Братство "Совёнка"

Я проснулся на рассвете и увидел Лену, сидевшую на стуле возле окна и ласково улыбающуюся мне. — Ничего себе! Ты не могла меня дождаться? — спросил я удивлённо.  — Да, не могла. Я боялась, что ты забудешь о наших планах и не проснёшься.  — Не бойся, я не забыл. Я вчера лёг спать заранее, чтобы сегодня рано утром на рассвете уже быть готовым к путешествию. Мы ведь пионеры, а пионер должен быть всегда готов, разве не так? Эта аналогия заставила Лену засмеяться.  — Только, извини, любимая, мне нужно одеться. Лена, продолжая смеяться, подошла ко мне и потрепала меня по голове.  — Обычно парни ждут девушек, а я буду ждать парня. Ну да ладно. Встретимся у музыкального кружка.  — Договорились — сказал я и послал ей вдогонку воздушный поцелуй. Впрочем, она уже пошла к выходу и этого воздушного поцелуя не видела. На сей раз оделся и причесался я быстро, но, закончив необходимые процедуры, встал перед зеркалом в странном ступоре. Не покидало ощущение, что я что-то забыл сделать. Внезапно после нескольких минут стояния в голове пронеслась догадка:  — Батюшки! В шкафу же наградная корона лежит! Лене наверняка будет приятно, если я пойду к ней на свидание в короне. Смущаться нам некого — нас вряд ли кто-то увидит. Достав корону, я пару раз покрутился перед зеркалом, убедившись, что она на мне ровно сидит, и вышел из дома теперь уже окончательно. Но я промедлил, и это мне дорого аукнулось, потому что на выходе из дома меня заметил Серёжа, шедший умываться. Когда мы поприветствовали друг друга, он сказал насмешливо:  — Вчера ты весь день был без короны, а сегодня утром надел. Зачем? Я решил отшутиться:  — Нужно хотя бы немного её поносить, прежде, чем передать кому другому.  — Ладно, твоё дело — не стал спорить Серёжа. И сразу же начал говорить о своём деле, не откладывая его в долгий ящик:  — Я хочу поделиться с тобой радостной новостью. Вообще-то, это надо было сделать на линейке, но, раз уж ты попался мне на пути…  — Что это за новость? Он почувствовал в моём голосе заинтересованность и продолжил:  — Вчера вечером я решил после ужина прогуляться по лагерю и встретился с Ильёй и Антоном. Они предложили мне в серию пенальти поиграть.  — В серию пенальти? После похода? Я очень сильно удивлён, честно.  — Я был тоже удивлён, но серия пенальти — не полноценный матч. Я решил, что хуже от этого не будет. Я посмотрел на него и усмехнулся:  — Вряд ли ты собрался сообщить мне про то, что играл с ребятами в серию пенальти. Мне кажется, что ты хотел мне рассказать что-то более важное.  — Да, ты прав. Но футбол к этому имеет самое прямое отношение. Наигрались мы и сели отдыхать на скамейку. И речь зашла о так называемых «уголках просвещения». Я тогда много узнал о том, о чём прежде не имел представления. Это правда, что рассказ Шурика о его программе должен быть только первой частью этого большого цикла?  — Правда. Мы вместе план составляли. Шурик, Вика, Илья, Антон, Игорь и я. Услышав эти слова, Серёжа сразу же стал грустным.  — Вот не знаешь, как к вам после этого относиться. Вы так много запланировали, а я обо всём узнаю в самым последним. А ведь я тоже хочу поучаствовать в ваших «уголках просвещения». Я сердцем чувствовал, как меня одолевает радостное волнение. В этом чудесном месте люди постепенно проникаются общим делом и стремятся друг другу помогать. И это замечательно.  — И о чём ты рассказывать будешь? — спросил я взволнованно.  — О родных краях. О природе, истории, о людях. Расскажу про то, чем прекрасна моя Карелия. Я подошёл и похлопал его по плечу:  — Ничего себе. И как тебе пришла в голову такая идея? Сережа продолжил спокойно:  — Выговориться хочется. Хочется, чтобы все ценили родные места и их красоту.  — К сожалению, в каждом городе из числа тех, которые составляют нашу страну, помимо красоты есть ещё и куча проблем. Например, у нас в Туле кукольный театр новый всё никак не достроят. Сколько много чинуш на этом руки нагрело!  — Про проблемы Карелии в моём рассказе тоже будет — грустно улыбнулся Серёжа. Я посмотрел на него и спросил удивлённо:  — А ты что, без конспектов выступать будешь?  — А зачем? Когда говоришь о родных краях, не нужны никакие конспекты. И сразу же перешёл от слов к делу:  — Я планирую после завтрака спросить разрешения у Лены, чтобы она оставила библиотеку в наше распоряжение. Услышав это, я вспомнил о Лене. Моя любимая давно меня ждёт, если я задержусь ещё хотя бы на минуту — она не будет рада.  — Думаю, она согласится. Она дала нам библиотеку и когда мы обсуждали наши планы, и когда Шурик нам про свою программу рассказывал.  — Дай-то бог — вздохнул Серёжа. Мы вместе дошли до умывальников. Там Серёжа стал умываться, а я быстро, солдатским шагом отправился в сторону площади. Серёжа был занят гигиеническими процедурами и поэтому не успел сказать мне ни слова. Я же старался как можно скорее наверстать упущенное время. Лена стояла, прислонившись к стене музыкального кружка, и всматривалась вдаль. По всему было видно, что она очень волнуется.  — Где ты задержался? — спросила она, когда я подошёл к ней.  — Прости, милая, я с Серёжей заговорился. Он мне рассказал о своих планах на сегодня. Лицо Лены сразу стало строгим:  — То, что ты друзей не забываешь — это хорошо, но можно хотя бы ненадолго перестать говорить о планах? Гляди, какое сегодня утро замечательное! Утро и впрямь сегодня было замечательным. Небольшие облачка, которыми вчера было покрыто небо, покинули небесное пространство, уступив дорогу яркому солнцу. Надо успеть сходить к озеру, пока светило не стало печь, как в адском пламени.  — Ты права, утро сегодня замечательное для небольшой прогулки. К моему удивлению, она сама ко мне подошла и совсем вплотную.  — Ты хочешь, чтобы я тебя обнял? — спросил я. Она кивнула головой. У меня учащённо забилось сердце. Она сама мне это разрешает! И это после того, что у нас вчера было! Я обнял её, и мы отправились к озеру. Второй раз я иду туда, а как отличается мой второй поход к озеру от первого. В первый раз мной двигало просто любопытство и желание полюбоваться прекрасным пейзажем. Сейчас же я выполняю просьбу любимой, и для меня нет больше в жизни счастья, чем идти рядом с ней, чувствовать её тело и ловить ласковые взгляды. Шли мы медленно, наслаждаясь каждым шагом. Казалось, деревья смотрят на нас и завидуют нашему счастью. Я попробовал начать петь, но прекратил это дело, побоявшись, что это может не понравиться Лене. Тем более, что я начал слышать, как поют разные птицы. Птицы — они поют лучше людей, потому что не осознают смысла своих песен. Это мы думаем, как петь и для чего, для какой цели. А у птиц всё просто — захотели привлечь мужа или жену — поют, строят гнездо — поют, и ни одна трель не пропадают без толку. Лена заметила мои размышления.  — Птиц заслушался? — спросила она.  — Да — признался я. Я не смотрел ей в лицо, но чувствовал, что она улыбается.  — Я за этим тебя и позвала сюда. Обычно все днём кто в футбол играет, кто по катакомбам лазает. Ни у кого нет времени просто природой насладиться, все ищут какую-то цель. Я понимал её, но её логика мне не нравилась.  — А тебе что, не хочется в катакомбы лезть? Ни разу не хотелось?  — Нет. В этом я согласна с Алисой. Здесь есть много занятий для того, чтобы обойтись без исследования подземелий.  — Ты против путешествий? — продолжал допытываться я. Это было мне удивительно. Она засмеялась:  — Почему же против? Я не против. Просто я не понимаю, зачем туда лазить. Там не найдёшь ничего интересного.  — Ты же говорила, что тебе не было страшно там, возле входа в старый лагерь?  — Не страшно. И в катакомбах мне не было бы страшно. Просто мне это не нужно. Я удивляюсь, как с вами Вика ходит. Она, пардон, в Ригу ездила и в Вильнюс, не говоря уже про Польшу, и в то же время спускается в эти уродские катакомбы. Я молчал, потому что не ожидал такой реакции. Хотелось бы возразить, но возражать я боялся, опасаясь спровоцировать ссору.  — Здесь есть более красивые места. Вот здешнее озеро с такой чистой и прозрачной водой, что виден каждый камешек на дне — оно такое замечательное, что я бы его ни на какую пещеру не променяла. И я такая не одна. Ты знаешь, что Алиса сказала Алексу, что если он будет ходить с вами в катакомбы, может о ней забыть? И Алекс её послушался. Я продолжал молча её слушать. В её голосе чувствовалась обида. Я поспешил её успокоить.  — Не бойся, больше мы туда не полезем. Мы весь путь прошли. Удивительно, но Лена успокоилась.  — Правильно. Давай больше об этом не говорить, а наслаждаться утренней свежестью и нашей любовью. Больше мы об этом разговор не заводили. Мы спокойно шли к озеру. Она чувствовала себя спокойно и умиротворённо, и её умиротворение передавалось мне. Тучка, которая снова залезла на наше с ней небо, на сей раз растаяла быстро. Наконец, вдали показалось озеро. Но тут, к нашему удивлению, мы увидели, что здесь находимся не одни. Точнее, сначала мы это услышали. Высокий юношеский голос начал орать так, как будто он поставил мировой рекорд:  — Ничего себе! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Это же язь! Ребята, язь здоровенный, здоровенный язь! Язь! ЯЯЯЯЯЗЬ! Вот тебе и сходил к озеру! Теперь можно и к ребятам возвращаться! Мы приблизились и увидели мальчишку. Я готов был поклясться, что он — один из тех мальчиков, которых мы видели там, в катакомбах. Он был блондин приятной наружности, но сейчас смахивал на шпиона. Что делать, если он вдруг нас заметит?  — Ничего себе встреча! — вырвалось у меня. К счастью, он так был поглощён своим криком, что не обратил на нас внимания. Лена, в отличие от меня, заговорила тихо. Но даже в шёпоте можно было заметить разочарование: — Я приглашала тебя на свидание, а в итоге вот как вышло. Не получится оно у нас. Мне оставалось лишь согласиться с ней:  — Да, ты права. Теперь, что бы с нами здесь ни случилось, я буду думать не о тебе и о своих чувствах, а о них, об этих детях. Лена стала внимательно всматриваться вдаль. Вскоре она всплеснула руками:  — Матерь божья! Да этот мелкий пакостник перегородил озеро сетью!  — И, похоже, не в первый раз это делает — ответил я, глядя, как ловко управляется с сетью этот салага. Внезапно Лена приложила палец к губам:  — Тише! Надо не дать ему нас увидеть! Мальчишка тем временем собрал сеть, положил её себе на спину, и отправился прочь от озера. Когда мы увидели, что он идёт в другую сторону — не в ту, где стояли мы с Леной, у нас отлегло от сердца.  — Можем за ним проследить — предложила Лена. Я покачал головой:  — А если для этого придётся весь лес обойти? Не вариант. Она посмотрела на меня печальным взглядом.  — Жалко мне тебя, любимый. Ты с товарищами каждый день ходишь по лесу, устаёшь. Хоть бы отдохнул немного, в самом деле. Я задумался. С одной стороны, было бы неплохо узнать, что это за мальчишка. Наверняка, он бы привёл нас к своим товарищам. Но с другой стороны, Лена была права. Слишком часто я выходил за пределы лагеря, от бесконечных походов уже нужно отдыхать. Да и Серёже наверняка обидно будет, если я, один из инициаторов «уголков просвещения», не буду присутствовать на его лекции. Именно эти соображения я изложил Лене. Она сказала спокойно, выслушав меня:  — А никто тебе не мешает сначала выслушать лекцию Серёжи, а затем пойти. Тем более, что ты весь лес исходил и дорогу знаешь.  — А ты знаешь, как они меня в тот раз встретили? Обозвали «игрушечным вором» и сбежали — огорчённо заметил я.  — Они не тебя испугались, а твоих спутников. Вы к ним пошли такой толпой, что я бы на их месте тоже сбежала. Но я твёрдо стоял на своём:  — Я один туда не пойду. Мне нужен тот, кто мог бы меня подстраховать. Тот, кто мог бы меня успокоить и которому они могли бы довериться, а не убегать прочь. Лена задумалась:  — Кажется, я такого человека знаю. Иди на линейку, потом на завтрак и на лекцию, а я пока с ней договорюсь.  — С ней? Это девушка?  — Да, это девушка. И это человек такой большой души, которой больше ни у кого нет.  — Кто это? Ты Вику имеешь в виду? Лена засмеялась:  — Вика, конечно, хорошая, но я пока её не настолько хорошо знаю, чтобы так о ней утверждать. Я про Славю.  — Точно! Как я мог о ней забыть! — хлопнул я себя по голове. Сказать по правде, я за всё это время так и не подружился со Славей и даже не предпринимал никаких попыток к этому. Но слова Лены о Славе казались мне правдой. Я вспомнил про то, как она ухаживала за Васей, страдавшим от солнечного удара. Она — добрая и самоотверженная, и она о каждом может позаботиться в беде. Хвала богу, что пока мне не доводилось попадать в передрягу, из которой она помогла бы мне выбраться. Но, похоже, это время всё-таки наступило.  — Если ты с ними встретился в старом лагере, она пойдёт туда и поговорит с ними — объяснила Лена.  — Ты уверена, что это поможет?  — Поможет. Если к людям отнесёшься по-доброму, они будут чувствовать себя лучше. А самый добрый человек из нас — это она. Она никогда в помощи не откажет. Ты только скажи ей маршрут.  — Если ты ей веришь, то и мне хочется в неё верить — сказал я вдохновенно. Лена посмотрела на меня и обратилась ко мне строго:  — Поспешим. Наше свидание прошло не так, как мы рассчитывали, хоть мы в этом и не виноваты. Но, раз уж так получилось, то нужно возвращаться. Внезапно она засмеялась.  — Что такое? — удивился я.  — Ты к этому свиданию готовился как к встрече с самым дорогим тебе человеком, даже корону вон надел. А у нас настоящего романтического утра не вышло. На это я только и смог сделать, что ответить философски:  — Не вини себя. В жизни не всегда всё получается так, как хочешь. Больше мы не говорили друг другу ни слова. Я взял её под руку, и мы зашагали прочь от этой поляны. На самом деле Лене не нужно было грустить. Настоящее романтическое свидание у нас уже было — позавчера, на её любимом острове. Повторить этот счастливый миг не удастся. Да и не нужно это делать. Любовь вообще надо доказывать не прикосновениями и объятиями, а делами. Если ты любишь — ты должен быть готов помогать любимой во всём, и даже отдать жизнь за неё, если это необходимо. Надо отдать должное Лене, она это понимала не хуже.  — О чём будет вам рассказывать Серёжа? — спросила она.  — О своём родном крае, о Карелии.  — Это хорошо, что он свою родину не забывает. Надеюсь, после его лекции все захотят в Карелии побывать. Ты там был? Я отрицательно покачал головой.  — Вот и побываешь. Пока виртуально — а потом, если повезёт, то и на самом деле. Больше мы не разговаривали до самого лагеря. Я по обыкновению стал размышлять. Путешествия — конечно, вещь хорошая. В мире есть столько интересных мест, которые хотелось бы повидать, побродить по ним своими хилыми ногами и вдохнуть уставшими лёгкими их атмосферу. Но всё время посвятить им, к сожалению, невозможно. Нужно более серьёзное дело. Дело, занимаясь которым, ты принесёшь пользу людям. А я этого дела так для себя и не нашёл. Найду или нет — неизвестно. Да уж, каким бы ни был счастливым лагерь «Совёнок», а полностью он пессимистичные мысли из моей головы так и не изгнал. Но, глядя на то, каким неподдельным энтузиазмом загораются здесь мои друзья, хотелось перестать думать о плохом и смотреть на жизнь с оптимизмом. Мы по-прежнему шли медленно. Только когда на горизонте появился музыкальный кружок, Лена убрала мою руку. Я ей в этом не препятствовал, потому что понимал: на людях так лучше не показываться. Несмотря на это, мы успели к линейке. Я сразу же отдал корону Серёже. Тот, гордо и ничуть этому не удивившись, надел её на Машу. Лена тем временем встала посередине площади и заговорила. Она сразу сказала о том, что передаёт библиотеку до середины дня в полное распоряжение Серёжи и желает нам удачно провести беседу. У бедного Серёжи аж округлились глаза. Он только и сумел, что сказать о том, что беседа будет посвящена природе, истории и современному устройству Карелии. Говорил он смущаясь, словно в первый раз объяснялся в любви. В общем, линейка закончилась быстро, и мы отправились на завтрак. По дороге ко мне быстро подбежал Серёжа.  — Ты что, с Леной говорил обо мне? — спросил он.  — Говорил — не стал отпираться я. Серёжа посмотрел на меня с благодарностью и пожал мне руку.  — Спасибо тебе! Так бы мне пришлось бежать к Лене и договариваться с ней, а ты помог мне. «В первый раз в жизни пользуюсь служебным положением» — подумал я. Чувствовал я себя в эту минуту, как князь Потёмкин, которому удалось успешно ходатайствовать перед Екатериной Второй за дальнего родственника. Лена — Екатерина Вторая. Интересно, понравится ли ей такое сравнение? Серёжа пригласил меня позавтракать за один стол с собой и с Костей. Пока мы завтракали, он был замкнут. — Ты из-за своей беседы переживаешь? — спросил я. У меня есть мысль. И я её думаю. — признался Серёжа. Что он имел в виду под этими загадочными словами, он раскрывать не стал. Оставалось дождаться, когда библиотека гостеприимно раскроет двери. Лена не обманула. Она ушла из библиотеки, оставив её всю в наше распоряжение. Сама она, судя по всему, сейчас в кружке домоводства. Интересно, как долго затянется наша беседа? Успеет ли за это время Славя добраться до старого лагеря и найти ребят? Словами не пересказать, как я за неё волновался. Но вскоре волнение утихло. Жизнь Карелии потихоньку меня захватила. Я видел у себя в университете множество преподавателей. Были среди них профессора и зелёные аспиранты, были русские патриоты, советофилы, , монархисты, либералы, даже один белорусский националист. У каждого своя фишка была, и своя манера речи. К чему я это всё говорю? К тому, что я, возможно, смотрю на всё со своей колокольни, но Серёжа им ни в чём не уступал, хотя, казалось бы, он — простой рабочий парень, в отличие от интеллигентных профессоров. Впрочем, возможно, это было связано лишь с тем, что он говорил о своей родине. Правда, не всегда на русском. Особенное воодушевление у него произошло, когда он начал говорить о главном сокровище Карелии — эпосе «Калевала». Начал он с рассказа о человеке, который собрал все её песни-руны — об Элиасе Лёнроте. Перед нами встала картина титанического труда, которому посвятил себя этот великий человек — сын простого портного, сумевший выучиться сначала на врача, а затем на филолога. Он странствовал по глухим карельским дебрям, жил в крестьянских избах, делил с сельскими жителями их скудный кров и еду. Он не только был фольклористом, записывавшим руны — если крестьяне просили его, он лечил людей и чинил им одежду. Он даже сам себе сшил сюртук, в котором странствовал по Карелии. Его самоотверженность потрясла меня до глубины души. Но ещё больше потрясли сами руны. Серёжа, естественно, не стал читать «Калевалу» полностью — ему бы не хватило времени. Зато он выбрал самые красивые руны. Особенно я был впечатлён сюжетом про то, как герой Вяйнямёйнен создал кантеле — карельский инструмент, похожий на русские гусли. Я всю жизнь любил музыку — и песнь о том, как «вековечный песнопевец» учил людей её понимать, сама казалась мне музыкой. «Начал старый Вяйнямёйнен; Он на кантеле играет. Пальцы тонкие он выгнул, Приподнял большие пальцы. Зазвенела тут береза, Тут зеленая запела, Пела золото-кукушка, Нежно пел девичий волос. Заиграл сильнее старец. Струны кантеле ликуют, Скачут горы, рвутся камни, Скалы все загрохотали, Рифы треснули морские, Хрящ на волнах закачался; Сосны с радости плясали, Пни скакали на полянах. И все Калевалы жены Тут работу побросали; Как река, текут на звуки, Как поток туда стремятся. Молодицы шли со смехом, Шли веселыми хозяйки, Чтоб игру его послушать И, ликуя, восторгаться. Все мужчины, сколько было, Все стояли снявши шапки, Сколько ни было там женщин, Все рукой подперли щеки; Девушки все прослезились, Парни стали на колени, Звукам кантеле внимали, Звону чудному дивились. Как одни уста, все люди, Как один язык, сказали: «Мы доселе не слыхали Здесь игры такой прекрасной, Никогда в теченье жизни, С той поры, как светит месяц». Чудный звон летит далеко, Мчится через шесть селений: Никого там не осталось, Кто б ни шел игру послушать, Ту игру с прекрасным звоном, Это кантеле звучанье.» Услышав эту песнь, я твёрдо решил: если и заниматься музыкой — то только так, чтобы душа моя ликовала и помогала ликовать другим, как у этого великого героя. Вот только смогу ли я так — я был не уверен. Серёжа вложил в лекцию всю душу. Закончил он её словами:  — Приезжайте к нам, желательно тогда, когда придёт пора северного сияния. Он явно от нас такой реакции не ожидал. Мы все, не сговариваясь, зааплодировали ему, как певцу после удачного концерта. Такое обращение могло смутить кого угодно, но по его лицу было видно, что он доволен. Он сказал, мило улыбнувшись:  — Не смею вас задерживать, друзья. Это стало знаком того, что беседа завершилась. Мы стали расходиться по своим домам, но мне домой пойти не получилось. Я увидел, как в мою сторону идёт Славя. Я поймал себя на мысли, что «Калевала» так меня заворожила, что путешествие Слави вообще вылетело из головы.  — Андрей, привет, ты не можешь подойти ко мне? — попросила меня руководительница кружка домоводства. Я подошёл к ней и она предложила, улыбаясь:  — Давай сядем и побеседуем. Мы снова направились к белой скамейке возле библиотеки. Каждый раз, когда я там сижу, со мной случаются удивительные события. Это в самом деле чудесная скамейка. То мне Антон рассказывает о том, что не должен был попадать в этот лагерь, то мы с Ростиславом ждём здесь Вику, которая пригласит нас к новым приключениям. Теперь вот разговор со Славей. Славя посмотрела на меня своими синими глазами, похожими на воду из карельских озёр, и спросила, постаравшись придать лицу то выражение, которое бывает у строгой учительницы на уроке:  — Расскажи, пожалуйста, всё подробно о том, куда вы с товарищами ходили вчера.  — А тебе Лена разве не говорила? — удивился я.  — Говорила. Но я хочу услышать всё от очевидца.  — Тогда тебе лучше Вику послушать. Она повела нас в поход, а мы так, сходили за компанию. Славя засмеялась:  — Передо мной сидишь ты, а не Вика. Как бы там ни было, мне пришлось рассказывать про то, что я видел. Правда, кое о чём я всё же умолчал. Я не стал говорить о творческих планах Вики, резонно рассудив, что это будет пустой тратой времени. Если Славя захочет, она сама найдёт Вику и спросит её обо всём. Выслушав мой рассказ, Славя сказала задумчиво:  — Вот значит, как. А теперь выслушай меня. Я считаю, что дети, которых вы обнаружили во время похода вчера, сидят на этой поляне у костра и уплетают этого здоровенного язя.  — Почему ты так думаешь? — спросил я удивлённо.  — А где им ещё завтракать? В старом лагере? Ты уверен, что там сохранилась электроплитка или газовая плита? А даже если допустить, что они там сохранились — не факт, что дети умеют с ними обращаться. Но меня продолжали терзать смутные сомнения.  — А почему нельзя допустить, что дети уже съели язя и разбрелись по лесу? Славя посмотрела на меня и рассмеялась:  — На всякий случай нужно проверить. Судя по тому, что вы вчера ушли из лагеря раньше нормального времени ужина, а вернулись поздно ночью, расстояния там огромные. Сама я, к сожалению, только к озеру ходила. Даже в старый лагерь не довелось.  — Так сходи. Никто тебе не мешает. Славя улыбнулась:  — Нет, просто так нельзя. Вот если бы кто-то из вас там заплутал и назад не вернулся — тогда другое дело. А просто так тратить время незачем. Хотя, если вдруг окажется, что дети находятся в старом лагере — я составлю компанию вам в том, чтобы их искать. Внезапно она встала и тряхнула гордо своей косой.  — Хватит разговоров! Пора к делу. Нужно как можно скорее идти на эту поляну. Только сначала нужно заскочить домой к Вике. Ты знаешь, где она живёт?  — Да, знаю. А зачем тебе?  — Лена мне говорила, что ты боишься один идти к ним, после того, что они вчера про тебя сказали — вновь засмеялась она.  — Да, верно, есть такое — согласился я.  — Так что, думаю, лучше тебе не ходить туда. А дорогу к поляне кроме вас с Ростиславом знает только одна Вика.  — Логично. Что ж, пойдём её звать. Мы встали и отправились в район «самых верхних» домов, в котором, как распорядилась судьба, обитали почти все самые близкие в этом лагере мне люди, включая любимую девушку. Когда мы подходили к этим домам, я тут вспомнил о том, что забыл об одном важном деле. Из-за этого разговора со Славей я не успел поблагодарить Серёжу за беседу. А ведь она действительно была очень интересной. Поэтому я, подходя к домам, немного отдалился от Слави, и сказал ей.  — Вика живёт там. А я зайду к друзьям. Мне надо с ними поговорить. Мы расстались со Славей. Я зашёл в дом к Косте и Серёже. На минуту промелькнула мысль, что, возможно, они сейчас находятся на футбольном поле, а, значит, я сделал всё это зря, но всё-таки я постучался и вошёл в гостеприимное жилище своих добрых знакомых. Мне повезло. Они были у себя.  — Привет, мужики! Можно к вам на огонёк залететь? — спросил я.  — Можно — сказал Костя. Я не стал откладывать на потом то, зачем пришёл, и сказал:  — Извини. Серёжа, меня отвлекли разговорами. Я должен был сказать тебе, что у тебя очень хорошо вышло. Никто на моей памяти не читал стихи круче тебя. Серёжа, выслушав меня, улыбнулся:  — Передай привет Антону! Если и правда он был инициатором вот этого всего, у него хорошо получилось. Ко мне несколько человек подходили и благодарили. Вика, Богдан, Андрей Мкртчян, этот парень, который вместе с тобой в «Негодяях» играет.  — Алекс — подсказал я.  — Да, Алекс. В общем, я чувствовал себя на седьмом небе, извиняюсь за это сравнение. В его словах чувствовались одновременно и удивление от того, как он так сумел рассказать о красоте своей родины, и благодарность тем, кто внимательно выслушал его рассказ и был им вдохновлён.  — Да уж. Спасибо Антону, я никогда не устану повторять ему свою благодарность. Жалко, что он до этого додумался так поздно. Мы бы могли друг другу рассказывать о краях, в которых живём. Мы ведь из разных краёв, разве не так? С ним оставалось только согласиться.  — Из разных краёв. Но, что удивительно, практически в каждом из нас здесь разгорелась тяга к путешествиям и к исследованию здешних мест. На сей раз некоторые пионеры отправились искать детей, которых мы вчера обнаружили. И я рассказал про то, о чём мы разговаривали со Славей. Если до этого момента Костя просто сидел и не вступал в наш разговор, то, выслушав меня, он засмеялся:  — Ты что, в самом деле отказался от похода в лес из-за каких-то слов какого-то мальчишки? Мне было стыдно, но я постарался оправдаться.  — А вдруг они спрячутся, если нас увидят? Костя посмотрел на меня и фыркнул:  — Не знаю, как ты, а я бы пошёл, и мне было бы плевать на то, что какой-нибудь пацан обо мне думает. Тем более, что с тобой Вика бы пошла, а с Викой ты, как я погляжу, уже хорошо скорешился. Она бы тебя в обиду не дала.  — Ладно, что прошло, то прошло. Тем более я действительно игрушки воровал, а Вика к этому непричастна.  — Ладно, как знаешь — махнул рукой Костя. Я решил больше не касаться этой темы. Поговорить можно и о чём-то другом.  — Как у тебя дела с вокальным циклом? Мику сочиняет песни? — спросил я Костю.  — Сочиняет, сочиняет. Мы с ней уже два раза вместе собирались и всё обсудили. Правда, ей больше нравятся не те мои стихи, которые вы для себя выбрали, а другие. Ты не обидишься?  — Нет, на что мне обижаться? Это творческий поиск в чистом виде. Композитор — она, а не мы. Пусть делает, как знает. А с «Негодяями» мы договоримся сами. В случае чего, другие песни запишем. Алиса нам поможет.  — Это хорошо, что вы ей доверяете — расчувствовался Костя.  — Может, сходим к ней и посмотрим, как работа продвигается? — спросил я. Но Костя возразил мне:  — Не надо к ней ходить. Ты же сам говорил, что Вика вчера прогнала вас с Ростиславом, когда над картиной работала?  — Говорил — не стал отрицать я.  — А Мику такая же по характеру, как Вика. Им судьба даже имена дала похожие. Она также любит во время работы тишину. Не стоит ей мешать. Передо мной во весь рост встал вопрос того, что мне делать и чем заняться. Я всё больше жалел о том, что не пошёл со Славей. Интересно, пошла ли с ней Вика? Скорее всего, пошла. Должен же кто-то дорогу показывать.  — Ребята, а в футбол сыграть вы не хотите? — спросил я хозяев дома.  — Можно и сыграть — согласился Серёжа. Костя разделял его мнение:  — Я тоже не откажусь, Серёжа. При всём уважении к тебе, мы засиделись в библиотеке. Ты, конечно, рассказываешь хорошо, но теперь хочется немного размяться. Серёжа не стал отвечать на это. Он поменял тему, спросив:  — Слушай, Костя, а Мику сможет сыграть что-нибудь из творчества композитора Эннио Морриконе? Костя развёл руками: — Без понятия. Как-то не интересовался этим вопросом. — Хорошо. Спрошу сам. А сейчас пойдём на площадку — спокойно ответил Серёжа. И мы отправились на футбольное поле. Когда мы прибыли на спортивную площадку, Андрей Мкртчян, заметивший нас издалека, крикнул:  — О, пополнение прибыло! Ребята, где вы пропадали?  — Что сегодня за день такой! Шурик и его ребята в кружке кибернетики заперлись, Ростислав был здесь, но ушёл. Нам игроки позарез нужны — сердито заметил Игорь.  — А куда Ростислав делся? — взволнованно спросил я.  — Ушёл куда-то вместе с Викой и с руководительницей кружка домоводства. Новый поход, что ли, они затеяли? А почему нас не позвали? Не нужно было быть Сократом, чтобы понять, куда они направились. Игорь, когда говорил свои слова, выглядел сильно рассерженным. А я в очередной раз почувствовал себя трусом. Подумать только, я побоялся, что от меня спрячутся и убегут! Ростислав вот не побоялся! Ладно, я сейчас проживаю ситуацию, когда менять что-либо уже поздно. Сейчас лучше сыграть в футбол, раз уж сюда прибыл. Серёжа занял своё любимое место в воротах, а я, как всегда было во все мои редкие визиты на футбол, стал играть за его команду. Матч был обычным для дворового футбола — и в то же время необычным для меня. Нужно было проявить свою смелость здесь, раз это не получилось в походе. Вот почему во время матча я постоянно находился на переднем краю, дежуря перед воротами соперника, и редко отходя в глубину. Когда я получал пасы, то ни с кем не старался делиться мячом, а пытался пройти до ворот соперника на дриблинге и ударить сам. Получалось это у меня, откровенно говоря, нелепо. Техники мне не хватало — да и разве может её хватать человеку, который ещё недавно был наполовину хромым? Надо мной насмехались. Самым обидным были слова Сергея Соловьёва, который уколол меня фразой:  — Эй ты, Марадона! Может, ещё попробуешь рукой забить? После этих слов с меня схлынуло наваждение. Негоже танцевать соло, заставляя других выступать в кордебалете. Футбольная команда должна быть ансамблем. А самостоятельно играть, не давая это сделать остальным, можно, только если ты — Марадона. И то — желательно этим не злоупотреблять. В общем, я перестал вести себя так, как вёл. Я раздавал замечательные пасы, и сам с удовольствием на них откликался. Удалось мне и парочку голов забить. А после того, как я ухитрился, находясь в окружении двоих соперников, сделать пас пяткой на Богдана, тот вышел один на один с воротами, защищаемыми на сей раз Алексом, и легко пробил его, мне зааплодировали все собравшиеся. Эти аплодисменты были примерно такими же сильными, какие достались Серёже после выступления. Впрочем, даже если и не так, то я не обижаюсь. За такими занятиями подошло время обеда. Мы оставили футбол и пошли в столовую. Матч на сей раз закончился вничью, хотя я был уверен, что, если бы горн нас не оборвал, команда, в которой я играл, победила бы. Чисто визуально казалось, что мои товарищи выглядели сильнее, чем оппоненты. Впрочем, к этому нужно подходить философски. В жизни не всегда получается так, как хочешь. Хотя иногда бывает так, что сначала боишься что-то сделать, а потом коришь себя за это, как вышло с сегодняшним походом на поляну. Ладно, корить себя не следует. Мало ли, может быть, я действительно был бы в том походе обузой. За обедом в столовой не было ни девчонок, ни Ростислава. Когда они добрались до столовой, обед был в самом разгаре. Ростислав сразу же обратился к остальным: — Народ! После обеда срочно идите в библиотеку. Я уже буду там. Присутствовать должны все. После чего Вика и Юля подсели за свободные столы, а Ростислав и Маша пошли к выходу.  — А вы куда? — вдруг спросил его Антон.  — А мы с Машей пообедали уже — бросил небрежно Ростислав перед дверью. Библиотека, судя по всему, превращается в штаб, где решаются самые важные дела лагеря. Хотя всё равно непонятно, что это за важное дело, из которого следует, что присутствовать на совещании должны «все». И не лучше ли проводить его на площади, раз линейки проходят там. Но спорить лично я не собираюсь. Тем более, что лучше сидеть за столом в окружении книг в библиотеке, чем стоять на площади, переминаясь с ноги на ногу. Когда меня после обеда ожидает что-то интересное, я ем быстро, словно солдат после марш-броска. Эта особенность моего организма сработала и на сей раз. Я не стал дожидаться, пока остальные уйдут из-за стола, и, заправившись как следует, зашагал в сторону библиотеки. Каждый раз, когда я туда иду, меня там ждёт приятный сюрприз. Или новое дело, которое заставляет смотреть на жизнь интересно, или встреча с любимой, которая по какому-то приятному совпадению работает там. Что меня ждёт в библиотеке сегодня? Кстати, интересно, в библиотеку пойдут все или кто-то захочет «дезертировать»? Как бы там ни было, я оказался первым среди пионеров, если не считать Ростислава. Увидев меня, Ростислав улыбнулся и пригласил меня на скамейку. Когда мы сели на скамейку, дверь библиотеки распахнулась и из пункта выдачи книг вышли Славя и Лена. Увидев нас, они подошли к скамье, и Славя сказала решительно:  — Пожалуйста, дождитесь нас. Дело настолько спешное и безотлагательное, что присутствовать должны все. Я решил всё же высказать свои сомнения и спросил:  — Раз пошла такая пьянка, не лучше ли тогда всем собраться на площади? Славя строго посмотрела на меня:  — Мы нашли тех беспризорников, о которых вчера вам стало известно. Нашли и привели сюда. У меня аж раскрылся рот от изумления:  — Как вы это сделали? Вместо Слави мне ответил Ростислав:  — Как сказал бы Тарас Шевченко — «незлым тихим словом». Славя посмотрела на Ростислава с благодарностью:  — Они слишком много времени провели в странствиях. Нужно дать им почувствовать себя как дома. А это будет гораздо лучше, если они будут встречаться с вами в библиотеке, а не на площади. Я смотрел на Лену. Согласится ли она? Лена, в свою очередь, вела себя как-то взволнованно. До этого она не ввязывалась в разговор, а теперь спросила.  — А вожатых вы пригласили? Они тоже должны этих ребят увидеть. Лицо Слави вмиг погрустнело:  — Да, об этом мы не подумали. Ты права. Я сидел ошарашенный, и никак не мог представить себе то, что случилось. Получается, и я бы нашёл «детей подземелья», если отправился в лес с ребятами? Но я не стал рисковать, и отсиделся в тылу. На секунду я подумал, что они, возможно, меня обманывают. Но взгляд Слави был таким красноречивым, что ему хотелось верить. И тут я принял твёрдое решение:  — Значится так. Девчата, вы сейчас идите обедать, а я отправлюсь в административный корпус говорить с вожатыми. Я сегодня должен был идти с вами на поляну, но в последнюю минуту отказался и не решился. Так что позвольте мне внести вклад в общее дело.  — Может, мне пойти с тобой? — предложил Ростислав. Славя посмотрела на меня задумчиво:  — Я бы предпочла, чтобы Андрей посидел с ребятами, контакт с ними наладил. Чем больше они увидят перед собой добрых людей, тем лучше для нас и для них будет. Передо мной встал сложный выбор. С одной стороны, мне в очередной раз хотелось реабилитироваться за то, что я сам считал «трусостью». Кроме того, я вспомнил про вчерашний разговор с Леной, и мне захотелось поговорить с вожатыми по поводу того, почему они никогда не выходят из административного корпуса. С другой стороны, мне подумалось, что никто из тех, кто сегодня ходил на поляну, трусом меня не считает. Я ведь не навязывался им. Не говорил о том, что пойду с ними, а потом отказывался. Так что, возможно, не стоит навязываться и здесь? В общем, по зрелом размышлении, я решил, что лучше довериться судьбе. Если Славя и Лена захотят, чтобы я остался в библиотеке и последил бы за детьми (которых я, между прочим, не видел), то я так и сделаю. Если же они попросят, чтобы я пошёл вместо них в административный корпус — что ж, тем лучше для них. Вслух я спросил:  — А почему я? Славя улыбнулась и промолвила:  — Ты же учитель. Кому, как не тебе, сидеть с детьми? Начинается. Я учитель по образованию, но по специальности не работал ни дня. Но когда я рассказал об этом своим товарищам, они стали меня убеждать в том, что как раз мой поход к вожатым и будет дезертирством. Особенно в этом усердствовала Славя, которая говорила мне укоризненно:  — Ты что, зря получал своё образование? Зря пять лет лекции слушал? Вот сейчас у тебя есть возможность твои таланты проявить. Я смотрел на Славю с плохо скрываемым недоумением. Зачем она из меня лепит примерного комсомольца? Я на это не подписывался. Положение спасла Лена.  — Я ему помогу. Мы с ним один университет заканчивали. Славя удивлённо посмотрела на неё:  — Это правда? Ты не говорила.  — Правда — подтвердил я.  — Ну, тогда удачи. За ними глаз да глаз нужен. Особенно за девочкой.  — И вам удачи — пожелал я. Вот так вот получилось, что Славя и Слава (отличная шутка, ха-ха) отправились звать вожатых, а мы с Леной зашли в библиотеку, которая видела уже столько счастливых для нас мгновений. Зашли — и ужаснулись. В библиотеке действительно были дети. Те самые дети, которые сидели вчера в той котельной старого лагеря. Вот только они не сидели тихо, а занимались непонятно чем. Точнее, мелким хулиганством. Во всяком случае, девочка уже взяла фломастер и собралась пририсовывать бюсту Ленина усы, а остальные стояли, как принято говорить у воров, «на шухере». При этом один из них держал в руках гитару, словно готовясь на ней играть. Не помня себя от возбуждения, я подбежал и успел в последнюю секунду выхватить фломастер. Ещё бы чуть-чуть — и Владимир Ильич Ленин превратился бы в Василия Ивановича Чапаева.  — Чем он вам не угодил? — спросил я. Девочка посмотрела на нас и снова хитро улыбнулась:  — А чего он на нас щурится? Словно издевается? Я вспомнил, как ходил в библиотеку ночью, и как мне, уставшему, тоже показалось, что Ленин хитро смотрит на меня. Так что, в чём-то они и правы. Но надо что-то делать. Нельзя же хулиганство спускать им с рук. Я уже начал сердиться, но тем не менее постарался поговорить с ними спокойно.  — Ребята, не беситесь. Зачем вам это было надо? Девочка ответила за всех:  — Нам скучно. В лесу весело — можно в салки играть, можно друг за другом гоняться, грибы собирать. А ночевать уходить в старый лагерь. Я поневоле загляделся на неё. Она явно была вожаком этой честной компании — благо, внешность для этого подходила. Особенно выделялись её волосы — ярко-алые, они слепили глаза и невольно заставляли жмуриться. Одета она была также в алую майку с белыми буквами «СССР» на груди и белые шорты. Это меня сильно поразило. Впервые я видел в жизни, а не на телеэкране, форму футбольной сборной СССР. И на ком? Не на звезде тех лет, вроде Блохина или Черенкова, а на совсем маленькой девочке, которая СССР явно не застала. Бывают же чудеса на свете! Мои размышления прервал один из её спутников — белобрысый парень с чёрными глазами, похожими на виноградины:  — Ульяна права, здесь скучно. Тётя Вика, когда нас агитировала прийти сюда, обещала меня рисовать научить. А вместо этого нас привели сюда и заперли здесь, как узников Бастилии.  — Тётя Вика скоро придёт. Вообще, все обитатели лагеря сюда придут. А пока мне с библиотекарем велено вас посторожить. Девочка, которую, как выяснилось, звали Ульяна, показала мне язык:  — Вот когда все придут, тогда мы вас и выслушаем. А пока не обессудьте. Я не знал, что делать. Но тут меня осенило.  — Народ, хотите, я вам сказку расскажу? Они сразу же посерьёзнели.С лица Ульяны слетела ухмылка, белобрысый сосредоточенно взглянул на меня. Третий, мягкий шатен, беспрестанно пправлял очки, норовившие сползти на нос. А четвёртый, чернявый и смуглый, дерзко смотревший на нас с Леной и державший руки в карманах рваных штанов, вытащил руки и сосредоточенно стал вслушиваться в мои слова. Лена удивлённо посмотрела на меня. Она не понимала, что я имею в виду. А я всего лишь вспомнил себя в 6 классе. Тогда мне и моим трём одноклассникам было дано задание сочинить рассказ про кругосветное путешествие. Ну я и сочинил, а две девочки нарисовали стенгазету. Героями этого рассказа были те самые мальчишки из сказки Джанни Родари «Один и семеро». Естественно, что первые строки рассказа совпадали со сказкой Джанни Родари. А дальше начался рассказ о том, как ребята отплыли из Лондона и проплыли кучу километров, сумев пересечь два океана. Я думал, что сказка будет вдохновляющей, но вместо этого они погрустнели. На середине моего рассказа, когда яхта плавала в Атлантическом океане, готовясь к заходу за провизией в порт столицы Уругвая — Монтевидео, я не выдержал и спросил:  — Что вы грустите, ребята?  — У этих мальчишек есть родители, к которым они вернутся после путешествия, а у нас нет никого — ответил за всех черноглазый блондин. Выслушав их, я хлопнул себя по лбу:  — Дурак я, с вами лясы здесь точу. Лена, молчавшая до сей поры, посмотрела на меня:  — Их пожалеть надо, бедняг.  — Их надо в первую очередь накормить. Вы хоть поели с утра? — возразил я.  — А вы как думаете? Данька такого язя притащил утром — мы его зажарили на костре и съели. Хватило на всех. Даже тётю Славю, тётю Машу и дядю Славу угостили. А тётя Вика отказалась почему-то — ухмыльнулась Ульяна. Ухмыльнулся следом за ней и белобрысый. Ай да шельмец! Я выглянул в окно и сказал нежданным гостям библиотеки:  — Сейчас сюда идут и тётя Вика, и все обитатели этого замечательного места. Вот сейчас мы всё и узнаем.  — Садитесь на самые первые ряды, пожалуйста, чтобы вас лучше было видно — попросила Лена. Они так и сделали, а мы с Леной сели чуть позади них. Это случилось вовремя — как раз в это время дверь распахнулась, и наши товарищи валом повалили в библиотеку. В этой толпе я увидел и Мику, и вожатых. «Сейчас будет настолько важное событие, что даже Мику ради него отвлеклась от работы над песнями» — подумалось мне. Слово, естественно, первыми взяли вожатые. Валерий Геннадьевич попросил:  — Пусть наши гости встанут и покажутся нам. Мы хоть рассмотрим их внимательнее. Удивительно, но четверо оборванцев сопротивляться не стали. Они спокойно подошли и встали перед нами, как подсудимые во время последнего слова. Задержался только Данька. Он спросил испуганно: — А вы нас бить не будете?  — А за что вас бить? — удивился Валерий Геннадьевич.  — Не знаю, за что. А меня, между прочим, били. С этими словами он медленно снял рубашку, и мы все ужаснулись. Его тело было полностью исполосовано розгами аж до синевы. На спине не осталось почти ни одного живого места.  — Кто это тебя так? — спросила сочувственно Славя. Данька смутился. Должно быть, это ему было неприятно.  — Бандит один, сволочь дурная. Я рос без матери, только у отца. На отца я никогда не жаловался, он был хорошим человеком. Но стоило ему потерять работу — тут всё и началось. Когда его сократили, он полгода работу искал, но то ли его не брали, то ли сам отказывался от предложений. В один ужасный момент он связался с бандитами, и те стали часто бывать у нас на квартире. Среди бандитов был мужик по кликухе Гришка Бешеный. Кликуха один в один соответствовала его характеру. Он был сущий зверь, — особенно, когда нажрётся водки. И вот однажды они с отцом нажрались и что-то не поделили. Он полез на отца с ножом. Мне стало отца жалко, и я встал между ними. Тут Гришка стал орать: «Отойди по-хорошему!» Я не отходил. Тогда он взял ремень и отмудохал меня. Отец этого не стерпел. Он побежал на кухню, взял топор для рубки мяса, и полоснул бандита по башке. Тот так закричал, что у меня его крик до сих пор в ушах стоит, и упал наземь. Ужаснувшись того, что сделал, отец сам позвонил в милицию и сдался. Его судили, теперь он сидит. В тюрьме. А меня, горемычного, в детский дом отправили. Но по дороге я сбежал. Я до сих пор боюсь, вдруг на моём пути окажутся такие, как этот Гришка. Надеюсь, здесь таких нет. Смуглый его спутник перебил его:  — Ты хоть без родителей растёшь, а каково мне? Мои родители — цыгане, из династии воров. Они заставляли меня танцевать, выучили играть на гитаре, а сами, пока я отвлекал людей, резали у них кошельки. Слава богу, что я от них убежал, и теперь по свету странствую.  — Как тебя зовут? — спросил Илья.  — Рома меня зовут. Я же цыган. — усмехнулся смуглый. Интересно, это имя или всё же прозвище? Свою историю рассказал и очкарик, которого звали Володя. Его отец погиб в Чечне в бою с террористами, а мать с горя запила. Опеку над ним передали брату отца, школьному учителю. Но с ним случилась беда. Его опекун работал учителем истории, и одновременно был классным руководителем одного класса, который он взял в пятом и довёл до девятого. Он имел репутацию учителя, относившегося к ученикам с уважением, но в то же время строгого и принципиального. Ученики тоже относились к нему уважительно, работа приносила ему радость. Он чувствовал в себе призвание быть учителем — ради этого отказался даже от офицерской карьеры, хотя ему перед демобилизацией со срочной службы предлагали поступать в офицерское училище. Прошло пять лет. В девятом классе в школу пришла девочка-мажорка из богатой семьи. Её отец был владельцем гостиницы в центре города. Девочка была типичной гламурной кисой. Она старалась вести себя подобно тусовщицам, зависающим в ночных клубах, и считала себя демо-версией Ксении Собчак. Постоянно на уроках она занималась не учёбой, а наведением марафета, а в свободное от уроков время крутила романы с одноклассниками. Естественно, что это сказалось на успеваемости. Учителя боялись ставить двойки дочери такого «очень важного дяди», и натягивали ей тройки, но учителю истории это претило. Он поставил ей два в первой же четверти. Гламурная киса попыталась было с ним договориться, но он твёрдо стоял на своём. Тогда она распустила слух, что он к ней приставал, а она ему отказала. Не знаю, какое воздействие она оказала на одноклассников, но те подтвердили её слова. Директор разбираться в ситуации не стал, предпочтя не ссориться с вип-персоной и уволить учителя, ставшего яблоком раздора. Несчастный учитель собирался подать на них в суд, но в тёмном переулке его подкараулили и сказали:  — Рыпнешься — прирежем. Их семья была вынуждена уехать в другой город, но там зарплаты были ниже. Всё чаще приходилось жить впроголодь. На новую одежду, не говоря уже о книгах, игрушках и технике, не хватало денег. Приёмные родители относились к нему хорошо, а он чувствовал вину перед ними. И однажды не вернулся с прогулки домой.  — Может быть, без меня они хоть поживут лучше — сказал он грустно. Но эпичнее всего оказалась история Ульяны. Начнём с того, что она — единственная из ребят, которая не плакалась на горькую судьбу, а относилась ко всему, словно к весёлой игре. Если верить её словам, она была сиротой при живых родителях. Отец давно бросил семью, а мать на отдыхе в Египте полюбила знойного араба и вышла за него замуж. Письмо с этим известием ей показали соседи. — Теперь её зовут Фатима, а раньше была София — хитро улыбнулась девочка и продолжила:  — Я сама росла, как перекати-поле. Родители за мной не следили совсем. Ну я и решила — айда путешествовать, мир смотреть, себя показывать! Жизнь одна, просидеть в четырёх стенах ещё успею. Дальше они говорили попеременно. Каждый рассказывал свою версию своих приключений. Рома встретился с Ульяной в небольшом городе, который находился в области, соседней с нашей Тульской. Там Рома пытался быть уличным музыкантом. У какого-то нищего он выучил пару песен Цоя и одну песню, которая, как сказал ему прохожий, была любимой песней великого хоккеиста Валерия Харламова. Ульяна впечатлилась игрой цыгана и позвала его с собой, сказав, что вдвоём веселее. Вдвоём они добрались до крупного города, где встретили на свалке Володю и Даньку. Ребята поделились с гостями последней едой, что у них была — плесневелым батоном хлеба, поговорили о жизни, и решили продолжать дальше путь вместе.  — Вчетвером легче перебиваться — объяснила Ульяна. У них сложилась своего рода артистическая труппа. Роман играл на гитаре и пел, Володя показывал фокусы из подручных материалов, Ульяна и Данька разыгрывали смешные сценки. Чаще всего Ульяна изображала хулиганку, а Данька — блюстителя порядка, что-то вроде дружинника советских времён. Впрочем, сюжеты были разные. От покойного отца Данька знал много анекдотов, и они с Ульяной экранизировали их в лицах. Однажды на одной помойке Ульяна нашла кусок ткани и соорудила из него усы. Это позволило им с Данькой играть сценки про Чапаева и Петьку. «Чапаев» в женском облике пользовался у толпы неизменным успехом. Они стали достопримечательностью этого города. Им бросали столько денег, что этого вполне хватало на проживание. А когда ещё один знакомый бомж выучил Рому петь «Генералов песчаных карьеров», платить стали намного больше. Но так было недолго. Остап Бендер как-то в «Золотом телёнке» сказал Балаганову:  — И что это за профессия такая, прости господи! Сын лейтенанта Шмидта! Ну, год еще, ну, два! А дальше что? Дальше ваши рыжие кудри примелькаются и вас просто начнут бить. Наши герои были не детьми лейтенанта Шмидта, а современными скоморохами, если можно так выразиться. Но они примелькались людям. Фокусы зрителям надоели, песни не вдохновляли. Анекдоты про Чапаева были хорошими, но для того, чтобы иметь у зрителей успех, репертуар надо было разнообразить. В общем, настала нищета в том виде, в каком она есть. Пару раз они даже сидели в детской комнате милиции за магазинное воровство, но их отпускали. Ульяна постепенно становилась за вожака в этом квартете. Именно она руководила отрядом, именно ей все подчинялись. Однажды на улице Рома подошёл к какому-то мужику, и петь начал. Пел он, как всегда, Цоя. «Пачку сигарет». Мужик, видать, был не местный. Он опешил и упал от изумления. В руках он держал «Советский Спорт». Они успели прочесть заголовок, который гласил: «Хозяином Зимних Олимпийских игр 2014 года становится Сочи». Ульяна загорелась желанием попасть в Сочи, поплавать в море, и увидеть олимпийские объекты. Её поддержал Рома, вспомнивший, что у него в Сочи живут родственники. И путешествие на юг началось. Когда я слушал этот их рассказ, у меня в голове крутилась песня греческой певицы Анны Висси про то, как хорошо путешествовать автостопом. Если верить этой девушке — кумиру греческой молодёжи 80-х годов, автостопом можно доехать из Парижа в Пекин, по дороге не забыв заглянуть во Владивосток. Но хорошо путешествовать по миру, когда тебе уже 23, и ты — известная певица, участница конкурса «Евровидение». А если ты — маленькое дитя-попрошайка, путешествия радость тебе не принесут. В общем, деньги они проели быстро, и странствовали уже просто без цели. Однажды им повезло — они оказались в одной богом забытой деревне. Там они перезимовали и откормились. Их приютил житель деревни — добрый дед со старинным русским именем Сысой Акимович. Он их многому научил — в частности, водил в лес собирать разные лекарственные травы. Иногда они охотились и рыбачили, причём дети, особенно Володя, были хозяину верными помощниками. Жить бы им не тужить, но однажды Сысой Акимович переволновался, и с ним случился инфаркт. Больше никому они не были нужны в этой деревне. И снова начались странствия. Разница была в том, что теперь они стали настоящими лесными жителями, детьми природы. Природа их кормила, она давала им кров. Долго ли, коротко ли они странствовали, но однажды добрались до нашего леса. Это было весной, незадолго до начала наших съёмок. Несмотря на то, что всё расцветало, этот лес выглядел как-то необычно. Они обошли его весь, но нигде не нашли ни следа диких зверей. Возможно, они пошли бы дальше, но во время одного из походов они обнаружили пропасть, по которой добрались до старого лагеря. Там они нашли столько игрушек, сколько никогда не видели, и решили остаться надолго — благо, в лесу было полно ягод, а в озере водилась рыба. И жить бы им и жить спокойно, если бы в старый лагерь не повадились мы. А потом раскрыть их уже было делом техники. И вот они стоят перед нами и ждут, как мы решим с ними поступить. Здесь я остановился: Внезапно Славя сказала:  — Ульяна, а ведь я тебя видела. И обратилась к девочкам:  — Девчата, помните, мы чаепитие устраивать собирались?  — Помним. Только ты конфеты обещала нам принести и не принесла — отозвалась Лена.  — Потому что Ульяна у меня их выманила. Взглянула на меня взглядом Кота из Шрека. Я от такого взгляда растаяла. Мне её так жалко стало, что я не выдержала и отдала конфеты ей. Алиса встала и пристально смерила Ульяну взглядом:  — Ты хоть с товарищами поделилась?  — Поделилась, не маленькая. Мальчики меня ещё благодарили — обиженно сказала Ульяна.  — Это всё, что вы хотели нам рассказать? — взяла слово Ольга Дмитриевна.  — Всё — кивнула головой Ульяна.  — В таком случае нужно решить, что с вами делать, Неуловимые мстители — улыбнулась вожатая.  — Кто такие — Неуловимые мстители? — внезапно спросил Рома. Теперь удивилась уже Ольга Дмитриевна.  — Вы что, фильм этот не видели?  — Не видели — признались они хором. Ольга Дмитриевна задумчиво посмотрела на них, словно на какую-то заморскую диковину.  — Хорошо. Если вы не смотрели его, то я сейчас схожу и договорюсь с завхозом, чтобы он показал нам этот фильм. Внезапно она осеклась, но тут же взяла себя в руки и обратилась к нам:  — Ну так что вы с ними будете делать? Вы этих неуловимых мстителей сюда привели — значит, вам и решать их судьбу. История, конечно, трогательная и жалостливая, но я понятия не имею, как поступить. Тут слово взял Ростислав:  — Ольга Дмитриевна, я, конечно, не Шерлок Холмс, но всё же позвольте задать вам несколько вопросов. Ольга Дмитриевна посмотрела на него удивлённо, но ругаться при всех не стала:  — Если тебе нужно — то задавай. Ростислав заговорил решительно и смело:  — Меня заселили в южную часть лагеря. Когда директор мне сказал об этом, я не придал этому значения. Но буквально через два дня после вселения я заметил, что в этом районе никто не живёт, кроме меня и Алисы. Вы не знаете, зачем здесь лишние дома построены? Ольга Дмитриевна, похоже, никогда не задумывалась над этой проблемой. Это было видно по её лицу. Она ответила:  — Не знаю. Об этом лучше спросить у директора. Вот только его сейчас нет. Это известие шокировало нас. Мы стали тревожно переглядываться.  — А где же он? — поинтересовался Ростислав.  — В Москву уехал, на международный кинофестиваль. Вернётся к концу смены. Ничего себе, какие здесь дела творятся! Директор уезжает. А мы этого не знаем даже! К моему удивлению. Ростислав отреагировал на это совершенно спокойно:  — Ну ладно, в любом случае это не самое главное. Я предлагаю заселить эти дома. Пусть наши дорогие гости там немного поживут. На лице Ольги Дмитриевны вновь отразилось удивление:  — Я не ослышалась? — спросила она.  — Нет, не ослышались. Мы с Ростиславом, Машей и Юлей это обсуждали ещё тогда, когда с поляны возвращались. Славя может подтвердить — ответила Вика. Славя встала и бросила коротко:  — Подтверждаю. И соглашаюсь. Вика посмотрела на Даньку:  — Этот парнишка говорил мне, что хочет учиться рисовать. Мне так жалко его стало.  — По правде говоря. Тут всех жалко. Это ж надо — столько напастей на ребят свалилось! — добавила Маша. Выслушав нас, Ольга Дмитриевна несколько минут совещалась с Валерием Геннадьевичем. О чём они говорили, услышать нам не удалось. Наконец, Валерий Геннадьевич спросил:  — Вы уверены в своём решении?  — Да — твёрдо сказала Вика. Валерий Геннадьевич в ответ хитро улыбнулся:  — А может быть, кто-то из вас не согласен? Поднимите руки, кто не согласен, если такие имеются. Никто не поднял руку. Всем было жалко ребятишек. Мне тоже было их очень жалко. Я вспоминал себя в их возрасте. В это время мы с родителями и младшим братом ютились вчетвером в однокомнатной квартире. Это было ужасное зрелище. Жуткая теснота и ни у кого нет своего личного пространства. Но при всём при этом у меня были любящие родители, которые во всём мне помогали и воспитали меня достойным, пусть и невезучим, человеком. В этой квартире я прочёл свою первую книгу, и услышал свои первые песни — Высоцкого, Песняров, Александра Барыкина и многих других. В этой квартире мы делили друг с другом и радость и горечь. Из неё я уходил утром в школу, в неё же возвращался домой. Почти все воспоминания моего детства так или иначе связаны с этой квартирой. Какой бы тесной она ни была, а она у меня была. А у этих ребят нет квартиры и родителей. Мои размышления были прерваны голосом Алисы:  — Разрешите мне забрать Ульяну под моё крыло. Она будет жить со мной, я о ней позабочусь.  — Ты?. С чего это вдруг в тебе альтруизм проснулся? — удивилась Ольга Дмитриевна. Алиса стрельнула глазами в сторону вожатых:  — Вы не понимаете. У меня племянница такая же, как эта Ульяна. Ольга Дмитриевна посмотрела на Алису и лукаво улыбнулась.  — Ну бери, что ж с тобой делать. Только раз уж так вышло, тогда и остальные должны взять шефство над одним из этих ребят. Впрочем, я, кажется, всё понимаю. Над Данькой возьмёшь шефство ты, Вика? Со своего места поднялась Лена.  — Если он хочет научиться рисовать, то взять над ним шефство должны мы с Леной, а не кто-нибудь ещё — улыбнулась Вика.  — И я помогу подругам. В баскетбол хочешь научиться играть? — предложил воодушевлённо Ростислав.  — Хочу — ответил растроганный Данька.  — Ребята! Если хотите научиться играть в баскетбол — приходите на спортплощадку, я вас там жду — обратился к ним Ростислав. Ульяна по примеру Алисы сверкнула в него глазами.  — Вообще-то, мне больше футбол нравится. Когда я жила в деревне, я только и делала, что гоняла мяч с мальчишками. Но и от баскетбола я не откажусь.  — Футбол у нас тоже есть — отозвался Илья. Надо было видеть, как Ульяна расцвела, услышав эти слова.  — И вы часто в него играете? — спросила она радостно.  — Каждый день — заверил Илья. Но тут инициативу снова взяла в свои руки Ольга Дмитриевна:  — Я забыла о главном сказать. Сейчас вы, раз уж вы — наши гости, прямо из библиотеки отправитесь в баню мыться. За Ульяной проследит Алиса.  — Я могла бы… — начала Славя.  — У меня для тебя другое задание. Ты пойдёшь к поварихе и скажешь ей, чтобы с сегодняшнего вечера делала на четыре порции больше. Если потребуется, поможешь ей сама. Хорошо?  — Хорошо — улыбнулась Славя. Когда Славя вышла из библиотеки, Ольга Дмитриевна продолжила:  — Мальчики тоже должны вымыться. И им тоже должен кто-то дорогу показать.  — Это буду я — предложил Алекс. И почему я этому не удивлён?  — Договорились — улыбнулась Ольга Дмитриевна. Свои обязанности она приготовила и другим:  — Остальным юношам у меня приготовлено важное задание. Вы отправитесь к завхозу. Он вас отведёт на склад, вы заберёте оттуда кровати и пойдёте в южную часть лагеря. Ростислав вам покажет дорогу, если вы вдруг её не знаете.  — А что, в этих домах нет кроватей? — удивился Ростислав.  — Представь себе — развела руками вожатая. Ростислав покрутил пальцем у виска. К счастью, вожатая предпочла сделать вид, что этого не заметила. Вместо этого она спросила:  — А над остальными шефство кто возьмёт? Тут я встал со своего места и спросил:  — Я хочу обратиться к Роме. Пусть он покажет, как умеет петь. Рома лукаво улыбнулся.  — Покажу, если вы не верите. Вся библиотека обратилась в слух. Рома взял гитару, лежавшую на рабочем столе Лены, подобрал на ней несколько аккордов и запел: К долгожданной гитаре я тихо прильну Осторожно и бережно трону струну И она отзовётся зазывно звеня Добротою наполнив тебя и меня От зари до зари, от темна до темна О любви говори, пой гитарная струна Я гитару настрою на лирический лад И знакомой тропинкой уйду в звездопад Быть счастливой как песня попрошу я её И гитара взорвётся как сердце моё От зари до зари, от темна до темна О любви говори, пой гитарная струна К долгожданной гитаре я тихо прильну Осторожно и бережно трону струну Ведь бывают гитары: они зазвучат И большие оркестры покорно молчат От зари до зари, от темна до темна О любви говори, пой гитарная струна. Казалось, музыка его захлёстывает с головой и несёт сплошным потоком в сказочную страну, где под вечно голубым небом текут молочные реки и кисельные берега — настолько сильно он ей отдавался. А если учесть, что он ещё и приплясывал — его смело можно было назвать «огненным человеком»! Гитара под его пальцами плясала, как палочка у доброго волшебника, извлекая из себя чарующие, волшебные звуки. Он пел так, что по нему было видно, что, несмотря на все страдания, которые ему довелось пережить, он остался весёлым человеком. Человеком, при взгляде на которого грусть сама собой уходит и старается больше не возвращаться.  — Ну и озорной же парень! — шепнул мне Илья. Мне оставалось только кивнуть головой. Но любая песня когда-то заканчивается. Закончилась и эта. Убрав гитару, цыган заговорил голосом, заплетающимся то ли от усталости, то ли от скромности:  — Вам понравилось? Ответом ему были аплодисменты.  — Спрашиваешь? Конечно понравилось — улыбнулся Сергей Соловьёв. Ольга Дмитриевна тоже улыбалась.  — Я так понимаю, музыкальный кружок берёт его под опеку?  — Если Мику не против, то да.  — Разумеется, не против. Это так здорово! Аригато тебе за песню, малыш — сказала Мику восторженно.  — Договорились — удовлетворённо сказала Ольга Дмитриевна. Остался Володя. Володя стоял, весь красный от смущения. Даже очки не смогли скрыть неловкость его взгляда. Данька пришёл ему на помощь:  — Володя у нас — мастер на все руки. Он сплёл сеть, с помощью которой я по утрам ловил рыбу в озере. Это всё — его рук дело.  — Серьёзно? — спросил Илья.  — Серьёзнее не бывает — подтвердил Данька. Илья поверил Даньке. Он сказал воодушевлённо.  — Ладно, наш кружок берёт шефство над ним.  — Мы согласны — хором сказали Шурик, Антон и Маша. Услышав это, вожатая рассмеялась:  — Надо же, какие вы, оказывается, инициативные. Откровенно говоря, я так не думала. Валерий Геннадьевич поправил её:  — Откровенно говоря, это форс-мажор. Мы немедля должны написать Дроздову в Москву и попросить консультаций.  — Не торопитесь, коллега. Написать мы всегда успеем. Выслушав её, Валерий Геннадьевич кивнул головой и обратился к нам:  — План действий уяснили? Тогда по местам.  — Всё-таки непонятно, почему нельзя было кровати подготовить заранее — начал Ростислав. Валерий Геннадьевич усмехнулся:  — Ничего, потрудитесь. Зато вечером отдохнёте.  — Ладно, мужики, отправляемся — дал сигнал Илья. И вся мужская часть пионеров, кроме Алекса, отправилась искать завхоза. Тот оказался, как всегда, на спортивной площадке. Выслушав нас, он почесал затылок, и сказал по своему обыкновению:  — Ё-моё! Да, есть у меня кровати. Сколько вам нужно? За всех ответил Илья:  — Четыре. Одну нужно поставить в дом Алисы, остальные — в пустые дома. Шматко засмеялся примерно так, как смеялся его однофамилец из сериала «Солдаты».  — Ради четырёх маленьких детей стараетесь? Да это самый настоящий подвиг, ё-моё. Только вас так много не нужно. Хватит восьми человек — по двое на каждую кровать. Подумав, с нами попрощались Костя, Шурик, Антон и Андрей Мкртчян. Когда они ушли, завхоз, отперев дверь своими любимыми ключами, вытащил коробки и отдал их нам. Должно быть, кровати хранились в этих коробках в разобранном виде. Первую кровать схватили Серёжа и Богдан, вторую — Илья и Ростислав, третью — Сергей и Игорь. Наконец, последняя досталась мне и Васе. Но тут мне не повезло. Я не удержал коробку и уронил её на ногу, после чего заорал страшным криком и закрутился, как волчок. Вася посмотрел на меня и спросил сочувственно:  — Как это ты так ухитрился?  — Есть такая профессия — находить приключения на свою голову — попытался улыбнуться я.  — Тебе в медпункт надо, срочно! Обо мне не беспокойся, я коробку сам донесу.  — Я тебе помогу сначала, а потом в медпункт пойду. Это важнее. Я не знаю, как доплёлся до предназначенного нам дома. Но вот подвиг совершён, кровать поставлена в дом, и теперь необходимо отправляться в медпункт поправлять здоровье Надеюсь, я не сломал кость. Не хочется последние дни смены проводить с чувством физической боли — она будет заглушать все остальные эмоции. В медпункте я обнаружил Юлю. Медсестра, увидев меня, предупредила:  — Порядочный пионер должен пропускать девушек вперёд.  — Что с тобой? — спросил я Юлю. Она ответила:  — Похоже, утомилась. Голова сильно болит. С этими словами она взяла таблетку анальгина, проглотила и запила водой. Проделав эти действия, она спросила:  — А с тобой что? Вместо ответа я снял ботинок и поставил ногу на кушетку. Юля ахнула. Безымянный палец и мизинец правой ноги были все в синяках.  — Как это вышло? — спросила она сочувственно, пока Виола доставала йод. Я объяснил. Когда я закончил, медсестра усмехнулась:  — Ну всё. Танцевать в ближайшие дни ты не сможешь. На меня нахлынули воспоминания о ссоре с Леной. Но я не стал давать им волю и спросил:  — До ужина долго?  — Не совсем. Полчаса где-то — ответила медсестра.  — Тогда можно я у вас посижу? Отсюда до столовой ближе, чем от моего дома.  — Можно и я тоже тогда? — спросила Юля.  — Конечно, можно — усмехнулась Виола.  — Может, тебе принести ужин сюда? — предложила Юля. Но Виола начала её отговаривать:  — Не надо. Кость не задета, дойти до столовой он сможет. Я мысленно поблагодарил Виолу за оптимизм, но ввязываться в разговор не стал. Некоторое время мы с Юлей молчали. Я не знал, как начать разговор. А поговорить хотелось о многом. Наконец, меня осенило:  — Слушай. А почему ты в катакомбы спускаться отказалась? Там много интересного. Юля возразила мне:  — Спуск в катакомбы, на мой взгляд, — это ненужный риск. Ничего там интересного не найдёшь. Лучше оставаться в лагере и помогать Славе. Я бы хотел ей возразить, но боялся затрагивать тему старого лагеря в присутствии Виолы. Поэтому я спросил о другом:  — Ты всё время в кружке домоводства сидишь?  — Нет, почему же. Я и по лагерю гуляю, и в лес к озеру ходила. Ты меня не считай затворницей. Правда, мне один раз казалось, что лучше бы ей быть.  — Почему же?  — Вы тогда как раз в катакомбы спускались. А я спокойно гуляла по площади. Вдруг вижу — на меня «Волга» несётся. Я еле успела отойти. И знаешь что? За рулём директор был. Я вспомнил слова Ольги Дмитриевны. «В Москву уехал, на международный кинофестиваль. Вернётся к концу смены».  — Получается, он нарочно выбрал время, когда большинства из нас в лагере не было? — сказал я Юле, рассказав про историю вожатых: Она выслушала меня внимательно и предложила:  — Давай уйдём отсюда и поговорим без посторонних ушей. Я был с ней согласен. Как бы там ни было, а наши, пионерские разговоры не предназначены для персонала лагеря. На улице Юля попросила меня:  — Давай сначала расскажи, что там в катакомбах находится, что вы туда так часто ходили. Я начал рассказывать. Рассказывая, я снова и снова переживал все эти картины. Картины, которые видел, когда мы обнаружили лабораторию, когда Маша читала письмо. Нет, всё же поход туда того стоил. Не знаю, как другие, а я получил пример подвига, ради которых стоит прожить жизнь — причём подвига не военного, а в мирное время, что особенно ценно. Выслушав меня, Юля сказала грустно:  — Жалко, что я с вами не ходила. Но, с другой стороны, и Славе от меня много помощи было. Она бы одна не справилась, особенно с этими всеми игрушками.  — Не спорю. Каждый должен быть на своём месте. Мы немного прошли молча, как вдруг она переменила тему:  — Я часто тебя возле библиотеки видела. Ты решил всё-таки добиться Лены? Я улыбнулся и сказал воодушевлённо:  — Более того. Я уже добился её благосклонности. И снова полился рассказ. На сей раз это был рассказ о любви. О любви светлой и чистой, которой, казалось, быть не должно. Но, тем не менее, она была, и мы были её героями. Выслушав мой рассказ, Юля постаралась дать мне совет:  — Вот, значит, как. Ты не представляешь, какое тебе счастье привалило. Это судьба тебя вознаграждает. Береги эту любовь. Мне почему-то кажется, что тебе ещё придётся приложить немало усилий, чтобы эти чувства сохранить. Не знаю, как сейчас, но раньше вы были разными людьми. Ты — мыслитель и созерцатель, она — энергичная и зажигательная. Если так и осталось, вам вместе будет тяжело.  — Отвечу словами Маяковского. Если в этом лагере мы встретились — значит, это было кому-нибудь нужно. Она не стала мне отвечать, снова сменив тему: — Как ты думаешь, почему я изменила мнение о ваших походах в катакомбы?  — Честно говоря, не представляю — признался я.  — Вы именно в катакомбах обнаружили этих несчастных детей, которым нужна помощь. И теперь собираетесь им помогать.  — Да, собираемся. Что в этом плохого? Юля продолжила:  — Я только одного боюсь. Как бы не случилось так, что вы их бросите после конца смены? Смена закончится быстро, уже шесть дней осталось.  — Не бросим, обещаю тебе. Я здесь столько много хороших и верных товарищей повстречал, сколько не встречал нигде до этого. Это приключение научило меня верить в людей.  — Я тоже в вас верю. Если бы вы не были добрыми людьми, вы бы не принесли из старого лагеря игрушки, чтобы отдать их в детский дом. Её слова заставили меня серьёзно задуматься. А что мы сможем сделать для этих ребят? Им же нужна любовь и забота. А у каждого из нас работа, у кого-то, возможно, есть свои семьи. Кто-то, как Костя и Вика, всё свободное время отводят творчеству. Сложно будет заботиться об этих ребятах. Детях, которые не знали родительского тепла. Справимся ли мы с этой задачей? Она будет сложнее, чем строительство Шартрского собора. Я посмотрел в лицо Юли. Оно так и лучилось добротой. Черты лица были не такие красивые, как у Лены, Слави или Вики, но зато по нему было видно — она уверена в себе и привыкла преодолевать все препятствия, какие только случатся на пути. Вот она бы точно справилась с этими ребятами. Когда я ей сказал об этом, она возразила мне:  — Не забывай, из-за чего я из школы ушла. А эти ребята более запущенные. Я не успел ей ответить, потому что наконец-то раздался звук горна. Прошло уже больше, чем полчаса, на которые настраивала нас медсестра. Во всяком случае, мне так казалось. Должно быть, это было из-за того, что для наших гостей готовили отдельную пищу. Кстати, о пище. По дороге в столовую мне встретился Ростислав. Я не удержался и спросил:  — Слушай, а ты что, откушал язя вместе с нашими гостями? Он громко засмеялся:  — А как ты догадался? Из-за того, что я не обедал?  — Да — не стал увиливать я.  — Ну ты и Ванга в самом деле! Правильно догадался. Язь был такой большой, что они вчетвером не смогли его съесть, и предложили нам. Вика и Юля отказались, а мы со Славей и Машей взяли. Не пропадать же добру.  — Ну ты и смелый! А вдруг там зараза какая-нибудь была? Ростислав хитро улыбнулся.  — Ну, они же его пожарили — это раз. Волков бояться — в лес не ходить — это два.  — Идите на обед — вас там ждать не будут! — крикнул проходивший мимо нас Игорь. И добавил:  — Это — три. Мы последовали его совету и отправились на обед. Моя нога всё ещё болела, но я боль переносил уже легче, так что в столовую прибыл вовремя. Столовая сильно изменилась. Откуда-то (видимо, из кладовки) вытащили новый столик, покрытый скатертью снежно-белого цвета. Я не удержался и спросил повариху, проходившую мимо:  — Зачем этот столик? Она немного замялась, но объяснила:  — Он для наших гостей. Ужинать они пока будут отдельно. Я сказала вожатым, что они ещё к вам не привыкли, и что, если они будут есть вместе со всеми, они будут смущаться остальных. Вот завтра они будут есть вместе со всеми уже.  — Ничего себе, предусмотрительно — отозвался я. После переноски тяжестей я сильно устал. Мне хотелось быстро поесть и отдохнуть. Я решил отправиться домой и немного полежать. «Полежать» — это было мягко сказано. Я сразу же заснул и проспал бы до самой ночи, если бы не услышал звук горна. К моему удивлению, он сменился громким голосом Валерия Геннадьевича.  — Всем пионерам собраться около административного корпуса. Вам будет показан художественный фильм «Неуловимые мстители». «Неуловимых» я смотрел единственный раз в далёком детстве. Что ж, пора освежить впечатления. Но пока ярким впечатлением оказались наши гости. С них постарались соскоблить всю грязь. Естественно, удалось это не везде — годы странствий сказались, но тем не менее, выглядели они чище и свежее. Правда, они смущались находиться в такой компании. Странно, но мне казалось, что в библиотеке они такого смущения не испытывали. Может быть, это из-за того, что им хотелось выговориться перед нами, рассказать историю своих бедствий и злоключений? Хотя приглядевшись поближе, я понял, что причина лежит на поверхности. На них надели пионерскую форму. Я их понимал. Мне самому первые дни было неудобно в ней. Галстук после этой смены мне будет сниться в страшных снах. Может, им не нравится новый образ? Но я не успел толком подумать об этом, как вожатые пригласили нас в административный корпус. С тех пор, как я оказался в лагере, я бываю здесь всего лишь второй раз. Я никогда не видел кабинеты Слави, Алисы, Лены, Электроника, Мику и остальных изнутри. Вообще, если задуматься: зачем они здесь, если рабочие места находятся в другом месте? Не увидел я их и сейчас, потому что нас повели в конференц-зал, посередине которого белел киноэкран. В зрительном зале можно было заметить несколько рядов удобных мягких кресел синего цвета и кинопроектор, располагавшийся в левом углу. Наши гости явно были удивлены тем, что они увидели. Справа от меня шагала Ульяна, и я заметил, как глаза девочки округлились. Такая же реакция была и у Ромы. Остальных я не видел, но готов поклясться, что они реагировали так же. Перед началом сеанса Валерий Геннадьевич провёл нам небольшой ликбез по кинофильму. Было рассказано про снявшего фильм режиссёра Эдмонда Кеосаяна, актёров Виктора Косых, Василия Васильева, Валентину Курдюкову, Михаила Метёлкина. Он бы рассказал и об остальных актёрах, если бы его не оборвала Ульяна:  — Показывай уж! Мы сюда пришли кино смотреть, а не лекцию слушать!  — Ух ты, какая дерзкая! — шутливо погрозил ей вожатый, но таки завертел ручку кинопроектора. И на экране замелькали знакомые кадры — четверо всадников на красном фоне, едущих под песню «Бьют свинцовые ливни». Я не буду пересказывать сюжет — его все знают. Несмотря на то, что фильм можно назвать пропагандистским, показывают его в России довольно часто. На Западе его назвали бы «боевиком» — и были бы правы. Половина сюжета состоит из погонь и перестрелок. Но для меня в первую очередь это фильм о дружбе — о боевом товариществе четырёх друзей, которые пронесут его через всю жизнь. Неважно, что у детей разное социальное положение. Неважно, кто ты — украинский крестьянин, московский гимназист или цыган. Если ваша дружба прошла такие испытания, как крещение огнём — она никогда не ослабеет. Впрочем, нашим маленьким гостям было не до этого. Они ёрзали, переговаривались, обсуждали картину — слава Богу, не так громко, чтобы мешать остальным. Громко смеялись они только в одном эпизоде — когда герой Крамарова произносил свою знаменитую фразу:  — А как глянул в стороны — и-и, гроб с покойничком летает над крестами! А вдоль дороги мёртвые с косами стоять! И тишина! Интересно, что им нравится больше — боевые сцены или идейная составляющая? Наверное, всё-таки первое — они всё же пока ещё лишь только дети. Впрочем, периодически, они отворачивались от экрана. Например, в сцене, когда Сидор Лютый порол экранного Даньку или когда Данька и Яшка мстили бандиту тем же манером. Я их понимал — наблюдать такие сцены для неокрепшей детской психики очень сложно. Но вот фильм закончился.  — Понравилось? — спросила Ольга Дмитриевна. За всех ответила Ульяна.  — Хороший фильм. Он как будто про нас. Теперь я понимаю, почему вы нас Неуловимыми мстителями прозвали. Мы дружим совсем как те мстители. Она засмеялась, и её смех подхватили остальные её товарищи. Всё-таки Ульяна — действительно душа этой компании. Ольга Дмитриевна была удовлетворена:  — Это хорошо, раз вам понравилось. Я сейчас советую вам разойтись по домам. Вам надо хорошо выспаться. Завтра мы вас будем принимать в пионеры.  — Здорово! — закричала Ульяна так, что некоторые из зрителей чуть не спрыгнули со своих мест. После этого вожатая обратилась к Лене:  — Лена, приготовь, пожалуйста, знамёна и бюст Ленина. — Будет сделано — спокойно сказала Лена. Когда мы выходили из административного корпуса, Лена догнала меня.  — Ты не поможешь мне убраться в библиотеке?  — Помогу, конечно — отозвался я. По пути она сказала мне:  — Возможно, это наша последняя встреча. Теперь мы будем реже видеться. Все силы будут брошены на наших гостей. Я обнял её и спросил.  — Тебе грустно?  — С одной стороны грустно, а с другой — Славя говорит: «Ради чего жить, как не ради помощи другим?» А если эти другие — слабые дети, то мы должны бросить все силы на помощь им.  — Ничего, мы найдём время для встреч — обещал я. Уборка долго не продлилась. Мы быстро стёрли пыль со знамён и с плакатов. Немного повозиться пришлось только с теми плакатами, которые висели высоко. На сей раз Лена, памятуя о том, что я упал с лестницы, сама встала на неё, а когда я попробовал было её остановить, велела мне стоять внизу и поддерживать. Зато бюст Ленина она доверила мне. Ещё и подколола, назвав его уборку «партийным заданием». В скором времени бюст Ильича засиял, как новенький. Я заметил:  — А почему он в прошлый раз щурился, а сейчас улыбается? Действительно, его лицо как будто просветлело.  — А когда был этот прошлый раз? — спросила Лена. Когда я рассказал ей об этом, она сказала ласково:  — Потому что в прошлый раз ты крался, как тать в ночи, а сейчас ты мне помогать пришёл.  — Ты права, любимая — согласился я. Я ждал от Лены ответных нежных слов, но она вместо этого предложила мне:  — Ладно, пора уже уходить. Завтра будет сложный день, надо выспаться. Мы попрощались. Но, вернувшись домой, я не улёгся в постель, а начал читать «Парус». Я читал его долго, стараясь вникнуть в проблемы, которые мучили детей в рассказах, что были в нём собраны. Это должно было научить меня понимать других детей — тех четверых, которые сейчас нуждаются в заботе и с моей стороны тоже. Я лёг спать только тогда, когда последняя страница альманаха была прочитана. Но, когда я оказался в кровати, меня ещё долго тревожило беспокойство за наших гостей. На нас лежит большая ответственность за них. Мы должны сделать так, чтобы они в нашем лагере радовались, а не страдали.