***
Тэхен, честно признаться, был удивлен тем, что их школа и другая, близ Сеула, летят в самолете до Чеджу, а не трясутся на автобусе семнадцать часов, чтобы после еще переправляться на пароме через море неизвестно сколько времени. На самолетах он не летал раньше, это отличалось от его полетов с Чонгуком или полета во время побега от Пожирателей, это не затрачивает энергию и силы, наоборот, дает тебе лишний час на сон и возможность насладиться видами с высоты в несколько тысяч метров над землей. Да что там самолеты, даже поезда обошли его стороной, автобусы и другие виды транспорта, он привык ездить с господином Мином в его стареньком автомобиле, почти без тряски переносить переезды из одной точки Кореи в другую, но тогда он никогда и не думал вглядываться в окно, чтобы оценить пролетающие мимо пейзажи. Не до того было. А сейчас он смотрит, как отдаляется от них Сеул, погрузившийся в вечерний мрак, видит миллионы зажженных огней города, вслушивается против воли в тихо работающий двигатель самолета и, кажется, только сейчас понимает, что летит не на курорт и не необитаемый остров, чтобы зажить беззаботной, о которой когда-то грезил, жизнью, а на соревнования по магии, в которых участвовать будет впервые. — Боже, не могу дождаться, когда мы приземлимся, — Хейя едва усиживается на своем месте рядом с Хосоком, восторженно хлопая ладонями. Глаза так и искрят, она уже видит, как в дни перерыва, отведенные на экскурсии, входящие в программу соревнований, побежит с Сокджином гулять по острову, где они посетят столько мест, сколько успеют. — Нам лететь всего час, — спереди через спинку кресла выглядывает Сокджин, с усмешкой глядя на девушку. — Это не так долго, как может показаться. — Это долго, когда ты этого ждешь, — важно поднимает палец Ли. — О да, — поддакивает Хосок, надевая наушники. — Если бы ей было так же фиолетово как, вон, им, — кивает в сторону пиромантов, — она бы и глазом моргнуть не успела, как мы приземлились. А так, для нее этот час, как неделя длиться будет. — Тогда поступи, как Чимин, — говорит Хейе Ким. Та заинтересованно крутит головой, в конечном итоге находя Чимина сзади на другом ряду с закрытыми глазами. — Просто поспи. Время позднее, тебе разве не хочется? — Даже если сейчас будет не восемь вечера, а два часа ночи, я не усну, — всплескивает руками Ли. — Я взбудоражена. Во мне энергии хоть отбавляй, хватит на целую армию. — И как же ты планируешь идти завтра поддерживать наших ребят на утреннем построении? — вздыхает Сокджин, подпирая кулаком щеку. — Тебя же вырубит к утру. — А если не вырубит? — с вызовом кидает девушка. — Спорим? — Спорим. — Опачки, — потирает ладони Хосок, — на что спорить будете? — Если Хейя выиграет, ты перестаешь дарить ей цветы по поводу и без, — встревает Чонгук сбоку, что-то вычитывая в найденной листовке. — Она, может, и рада им, но ухаживаю за ними я, — с упреком поворачивается, насупив брови. — Идет, а если я выиграю? Коллективный разум начинает работать в этот момент в полную силу. Каждый пытается придумать весомую цену выигрыша. Но первое и единственное предложение выдвигает Хосок: — Если ты выиграешь, Хейя вычеркивает нас из списка участников на Рождественском концерте, — щелкает он пальцами, смотря горящими глазами на всех со своей гениальной, а главное практичной, идеей. — Ахренели?! — тут же возникает Ли. — Идет, — в один голос выносят вердикт Ким и Чон, а последний поворачивается к сидящему рядом Тэхену. Он очень завороженно следит за остающимся позади городом, а там и полуостровом, и реагирует вздрагиванием на чужое касание к своей руке. Его выловили из моря задумчивости, что было неожиданно. Он не слышит возмущений гиперактивной Хейи, попыток парней ее осадить и упреков других учеников быть потише, когда говорит совсем рядом Чонгук. Его тихий голос будет слышно даже в космосе, где звука априори не может быть. Он всегда будет воспроизводиться в памяти особой аудиодорожкой, подстраиваясь под движение губ. — Я отвлек? — пугливо округляет глаза Чонгук, когда понимает, что, возможно, помешал Тэхену, нарушив его уединение со своими мыслями. По сути, так оно и было, но Ким спешит его заверить в обратном. — Нет, все нормально. Просто засмотрелся. Чонгук подается вперед, чтобы иметь возможность выглянуть в иллюминатор. У Тэхена дыхание спирает от их близости. Такие моменты для него всегда слишком будоражащие, заставляющие сердце в груди биться в два раза быстрей, а в глотке неприятным сухим осадком оседать, в виде тонкой пленки на слизистой, волнение. Взгляд невольно падает на поджавшиеся при кивке головой губы, прежде чем Чонгук возвращается на место; язык по своим губам непроизвольно гуляет, тут же исчезая из виду снова. Чон, видимо, не заметил мимолетной переменчивости в чужом состоянии, что только лучше для Кима — не будет краснеть щеками из-за обычного тесного… даже не контакта, просто приближения. Он, вроде, и не изголодался по вниманию пироманта, они виделись все это время чаще, чем тот виделся с соседкой по комнате, были объятия, поцелуи, ночевки, но отчего-то каждый раз становится трудней сделать элементарный вдох, стоит только расстоянию между телами сократиться. Если бы между их локтями не было перегородки, наверняка полет прошел бы в медвежьих объятиях младшего. И Ким бы не думал возразить этому. — Да, — будто сам себе говорит Чонгук, выпячивая оценивающе нижнюю губу, — красиво. Тэхен замечает, как его обычно непринужденный тон звучит иначе. Тот несет всякую околесицу, первым делом пришедшую в голову, словно тем самым пытается разбавить воцарившуюся между ними тишину. Подводит к чему-то, хочет что-то сказать. — Ты чего? — Чего? — переспрашивает, как дурак, Чонгук, пялясь большими глазами на Кима. — Мне показалось, что ты хотел что-то сказать, — озвучивает догадку Тэхен; и все же с кольцом было проще говорить с парнем, не было той неловкости и зажатости в голосе, растягивающем предложение вместо того, чтобы произнести его на одном дыхании. Была твердость и уверенность без намека на смущение, сейчас же — все иначе, сейчас Тэхен учится жить, как человек. — Все-то ты видишь, — усмехается Чонгук, опустив голову к сложенным между ног рукам и подтвердив слова парня. Тоже смущается, а чего? Простых слов? Или собственной уязвимости перед ним, Тэхен ведь читает его не то что как открытую книгу, а как выученную наизусть. А тот почему-то рад, что их смущение взаимно. — Я уже говорил тебе о твоем всевидящем оке, — стреляет озорством в поднятых глазах Чон, но оно тут же пропадает, когда гложущие мысли все же видят свет. — Как думаешь, мы победим? — Зависит только от нас, — недолго думая, отвечает Тэхен. — Не нужно… — Загадывать, я помню, — кивает Чон, — но все же… Оценивая наши навыки и усердие, можно ли просто предположить, что мы могли бы победить? — Не нужно загадывать, но нужно стремиться, — заканчивает оборванную мысль Тэхен. — Зависит не только от нас и нашего желания, но и от стараний остальных, ты же понимаешь. Суммироваться будут баллы всех участников, именно конечный счет определит победителя. А чтобы выиграть — мало одного только «хочу». Должно быть «я смогу», «я сделаю», «я приведу команду к победе». И у других должен быть такой настрой, именно поэтому с нами летят остальные, — под коими подразумеваются одноклассники. — Для поднятия нашего духа, поддержки, которая должна дать нам силы, чтобы прийти к победе. Чонгук молчит, обдумывая чужие слова, а после вдруг усмехается по-доброму. — Ты в меня сейчас столько уверенности вдохнул, что никакие группы поддержки мне уже не нужны, — улыбается Киму он, а тот не может сдержать улыбки в ответ. Может, чуток преувеличил, но доля правды все же есть. После слов Тэхена правда становится легче, хоть и не в той мере, о которой он сказал. — Обращайся, — говорит, а за улыбкой кроется погашенный месяцем ранее страх. Кто бы в него вдохнул хоть долю уверенности. После посадки всех распределили по комнатам в два корпуса, поскольку приехавших школ много, а участников от них — еще больше. Если еще брать в учет поддерживающих их учеников, и у некоторых участников даже родственников, получится человек пятьсот, если не больше, плюс учителя и организаторы. Два двухэтажных корпуса идеально приняли всех. Каждая комната была рассчитана на два-три человека. Участников одних школ поселили вместе, что не могло не радовать. Чонгуку не хотелось жить полторы недели неизвестно с кем. К тому же, сомнений прибавляли ходящие каждый год слухи, которые здесь обретают силу в высшей своей точке, ведь происходят прямиком с острова. Соревнования на то и соревнования, что побуждают победить любой ценой, а потому сосед из команды соперника мог бы устроить подлянку или попытаться устранить угрозу — то есть, того же Чонгука или Хосока. Подстроить несчастный случай, удобно заставивший повредить руку или ногу, и на время вылететь с соревнований. А, насколько известно: если не может участвовать один из шести участников — не может участвовать вся команда. И такие случаи нередко подкашивали сильные команды, вынуждая их наблюдать за другими со скамьи запасных, которых уже не допустят к игре из-за отставания — не дотянут по баллам. От этого уверенности не прибавлялось, а в теле разрождалось напряжение, сжимая в тисках внутренности. Не хочется однажды утром проснуться, например, ближе к концу соревнований, и узнать, что ваша команда вычеркнута из списка финалистов, потому что один из участников походил в кроссовках с накрошенным внутрь стеклом и сейчас находится в медпункте. И такое было. Но еще страшнее, что это самое безобидное. Доходило до травмпункта и переломов, но организаторы сваливали на простую неосторожность. «Оступился, будь внимательней в следующий раз». А следующего раза может не быть, если суждено после соревнований остаться инвалидом до конца дней. Хорошо то, что они с Тэхеном вместе. Во всех смыслах. Комната, в которой их поселили, маленькая, в ней из всей мебели — один комод для вещей у входа с зеркалом над ним, там же по другую стену шкаф для обуви и сумок, две одноместные кровати, а между ними окно со стареньким прозрачным тюлем. Тэхен невольно морщится — он любит побыть в темноте, чего не позволит простой прозрачный кусочек ткани. Эта комната не идет в сравнение со школьным общежитием. Знал бы — прихватил бы с собой полюбившиеся бордовые шторы, чтобы защищаться от назойливого света бледного неба, хотя утром было довольно темно, чтобы возмущаться, но и их не в шесть утра, как партизан, будить будут. Чонгук, не разбирая вещей, ставит чемодан и плюхается на кровать, немного пружинит, оценивая ту на мягкость, а после смотрит на замершего у окна Тэхена: лицо сосредоточенно, брови нахмурены, взгляд устремлён куда-то вдаль; а ладонь придерживает прозрачный тюль, чтобы ткань не мешала обзору. Снова засмотрелся? — Что-то не так? — спрашивает Чонгук, и, честно, в очередной раз чувствует себя глупым, будто он не видит очевидных вещей, на которые обращает внимание Тэхен. Как малое дите, следящее за взрослым и не понимающее, почему ему в ответ снисходительно улыбаются, так ничего и не объяснив. Тэхен отмахивается, привычно отвечая, что все хорошо и он снова задумался, хоть и понимает, что оправдание так себе, но Чонгук не донимает расспросами — если Ким захочет, то расскажет, что так гложет его мысли. Хочется узнать причину до жути, и, когда Тэхен задумчивый и хмурый, первой мыслью становится желание докопаться до источника затяжных глубоких дум, и, может, помочь в их рассеивании. А Ким внутри волнение, насланное природой, подавляет. Та снова бушует, опять о чем-то кричит ему, а о чем — не понятно. Природные предупреждения не бывают просто так, в этом он убеждался не раз, ладони в защитном жесте обхватывают плечи, но, увы, огородиться от того, что цветет внутри, не получается. Все тело сковывает страхом неизвестности, событиями, уготовленными судьбой. Чонгук отвлекает его тем, как широко открывает рот, когда зевает, зажмурив нос, образовав на переносице мелкие складочки и сощурив глаза. На губах Тэхена усмешка умилительная от представшей картины. Чонгук просто своим поведением, тем, какой он есть, не позволяет погрузиться в пучину страха, забирая жадно все внимание себе. И совсем сконфуженно замирает, когда рядом проминается матрас под чужим весом, в шею тычутся лицом, щекоча за ухом светлыми волосами, а руки захватывают тело в плен, обернувшись вокруг талии. Безмолвная благодарность за то, что он есть и не дает идти ко дну, проявляется в действиях. Тэхен не силен в признаниях и красивых словах, но научен языку тела, который ему открыл Чонгук. Его поддержка тоже выражается через мимолетные касания и долгие объятия, совершенно любой контакт тела к телу без какого-либо пошлого подтекста. Это их язык любви. Они топят друг друга в нежности, в сладкой неге захлебывается израненная душа, когда сердце не стучит, как сумасшедшее, отбивая сто двадцать ударов в минуту от переполняющих эмоций, а успокаивается под чужой ладонью, вверяя ее владельцу себя. Момент умиротворения наступает в полном одиночестве, когда есть только два мага и их скрепленные, утолщающейся с каждым днем цепью, сердца. Тэхен не видит, как растягиваются чоновы губы в улыбке после секундного недоумения, но чувствует, как сразу после осознания по спине гуляют кончики его пальцев, считая выпирающие позвонки. Щекотно, так удушающе нежно и бережно, словно от неловкого движения Тэхен рассыплется в его руках. В груди трепет растекается тягучей сладкой карамелью, когда на лбу чувствуются губы, случайно мазнувшие по коже от попытки взглянуть на Кима сверху вниз. — Ты был чем-то озабочен, — все же говорит Чонгук, не переставая поглаживать еще напряженное тело. — Не хочешь поделиться? Если что-то случилось, скажи. — Я просто не могу поверить, что мне достался такой подарок, как ты, — почти шепотом звучит снизу, а спокойствие показывается через умиротворенную улыбку. И ведь не лжет. Не веря в свою удачу, не знает, за какие такие заслуги ему послали свыше пироманта. «Не за заслуги, — думает с горечью про себя Тэхен, — за страдания». Сердце под его ладонью пропускает удар. Если бы он знал, как реагирует на каждое признание Чонгук, то не поверил бы, что можно испытывать так много чувств одновременно, где одно доминирующее совмещает в себе их всех в ярчайший, пьянящий коктейль.***
Утром стало известно расписание на ближайшую неделю и результат спора Хейи и Сокджина. Победила Ли, клюющая носом на сборах, но довольная тем, что на произвол судьбы одну на сцене ее не бросят. К слову, она, как ответственная за организацию и подготовку номеров, после пятичасового сна позвонила по видеосвязи оставленной за главную девушке из класса на год младше, чтобы проконтролировать моменты в плане подготовки и расстановки декораций, выбора костюмов и составления концертной программы в целом. А после, довольная проделанной работой, забрав в охапку парней, повела всех к автобусу, что должен был провести их по местным достопримечательностям. Чимин, вернув себе бодрый вид, но, увы, не отдохнувший как следует, закатил страдальчески глаза — не любил он экскурсии, выставки и прочие изыски культуры людей, но, тем не менее, посетить какой-нибудь балет или оперу был бы не прочь. Однако, к сожалению, в их «развлекательную программу» походы по театрам не входили. Тэхен, не скованный магией кольца, смотрел с интересом на все, чуть ли не выворачивая голову на триста шестьдесят градусов, чем невероятно умилял следующего под рукой Чонгука, не оставляющего его ни на миг. Хейя за столько времени оттаяла и перестала дуться на Чона из-за недостатка внимания, решив посвятить себя всецело Сокджину и учебе, и, если бы Ким знал, что это значит, он бы трижды подумал, прежде чем радоваться: это находиться почти всегда вместе, делиться буквально всем, что видит и знает девушка, потому что зачастую местные сплетни Сокджин пропускает мимо ушей. А еще, теперь он — главный щит всей компании в дни, когда у Ли отключается мозг и включаются капризы во время ее периодичных женских неприятностей. — Что, ПМС? — хмыкнул как-то Хосок, развалившись на диване в холле, когда пришел выжатый эмоционально как лимон Сокджин и естественно понуро кивнул на вопрос, одним своим видом описав ситуацию лучше некуда. Уж что-что, а выносить мозг по тупым причинам Хейя умеет не хуже Чимина. — А тебе вот повезло, что у тебя не девушка, а я, — говорит негромко Чимин Мину, надеясь, что его не было слышно за шумом проходящих мимо людей, но не тут-то было. Хосок гаркает в неконтролируемом приступе смеха, и приковывает все внимание к себе, дав понять, что он услышал. — Ага, блять! — хмыкает Чон. — Хейя становится язвой раз в месяц, а ты треплешь нервы на постоянной основе. Так что нихрена, друг, — помахал указательным пальцем, посмеявшись. Чимин никак не отреагировал на чужие слова, разве что глаза закатил в привычной манере, и как-то не успел из-за звонка обратить внимание, что на его завуалированную фразу об их с Юнги отношениях Хосок отреагировал… никак. Ну, то есть совсем, просто поддержал разговор шуткой, будто с самого начала знал, что между ними происходит. Хотя, если учесть, как он вечно пытался их помирить и периодически кидал в них короткие улыбчивые взгляды, где между строк читалось «а я знаю, что вы ебётесь», то Чимин и не очень удивлен такой реакцией. Сокджин тогда промолчал, не высказываясь по поводу темы, которой он понять не может, или просто упустил нить разговора из-за вековой усталости, осевшей на веках тяжким грузом. Уже вечером, когда автобус вез их всех обратно в корпуса, Юнги, задумчиво нахмурившись, прожигал взглядом стремительно сменяющийся вид за окном. Голова тяжелая из-за размышлений, накативших на днях, как свалившийся снег в середине июня. Случайная мысль, посетившая голову, а после хронологически построенная цепочка событий, где за каждым звеном прибавлялось новое, вызывающее еще больше вопросов, слишком хорошо сочетающихся между собой, повлекли за собой бесконечный процесс обдумывания жизни за последние месяцы. О нем он не говорил никому, даже Чимину, тот, вроде как, и не замечал изменений в поведении мага, будучи заваленным собственными проблемами и переживаниями. Череда странностей в этом году за первые три месяца превысила все случаи, установленные годами ранее, и если в прошлые годы в них входили все маги школы или некоторая их часть, то сейчас аномалии цепляют исключительно их круг общения. Это очень странно, но замечено было только недавно, а именно, неделю назад, когда после Хейи неизвестную лихорадку подхватил Хосок, а следом Чимин, остальных же учеников та обошла стороной. Удивительно, что Чонгук, со своим никудышным иммунитетом, проворонил и ее, и шанс поваляться лишний день в постели. Интересным замечанием стало наличие в комнате Пака (когда Юнги приходил его проведать и занести конспекты) неизвестного сборника по магии. Полистав незаинтересованно пару страниц, он отложил его в сторону, пока Чимин расправлялся с таблетками, но неприятное чувство давки в горле, появившееся внутри еще после попадания в комнату, осталось на длительное время и после его ухода. Будто в комнате давление было повышено, а атмосфера пыталась буквально раздавить его. Как только Чимин жил там? И именно возле сборника эта давящая энергия была словно на пике, будто концентрировалась именно на нем, или же, наоборот, сборник ее и распространял. Он так и не понял этого, но уточнив, что все, что надо было оттуда узнать, Чимин узнал, отнес его от греха подальше в библиотеку. И сама странность заключалась в том, что сразу после этого Пак резко пошел на поправку. В разговоре с Сокджином тоже был запечатлен похожий случай, когда директор дал Ли книгу и только тогда она, вдруг ни с того ни с сего, заболела. И ладно бы только два случая, но третий, сделавший из совпадения закономерность, случай с Хосоком, идентичный, заставил неслабо насторожиться. Из мыслей вырывает ненавязчивое тепло от касания на пальцах. Чимин, проявляя непривычное для него внимание у всех на виду, кладет ладонь на его и скрещивает пальцы — все же заметил его состояние, по взгляду, обращенному на Мина, это стало понятно. Неозвученный вопрос читается в глазах, бегающих от одного оникса к другому; в уже сильнее сжатых пальцах безмолвное обещание, что ему можно доверить что-то, какой-то секрет, и не мучиться с ним в одиночку. Проявляет и отдает то, что Юнги всегда давал ему — безвозмездную поддержку и опору в своем лице. И Юнги доверяет, но озвучить своих подозрений пока не решается, хочет набрать еще сведений, чтобы не волновать зазря спокойную водную гладь догадками и простыми наблюдениями. Он позволяет парню с тихим вздохом склониться головой в его сторону и расположиться на угловатом плече, скрытым мягкой курткой. Им друг с другом спокойно, а остальное может перерасти в стадию «это подождет». Чонгук, сидя на соседнем ряду чуть дальше, кинул мимолетно взгляд на сидения, из-за которых только макушки друзей торчат, и был не в силах спрятать улыбку. Он даже подумать не мог, что Юнги и Чимин когда-нибудь перерастут тесную дружбу и проникнутся друг к другу более сильными чувствами. Но если учесть, как первый носился за Паком, то это было вполне ожидаемо с его стороны, однако Чимин, будучи, как он знал, натуралом, сразил наповал. Тэхен, уморившись за день, уснул рядом, склонив вниз голову. На повороте она поворачивается в сторону, и Ким едва не стукается лбом об окно, но Чонгук выставляет преграду в виде своей ладони, мягко поймав отклонившуюся голову, и замирает, чтобы не потревожить чужой сон. Сидеть так было крайне неудобно, а до корпусов ехать еще как минимум минут двадцать, так что он не придумывает ничего лучше, кроме как последовать примеру друзей и уложить светлую макушку на свое плечо. Так и удобней, и безопасней. Ну и еще приятно до одури, это как своеобразный бонус. Удержаться от поцелуя в макушку стало для Чона трудным испытанием. В школе никто не знает об их отношениях, придерживаясь версии, что работа в команде сделала их хорошими друзьями, или это вынужденная мера, чтобы на познании уметь друг друга найти сразу, то есть попытка привязаться ментально друг к другу путем почти круглосуточного времяпровождения вместе. Пусть думают, что хотят, а чуть что — говорят в лицо, а не шепчутся за спиной, но Чонгук понимает, что, скорее всего, будут именно обсуждать или же осуждать за спиной — с двумя сильными пиромантами портить отношения никто не хочет.Old Money — Lana Del Rey
По возвращении в комнату, Тэхен вялой тушей валится на кровать, обнимая руками подушку и прижимаясь к ней щекой, и блаженно вздыхает. Наконец он может отдохнуть перед первым днем соревнований. Чонгук еще у входа помог ему с курткой, забрав ее и повесив на крючок возле двери, а сейчас собирается взять умывальные принадлежности и сходить в душ. — Стой, — рука замирает у дверной ручки, а прозвучавший хриплый голос вынуждает повернуть к нему голову, тот манит к себе, как серена своей песнью. Тэхен поменял положение на скрипучей кровати, улегшись на бок и смотря во все свои сонные глаза на Гука. Тот, так и стоя с вещами в охапке, кивает, мол, что случилось. Этот вопрос стал слишком часто фигурировать в их диалогах, что все больше не нравилось пироманту, но он покорно ждал, когда с ним поделятся мыслями. А Тэхен хлопает пару раз по кровати возле себя, приглашая расположиться рядом, что Чонгук недолго думая, делает. Ложится рядом лицом к Киму, чтобы тот мог носом зарыться в свое излюбленное место — во впадину между чужих выпирающих ключиц, где тепло и уютно, и ощущение безопасности словно собиралось именно там, а Тэхен его перенаправлял в ладони, которыми комкает слабо одежду на чоновой груди. — Ты не заболел? — интересуется с не скрытым беспокойством в голосе, пропуская светлые пряди через пальцы. Дыхание Тэхена греет между ключиц, заставляет от жара кожу краснеть, а сердце внутри все чувствовать в разы сильней. Тэхен жмется маленьким котенком, ищущим защиты в его объятиях уже не первый раз, но с прошлой недели это стало происходить чересчур часто. Чонгук не жалуется, он не против, но такие перемены стали для него сюрпризом, и он не знает, насколько приятным тот может быть. Тэхен выглядит так, будто он боится чего-то, и это заставляет насторожиться самому. — Почему ты так думаешь? — низкий голос в тишине комнаты звучит слишком громко, шаги учеников за дверью и их порой громкие разговоры не заглушают его. Чонгуку кажется, что изнутри все наполняется чем-то тягуче-сладким прямиком от того места, где греет неторопливое дыхание мерзнувшую кожу. Случайное касание губ пускает табун мурашек. Тэхен так сильно влияет на него простыми действиями, что еще немного и можно будет с ума сойти от одного ответного взгляда на него. А Чонгук не попытается предотвратить этот процесс, погрузившись с головой в приятное, сравнимое с зависимостью, чувство жажды большего, и чтобы оно никогда не заканчивалось. — Выглядишь так, будто тебя через мясорубку пропустили. Тэхен усмехается, на коже чувствуется его улыбка, в иронии Чона скрыто беспокойство, оно греет Киму место в груди. Все еще непривычно, все еще до одури приятно и желанно. Он кому-то нужен, его любят и его не оставят, это так ново и ценно, так страшно и завораживающе. Странно. И еще множество эпитетов, которые знает светловолосый, он может присвоить этому чувству. А соберет их в одно короткое слово из шести букв Чонгук, произнесет своим ласковым голосом так, как умеет, чтобы до мурашек и приятной тяжести в животе, до щекочущих бабочек внутри и всплеска гормонов в крови. — Твоя прямолинейность меня иногда убивает, — и после недолгого молчания отвечает, прожигая глазами медовую кожу, каждым взмахом ресниц щекотя ее. — Я просто привязался к тебе, — ведет плечом, а сказать это оказалось так… не просто. Не правильно. Это нельзя назвать обычной привязанностью, этому чувству нет описания в той мере, в какой Тэхен испытывает его к пироманту. — Просто? — щурится стенке перед собой Чонгук, а ему непринужденно повторяют почти шепотом: — Просто, — Тэхен ладони разжимает и окольцовывает чужую талию, а сам думает, что совсем не просто. Не просто быть связанным с кем-то нитью судьбы, не просто принимать и отдавать что-то в отношениях, не просто любить, не просто жить и много-много «не просто», не дающие ему покоя. Чонгук ложится на спину, чтобы было удобней им обоим, а Тэхен перебирается чуть выше, улегшись на его плечо. — Это так странно, что за короткий срок можно настолько сильно привязаться к человеку, — бормочет он, пропуская через себя тревоги, высказывая накопленное Чонгуку. — И тебе страшно? — догадывается парень, уже по привычке находя светлые пряди ладонью. — Страшно, — признает Ким. И это снова открытие для Чона. Тэхен без фиолетового кольца — совсем другой человек. Открытый и еще более привлекательный, потому что эмоции на идеальном лице живые. Ему нравится наблюдать за их сменой, подлавливать для себя что-то новое и просто любоваться Кимом без причин. Он начал замечать за собой одну странность, которая, как выяснилось позже, абсолютно нормальна для тех, кто любит. И заметил это не столько он сам, сколько его друзья. Это одни эмоции на двоих. Если весело Тэхену, Чонгук в хорошем расположении духа, его волнения порождают нервозность и в нем, грусть выражается в отчужденности от всех и вся и общими признаками налицо: неразговорчивость, отстраненность, замедленная реакция на что-то, витание в своих мыслях. Сейчас, видя и слыша, как с лязгом падает еще один замок, открывающий завесу чужой души, показывая одну из неприятных сторон, которую не многие показывают, — слабость, — единственная мысль Чонгука, это защитить, отогнать назойливые противные мысли и сомнения, развеять тревоги, защитить израненную душу мальчика, заключенную в теле восемнадцатилетнего парня. Тэхен, под влиянием магических колец и жизненных трудностей, так и не успел побыть ребенком, подростком, юношеский максимализм и переменчивое настроение стали проявляться только сейчас, когда оков магии нет, а из-за горизонта не стоит ждать опасность. Но, как бы то ни было, проявляя свою слабость и становясь беззащитным лишь в объятиях пироманта, Тэхен не боится почувствовать себя тем, кто в этой защите нуждается. Не может озвучить, но всем видом показывает. Он забыл, каково это, быть не одному, а с кем-то, думать не только о себе, но и о других, кто дорог, вести диалог не с самим собой в голове, а с живым человеком из плоти и крови, лежа у него на груди и вслушиваясь в негромкое сердцебиение. — Боишься, что это закончится? — Боюсь того, к чему это может привести, — поднимает карамельные очи к Чону, смотря из-под поднятых ресниц. Чонгук на миг хмурится, думая, что речь снова идет о Пожирателях. — Мы это обсуждали уже, тебе не стоит бояться кого-то или че… — Я не кого-то боюсь, — перебивает Тэхен, а в глазах, противореча словам, кроме искорок в расширенных зрачках, никакого страха нет. — Я боюсь себя. Что я могу тебе навредить. — Как? Залюбишь меня до смерти? — Тэхен на этих словах поджимает губы, тупя взгляд с чужих глаз на что-то другое. Щеки начали пылать от чужой прямолинейности. Вот так, в открытую, они это не обсуждали еще, но оба понимали, что тема требует своего оглашения, но, видимо, момент настал. — Думаешь, что станешь мной одержим и навредишь как-то этим? — Не стану, — «я, походу, уже» — остается несказанным, но Чонгук и так все понимает по стихшему голосу. А Киму страшнее становится от одной мысли, что Чонгук, кажется, тоже, и его это ни капли не волнует. Если тому будет суждено умереть от его руки, то он умрет и глазом не моргнув. Если нужно будет защитить, без промедлений подставит спину для удара. Любовь делает страшные вещи, но она же — сильнейший щит, защищающий от внешних напастей. Чонгук не сомневается в том, что Тэхен поступит точно так же, как он, если будет вынужденная ситуация. Загвоздка только в одном — простят ли они друг другу, если с кем-то случится непоправимое? Пальцы цепляют чужой подбородок, чтобы взгляд миндалевидных глаз поднять на слабо улыбающегося пироманта и заставить от одной улыбки сердце трепетать. — Ты вечно пытаешься найти в наших отношениях какую-то брешь, которая может стать отличным предлогом расстаться или зародит сомнение в их продолжительности, — большой палец бегает по скуле ласково, в голосе искреннее непонимание, в глазах напротив — присвоенное себе внимание, смешанное в одном флаконе с немым стыдом. — Почему? Тебе не нравится? Не думаю. Боишься неизвестности? Возможно. Но не в совместной ли борьбе с сомнениями суть? Неизвестность пугает, да, но чем больше ты об этом думаешь, тем чаще упускаешь кое-что важное в жизни: моменты с дорогими тебе людьми. Ты думаешь только о том, что когда-то все закончится, и теряешь это. Попробуй представить, что все не так: мы не маги, а простые люди, познающие прелесть первой влюбленности. Что нет Пожирателей, нет никого и ничего связанного с магией. Обычная жизнь со мной, как со своим… парнем. Чонгуку тоже становится неловко, это чувствуется по тому, как ускорилось биение его сердца, заключенного в клетке из ребер. Но ему так тепло и приятно говорить о них, как о паре. А Тэхен не замечает, как горит кожа на щеках, заливаясь красным, от слов о совместной жизни с Чонгуком. О таком он даже не думал, но, по сути, это уже происходит, когда он приходит к нему на ночевки, а это очень часто. Проще было бы, если бы его уже переселили к Киму. — Когда буквально живешь в рабстве собственной магии трудно представить мирную жизнь над головой, — отзывается все же мрачно Тэхен, едва успев озвучить мысль. Еще бы чуть-чуть и от поглаживаний чужих пальцев у него заплелся бы язык. — А ты попробуй, — Чонгук не позволяет опустить неуверенно взгляд, сам заглядывая в отдающие зеленым отблеском глаза. Они кажутся в какой-то степени гетерохромными: у зрачка зеленее, а ближе к краю радужки кофейные, приковывают каждый раз к себе внимание и заставляют любоваться, рассматривать привлекающие узоры и каждый скрытый оттенок пигмента. — Попробуй вместе со мной. Тэхен чувствует, что задыхается, когда к губам мягко припадают другие, опускает покорно ресницы, и боится умереть на месте от переизбытка эмоций. Поцелуи в порыве страсти не сравнятся с такими моментами откровений, что происходят между ними, когда все случается с той душащей нежностью, которую вкладывают в каждое движение губами, пока рука слабо прижимает за спину к себе. Тело мелко содрогается от побежавших по спине и рукам мурашек, их теплые кончики пальцев пироманта собирают, вплетаясь в светлые пряди и не давая попытки отстраниться, мягко надавливая на затылок, чтобы углубить поцелуй. Тэхен скользит коленом по простыни, приподнимается, чтобы их с Чонгуком лица были на одном уровне, и нависает сверху, ни разу не оторвавшись от его мягких губ. Чон помогает перекинуть одну ногу через себя и двигается от края кровати дальше, чтобы они оба не свалились на пол. Тэхен не может потушить тот пожар в груди, вызванный движением чужих губ на своих, не почувствовав препятствий, он мягко отстраняется и смотрит на разнеженного поцелуем пироманта сверху вниз. На блестящих от слюны губах слабая довольная улыбка, глаза полузакрыты, а руки все еще покоятся на его ногах, скользя по бедрам от коленок к тазобедренным косточкам, выпирающим через джинсы, и обратно. Разум туманится от одного желания, заставляющего вновь опуститься и захватить уже самому в плен манящие губы. Целоваться с Чонгуком — удовольствие, от которого отказываться греху подобно. Но в этом поцелуе нет той страсти и тягучего возбуждения, это нечто другое, что-то интимней, чем секс, который мог бы у них быть. Оно скручивает органы, от него приятно тянет в груди, и как салют взрывается фейерверком желание быть еще ближе аккурат около сердца каждый раз, когда речи затрагивают душу, когда пальцы касаются беспокойного органа, а через поцелуи передается все то, что оба озвучить не в силах. — Никогда не сомневайся в нашем «долго и счастливо», — говорит Чонгук через время, когда Тэхен удобно располагается на его груди вновь. — Мысли материальны, будешь так думать — так оно и будет. Ни ты, ни я этого не хотим. — Долго и счастливо, — пробует на вкус Тэхен, прикидывает в голове возможный срок понятия «долго» и сравнивает «счастливо» с тем, что есть сейчас. Долго и счастливо бывает только в сказках, в их жестоком мире не может быть все настолько хорошо, хочется сказать ему, но надежда на спасение все еще теплится в груди, а с ней вдруг приходит осознание, что она была зарождена не на пустом месте. — Я знаю, как победить Пожирателей. Как гром среди ясного неба звучит в глухой тишине комнаты, несмотря на то, что голос был на грани шепота.***
В ванной комнате жарко, душно и крайне тихо, только неспеша капают из крана капли, разбиваясь о прозрачную гладь воды, набранной в ванне. Через запотевшее зеркало не видно двух тел, скрепленных друг с другом в тесном белом чане, не слышно их дыхания за плеском подрагивающей воды от малейшего движения ноги. У Чимина голова откинута на чужое плечо, разбросав волосы цвета ночи на бортике ванны, от воды исходит пар, говорящий о ее температуре, но грудь за спиной куда горячее. Идея понежиться с Юнги и устроить расслабляющую процедуру с ним пришла спонтанно — Мин попросил в сообщении принести шампунь, который он забыл в комнате, но когда гидромант был на пороге, а вода уже набрана, Юнги просто без слов принялся расстегивать неторопливо чужую рубашку и после потянул за собой в горячую воду. Им обоим это нужно было. Расслабление. Момент, когда не грузят лишние мысли, и так вымотавшие все нервы за минувшие дни, когда можно одним присутствием огородить разум от тяжести дум, заполнив его до краев мыслями друг о друге. В корпусе две ванные комнаты, а потому переживать, что их потревожат, не стоит, тем более, уже слишком поздно для водных процедур, вряд ли кто-то сюда сунется, а если и сунется, их вежливо попросят уйти. Чимин взглядом прожигает осевшую на настенной плитке испарину, провожает начавшие скатываться вниз капли не скрытыми пленкой линз глазами, чувствует, как щекочут за ухом чужие теплые губы, и слышит, как упиваются им, широко вдыхая через нос приевшийся запах его кожи. Любимый аромат, несравнимый с тысячью других. — Волнуешься? — хрипло, так привычно, звучит эхом в комнате. Чимин не сразу улавливает суть сказанного, моргая пару раз и уводя от стены взгляд. Силы все еще не до конца восстановлены после вчерашнего, нужно чуть больше времени на данный процесс, и он надеется, что до финального этапа соревнований он оклемается. — А кто не волновался бы? — вопросом отвечает Пак. Ухмылка на выдохе касается места у линии подбородка. — Ты, например. Чимин с ноткой грусти отзеркаливает ухмылку. — Как видишь, я тоже все еще человек, способный на чувства и переживания. — Правда? Я и не заметил, — сводит к шутке Юнги и даже слышит слабый смешок в ответ. Юнги порой поражается этому человеку. Днем он вел себя настолько непринужденно и отстраненно, что по нему нельзя было сказать, что утренние сборы на него как-то повлияли, хотя любой другой на его месте уже давно ногти бы сгрыз от волнения и свалившегося груза ответственности. А к вечеру его можно было сравнить разве что со слабой массой, больше похожей на мешок костей, который приходится волочить в нужном направлении через силу. В неделе соревнований, которую они проведут на острове, пять дней выделено на сами соревнования, а остальные на отдых, тренировки и культурное просвещение. Каждый день выделен магам определенной стихии, исключая геомантов, магов земли, которые в них не участвуют. В этом году соревнования открывают гидроманты с состязанием на выносливость. Это и физические дисциплины, такие как бег, к примеру, и магические, о которых пока не говорили — нововведение. За гидромантами идет день аэромантов, которых проверят на смекалку и ловкость, потом пироманты с днем состязаний один на один в магической борьбе друг с другом, в четвертый состоится полуфинал, где останутся две команды, а последний день соревнований — схватка двух сильнейших, где они будут участвовать на самой арене, а другие двое будут направлять и защищать их в специально отведенном для наблюдения месте над ней. И, разумеется, каждый день, за исключением двух последних, будет заканчиваться поединками с магическим оружием. Чимин не показывал, какое испытал давление, услышав свое озвученное имя утром, непроизвольно вызвавшее крупные мурашки по всему телу, но кое в чем все же прокололся. Юнги заметил, как он целый день с неким опасением поглядывал на незнакомых ему учеников из других школ, сверкая голубым слабым светом радужек — в состоянии астрала изучал противников, и был при этом напряжен так, что казалось, если к нему коснуться, почувствуешь не мягкость человеческой плоти, а непробиваемую скалу. Но стоило поймать внимательный взор Мина на себе, Чимин возвращал себе выражение лица, отражающее полное равнодушие ко всему происходящему, да только кто поверит его сомнительной актерской игре, после того как увидел его настоящее состояние? — Первым быть всегда сложно, — говорит уже серьезно, подняв опущенные до этого веки и уставившись в угол борта ванны. — Нужно задать планку, дать хороший старт, чтобы воодушевить остальных следовать за тобой и быть тебе подобными. И я верю, что у тебя это получится так, как не получилось бы у других. Я уверен в этом. В тебе есть жажда победить. — Я все равно боюсь не справиться, — поджимает губы Чимин, пропустив мимо ушей самое важное в словах Мина. Его веру в него. Он увидел в сказанном только очередное напоминание об ответственности, на брови ложится неуверенность в себе, сведя их ближе к переносице. — Но кому сейчас легко, верно? — вздыхает. — Не я один это чувствую. — Что? — Груз чужих ожиданий, который возлагают те, кто нас выбрал для участия в соревнованиях. От нас ждут победы и ничего кроме нее. И я правда не понимаю, почему не выбрали способных учеников, которые более стрессоустойчивый к подобным ситуациям. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Мин, понимая, что Чимин готов найти сейчас любую отговорку своему страху провалиться, лишь бы не копаться в себе и не искать путей решения проблемы. Знаем, проходили. — Та же Мина. Она куда сильней меня и… — Кто тебе это сказал? — перебивает Юнги. Ему порядком надоели бесконечные сравнения Пака с другими учениками, которые даже в подметки ему не годятся, не говоря уже о возведении на позицию выше в иерархии магов, где гидромант старательно пытается себя постоянно опустить как можно ниже. — Это чувствуется. Она подавляет своей аурой, она… сильней. — Ее главное оружие — психологическое давление на других, сама она из себя ничего не представляет. А ты способный, очень способный, Чимин, поэтому тебя и выбрали. А стрессоустойчивость… тебе надо просто переварить мысль, что тебе досталось что-то ответственное и постараться оправдать ожидания. Поверь мне, переживаниями ты только зароешь себя и свои шансы успех. — Мне надо закрыть на свои эмоции глаза, но это нихрена не просто сделать, — мотает слабо головой Пак, хмурясь сильней. — Помнишь, как нас возили в город после межшкольных спортивных соревнований? — резко сходит с темы Юнги, вводя гидроманта в замешательство. Тот с непониманием крутит голову, а с ней и тело, волнуя водную гладь и поворачиваясь лицом к нему. — К чему ты это вспомнил? — искренне не понимает, а его поперек талии мягко обнимают рукой, а второй подхватывают его ладонь, создавая тихий перезвон капель, падающих с поднятых кистей. — Если бы не ты и твоя победа, нас бы не отвозили в город и мы бы там не повеселились в тот день. Чимин отводит голову снова, устремив взгляд в противоположную от Юнги сторону. Он понимает, к чему клонит маг, к тому, что он ему толдычит чаще, чем собственное имя. И Чимин в какой-то степени согласен с тем, что он способный маг и далеко не слабак, но поделать ничего с давлением окружающих не может, а оно, в свою очередь, и зарождает неуверенность в себе. И хочется, очень хочется быть таким же сильным, каким Юнги его видит, но это так сложно, что невольно от неудачной попытки руки опускаются. А он их снова поднимает, становясь в боевую стойку перед самим собой. Быть слабым не хочет. Надоело. — Не забивай дурными мыслями голову, — советует Мин, — подумай лучше о чем-нибудь приятном. О том, что тебе нравится, что приносит тебе удовольствие, о чем-то любимом. — О тебе? — весело хмыкает Чимин, снова встречаясь лицом к лицу с магом, едва не столкнувшись носами. — Попытка флирта засчитана, — говорит Юнги, а гидромант на выдохе усмехается слабо. — Можно и обо мне, если тебе это поможет, — в конечном итоге пожимает плечами Мин. — Хотя я бы предпочел занимать место в твоих мыслях на постоянной основе, а не когда это надо. Чтобы у тебя не было времени ни на что другое. — Даже на учебу? — эта тема Чимину куда приятней, чем обсуждение предстоящих соревнований, а потому он старается задержаться на чем-то отстраненном. Так проще. Так он хоть как-то отвлекается. — Ну, если бы мы, например, занимались ею вместе… — размышляет Мин, возведя глаза к потолку. — То у нас бы нихрена не вышло, — заканчивает его мысль Чимин, вспоминая их неудачный опыт вернуть ему хорошие оценки. — У меня, по крайней мере, точно. — Я говорил тебе уже, что ты всего добьешься и сделаешь все, чего хочешь, было бы желание. А у тебя вечно голова чем-то другим забита, — тянет Мин с явным сожалением. У Чимина много возможностей, которые он не использует, и очень зря. Он ему не раз говорил это, но у того свои тараканы и планы в голове. Чимин на чужие слова не обижается, улыбается, неопределенно вскинув бровями, безмолвно соглашается с Мином. От того, кто его знает лучше всего, юлить смысла нет, даже если очень хотелось. Юнги бы все равно раскусил его. — Ну а ты? — вскидывает на миг подбородок Пак. — Чего ты желаешь? Юнги молчит недолго, бегая черными глазами по чужому лицу, подмечает каждую изученную за долгие годы деталь, задерживается на порозовевших от дара щеках и розовых лепестках губ. Чимину так идет улыбка, с которой он на него смотрит сейчас, легкая, непринужденная, когда уголки губ медленно-медленно растягиваются в сторону, обнажая ряд белых зубов, с блестящими любопытством глазами, не скрытыми тонкой цветной пластиной. Юнги так все это любит, насмотреться каждый раз не может, особенно когда Пак так близко. Наблюдать за ним со стороны — как лицезреть искусство, к которому страшно коснуться, но он касается и клянется сохранить, не дать треснуть и рассыпаться, как хрупкой фарфоровой фигурке. Улыбка Чимина красива, прекрасна, но то что под ней всегда скрыто… От этого боль ощущается физически в груди, Юнги ее сгоняет, когда проводит ладонью по смоляным волосам парня, зачесывая их ему за ушко, а те вновь выбиваются — не достаточно отрасли. На губах грустная улыбка, с которой он смотрит на гидроманта. — Я хочу, чтобы ты не мучил себя глупостями, которые отнимают у тебя нервные клетки и счастливую жизнь. Гидромант дает себе несколько секунд для размышлений и обдумывания слов, чтобы разочаровать Юнги одним лишь вопросом, который должен был ему прельстить, но на деле оставил неприятный осадок беспокойства внутри разрастаться. — Должен ли я сейчас сказать, что мне достался лучший парень на свете? Юнги беззвучно вздыхает, опуская голову парня и прижимая его к своей груди. Либо снова не услышал, либо сделал вид, а сам безмолвно сделал вывод и будет позже над ним работать. От Чимина можно ожидать чего угодно. Своим видом он сразу дал понять, что тема предстоящих соревнований ему неприятна, а после старался от нее убежать любыми способами. Снова. Юнги хочет, чтобы Пак был счастлив, а тот так и продолжает наступать на одни и те же грабли, оступаясь на каждом шагу. И он ничего не может с этим поделать, как бы ни пытался повлиять. — Просто будь рядом, и я пойму, что ты хочешь сказать по одному твоему прикосновению.