***
Взяв с Куроо обещание пойти гулять сразу же после заселения в отель, Кенма воодушевлённо следует по узенькому коридору за любимым, пытаясь угадать, в каком из номеров живут Акааши с Бокуто. Просто так, чтобы хоть как-то унять волнение от встречи с друзьями и избавиться от желания целоваться до утра следующего дня. Кенме, в общем-то, тяжело определиться, чего хочет больше: оставлять следы на белом песке узорчатой подошвой кроссовок или рисовать узоры на теле Куроо подушечками пальцев. Слишком много эмоций за последние тринадцать часов. Радость преобладает над чем-то, с которым не то что смирился — привык, и так необычно чувствовать себя по-настоящему счастливым в моменте. Как будто на секундочку удалось убежать от себя, стать быстрее собственных угнетающих мыслей и на финише вздохнуть спокойно. Как будто необходимость спорить и доказывать что-то друг другу иссякла, капля за каплей иссохнув на раскалённом асфальте. Как будто оставили все сомнения по дороге сюда, однозначно решив не подбирать их, когда поедут обратно. Однако это всё — кажется только. Кенма знает, что их домик из картона ещё не раз промокнет. А останется ли что-то от его прогнивших стен — покажет время. Или следующая секунда, когда начнёт искать причины до себя доебаться, типа, какого хера довольный такой. Не находит. Куроо открывает дверь их номера, пропуская вперёд, и Кенма раскрывает рот от удивления, перемешанного с восторгом. Вся комнатка заполнена разноцветными шариками со смешными надписями, фотографиями их друзей и весёлыми пожеланиями, на кровати — красиво перевязанные красной лентой книги, желанием прочитать которые парень делился на стримах, фотоальбом и бутылка самого вкусного розового шампанского в мире. Акааши слишком хорош в подарках, не уступает Куроо ни в какой из праздников. И как же хочется поскорее посмотреть фотографии, находясь в объятиях любимого… Кенма аккуратно пробирается через шарики. Теперь он ведёт Куроо за собой, переплетая их пальцы, и хорошо так на душе делается, что вот-вот рассмеётся… И рассмеялся бы, только неожиданно спотыкается обо что-то, лежащее огромным грузом на полу, а когда оно отзывается недовольным мычанием — пугается. — Что это, блять? — спрашивает он у Куроо, не решаясь ступить и шага. — А ты присмотрись. План прямо-таки оказывается очень надёжным. Кенма ногой пинает шарики, чтобы тайное стало явным, и тут же жалеет об этом, когда на полу в одном из освобождённых пространств предстаёт голая задница Бокуто с цифрами два и один. Сморщившись и вздохнув глубоко, агрессивно, он, не видя преград, — потеряв на некоторое время зрение в принципе, — наступает прямо на друга, перешагивая через него. Сталкивается с негодованием в следующий момент: — Э, за что, блин? — подрывается с места Бокуто, показываясь из-под шариков. — Я больше не хочу с тобой дружить, — холодно произносит Кенма. — Да чё ты? Это вообще-то оригинальное поздравление с днём рождения. С очком, блин! Двадцать один — очко… — Я хочу нормального общения с тобой. Без всякого там общения и тебя. Бокуто недовольно фыркает. Поднимается, здороваясь по-братски с Куроо всеми этими странными жестами, за которыми уследить никогда не получается, и скрещивает руки на груди, предварительно подтянув штаны. — Я припомню тебе эти слова, когда мы отплывём на яхте от берега на миллион километров, — панчит он, делая особый акцент на средстве передвижения. — На яхте?.. — переспрашивает Кенма, косясь на Куроо. — На яхте. Мы с бро решили показать вам океан со всех сторон. На сборы сорок минут. Акааши вот как раз должен скоро вернуться. — Откуда? — Мы не знали, во сколько именно вы приедете, поэтому я остался ждать вас здесь, а он пошёл там кое-куда. Делов на пять минут. Сейчас позвоню ему, а вы тут обосновывайтесь. Уходит. Оставляет наедине в неловкости, которую создал. Смутился и сам, заставив задумываться, куда на самом деле ушёл Акааши и сколько провёл вот так под шариками в номере. Но нет, нет, события последних двух-трёх минут лучше забыть. Хотя Кенма всё-таки не сдерживает улыбку, когда садится на край кровати: Бокуто всегда поздравляет по-удивительному. — Яхта, значит, — с невозмутимым видом произносит, настраиваясь на эту часть дня. — Прости, Китти, отдыхать некогда, — отвечает Куроо, садясь рядом. — А я и не устал. Так хорошо мне, — аккуратно достаёт из-под ленты альбом и протягивает его любимому с намёком, чтобы фотографии листал он. Сам — кладёт голову ему на плечо. — Пять минуточек-то у нас хоть есть? Так интересно, что там нам насобирали. — Думаешь, есть что-то, чего мы не видели? — спрашивает, открывая первую страницу. — Вот эту не видели точно. Кенма несдержанно указывает на фотографию, где он лежит в горе подушек в доме Бокуто и Акааши, укутанный одеялом. Вспоминает тот день и как отказывался вставать рано утром, чтобы посмотреть игру Шакалов. Фыркал почти до победного, обещая приехать хотя бы к одиннадцати, но Бокуто нашёл способ поднять его с кровати. Буквально. Просто сгрёб в объятия, а затем потащил в ванную, пока Куроо с Акааши готовили завтрак. — Я видел, — дразнится любимый, — эта фотка точно есть у меня на компе. Недавно попадалась. Кенма смущается, не решаясь говорить что-то в ответ. Удивление сказывается на щеках румянцем и чем-то неприятным внутри. Тоскливо делается. Куроо хранит их фотографии на компьютере, значит, не удалил в порыве гнева или, быть может, не смог оказаться таким радикальным, чтобы в момент избавиться от всех воспоминаний. Зато Кенма смог. Разорвал большую часть висевших на стенах ещё тогда, остальные — до сих пор не вытащил из коробки. Акааши, кажется, специально этот фотоальбом сделал — чтобы вернуть часть того, что было утеряно. — Эту точно не видел, — дразнится Кенма, когда на следующей странице видит себя с Хинатой сидящими на одном спальном мешке в тренировочном лагере. — Я видел это воочию, Китти, — отвечает Куроо ревниво, — насмотрелся на вас, знаешь ли. — Если бы ты не тусовался по вечерам с тем парнем в очках, то не видел бы меня с Шоё. — Ой, а ты как будто замечал, что меня нет. — Конечно. Сидел и думал, как меня бесит, что ты с каким-то левым чуваком блоки тренируешь. Я ненавидел его. — Ты мне об этом не говорил. — Да, потому что ты ненавидел Шоё. — Я его не ненавидел. Меня просто злило, что вы дохуя времени проводите вместе, а потом ещё и хер пойми чем занимаетесь… Наверное, да, я его ненавидел. Особенно после того, как узнал, что ты позволил ему себя касаться. Кенма ощущает, как Куроо напрягается. Снова решает не усугублять, не находя подходящих для усмирения накатившей злости слов. Любимый заводится слишком легко, за последний год даже будто бы стало нормой. Однако то, что на повышенных друг с другом стараются не разговаривать, отметить стоит. Те же три месяца назад конфликт бы был неизбежен. — …но мы это с тобой давно обсудили, — моментально берёт себя в руки Куроо, — Хината поздравил тебя? — Да, конечно. Меня все поздравили. Даже Ви-Ви. — А чувак твой новый? — Ну, кроме него. Он не знает, что у меня день рождения. — Весь «Инстаграм» знает, а он нет? — Да какой «Инстаграм», милый. Или… ты переживаешь, что он меня не поздравил? — Ну как-то, что ли, да. Хитрит явно. Прощупывает почву, чтобы поставить галочку напротив каких-то своих пунктиков, но это, скорее всего, просто предположение. Кенме сложно представить, что Куроо задаёт подобные вопросы из интереса, но такое не исключает. Отвлекается на фрагменты беззаботного прошлого, аккуратно расклеенные по плотным белоснежным листам, и словно переживает каждый заново. Болезненно в сердце откликаются те моменты, когда на фотографиях вдвоём, целующиеся и согревающие друг друга в объятиях, даже не подозревающие, что попадают под объектив чьей-то камеры. И сколько же раз их ловили… Неправильно, наверное, испытывать сейчас желание разрыдаться, и не эти эмоции стоит проявлять. Не когда, по крайней мере, ниже и слева неудачные селфи с Бокуто. Тяжело вздыхает и Куроо. Откладывает альбом подальше от себя и молчит целую вечность, если паре секунд можно придать столько величия. Смотрит безучастно на шарики, празднично заполонившие номер, и вдруг достаёт телефон, произнося: — Давай сфоткаемся? Вклеим потом в альбом новую фотографию. — О, давай. Куроо вытягивает руку, тыкаясь без конца в экран, чтобы настроить свет. Кенма профессионально негодует. — Балда, засвечено же против света будет. — Повернёмся на свет? — Мне лень. Давай просто ляжем. — Тогда мои подбородки засвечивать будут. — А ты фокус возьми чуть повыше. Куроо одобрительно кивает. Опускается на один локоть, вытягивая свободную руку для ста миллиардов фотографий, из которых еле-еле выберут одну, и поворачивает голову на Кенму с намерением убедиться, что он тоже готов обновить только что подаренный альбом. От взгляда его светлых глаз в ответ внутри ёкает почему-то. Да так, что обычному селфи хочет добавить фильтр «Недружеское», хоть и перестали придерживаться формальностей сколько-то там поцелуев назад. Пожалуй, фотосессию лучше отложить. — Ты чего? — спрашивает смущённо Кенма, когда Куроо, пряча телефон обратно в карман, касается его щеки. — Я… сейчас умру, — нелестно отвечает Куроо, засматриваясь слишком. — Почему? — Ты смертельно красив. Невыносимо просто. Знал об этом? — Знаю об этом в миллион третий раз. Действительно похоже на сон. Кажется, и не мечтал больше услышать от Куроо комплиментов, совсем забыл, как ощущаются его ладони на щеках в такие моменты; давно не целовал его благодарно вместо всяких слов, которые ни за что не передадут смысл того, что хочет ему сказать. Притягивает к себе, заставляя быть сверху: нравится, когда Куроо прижимает его собой к матрасу. Обожает терять голову от его пальцев в волосах и того, как другой рукой он несильно сжимает щёки, демонстрируя намерение целовать, целовать, целовать, не прерываясь. Умирает гулять ладонями по его спине, забираясь под футболку: она мешает, чересчур, категорически. Стягивает её, прекрасно осознавая, что не могут позволить большего, но так хочется наслаждаться его телом, пальцами касаться всюду, оглаживать покрывшуюся мурашками кожу и сцеловывать их, не давая им пробраться к шее. Не отказывает себе в этом удовольствии. Сбитое дыхание Куроо как лучший подарок, как самая большая несправедливость в мире: им нужно собираться на что-то не менее прикольное, чем эти игры в постели, подушки которой будут запоминать их сны три ночи подряд. Но как же приятно — быть рядом друг с другом настолько, целовать его губы снова, когда Куроо не выдерживает такой нежности на себе, перехватывая инициативу. Дразнится тоже, только поступает менее честно, раздвигая Кенме ноги и устраиваясь между них. — Это пиздец какая плохая идея, милый, — произносит взволнованно, рвано. — Я ничего не буду делать, — отвечает Куроо, стремясь избавить от одежды теперь и Кенму. Горячей ладонью проводит по рёбрам. — Жаль. Кенма тоже ничего делать не будет. Не будет ничего делать точно так же, как Куроо. Совсем ничего не делая, перехватывает его ладонь и опускает ниже, к самой ширинке штанов, в которых невыносимо тесно. Напрашивается на дисквалификацию из игры. — Плохая идея, помнишь ведь? — ухмыляется Куроо, не убирая при этом руку. Наоборот, очень активно ничего не делает, начиная поглаживать вверх-вниз. — Что-то подзабыл, что именно ты называешь плохой идеей, — дотягивается до резинки его шорт, тянет на себя, приподнимая бёдра, чтобы преградой друг к другу оставить только ладонь, а не сантиметры. — Чего именно мы добиваемся? — Твои предположения? — У меня нет идей. Нависает сверху, переплетая свои пальцы с пальцами Кенмы. Заводит руки ему за голову, смотря ему в глаза неотрывно. Ухмыляется. Не целует и себя поцеловать не даёт. Просто наслаждается раскрасневшимися щеками до тех пор, пока дверь в номер не открывается через два звонких удара костяшек о дверь. — Ой, — слышится голос Акааши, — простите… — Нет, Кей, подожди, — просит Кенма, выбираясь из-под Куроо, — мы просто… — Переодевались, — помогает любимый. — Ещё чуть-чуть, и я бы помог Китти снять штаны. — Нам выходить через десять минут, так что… я поздравлю тебя позже, Кен. Переодевайтесь. Куроо падает на спину, наконец имея возможность перевести дыхание. Умещает предплечье на переносице, пряча ненадолго взгляд, а после снова смотрит на Кенму с тем самым обожанием, которое не позволял себе проявлять целых полтора месяца. — Ну и как теперь идти с этим? — спрашивает, указывая на свои шорты. — Можешь по-быстренькому вздрочнуть, — пожимает плечами Кенма, через шарики пробираясь к чемодану со сменной одеждой, — десяти минут, может, хватит. — Пиздец. — Пофоткаемся вечером?***
За день рождения Кенмы поднимают четвёртый коктейль. Удивительно, как в Окинаве в середине октября жарко. Алкоголь даёт по голове сильнее, чем обычно. Причина в том, что сидят у бара, и от запаха всевозможных видов того, что горит, пьянеют быстро-быстро. Или дело в воде, которая переливается на солнце лазурными цветами, маня к себе. Или, может, стоит подумать об атмосфере, воцарившейся на яхте с самого отчаливания от берега. Или вообще — всё сразу. Нет, вина на сигарете, которую тянет, наслаждаясь вкусом табака с ягодным наполнителем, неторопливо. Стоят с Акааши в сторонке, чтобы не мешать остальным: всё-таки не одни на яхте. С несколькими незнакомцами, что ведут себя очень шумно. Бокуто с Куроо вписались в их компанию, отдав предпочтение им, а не скучному перекуру. Ну и пускай: они нужны друг другу так же, как Кенма — Акааши, Акааши — Кенме. Слишком энергичны, как обычно. Посидеть спокойно, полюбовавшись океаном, их хватило на час. Следующий час, после двух мохито, пролетел как во сне. В самом сладком сне, с предлогами спуститься к каютам, чтобы получше изучить строение яхты и запомнить форму каждого болтика на случай кораблекрушения: вдруг это понадобится, чтобы дождаться спасателей. Сбегали на пару минут целоваться, устраивая с Акааши и Бокуто пересменки. Их предлог — обнаружить несущую стену, и хер знает, есть ли такая на яхтах. Прятались ото всех в тёмных коридорчиках, по возвращению обязательно восхищаясь красотой и величием океана. А океан и правда величественный. Безысходный горизонт, разделяющий небо и волны, лениво подгоняемые ветром. Посмотреть бы, как тонет солнце. Хоть одним глазком увидеть бы. Вдохнуть солёный воздух полной грудью и почувствовать, как ветер, более не согреваемый розовыми лучами, пытается укусить обнажённую кожу, забравшись под плед. Куроо пообещал показать и такое. Попросил немного подождать, пока капитан не отдаст команду плыть обратно. Кенма воодушевился ожиданием. — Ну и как это было? — спрашивает Акааши, воспользовавшись моментом. — Как Куроо сказал тебе про Окинаву? — Ты знаешь, — начинает парень, — очень… прямо. Я даже не ждал его в Токио сегодня, если честно. Лёг спать рано вчера, потому что… ну… потому что. Я ебу в рот дни рождения свои, всегда так неловко. И в начале первого Куро приехал. Представляешь? Проснулся от его поцелуев и поздравлений на ухо. А потом он сказал: «Собирайся, поедем к Бокуто и Акааши». И всё. Я собрался, и мы поехали к вам. Ну, только Мису завезли к Тендо, не хотели оставлять её одну дома. — Это оказалось так… просто? — прекрасно справляется с ролью человека, который заранее знал обо всех планах Куроо. — Я думаю, ему было пиздец как сложно, — не соглашается Кенма. — Я тут недавно с Энни гулял, и вот не понимаю, жалею ли, что рассказал об этом Куро, или нет. Это немного всё… усугубило. — Ревность? — Абсолютно безосновательная ревность. — На самом ли деле она безосновательная? Кенма выгибает бровь, в подтверждение своему изумлению затягиваясь дымом. Не доходит до слегка спутанного сознания, к чему Акааши клонит. Тяжело считать в его словах, кого он всё-таки имеет в виду. — О чём это ты? — напрягается, взглядом цепляясь на танцполе за Куроо. Всего на пару секунд. — Да так, — отмахивается Акааши, — просто будь осторожнее. — Я начинаю загоняться из-за твоих предостережений, дружище. — Да правда ничего такого, Кен. Просто не доверяй свою жизнь кому-то, кого едва знаешь. Исчерпывающий ответ. Охуенный. Десять бонусных баллов на карту лояльности сервиса дружеских советов. Спишите их со счёта, пожалуйста. Не стоит копить. — Вы говорили с ним об этом, — заключает Кенма, — и ты его поддержал. — В вашем конфликте я не занимаю ничью сторону. Я люблю вас обоих. И всем сердцем желаю, чтобы у вас всё наладилось. — Кого-то из нас ты любишь явно больше. — Это не так. — Ладно. В любом случае, я, кажется, догадываюсь, что именно он тебе сказал. Спасибо, что дал ему возможность прорепетировать прежде, чем он начал этот разговор со мной. Правда спасибо. Уверен, если бы не ты, он бы так и молчал. Интонация голоса не кажется Акааши искренней. Возникшее напряжение вызывает желание свернуться комочком где-то вдали отсюда, чувство вины наполняет лёгкие так же мучительно, как солёная вода; ощущается гораздо токсичнее сигаретного дыма. Неужели и правда в чужом конфликте выбрал чью-то сторону? — Я должен был его выслушать, — оправдывается Акааши. — Я тебе ничего и не говорю, — отвечает Кенма с ухмылкой. — Тогда почему у меня такое чувство, что ты меня осуждаешь? — Почему у тебя такое чувство, Кей? Всё же прекрасно. Вон, Котаро с Куро натанцевались. Пошли к ним. Кенма берёт под руку, ведя обратно к бару. За бортом — красивые узористые скалы, переливающиеся перламутром, отдающие нефритовым под определённым углом падения на них лучей. Прекрасное место для остановки. Отличная возможность обгореть, если не прятаться под навесом. Однако красные щёки и облезающая спина не пугают никого, кроме Кенмы. Из этого создаётся настоящая проблема, не считая той, что с Акааши разговор закончился на не очень хорошей ноте. — Погнали купаться, — агитирует всех Бокуто. — Там холодно… — морщится Кенма, не зная, какую ещё причину найти, чтобы остаться. Об океане мечтал исключительно из эстетических соображений. — Да хорош тебе. Вода как порнушное молоко. — Может, парное? — поправляет Куроо. — Может, — ухмыляется парень. — Давай, пошли. Бокуто хватает Кенму за плечи, подводя к лестнице, ведущей на первый этаж. Яхта сбрасывает скорость под сообщение капитана о температуре воды, планах на ближайшие два часа и мерах предосторожности: не уплывать далеко, не пытаться забраться на скалы — ничего необычного. То, о чём и так все знают. — Отъебись, милый, — вырывается Кенма, вставая посередине узких ступенек. — Да тише, — переходит на шёпот парень, — мне надо кое-что у тебя спросить. — Что? — спрашивает, однако продолжая спускаться. — Я не придумал. — Господи… — Ты слишком нервный. Всё нормально? Вопрос, заставляющий начать копаться в себе заново. Странно от того, что его задаёт Бокуто, пытаясь проявить… чуткость? Внимание? Заботу? Или просто так интересуется от балды, не подразумевая ничего такого. Пожалуй, Кенма действительно слегка не в себе, раз ищет подвох в самом простом вопросе. — Всё отлично, — бросает он, ища взглядом Куроо и Акааши в десятке спускающихся людей. — Знаешь, — произносит Бокуто, склонившись над ухом, — соль неплохо смывает негатив. Окунись хотя бы раз, и станет в разы легче. — Мне нормально, — грубо отвечает Кенма, не понимая, почему должен участвовать в этом разговоре. — Вы с Куроо привезли с собой много хуйни. Я лишь хочу, чтобы вы оставили её здесь. Поворачивается на друга неестественно резко. Не по вымышленному сценарию. Запорол всю сцену, планирующуюся сняться с первого дубля. Не смог сохранить самообладание, потому что Бокуто задел внутри что-то такое, что моментально забилось чаще и заныло тупой болью. Даже не понять, где болит. — Это поможет? — с надеждой в голосе спрашивает Кенма, настолько сильно надеясь на этот способ, что если бы Бокуто ответил «вряд ли», парень бы в эту же секунду умер. — Да. Мы с Акааши потопили её в первый день. И когда Куроо оказывается рядом, наконец пробираясь к друзьям через новых знакомых, противное чувство в груди наконец унимается. Капитан объявляет об остановке вместе с пожеланием приятного отдыха, и несколько авантюристов, в числе которых Бокуто, прыгают в воду прям с борта. Акааши, недолго сомневаясь, следует их примеру, тут же подплывая поближе к любимому с самой счастливой улыбкой. Кенма, едва касаясь Куроо, произносит: — Ну что, пошли тоже искупаемся? — Ты уверен? — уточняет с неким беспокойством: пару минут назад кое-кто боялся замёрзнуть. — Да, только… — заводит прядь за ухо, смущаясь, — давай, когда мы нырнём, мы отдадим воде все наши ссоры, все обиды, всю боль, которую причиняли друг другу? Давай утопим все сомнения и перестанем держаться за обломки нашего корабля, начав строить новый? Давай мы просто… просто… — Давай, — берёт его за руку, подводя к самому краю борта. — Давай отдадим океану наше паршивое прошлое. И прыгает, утаскивая за собой в ледяную воду. Держит ещё крепче, обнимая на потревоженной глубине. От перепада температур, кажется, разрываются лёгкие, кожа горит от роя мурашек, но так в этот момент хорошо… И холодно перестаёт быть, когда Куроо, прежде чем начнут жадно глотать воздух, оставляет на губах поцелуй. Кенма на следующем стриме обязательно расскажет, какая вода в океане солёная.