***
Апрельское тепло окутывает полностью высокий стан хрупкой на вид женщины, блуждающей по лесу с самого утра. Помнится ей, в ставшем родным лесу возле школы середина весны выдавалась не такой холодной, как здесь. Раньше она могла уже запросто доставать тонкое пальто кофейного цвета, а здесь же все еще блуждает в новом, утепленном, которое ей выдала одна из ведьм, вечно ходящая с Высшими. Шин не запомнила даже как ее зовут, но от души поблагодарила, приняв ее дар, как подношение той, кем восхищаются. Как оказалось, ведьма успела за месяцы пребывания в замке нажить себе юных последовательниц, которые хотели бы на нее равняться. Их было немного, но все равно их теплые слова при пересечении в замке грели душу, истосковавшуюся по родным местам. — Ван? Ведьма оборачивается спокойно, не застигнутая врасплох. О чужом присутствии она знала заранее, лес предоставил ей нужные сведения, как только ее покой решили нарушить. Чониль улыбчиво подходит к ней, ждущей его, и они вместе начинают путь по тропинке. — Волнуешься? — спрашивает участливо он, помнит, как в свое время ведьма волновалась из-за школы, когда та только организовывалась. — Хуже, — отвечает сдержано, как и привыкла за столько лет, устремив взгляд вперед, — боюсь. — Бояться не ужасно, поверь мне, старику, повидавшему достаточно в этой жизни, — и показывает на свои редкие серебристые пряди среди смоли волос. — Для обычного человека в моей жизни было слишком много магии, — усмехается невесело, и Шин его поддерживает ответной ухмылкой. — Для человека, участвующего в магических кознях, ты слишком долго живешь, — щурится беззлобно женщина, а Мин смеется. — Знаешь, познакомься мы с тобой чуть раньше, нам с Вихен пришлось бы сразу убрать тебя или прекращать общение. — Я рад, что случилось, как случилось, и я все еще дышу, и все благодаря твоей бунтарской натуре и вечному самобичеванию Ви, — нежно именует ведьму, с приятной тоской вспоминая о ней. Шин улыбается, уловив привычные любовные нотки в словах Мина о подруге. У него всегда был к ней немного иной интерес, нежели просто дружеский, но ведьма предпочитала одиночество, лес и семью, которым посвятила всю себя, пытаясь уберечь последнюю. И вот даже сейчас, когда он уже несколько месяцев знает, что та жива и не сгинула от рук Пожирателей, надежда найти ее вновь вспыхнула в его сердце. — Я боюсь за детей, — говорит Ван, проводя ладонью по неровной коре толстого ствола дерева, — они совсем неопытные, слабые, а преподаватели не смогут защитить всех и сразу. — А ты сможешь? — Смогу, я столько лет скрывала школу и… — качает головой ведьма, но осекается на половине фразы, прерванная мужчиной. — Слушай, — Мин останавливается, вынудив Ван сделать то же и обернуться на него, развив по ветру свои ночного цвета волосы, — прекращай вот эту свою отчужденность от других. Ты слишком много на себя взваливаешь. Ты не можешь всегда полагаться на себя, нужно иногда доверять и другим. — Не в час, когда детям угрожает опасность. Шин хмурится, стреляя твердостью в глазах и поражая сталью голоса. Она один раз уже обрушила бедствие, потому что не помогла, не предупредила, не уберегла ведьм. Так было сказано в пророчестве, скажете вы? Но нет, в пророчестве было лишь сказано, что ведьма должна бежать от ведьм и спрятаться, но почему она прочитала это только тогда, когда наблюдала со стороны за воспламенившемся замком. Ее прервали в архивах, она не успела дочитать причину своего ухода и не смогла предупредить ведьм, спасти их от неминуемой гибели. Больше она не допустит невинных смертей, только не детей, которых она вырастила. — Признай, что и тебе тоже нужна иногда помощь. Ты же приходила ко мне с Вихен, ты попросила помощи у ведьм, которые могли тебя убить за совершенное много лет назад преступление. — Я попросила помощи ведьм потому, что знаю, что этой битве с Пожирателями не будет конца, если ее не закончить, пока она не разрослась в войну. Я сейчас не нахожусь там, где должна находиться, и, черт тебя дери, я боюсь за детей, потому что оставила их на попечительстве Пожирателя! — срывается на крик Шин, впервые на памяти Чониля. Крик безысходности, в глазах место твердости занимает горькая вина, сжирающая ведьму с тех пор, как она узнала об этом через личного информатора Верховной. Сделав шаг к Мину, Шин показывает на себя, говоря на грани шепота. — Я директор этой школы, я обязана быть в силах защитить всех, кто в ней учится и работает. Я должна быть сейчас не здесь, Чониль, — мотает головой из стороны в сторону, сведя брови, — не здесь. — Но ты забываешь, что там учатся далеко не дураки и не слабые маги, — говорит невозмутимо мужчина после паузы в несколько секунд и чему-то улыбается. — Каков план, кстати, просветишь? А то мне сопровождать тебя до школы, а когда, не сказали. — Верховная сказала, что выступаем со дня на день, это может быть и завтра, и послезавтра, а может, даже сегодня ночью, — ведьма вновь двинулась по тропе, по дороге собирая хиленький букет из трав, которые можно будет потом использовать в школе. Такие травы водятся только в этой местности. — Пожиратели разбросаны, как конфетти, по всему миру, как и ведьмы, но только они не предпримут попытку убрать нас всех разом, предпочитая делать это с каждой по отдельности, когда мы можем быть уязвимы. Несколько месяцев мы налаживали контакт с ведьмами по всему миру, чтобы узнать о нахождении Пожирателей и напасть на них одновременно со всех сторон. Ведьм мало, но их — еще меньше. Когда нападут на всех сразу, они не смогут подпитывать друг друга энергией и станут обычными уязвимыми магами, где увечье каждого будет отражаться шрамом на всех. Мы покончим с ними раз и навсегда. На этих словах она срывает еще растение и одергивает руку, ожегшись крапивой, с тяжестью вздыхает, не находя былого спокойствия, с которым привыкла жить в отчуждении, в себе. Чониль обходит ее напряженную фигуру и прижимает к себе, позволяя положить подбородок себе на плечо. — Не волнуйся, — приговаривает Мин, поглаживая ведьму по спине. — У вас все получится. — Госпожа Шин, — позади раздается ровный голос девушки, и Ван отстраняется, узнав в нем прислужницу главной ведьмы. — Мне было велено найти Вас, Верховная ждет. Ван послушно следует за девушкой через петляющие темные коридоры замка, от которых то и дело сквозило холодом и чем-то необъятно темным. Приводят ее не в архивный зал и не в тайную комнату ведьм, а на небольшой балкон, выходящий прямиком из кабинета, что был похож на ее, директорский, в школе магии. Верховная одета с иголочки, как и всегда: строгое бордовое платье, неизменный плащ, как на приспешнице, только без накинутого капюшона, с собранными каштановыми с проседью волосами. По ней никогда не скажешь, что прожила она не одну сотню лет. — Ванесса, подойди, — сходу говорит ведьма, опуская глаза на то, что Шин заприметила еще на входе — маленькая коробочка, украшенная камнями, она уверенна, зачарованными, на манер колец лунного солнца. — Месяцы, что ты провела здесь не прошли для тебя безрезультатно, — начала издалека Верховная. — Ты обучалась новому, тому, что не каждому дано, была нашей ученицей, как почти два десятилетия назад. И продвинулась куда дальше, чем многие другие, чему мы не удивлены, — не без гордости в ровном тоне звучит. — Обычно по выпуску из обучающих заведений вручают диплом, аттестат или другой документ, удостоверяющий окончание учебы, но твоя еще, увы, не окончена. Однако, времена сейчас тяжелые и мы спешим вручить тебе то, что было уготовано при твоем зачислении, то, что ты бы получила, закончи свое обучение здесь. Эта вещь намного ценнее всех слов, выстроченных на воспламеняемой бумаге, — развернув коробочку к Шин, ведьма открывает на себя крышку, представляя взгляду набор бижутерии из — на первый взгляд невзрачного, но изящного — кулона на серебряной цепочке, и такого же браслета с тонким плетением. — Лилиан, будь добра, помоги нам, — говорит, едва заметно склонив голову к приспешнице, и та послушно подходит, чтобы помочь нацепить украшения. — Какая магия в них заключена? — сразу уточняет Ван, подняв запястье с блестящим украшением, чтобы лучше рассмотреть. Минималистично, выглядит, как простая бижутерия, никто даже не подумает, что это магический артефакт. — Каждой ведьме после выпуска дарится волшебный артефакт, даже скажу иначе: фамильная ценность, которую оставляют ведьмам их иные родственники, учившиеся ранее здесь. — Они передаются из поколения в поколение, накапливая и передавая энергию новому владельцу? — Именно, — кивает Верховная. — Вам очень идет, госпожа Ван, — говорит приглушенно девушка и робко улыбается, когда Шин смотрит на нее так, как привыкла смотреть на своих детей — с материнской одобряющей улыбкой и теплом в мудром взгляде. — Это поможет тебе в нашей миссии, но помни, что тебе еще предстоит узнать много всего, что ты пропустила. Ты либо вернешься сюда и все закончишь, либо можешь сделать это дистанционно. — Мне кажется, Вы знаете ответ, и он очевиден, — поднимает уголки губ Ван, слегка сощурившись, ведьма отражает ее эмоции. — Безусловно, — и добавляет после уже серьезно: — Выезжайте сейчас. Атака начнется ночью.***
— Что мы вообще здесь ищем? — спрашивает Чимин, подперев поставленной на стол рукой голову, и смотрит на раскрытую перед ним книгу, точно такую же, как и другие, лежащие возле Хейи и Сокджина. Для него они все на один вид и содержание, не имеет значения, сказки это или сборник проклятий ведьм. Они уже битый час сидят в библиотеке в поисках чего-то, что Чимин понять не может. — Любую информацию о Пожирателях, — отвечает отстраненно Хейя, не отвлекаясь от чтива. — Тэхен разве недостаточно рассказал, чтобы мы поняли, как кого убить и защитить себя? К тому же, они с Чонгуком свалят уже утром, разве мы не должны попрощаться с ними или что-то типа того, а не торчать над этими пылесборниками в провонявшей старостью библиотеке? Дело в том, что вот уже несколько дней кряду к Тэхену обостренное внимание проявляет Донин, до этого сидящий в своей берлоге и особо не рыпавшийся, а тут и встречи начал запрашивать, и разговоры после уроков на неизвестные темы. К гадалке не ходи, ясно, что тот пытается заманить его в ловушку — если у него в кабинете действительно есть портал, то это было бы идеальной возможностью его оглушить, а после забрать энергию. Чонгук, поняв, какие мысли сразу же появились в чужой голове, положил тотчас руку на его плечо с твердым заявлением: «Если уходить, то вместе», на том и порешали, что чем скорее, тем лучше и безопасней. — Во-первых, они уйдут, а Донин, возможно, нет, и что с этим делать никто не знает, может, он захочет что-то выкинуть и против других учеников, откуда ты знаешь, — поднимает на конце фразы голову Ли. — А во-вторых, Тэхену с Чонгуком нужно как минимум собрать вещи. — А как максимум? — парирует Пак, но в ответ ему грозно затыкают рот одним нахмуренным взглядом. — Чонгук сказал, они уйдут перед рассветом, — говорит тихо девушка, чуть поуспокоившись. Хотя тут уж как посмотреть. Внутри она не спокойна от слова совсем, будто морские ежи развелись и каждую клетку тела протыкали острыми иголками. Если Чонгук уйдет, она смирится, разумеется, со временем. В конце концов, это должно было случиться уже вот-вот, на выпускном, но те полтора месяца, которые она рассчитывала провести с ним, испарились, будто их и не было, сократив их совместное времяпровождение до нескольких часов, даже не дней. — Там и попрощаемся. — Да ладно тебе, — тянет Чимин, перетягиваясь через стол, чтобы положить ладонь на предплечье Ли. — Не конец света, мы же все будем созваниваться периодически, так? Не кисни, Пудель, все путем будет. Не пропадет твой Чонгук. А у Ли на эту фразу свое мнение и совсем иное представление картины. Но она его не высказывает, вновь уткнувшись в книгу.***
Тэхен снова бежит, петляя по коридорам, скорым шагом несется прочь из школьного корпуса, чтобы его особо прилипчивый маг не нагнал. Во избежание неприятных казусов и показания волнения фиолетовое кольцо вновь на своем законном месте. Ему с ним спокойней, оно внушает безопасность хотя бы внешней невозмутимостью его вида, показывающей, что ему до лампочки на все происходящее. Проверенный метод — если хочешь, чтобы все поверили в твою ложь, ты сам должен в нее поверить. Без кольца Тэхен не верит. И никто не верит. Он идет быстро, минуя других учеников, к счастью, не замечая от них косых взглядов или враждебного настроя. У него подозрение всегда ко всем, даже несмотря на количество дней, проведенных вместе под одной крышей. Тревога склизкая под ребрами уже булькает кислотными пузырями, вызывающими мнимое жжение, но то все от волнения, подавленного кольцом. Сколько бы он его ни носил, не понимает принцип его работы: то оно работает на все сто, то, как сейчас, — позволяет через брешь прорваться негативу и напасть на разум. Коридоры между собой одинаковые абсолютно, сливаются в одно коричневое пятно, уши улавливают каждый звук четче, громче, и собственное дыхание звучит словно внутри, в мыслях, с оглушительной громкостью. У него подрагивают ладони, судорожно перебирающие кольца пальцы становятся похожими на ледышки, если к ним прикоснуться, кажется, непременно замрешь ледяной статуей без возможности вдохнуть. Силуэты людей вокруг вдруг размазываются, а себя контролировать получается все меньше, Тэхен ждет, что он вот-вот выглянет из-за угла и незамедлительно прикончит его, забрав всю жизненную и магическую энергию. Когда плеча касаются, чтобы остановить, Ким едва не вскрикивает, в ужасе обернувшись. Появившийся из воздуха Хосок смотрит на него обеспокоенно. — С тобой все нормально? — он отмечает учащенное дыхание мага и наличие всех колец на пальцах, но не понимает, что же могло его так напугать. — Я за тобой уже минут пять наблюдаю, и ты не выглядишь здорово. Не заболел? Может, лихорадит? Тэхен устало вздыхает, чувствуя отголосок головной боли, и, прислонившись затылком к стене, закрывает глаза, пытается восстановить дыхание. — Никогда такого не было, — говорит в свое оправдание. — Я как будто накрутил себя до такой степени, что жду из-за каждого угла ловушку, и это сильно давит. — То, что я наблюдал, было похоже на паническую атаку, — только жалости в глазах аэроманта ему не хватало. — Кольцо совсем не помогает? — сложив руки на груди, кивает на чужую ладонь. — Уже давно. Не так, как раньше. Знаешь, есть же болезни, которые сначала берут лекарства, а потом они к ним приспосабливаются и толку больше нет, — приводит самое точное, на его взгляд, сравнение. — Называешь свои эмоции болезнью? — Скорее проклятьем, — смотря за спину парня на проходящих мимо людей. Увидеть среди них Дона не хочется, особенно, когда он так уязвим. — Тогда, зачем носишь? — вполне логичный вопрос. — Надежда умирает последней, знаешь ли, — поднимает брови Ким, а Хосок хмыкает его попытке пошутить в такой неоднозначной ситуации. — Я че тебя искал-то… — неловко ойкнув, говорит Чон, вспомнив, зачем, собственно, следил за магом. — Если тебя послал… — предупреждающе начинает тот, но его обрывают. — Нет, не Дон. Чонгук просил передать, что утром хочет поговорить с тобой на скале Свободы перед отъездом. Тэхен хмурится непонятливо. — А лично он мне этого сказать не мог или написать? Все равно ведь сегодня у меня собрался оставаться. — Не знаю, — жмет плечами Чон, поджимая губы, — это ж Чонгук, ему как стукнет че в голову, так он и творит всякую дичь. Может на романтик напрашивается перед отъездом? — локтем чуть бьет по руке Кима, а тот хмыкает, качая головой, пока аэромант посмеивается. — В любом случае, если что, я тебе это передал, — пальцем грозит. — Хорошо, — кивает светловолосый, и Чон рассеивается в воздухе, как и не было его. А Тэхен, успокоившись, понимает, что был уже в двух шагах от холла, чтобы выйти на улицу и пройти к общежитию. …Без Чонгука страшно, у него пока дополнительные занятия, которые он решает закончить, прежде чем уехать, и уладить моменты насчет дистанционного окончания старшей школы с Кимом. Уж что-что, а даже побег не отменяет учебу. Причин он, конечно же, не говорит, а тетушка Мин обещала устроить ему допрос с пристрастием, но к тому времени их уже здесь не будет. Ужасно по отношению к доброй женщине, которая взяла его под крыло, но если Чон попробует ей объяснить все, боится, что его не поймут и, что еще хуже, сделают все, чтобы он не совершил глупость и не ушел из школы. Но когда дверь комнаты распахивается и заходит пиромант с дорожной сумкой наперевес, Ким едва не с облегчением выдыхает и подходит, чтобы незамедлительно прижаться к нему. Чонгук бросает на пол сумку, окольцовывает чужую талию в ответ и не находит слов, чтобы как-то притупить чужое волнение хоть на йоту. Толстовка на затылке комкается в пальцах, а ладони, кажется, дрожат, как и вся фигура в его руках. — Тэ, — шепчет Чон, оставляя на шее успокаивающие поцелуи-ожоги. Вся деланная уверенность в себе, завтрашнем дне и борьбе с Пожирателями пропала, словно они только снились Киму, а в действительности он так и остался трусливым мальчишкой двенадцати лет, заключенном в повзрослевшем теле. — Я ценю твою любовь ко мне, но ты меня сейчас задушишь, — пытается выдавить из себя улыбку — на настоящую сил нет, а будут они только тогда, когда он поймет, что они оба в полной безопасности. — Задушу, — бормочет в черную ткань на плече пироманта и отстраняется, а так не хочется. Чонгук, как ему полюбилось, проводит по бархатной коже на лице костяшками, обдавая ту прохладой еще холодной после разлуки ладони. — Мне так страшно, ты представить себе не можешь, — признается шепотом неожиданно Тэхен, вводя пироманта в состояние ступора. Он смотрит как загнанный зверек своими непозволительно большими для корейца глазами, в них блеск от свечей игриво пляшет, пытается прогнать отголоски тревоги, но та уже забралась в душу давным-давно, и живет себе припеваючи. Чонгук ее, как туман, разогнать хочет, но знает, что не будет магу покоя, пока они не заживут спокойно, зная, что угрозы от Пожирателей не будет. Быть магом сложно, мелькает вновь в голове обкатанная скарабеем как шарик мысль. Их безграничная сила, которую можно развивать, как одна большая проблема, не заявляет себя, как изначально придуманное — дар. Это проклятье, посланное человеку, обрекающее его жизнь на еще большие трудности, чем у других. Они сильны, в венах циркулирует магия разного вида, подпитывает тело энергией и открывает взору невозможное, прекрасно пугающее и с тем опасно завораживающее, то, без чего они не могут существовать. Магия была им послана, чтобы делать мир лучше, планету поддерживать и подпитывать энергией, сохранять баланс, вместе с тем защищать их, но когда угрозы поступают с разных сторон, начинаешь паниковать и теряться в собственных чувствах, обрекая себя на гибель. С одной стороны — люди, простой человеческий люд, лишенный всякой магии, пытающийся их уничтожить из века в век, отказываясь жить в мире из страха за собственные жизни. От них обособились, выделили себе отдельные районы на материках, заняли острова, чтобы не пересекаться и не было стычек между двумя мирами. И вроде всё, они в безопасности, живут спокойно, но и в мире магии не видать им покоя. Там Пожиратели стерегут, подпитываясь чужими душами, они набирают силу, чтобы в какой-то момент поработить весь мир: и людей, и магов — и остановить их могут, увы, не все. Быть магом сложно, когда все, что ты можешь в сложный для себя период, это давать близкому человеку понять, что все будет хорошо, дарить надежду на лучшее будущее, которого может никогда не наступить, но он верит — наступит. — Скоро все закончится, — говорит Чонгук, а Ким едва не морщится отчаянно: знает, что не закончится, пока кто-то не решит это прекратить, а кому это, собственно, надо, кроме него, изгнанного из мира обычных магов в лапы жестоким диктаторам? — Сложно верится, но надо убедить себя в этом. Легче будет, — оглаживает скулу большим пальцем и подается вперед, чтобы на образовывающейся складке между бровей оставить поцелуй-печать, закрепляющий его слова. Тэхен чувствует, как его тело обволакивает что-то теплое, незримое глазу простого смертного, мягко касается, ненавязчиво напоминая о своем присутствии, и просачивается через клетки тела внутрь, туда, где свет магической души блестит и манит, ярко переливаясь четырьмя цветами сразу. Он вновь льнет к пироманту, на этот раз обвивая руки вокруг его талии и прижимаясь щекой к груди, ладони на спине успокаивающе поглаживают, отгоняют страх, как могут, и он расслабляется. Без Чонгука он провел сегодня без малого пару часов, что начались тогда, когда его забрали для дополнительного задания с последних уроков. Ким ходил едва не шарахаясь собственной тени. В одиночку он стал чувствовать себя слишком уязвимо, это чувство иглами вонзилось в его сгорбленные плечи и опущенную голову. Хотелось слиться с воздухом, но как назло народу было кругом слишком много. Сейчас ему спокойно и тепло. Нутро, чувствуя родственную душу, к ней тянется, открывая себя полностью, как раскрытую книгу — читай не хочу. Подумать только, как раньше он боялся кому-то довериться, показывая свои иголки насупленным ежом, готовым обороняться, дикий звереныш, каким прибыл в свою первую школу, а сейчас уже боится этого кого-то потерять, не увидеть, не услышать голос, не коснуться. Тихое дыхание над головой как бальзам на душу и одновременно медленно действующий яд, отравляющий его, действие которого заключается в том, чтобы привязать и этой привязанностью потом убить. Страшно, что может уготовить завтрашний день, страшно за пророчество и лес за окном, что никак не угомонится, предчувствуя беду. Чонгуку тоже страшно, он знает, не меньше, чем ему, может, даже больше — погибнуть-то не он может вероятней всего, а тот, к кому сердце прикипело. Этот страх чувствуется в каждом жесте: объятии крепком, почти душащим, участившихся прикосновениях, долгом зрительном контакте и рассматривании парня во время его беспокойного сна, будто боится, что его образ сотрется из головы, исчезнет, развеявшись прахом по просторам памяти и не воскреснет вновь фениксом.I Know You — Skylar Grey
Это чувствуется, когда пальцы переплетаются с чужими, вжимая ладони в мягкую простынь, пока пиромант растянуто медленно двигается внутри, касается животом кимова и любуется трепещущими опущенными ресницами на закрытых в удовольствии веках. Проникает глубоко, в каждой клетке тела оставляя свой след, желая слиться, стать единым организмом, чтобы не чувствовать этого ненужного пространства между ними. Тихое дыхание оседает жаром на вздувшейся жилке на шее мага, которую он прикусывает до легкой болезненности, чтобы после зализать, примкнуть губами и пометить незапятнанную уродливыми шрамами кожу, что позже нальется фиолетовым цветком. Тэхен задушено стонет сквозь сомкнутые губы, двигает бедрами навстречу и выдыхает полустоном, когда между телами зажатый член стимулируется. Чонгук все не отпрянет от него, продолжая терзать его губами, выходит из разнеженного тела, хлюпнув смазкой, и спускается ниже по ребрам, цепляет стоящий по стойке смирно темный сосок губами, пока руки по бокам и талии скользят, оставляя за собой приятную щекотку. Тэхен тяжело дышит, слышит громкое биение в ушах, чувствует грудью силу своей любви, с которой сердце вырывается изнутри, прогибается в пояснице, когда головка его члена оказывается в горячей полости рта пироманта, и стонет, откинув голову на подушки. Язык обводит его ствол старательно, кожа на щеке растягивается от упирающейся в нее головки, влажно скользящей по нежным стенкам, выбивая напрочь любые мысли из головы. По комнате раздается пошлое причмокивание, в бедра настойчиво впиваются напряженными пальцами, не позволяя двигаться, выбивают воздух из легких каждым движением головы с отросшими темными волосами, с остатками выжженного блонда на кончиках. За вьющиеся пряди он хватается, как за свое спасение, но старается изо всех сил себя контролировать, чтобы не сделать больно, а судя по нахмурившимся на миг бровям, уже сделал, и ослабляет хватку, проводя по коже головы и чувствуя дрожь по спине. Чонгук выпускает орган изо рта, целует влажными губами низ живота, чувствительную кожу внутренней стороны бедер, и поднимается, передавая свою слюну вместе с солоноватой смазкой ее хозяину, глубоко проникая в призывно распахнутый рот. Мягкие на ощупь губы двигаются на встречу, чувствуют, как через них пропускают несказанные чувства; пиромант улавливает бегущий от ушей до кончиков пальцев на ногах табун мурашек, когда окольцованная ладонь касается его члена и делает фрикционные движения вверх-вниз, оттягивая тонкую кожу и размазывая смазку по нему. Он вновь направляет головку в разработанный, сочащийся смазкой вход, легко толкается, беспрепятственно проникая внутрь и заполняя собой. Тэхен голову теряет снова и снова, когда движения становятся резкими, постепенно учащающимися, остервенелыми, вбивающими его в смятую простынь. Стоны сыпятся из его уст неконтролируемым потоком, ладони тянутся к нависшему сверху Чонгуку и притягивают к себе, складывая их тела, как фигурки в тетрисе. Темноволосый хмурит брови, тихо стонет с ними в унисон на выдохах и чувствует себя как никогда правильно, находясь в чужом теле. Потому что так предрешено, так надо, так было велено судьбой. Шлепки бедер друг о друга отзываются потягиванием внизу живота, вместе с хлюпаньем смазки, которой в этот раз оказалось слишком много, возбуждение не дает видеть свободно, оглушает и пьянит, а он делится своим опьянением с Кимом. Тот кончает с застывшим на распахнутых губах стоном, который Чон в поцелуе принимает, любовно подхватывая сначала верхнюю, потом нижнюю губу, спускается по линии челюсти к уже наливающимся красками следам, мягко выцеловывая и их. Между животами белесыми нитями тянется семя Тэхена, с выдохами по комнате разносится каждый толчок, замедлившийся до невозможного. Чонгук тянет время, расставаться не хочет, только через секс он полноценно может его ощутить и телом, и душой, его ведет от этого ощущения другого человека так близко и беспрепятственно. Чтобы кожа к коже, а сам он — и под кожу красными лентами энергии. — Тебе надо передохнуть? — интересуется на ухо, остановившись и дыша загнанно. Тэхен смотрит, как по вискам испариной мелкие капли катятся, цепляется за них глазами, отходя от оргазма, и, превозмогая вялость в теле и внезапно ватные ослабевшие ноги, укладывает пироманта на спину, а сам садится сверху. Тут же склоняется, чтобы слизать солоноватость влаги с чужого лица, чувствует, как к члену снова кровь приливает, когда его ягодицы разводят ладонями, плотно в них вцепившись. Щекоткой отзывается возбуждение, когда Ким почти ложится на парня и глубоко целует, играясь с чужим языком развязно. Любить больно, но приятно до ужаса, когда чувствуешь, что ответное чувство не слабее твоего. Чонгук нетерпеливо водит головкой по шву, идущему от мошонки до отверстия, и чуть выше, неистово желая снова оказаться в обжигающем тепле тела, что сидит на нем. Заставляет Тэхена вздрогнуть, когда пропускает руку между их телами и неспешно надрачивает его каменеющий ствол, и даже проскулить что-то несвязное, крепко зажмурившись, и Чонгук клянется, что красивей зрелища он в жизни не увидит больше. Сам шипит сквозь зубы, когда головкой наполовину проникает в пульсирующее отверстие, чтобы снова выйти с выдохом, застывшим беззвучно в комнате. Ухмылка ползет на губы, когда Тэхен сам задом подается назад, приняв сидячее положение, ища на ощупь его член, опускается плавно на него и блаженно стонет, выгибаясь гибкой лозой в пояснице. Без стеснения начинает двигаться на нем, уперевшись в чонову грудь руками, а ему подмахивают периодически, заходя особенно глубоко, каждый чертов раз задевая чувствительную точку, именуемую точкой наслаждения, и, кажется, соседи определенно придут утром с жалобой на шум, но к тому времени их уже здесь не будет. Глаза у Кима похотью залиты, чистой, без примесей, но ими он видит, с каким напряженным видом Чонгук вбивается в его тело. Это отражалось в каждом движении, что ощущалось как последнее, будто они больше не увидятся после этой ночи, утром уйдут не вместе, а в противоположные стороны, как и не знали друг друга. Тэхен поднимать эту тему не хочет, знает, к чему это приведет, из него дух выбивают вместе со стоном. Он устал, замедляется, опустившись на локти, и Чонгук этим пользуется, смотря вдруг так, что Ким хочется скрыться, сбежать, спрятаться, что угодно, лишь бы на него так не смотрели. В глазах Чонгука мольба, навеянная страхом. — Обещай, что не бросишь меня, — фраза, которую Тэхен так сильно боится, звучит на повторе в голове, как эхо, после произнесения ее припухшими губами. Он поджимает губы, сжимая ладони в кулаки, и чувствует совершенно различные смешанные между собой чувства: от приближающегося экстаза, до колющей в груди боли. — Обещай, Тэхен, — почему не просьба, а мольба? Почему не приказ? Почему именно мольба, чтоб ее?! Тэхен опускает голову, глуша всхлип, с силой закусывает нижнюю губу, отвечать не хочет изо всех сил. Он не дает обещаний, которых не сможет исполнить. Чонгук неверяще смотрит на него, сведя брови и чувствуя, как подрагивать начинает нижняя губа. Боль Тэхена передается ему телепатически, он ее чувствует, но и свою игнорировать не может. Ее концентрат зашкаливает наравне с отметкой сжирающего чувства неизбежного — того, чего они не смогут предугадать, но что обязательно их настигнет, приблизившись слишком быстро и уже не просто дыша в затылок, а возникнув перед лицом. — Пожалуйста… — его прерывают одним резким поцелуям, моля заткнуться, не просить, не делать больно, не полосовать сердце, только излечившееся от лезвий, брошенных судьбой. Поцелуй болезненный выходит, остервенелый, нет, не так даже… отчаянный. Тэхен чувствует, что теряет контроль над ситуацией и над собой тогда, когда в глазах жжется, а с ресниц на чужую кожу срывается слеза, в которой заложены извинения за все. За то, что не может быть уверен, за страх, и за такую болезненную любовь, которой заразил пироманта. Под пальцами двигаются лицевые мышцы, за спиной смыкаются плотно чужие руки, почти не давая возможности дышать, а под сердцем что-то неприятно тянет, вынимая медленно и мучительно кинжал, который он вогнал сам себе собственными поступками. Вогнал, как наказание за причиненную Чонгуку боль.***
В ночь, когда после душа пиромант провалился в беспробудный сон, Тэхен, несмотря на усталость, не может уснуть. Раздвинув тяжелые бордовые шторы, он сел на подоконник, освещаемый белым лучом луны, и, прислонившись спиной к стене, смотрел во мглу густого леса, освещаемого у кромки слабым светом уличных фонарей. Чонгук, просунув руку под подушку, лежал на боку с все еще насупленными бровями, что появились из-за сонливости после душа, но Тэхен уверен, что причина кроется в обещании, которое он не смог ему дать как гарант положительного исхода их авантюры. Проблема Тэхена в том, что он привык не надевать розовые очки, когда это действительно не сможет ему помочь. Ситуация более чем безвыходная, вынуждает бежать из школы, сверкая пятками, возвращаться из мира сказки в реальный, где ему уготован только один сценарий, которому он привык следовать. Новая глава его жизни? Только он творец своей судьбы? Трус он, вот кто. Прав был Чонгук, когда говорил, что Тэхен боится ответственности, потому и бежит от всего подряд. От Пожирателей, от чувств к нему, от самого себя, когда надевает раз за разом фиолетовое кольцо и так часто снимает, что скоро на его месте мозоль появится. Он убежден, что с Чонгуком его бремя будет чуть более сносным, по крайней мере, не будет так одиноко, а риск гибели, преследующий его, он отгоняет, да только от мысли, что что-то нехорошее все-таки случится, отделаться не может. Проглатывает наваждение вместе с вставшим поперек горла комом, и идет к двери, в которую едва слышно постучали. На часах почти два часа ночи — понимает, мельком глянув на часы, и открывает дверь, видя перед собой ту, встречу с которой он предугадал, зная, что Ли явно есть, что ему сказать, но она все не решалась подойти. — Не разбудила? — смотрит немного стыдливо, перебирая пальцы рук перед собой на уровне живота. Тэхен мысленно проводит параллели с Чонгуком. Они с Ли росли и жили вместе, переняли манеру многих вещей друг у друга и даже этот загнанный взгляд от страха, что потревожили чужой покой. — Нет, — позволяет испытать облегчение девушке Ким и выходит из комнаты, закрыв за собой предусмотрительно дверь, складывает руки на груди, готовый слушать. — Ты пришла тревожить мой сон не для обмена любезностями. Хейя вздыхает, собираясь с мыслями, подтверждая слова Тэхена, и, начав со скомканного «в общем…», продолжает, уже подняв уверенно глаза на мага: — Я давно это откладывала, но решила все-таки с тобой кое-что обсудить. Дело в Чонгуке и вашей с ним… связи, — упорно избегает слова «любовь» из-за смущения. — Я думаю… «Мало ли, что ты думаешь», — едко промелькнуло в голове Кима. — …Ты и сам видишь, что порой желание идти за тобой подвергает его огромной опасности, — «которые ты за собой тянешь, как магнит» — остается несказанным, но Тэхен отлично все понимает и знает свою правду. — Знаю, — подтверждает, кивнув, и не видит в этом чего-то скрытого. Чонгук и в огонь, и в воду готов идти за ним, это не раз обговаривалось между ними, пиромант был предостережен и — опять же — не единожды, и, в конечном итоге, сделал свой выбор, против которого Тэхен пытался идти, но не смог добиться ничего. — И… — мнется Ли, подбирая в голове подготовленные заранее слова, но те путаются между собой, заставляя ее притормозить в высказываниях, — мы, его близкие люди, — в число которых Тэхен тоже входит, но об этом она не упоминает намеренно, — не можем доказать ему, что нужно думать, прежде чем делать необдуманные поступки. До Кима начинает доходить цель ее прихода. — Ты понимаешь, что твоя жизнь влечет за собой сейчас кучу опасностей, в которые ты, не раздумывая, прыгаешь. Но ты тянешь за собой и его. Он не думает: пойти за тобой или остаться; он не стоит перед выбором, а бездумно берет и идет. Мне за него страшно… Уже не «нам» — его близким друзьям, уже «мне». А кому это «мне» — тут уж можно только догадываться. — Думаешь, я не говорил с ним об этом? — подает приглушенно голос Тэхен, осматривает коридор, устало вздыхая, и переводит взгляд карамельных глаз вновь на девушку. — Если я начну перечислять, сколько раз пытался ему донести, что со мной таскаться опасно, что это может убить не только меня, но и его, то пальцев одной руки не хватит. Хейя, я пытался оттолкнуть его, потому что я понимаю, насколько опасна моя жизнь и все ее изыски. Но Чонгук сделал свой выбор, и против него я пойти не могу, даже если захочу. У него упрямости на целый свет хватит, а об упертости я вообще молчу. Он осознает, на что собирается пойти, не в моих силах и интересах его теперь останавливать. — Я не имею в виду ничего плохого или оскорбительного, ты не подумай, — спешно машет ладонями перед собой девушка, а Тэхен мысленно ей парирует: «Уже подумал, не успела». Откуда в нем столько вдруг неприязни к ее персоне — не знает, но раздражение от того, что она лезет в их с Чонгуком жизнь уже не первый раз, засела плотно в голове и назойливой мухой щекочет извилины мозга своими маленькими лапками. Но он не может винить ее в простом волнении за дорогого ей человека. — Я счастлива, что он счастлив с тобой, и все в этом духе, но, пожалуйста, — выделяет, — Тэхен, не позволяй ему подвергать себя риску, — плечи Кима расслабляются. — Когда речь заходит о тебе, у него всегда мозги набекрень, он себя погубит, — с дрожью, осевшей на губах в тихом шепоте. — Боишься, что это закончится? — Боюсь того, к чему это может привести. Тишина почти звенит, когда они замолкают, оба погруженные в свои мысли, но длится не долго, поскольку Ли вновь ее нарушает. — Я прошу тебя не как человек, относящийся к тебе ранее предвзято и желающий расторжения ваших с Чонгуком отношений… А как одна из тех людей, кому он не безразличен. Прошу, не давай ему впутывать себя в неприятности, даже если он будет против этого. Количество людей в коридоре сокращается до одного Тэхена, после того, как дверь в комнату Ли и Чона хлопает, оставляя его наедине со своими мыслями. Так и не найдя покоя во сне, он решает пойти на Скалу Свободы за несколько часов до предполагаемой встречи с Чонгуком, чтобы немного подумать и не отвлекаться на его едва освещаемый луной силуэт.***
Они объявились слишком внезапно, да еще и всей залегшей на дно толпой, вдруг восстав из низин мира, чтобы вернуть себе главенство. Ведьмы… В голове пульсацией отдается сигнал о помощи, посланный множеством голосов. Такое ощущение, что он сходит с ума, не иначе, по-другому это чувство описать нельзя. Суматошные крики, взывающие к поддержке и призывающие открыть запасной резерв энергии или воспользоваться тем, что принадлежало не им и не будет принадлежать никогда. Магия существ, от мала до велика, населявших когда-то мир, покоились на полках в ожидании своей участи, вот только решили к ней не прибегать, уповая на свою везучесть и умение постоять за себя за столько веков борьбы с другими видами людей. Пора закругляться, кончать с этим мальчишкой и наконец валить из этой школы куда подальше. Первым делом он хочет все-таки пойти против слов Пожирателей и задействовать накопленные веками магические артефакты в борьбе с ведьмами, потому что, оценив масштабы катастрофы, которая настигла так же неожиданно, как новость о том, что Высшие выжили, понимает, что в честном бою (по их меркам честном) им эту войну не выиграть. Риск погибнуть велик и раздувается большим шаром с каждой секундой, проведенной в кабинете за дубовым столом при рассматривании ритуального кинжала с усыпанной волшебными камнями рукоятью. Он пополнит резерв собственной силы, что передастся и остальным через каналы, образованные клятвой кровавой, которой он принес себя почти тридцать лет назад. Один из самых молодых Пожирателей, но это не мешает ему, Донилю, быть не менее умным и коварным. Глаза зажигаются слабым светом, стоит войти в состояние астрала, когда стрелка часов подходит к заветной отметке. Полупрозрачный тонкий шлейф тянется из общежития в вечнозеленый лес, оставив видимый отчетливо след своего хозяина, необдуманно шагнувшего добровольно в лапы дикому хищнику, желающему его разорвать в клочья. Глупый мальчишка даже не понял, в какую простую ловушку загнал сам себя, приняв иллюзию за друга, что должен был передать послание от «пироманта». Все оказалось слишком просто и оттого смешно ужасно. Найти его среди других было трудной задачкой, затянувшейся на добрые несколько месяцев, которые мужчина провел здесь. Мага-стихийника он никогда в глаза не видел, лишь гоняясь за тенью шесть долгих лет, набредая на след и снова теряя его, выманивая информацию о его местонахождении шантажом и угрозами жестокой расправы над бедными магами, и добился желаемого, напав на след Кима в лесах близ Сеула, где затерялась среди разномастных деревьев магическая школа. А там, как никогда на руку, и отъезд женщины, заправляющей здесь всем, и он, разумеется, предложил свою скромную персону на пост директора школы на время ее срочного отъезда. И все искал, искал уникальный экземпляр, встречающийся не так часто в их мире, и который он не позволит себе упустить. Заклятие слуха, зачарованные книжки, которые питались энергией магов, определяя ее ценность и силу магии, отдельное внимание к особо подозрительным личностям, и вот, он нашел его. Единственного в своем роде, обладающего всеми четырьмя стихиями, имеющего необычное происхождение из рода потомственных сильных ведьм. Джек-пот, не иначе. Долго бегать у него не получилось, сколько бы ни пытался увильнуть от встречи лицом к лицу. Донилю нужно было всего-то пронзить чужое сердце кинжалом, проговорив нужное заклятье, и тогда его магия перешла бы к нему, а после, соответственно, и к другим Пожирателям. За свою жизнь он не боялся, осознавая свою мощь и расправляя невидимые крылья, за которыми стояли сотни, тысячи магов, подпитывающих его энергией. Но все пошло крахом из-за внезапного пробуждения колдуний, вдруг решивших, что они на что-то имеют право. Из разных уголков света посыпались просьбы о поддержке, и те, кого кара еще не настигла, ее оказывали, но Дон поступал эгоистично, запрашивая силы и себе, хотя ему не грозило ничего пока, но на сильного молодого мага должна была найтись своя управа, как и на его необычный дар. Ким сидит на краю скалы, устремив взгляд куда-то вдаль, казалось, даже не слышал приближающихся к нему шагов, не ощущал дыхание смерти за спиной, что пришла по его душу, чтобы закончить скитания по миру и извечные страдания раз и навсегда, укоротив отведенный на жизнь век. Ладонь сжимает за спиной резной кинжал, когда Дон становится совсем рядом и видит, как чуть вздрагивает чужая спина, а голова слабо дергается в его сторону. — Заставил же ты меня побегать, Тэхен, — хмыкает Хан, перехватывая рукоять удобней. Тэхен не шелохнется. Не замечает, что не дышит громче ничтожно тихого, замерев на вдохе, с так и застывшей в голове мыслью — все решится здесь и сейчас, и от этого он уже не сможет сбежать. Теперь выход только один — бороться до последнего за свое счастье, вцепившись в него ногтями, и, не отпуская, плотно прижать к груди, не дать отнять ценой собственной жизни. Первым тревожным звоночком стало то, что он слышал шаги, но не чувствовал его, Чонгука. Вторым, с уже четко вырисовавшимся выводом в голове, стал голос, рассекший пространство между ними. Сердце подскочило к горлу, забив тревожную трель. Где-то теплым отголоском успокоения пронеслась в голове мысль, что он рад тому, что Чонгук сейчас наверняка в корпусе, и не имеет чести лицезреть с ним лицо убийцы его детства, его неполной, но в прошлом счастливой семьи. Тихий шелест листьев, катящихся по траве, привлек внимание, вместе с тем развивая светлые пряди волос по ветру, с лижущим ушную раковину голосом леса, доносящегося до вершины скалы. Вот, к чему все вело. — Но каждой игре, как и нашим кошкам-мышкам, приходит конец, — заключает маг, проводя пальцами вдоль по медному лезвию. — Скажешь что-нибудь напоследок? Так уж и быть, как твой учитель и не первый встречный человек — как-никак уже целых шесть лет знакомы заочно, верно? — на лице что-то на подобии безумной улыбки, — дам тебе небольшую фору перед тем, как… Ему не дают договорить, Ким срывается с места, резво поднявшись с холодной земли, и нападет первым, пустив огненный залп в мужчину, но тот успевает увернуться и метнуть уничтожающий взгляд в ответ. — Я клялся, что твоя смерть будет быстрой, Тэхен, но ты вынуждаешь меня идти против своих же слов, — рычит разъяренно Хан и атакует ответно, своей черной, прогнившей энергией, стреляя в парня. Тэхен успевает выставить руки перед собой, но это мало чем помогает, когда его вместе с собой сталкивают с обрыва, пустив в скоростной полет, в котором он судорожно соображает и успевает расправить огненно-голубые крылья. За ногу зацепилась чужая тяжелая туша, которая тянет неподъемным грузом его вниз, словно тело мага весит целую тонну, не меньше. Пытаясь взмыть в небо, он только зря тратит энергию и падает камнем вниз, уткнувшись взглядом прямым в Донина, который, как и подозревали маги, оказался Пожирателем, преследовавшим его все эти годы. «Черт!» Задействовать магию воздуха не получится, чтобы удержать их вместе в пространстве, он попросту уже не успевает этого сделать и падает на землю рядом с мужчиной. В ноге и боку тут же чувствуется тянущая боль, Тэхен перекатывается на спину, прижав ладонь к месту ушиба на торсе, распахнув губы в немом болезненном стоне. Хан рядом не лучше, но на жалость к самому себе времени нет. Оно вообще хоть когда-то у него было?! Поднимаясь с кряхтением на ноги, Тэхен уже собирается бежать в сторону ближайшего поля, чтобы оттуда взлететь, не задевая крыльями ветви деревьев, и добраться к корпусу общежития за Чонгуком… Нет, черт, нет! Слова Хейи врезаются в голову так же резко, как и намертво вцепившаяся в ногу ладонь мужчины, потянувшая одним движением его обратно к земле, не позволяя сбежать. Если он сейчас пойдет за Чонгуком, то подвергнет его опасности, а ведь он так хотел этого избежать. Он не знает, как, но все же! Человеком, предавшим чужое доверие, Тэхен быть не хочет, но справиться в одиночку будет безопасней для других и смертельно опасно для него. Как же сложно, а на раздумья не остается свободных секунд, в течение которых он снова отправляется на встречу с землей. Взгляд устремляется вперед, замечая меж деревьев в утренней мгле движение. Белая дымка мельтешит между стволами и явно спешит что-то показать. Тэхен хмурит брови, с усердием отбиваясь ногами от чужих настырных рук, все происходит так быстро, что он не успевает проследить за всем сразу. Сердце суматошно отбивает в висках, в теле неприятно пульсирует, а он обжигает чужую ладонь и устремляется за сгустком тумана, ранее названным Чонгуком его ангелом-хранителем. Выбирать не приходится, Ким бежит за ним, слепо веря, что нечто его спасет от кошмара наяву. Слыша за собой топот другой пары ног и ощущая в воздухе колебания от летящих в него магических залпов, он, петляя, бежит, периодически оглядываясь. Атаковать прямо сейчас не вариант — самая сильная атака Тэхена — это пламя, а использовать его в лесу слишком опасно. Очутившись уже на долгожданном поле, он настраивает себя на контактный бой с Донином, как в спину четко прилетает тяжелым ударом концентрированная энергия, будто молотом пробившая позвоночник и повалившая на траву. На открытой поверхности его уже не сдерживает ничего, а потому огненная сущность пробуждается, обдавая радужку на миг светом рыжего пламени, и устремляется к вышедшему на открытую местность следом мужчине. Пользуясь его попытками обороняться магическим щитом, об которое пламя врезается, расходясь красным цветком в стороны, Тэхен встает, чтобы другой ладонью, с чуть согнутыми напряженными пальцами, одним движением возвести из почвы тугие корни растений, пригвоздивших Донина к месту. Но они опаляются неизвестной сильной магией, и тут же осыпаются пеплом в воздухе. По груди больно бьет кулаком невидимая энергия, очевидно, сворованная, иначе Ким объяснить ее происхождение не может, так и не уловив какой-то определенный дар у мага, а потом еще и еще, пока перед его, тэхеновой, фигурой не вырастает завеса водяной стены, не пропускающая прямые удары, кажется, задевшие ребра. Он не позволит себе сейчас предаваться слабости из-за какой-то боли, когда на руках вновь оказывается собственная жизнь, судьба которой зависит только от него.***
When It's All Over — Raign
— В школе тоже нет? — спросил Чонгук, когда Хейя выпрыгивает прямо из окна здания, мягко приземлившись на ноги в полуприсяде. К его сожалению, она отрицательно качает головой. — Он не говорил тебе, что собирается куда-то уходить утром? — вскидывает бровь Чимин, сложа руки на груди. Не сказать, что он сильно доволен сейчас, стоя в почти полпятого утра на улице с целью попрощаться с друзьями перед их отбытием, а тут еще и один из них запаздывает. Не утро — сказка. — Нет, ни слова, — растерянно говорит Чонгук, зачесывая со вздохом волосы со лба назад. — Это какой-то бред, — мотает головой, нахмурившись и теряясь в догадках. — Он не мог просто взять и уйти, — бросить меня. Но он ведь ничего не обещал ему, так ведь? Может, в этом и крылась причина подозрительного молчания — Тэхен изначально планировал уйти в одиночку. — Его нет на территории школы, — открыв глаза, оповещает Юнги, перестав светиться черным светом. Еще одна особенность темных магов — те могут считывать энергии разных магов на небольшом расстоянии, и энергии Тэхена в его радаре замечено не было. — Неужели правда ушел? — неверяще крутит головой Хосок, смотря на друзей по очереди и останавливаясь на нахмуренном, как грозовая туча, Чонгуке. — Ну… — он пытается подобрать подходящие слова, чтобы приободрить, но как назло ничего в голову не лезет, у него еще не было такого, чтобы друга кто-то бросал, поэтому даже дежурных фраз он не знал, — не всегда отношения заканчиваются хеппи-эндом. — Ты сейчас не помогаешь, — придирчиво сужает глаза Чимин. Чонгук, пока у друзей вновь завязывается словесная перепалка, проводит ладонью по груди в месте, где ребра сплетаются в единый узел, чувствуя непонятное жжение, и невольно косится в сторону леса. Тэхен не мог уйти, не предупредив, еще и оставив вещи в комнате. И тут его озаряет. Вещи. Тэхен никуда от него не сбежал, отправившись в путь налегке, здесь что-то другое, отзывающееся тягучей тревогой в груди. Внезапно внутри будто что-то ударило, вынуждая немного склониться и сдавленно промычать. На лучевую кость словно с силой надавили, пытаясь раскрошить ее. Дыхание сбивается. — Ты чего? — замечает странное Сокджин. — Не знаю, что-то не так, — снова по груди чем-то тяжелым проезжаются, вынуждая нахмуриться до боли во лбу. — У тебя инфаркт? — округляет глаза Чимин, стоя при этом неподвижно, без попытки что-то предпринять. — Сердечный приступ? Да забей ты хуй на Тэхена, найдешь еще себе… — Нет, это… — с тяжестью выдавливает из себя Чонгук, а на место боли становится другое, нечто еще более странное, но знакомое, поскольку ощущалось им уже ранее. Ниточка судьбы, протянутая между двумя душами, медленно натягивается и уходит в лес, что так не давал магам земли покоя. Страшная догадка врезается в мозг парализующей стрелой, вынуждая пироманта испуганно уставиться в почву под ногами, а после поднять глаза на Мина. — Юнги, где сейчас Донин? Проходит ровно пять секунд, после которых Юнги открывает глаза, завершив сканирование, и по одному взгляду было понятно — директора на территории школы тоже нет. Немедля, Чонгук срывается с места и устремляется к воротам, что огораживали скрытое куполом здание от опасностей бескрайней зелени. Он не слышит за собой других голосов, помимо своего собственного в голове, набатом кричащего об опасности, потому что сигнал, принятый буквально на грудь, был послан Тэхеном, которому угрожает опасность. Кровь хлынула по венам, разнося адреналин, придающий сил для длительного бега. Ноги не чувствуют усталости, зато легкие безбожно горят на предполагаемой половине пути. — Чонгук, что ты делаешь? — кричит Хейя, не отставая от остальных. Сокджин, понимая, что дело дрянь, услужливо расчищает им путь, светло-зеленой энергией окутывая ветки, встречающиеся на пути, и убирая их, чтобы не создавали преград. Чонгук не отвечает, не слышит, не видит ничего, кроме утреннего тумана в полумраке холода леса, в голове только одно тревожное «Тэхен-Тэхен-Тэхен», повторяющееся панически. В груди снова тяжестью оседает боль, уже притупленная, потому что он чувствует, что приближается, забирает часть себе, облегчая чужую ношу, и молится, чтобы успеть. Перед глазами не бесконечно расступающиеся ветви, а улыбка, что ярче жаркого июльского солнца и красивей любой картины в Лувре, искренней которой не сыщешь в мире, обладатель которой в ушах смеется приглушенно, в шутку говоря, что Чонгук дурак, когда тот по его щеке мазнул испачканным в грифельной пыли пальцем. Но парень не отрицал бы и прямой упрек в его сторону, потому что, да, дурак еще какой, готовый бросить абсолютно все ради одного человека, ради любви, первой и единственной, что послана ему свыше. Страх червем противным сжирает разум, подкидывая картинки развивающихся событий, которые пиромант не может узреть глазами, тянущее чувство в груди только подливает масла в огонь, распаляющийся внутри, где медленно, но верно, закипает ярость. Он совсем близко — энергия, выпущенная Тэхеном, ощущается отчетливо и сильно, ее не пытаются сдерживать, пользуясь всеми дарами сразу, потому что обороняются. Кулаки сжимаются оттого, что он чувствует, понимает же, что Киму сейчас куда больней, а ему достается лишь отголосок увечий. Глаза опасно вспыхивают пламенем, с губ срывается рык, а крылья за спиной расправляются с могучим громким взмахом, позволяя ускориться до неземной скорости. Он не видит широко раскрытых от шока нескольких пар глаз, собственные застелила красная пелена, пленкой закрывшая обзор тогда, когда он видит. Как в замедленной съемке почти застывает, но волосы все еще развиваются бешено в воздухе. Впереди поляна, на ней две фигуры и следы боя: сломанные деревья, прожженная трава, торчащие корни растений из мест, где им не было бы места, если бы не взмах руки Кима. Тэхен, тело которого пригвоздили к земле, держа за горло, яростно сопротивлялся, пытаясь скинуть массивную тушу с себя, но был бессилен против подавляющей темной энергии не одного мага, что придавливала, не давала не то что брыкаться — пальцем пошевелить. На нем Донин, занесший кинжал над головой. Тэхен чувствует, как горло сжимает в стальной хватке широкая ладонь, не давая возможности сделать элементарно вдох, из уголков глаз слезы вот-вот покатятся, но он не перестает прикладывать усилия, чтобы хоть что-то сделать. Понимает, что это конец тогда, когда видит блеснувшее перед лицом лезвие атана. Страх больно кольнул под сдавленными ребрами, побуждая судорожно прокручивать картинки жизни в голове, и почему-то ничего, кроме времени, проведенного с Чонгуком, не отражается в предсмертном видении. По виску к уху катится последняя слеза перед тем, как закрыть обреченно глаза, чтобы не видеть собственной кончины, как плоть пронзает кинжал, но вновь распахиваются — спасение приходит вместе со стрельнувшим молнией сигналом в голове. Чонгук здесь. С нечеловеческой скоростью и озлобленным криком он налетает на Донина, сбивая его с Кима, и катится с ним по земле почти десяток метров, ухватившись крепко за чужую одежду, до едва слышного в суматохе хруста ткани. Теперь в невыгодном положении — снизу — уже он. Чонгук заносит кулак и бьет наотмашь по лицу, вкладывая всю злость, которая только может быть, едва не паром из стиснутых крепко зубов выдыхает, сверкая огненными глазами, что почти ощутимо прожигают мужчину пламенем. С удовлетворением слышит хруст переносицы после очередного удара и не думает останавливаться, намереваясь забить гада до смерти. Но его планам не суждено сбыться, мощным столбом темного его сносит в сторону, сбросив с избитого Хана. Крылья помогают не врезаться со всей силы в ствол дерева и проломить себе позвоночник, подошва ботинок скользит по притоптанной траве, падать пиромант не думает. Тэхену тем временем помогают прийти в себя Хосок с Юнги, помогающие подняться на ноги. — Ты как? — машинально спрашивает аэромант. — Бывало лучше, — хотелось бы сказать обратное, но хуже, чем сейчас, по ощущениям не было никогда. Донин осматривает группу учеников, собравшихся в кучку подле его цели, и усмехается, утирая рукавом бегущие струйки крови из разбитого носа. — Команда школьников против Пожирателей, — хмыкает, — не смешите меня. На противостояние пойдут либо герои, либо глупцы. — М-м-м, — поджимает в наигранной досаде алые губы Сокджин, — как жаль, что мы ни то, ни другое, — и спустя секунду дополняет: — мы куда хуже. Смертники, думает про себя Хан. Наивные глупые дети, возомнившие из себя недогероев без плащей, захотевшие тягаться с самым могущественным злом. Он даже мысленно желает им удачи, на деле шмыгая носом и неприятно морщась от боли. Пиромант неслабо приложился об него. Будто в своих ударах была собрана боль и гнев со всего мира, сконцентрировавшись в пылающих рыжим светом кулаках. Чонгук оказывается сразу рядом с Кимом, безапелляционно возвышаясь могучей горой, за которой тот мог бы спрятаться. Пальцы, до этого пылающие, переплетаются с другими, во взгляде, посланном безмолвно, тепло, затапливающее нутро, дарящее успокоение. Тэхен уж думал, что погибнет, его история закончится и последнее предложение главы ознаменует свое завершение жирной точкой, отчаялся, готовый опустить руки и отдаться в леденящие объятия костлявой. Однако сейчас, стоя плечом к плечу с Чоном и видя в других магах поддержку, тело вновь наполняется силой бороться, вселяя уверенность. Он никогда бы ни подумал, что люди, узнавшие о его даре, его особенности, поделенной на четыре ветви, станут подле него, стремясь защитить, а не убить. В груди щемит от благодарности к этим людям, которую он никогда не сможет выразить словами, а ладонь, сжимающая чужую, не позволяет забыть о самом важном среди них. Хан, несколько покачавшись на чуть ослабших ногах, недоуменно осмотрел присутствующих и задержал взгляд на пиромантах и их телесном контакте, в котором ощущалась даже через расстояние инородная энергия, отличная от их двоих по отдельности. — Не может быть… — и чутье не подводит, в астрале видна бледно-белая нить, соединяющая две ауры, и увиденное порождает в мужчине истеричный смешок. — Маг стихийник, с максимальным количеством даров, так еще и с родственной душой в лице сильного пироманта. Да мне везет как никогда! Вопреки словам и стремлениям покончить со всем как можно скорей, используя магию не одного человека, тревожно отзывается в голове и теле чужая боль. Чертовы ведьмы. — А я сразу сказал, что он гондон, — хмыкнул довольно Чимин, сложив руки на груди. — И ты как всегда прав, тритончик, — отзывается Юнги. — Достаточно разговоров, — громом среди ясного неба звучит голос Хана. — Я разделаюсь с вами быстро, обещаю. Вокруг его вытянутых в стороны ладоней стала сгущаться темная энергия, давая понять о готовности к атаке. — Надеюсь, это будет последнее приключение в этом году, — говорит Хосок, сглатывая противный ком волнения в горле и вместе со всеми уворачиваясь от пронзающего залпа черной, как деготь, сферы, пробившей насквозь ствол дерева, повалив то на землю.Fallout — UNSECRET X NEONI
Мужчина посылает новые атаки раз за разом, заставляя бегать по полю, как стадо трусливых мышей, не дает времени на ответную, будто имеет глаза по всему телу и предугадывает шаг каждого присутствующего здесь. — И каков план?! — панически спрашивает Хейя, вновь отпрыгивая от ударившей по месту, где она только что стояла, черной молнии, поднявшей ошметки земли в воздух. Прийти пришли, найти нашли, а дальше-то что делать — никто не думал. Чонгуку было важно только успеть спасти, о другом он не думал, будучи полностью погруженным в себя, дабы не упустить лазейку, по которой добирался к Тэхену. — Он не дает атаковать, — подмечает очевидное Чимин, не успев отойти от очередного залпа и возвысив перед собой прозрачную водяную преграду, очень надеясь, что сильная энергия не пройдет через нее. — У меня есть идея, — Чонгук улавливает голос, но не может проследить за его носителем. Хосок отталкивается от земли, зависая в воздухе. — Хейя, за мной. Ли, попутно увернувшись от черной стрелы, оказывается рядом в считанные секунды, и хватается за руку аэроманта, как за спасательную соломинку, позволяя себя утянуть за толстый ствол дерева, которое должно было стать временным укрытием. — Помнишь трюк, о котором нам говорили на единстве магии? — едва они остановились, спрашивает Чон. — О конвергенции одного вида магии? — делает догадку Хейя, стараясь соображать в стрессовой ситуации как можно быстрее. И попадает в цель. — Уверен, что у нас получится? — Не попробуем — не узнаем. Это хотя бы может закрыть ему обзор и дать возможность другим придумать ход действий. Оба мага вздрагивают, когда дерево после удара с треском начинает ломаться пополам, склоняясь в их сторону. — Вперед! — дает команду Хосок, разлетаясь с Ли. Как только они снова оказываются на территории поля, то начинают кружить, летая в разных направлениях по кромке леса, выпуская энергию воздуха наружу и создавая что-то на подобие смерча, но не всасывающего все находящееся поблизости, а понижая видимость до минимальной. — Совместная атака! — предлагает Юнги, пользуясь поднявшимся шумом, создаваемым кружащими сухими листьями и пылью, периодически отлетавшей в глаза. — Вас понял, — Сокджин припадает к земле, опустившись на колено, и прислоняет светящиеся зеленым ладони к почве, пуская энергию по рукам к кончикам пальцев, чтобы от них проросли тугие ветви, прорастающие полукругами из земли по направлению в центр поля, где ощутимо хватаются за едва заметный через завесу силуэт. — Чимин, — зовет Юнги и протягивает ладонь, чтобы взяться за руки для совместной атаки. Черная дымка, скользнувшая над землей с переплетением кристально чистой влаги, слабо сочащейся синим светом, смешивается с потоком воздуха и постепенно сжимает пространство вокруг Донина, парализованного растением. Чонгук, ни на секунду не отпускавший ладонь Кима, перехватывает ее крепче, чувствуя, как сливаются во взаимном подпитывании друг друга две ауры. Глаза Тэхена сверкают голубым, из выставленной, как и у пироманта, вперед ладони голубое пламя сочится убивающим потоком, сливаясь в реве с рыжим огнем Чонгука. Два огненных дракона проходят сквозь завесу и находят свою цель, у пироманта внутри всколыхнулось все в предвещании победы, но тут же погасло, разбивая все надежды о суровую реальность, где не произошло… ничего. — Что происходит? — едва не рычит от негодования. — Энергия будто проходит сквозь него. И до него с запозданием снисходит понимание. Донин — ранее бывший простой маг — был пиромантом. Огонь ему не страшен. Выбивает из равновесия и убивает напрочь контроль внезапный толчок изнутри и точное попадание в едва различимый облик девушки, которую настигла стрела, вышвырнув из потока воздуха и с силой впечатав ту в дерево. По земле едва заметно проходит дрожь от мощного удара. Ли камнем падает вниз, отключаясь от силы, с которой была отброшена в ствол. — Хейя! — Сокджин отвлекается на мгновение, повернувшись в ее сторону, а когда взор вновь обращен вперед, то видит, как редеет пыльный смерч, удерживаемый одним Хосоком, которого тоже отправляют в полет на встречу с землей. За завесой не было видно того, что теперь подвергает шок и намертво пригвождает к земле в тихом ужасе. Магия Юнги и Чимина даже не коснулась Донина, облепив какой-то барьер вокруг него. Корни деревьев, удерживающие мужчину на месте, медленно испепелялись под взглядом пиромантов, магия которых для Хана была как воздух — так же прозрачна и призрачна. На лице последнего победная улыбка восторжествовала. Одной мощной волной он разрывает контакт с чужой магией, отталкивая от себя магов и освобождаясь от слабых оков стихии геоманта. Сокджин подбирается к Хейе, бережно укладывая ее на свои колени, и вместе с Хосоком, появившимся из воздушного пространства, предпринимает попытки ее разбудить. Отброшенный на землю Чимин держится за ладонь лежащего рядом Юнги, смотря на того с треснутой улыбкой. — Походу, суждено нам умереть в один день, — усмехается, сверкнув кровью из разбитой губы. У Мина и самого на лице и руках ссадин прибавилось. В успех Чимин более не надеется, прекрасно оценивая их силы. Самые сильные трюки были показаны, энергия на грани, тело истощено и ломит от проникающей иглами под кожу темной энергии, окутавшей после отбросившей их волны. Юнги придвигается ближе безмолвно и прижимается к любимым губам, возможно, последний раз. Чонгук сгребает ладонями разрыхленную землю, делая попытку подняться, но получается откровенно говоря ужасно. Тело безбожно ломит, словно он усердно тренировался и остался без сил после перенапряжения. Тэхен в метре от него выглядит не лучше: одежда в пыли, лицо тоже, но в глазах неизменное стремление выжить любой ценой. И он пойдет за ним, даже если ради этого придется отдать жизнь в бою. Ким, превозмогая слабость, стиснув зубы, поднимается на ноги, чем неимоверно веселит Хана. — Это начинает надоедать, — жалуется он, предчувствуя, что сейчас уже свершится то, чего он так долго ждал. — Я закончу это, — давая клятву, говорит Ким, и принимается снимать кольца одно за другим, бросая за ненадобностью в изувеченную траву. Пиромант следит за ним, понимая, что тот не перед чем не остановится, выгрызая себе место в этом мире. В груди опасно екает, когда мозг участливо подкидывает вновь возможную развязку событий, что далеко не обнадеживает. В Чонгуке снова бьет тревога, когда Тэхен делает шаг навстречу к Хану. Воспоминание окатывает ледяной водой, став последней составляющей перед отправной точкой Чона в леденящий душу страх за чужую жизнь. — Любого мага можно убить, если забрать его жизненную энергию вместе с магическим источником, — говорила Хейя добытые в библиотеке сведения. — Но с особо сильными существами такое может не прокатить и тогда будет действовать обратное правило. Не забери, а отдай. Тэхен хочет перегрузить Хана, отдав столько своей энергии, сколько сможет. — Нет… — судорожно под нос, и тут же быстро (по мере возможностей) поднимается на ноги, чтобы рвануть следом и остановить, но снова оказывается на земле, притянутый за запястья бархатистыми лианами, выросшими за секунду вместе с движением руки Кима. — Нет! Не вздумай! Тэхен поджимает губы, силясь не обернуться и увидеть отчаянный взгляд Чонгука. Его загнанный вид он точно не перенесет, а полные мольбы большие глаза убьют его на месте, пронзив сердце не хуже кинжала. Внутри звоночком слабеньким чувствуется сопротивление земной стихие, его он умело игнорирует, останавливаясь в пяти метрах от мужчины. Где-то в стороне беззвучно благодарит мага одна девушка, с подступившими слезами смотря на пироманта и после на Кима. Он внемлил ее мольбам, но от осознания того, что именно собирается сделать, невольно пробирает на дрожь. Неужели он правда прибегнет к этому?.. Оковы магических колец более не стягивают своими тисками энергию, по телу свободно циркулирует четыре разные стихии, переплетаясь между собой и приветствуя хозяина. Тэхен вдыхает полной грудью, чувствуя силу, скрывающуюся в нем все это долгое время. От самых ног до кончиков волос ползет свет, переливающийся цветами стихий, ладони наливаются теплом, отзываясь приятным покалыванием в центре. «Хочешь энергию? Ты ее получишь» — мысленно говорит Ким и расправляет голубые крылья, чтобы оторваться от земли и застыть в нескольких метрах от нее в воздухе. За спиной все еще предпринимает попытки образумить его Чонгук, но его голос остается за кадром, поскольку разум теперь полностью принадлежит сокрытой в груди четырехглавой сущности. Глаза вспыхивают белым — воздух выбивает одним отточенным движением кинжал, отправляя его в полет и вонзая в жесткую кому дерева. Плавно перетекают в зеленый, чтобы тело рывком опустилось на землю, дав возможность коснуться ее ладонями, взывая к природе за помощью. Из почвы в миг прорастают не просто ветви, а целые деревья, своими толстыми стволами зажимая Хана между собой, из них веточки многочисленные прорастают, обвиваясь кандалами вокруг ног и рук, не давая возможности выбраться. Сколько бы мужчина не прожигал их, они появлялись снова и снова. А сил бороться было все меньше. В груди всполохами дикого, рвущегося наружу пламени струятся чувства, терзающие на протяжении многих лет. Обида — за жизнь, на которую его обрекли ради достижения полного господства над другими существами земного шара; горечь — за утрату единственного родного человека, вырастившего его и оставившего после себя лишь книги и отпечаток облика в памяти; злость — на Пожирателей, возомнивших из себя творцов, богов, смеющих управлять чужими жизнями как только захотят; ярость — за то, что снова коснулись запретного, дорогого сердцу. Образ Вихен из воспоминаний и Чонгук за спиной придают ему сил для борьбы за то, чего ему долгое время не хватало. За счастье и безмятежную жизнь, в которой он мог бы идти рука об руку с пиромантом. Вода появилась из ниоткуда, буквально из воздуха, ударяя по разным частям тела и, судя по вскрику, перерастающему в вопль, что-то в нем ломая. Хану начинает казаться, что это может быть провал, но не спешит отчаиваться. Когда глаза Кима вспыхивают ярко-оранжевым, по полю раздается громкий гул выпущенного из направленных прямо ладоней голубого пламени, пронзающего Пожирателя, и впитавшегося в него, как вода в губку. Тэхен выжимает из себя все, что может, задействуя все и сразу и не без кольнувшего счастья отмечает ослабление чужого барьера, наложенного вокруг Донина. Он чувствует, как буквально горит его тело, как через каждую клетку организма он пропускает энергию, собирая с каждого потаенного уголка, чтобы отдать безвозмездно во имя победы. — Нет! — Чонгук с ужасом распахивает глаза, скользя по земле ботинками в попытках вырваться, когда видит, как кончики пальцев чужих ладоней начинают медленно тлеть. — Остановись! — оглушительно даже для себя, до сорванного голоса и надорванных связок. Молит, надеясь, что крик, рвущийся из души, будет услышан. Но единственное, что удается донести до Кима кроме криков — собственную энергию. Вспышкой чего-то яркого в стороне появляется стройная фигура женщины, подоспевшей к самому соку. — Директор Шин! — не без облегчения в голосе кричит Хосок, узнав в прибывшей ведьму. Но Ван не обращает на него должного внимания, приковав его полностью к происходящему перед ней. Магия, переданная артефактами, питает ее ладони тут же в преддверии завершения боя, на который она, к своему несчастью, опоздала. А дальше все происходит слишком быстро: сначала — снова вспышка, обращенная против Хана с подачи Шин; затем его оглушающий вопль, когда ледяное пламя обволакивает тело, силой своего потока буквально сдирая кожу и мышцы с костей; заклятье, произнесенное ведьмой и проникающее через Донина к остальным Пожирателям, — ритуал, проделанный каждой ведьмой. Завершением стало нечто похожее на взрыв фиолетового цвета, когда энергия, посланная магом, себя исчерпала, а на месте, где некогда был мужчина, не осталось и мокрого места. Тэхен, не мигая, смотрит прямо, чувствуя, как силы медленно покидают его, ладони онемели, их он не чувствует совсем, как и той невыносимой боли, запечатленной на кончиках пальцев с обожженной кожей. Из-за стволов деревьев показались первые лучи солнца, освещая теплым светом поле боя.Many Are The Stars I See, But In My Eye No Star Like Thee — Ursine Vulpine, Annaca
Вместе с тем Чонгук чувствует, как хватка лиан ослабевает и выбирается из нее, вырывая запястья из природного плена, поднимается на ноги. Казалось, беда миновала, Пожирателя больше нет, директор вернулась, а Тэхен прямо перед ним находится в нескольких метрах. Все закончилось… Он стоит на месте, не в силах подойти к покачивающемуся Киму, стоящему к нему спиной, его руки обожжены до ужасных покраснений, и только сейчас Чонгук переводит на них взгляд, вспоминая про зрелище, когда пальцы пироманта начали поддаваться напору стихии. И замечает, как кончики пальцев медленно рассеивались пеплом на слабом утреннем ветру. Он весь медленно таял на глазах, обращаясь пеплом. — Нет-нет-нет, нет! — с нарастающим вскриком опоминается, сорвавшись с места, и подбегает к падающему вниз Тэхену, губы которого шепчут неслышно свое последнее заклинание. Глаза закрываются, прежде чем издать последний тихий вздох. Чон успевает его подхватить за плечи, не позволяя достигнуть земли, и сам аккуратно усаживается на нее, пыльной ладонью убирает мешающиеся прядки подпаленных, почерневших на кончиках, волос с лица. Панике поддается сразу же, стоит понять, что тело, замершее в его руках, выглядит неживым — грудная клетка не двигается от медленного дыхания. — Нет, нет, — шепчет судорожно, не останавливаясь, подхватывает опавшую вдоль тела ладонь и покрывает тыльную ее сторону поцелуями, чувствуя, как слезы обжигают не хуже ледяного пламени щеки, оставляя грязные разводы на коже. — Тэхен, пожалуйста, открой глаза. Нет, он не верит. Самый страшный кошмар, преследуемый его последние недели, не может стать реальностью прямо сейчас. Ким просто впадет в недельную кому, наберется сил и будет снова в строю, так ведь? Конечно, да, но почему тогда самому не верится в собственные мысли о счастливом конце? Все не может так закончиться. Его обманывают глаза. Его обманывает мнимое чувство пустоты глубоко в груди, где ниточка тонкая оборвалась только что, опав бледной прядкой вдоль тела. Его обманывает голос, звучащий со стороны. — Он задействовал внутренний резерв… — обреченно сказал Сокджин. — Вызвал перегрузку энергии. Чонгук, содрогаясь в рыданиях, скривился в гримасе боли, качая быстро головой в отрицании. Нет, это могло случиться с кем угодно, но только не с Тэхеном. Он же все делает не просто так, верно? Наверняка он что-то придумал, что-то сделал, но не сказал, и сейчас очнется, скажет, что все в порядке и успокоит пироманта, ладони которого в немом ужасе дрожат. — Тэ… мы с тобой бежать собирались вообще-то, если ты не забыл. Бред, полный беспомощности, режет по ушам больнее тупого заржавевшего ножа. На Чонгука сейчас страшно смотреть, а слушать — невозможно. — А как же жизнь в пути? — проводя по русым обожженным волосам бережно, едва касаясь. — Как… — голос срывается, заставляя запнуться. — Как же… «долго и счастливо»? — шепотом неразличимым. — Тэхен… — и вновь дрожит. Голова задирается к небу, обращая к тем, кто за ними следит, лицо, а губы распахиваются, разражаясь в оглушающем вопле, вынуждая чуть ли не физически ощутить чужое горе на коже, вызывая крупные, леденящие душу мурашки. Внутри словно тысячи осколков его разбитой души в органы вонзаются и больше всего — в сердце. Он его сейчас вырвать собственными руками из груди хочет, чтобы не болело так сильно, так невыносимо. С криком наружу рвались рыдания, нет, завывания, пока руки прижимали к груди безжизненное тело, медленно осыпающееся пеплом прямо на ладонях. Чимин морщится болезненно от вида чужого страдания и отворачивается, находя успокоение в руках Юнги и смаргивая потекшие сами собой слезы. Хейю прижимает к себе застывший со стеклянными глазами Сокджин, Шин Ван, разведя руки, обнимает магов вместе с Хосоком, прижавшимся к Ли с другой стороны. Чонгук успокаивается спустя неизвестный промежуток времени, тянущийся, кажется, вечность, чувствуя, как от слез стянуло чумазое лицо, в груди дерет когтями невидимыми душу, сдавливая грудную клетку и не позволяя спокойно дышать, лишь жадно хватать губами воздух в попытке насытиться недостающим кислородом. В горле тот бьется беспокойной птицей, Чонгук задыхается: в слезах, в боли, в человеке, которого боится сейчас отпускать. Не готов. Но время с ним не согласно, как и всегда. До последней секунды он сидел над бездыханным телом, пока от него на руках не осталось ни пылинки. Смотря сквозь крупно дрожащие ладони на пестрящую зеленым в солнечном свете траву, Чонгук замечает, как на глазах прорастает небольшое растение, там, где был Тэхен до того, как упасть, и видит небольшое поблескивающее в свете рассветных лучей украшение. Кольцо с фиолетовым камнем. — Он не мог, — обрывает тихий шокированный шепот ладонью Хейя, качая неверяще головой, когда проследив за чужим взглядом, видит украшение. — Что? — спрашивает Хосок, чуть отстраняясь. — Он… он… — Ли не может выговорить из-за новых всхлипов, перебивающих на каждом слове. — Заключил свою душу в это кольцо, — заканчивает за девушку Ван, с горечью смотря на то единственное, что осталось от мага. — Что? — медленно поворачивает голову в их сторону Чонгук, как сквозь толщу воды слыша их тихий разговор. Он с надеждой смотрит на маленький серебряный обруч с обрамленным камнем, а после на Шин, и поднимается с места. — Верните его к жизни, — спотыкаясь, на ватных ногах устремляется к ведьме пиромант, готовясь молить об этом на коленях, ноги целовать, убить кого-то, принеся в жертву, да что угодно, лишь бы улыбку необычной формы снова увидеть. — Прошу вас. Надежды разбиваются о сочувствующий искренне взгляд, в темных омутах ведьмы видна влага, проложившая свою блестящую дорожку из внутреннего уголка глаза по румяной щеке. — Я не могу, — едва совладав с голосом, говорит. — Только ведьма, имеющая с ним кровную связь, может это сделать. Вместе со слабой надеждой на колени обреченно оседает Чонгук, только первая исчезает призрачным силуэтом, а пиромант бьётся об скалы суровой реальности, сорвавшись с обрыва в один короткий шаг. Соприкосновение с твердой почвой не чувствуется, как и другие физические травмы, отступая на задний план. Поляну медленно заполняют теплые полосы золотистого света, делая изувеченную траву зеленей, заливая лица теплом. Усердное солнце добралось сквозь густые заросли, чтобы проводить в последний путь мага, отдавшего жизнь ради спасения дорогих себе людей. Маленький росток слабо покачивается на своей зеленой ножке, нежится в теплых лучах; на небе слышны песни первых ранних пташек. Лес тихонько шелестит верхушками деревьев. Природа оплакивает мага, открывшего ей свою чистую душу и показавшего обретенное счастье в лице человека, встречи с которым тайной остались, шепотками шелестящих между собой деревьев. Произошедшее не оставляет равнодушным никого, у каждого здесь в глазах блестят слезы. Хейя, не обращая внимания на свое ноющее тело, в руках теплых изворачивается, чтобы иметь возможность посмотреть в центр поляны, где от человека, отдавшего свою жизнь, осталось только упоминание и хиленькое молодое растение. Бесконечная благодарность за спасение не только ее и других, но и Чонгука, хотевшего тотчас рвануть к нему на передовую, затапливает ее и дарит надежду на покой, которого им всем не было этот долгий год. Гидромант, закрыв ладонью губы, чтобы не дай бог не завыть в голос, жмется к Юнги и не сводит взгляда с луча солнца, падающего прямо на росток. Пример Тэхена показал Чимину, что за жизнь и ее лучший исход надо бороться, только от него и сил, вложенных в то, во что веришь, зависит то, как ты продолжишь или закончишь свою жизнь. Он боролся не только за жизнь — за любовь. Это то, за что надо бороться, и он попытался это сделать, чтобы зажить лучшей жизнью без риска для себя и Чонгука, желая в первую очередь благополучия им, а не другим магам. Теперь и Чимин будет бороться за место под солнцем рядом с Юнги, невзирая на родителей, общество и иные устои. Он любит, и он будет любить. До последнего вздоха. — Ким Тэхен навечно останется в памяти, как герой, помогший ведьмам в противостоянии против Пожирателей энергии, — на грани слышимости говорит Ван, гладя спутавшиеся волосы Хосока. — Он оставил свой след в истории, как-то и было предрешено. Пророчество исполнено. Чонгук садится на колени перед ростком, глядя только на рождение новой жизни взамен той, что была отдана. Глаза жжет от новой порции слез, а внутри что-то скулит приглушенно. Голова тяжелая клонится к груди, позволяет слезе сорваться со щеки и своей тяжестью качнуть единственный зеленый листок. Его Тэхен, которого он видел буквально несколько минут назад, осел пылью воспоминаний, оставив после себя скромный дар, поблескивающий в желтоватых лучах. Из груди рвется всхлип, а за ним еще один, и еще; его боль никто не смеет тревожить, оставаясь безмолвными тенями, приросшими к деревьям вторым слоем коры. Палец нежно касается маленького листика молодого растения, проводит любовно, невесомо почти, боясь сломать хрупкий стебелек. Не стесняясь никого, пиромант плачет приглушенно, без прежней истерики, но с ее ощутимым осадком, отдающим тянущей болью в груди. Он не хотел быть героем, не преследовал цели стать чьим-то примером для подражания и замереть в застывшем изображении на листах учебников по истории магии, Тэхен просто хотел жить. Даже если для этого нужно было бы бежать всю жизнь, он был готов к этому, а Чонгук был готов быть рядом всегда. Но все пошло не так. Иначе быть не могло. Будущее нельзя изменить, не в их случае, и избежать страшного они не смогли, как бы ни старались. В апрельское теплое утро, на поляне, в чаще темного леса, куда свет с трудом проходил, пал маг, ставший легендой, что позже пойдет по устам людей. В апрельское теплое утро крошками осыпалось сердце пироманта, сохранившего остатки пепла другого в руках. Имя, что высечено было на пульсирующем органе, останется в нем навечно. А на страницах переизданных книг появится глава нового времени, с предложением, ознаменовавшим конец: Ким Тэхен героически пал в лучах рассветного солнца…