I Stayed for You Cooperman
— Можно переночевать с тобой? Не хочу оставаться наедине с самим собой. Кажется, и ярость испарилась, освободив место чувству защиты, которой маг его всегда обеспечивал. Юнги отступает, пропуская парня в комнату, и закрывает дверь, прокрутив под ручкой щеколду. Лиса не скоро вернется, а на случай, чтобы этого не случилось, Мин напишет ей сообщение, что у них гости, она поймет и оставит их до утра, большего и не надо будет. Только сделает он это позже. Сейчас, смотря на гидроманта, выглядящего так, будто его через водоворот пропустили и выплюнули, он без слов кладет руку на его затылок и притягивает плавно к себе. Поникшая голова лбом встречается с плечом, обтянутым тканью простой домашней футболки черного цвета. Эту же ткань Чимин стискивает в пухлых пальцах, когда окольцовывает чужую талию руками. Юнги… Человек, которого он втянул во что-то, что может навредить им обоим, но на что тот так просто согласился пойти, потому что любит его. Чимин не достоин этой любви, он последний, кто ее заслуживает от него. Но Мин всегда рядом, здесь и сейчас прижимает к себе, не дает потонуть в себе и своих переживаниях, усмиряет бушующее в груди море. — Я устал, — шепчет в грудь, под которой бьется сердце, отданное в недра водной стихии. — Я так устал быть сильным, Юнги. — Это тяжело, — соглашаются с ним. У Чимина мурашки по спине бегут, когда в волосах на загривке чувствуются длинные пальцы Мина. Он прижимается щекой к его плечу, обнимая удобней, утопает в плавном изгибе шеи, пропахшей естественным запахом мага. — Давать слабину — нормально, — говорит Чимин. — Так ты мне говорил всегда. Но я никогда тебя не слушал, и не буду слушать, — сверху слышится тихий сдержанный смешок. — Я в этом не сомневаюсь. — Потому что в нашем мире нельзя этого делать, — поясняет тут же. — А я тебе всегда говорил, и буду говорить, даже если ты не слушаешь. Каким бы сложным ни был твой путь, в какой бы ситуации ты не был, каким бы жестоким не был твой мир, запомни, — Юнги трепетно прижимается губами к смоляной макушке, горячо проговаривая в мягкие волосы: — быть слабым — нормально. Наверное, именно в этих словах Чимин нуждался, даже если не верил в них, они приносили облегчение, пусть и временное, но подкрепленное поддержкой и пониманием близкого человека. — Не перестану повторять, пока не поймешь это. — Вспомни наше репетиторство, придется постараться, чтобы я понял, — Чимин улыбается, когда чувствует содрогание в своих руках от сорвавшегося, как осенний лист с дерева, смешка. С Юнги все печали забываются, обиды стираются, а злость рассеивается по ветру невидимой пылью, словно ее и не было вовсе. На душе становится спокойно. Пак не понимает, как обходился без тепла мага чуть больше недели, но помнит свое состояние в те дни. Оно ужасно, оно ему противно в той же степени, что образ брюнетки, оставленной в коридоре. Тогда он будто и не жил — существовал, работая на автомате, пытаясь казаться таким же, как и всегда, но на поверхность всплывало то скрытое от всех чувство пустоты, томящееся в сердце, когда он оставался в комнате, где воспоминаний памятных слишком много. Разговоры после уроков, совместные провальные занятия, первый поцелуй, первая близость и спасение Пака из лап водной стихии. Юнги спас ему жизнь, именно он, не боясь захлебнуться в комнате, превращенной в аквариум, игнорируя давящую толщу воды, выбивающую воздух из легких, вытащил его, заставил очнуться и успокоил. Потому что первое, что хотелось сделать тогда — закричать, громко и во все горло, но Мин прижал к себе, успокаивая, что-то шепча, что, кажется, должно было успокоить, Чимин не помнит, что именно он говорил, но тепло тела, хоть и пропитанного леденящей влагой, он не забудет никогда. — Не голодный? — слышится, недолгую паузу спустя, хрипловато. Чимин в ответ качает головой отрицательно. — Выпил бы чего-нибудь крепкого сейчас, если честно, — говорит и смеется, поскрипывая, когда слышит цыканье Юнги, что отстраняется от него мягко. — Единственное крепкое, что тебе светит сегодня — только чай. Юнги подходит к небольшой тумбочке, потянув за ручку которой предоставляет взору набор из совершенно случайных вещей: зубная щетка в футляре, какая-то открытка, подаренная на день рождения, словарик по английскому языку, стеклянная шкатулочка с украшениями, которые он на себя цепляет по праздникам, кружка и коробка того самого чая. А там, видимо, несколько его разновидностей, судя по вопросу, обращенному к Чимину. — Какой будешь? Черный, зеленый, с ромашкой, розой, облепихой… — перечисляет быстро Мин, но прерывается, когда его перебивают со смешком. — Воу-воу, погоди, — Юнги оборачивается на подошедшего к нему парня, тот любопытно уставился на коробочку, заглядывает в нее и в неверии округляет глаза, — ты правда все это пьешь? — Тут каждый пакетик с разным вкусом, — вытащив чай и закрыв ногой дверцу тумбочки, Юнги садится на кровать и показывает севшему рядом Чимину вкусы, которые он еще не пил. — Мята, бергамот, — перечисляет, поднимая и опуская блестящие обертки пакетиков, — малина… Будешь малину? — поворачивается на гидроманта, остановившись в перечислении, чем вводит в секундный ступор заслушавшегося парня, поднявшего резко взгляд голубых глаз с коробочки на Мина. — Буду, — говорит на автомате, и только потом, когда Юнги отдает ему нужную упаковку, а сам встает, чтобы убрать чай на место и достать себе маленькую баночку с кофе, Чимин видит, что выбрал ягодный чай. — Почему не сказал, что у тебя есть кофе? — вскидывает брови парень, наблюдая за чужими отточенными движениями, когда в кружку отправляется ложка растворимого кофе. — Кофе усиливает тревогу и стресс. А мы ведь в данный момент пытаемся избавиться от них, так? — Чимин ничего не отвечает, только ловит добрый, заботливый, с явно проблескивающим осколком волнения за него, взгляд, поджимает пухлые губы и тянет их в стороны неловко. Чувствует себя так, будто пользуется чужой заботой и проницательностью, тратит чужое время, но Юнги бы дал ему подзатыльник за такие мысли. Это забота, поддержка, внимание, которые свойственны друзьям, парам, семьям, и принимать это надо беспрекословно, не чувствуя вину или сожаление. Если бы Юнги не хотел о нем заботиться, он бы не метался за ним тенью все эти годы, не говорил теплые слова после ссоры, и не прекращал бы ее, оставив их на расстоянии длиной в несколько километровую пропасть. — С чего ты взял, что наши отношения мне в тягость, а ты для меня — как сам выразился — лишний геморрой? Расстояние между ними сократилось, подобно этой пропасти, что исчезла днями ранее. Юнги садится на корточки перед гидромантом, берет его сложенные на бедрах ладони с пакетиком в них и складывает между своими, не отрываясь от созерцания любимых глаз, с не дрожащими темными ресницами. Они пленяют, Мин оторваться не в силах, никогда не был, теперь он безвозвратно тонет в океанической радужке тонкой цветной пластинки. Без слов понятно, что он будет рядом, чтобы не допустить обострение стресса, чтобы прогнать дурные мысли из чернявой головы и заменить их на другие, более красочные, яркие и живые. — Я люблю тебя, — срывается с губ совершенно неожиданное, но честное, неконтролируемое мозгом, но взятое под власть сердцем. Это оно. Кричит, бьется так громко в освещаемой желтоватым светом комнате, воспевает о чувстве, испытываемом к человеку, души которого чище Чимин еще не видел в своей короткой жизни. Темный маг, нагоняющий в другие сердца страх, в его поселился и теплом согрел. Улыбка красит бледное лицо мага, поднимая нижнее веко и делая из глаз полумесяцы. Чимин и сам сидит с совершенно растерянно растянутыми в скромной улыбке губами, снаружи спокойный, а внутри задыхающийся от чувств, вихрем закрутившихся с произнесением вроде и не нужных для озвучивания, но таких значимых слов. Не имеют смысла слова, которые делом не подтвердишь, поступком не докажешь подлинность, но Чимин знает, Юнги ему поверит, потому что знает: любовь его бескорыстна и чиста, льется мелким ручейком с чистейшей прозрачной водой, в которой умыться будет грешно. Но черноволосый ангел позволил, пустил в свои воды, дал напиться, утолить жажду, чтобы понять, что отпустить не сможет. И Юнги останется, поселится на маленьком каменистом бережку, где только слух ласкать журчание ручья будет, а глаз радовать яркие блики от палящей звезды на небе. — Я тебя тоже, — Мин большими пальцами поглаживает сложенные небольшие ладони, жаль не слышит, как суматошно бьется сердце прямо перед ним. Чимин склоняется, чтобы запечатлеть на чужих губах протяжный поцелуй, который определенно отложится в голове, как один из самых дорогих сердцу моментов в его жизни. Момент, когда он почувствовал, что снова начал жить. Жизнь, в которую его сопроводит Юнги.***
— Бесполезно, — Чонгук разрывает кратковременную связь, всплеснув руками, вынутыми из кимовых. Психует из-за очередной неудачи, которые его порядком довели. Тэхен, вторя ему, открывает глаза и смотрит прямо, кажется, взгляд его ничего не выражает, но в нем кроются все те эмоции, которые не проявляют себя в мимической форме или словесной. — Я едва вижу тебя, — негодует Чон. — Маленький контакт — тоже контакт, это хоть какой-то прогресс по сравнению с прошлыми разами. Чонгук его будто не слушает, стиснув челюсти, отвернулся и глядит разозленными глазами на окно, словно то ему испортило все или же отвлекает от такой нужной, но далекой, концентрации. Бордовые шторы как всегда задвинуты после кратковременного проветривания — холода дают себе знать. — Ты очень напряжен, слишком много думаешь. — Говоришь так, будто профи в связи и познании. У тебя это, между прочим, тоже первая практика. Не делай вид, что все знаешь, — хмыкает невесело Чонгук. Ему уже осточертело. Сидят едва ли не два часа, пытаются в тумане сознания найти друг друга, когда у одного навыков не хватает, а у другого блок стоит на любое вторжение в разум. — Во-первых, это предположение. Во-вторых, я хотя бы представляю, что должно произойти и как. — Откуда же? — раздраженно вскинув голову. — Вдруг у нас несовместимость, как говорил Хан? — Как у нас может быть несовместимость при связи соулмейтов? — Чонгук смолкает. — Чонгук, — Ким, взяв его за ладони, наклоняется, пытаясь заглянуть парню в лицо, — я понимаю, что это сложно, но нам надо постараться, потому что тот метод слишком рискованный. Можно добиться связи по-другому. Найти в себе ту часть магии, которая нас связывает, спровоцировать вспышку энергии, как на поляне. — О чем ты? — хмурится Чон слегка, переносица уже болеть начинает от сведенных бровей. — У нас получилось связаться друг с другом тогда, — растолковывает Ким, видя, как с каждой сказанной фразой на лице пироманта осознание отображается. — Чтобы начать «очищение» мы должны были связаться ментально, и у нас это вышло. Это одно и то же, что на познании. — Я не помню, что тогда было, — бормочет неуверенно. — Я попросил тебя отбросить лишние эмоции и настроиться на контакт с душой, открыть подсознание, чтобы я мог увидеть ее и туда проникнуть. Получилось тоже не с первого раза, но получилось же. — Тэхен, я не знаю, — парень ладони теплые вынимает из чужой хватки, снова отворачиваясь. Чонгук устало склоняет голову, потирая лоб местом ладони между указательным и большим пальцами. — Это сложно. Я… — Сложно, но тебе нужно попытаться, — не отрицает Ким. — Пожалуйста, это… — Почему ты не можешь два раза в неделю снимать кольцо, чтобы мы могли спокойно связываться? — едва не вспыхивает от негодования Чонгук, стрелы невидимые пуская из глаз прямиком в другие напротив. А попадает не в глаз, не в бровь — в сердце, что болью отзывается сквозь непроглядную водную пучину, отдав слабым спазмом в груди. Ким так и замирает с застывшим в кофейных глазах неверием, что его действительно упрекли в безучастии и даже эгоизме. Почему пашет только Чонгук, а Тэхен даже не прикладывает усилий для того, чтобы связаться? И ведь одной из причин, правда, могут быть кольца Кима, одно из них, то, что пламенем на солнце сияет. — Мне нельзя снимать кольца. — Кто тебе это сказал? — Я ношу их не ради собственной прихоти или чтобы покрасоваться перед другими магическими побрякушками. — Ты снимал фиолетовое, — припоминает Чон, поражая уверенностью обжигающей во взгляде бездонных глаз. — Неоднократно. Почему не можешь снять остальные? — Потому что у них магия другая, с которой поблажек делать нельзя. — А при первой встрече что было? — Чонгук помнит их личное знакомство, будто это было вчера. Он поднес ему кольца на одной из тайных практик, все четыре. Что пытается тогда ему доказать Тэхен, отрицая, что снимать их запрещено? — Решил рискнуть и пойти против правил? — Послушай, успокойся, ладно? Не бесись и просто поверь, что снимаю я их редко и только в особо важных случаях. И если ты так уж хочешь думать, что во всем виновато это кольцо, — указывает на красный, обрамленный серебром камень, на пальце поднятой руки, — то вынужден тебе напомнить: магию колец все еще контролирую я, и в наших тренировках его магия не играет никакой роли. Мой разум открыт — заходи, не хочу. — Значит, я виноват в том, что все старания коту под хвост? — Чонгук не знает, с чего бесится, но неконтролируемо с языка срываются слова, которые формулируются не им, а раздражением и усталостью, навалившейся на плечи после долгих тренировок и дополнительных занятий. — Я не говорю, что кто-то виноват, я только прошу попробовать еще раз. Чонгук шумно выдыхает через ноздри, поджав недовольно губы. — Давай отдохнем, — Ким медленно моргает, задерживая веки закрытыми на несколько секунд. Поднимает брови, пробуя разогнать вместе с напряженными морщинами на лбу усталость. Вздохнув, он встает с насиженного места на кровати и идет к старенькой плите, чтобы поставить на нее такой же потрепанный чайник для будущего успокаивающего отвара. Чонгук, смотря на расправленные лопатки на чужой спине, корит себя внутри за слова, сказанные в порыве эмоций. Сорвался, и не на ком-то левом, неважном, а на Тэхене, который этого совсем не заслуживает. Он хотел помочь, найти более безопасный метод работы, а Чонгук, как всегда, отвергает помощь, насупившись, и выставляет в защите иголки острыми концами, впивающиеся в мягкую плоть. Ким на него не смотрит, словно избегает того, чтобы взглядом, блестящим на солнце светло-зелеными бликами, наткнуться случайно на гостя, расположившегося на мягком ложе. За спиной слышится тихий шелест покрывала, по деревянному покрытию отдаются слабыми глухими ударами шаги, но даже несмотря на это, Тэхен умудряется содрогнуться, когда его талию плавно окольцовывают руками, а к затылку припадают мягкой теплой щекой. Чонгука бы сейчас оттолкнуть, проучить за длинный язык и необдуманную речь, но не в характере Тэхена будет поступать так импульсивно. Вместо этого он робко проводит ладонью по скрещенным чоновым на своем животе, и делает газ плиты потише. — Извини, — шепот перебивает только кипящая мелкими лопающимися водными шариками вода в чайнике, да воющий ветер за окном. Чонгук отрывает лицо от теплой кожи лишь на секунду, чтобы на открытом участке, где белая футболка не скрывает мягкой золотистой кожи, коснуться губами выпирающих шейных позвонков, как по лестнице вверх подняться поцелуями к отросшим светло-русым волосам и задержаться в мягких вихрах, прижавшись сомкнутыми губами. Тэхен млеет от его действий, после каждого поцелуя чувствует маленькие, взрывающиеся в сердце фейерверки, жаль, не может ощутить их в полной мере, но это не мешает дыханию стать глубже. Легкие широко раскрываются, пытаясь вобрать больше воздуха, коего стало вмиг ничтожно мало, ровный ритм дыхания нарушен, а чтобы его восстановить, нужно отойти на приличное расстояние от парня, тепло дарящего. Вблизи Ким не может себя контролировать, он просто не сможет насыщать организм кислородом, начнет задыхаться. Но отказываться от приятных ощущений, отзывающихся трепетной щекоткой внизу живота, не хочет. Вобрав в легкие побольше воздуха, Ким делает огонь сильней и заговаривает пониженным голосом. — Я не доверяю людям. Они, лишь почуяв запах крови, как стервятники слетятся, чтобы заведомо выждать, когда подстеречь добычу, чтобы потом ее заклевать. А она может быть от простой царапины. Эта рана — как трещина в плотине, пускающая тонкую струйку воды. Если ее увидеть, можно использовать в своих целях, стоит только выждать подходящий момент. Людям нельзя видеть брешь в твоих чувствах, нельзя давать им знать о твоих слабостях, иначе в любой момент можешь ожидать нож в спину. Кольца — как дополнительная защитная оболочка, — Тэхен поднимает ладонь, на которой целых три кольца, убеждаясь, что Чонгук, расположив на его плече голову, внимательно слушает. — Они не дают бреши стать видимой в глазах других. У всех они есть, но кто-то умеет их скрывать, а кто-то прибегает к другим способам их сокрытия. Чонгук шевелит руками, перехватывая парня поперек туловища удобней, и выдыхает понимающе. В этом их с Тэхеном отличительная черта. Чонгук, с детства скрывающий свои истинные эмоции и переживания, привык думать, что все так же с легкостью могут это делать. Либо же вываливать все без утайки. Тэхен не первый и не второй тип. Кто знает, сколько бы накопленного, сокрытого и страшного вышло в свет, не носи он свои «обереги»? — О какой вспышке ты говорил? — Чонгуку все же приходится отцепиться от парня, когда приходит время заваривать нужные травы, он стоит рядом с Тэхеном, намешивающим что-то в отдельной миске, которую доверху заливает кипяченой водой и оставляет, чтобы отвар настоялся. — Надеюсь, как мы изгнали двойника в твоей голове, ты помнишь? — поворачивается к парню и складывает руки на груди, прижавшись бедрами к столу. — Урывками, — кивает Чон. — Когда все закончилось, произошло что-то вроде взрыва, — хмурится непонимающе Тэхен, вспоминая, он сам не до конца понял, а вернее, совсем не понял, что тогда произошло, потому что, по идее, так быть не должно было. Откуда взялась вспышка — было неясно до сих пор. — Мимолетный всплеск, как сказали позже твои друзья, фиолетового цвета. — Фиолетового? — вскидывает брови Чонгук, округлив глаза, и повторяет позу Кима. — Да, — светловолосый дважды кивает. — Но, подумав, я предположил, что это произошло слияние энергий? — неуверенно, сам не понимает и не хочет что-то громко утверждать. — Синий плюс красный дает фиолетовый, — понимает пиромант. — Но не хочешь же ты повторить взрыв в кабинете. — Нет, только реакцию, что способствовала ему. — Это одно и то же. — Думаю, это можно контролировать. — Вот тут тормози, — взносит ладонь Чон. — Я рад, что у тебя появляются грандиозные планы и задумки касательно того, как решить нашу маленькую проблему, но, спешу напомнить, что в напарники тебе достался очень хреновый маг, плохо контролирующий себя, свою магию и энергию. — В этом и фишка, что я тогда тебя направлял и контролировал все. Чонгук понимающе распахивает глаза и моргает быстро широко раскрытыми глазами. Пазл в голове начал складываться. Но его лицо вдруг озаряет усмешка. — Любишь все брать в свои руки? Тянет на доминантную роль? — и ухмыляется, заигрывая, почти прыскает в порыве смеха от расширенных недоуменно глаз, которые заполняет накатившее смущение. — Иди ты! — морщится Ким обиженно, а в Чонгука летит тряпка, сорванная со стола, как первая попавшаяся под руку вещь. Пиромант смеется, ловя скомканный кусочек ткани на своей груди, но остается довольным, видя, как насупившийся парень боковым зрением в него стреляет, и тоже улыбается слабо. Когда отвар заваривается, Тэхен разливает его по кружкам, и они с Чоном возвращаются на кровать, садясь друг перед другом. Чон — подогнув согнутую в колене ногу под себя, а другую — поставив перед собой, чтобы было удобней ставить кружку, если рука устанет; Тэхен — сложив ноги по-турецки. — Вот мне всегда интересно было, — говорит Чонгук, привязывая взгляд и внимание Тэхена, отпивающего отвар, к себе, и задумчиво губы жует, прежде чем продолжить. — Фиолетовый камень в кольце, — указывает на безымянный палец Кима на руке, держащей кружку, — он же влияет на абсолютно все эмоции и чувства, так? — Да, но к чему ты ведешь? — У меня тут возникли несостыковки по некоторым пунктикам, — Тэхен вскидывает брови от чужого порыва любопытства и построений гипотез, и тянет уголок губ выше. Чонгук сомневается в магии колец и их работе, и пытается своими словами Киму это доказать? Выглядит забавно, но ему даже интересно послушать, что там у парня не сходится. — Магия фиолетового кольца заключается в полной блокировке эмоций и чувств? — указывая на Кима, спрашивает, сощурившись, Чонгук. — Скорее притуплении их, — исправляет маг. — Я же смеюсь и улыбаюсь, когда мне весело или хорошо, значит, они блокируются не до конца. Но особо сильную эмоциональность понижает, да, и это неприятно, особенно, когда в прошлом ты богатый на эмоции человек. — Окей, — кивает себе Чон и делает паузу, снова закусывая губу, а после проводя по нижней языком в продумывании дальнейших слов. Тэхен в них впивается черными расширившимися зрачками, по собственным губам тоже пробежаться хочет, а лучше, по чужим. — Магия соулмейтов… Не отрицай, что она оставила тебя равнодушным, а мне впаяла сильное чувство «привязанности», — закатывает с улыбкой глаза Чон, показывая пальцами кавычки, вспоминая их последний разговор. Тэхен усмехается на такой выпад, опустив голову. — Та-а-ак, — не отрицает правдивости чужих слов, вновь встречаясь с глубокими глазами, — и? — Это же тоже чувство, — что именно, не озвучивается, но от знания, о каком конкретно чувстве говорит Чонгук, у Тэхена внутри неспокойно становится, — причем, сильное очень. Так вот, — кульминация мысли, — если бы ты не снимал кольцо, ты бы понял, что что-то чувствуешь ко мне? — Конечно, понял, — пожимает плечами Тэхен, неподдельно изумившись. — Я же не совсем робот, как ты думаешь. Сначала я не понял, что это было на поле, это ощущение присутствия чего-то близкого сердцу, пока не вспомнил про магию соулмейтов. Но со знанием своего «диагноза» я не получил ответа на вопрос о том, что чувствую, потому что все чувства притуплялись кольцом, кроме одного, — Чонгук, как завороженный, уставился на парня и неверяще поднял брови. — То есть, я, на фоне всех почти угасших чувств, ощущал только то, что меня к тебе тянет, и ты нужен мне. Только потом до меня дошло, что я тебе — тоже. Да, они тоже притуплялись, поэтому я снимал кольцо, и было это непосредственно перед твоим пробуждением после «очищения». — Пытался понять, то ли это самое? — Да. — Поэтому ты тогда был не таким, как обычно. Ты просто был… собой. — Получается, что так. У Чонгука в голове сразу образ парня в тот день всплывает облаком воспоминания. Смущенный, алеющий щеками, Тэхен пытался казаться тверже и уверенней, чтобы убедить Чона подумать и не делать глупостей, а в противовес своим словам выглядел слишком уютно и мило, притягивал этим к себе, вопреки словам не позволяя уйти от себя, наоборот, только ближе маня. Перед пиромантом тогда открылся новый образ отдаленного от общества мага, где есть место юношескому недержанию эмоций, импульсивности и дикому смущению от разговора с дорогим сердцу человеком. Тэхен же не умел жить, самолично подавляя эмоции в себе, за него выполняло этот тяжкий труд украшение на пальце, а без него он выглядит совсем потерянным в накатывающих друг за другом чувствах. Но на вопрос Чон получил ответ, так долго его мысли терзающий вместе с образом парня. Кольца лунного солнца не влияют на силу магии соулмейтов. — Это все еще так странно: общаться с кем-то, — бормочет Тэхен. — Если бы не магия соулмейтов… — намеренно не продолжает, отказываясь представлять себя в привычной за годы учебы рутине. Одинокой. — Я бы все равно продолжил настаивать на общении, — улыбнулся Чонгук. — Мы не можем загадывать, — качает головой Ким, снисходительно тепло улыбаясь, как ребенку разъясняя. — Может, и у тебя пропал бы интерес ко мне быстро. Может, это только магия соулмейтов тебя сподвигла пойти тогда в лес. — Тогда это было чистейшее любопытство и после — тоже. Про что-то глубокое я начал задумываться позже. А так… я бы продолжал тебя бесить отправкой и удалением сообщений с просьбой сотрудничества, — усмехается Чон. — Я бы продолжал отпираться, — говорит новую причину Ким. — Осилил бы мою непреклонность? — Можешь не сомневаться, — улыбается парень. Разговор перешел в своеобразный флирт. — А сейчас сможешь? Вопрос не нуждается в ответе, одна улыбка многое говорит за себя, потому что Тэхен не собирался воспротивиться Чону. Не в его интересах это делать. Но мрачные мысли находят его и здесь, снова проникая в светлую голову и омрачая лицо тенью ранней печали. Разговоры о кольцах напомнили о Вихен, о его побеге и Пожирателях, что тенью маячат на горизонте, преследуя его на протяжении многих лет. — О чем бы ты сейчас ни думал, не надо, — от Чонгука резкая перемена настроения старшего не ускользает. Ему знакома такая реакция, отражающаяся на утонченном лице расслабленностью мягких черт и поникшим взглядом. Чонгук отставляет кружку на тумбу вместе с кимовой. — Ты точно уверен, что… — Тэхен, — перебивает Чон, — хватит думать о тех людях. Ты в безопасности, беде неоткуда появиться. На школе заклятие скрытия уже несколько лет стоит, мы невидимы для незваных гостей. — Я не за себя боюсь, а за тебя. — Не думай обо мне так, будто я не могу защитить себя или тебя. Мы вместе не дадим им полакомиться душами невинных. Ты больше не один. Тебя есть, кому защитить, тебе не нужно бежать куда-то, чтобы найти покой. Просто доверься Шин Ван, ребятам, мне. Закрой на миг глаза и почувствуй, что больше нет холода кругом, нет врагов, только друзья. Только скажи, я сделаю все, что захочешь. — Я хочу, чтобы ты не заблуждался. — А я хочу заблуждаться, потому что это мой выбор и мое желание. Я хочу, и я заблуждаюсь, потому что ты мне дорог, Тэхен. «Только я творец своей судьбы!». У Тэхена глаза влагой наливаются, да только слезы не бегут по нарумянившейся коже, соленая вода остается в своих берегах, не прокладывая новых путей по еще сухим почвам. Чонгук хочет сделать кое-что, но не думает, что ему позволят. Однако, так будет лучше, сейчас так надо. Ладонь Тэхена теплая, подхватывается мягко длинными пальцами, вторая тянется к основанию фаланги, берется за серебристый обруч. — Я уже делал так, — Тэхен слабо сопротивляется, перехватив чужую ладонь, не позволяет снять лиловый камень с пальца. — Не надо. — Почему? — Потом было слишком больно, — приглушенно, голос все же дрогнул.What Is Love? Frances
Чонгук, невзирая на чужие мольбы, медленно тянет кольцо на себя, более не чувствуя сопротивлений — ладонь мага расслабилась, пальцы выпрямились, позволив освободить чувства от магических оков. — Я делаю все не из-за магии соулмейтов, — говорит Чон. Чувствует, что если не скажет все, что копилось в сердце, сейчас, то момент может не выдаться еще долго. А потому говорит без утайки, льет свою ласкающую уши песню. — Не из-за выгоды, когда если тебе хорошо, то мне тоже. А потому, что в затеянной судьбой игре, я был заведомо проигравшим, — пиромант опустевшее место на чужом пальце любовно оглаживает подушечкой большого пальца. — Меня привлекла твоя магия, а сердце похитила чистая душа, которую моя почувствовала, — он ладонь Кима поднимает и к своей щеке прислоняет, смотря пронзительно, в ту самую душу взглядывая. — Я готов твоей тенью стать, чтобы не разлучаться, — щекой навстречу теплу тянется, прикрыв глаза. — Бойся не того что я уйду, не пекись о моей безопасности. Бойся только своей власти над другими, — надо мной. — Я пойду в пекло за тобой не раздумывая, потому что так велит мне сердце, — не магия соулмейтов, — потому что ты достоин этого. Достоин того, чтобы быть защищенным, счастливым. Ты достоин, чтобы тебя любили. В дрожащем свете свечей сияет хрустальная слеза, скатившаяся к подбородку. Чонгук размыкает веки, встречаясь с залитыми соленым морем глазами, прижимается губами к лицевой стороне ладони, к своему лицу прислоненной, оставляет там свой клятвенный след, закрепляя слова невидимой печатью. У Тэхена место поцелуя горит ярче, чем незажженное пламя, но не обжигает, а теплом окутывает, разносит легкость по крови, смешивая красный с голубым, и получая цвет любви. Чонгук идет ко дну и его за собой влечет в непроглядные глубины их мнимого спокойствия, где нет места всепоглощающей печали и терзающему внутренности страху. На своих губах соленость ощущается, когда чужих мягко касается Чонгук. Кольцо утеряно среди складок покрывала, а смущение оставили за слоем стекла, где ветер бушует в преддверии очередной грозы. Тэхен чувствует, как слезы беглыми потоками прокладывают влажные следы на мягкой коже, отвечает на плавные движения на своих губах, и понимает, что его накрывает эмоциями так же, как тогда, на балконе мотеля. Руки потряхивает от сдавившего тугим корсетом страха несмотря на то, что красная дымка, невидимая глазу, окутала его полностью, оградив от внешнего мира. Стоит Чону отстраниться и сделать взмах чернильными ресницами, перед ним предстает лицо без масок, не сокрытое магической вуалью. Он его уже видел, да только сейчас оно окутано печалью и страхом, плещущимся вместе с непролитыми слезами в глазах. Чон смачивает губы, пройдясь по ним языком, чтобы снова утянуть мага в кратковременный поцелуй, в конце которого пухлая нижняя губа была чуть оттянута. Тэхену пусто без мягких губ на своих, одиноко внутри, потому что физический контакт сократился, а влажные губы обдало холодом. Легкие судорожно воздух хватают через распахнутые покрасневшие лепестки, биение беспокойное в ушах слышится, а внутри так невыносимо больно, что хочется заглушить это чем-то более сильным. На него навалилось все: неуверенность, обогнувшая как змей тонкую шею, страх в забегавших спешно глазах, потерявших блеск изумрудный, но погасить пожар эмоций пытается то, что от кончиков пальцев струится к сердцу, то, что на губах осело со смешанной влагой. Голова болит, сердце в груди клокочет от близости, а душа горько плачет по тому, кто ладони дрожащие в своих согревает и невидимые ожоги поцелуями оставляет. Взгляд снова становится прикованным к Тэхену, к его заалевшим щекам с поблескивающей влагой, сияющими ей же глазами со скрестившимися между собой густыми ресницами, к распахнутым губам, к взгляду, что такой растерянный, умоляющий, детский совсем. В свете янтарном волосы цвета темной пшеницы, ровно разглаженные, обрамляют плавно это невинное, кукольное лицо. — Чувствую себя кретином, — почти шепотом говорит Чонгук. В его заплывших восхищением глазах Тэхен видит рубиновый блеск, в который лазурит вливается постепенно. — Потому что даже сейчас, когда тебе плохо, я думаю о том, насколько ты прекрасен. Тэхен резко подается вперед, с отчаянием впиваясь в чужие губы, желая хоть как-то заглушить боль в груди иным чувством, почувствовать то, что он нужен, важен кому-то, кто его не бросит, не оставит на произвол судьбы. Ладони ложатся на скулы, не позволяя отстраниться, Чон и не пытается, в ответ льнет к встречным ласкам, садясь удобней, подобрав под себя колени. Маг вторит ему, привстает, чтобы им обоим удобней было, подрагивает от ладоней на своей талии, скользнувших к пояснице, а после рывком притянувших к себе, усаживая на чужие колени, тканью джинс обтянутые. Чонгук окольцовывает изгиб талии парня, чуть давит между лопаток, чтобы ближе, чтобы без возможности вдох сделать. В хаотичных движениях нет похоти, нет страстного желания, которым так грезят другие люди, есть только умиротворение, плеснувшее в груди разлитым терпким алкоголем, блаженство, отключающее разум, но не заглушающее отчаянный крик внутри, любовь, которую передают всеми возможными способами: действиями, словами, прикосновениями; но которую Ким так отказывается принимать, видя только опасность. Она кроется в нем, он за ее счет существует, живет на четырех столпах магических стихий, несущих за собой бедствия. Он Чонгука разрушит, а тот только рад будет принять смерть от его руки. Пиромант давит на чужие плечи, отклонившись чуть назад, когда задушенный всхлип пропадает в поцелуе остаточным эхом крика, достигшего своей цели. Чон услышал зов чужой души, притягивает Кима обратно, но не для поцелуя, а чтобы теплом окутать тело, собрав его в объятиях. Тело в руках дрожит, стискивает в тонких пальцах — с одним пустым, что без кольца было — ткань черную на спине пироманта, находит в его руках заботу, опору, защиту. Отвергал то, что видел, чтобы сейчас испытать, подавшись порыву нахлынувших эмоций. Плач не будет слышен другим, он останется в стенах этой комнаты навек, не достигнув чужих ушей, слезы коснутся лишь ладоней огневика, заботливо утирающего их, чувства, заключенные между двумя, не просочатся через просвет между телами — его попросту нет. Тэхен распахивает глаза, стоит успокоиться и почувствовать, как от него отдаляются, чтобы встать с кровати и уйти. Чонгук видит столько страха, когда его за руку хватают в попытке остановить, что больно становится не только душевно, но и физически. Боль, разделенная одна на двоих, пронзает мягкую плоть, пробивая себе путь к огоньку, совмещающему сердце с душой. Пиромант мягко улыбается, селясь не пустить слезу самому, перехватывает теплую ладонь и к губам подносит, успокаивающе прижимаясь к ней. — Я щас приду, — говорит. — Вещи возьму только. Что останется и на эту ночь не в своей комнате Чонгук осознавал еще тогда, когда кольцо с тонкого пальца снимал. Нельзя оставлять Тэхена одного ни сейчас, ни когда-либо. Будь его воля, он бы тотчас перебрался к нему, но преграда в виде Хейи пока тормозит его. Оставив в звенящей тишине мага, Чонгук, почти сорвавшись на бег, приближается к своей комнате, около которой ощущается посторонняя, но не незнакомая энергия. Внутри собственной, поделенной надвое спальне, расположились Хейя и Сокджин, увлечено копающиеся в каких-то книгах, но переведшие свои взоры на вошедшего. Первым, что бросается в глаза, стал очередной букет цветов на столе, в этот раз, лилий. — Ты нашу спальню скоро в оранжерею превратишь, — говорит Чон, проходя к шкафу и не задерживая на друзьях более внимание. — Извини, ничего не могу с собой поделать, — пожимает невинно плечами Сокджин. — Есть люди, достойные ежедневного вознесения их к богам и дарения цветов, что не сравнятся с их красой. Чонгук хмыкает, подняв уголок губ в ухмылке — понимает, о чем толкует друг. Хейя, уже не смущаясь лестных слов в свой адрес, следит за движениями Чона, почти сразу понимая, что тот собирается сделать. — Снова ночуешь у него? — не столько интересуется, сколько убеждается в своих догадках, девушка без толики недовольства или злобы. — Предоставляю вам шанс уединиться, — стреляет широкой улыбкой Чонгук в Ли, глаза которой опасно расширились, казалось, даже будто вот-вот выкатятся из орбит. На сладостные речи о любви от Кима она уже не так бурно реагирует, но на намеки друзей об их тесной связи краснеет, как спелая вишня, тут же воздух сконфужено хватая, дабы потушить разгоревшийся пожар смущения внутри. — Не сожрите друг друга, пока будете грызть гранит науки, — говорит напоследок пиромант, едва успев закрыть за собой дверь, в которую полетела одна из книг, брошенная Хейей. Тэхен в комнате был уже в сменной одежде, в которой когда-то встречал Чона на пороге: серых штанах и белой безразмерной футболке, висящей на его плечах. Пока постель готовят ко сну (или же нет), Чонгук успевает переодеться в черную, со старым стертым принтом, футболку и клетчатые такие же черные штаны. Тэхен не выглядит успокоившимся, а на пальце все еще не наблюдается кольца. Убрал? В таком случае Чонгук не допустит, чтобы без него было слишком больно. Ким обращает на него свой взор только когда заканчивает с постелью. В темной бездне, обрамленной кофейной радужкой, читается немая мольба, которую, чтобы не понять, надо быть дураком. Чонгук обходит его, не говоря ничего, берет с кровати пуховое одеяло и закутывает в него Кима, оставив только лик любимый открытым взору, с нежной улыбкой смотря на большие расширившиеся в изумлении и полном доверии глаза. Чон ведет их к кровати, на которую садится первым и тянет кокон с магом ближе, располагая между своих ног, спиной к себе, сгребает в руках слабое после слез тело и чувствует успокоение, когда замечает, как оно расслабляется. Пиромант не скупится на проявления своего чувства к нему, знает, что уснет парень сейчас быстро, помогает ему в этом, спустив с тут же взлохматившейся головы одеяло, и дыханием согревает, приблизившись губами к мягким волосам. Тэхен закрывает глаза, пустив в свой путь последнюю на сегодня слезу, и, спустя время, под убаюкивающие движения пальцев в своих волосах, засыпает. А Чонгук бдит над чужим сном верным зверем, готовый перегрызть глотки каждому, кто захочет потревожить покой Кима. Больно больше не позволит сделать без волшебного кольца.***
— Никогда бы не подумал, что меня так увлечет изучение магии, — задумчиво говорит Сокджин, перелистывая еще одну страницу книги из библиотеки, чтобы найти нужную информацию. — Все бывает в первый раз, — отвечает, улыбаясь, Хейя. Она и мечтать не могла о том, чтобы кто-то с ней так же увлеченно вчитывался в слова магических сборников, и что этот кто-то мог оказаться ее молодым человеком. — Оказывается, это бывает интересно. — На уроках рассказывают скучно, — объясняет Ли чужую незаинтересованность. — Ты интересней рассказываешь. — Благодарю, но я не знаю столько, сколько хранят в себе эти страницы. Сокджин, подняв взгляд, чтобы дать глазам долю отдыха, цепляется за старую книгу на столе. Книга, подаренная Тэхеном на ее день рождения. — Ты уже ее всю прочитала? Девушка отрывается от сборника, чтобы проследить за обращенным за ее спину взором. — Да, но последние страницы пустые, должно быть ведьма, писавшая эту книгу, не успела закончить ее. Но так интересно, что бы там могло в итоге оказаться, словами не передать, — мечтательно вздыхает Ли, но в глазах видно сожаление от недостатка информации. Не достигло насыщения сердце, так сильно любящее ведьминское колдовство. После они замолкают, но Ким нарушает тишину возникшим в голове любопытством. — Слушай, а ты не думала начать писать свою книгу? — Написать книгу? — эхом повторяет девушка. — О чем? — О магии. Ты очень много знаешь, почему бы не написать об этом? — Но я это все узнала тоже из книг. Зачем мне заново изобретать велосипед? — Думаешь, эти пылесборники из библиотеки кто-то читает, кроме тебя? Не сочти за оскорбление, — спешно добавляет. — Книги старые, без иллюстраций, а если и с ними, то никто не узнает этого, потому что не возьмет даже из-за внешнего вида. Сборники магии не переиздают, но ты могла бы подарить им вторую жизнь и дополнить своим опытом, который накопила и будешь накапливать с годами. Подумай только! Хейя, зная твою любовь к эстетике, чуть ли не каждая страница будет пестрить иллюстрациями, цепляющими глаз. Эти книги захотят изучать, понимаешь? Девушка задумывается, уставившись на книгу в своих ладонях. Идея Сокджина фантастическая, но сможет ли она ее воплотить в жизнь? От мыслей отвлекает звук от удара чего-то упавшего на пол. Вздрогнув от неожиданности, Ли оборачивается на стол, где секунду назад лежала ведьминская книга, ныне покоившаяся на узорчатом ковре в раскрытом виде страницами вниз. Хейя откладывает сборник на кровать и встает с нее, чтобы поднять. Как книга могла упасть, она же не на краю лежала, и никаким ветром ее бы не сдуло? — У ведьминских книг свои причуды? — подает голос с кровати Ким, но внимание девушки приковано к месту в книге, разворот которой был пуст. Закрыв сборник, девушка кладет его на место и разворачивается, чтобы вернуться к Киму, но шелест страниц открывшейся белой дымкой книги заставляет остановиться и обернуться пораженно. Сокджин теряет крупицы былой забавы и покидает кровать, становясь подле девушки. Страницы перелистываются одна за другой с бешеной скоростью, пока не достигают той же самой пустоты без капли чернил. — Такого не было раньше? — уточняет Ким, со вскинутой бровью указывая на книгу. Отрицательное покачивание головой служит прямым ответом на вопрос. — Может, из-за того, что ты маг земли, она почувствовала энергию, схожую с ведьминской? — делает предположение девушка, но отметает его. — А Чонгук? На него она так не реагирует, — парень ловит замешательство в любимых глазах цвета карамели, но, мимолетно глянув на стол, пробирается всем телом от изумления. — Смотри! На старых страницах вместе с изменяющейся подсветкой гирлянды пропадают аккуратные буквы, написанные рукой могущественной колдуньи. — Свет, — Хейя быстро находит пульт, контролирующий подсветку огоньков, развешанных по всей комнате, и нажимает на каждую, в попытке найти нужный, под которым проявляются слова. — Стой, — нужный свет найден. Ли подходит к столу, склоняясь над ним, смотрит на знакомые слова и не понимает, что происходит. Это не оригинальный магический сборник, а переведенная на корейский копия, в ней нет и толики той магии, которую хранят книги, оставшиеся у Тэхена. Почему скрытое невидимыми чернилами послание есть даже в копии? Только если они не были оставлены кем-то другим. — Магия четырех стихий, Пожиратели энергии, бедствие, совместимость, — читает написанные столбиком слова девушка, ведя вниз пальцем с коротким наманикюренным ногтем. — Что? — бормочет себе под нос, нахмурившись. — Похоже на заметки. Ли продолжает зачитывать. — Как только солнце луч последний спрячет, четыре света землю озарят. И будет ярок свет настолько, что пеплом обратит он всех, — выделено жирно чернилами. — Что это? — вновь у воздуха спрашивает, зная, что Ким ей на этот вопрос не ответит. — Пророчество какое-то. — В магической книге ведьм? — поворачивается на него Ли. — Согласен, вслух зачитывать не стоило, вдруг ты проклятие вызвала какое, — пожимает плечами парень, смотря, как девушка закатывает, цокнув, глаза. — Знаешь что-нибудь о ведьминских предсказаниях? — Нет, но кто-то определенно знал. И мне кажется, эти слова, — пальцем поднимается к заметкам, — как-то помогают расшифровать пророчество. Смотри, — Ким чуть склоняется, чтобы уследить за тонким пальцем. — Четыре света — магия четырех стихий, пеплом обратит всех — бедствие, а остальное не вяжется, — опускает в бессилии руки Хейя, выпрямляясь вместе с геомантом. — Может, догадки какие-то, предположения? — Сфотографируй, потом поищем, — предлагает Ким и смотрит на часы на прикроватной тумбочке девушки. — Уже поздно, давай закругляться. Белая дымка исчезает, не замеченная магами.***
Во мраке комнаты не видно ничего, глазам нужно время, чтобы привыкнуть. Будильник еще не прозвенел, но сна уже ни в одном глазу. Чимин выбирается из чужой постели, взглянув мельком на отвернувшегося к стене Юнги, убеждаясь, что он спит. На столе стоят две кружки с остатками горячих напитков на дне, два телефона, один из которых держится на последнем издыхании от маленького заряда, а другой испещрен трещинами по всему экрану. Чимин выходит из комнаты за одной конкретной вещью. Вчера у него не получилось это сделать, но сейчас он уверен, что сможет. К Мину возвращается уже с маленьким футляром в руках и томящимся волнением в придачу. Когда очки оказываются на руках, а Пак у зеркала, в кровати слышится копошение, а после показывается недоуменное лицо темного мага, потерявшего ночного гостя и не нашедшего его у себя под боком. — Ты чего так рано? — хрипит с кровати заспанно Мин. Чимин не находит, что ответить, отмалчивается, и Юнги встает, чтобы, пошатываясь немного, подойти и увидеть опущенный в руки взгляд. — Зачем ты их принес? — Борюсь с комплексами, — заявляет Чимин, смотря с напускной уверенностью в поглощающие своей чернотой глаза. Юнги стоит с несколько секунд, после чего за плечи разворачивает парня спиной к себе, лицом к зеркалу, но не отходит ни на шаг, дыша куда-то в плечо, с которого футболка скатилась, обнажив золото кожи. Как тогда, на стадионе, поддерживает, вселяет уверенность в чужие действия, веру в себя передает, лишь проведя по предплечьям вниз и, соскользнув с них, оставив крупные ладони покоиться на талии. Не напирает, позволяет гидроманту самому решить, готов ли он примерить маску прошлого себя именно сейчас вместе с ним. Но Чимину его присутствие только сил придает, уверенностью и твердостью в намерениях топит, а потому он, глубоко вдохнув с закрытыми глазами, опускает широкую оправу на нос и уши, а когда открывает, выдыхает так же долго, видя четко свое отражение, от которого кровь в жилах вдруг застыла. Юнги за спиной следит за реакцией через отражение, но видит одно сплошное ничего, выражающееся через глаза, будто не вызвала бурных эмоций простая примерка очков, через которые они повидали слишком много грязи и желчи, льющейся на хозяина из чужих уст. — Что ты видишь? — с великим сомнением спрашивает Юнги, не зная, чего ожидать со знанием того, как Пак относится к своему прошлому, заключенному в один предмет. — Знаешь, что вижу я? — не позволяет ответить, чтобы, не дай бог, не вызвать новую волну отвращения к отражению. — Здесь нет слабака, терпящего унижения, ничтожества, позволяющего собой помыкать ради чужого удовольствия. Но нет и острого на язык парня, лезущего на рожон, потому что так он будет казаться круче, не наглый ученик старшей школы, собравший доверху копилку женских сердец. Это уже не прошлый ты, и не ты нынешний. Это кто-то другой, совместивший в себе лучшее от прошлого и настоящего, создав новое будущее. — Микс? — вроде и шутит, но голос серьезен. — Почти. Совершенствование, — исправляет. — Совершенствование тебя, как личности. Ты можешь собрать все лучшее от обоих своих образов, с которыми жил, и сделать что-то идеальное для себя, где скрывать истинное не нужно будет за ложью. — Для полусонного медведя ты слишком мудро мыслишь, — опустив голову от зеркала, говорит Чимин, и поворачивается в чужих руках. — Только тебе решать, нужно ли тебе это совершенствование. Я не говорю, что стоит обязательно носить очки, я говорю за твой внутренний мир, который ты можешь улучшить, построить свою личность заново. — Поможешь мне? Юнги слабо тянет уголки губ. — Конечно. Чимина окутывает поддержкой Мин, притянув к себе, чтобы показать действиями гарантию правдивости сказанного. Но гарант не нужен — Чимин знает, что с ним будут в трудные минуты жизни, хотелось бы, чтобы всей.***
Сообщение, звякнувшее характерным звоном колокольчиков в телефоне, вырывает из беспокойного сна снова. Тэхен хмурится, наблюдая странную знакомую белую дымку у двери, тут же слабым туманом рассеявшуюся. Он отрывает голову от подушки, зажигая одну свечу на тумбочке у своей головы, чтобы видно было в слабом дрожащем свете часы. Почти восемь. Они забыли завести хотя бы один будильник, сообщение стало их спасением от выговора за прогул уроков. Чонгук еще спит, обняв его со спины через слой одеяла. Ночью так и не выпутал парня из него, уложившись, как есть, неукрытым, даже не подумал о том, что мог замерзнуть. Как бы не хотелось поваляться подольше, его приходится разбудить. Уже позже, собравшись, приведя себя в порядок для нового дня, Ким вспоминает о сообщении. Открыв мессенджер, Тэхен пролистывает на несколько сообщений вверх, чтобы дойти до того, что особой важности, и машинально поднимает взгляд на Чонгука, уже ждущего его у двери, потому что говорилось о нем. Чон щурится несильно, сведя брови, руки сложены на груди, когда он подходит к парню, повернувшему к нему яркий экран смартфона. Учитель Мин Даын: На соревнования магии, как участники от школы, отправятся: Ким Тэхен, Чон Чонгук, Пак Чимин, Чон Хосок, Юн Чохи, Чхве Бомгю.