***
Чуть больше недели спустя я сижу в кабинете своего лечащего врача, который дает мне подробные указания о том, как слезть с таблеток. Ран первое время сидит в коридоре, смиренно ожидая моего возвращения, но, когда я рассказываю о том, что теперь обзавелся парой, врач просит привести его на следующий прием. Я подумал: «Зачем звать на следующий, если можно притащить сейчас?» — и предложил позвать его. И вот теперь мы сидим тут втроем, оказавшись в довольно неловкой ситуации. Почему это стало неловким? Потому что мы с братом спустя неделю моей течки уже не осознавали, что наши отношения — все еще порицаемый обществом грубый инцест. Мы напрочь забыли об этой маленькой детали. Именно сейчас, когда Ран оказывается сидящим рядом со мной, кабинет погружается в мертвую тишину. Первым приходит в себя, как ни странно, врач. — Должен признать, что инцест между альфами и омегами не самое редкое явление, поэтому я привык к подобному. — Его лицо выражает неподдельное удивление, но в то же время подозрительное спокойствие. — Но до оставления меток доходило в разы и разы меньше, поэтому сейчас я слегка сбит с толку. — Он сидит за своим столом, а его пальцы переплетены в замок, что выдает небольшое напряжение. Хотя было бы странно, если бы он был полностью расслаблен и ни капельки не удивлен, поэтому реакция кажется естественной. — Подозреваю, нам нужно быть более осторожными в этом необычном вопросе. — Ран очухивается от шока вторым, а я же все еще пребываю в этом шатком состоянии. Я вообще-то омега после течки, собирающаяся слезть с лекарств, мне совершенно нельзя так сильно волноваться. — Полагаю, врачебная тайна имеет место даже в таком случае как инцест. Особенно учитывая тот факт, что действия были совершены без принуждения. По сути, инцест — все еще преступление на законодательном уровне, но все прекрасно понимают, что связь между альфой и омегой может проявляться в разной степени извращений, поэтому большинство закрывают на это глаза. Мы с братом совершили уже столько преступлений против морали в этой жизни. Я молчу про количество уголовных дел, которые были заведены против нас. Что там какой-то инцест? Тем более, что мы теперь связаны. — Да, конечно, врачебная тайна в силе. — Это даже не обсуждается, потому что мой лечащий врач наслышан о наших прегрешениях. Мы платим ему прилично для того, чтобы он держал свой рот на замке. А если деньги не возымеют влияния, то в ход пойдут кулаки. Поэтому все останется в строжайшем секрете. — Хорошо, спасибо большое. — Тут я расслабляюсь и прихожу в себя, зная о том, что вся обсуждаемая нами информация не покинет этого кабинета. — Что Вы хотели узнать от моего альфы? Обсудив слона в посудной лавке, мы перешли на более простые темы. Врач рассказывает обо всем, что связано с парами альфа-омега, о течке, о гоне, предупреждает о некоторых нюансах. В общем, информация совершенно классическая, которую мы с братом уже и так знаем. Получив рецепт, по которому я смогу слезть с таблеток, мы с братом покидаем поликлинику и выдвигаемся домой. Сегодня последний день моего сидения дома. Течка закончилась, и я могу вернуться к занятиям в универе и в принципе к своей обычной жизни. Ран все эти дни практически не отходил от меня ни на шаг. Нет, он, конечно, вынужденно выходил на работу, но на сокращенные смены. И вместо того, чтобы торчать в антикафе по восемь часов, он приходил домой уже спустя шесть часов отсутствия. Я же в это время просто сидел дома и ждал его. Ханма мне больше не писал. Возможно, когда я завтра приду на занятия, мы с ним поговорим о произошедшем. Вряд ли от его взгляда и нюха ускользнет факт обретения мною пары в лице старшего брата. Предстоит серьезный разговор о том, чтобы он никому не проболтался об этом. Все эти мысли осаждают мою голову, в то время пока мы возвращаемся домой. Ран все еще рядом. Кажется, он ощущает, что меня обуревают какие-то посторонние мысли и эмоции, но ничего не говорит. Слова явно излишни, ведь я могу сам разобраться со своими проблемами, и брат об этом знает. А если не могу, то всегда попрошу его о помощи. Спустя какое-то время мы входим в дом. В последнее время начинает казаться, что все проблемы остаются там, за порогом, за пределами нашей территории. Внутри же царит мир и покой, поэтому я оставляю все эти тяжелые мысли до завтра ровно в тот момент, когда закрывается входная дверь.***
Утро начинается как обычно. На протяжение уже нескольких лет меня сопровождают все эти утренние ритуалы на пару с Раном. Единственное отличие сегодня — мы собирались как классическая влюбленная парочка из какой-нибудь мелодрамы. Эти отношения все еще немного непривычны для меня, но к хорошему быстро привыкаешь, поэтому момент, когда я перестану об этом задумываться, уже не за горами. Сейчас же я приперся на первую пару. Предварительно зашел к медсестре, чтобы забрать у нее медицинское освобождение, которое нужно занести в деканат. Все, как и всегда, мое любимое место у окна. Как и в прошлый раз наглая высокая фигура приземлилась на место рядом, источая из себя полную и беспрекословную уверенность в своей правоте. — Доброе утро! — В один момент мне кажется, что он должен добавить прозвище, которым одарил меня в прошлый раз и сказать: «Доброе утро, омежка!». Но Ханма этого не делает. — Рад, что ты вернулся. — На его лице какая-то странная улыбка, из-за которой я не понимаю, он искренне рад или это сарказм. — Доброе утро. — Ну а что мне еще ему сказать? Скоро начнется пара, не начинать же мне длинный разговор прямо сейчас? После пар и поговорим. — Как поживает твой брат? — Чего? Он нарывается, или мне сейчас показалось? — Если тебе так интересно, поговорим после пар, ладно? — Нарочно отворачиваюсь от него и достаю тетрадь для предстоящего конспекта. Ханма понимает, что я ни при каких обстоятельствах не буду разговаривать с ним во время пары, поэтому усмиряет свой пыл и отстает от меня. На удивление, он не пристает ко мне ровно до окончания последней пары. На протяжении всего дня ко мне не подходили одногруппники, чтобы узнать, что со мной случилось. А еще, впервые за последние два года здесь, я не услышал ни одной сплетни, содержащей мою фамилию. Это означает, что они перестали обсуждать не только меня, но еще и брата, а это уже подозрительно. Ран — альфа, как его вообще можно перестать обсуждать? Слишком подозрительно. Закрадываются сомнения, в которые я пока не хочу погружаться. Раз уж пары закончились, и мне все равно нужно поговорить с Ханмой, то я выспрошу у него все, что происходит с людьми в универе. Словно демон, о котором не нужно вспоминать, если не хочешь, чтобы он тут же появился аккурат перед тобой, из-за угла предстает Ханма. Ей-богу, его как будто приманили сюда мои мысли. Интересно, с его лица когда-нибудь вообще сходит эта смазливая наглющая гримаса? Может спросить у него об этом? — Хайтани. — При виде меня уголки его губ стремительно растут вверх. И если раньше там была только усмешка, то теперь там точно улыбка. — Поболтаем? — Этот вайб когда-нибудь сведет меня с ума. Но такое ощущение, что он уже направлен не прямо на меня, я всего лишь попал под остаточные лучи, предназначенные для кого-то другого. — Конечно. — Первые пару мгновений я стою в ступоре от его неожиданного появления, но уже прихожу в себя. — Прогуляемся? У меня пары уже закончились. У брата сегодня на целых две больше, чем у меня, поэтому я могу спокойно уйти сейчас, не дожидаясь его. Главное не подходить к Ханме слишком близко, чтобы ко мне не прилип его запах. Мы отходим подальше от универа, перекидываясь стандартными безопасными фразами, не несущими за собой никакого смысла. Ханма держится на удивительно почтительном расстоянии от меня. Блять, раз уж он уже в курсе всего, что происходит со мной и с моим братом, то нахера накидывать на себя личину загадочности и так рьяно выебываться? — Слушай, не хочу ходить вокруг да около и тратить как свое, так и твое время, поэтому скажу прямо. — Все это время мы идем в сторону моего дома, а Ханма и не возмущается. Неужели нам по пути? — Ваши отношения с братом совершенно меня не касаются. — О, вот тут он абсолютно прав. Ханма может быть благоразумным? Охренеть. — Хочу лишь извиниться за то, что доставал тебя, и насильно выведал этот секрет. Я никому ничего никогда не скажу, честно. — Вау. Просто вау, у меня нет других слов на него. — Хорошо, спасибо. — Не знаю величину растерянности, отразившейся на моем лице, но думаю, что она приличная. Стою перед ним как вкопанный и пытаюсь найти нечто адекватное, что можно ему еще сказать, но, кажется, пауза слишком длинная, поэтому он продолжает свой словесный понос. — Знаешь, я надеюсь, мы сможем остаться друзьями, потому что раскрывшийся факт совершенно никак не повлиял на мое мнение о тебе. Ты все еще довольно интересная личность. — Кажется, эти слова даются ему не без смущения, потому что его ладонь поднимается и накрывает шею, а взгляд сам уплывает вниз по диагонали. Создается впечатление, что он мне в любви признается, а не наоборот. Жутко странно. — Так значит твое внимание ко мне изначально было продиктовано этим желанием? Или там скрывалось что-то другое? — Мне нужно целиком и полностью развеять свои подозрения о том, что я ему понравился. — Нет, изначально я положил на тебя глаз. Но мое внимание быстро рассеивается, особенно, если объект моего внимания уже занят. — Окей, Ран был прав, этот парень немного того. В любом случае я бы не обратил на него свое внимание, потому что всю жизнь любил лишь одного человека. Максимум, что ему бы светило — секс на одну ночь, но не более. А зачем тратить время на нечто такое, когда дома тебя всегда ждет твое безмерное счастье? Действительно глупо. — Но мой интерес в твоей персоне никуда не делся, поэтому предлагаю просто общаться. — Внимание быстро рассеивается, говоришь? — По моему лицу скользнула не то улыбка, не то усмешка от его слов, словно услышал анекдот. — Да, сейчас оно занято уже другой личностью. — Ого, он так быстро переключился с меня на какую-то другую омегу? Поистине талантливо, нечего сказать. — Окей, как скажешь. Я принимаю твое предложение. — Друг, значит? Обычно люди, в прошлом предлагавшие мне нечто подобное, быстро сливались, когда узнавали, кто я и кто мой брат, поэтому друзей у меня не было. Но сейчас, такое чувство, что все будет немного иначе. Как будто он со мной надолго. — У меня к тебе пара вопросов. — Да, спрашивай. — Нам с Ханмой действительно оказалось по пути. Примерно половину дороги мы прошли вместе, а потом разошлись каждый в сторону своего дома. Как и хотел, я расспросил его о том, почему больше никто не судачит обо мне и о брате в универе. Выяснилось, что Ханма приложил к этому свою руку. Каким-то невообразимым способом он вдолбил людям страх перед нами. Он и раньше присутствовал, но его не хватало на то, чтобы не пиздеть всякого разного за нашими спинами. Теперь же его хватает с лихвой еще и на то, чтобы некоторые боялись посмотреть на нас. М-да, не этого мы с братом хотели. Я совершенно без понятия, что же такого мог сказать Ханма, чем пригрозить и еще что. Это выше моего понимания, поэтому я просто оставил это, решив плыть по течению. Ничего примечательного в этой беседе не было, но она осталась приятным воспоминанием в моем сознании. Мне, конечно, жутко интересно, на кого же в этот раз пал взгляд Ханмы, но, думаю, я узнаю это у него в один из следующих наших разговоров. А пока что я иду домой, чтобы дождаться брата. Pov Ран После того, как были поставлены метки, между мной и Риндо словно образовалась невидимая ниточка. Мы определенно были связаны подобным образом всю нашу жизнь, но сейчас это намного более ощутимо. Как мы и договаривались, Риндо пошел к врачу, чтобы начать слезать с подавителей, которые хреново влияют на его самочувствие. В кабинете поликлиники мы оказались в весьма неловком положении, но все разрешилось само собой. Мне стоило сказать лишь пару фраз, которые несли в себе легкую толику угрозы, и тема сразу же оказалась закрыта. Да, Риндо по пути домой был погружен в какие-то не особо приятные мысли, но, когда мы вернулись домой, он пришел в себя. Мы решили, что никто больше не должен узнать о нас, поэтому проявление каких-либо чувств и эмоций, выходящих за рамки братских, на людях под строгим запретом. Дома можно делать все, что вздумается, но вот за его пределами мы должны вести себя так же, как раньше. Отношения в тайне — это то, что мы оба ненавидим, но это единственный разумный выход из ситуации. В какой-то степени, это лишь еще больше нас сближает, ведь теперь есть огромный секрет, который не должен знать больше никто. От моего внимания не ускользнуло резкое затишье в сплетнях о братьях Хайтани. Удивительно, что же такого могло произойти, что за неделю нашего отсутствия здесь произошел такой апокалипсис, что народ перестал обсуждать самых опасных людей универа. Любопытство меня пересиливает, и я решаю выяснить, что же служит «стоп-словом» распространению сплетен. Прямо сейчас я нахожусь в очереди в учебной столовой, поэтому решаю спросить первого встречного. Передо мной стоит парень с длинными распущенными волосами. Мы с ним раньше уже пересекались несколько раз и разговаривали ни о чем, поэтому завести разговор сейчас оказывается просто. Не самая известная шишка в универе, но он тоже находится в гуще событий — Кадзутора Ханемия. — Мне кажется, или я перестал быть популярным предметом обсуждения? — Говорю это слегка наклоняясь к его уху. Насколько я помню, он омега. Надеюсь, он не подумает, что я в нем заинтересован. — Нет, тебе не кажется. — Он даже не обернулся в мою сторону, чтобы ответить. Узнал по голосу что ли? — Братья Хайтани больше не обсуждаются. Новое негласное правило, установленное с помощью запугивания. — Что простите? Негласное правило? Кем установленное? — А кто его установил? — Спрашиваю только это, чтобы не растягивать разговор слишком надолго. — Никто не знает. — Кадзутора по-прежнему не оборачивается, просто стоит в очереди за едой. — Всего день здесь ходил слух о том, что тех, кто слишком много болтает о Хайтани, в один прекрасный момент могут не найти. А уже на следующий день все замолчали. Мне показалось это странным, но кто я такой, чтобы снова начать об этом спрашивать? Внезапная тишина удивляет меня еще сильней, чем все содержание сплетен, которые я когда-либо слышал. А сплетни были очень и очень красочными, потому что люди любят навести страху, но сейчас оно в еще большем количестве. Сколько бы я не пытался выяснить хоть что-то, но кроме Кадзуторы со мной даже никто не разговаривает. Это поражает. Но, с другой стороны, если больше никто даже не осмеливается со мной разговаривать, то наш с братом секрет в еще большей безопасности. К тому же, ко мне так перестанут липнуть всякие омеги со своими блядскими предложениями. Поэтому, не найдя ни одной причины унывать и отсидев, как и положено по расписанию все пять пар, я отправляюсь домой.***
Вхожу в дом, закрываю дверь и чуть ли не валюсь с ног. Видимо, услышав звуки открывающейся двери, Риндо прибежал в коридор. И вот сейчас мою шею обвивают его руки, да так сильно, что кажется, будто задушит. Одно невероятное событие за другим. Не припомню, чтобы Рин вел себя так хоть когда-нибудь. И ладно бы еще, если бы у него все еще была течка, я бы понял, что происходит, но сейчас не понимаю. Руки сами тянутся к его талии, чтобы обнять в ответ. — Рин-Рин, что-то случилось? — Возможно, мои слова сейчас звучат как-то грубо. Он меня обнимает, рад тому, что я пришел домой, чего еще можно желать? Но его непривычные действия сбивают с этих позитивных мыслей. — Нет, все хорошо. — Ослабляет объятия, выпуская меня из них, и отстраняется. На его лице сияет искренняя и счастливая улыбка. Да, действительно ничего плохого не случилось. — Ужин готов, голодный?***
Убедившись в том, что ничего необычного не происходит, ухожу к себе в комнату. С тех пор как мы начали официально «встречаться», необходимость в двух комнатах отпала. Мы уже успели обсудить этот вопрос и решили, что одну комнату оборудуем в кабинет-кинотеатр-игровую, а вторая станет спальней. Грубо говоря, в одну комнату мы запихаем столы, кресла и компы, а во второй будут шкафы и кровать. Одну кровать придется или продать, или выкинуть. Лучше, конечно, продать, потому что лишних денег не бывает. В общем, мы об этом только поговорили, но никаких активных действий для осуществления этих планов еще не предприняли. Надеюсь, что в течение месяца мы все же сможем это переделать. Комнаты хоть и разные, но спим мы исключительно вместе. Чем быстрее мы с этим управимся, тем лучше будет обоим и в разы удобнее. А пока что я нахожусь в «своей» комнате, переодеваюсь в домашнее. Косички за день в универе порядком потрепались, поэтому расплетаюсь и завязываю на затылке один хвост. С кухни доносится соблазнительный запах карри, поэтому быстренько заканчиваю со своими делами и топаю на кухню. На столе уже стоят две тарелки с карри и две кружки с чаем. Идеально. Риндо всегда умел вкусно готовить. Не то, чтобы я не умею, просто мне кажется, что у брата это получается явно лучше. Усаживаюсь за стол, следом за мной Рин. Все просто и обыденно, тепло и спокойно. После ужина также не происходит ничего из ряда вон. Все, как и всегда, немного прибраться после готовки, помыть посуду и так далее. У меня остался один единственный нерешенный вопрос с Рином. Усаживаюсь на пол в гостиной, прямо возле кресла, в котором обычно сидит брат, чтобы он пришел, и мы поговорили. Откидываю голову на сидушку и закрываю глаза. Спустя какое-то время я чувствую мягкие подушечки пальцев, перебирающие мои волосы и массирующие кожу головы. Я уснул. Видимо, события последнего месяца прилично меня вымотали, да так, что я засыпаю в жутко неудобной позе, на твердом полу, едва моя голова соприкасается с чем-то мягким. Рин сидит на своем кресле в позе лотоса и делает мне массаж. Я даже не заметил, как он распустил мои волосы. Сколько прошло? Минут пятнадцать? Даже этого хватило, чтобы мой мозг слегка отдохнул, а сознание прояснилось. Да, я действительно вымотался за эти несколько последних недель, даже с учетом того, что я альфа с огромным запасом сил и энергии. — Рин-Рин… — Веки все еще довольно тяжелые, особенно это чувствуется от его аккуратных движений. — Ммм, как хорошо. — Закрываю глаза и ловлю эти невообразимые моменты наслаждения. — Если слишком устал, можем пойти сразу в кровать. — Брат разговаривает немного тише, чем обычно. Примерно вполовину. Скорее всего, чтобы не сбивать мой сонный настрой. — Не-ет, нам нужно поговорить. — Мои глаза все еще закрыты. Кажется, если он продолжит в том же духе делать мне массаж, то я снова вырублюсь и адекватного разговора у нас не получится. Поднимаю руки вверх и перехватываю его запястья, останавливая эту сладкую пытку. — Дай мне пять минут, пожалуйста. Я скажу тебе все, что хочу, а потом мы продолжим в спальне, ладно? — Ладно, как скажешь. — Убирает руки и устраивается поудобнее. Вероятно, он понимает, что ничего плохого не случилось, и беседа будет направлена в положительное русло, поэтому его взгляд спокоен, а мышцы лица расслаблены. — Я хочу поговорить о твоем восприятии запахов. — Открываю глаза и немного пересаживаюсь. Я все еще на полу, но теперь мое тело развернуто градусов на девяносто к положению Рина. Поза повторяет его. — Что-нибудь изменится после того, как ты окончательно слезешь с таблеток? — Ну, по идее, я уже начал с них слезать, просто медленно. — Он скрещивает руки на груди, оставляя сверху левую. — Да, я чувствую все запахи, если тебе это было интересно. Запахи других альф тоже. — Здесь одна моя бровь слегка взлетает вверх. Я надеялся, что после метки он не будет чувствовать запахи других, но, кажется, это работает только в одну сторону. Альфы его не чувствуют, а вот он их — да. — Но они больше не настолько тошнотворные. — А вот это уже очень и очень хорошо. — Возможно, это только сейчас, когда некоторая доза подавителей все еще действует. Раньше, в какие-то моменты я иногда забывал принять таблетку или перед началом течки, когда все чувства обострялись, я чувствовал все не так. Раньше меня все еще тошнило, но сейчас уже нет. — То есть, ты можешь нормально существовать в обществе? Ходить спокойно по улице, не мучаясь при этом от тошноты? — Уровень надежды, с которой сказаны эти слова не передать ничем в этом мире. Я просто хочу, чтобы с ним все было хорошо, чтобы его жизнь больше не зависела от этих чертовых таблеток. — Думаю, да. — Рин пожимает одним плечом, показывая, что он не до конца уверен в своих и моих словах. — Посмотрим, что будет дальше. Дальше, значит. Как же хреново жить, когда никто не знает, что будет дальше. Нам остается только гадать и надеяться на лучшее. Метка должна была стабилизировать его шаткое состояние. Ну не может среднестатистического омегу воротить от всех, кроме одного единственного человека… Или может? — Как думаешь, насколько эффективна метка против твоей тошноты? — Да, знаю, что мы обсуждаем одно и то же другими словами и с другой точки зрения, но мне нужно сейчас доколупаться до каждой малейшей детали. — Не знаю, как насчет метки, но твой запах, окутывающий меня с ног до головы, помогал еще в детстве. — Расплетает свои руки и опускает их мне на голову, опускаясь немного вниз, чтобы посмотреть мне в глаза. Мое лицо в его ладонях, взгляд, полный нежности, скользит по моим губам и глазам. — Поэтому все хорошо, пока я чувствую на себе твой запах. — Накрывает мои губы своими. Я думал, что это невозможно в его позе, но у Риндо всегда была слишком хорошая растяжка, так что он делает это без проблем. Спустя пару таких мгновений он отпускает меня и возвращается в обычное положение. — Значит, хочешь быть окутан моим запахом. — Поднимаюсь с пола и разворачиваюсь к нему лицом, протягивая руку в приглашающем жесте. — Тогда пойдем. — Куда? — Спрашивает, но при этом опускает ноги с кресла и кладет свою руку в мою ладонь. — Как куда? — Тяну за руку вверх, Риндо встает. — Буду оставлять на тебе свой запах. — Просто вести его за руку мне мало. Раз уж мы идем в спальню, то я хочу его туда занести. Перекидываю его руку на одну сторону, приседаю и закидываю Рина к себе на плечо. — Уухх… Это, блять, обязательно? — Сопротивляется только на словах. На деле же даже не шевелиться, не пытается выбраться или спуститься на пол. — Я, вообще-то, могу и сам дойти. — Я уже выдвигаюсь в сторону спальни, поэтому даже не собираюсь слушать его причитания. — Я знаю, что можешь. — Слушать не собирался, но почему-то все равно ответил. Сложно не отвечать человеку, которого любишь больше всего и всех в этой жизни. — Но зачем, если у тебя есть я? На этом аргументы против заканчиваются, и Рин смиряется с тем, что я несу его на плече. Захожу в свою комнату, чаще всего мы тусуемся здесь, потому что моего запаха здесь больше всего. Полу-роняю полу-укладываю Рина на кровать и опускаюсь сверху. Мои намерения на него в данный момент времени ясны и кристально чисты — я его хочу. И он это знает. В его глазах читается понимание. А еще абсолютная уверенность в том, что мы принадлежим друг другу. Откуда я это знаю? Потому что я чувствую то же самое. Никогда и ни в чем я не был настолько уверен, как в этом. Я — его, а он –мой.