От бывших к нынешним

Ни слова. За последний без четырёх дней месяц Кенма не слышал о Куроо ни слова. Акааши проявлял тактичность, а больше видеться, собственно, было не с кем. Бокуто, конечно, тоже заглядывал, но в большинстве своём просто помогал с ремонтом. Кенма полностью преобразил свою комнату. Обклеил стены чёрными обоями, застелил паркет пушистым мягким чёрным ковром, приобрёл новую кровать, пару подушек и несколько комплектов постельного белья. Даже от всех одеял избавился, тоже заменив их. Нетронутыми остались лишь шкаф, тумбочки, компьютерный стол и кресло. Плотные чёрные шторы не пропускали солнечный свет, а единственным поводом жить дальше являлся белый натяжной потолок с разбросанными по нему лампочками. Кенма не очень хорошо справлялся с расставанием, но убрать из комнаты большинство вещей, напоминающих о Куроо, позволяло переносить это капельку легче. Недостатка сна всё же избежать не удалось. Наверное, проще было поменять место жительства. Уехать в Йокогаму или Киото, но и там засыпать без Куроо было бы сложно. Без него в принципе перестало получаться засыпать, только со снотворными, от которых потом тело трепало побочкой. Кенма почти не выходил из дома. Спасался стримами и мурлыканьем кошки. За последний месяц он неплохо поднял на донатах и монетизации с «Ютуба». Часть денег перевёл матери с просьбой перечислить их на счёт Куроо-сана. Напрямую этого делать не хотелось. Не хотелось себя обозначать, мелькать именем в денежном переводе бывшему с сообщением: «На реабилитацию отцу. Кстати, когда операция?» Кенма, в общем-то, решил сублимировать в работу. С начала сентября перевёлся на заочку. Учёба перестала отнимать столько времени, как раньше. Сорокавосьмичасовые стримы проводились раз в неделю. В остальном — Кодзукен записывал прохождения игр на свой ютуб-канал. Иногда занимался «Инстаграмом», но исключительно для того, чтобы провести опрос перед грядущим стримом. Редко выкладывал сторки с Мисой. Кенме было как никогда паршиво. Сопутствующие события удивляли, но судьба в какой-то степени оказывалась к нему благосклонна. Виталий Липский заслуживал звание лучшего разгребателя дерьма в черепной коробке, и Кенма был несказанно рад тому, что благодаря Бразилии с ним познакомился. Они долго разговаривали, не один день висели на трубке в среднем часа по четыре. Ви-Ви был третьим лицом, взгляд на ситуацию которого считался авторитетным. Кенма не упустил ни одну деталь. Мужчина оказался неплохим психотерапевтом, всё-таки убедив в том, что жить дальше нужно. Акааши эту линию тоже гнул. Без них обоих Кенма бы вряд ли вывез. После такой терапии, продолжающейся периодически и по сей день, — боль иногда вылезает наружу, — лицо примерило маску самого счастливого, мать его, человека. Показное веселье, брызжущее, сочащееся, выглядело достаточно убедительно. Кенма на людях запирал своих демонов, а ночью — полировал скелеты в шкафу и разглаживал на вешалке кожу, обнажая всё то, что пряталось внутри. Только по ночам так было холоднее спать. И ни одна мысль не позволяла согреться. Ви-Ви советовал парню отвлечься. Звал его на позапрошлый уикенд в Германию обнулиться, но куча обстоятельств, из-за которых что-то пошло не так… всё шло не так. Виталий даже не стал смеяться с рассказов Кенмы о его визитах к бабке, которая первый раз нагадала всё по делу и в то же время ничего. Второй разговор с ней задел особенно и казался самой настоящей выдумкой. Однако Кенме отчего-то действительно стало жутко. Наверное, оттого, что бабка эта видела парня насквозь. Ви-Ви сказал, что хочет с ней увидеться, когда приедет в Японию. О баловстве с гадалкой знала и мама. Она была в Токио на прошлой неделе, и на прошлой неделе Кенма впервые смог выспаться. Её мягкие руки, нежно гладящие по голове, и убаюкивающий голос оказались действеннее любого лекарства. Мама сказала подождать, посоветовала дать Куроо время и не поверила, что отношения её сына могут закончиться именно так. Она никого не осуждала и была единственной, кто принял боль Кенмы в полной мере. Ви-Ви настраивал дальше учиться жить одному, без него, а Акааши попросту знал не всё, оттого и не мог произнести того, что друг хотел услышать. Оно и к лучшему было: не приходилось хавать мешанину из надежды и слов: «Всё будет хорошо». А ещё Акааши оказался неплохим ингибитором херни, появляющейся в чужой голове из мыслей о ебле со случайным товарищем. «Тебе потом будет ещё паршивее», — очевидный факт и невероятные стоп-слова из серии «Красный». Хотя, будь перед Кенмой кто-то по типу мистера Грея, ему, наверное, не о чем бы было жалеть. Однако единственный мистер Грей, которого парень мог себе представить, — чёртов стрёмный пришелец из «Ловца снов». Ойкава, наверное, каждый месяц этот фильм пересматривает. Другой же аспект — необъяснимые слова бабки. Кенма даже успел возненавидеть себя за нетерпение и желание высказать этой безумной женщине мнение о её роде деятельности. Подстегнуло то, что вышло всё совсем иначе. Исход, пожалуй, оказался благоприятным, ведь Куроо всё-таки раскрыл свою тайну. Это ударило по гордости Кенмы — то, что она не смогла этого предвидеть. Да и довела ещё тогда, оказавшись чертовски правой в словах: «…ты — единственное его утешение, но тебя тоже нет. Он и от тебя закрылся. А ты и видеть — не видишь». Кенма тогда так надеялся, что она лжёт. Его приезд к ней складывался, скорее, не из желания высказать ей, какая она плохая, что единожды считала значение карт неправильно. Кенма даже не был уверен, что это действительно так, потому что скептично относился к гаданиям и жил с чёткой установкой, что люди сами вершат свою судьбу. Но он запутался. Мама его не раз предупреждала быть аккуратным со своими желаниями, ведь они имеют свойство сбываться. А, мечтая в своё время уйти от Куроо, Кенма даже не подозревал, чем их расставание ему обернётся. К бабке он приехал, чтобы знать, что ему делать дальше. Однако Нори его не приняла. Сказала в тот день, что ей не до этого и что Кенме незачем знать, что готовит для него судьба дальше. Парень и деньги за расклад предлагал, и проявлял уважение, и ни разу не омрачил энергетику дома сквернословием, но бабка была настроена категорично. Отчаяние брало верх. Кенме хотелось разрыдаться. Он был слаб настолько, что еле стоял на ногах, третий день отходя от алкогольного трипа и растягивающейся пустоты внутри. Если бы не Акааши, который забивал на пары, лишь бы не оставлять Кенму одного дома, то парень точно бы умер. Как угодно, но только не физически. Физически бы рано или поздно одурел от сидения дома и напоследок, в психушке, принял бы пару десятков таблеток амитриптилина. Даже Вараши проявил сочувствие, ёкай в теле маленького пушистого животного, которое способно отталкиваться от земли на два метра и мурлыкать. Кот поластился Кенме о ноги, заглянув в его опухшие красные глаза, и громко мяукнул, обвив хвост парню до колена. И это типичное проявление любви заставило бабку ухмыльнутся и кое-что всё-таки произнести: — «Если хочешь быть с ним — не ведись на того, кто очень на него похож». Кенма от услышанного замер. Продолжил разговор, но ничего конкретного не получил. — «О чём вы?» — «Скоро узнаешь». Кенма так и уехал. Он много раз прокручивал эти слова, произнося их в своей голове надменным голосом бабки. Мама сказала не принимать их близко к сердцу, а Ви-Ви — обрадовался. Списал всё на вероятное новое знакомство, которое может стать полезным. В чём именно — он не уточнил, да и Кенма решил не спрашивать: бизнесмены ведь часто так делают. Часто ищут выгоду в людях. Акааши отдалось предпочтение о поездке к бабке не говорить. Акааши заслуживал отдых, и Кенма своим эмоциональным калейдоскопом на психику друга больше не давил: прибалтывал о том, как ему охуенно, и что жизнь — заебись, играет новыми красками. Просто не хотелось отрывать его от Бокуто. Кенма был очень рад за Акааши и Бокуто, которому, к слову, в понедельник исполнилось двадцать два. В субботу предстояло отмечать это дело в клубе. В субботу, которая сегодня. А в воскресенье, которое завтра, в час тридцать шесть ночи Кенме нужно быть в аэропорту: Хината с Бразилии на игру «Шакалов» против «Орлов» прилетает. Возможно, задержится ненадолго, повидается с роднёй, погостит у Кенмы, что-то решит с Кагеямой и встретится с Ойкавой: тот тоже в Японию по такому случаю собирается. На разведку, чтобы знать, против какой силы противников Аргентине на Олимпиаде играть придётся. Кенме не очень-то хочется в клуб, потому что он на миллиард процентов уверен, что Куроо день рождения бро ни за что в жизни не пропустит. Даже если на нём будет его бывший, с которым он бок о бок провёл почти пятнадцать лет. И Бокуто отказать оказалось никак. К тому же, Акааши долго обсуждал этот вопрос с Кенмой, своими спокойно-рассудительными методами настаивая на его присутствии. Он ни на йоту не верил в стабильность эмоционального состояния друга. Тоже обманывал его, делая вид, что не замечает неискренней улыбки, а потому, как ему показалось, усадить Кенму за один стол с Куроо — могло подарить их отношениям развитие. Бокуто даже поспорил, что они с дня рождения уедут вместе, потому что знал что-то такое, о чём никому не мог рассказать. Якобы, их с бро личное, но достойное того, чтобы получить у Кенмы согласие на бронирование ему места в VIP-зоне элитного клуба. Об этом можно начинать жалеть. Кенма чувствует небольшое волнение, и на записи прохождения «Dying light» сосредоточиться не получается от слова вовсе. Операция по спасению Рахима проваливается из раза в раз: Кодзукен никак не может выбежать из квартиры. Ебучие зомби оказываются быстрее, и кажется, на монтаж этого видео времени уйдёт немерено. Благо, не стрим, иначе — репутация подкачалась бы. На часах немногим больше семи: Бокуто и Акааши опаздывают. Кенма вообще не понимает, зачем им за ним заезжать, ведь вызвать таксо отнимает не больше минуты. Нервы шалят. Устраивают негласные бои против сердца, заставляя его бешено стучать. Наверное, неплохо отбивается, раз в груди такое чувство, будто рёбра не дают ему сбежать. Преграждают путь, болезненно поднимаясь на вдохе и будто сжимаясь на выдохе. Герой Кенмы наконец-то выбегает из дома, проплывая по канализации к выходу, и тут же слышится взрыв. До сохранения остаётся совсем немножко. Задание почти оказывается выполненно, как вдруг в дверь начинают звонить, а разрывающий бас Бокуто слышится даже через наушники: «Кукареку, Кодзукен! Открывай!» — Блять… — со смирением в голосе произносит Кенма, так и не завершая задание: дрочиться со взрывчаткой придётся снова. И вырезать этот момент с записи — тоже. Он сбрасывает наушники, оставляя компьютер включённым. Зубами стягивает с запястья резинку и, спускаясь на первый этаж, завязывает волосы в неаккуратный хвост. — Бокуто, дорогой, когда ты вот так вот кричишь на всю, блять, округу, мне хочется сделать сквирт слезами, — недовольно протягивает Кенма, открывая дверь и приглашая друзей пройти внутрь. — Тутанхамло, — фыркает Бокуто, заключая парня в свои объятия, — но такой ты у нас шладкий… — Отпусти… — протягивает смущённо. — Хорошенький такой… — умиляется, обхватывая худенькое тельце своими огромными ручищами. — Акааши! Ты только посмотри, какой он маленький! — Акааши, умоляю, останови это насилие, — произносит Кенма с отчаянием, пытаясь выбраться из крепких приветственных объятий. В последнее время Бокуто так здоровается часто. Это приятно. Бокуто большой и уютный, на удивление мягкий, но Кенма никогда ему в этом не признается. Акааши по-доброму улыбается, пытаясь скрыть волнение: переживает насчёт сегодняшнего и боится за друга. Чувствует вину за то, что вот-вот произойдёт, что не смог отказать Бокуто в его авантюре. Кенма всё-таки вырывается, на секундочку убегая на кухню, и возвращается обратно с конвертиком в руках, на котором нарисована сова с мордой шакала. — Прости, я недостаточно креативен, чтобы выбрать соответствующий тебе по тупости подарок, ведь сделать это можешь только ты, поэтому… Вот, держи. С днём рождения. Отправляю воздушный поцелуй тебе в жопу. — О-о-о-о! Кенма, ты что… — склоняется над его ухом и громко шепчет, — в мои папики заделался? Кенма закатывает глаза, но, бросив взгляд на Акааши, всё же улыбается. Напряжение на секунду отступает. Он уже собирается остроумно ответить, как вдруг Бокуто опережает его, и от этой одной фразы моментально бросает в жар, а улыбку на лице сменяет недоумение. — Скоро буду, как Куроо, — на «Лехусе» ездить. Или «Крузак» возьмём, а Акааши? — Бокуто-сан… — теряется парень, замечая, как чужое лицо в момент бледнеет. — А, Кенма, ты ж не в курсе. Куроо теперь крутой, на таком корабле гоняет! Ща увидишь, вон он, уже едет за нами по-любому. Воздух иссушает горло. Кенма даже сглотнуть не может — неприятно и больно. За двадцать шесть дней он не слышал ни его фамилии, ни имени, если только сам о Куроо не говорил. Он не был готов к встрече с ним, он не был готов его увидеть, но ни Акааши, ни Бокуто расстраивать не хотелось. Кенма снял мерки и создал идеальную маску, за которой мог спрятать что угодно. Однако сейчас она будто треснула, разбилась о пол с лица, а осколки её попали в сердце — отправили его в нокаут. — Едет… за нами? — произносит слова так, будто только освоил способность говорить, чувствуя, как по душе и телу расползается волнение. — Да, он сегодня трезвый водитель на тусовке, а это, — достаёт из рюкзака коньяк и шоколадные конфетки, — нам для разгона. Чё, нальём пока чайца? «Блять. Ебать. Пиздец», — думает про себя Кенма, вдруг перебирая в голове тысячу причин, чтобы этой встрече с Куроо не дать состояться. У него темнеет в глазах. Щёки горят из-за подскочившего давления, и если бы словами можно было убивать — Кенма бы сейчас же и умер. Он отводит Акааши в сторону, оставляя предъявы на потом, и убеждает его написать ему сообщение якобы от Хинаты, типа: «Кенма, рейс перенесли и через полчаса я ступлю на земли Токио», но Бокуто, пряча коньяк обратно в рюкзак, праздно объявляет: — О, бро подъехал.