебством, и пока комната набирается паром, подхватывает ее под голые ноги и несет к бассейну, упиваясь ее ртом.       Ему нравилось, что она не была стеснительной. Даже в тот первый, единственный раз, она не была намеренно робкой и неприступной. Нравилось, что позволяла касаться себя так, как ему хотелось, хоть это и были её первые отношения такого характера.       За столько дней она успела в перерывах от работы рассказать, что с болгарином Виктором, квоффл ему в зад, Крамом, она научилась целоваться, но дальше этого ничего не зашло, хоть тот и хотел. Она отказала один раз, и больше он ту черту не переступал.       Малфою она не отказывала. Льнула и стелилась, но она не была пустышкой. Она была глубока как темная ночь и широка, как зимний лес. Она была пейзажем, сладким глазу, природой, бурлящим ручьём. Она была интересной, и ему действительно было интересно слушать те короткие истории из её жизни, которые она редко упоминала в их тайных разговорах.       Кажется, она была той, перед которой он был готов стать на колени. И Драко действительно становится, усадив ее на первую ступень большого бассейна. Он целует ее коленки, пока Гермиона, раскрасневшаяся и чуть смущённая, гордо сидит и наблюдает за тем, как он раздвигает её ноги и влажно прикасается ртом к её коже. Как его язык проводит дорожку по внутренней стороне её бедер и подбирается к гладкой промежности. Педантичная, идеально выбритая. Это пошло. Излишне. Но она всегда была готова к нему. Даже трусы, что он сорвал минутами ранее с неё, были в комплекте с бюстгальтером.       Он не целует напористо, но прикасается к клитору достаточно уверенно, устремляя взор ей в глаза. Она смотрит, она видит, как он вбирает в рот ее плоть, как всасывает упругую кожу и лижет её. Драко прекрасно видит, как открывается её рот, пока он своим танцует меж её ног, помогая себе пальцами. Её влажные стенки сжимаются, когда два пальца плавно входят в нее. Наблюдает, как её уставшие плечи чуть подрагивают. Смотрит на россыпь ее веснушек на груди.       То, чем они занимались в ванной сстарост можно было назвать секретом. Маленькой ночной тайной, о которой никто не сможет рассказать. Но воспоминания об этой ночи настолько яркие, что забыть о них не получиться никогда. Это был их первый раз. Для неё — первый опыт в подобном, для него — как самый приятный и незабываемый. Ни один из разов с Пэнси он не помнил так отчетливо, как запомнил этот. Ни в один из разов его сексуального опыта Драко не становился на колени, не припадал к половым губам и не пробовал партнершу на вкус.       На вкус Гермиона была раем. Опиумом. Маком. Она была как самый лучший наркотик, который он пробовал. Опиум был горьким на вкус, но заставлял чувствовать эйфорию, расслабление мышц, снижал боль. Он замедлял пульс, ухудшал выработку дофамина без дозы. И она была дозой. Не дозой какой-то ебучий мандрагоры, что так любил Тео, Драко ненавидел настойку мандрагоры, а сумасшедшим, крышесносящим опиумом, найденным когда-то магглами. Немаги много чего хорошего, оказывается, открыли человечеству.       Драко не мог без ебаного дофамина, и так уж сложилось, что в последнее время он испытывал дозу счастья лишь с ней. В его черной жизни фигурировала лишь одна положительная фигура, вселяющая надежду и рай в его душу. Это была она — Гермиона Грейнджер, что так неидеально была идеальной.       Драко мокро и пошло вылизывает её, доводит до вздрагивания и громкого оргазма, наслаждается каждым импульсом дрожи её тёплого тела.       — Драко, это… Мерлин, я… Спасибо, — несуразно, бессвязно, она окунается в воду рядом с ним. Целует и прижимается ватным телом. И он улыбается, когда Гермиона обнимает его, тянет их вниз и погружает в воду с головой. Когда она под водой плотно прижимает свои губы к его, он крепче хватается за ее талию, упирается голым телом к её.       Это было похоже на райское блаженство, он не устанет мысленно сравнивать её с непостижимым ему раем. На что-то, чего ему никогда не светило испытать, но ему посчастливилось на этот вечер стать таким везучим. Сущее везение — вот, кем она была.       Он был уставшим и изнеможденным, а она почти засыпающей в его руках, когда он нежно брал её сзади. Драко полюбил ванную старост в разы больше, когда они вот так занимались сексом долго и томительно, погруженные в воду по пояс.       Она прикрикивала, не стесняясь, когда толчки становились острее, а он плотнее натягивал её волосы в кулаке. Размытость зрения предвещала оргазм, как и мелкая дрожь. Он изливается в бассейн и смотрит через её плечо расфокусированным взглядом на её мягкую улыбку. Ей было хорошо. Ему было хорошо. И всё это вырвано из нехорошей реальности. Они не имели права так наслаждаться друг другом, когда всё было так ужасно. И у них не было времени — они так спокойно и непоколебимо воровали его.       На душе становится чуть теплее, когда Гермиона молчит, обмякшим ложится на него спиной в воде. Когда он обнимает её за плечи, притягивая ещё ближе, и он тоже молчит.       Они едва не засыпают в таком положении в горячей воде, но даже сквозь дымку накатывающего сна он чувствует, что она продолжает думать.       — Драко! — Она резко принимает положение сидя, когда легкая дрема почти одерживает верх. Вода разбрызгивается, колышется, от её телодвижений. — А что, если мы не то ищем? В смысле, вдруг, мы пытаемся найти в справочниках несуществующую на тот момент болезнь от проклятия?       На часах было половина шестого, когда он разбудил Блейза. Забини сонными глазами блуждал по его лицу в непонимании. Мулат наспех одел школьную форму и без всяких уточнений понесся за другом в выручай-комнату, где уже во всю орудовала Гермиона.       Она перебрала абсолютно каждый фолиант, удостоверяясь, какого года те были изданы, и лихорадочно что-то бормотала под нос. Она завязала мокрые волосы в небрежный пучок, решив дать им высохнуть естественным путем.       Она грустно улыбалась, когда, сидя на полу и окруженная горами книг, удостоверилась в том, что это были очень старые справочники.       — Скорее всего, это проклятье было создано гораздо позже, чем мы думали.       И это было так глупо. Он даже не подумал об этом, столько времени потратив на изучение описаний стольких проклятий и болезней из-за них.       — Нет-нет, совсем не зря, быть может, мы сможем извлечь из полученной информации ранее способ лечения, если это заклинание совсем новое и ещё не имеет контрзаклятия, — она успокаивала его, глядя безумными глазами, когда Драко озвучил свою мысль.       Блейз уже писал матери с просьбой как можно скорее выслать ему максимально новые сборники по черным проклятиям. Подключилась и Пэнси, которую Гермиона подкараулила у входа в большой зал. Оставалось только ждать, когда придет почта, до тех пор у них были связаны руки. Выход за территорию школы был запрещен, и хоть Драко чуть ранее проворачивал тайный побег, сейчас директор находился в школе, и риск быть пойманным увеличился до ста процентов. Их не пустят под предлогом смерти, ну конечно.       На занятиях у него не было сил слушать учителей, он либо клевал носом от хронического недосыпания, либо концентрировал свой взгляд на кудрявой голове, что даже сквозь зевки тщательно вела свои эстетичные конспекты.       Он шепнул заклинание и вывел пару каракуль на своем листе в тетради. Было забавно наблюдать, как Гермиона плотнее сжала перо в руках и начиркала в ответ «Не отвлекай меня». Видимо, ей не совсем понравился его шарж с лицом Поттера. Улыбнувшись, Драко вывел пером на скорую руку рисунок и с её лицом, добавив штрихом на её лицо румяна.       Малфой поглядывал то на свой шедевр, то на её спину, ожидая её реакции. На зарисовке Гермиона, с чуть приоткрытым ртом и раскрасневшимися щеками закатывала глаза. Ему нравилось, как получился небольшой рисунок. Это было действительно смешно, особенно тогда, когда он добавил сноску к её лицу и написал «Мне было хорошо» и уродливый смайлик в конце, а она, злая и красная, повернулась к нему и покрутила пальцем в виска. Злая Грейнджер равнялась ещё более сексуальной Грейнджер.       Он в конце все равно сотрет ей память, почему бы сейчас не насладиться моментом.       ***       Он был сумасшедшим. Крышесносящим. У нее буквально срывало крышу. Гермиона упивалась им, и совсем уже не хотела его задушить, находясь в одном помещении.       С Тео они быстро закончили тот проект, она не особо заметила, как пролетела неделя. Гермиона после занятий летела в библиотеку, прорешивала домашние задания на автомате, а после углублялась в изучение тёмной магии. Она целиком и полностью отдавала себя исследованиям с целью помочь Нарциссе. Ей совсем не хотелось позволить ей умереть. Если у неё был шанс помочь спасти эту женщину — Гермиона сделает все, что в её силах и даже больше.       Пару раз она не спала, в другие дни сон накрывал её прям посреди выручай-комнаты сидя на диване, где они сидели с Драко и Блейзом, или же на полу на ногах Драко. И каждый раз она просыпалась, укрытая теплым пледом и лежа на диване.       — Гермиона, не хочешь посмотреть, как мы тренируемся сегодня? — Рон навалился на неё сзади, пока девушка листала одну из книг, которые прислала миссис Забини, сидя за столом в самом дальнем углу библиотеки. Она сглотнула, не оборачиваясь на веселый голос друга, устремив взор на Малфоя, что расположился через стол от неё. Он смотрел на них. Прожигал дыру. Гермионе не нравился его взгляд.       — Прости, Рон, я не очень хорошо себя чувствую, боюсь заболеть, — ложь давалась легко. Гермиона уже привыкла ко лжи. Она так уверенно строит виноватую гримасу, что сама почти верит в это. Уизли обнимает её за плечи и говорит, что скучает. На душе становится паршиво, но факт, что Гермиона отдалилась на время от друзей ради хорошего поступка чуть успокаивает её. Это не навсегда, она обязательно всё наверстает.       — Если я тебя чем-то обидел, ты так и скажи, — шепчет Рон, не отпуская её. — Ты больше не проводишь с нами время, мы волнуемся, — Гермиона плотно поджимает губы, поглаживая ладонями пруки, обвивающие её плечи и шею.       — Всё хорошо, просто я разбираюсь со своими тараканами в голове. Осенняя хандра, — она натягивает фальшивую улыбку, игнорируя паскудное чувство в груди. Холодный взгляд через один стол от неё вызывает дрожь.       — Я люблю тебя, Миона. И Гарри любит. Знай, мы всегда выслушаем тебя, — они прощаются быстро, так, что она не успевает улавливать эмоции от этого короткого разговора.       Не так давно Гермиона бы растаяла от таких слов друга. Покраснела бы, а в животе затрепетали бы бабочки. Сейчас же эти бабочки летают по её внутренностям из-за убийственного взгляда одного заносчивого блондина.       Она никогда не затрагивает тему о пожирателях смерти. Не лезет туда, куда ее не зовут. Она совершенно не знает, чем занимается Драко, хоть ее интерес крайне велик. Он только начал медленно открываться ей, и Гермиона не хочет всё рушить парой слов из-за своего любопытства.       Неправильно было хранить такую информацию и скрывать от всех, однако она была глубоко уверена, что когда-то это всё обернется ей счастливой монетой. Драко не плохой человек. Что-то из этого всего должно получиться.       Она возвращается к книге, и только где-то через час, когда глаза уже не могли должным образом сфокусироваться на смыслах слов, она отрывает взгляд, сменяет угол фокуса. Он быстро пролистывает новую книгу. Библиотека значительно опустела. Никто никогда не засиживается в вечер пятницы слишком долго.       Она закусывает нижнюю губу и, пока не передумала, сгребая все вещи в охапку, рвется к нему. Падает на соседний стул, располагая всё своё чуть сдвинув его. Она взвесила риски, и вряд ли хоть кто-то их увидит, тем более, что через час библиотеку закрывают.       Он не отрывает взгляда от букв в книге, будто бы игнорирует её, но его теплая рука по-хозяйски располагается на её ноге, подтверждая то, что он не против, чтобы она тут сидела.       — Чем больше я читаю, тем сильнее становится чувство, что это всё напрасно и я ничего не смогу найти, — обреченно выдыхает Малфой, захлопывая прочитанный сборник. Все это время его пальцы размеренно выводили круги на бедре Гермионы.       — Не говори так, мы обязательно справимся, — Грейнджер улыбнулась уголками губ, вертя в руках свою палочку, и его руке достаточно просто дернуться по ноге вверх к юбке, чтобы она так легко её выронила на пол с громким стуком, разносящимся эхом на библиотеку. Гермиона, краснея, ныряет под стол, сбрасывая с бедра его ладонь и пряча румянец.       — Мать прислала ещё пару книг из новых изданий, возможно, в них что-то будет о том, что мы ищем, — голос Блейза в помещении звучал слишком громко. Он прозвучал слишком неожиданно, отчего Гермиона даже ударилась головой под столом, прежде чем вылезти и обнаружить себя. — Блядь, вы че… Прям…       — Нет! — Вскрикнула Грейнджер, демонстрируя палочку, которую она только что подняла из-под ног Малфоя. К слову, он слишком подозрительно ухмылялся.       — Я с самого начала хотел ей напомнить о существовании «акцио», но это не было бы так весело, — объяснившись перед Забини, Драко пожал плечами и протянул руку к книге, что держал мулат.       — Ладно, сделаю вид, что не видел ничего такого, — Забини пожал плечами, разворачиваясь на пятках. — Я буду в выручай-комнате. Не привлекайте внимания и поскорее приходите туда, у нас есть пару зацепок.       Слизеринец после своих слов быстро ушел.       — Если ты устала, то можешь идти отдыхать, — бессмысленное предложение, которое имело смысл быть. Драко пытался заботиться о её самочувствии, но не напирал, когда она осознанно делала выбор не в пользу своего здоровья. Он прекрасно знал, что она ответит, знал, но всё равно в очередной раз сказал это.       — Всё нормально, — Гермиона поглаживает костяшки его пальцев, а после встает, магией закидывая в сумку все свои вещи. — Я пойду первая, встретимся там.       По дороге к выручай комнате она заходит в уборную. Быстро нашаривает в кармане сумки небольшую таблетницу с Биг Бэном на крышке. Она сглатывает, глядя на себя в зеркало. Наколдовывает стакан, а за ним и воду. Закидывает пару таблеток и запивает их залпом. Споласкивает лицо. Ещё сидя в библиотеке последние полчаса она ощущала всю тяжесть усталости на своих плечах и легкую апатию.       Ей с трудом давались слова. Минус кофеина был в том, что его действие быстро кончалось. А сегодня ей хотелось ещё немного простоять на ногах. Ей стало казаться, что они близки к решению, а в таком случае ей вдвойне нужно было быть в состоянии работоспособности.       Шестая таблетка за день, конечно же, не могла не дать побочных действий, но она обещает себе, что завтра обязательно хорошо поспит, прежде чем снова вернется к книгам, и больше не станет прибегать к крайним мерам.       Ополоснув лицо в умывальнике, она засунула поглубже таблетницу и, поправив волосы, направилась на восьмой этаж. Взгляду было тяжело сфокусироваться в вечерней полутьме. Сердце бешено стучало, когда она подходила к знакомой стене. Пройдя пару раз взад и вперёд, четко представляя комнату в своей голове, Гермиона нахмурилась, не обнаружив появившуюся из ничего дверь. Она повторила телодвижения ещё раз, но ничего не происходило.       Когда и в третий раз ей ничего не удалось, Гермиона, не долго думая, представила в голове образ Рона, что крепко обнимал её на третьем курсе летом после знойного дня на веранде дома Уизли. С края палочки посыпались серебряные искры, но патронус так и не получился.       Она готова была плакать от безысходности. Грейнджер ещё раз попыталась вызвать патронус, в этот раз использовав воспоминания с Гарри с первого курса. Но и эта попытка не увенчалась успехом.       Воспоминания были недостаточно положительными? Но ведь раньше всегда выходило. Быть может, они чрезмерно стары и потеряли свою силу, поскольку их вытеснили более новые и свежие хорошие события в её жизни?       Сглатывая, она вывела в третий раз руну волшебной палочкой. В голове четко выстроился образ Драко, целующий её после долгих разговоров в выручай-комнате. Выдра почти вырвалась с края древкс, но внезапно всплывший момент октября рассеял патронус. У него была темная метка, и это должно её пугать. Гермиона не должна использовать воспоминания с ним для вызова патронуса — шептало что-то глубоко внутри, но сердце протяжно выло под рёбрами.       Её эмоциональное состояние было нестабильно, и Грейнджер даже не поняла, в какой момент она припала к стене и заплакала. Драко с Блейзом находились за этой стеной, но она не могла до них дотянуться. Непонятно откуда взявшееся желание взорвать эту чертову стену бомбардой разрывало грудь.       — Эй, киса, что такое? — Неожиданно подлетевшая Дафна присела рядом с ней на корточки и притянула девушку к себе. — Кто тебя обидел? — Её нежный голос вселял спокойствие. Обнаружив, что слёзы залили всё лицо, Гермиона принялась старательно их растирать руками.       — Всё хорошо, правда, всё хорошо, — пролепетала гриффиндорка, применяя дыхательную гимнастику. Глубокий вдох, два коротких выдоха.       — Пойдем, — Гринграсс тянет подругу теплой рукой, проходит перед злополучной стеной пару раз и в конце шепчет пароль так, что Гермиона его не слышит.       — Что за пароль ещё?       — В этот раз комнату Пэнси составляла, не удивляйся, — Гермиона только хочет возразить и поинтересоваться, при чем тут Паркинсон, и вообще, что Дафна тут забыла, как в дверях, широко улыбаясь, появляется Забини, втягивая придеших девушек в квадратную комнату с изумрудными стенами.       В центральной стене был вмонтирован зажжённый камин, вокруг него — три больших кожаных дивана черного цвета и одно такое же кресло чуть правее. Между всеми диванами стоял большой журнальный стол с кучей книг, а сзади одного из диванов — высокий стол с крупным стулом. На полу стелился серый ковер.       Ничего лишнего, кроме пары неживых картин на стенах не было.       Помимо их троих в небольшой гостиной еще были Пркинсон и Тео, которые сидели на диване, попивая чай и о чем-то разговаривая параллельно.       Гермиона искала глазами белую макушку, но, пробежавшись по всем углам, так и не обнаружила его       — А вы… — но её вопрос был прерван низким голосом:       — Этот падла всё рассказал им пару дней назад, — появившийся будто бы из ниоткуда Драко вызвал мурашки на спине. Её взгляд потеплел.       Он вышел… Из-за стены справа?       Гермиона как бы в подтверждение их слов посмотрела на Блейза — тот довольно улыбался.       — Мы нашли кое-что в совсем непримечательной на первый взгляд книге. Вы знали, что раньше существовало больше непростительных, чем есть сейчас? Конечно, Грейнджер, мы это прочитали в книжке пострашнее, чем «Магические болезни и способы их лечения», не стоит строить такое лицо, — Допив чай и поставив кружку на стол, проговорила спокойным голосом Пэнси, закидывая ногу на ногу. Её лицо было идеально чистым, без грамма косметики. Это казалось непривычным. Интимным. Это всё перекрывало впечатление от её едких слов.       — Давайте не об этом пока что, — вклинилась Дафна, вновь беря Гермиону за руку и ведя к столу с бумагами. На одном из них, что Гермиона взяла с самой вершины стопки, была выписка с какой-то книги.       Пробежав глазами по листу, Гермиона нахмурилась.       — Что это? — она прочитала текст ещё раз.       — Крестражи, — подкравшийся с левой стороны, ответил Драко. Он оперся рукой на стол, нависая над ней. — Тео предлагает каким-то черным заклинанием, что он нашел, вывести маму из магической комы и заставить её разделить душу, дабы у нас было больше времени придумать, что делать с её болезнью.       Гермиона задохнулась. Заглядывая в глаза Драко, она надеялась увидеть в них отказ от этой идеи, но надежда, что плескалась в холодном серебре, заставила её отшатнуться.       — Это ужасно, Драко, — прошептала она, но Малфой в ответ лишь стиснул челюсти и отшагнул.       — Это способ дать ей шанс, с крестражем она не умрет, — его глаза горели. Гермиону пугал его настрой. Она могла бы понять многое, но то, что они все поддерживали — отвратительно. Шатенка опускает глаза на смятый в руках кусок бумаги и читает вновь, надеясь, что увидит что-то совсем другое, чем она прочитала ранее. Но слова там всё те же:       «И разделил душу тот на две части, обретая бессмертие до уничтожения важного предмета. Разделить душу крайне просто — прибегнув к жертвоприношению человека, при чем не важно, маг он или же маггл, наш герой извлекает живую часть души из бездыханного тела и помещает в ониксовое кольцо, что до скончания дней не снимает — отныне это его бессмертие, отныне и навсегда. Название этому кольцу Герпий Злостный дал совсем незамудренное — «крестраж»..»       — У нас крайне мало времени, Грейнджер, и тебе не стоит мешать нам делать то, к чему мы коллективно пришли, — Пэнси встает со своего места медленно, грациозно. Она идет к ним. Гермиона осматривает всех присутствующих: лицо Блейза грустное, но по нему видно, что он в конечном итоге согласен с её словами, Пенси и Драко — немного злые на неё, физиономия Тео не читаема, он всё это время молчал, сверля её взглядом, а Дафна, кажется, потрясена, не меньше неё. Кажется, она тоже только что узнала об этом всём.       — Можно же придумать более цивильный вариант. Драко, неужели ты хочешь, чтобы твоя мать убила ни в чем не виновного человека?       — Если это значит сохранить ей жизнь, то да, — его голос холодный, лицо приобретает нечитаемое выражение лица. Он вновь закрылся от неё.       — Мы не такие как ты, Грейнджер. Сдизерирцы не ходят истинно правильными путями. Да и сама подумай, если за столько времени мы ничего не нашли, то каков шанс, что получится в кратчайшие сроки найти другой выход? — Шипит Пэнси, вставшая сбоку от Малфоя. Её ладонь собственнически располагается на его плече, и Гермионе становится дурно. Она по другую сторону баррикад от него. Была и будет, какой бы призрачной не казалась перспектива быть с ним в одной лодке.       — Раньше мы работали вчетвером, сейчас нас в разы больше, мы сможем найти другой способ!       — Иди спать, Грейнджер, твоя помощь не дала никаких плодов, но спасибо, что потратила столько времени впустую. Дальше я сам, — его слова ошпаривают её, как она ошпаривает руку о его щёку. Слёзы вот-вот брызнут. Плечи уже дрожат. Сегодня она пропустила ужин, не заметив хода времени в библиотеке. Легкое головокружение не сулило ничего хорошего, но Гермиона нашла в себе силы не расплакаться ещё пару мгновений, пока произносила прощальные слова:       — И когда ты планируешь заставить её это сделать? Заставить запятнать её светлую душу, о которой ты так много говорил? Хотя, лучше не отвечай, мне плевать. Ты лишь оттягиваешь неизбежное, Драко, она будет страдать на протяжении своего бессмертия, пока ты не найдешь способ излечить это. Но получится ли всё позже? Ты ведь не знаешь эт… — в глазах помутнело, а из головы вылетела мысль, что она так старалась донести до него.       Крепкая ладонь впечатывается в её лицо снизу, когда почва из-под ног уходит и она почти соприкасается с полом.       Перед глазами — его обеспокоенное, нахмуренное лицо, когда Гермиона проваливается в чрезмерную темноту.       ***       У Драко пульсировали руки, когда он поднимал Грейнджер и нес её до дивана. Она упала в обморок так внезапно, что он не сразу среагировал и словил её почти в горизонтальном положении, случайно толкнув Пэнси, когда приседал, чтоб дотянуться до её лица. Наверняка, это было больно.       Красная щека от его руки так ярко выделилась на фоне её бледного лица, что становилось не по себе. «Хотя бы не об пол» — мысленно он успокаивал себя, хотя и жалел, что не оказался быстрее и не подхватил её раньше хотя бы за плечо, или за талию.       Он плотно сжимает губы, когда кладёт руку на её шею, проверяя пульс. Жива, не факт что здорова. Она бы и не сказала, если бы заболела, но вроде кашля и прочих симптомов не было. Перетрудилась. Сколько она не спала? Вчера он отправил её в гостиную Гриффиндора где-то часа в два ночи, но послушалась ли Гермиона, и легла ли спать? Скорее всего нет. Он думал, что она чуток умнее. Её красивое лицо было худым и бледным. Она была вся бледной.       Драко аккуратно подложил под её ноги подушку, пока Дафна наколдовывала стакан воды, чтобы смочить Гермионе лицо.       — Вы типа, блядь, встречаетесь? — Когда Малфой обтирал лицо Грейнджер мокрым полотенцем, задал тихий вопрос Тео. Всё время до этого Нотт почти ничего не говорил. Даже не посмотрев на него в ответ, Драко пожал плечами. Когда её лицо было мокрым, а она так и не пришла в себя, он похлопал её по щекам.       Блейз и Дафна с Пэнси не горели желанием приближаться к ним, расположившись у другого дивана.       — И они знали все, да? Какого хуя не знал только я? Какого хуя, чувак, я не знал и про твою мать, когда знали они, и она в том числе? — Тео действовал ему на нервы, выводил из себя.       — Отъебись, — у него не было желания что-то доказывать ему. Первостепенной задачей было привести в чувство потерявшую сознание Грейнджер.       — Серьёзно, почему вы такие идиоты?! — Вопила сзади них Дафна, скидывая руки Блейза со своих плеч, — Малфой, тебя это тоже касается! Она старалась изо всех сил, а вместо того, чтобы нормально отблагодарить её и прислушаться к её умным советам, ты едва ли не сравниваешь её с грязью! Адекватные люди так не поступают!       Она кричала как сумасшедшая. Гринграсс, кажется, сильно привязалась к Грейнджер.       — Боги, я б на ее месте не изводила себя для такого как ты, — она топнула ногой, когда Пэнси попыталась схватить её за летающие руки, — иди нахуй, Паркинсон, я делю с тобой комнату только ради Гермионы.       — А как же я?       — Забини, тебе лучше заткнуться, — она шипела, как кошка. Уж чего-чего, а нравов у Дафны никому не занимать. Драко особо любил, когда её нежный и ранимый образ рушился вот в такие моменты. Это заставляло все внутренности вывернуться, так сильно хотелось заткнуть её крикливый рот.       — Даф…       — Хуяф. Ответьте мне кто-нибудь только на один вопрос, вы действительно считаете, что создать крестраж — это единственный верный вариант для Нарциссы? Я знаю её с рождения, и, уж поверьте, она точно такого не сделает, вы только зря выведете её из комы, придурки, — она плевалась ядом, осматривая каждого в помещении.       — Гринграсс, ты заебала, — спокойно проговорил Драко, словно это был неоспоримый факт.       — Мерлин, Драко, не матерись на неё, — хватаясь за голову, прогремела очнувшаяся Грейнджер. Она резко приняла положение сидя, прикрывая глаза.       — Как ты себя чувствуешь, принцесса? — Подошедший Блейз поднял её лицо за подбородок, оглядывая со всех сторон. — Головокружение или тошнота?       — Голова болит, — отстраняясь от руки мулата, прошипела Гермиона. Драко молча смотрел на неё. Как и Тео. Друг как-то по-особенному выводил его из себя, не делая ничего критического. — На чём я остановилась?       Ну конечно, что ещё она могла сделать? Только продолжить ругаться на него.       — Грейнджер, тебе нужно поспать, завтра я обязательно выслушаю все твои пожелания и мысли по этому поводу.       — Драко Люциус Малфой, хватит быть бесчувственной сволочью! — Прикрикнула Дафна, пихая парня в плечо, чтобы он соскользнул с края дивана. — Я проведу с ним профилактическую беседу и постараюсь сегодня вправить им четверым мозги, но для начала проведу тебя в спальню.       — Я никуда не пойду.       — Думаю, тебе хватит выёбываться, никто не намерен ещё раз приводить тебя в состояние, если ты снова решишь упасть в обморок, — Пэнси упала на диван и призвала к себе книгу Годелота. Что ж, видимо, кто-то уже попал под влияние Гринграсс, принимаясь обратно за поиски того, что они сами ещё не знали.       — Драко, ради Салазара, уложи ее спать, — Блейз медленно проследовал к столу, из-под кипы пергаментов и бумаг выуживая сборник по самым опасным проклятиям двадцатого века.       — Пойдём, Грейнджер, будешь изматывать мой мозг пока не отключишься. В этот раз хотя бы на подушке.