The Name on my Cast

К счастью для Чонгука, они не бегают. Вместо этого — немного прогуливаются в относительной тишине. Время от времени Хосок указывает на какое-нибудь особенно высокое дерево, а его взгляд прикован к пейзажу над головой; а порой, Чонгук указывает на какой-нибудь особенно выдающийся корень, а его взгляд прикован к земле под ногами. Примерно через пятнадцать минут Хосок выводит их к небольшому объездному пути, недолгая дорога по которому выводит их к водоему, обрамленному осенней каймой. Под ночным небом оранжевый и красный кажутся почти что черным, и Чонгук думает, что, вероятно, в этом они не отличаются от зеленого. Так что сегодня единственные признаки осени в свете луны — рваный ветер и шляпка, которую из-за него нацепил Хосок. По ту сторону ручья, за старыми деревянными воротами — достаточно далеко, чтобы казаться не больше пальца Чонгука, но достаточно близко, чтобы оставаться видимым посреди глубокой ночи, — стоит фермерский дом. Чонгук сказал бы, что дом белого цвета, если при лунном свете можно хоть как-нибудь разглядеть. Но в любом случае, прямо сейчас, он прекрасно сочетается с бликами мерцающего, серебряно-синего отражения от медленно колышущейся воды у их ног. Между самим домом и изгородью перед ним разбросаны темно-синие кучки — периодическое виляние хвостов подсказывает Чонгуку, что это скот, выпущенный ночью перекусить. Это место в такой глуши, что тишина просто поражает. Ни машин, ни самолетов — только тихое объятие воды и камня, сопровождающееся шарканьем беговых кроссовок Хосока. — Красиво, — тихо произносит Чонгук. Не успев опомниться, он уже опускается на землю, чтобы сесть, все так же не отрывая глаз от пейзажа. Здесь, внизу, слышно даже отдаленную песню кузнечиков. Хосок устраивается рядом с ним. — Я нашел это место на второй день здесь. Обычно я не бегаю по ночам, но в тот день я был сильно занят переездом в общежитие. Представляешь, этот трейл порекомендовал мне один из грузчиков. Он делает паузу, и Чонгук почти видит его улыбку. — Так забавно — он просто выполнял очередную работу, и наша встреча была совершенной случайностью, но если бы не она, я бы никогда не нашел это место, — поворачивается Хосок, — и не оказался бы здесь с тобой. Чонгук не в силах выдержать этот взгляд — не тогда, когда они так близко. Поэтому он вздыхает и отворачивается обратно к воде. — Я рад, что ты меня сюда привел. Затем они снова сидят в тишине, прислушиваясь к мычанию темно-синих коров. — Слушай, — мягко начинает Хосок. — Я хотел извиниться за пикник. Я был слишком резок с тобой, хотя ты просто интересовался. — Я тоже хотел извиниться, — отвечает Чонгук. — Я часто не думаю, прежде чем говорю, и не обращаю внимания на эмоции других людей. Но я над этим работаю. Он надеется, что Хосоку не покажется, будто он использует свою социальную непригодность как оправдание мудацкого поведения. — Нет, все нормально, — говорит тот, и Чонгук мельком глядит на его реакцию. Кажется, тот немного удивлен; может быть, это связано с тем, что Чонгук еще никогда не выражал свои эмоции так открыто. — Просто бег — единственное, что у меня есть, — продолжает Хосок. — В школе у меня были не очень хорошие оценки, я не ходил ни на какие факультативы. На самом деле, я и в беге-то не был силен, едва держался в нормальной команде — типа, седьмой номер, который должен быть скорее в школьной, но попал в команду колледжа только потому, что нужно было заполнить группу. Видимо, поэтому я всегда был немного ранимым, когда люди комментировали мои способности, и когда ты так легко все про меня понял, особенно с учетом того, какой ты талантливый... я не знаю, я просто сорвался. Он наблюдает, как Хосок глядит на ферму. Луна отражается в его глазах, и на ум невольно приходят мысли о водной глади, что разделяет их и этот домик. О глазах Хосока, и о камнях, и о его мыслях, и амбициях, и сомнениях, эмоциях, слабом колыхании волн. — Я бы сказал, что ты хороший бегун, но мне кажется, ты не это хочешь услышать. Хосок поворачивается, чтобы взглянуть на Чонгука. — Ты прав. Но если ты не против, я бы хотел узнать, почему ты бросил бег, — этот вопрос задан в лоб, но без дерзости. Чонгук перехватывает его взгляд, и внутренности скручиваются в узел. Он никогда не говорил об этом с кем-то помимо докторки — и все, что та сделала, это дала ему таблетки и толчок к зависимости от кофеина. Но Чонгук страстно желал поговорить об этом — с кем-нибудь, с кем угодно. Весь год он переживал этот конфликт: разрывался между желанием поделиться и нежеланием открываться другим. — Думаю, все началось пять лет назад: именно тогда я понял, что я хороший бегун, — иронично начинает он, закатывая глаза. — Я погрузился во всю эту спортивную жизнь — знаешь, лагеря, медосмотры, соревнования, скаутинг. Сначала было прикольно, даже здорово — в чем-то преуспевать. — Да, это так, — соглашается Хосок. Чонгук делает небольшую паузу и кивает. — Да, а потом я начал перебарщивать. Я уже не мог бегать вместе с командой и всегда действовал согласно личному расписанию. Старшие начали пророчить мне Олимпиаду, и меня даже отправили туда за счет школы, поэтому я попробовал. Но в итоге я не прошел отбор, слишком медленный. И это нормально, но тренера начали говорить, что это повод тренироваться еще сильнее. Они говорили: «Ты был в двух шагах! Поэтому мы добавим тебе тяжелую атлетику — но не парься, мы наняли диетолога, чтобы он разработал тебе план питания, а еще нам нужно улучшить твои показатели в длительном беге» и бла-бла-бла, ты понял. И я дошел до того, что стал бегать поздно вечером. Хосок гудит и рассеянно накручивает на палец шнурок от кроссовок. Его слух прикован к Чонгуку. Тот наклоняется и со вздохом обнимает свои колени. — Было холодно и темно, и я был один, постоянно. Я становился одержим. Одержим километражем, скоростью, калориями, как далеко я могу добежать без остановок, как быстро я могу бежать и не блевануть. Я дошел до того, что начал считать, как много я пробегаю холмов. Вот поэтому я всегда бегу по одним и тем же маршрутам, потому что уже все выучил. — И что случилось? Ты... — Хосок аккуратно замолкает. Чонгук поворачивает голову в попытке взглянуть в ответ, но это трудно, поэтому опускает взгляд лишь на его плечо: — Пытался ли я покончить с собой? — Прости, я не хотел тебя задеть. Он замечает, как Хосок краснеет, и трясет головой: — Нет, ничего, все же так говорят, да? Молчание — это подтверждение. — Интересно... ведь сначала они считали, что я подписал контракт с Адидас. Но не нужно много мозгов, чтобы понять, что у меня случился нервный срыв. Я о том, что слухи в этом городе разносятся быстро — со мной учился сын одной из медсестер, это было только вопросом времени. Да, я думал об этом, думал всерьез, но не пытался. Хосок откидывается назад и ложится на землю со вздохом, обозначающим «иногда жизнь — дерьмо, правда?», и Чонгук следует его примеру. Все небо подсвечено конопатыми звездами, и можно увидеть маленькие клочки темно-серых туч. Он наблюдает, как они пересекают огромное пространство над его головой, гонимые порывами осеннего ветра. — Моя мама покончила с собой, — услышав это, Чонгук резко поворачивается, чтобы выглянуть на Хосока: его нос сморщен, глаза закрыты. — Извини, не самый лучший способ сказать об этом. В смысле, да, она покончила с собой, но я пытался сказать об этом в контексте тебя, а не просто начать говорить о себе. — Нет, ничего, — мягко отвечает он, подкладывая руку себе под голову, — можешь рассказать об этом. Тот копирует его позу и задумчиво устремляет взгляд в небо. — Ну, здесь не о чем особо рассказывать. Я был таким мелким, что даже ее не помню, это не сильно на меня повлияло. А вот на отца — да. Не знаю, он всегда был немного... темпераментным, что ли. И по словам моей бабушки, после смерти мамы все стало куда хуже. У него начались истерики, но она говорила мне потерпеть, потому что, ну, он переживал потерю. Доходило до того, что я уже готов был сказать: «Ба, это все пиздеж, прошло уже десять лет, если он еще не оправился, значит, ему надо ко врачу». Но он никогда не бил меня, если что, — быстро добавляет Хосок, а затем поворачивается, чтобы с нажимом взглянуть на Чонгука. — У него просто тяжелый характер. Он ненадолго замолкает и делает тяжелый вдох. Затем продолжает: — Понимаешь? Поэтому мне так нравится здесь. Там, у нас, дома нет кондиционеров, а снаружи так жарко, что можно задохнуться. А когда начинает орать отец, как будто становится еще на десять градусов жарче. Вот почему здесь так здорово. Здесь холодно, и это словно прикладывать пакет со льдом к ране или остужать голени после хорошей пробежки. Или лечь в постель на холодную подушку после тяжелого трудового дня. Понимаешь, о чем я? — Я всегда предпочитал жар, — тихо отвечает Чонгук. — Жар в бедрах после тренировки или жар щек после того, как слишком сильно смеялся над шуткой. Хосок так долго молчит, что он уже думает, будто тот решил проигнорировать его ответ. — Я чувствую все вместе. Говоря о нас, — Хосок делает паузу. — Земля холодная, но я ощущаю тебя — и ты теплый, намного теплее, чем я мог себе представить. Он не продолжает, и Чонгук чувствует маленькую слезу, что стекает вниз по виску. — Вернувшись в машину, они продолжают дорогу в тишине, пока Хосок вновь не нарушает молчание. — Вот моя остановка. Чонгук поднимает взгляд, и перед ним открывается Ланкастер. Огромное готическое здание — он знает, что никогда бы сюда не вписался. — Ну, спасибо, что подвез, — говорит Хосок, открывая дверь. Однако прежде чем он успевает выйти... — Стой, — говорит Чонгук, и тот, одной ногой на земле, поворачивается на голос, — эм, ты меня спрашивал, но я тебя никогда: так какая твоя любимая книга? На губах Хосока расцветает улыбка. — «Обыкновенные люди», — отвечает он, а затем машет Чонгуку на прощание. Чонгук наблюдает, как его фигура отдаляется, потом моргает — и уже больше не может отличить Хосока среди других тепло одетых студентов. — Спустя три дня после этого, в субботу, Чонгук посещает две лавки с подержанными книгами, дорогой сетевой книжный магазин и единственную библиотеку в городе. Он уже начинает терять надежду найти экземпляр «Обыкновенных людей» — подержанный или новый, дорогой или задаром, — но в конце концов находит эту тонкую белую обложку в библиотеке (в которой, как оказалось, у него даже была карточка). — Ха, читаешь? — спрашивает Чжиен и ставит кружку кофе на столик между плетеными креслами. Не поднимая взгляда от книги, Чонгук чувствует, как краснеют щеки: — Врачи сказали найти новое хобби, разве нет? — Я надеялась, что ты возьмешься за что-то более прибыльное, типа компьютеров или финансов. Теперь он все-таки поднимает взгляд — и видит, как Чжиен улыбается. А, она шутит. — Ага, обязательно начну изучать компьютер, как только наш начнет изучать меня. На удивление, книга приходится Чонгуку по вкусу. Ему нравится ее прямолинейность, но еще больше нравится доступность языка. Когда Хосок произнес название книги, а особенно после того как Чонгук прочел аннотацию на обороте, где было указано, что это психологическая фантастика, он ожидал псевдоинтеллектуальное чтиво с хромающей грамматикой. Однако читать оказалось легко: писательница не ударяется в излишнюю лирику — просто рассказывает историю, в которой Чонгук узнает и себя. На самом деле, ему так нравится эта история, что в следующий вторник он вновь оказывается в библиотеке, прочесывая молодежную секцию. — Вам помочь? Чонгук прекращает то, что, как ему кажется, больше походит на нападение сумасшедшего на полки с книгами, и видит взирающего на него лохматого парня: загорелая кожа, на ровном носу сидит пара черных очков на цепочке. — Эм, да, — выпрямляется он и достает экземпляр «Обыкновенных людей», который взял на прошлой неделе. — Я ищу что-то похожее. Парень берет книгу и светлеет: — Мне тоже она понравилась. Авторка, Джудит Гест, превзошла саму себя. Серьезно, это ее первая книга, но последующие так и не смогли с ней сравниться. Сам не зная, почему, Чонгук просто кивает и следует за ним. Когда парень останавливается в самом конце прохода и принимается осматривать корешки книг, он позволяет себе засмотреться на его сильный профиль и бесспорно симпатичные черты лица. — Вот, — говорит парень, доставая светло-оранжевую книгу с полки, — читал ее? Чонгуку даже не нужно читать название, чтобы знать, что его ответ «нет», но все же он делает это на всякий случай. «Над пропастью во ржи» — Чонгук узнает автора, которого как-то упомянул Хосок. Он так и не понял этой отсылки. — Эм, нет, — отвечает он, принимая книгу, — хорошая? Парень смеется. — Нет, — а потом, после паузы, — и да. Зависит от того, у кого ты спрашиваешь. Я скажу «нет», мой профессор скажет «да», и кто знает, может, через пять лет я соглашусь с ним, а еще через пять — опять нет. Странно, как устроены книги. Чонгук идет за ним к кассе. — Ты сказал «профессор», ты из Ланкастера? Парень хмурится: — Не, слишком дорого. — А ты вообще часто это делаешь? В смысле, читаешь... — уши Чонгука краснеют. — Много ли я читаю? — улыбается парень. А затем сдвигает брови и наклоняет голову: — По сравнению с кем? По сравнению с тобой? Он делает паузу, чтобы поставить дату на чек. — Как тебя зовут? — спрашивает он, поднимая взгляд и передавая книгу Чонгуку. — Чонгук. — Рад знакомству, Чонгук, я Тэхен. Это твой способ спросить, часто ли я здесь бываю? — на лице парня расплывается ухмылка. Чонгук слабо прижимает книгу к себе. — Эм, скорее, у меня просто такой друг, — тут его сражает сомнение: а считается ли Хосок его другом? — И, ну, ему такое нравится, поэтому я подумал, может, люди, которые любят читать, могут порекомендовать мне что-то. А ты, не знаю, выглядишь как... будто занимаешься чтением. Чонгук съеживается от неловкости. А тот все еще ухмыляется. — Занимаюсь чтением? — Тэхен смеется и покачивает головой. — Мы в библиотеке, месте для книжных червей. У меня маллет, да еще и очки — это уже слишком много претенциозности для одного человека. — А что еще претенциозного делаешь? — наконец, посмеивается и Чонгук. Несколько секунд Тэхен делает вид, что раздумывает над ответом. — Изучаю физику, слушаю книги на пленке, — он делает паузу, — флиртую с мальчиками, которые читают «‎Обыкновенных людей». В этот момент Чонгук ощущает резкий прилив волнения — от кончиков пальцев ног прямо до самой макушки. Несмотря на это, он понимает, что улыбается. — А, так вот в чем дело, — удивительно, как легко дается ему разговор, — ты флиртуешь? Кажется, Тэхен тут же расслабляется, когда не слышит незамедлительной брани в ответ. — Может быть, — говорит он, перегибаясь через стойку. — Но что-то мне подсказывает, твой друг тоже. Чонгук опускает взгляд, и его уши опять краснеют: — Ну, насчет этого я не знаю. — Ничего, — сразу подхватывает тот, — не обязательно знать все сразу. Но может быть, пока я могу пригласить тебя на кофе? В глазах Тэхена горит надежда, и черт знает, что именно побуждает Чонгука — может, воспоминание о том, как солнечный свет сияет вокруг золотой макушки Хосока, или же это просто влияние маллета — улыбнуться в ответ: — Да, давай. — Это повторяется — снова и снова. Чонгук отпивает свой кофе: его глаза закрыты, и он не глядит на то, что, по словам Чжиен, является самым красивым днем за всю осень. — Он опять придет на завтрак. Хосок, — слышит он ее голос сбоку. Опять и опять. Чонгук кивает, по-прежнему не открывая глаз. — Чонгук. Он вопросительно мычит, однако не смотрит на нее, пока та не толкает его колено. — Ты мог бы быть с ним и помягче. Он так старается, и очевидно, что ты ему нравишься. Нутро Чонгука сжимается, и он хмурит брови: — Чего? Чжиен не замечает и просто пожимает плечами: — Хотя мне кажется, это такой ритуал, чтобы получить одобрение старшего брата. Можно выдохнуть. — Да, наверное, ты права, — Чонгук расслабляется и закатывает глаза. — А вот и он, кажется, — с легким волнением в голосе Чжиен подскакивает со своего кресла. Прежде чем Чонгук успевает опомниться, он и сам уже на ногах — кружка оставлена на плетеном столике. Хосок подъезжает на велосипеде, и когда их взгляды встречаются, Чонгук решает, что мама все же права: это самый красивый день за всю осень. Они спускаются встретить гостя. — Привет, — тон Чонгука слишком сильно выдает его заинтересованность. — Привет, — отвечает Хосок, избегая зрительного контакта. А затем, уже более энергично: — Миссис Чон. И притягивает Чжиен в объятия. Что-то внутри Чонгука будто бы холодеет, падает вниз, и губы изгибаются от небольшой обиды. — Только не говори, что ты ехал сюда на велосипеде? — говорит Чжиен вместо приветствия. — А что такого? Вы же помните, что я бегун? — Ох уж эта молодежь, — качает головой она, и Хосок смеется. — Что на завтрак? — Ну, зайди и посмотри? Лишние руки в кухне никогда не помешают. Хосок с радостью соглашается, и они идут в дом, приобнимая друг друга за спины так, как это могут делать лишь очаровательный молодой человек и взрослая женщина. А Чонгук не двигается. Он уставился на велосипед Хосока, белоснежный окрас которого вызывает у него дрожь. — На этот раз трапеза проходит куда более оживленно. Похоже, Хосок вступает в непринужденную беседу за столом с новыми силами, так как в деталях рассказывает о первом спортивном мероприятии в Ланкастере. — И как ты пробежал? — спрашивает Чжиен, когда он заканчивает говорить об их лучшем спортсмене. Хосок на мгновение потупляет взгляд. — Я не бежал, — его язык прижимается к зубам. — Это было просто открытие сезона, ничего особенного, поэтому тренер сказал, что мне стоит остаться. В последнее время я и так стал бегать дольше... у него есть ребята, которые постоянно пропускают соревнования. Чонгук наблюдает за тем, как пар от супа нежно окутывает лицо Хосока. Он клубится под его грустными глазами, и в голове Чонгука щелкает: Хосок получил какую-то травму. Все сходится. Вот почему он начал со второго дивизиона: наверное, он получил эту травму в выпускном классе, и именно поэтому его не брали в команды колледжей. Это объясняет его медленный темп, объясняет, почему он сорвался на Чонгука на пикнике. Но почему же Хосок не сказал об этом в Блю Сэйдж? — Что у тебя за травма? — спрашивает он, и за столом становится тихо. — Что? — оторвав свой любовный взгляд от Хосока, хмурится Чжиэ. Хосок вскидывает брови и глядит через весь стол на Чонгука. Впервые за все это время. — Наверное, какая-то серьезная, если растянулась на целый год, — рассуждает Чонгук, не в силах контролировать вызов в голосе. — Чонгук, — с нажимом обращается к нему Чжиен, — да о чем же, боже, ты говоришь? — Все нормально, миссис Чон, — отвечает Хосок, отводя взгляд и опуская ложку. — Я сломал бедро. — Так вот почему ты поехал в Ланкастер, — хлопает глазами Чонгук. — Чон Чонгук, — осуждающе пыхтит мать, — прекрати сейчас же. Что на тебя нашло? И как только Чонгуку кажется, что сжатые челюсти Хосока вот-вот перерастут во что-то большее, тот улыбается и с мягким вздохом оглядывает стол: — Теперь все? Если не возражаете, я бы хотел помыть посуду. Это меньшее, чем я могу расплатиться за такой вкусный завтрак. В его тоне сплошная сладость, но Чонгуку все ясно, как белый день. — — Кажется, я сказал отстать от моей сестры, — начинает Чонгук, прислонившись к дверному проему. — Только на мне весь ваш дом и держится, — стоя по локти в воде и посуде, Хосок пытается изобразить веселье. Его волосы в легком беспорядке; при виде этого Чонгука внезапно посещает сумасбродная мечта о милой семейной жизни. О жизни в своем родном доме в самом конце улицы, о маленьком доме, который они едва могли бы содержать, о мытье посуды в свете ранних лучей июльского солнца. — Ясно, — отводит взгляд Чонгук. — Чжиен сказала, что ты читал, — довольно произносит Хосок: уголки его губ еле сдерживаются от улыбки. Чонгук уже понял, что Хосок не хочет говорить о травме, поэтому не удивлен, что тот меняет тему. Отпрянув от дверного проема, он направляется к холодильнику. — Хватит общаться с моей мамой, — говорит Чонгук, схватив бутылку сока, — если так и дальше пойдет, она решит, что ты с ней заигрываешь. — Ха, — Хосок тщательно полирует тарелку, — а я думаю, она уже планирует нашу свадьбу с Чжиэ. Повисает тишина, прерываемая только шумом воды и звуком открывания крышки бутылки. Чонгук делает глоток сока, чтобы дать Хосоку время продолжить. Тот не продолжает. — Как долго это будет длиться? — наконец, спрашивает Чонгук. Руки Хосока замирают, но через секунду вновь возвращаются к мытью посуды. — Не знаю, о чем ты. Чонгук почти прыскает от смеха. — Хосок, ты каждый вечер приходишь к нам на ужин. Моя мама рассказывает о тебе соседям. Как это, ты не знаешь, о чем я? Тот останавливается и поворачивается к нему лицом; вода по-прежнему хлещет из крана. Суровый взгляд заставляет Чонгука нахмуриться. — Слушай, я—, — Хосок вскидывает голову к потолку, словно сердится на свою неспособность сформулировать мысли, — порой я сам ничего не понимаю, ясно? Его голос низкий и тихий — Чонгук сразу же догадывается, о чем он. — «Не понимать» можно математику, «не понимать» можно, не знаю, вместе ли Люк и Лея, но если ты имеешь в виду, что не принимаешь, что ты... — он тоже понижает голос. — Что я что? — Гей. От него не ускользает то, как Хосока передергивает от этого слова. — Я не знал, о чем говорю. Я—, — тот запускает руку в волосы, не замечая, что она полностью сырая, — если честно, я просто пытался тебе понравиться. Чонгук не верит своим ушам. — То есть, — он делает паузу, не в силах сдержать смешок, — ты говоришь, что соврал мне об ориентации, чтобы понравиться? Я что, выгляжу как самый гейский гей? На лице Хосока все сильнее проступает негодование — обстановка накаляется. — Видимо, ты мне не веришь. — Естественно, блять, не верю! — шепотом восклицает Чонгук. — Может, хватит на меня давить?! — почти беззвучно кричит тот в ответ. Он выглядит так, будто сомневается, стоит ли произносить следующее — но все же делает это: — Не моя вина, что ты влюбился и думаешь, что я чувствую то же самое. В кухне воцаряется тишина, слышен лишь шум воды из-под крана. Чонгук ощущает себя как тонкий лед на реке: внутри все бурлит, но снаружи безмолвная гладь. Лицо Хосока утрачивает черты гнева, и вместо них его взгляд наполняется тяжелым сожалением, словно на хрупкой поверхности пошла трещина. Он поднимает руку, будто хочет что-то сказать, но опускает ее и поворачивается обратно к раковине. Чонгук выходит из кухни, и открытая бутылка остается стоять на столе. Чуть позже, удостоверившись, что он не собирается плакать, Хосок закрывает бутылку и убирает ее подальше. На следующее утро Чонгук находит ее не на своем месте, и уже знает, что это был Хосок. — Чонгук видится с Тэхеном намного чаще, чем мог бы подумать вначале. Он гордо вернулся после прочтения «Над пропастью во ржи» — ведь наконец прочел что-то, что считается классикой, — а тот незамедлительно порекомендовал ему «1984». Чонгук никогда не говорит о Хосоке, а Тэхен не спрашивает, несмотря на их первую встречу. Сам Хосок не появлялся со дня их ссоры, даже не звонил — и поэтому Чонгук решил принять приглашение на кофе. — Вот. Один кофе с двойными сливками и сахаром, — с напускной серьезностью объявляет Тэхен (да, вкусы Чонгука весьма специфичны) и, наклонив голову, переводит взгляд на свой напиток со взбитыми сливками и пеной и хмурится: — И один... фраппучино. Блять, это так по-гейски. Чонгук смеется и отпивает свой кофе, а Тэхен подхватывает. В голове проскакивает мысль о том, что это здорово: именно так и должна ощущаться симпатия. — Ну что, — начинает Тэхен. Он разрывает упаковку с трубочкой и дует в нее, чтобы убедиться, не осталось ли внутри бумаги, — как тебе «1984»? Раз, и трубочка уже в напитке. Чонгук глядит в окно, а кончики его пальцев парят над ободком кружки. Осень достигла той точки, когда становится по-настоящему холодно, и он задумывается, надел ли Хосок все-таки штаны. — Мне понравилось, — наконец отвечает он. — Мама сказала, что книга скучная, но мне было очень интересно. За исключением той части, где они читали дохрена Голдстейна. Тэхен хохочет и кивает в ответ. — Сто процентов, люди считают вымышленные вселенные скучными именно поэтому. Тебе стоит прочитать «Властелин колец», вот там-то все как надо. Я слышал, что они сейчас снимают по ней трилогию, кстати. — Со звездами? — вскидывает брови Чонгук. — Йен Маккален, Шон Бин, может быть, кто-то еще, не в курсе. Чонгук впечатленно кивает и вновь переводит взгляд в окно. Темнеть начинает рано, рассветать поздно, поэтому несмотря на то, что сейчас только-только пришло время ужина, на небе уже показывается луна. Она окутана густыми облаками, и Чонгук думает о Хосоке. — А ты читал Фитца О'Брайена? Или как его звали, не могу вспомнить, Джеймс Фитц О'Брайен? — говорит он, не отрывая глаз от луны. — Нет, — покачивает головой Тэхен, — даже не слышал. Что он написал? Чонгук поджимает губы в попытке вспомнить. — На самом деле, я не знаю. — Тогда почему ты о нем спросил? Избегая взгляда, он делает небольшую паузу: громкий, разочарованный голос Хосока на мгновение вспыхивает в его памяти. — Просто так, — решает ответить он. — Нет, правда, — тут же оживляется Тэхен, — что случилось? Чонгук удивленно глядит в ответ: — По мне настолько видно? Тот с улыбкой обхватывает свою трубочку. — Как ни странно — для того, кто так мало читает, ты слишком похож на книжного персонажа, — он передразнивает Чонгука, уставившись в окно и драматично вздыхая. Чонгук наклоняется и прячет лицо в ладони от нахлынувшего смущения. — Понял, понял, очень смешно. Тэхен тоже наклоняется над столом и смеется — они вдруг оказываются очень близко. — Это часть твоей стенд-ап программы? — дразнит в ответ Чонгук, не зная, как снять напряжение из-за этой близости. А улыбка Тэхена только растет. — Да, она самая, — тихо, вкрадчиво произносит он. — Не так уж и смешно. — Ты сказал, что смешно! — Это был сарказм, если говорить научным языком. Тебе стоит ему научиться, если собираешься работать в этой индустрии. На мгновение они оба затихают — между их носами всего пара сантиметров, и Чонгук гадает, не прослезился ли Тэхен от смеха — или же его глаза блестят так всегда? Тэхен опускает взгляд на его губы, и Чонгука тут же захлестывает волнение. Он незамедлительно выпрямляется и рушит этот момент. Через несколько секунд Тэхен делает то же самое, и они принимаются за свои напитки. — Ну так ты расскажешь, в чем дело? — уже более собранно спрашивает он. Чонгук буравит взглядом чашку, вгрызаясь в свою губу изнутри, а затем бегло глядит в ответ. Это Тэхен, говорит он себе, все нормально. — Дело в... том парне, — неуверенно начинает Тэхен подбадривает его кивком, и Чонгук тихо продолжает: — он постоянно ходит к нам домой. Ходил, вернее. И суть в том, что моя мама думает, якобы он ухаживает за моей сестрой, но он... он гей. Он сам это мне сказал. Мы общались, а потом он разозлился на меня, когда я упомянул об этом. Очень разозлился. С тех пор я его не видел, он больше не приходил. Повисает тишина: Тэхен раздумывает над услышанным. — Так этот парень, — мычит он, медленно помешивая трубочкой свой напиток, — у вас, типа, что-то было? Чонгук смотрит ему в глаза и видит в них блеск любопытства. Он знает, что Тэхен думал об этом с тех самых пор, как они познакомились. — Не знаю, — честно отвечает Чонгук, — в один день он описывает меня цитатами из готической литературы, в другой — говорит, что хочет встречаться с моей сестрой. — Готическая литература? — переспрашивает Тэхен, и уголок его губ тянется вверх, словно он пытается сдержать смех. Чонгук чувствует, как к лицу приливает краска, и ерзает на своем месте. — Ну, я не разбираюсь, готическая или нет, но звучало очень несовременно. — Выглядит так, словно этот парень слишком серьезно к себе относится. И пусть Чонгук не согласен, он все равно кивает: — Ага, наверное. Тэхен принимается потягивать из своей трубочки. — Хотя я его понимаю. Осознать, что ты тот, кого все воспринимают как что-то смешное, может здорово испугать, — он делает паузу и вздыхает через нос. — Все, что я могу посоветовать — это проявить терпение. Ему нужно будет смириться с этим, но ведь это не значит, что в одиночку. Мне кажется, ты должен дать ему знать, что у него есть кто-то, кому не все равно, потому что игнорирование в такой ситуации может быть самым худшим вариантом. Чонгук поднимает взгляд и снова кивает. — А у тебя? — спрашивает он. От разговора о Хосоке уже начинает тошнить. — У тебя было «что-то»? Тэхен с игривой улыбкой глядит в ответ. — «Что-то» было, раз или два. Но недолго, — сначала он замолкает, но когда Чонгук ничего не говорит, решает продолжить: — Мне кажется, что нам повезло жить здесь. Пусть город и маленький, он достаточно северный, чтобы иметь прогрессивные взгляды. Хотя в некоторых колледжах это не так. Я слышал, что в приватных дела обстоят немного строже — наверное, из-за аристократии и традиций. — Так ты открытый? — спрашивает Чонгук, довольный тем, что разговор перешел на Тэхена. При мысли о традиционных приватных колледжах в его голове всплывает Ланкастер. Тэхен кивает: — С тех пор как поступил в колледж! Однако в его голосе не так много радости, как ожидал Чонгук. — Что-то ты не очень счастлив. Тогда тот щелкает языком. — Что ж, я открылся не специально. Я пошел сдать анализ на, ну, ты понял, — Чонгук кивает, — и не то чтобы, ну, я спал со всеми подряд, но мне было восемнадцать и меня пугали все эти смерти по телевизору, поэтому я решил, что лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. Но здесь все такие сплетники, что новость сразу же разошлась, и сложить два и два было не так уж сложно. Чонгук сочувственно морщится. — Местные медсестры вообще не слышали о конфиденциальности, да? Со мной случилось почти то же самое. — О, правда? — губы Тэхена обхватывают трубочку, а брови поднимаются вверх. — А что именно? — Да ничего такого, просто одна медсестра рассказала своему ребенку про мой медосмотр, и об этом узнала вся школа. Всякое там по спорту, — пожав плечами, врет он. Как бы Чонгук ни симпатизировал Тэхену, он не горит особым желанием делиться с ним своими проблемами. Другое дело Хосок — одного его присутствия уже достаточно, чтобы Чонгук почувствовал, будто должен рассказать ему все на свете. Хосок... это вообще другое. — А как отреагировали твои родители? — интересуется он, возвращая их разговор к Тэхену. Тот только усмехается: — Мои мамы отреагировали нормально. — ...Мамы? — Ага, видимо, это у нас семейное. Чонгук смеется, но замолкает, когда краем глаза улавливает движение. Повернувшись к окну, он чувствует, как на грудь наваливается камень. — Боже, — ахает Тэхен, — красота. Но он молчит. С неба падают полупрозрачные хлопья снега. Первый снегопад в году, а Чонгук не может найти причины ему порадоваться.