Братство "Совёнка"

Должно быть, чай Мику действительно был очень крепкий. Я проснулся, когда только-только занималась заря И, как ни старался, не мог заснуть. Я пытался считать овец, потом по примеру Винни-Пуха пробовал считать Слонопотамов, но толку не было. Просто валяться в постели мне не хотелось. Ходить в гости по утрам способен только тот же Винни-Пух, а людей за то, что отвлекают других от сна, напрашиваясь в гости, хозяева бьют. Возможно даже ногами. Идти на спортплощадку? А с кем ты будешь там в футбол играть? Сам с собой? В общем, положение было отчаянное. И тут я вспомнил разговор с Викой, которая рассказывала мне о том, что выбиралась в поле и рисовала там. Картину я, правда, не видел, но ни на секунду не сомневаюсь, что она красивая. У Вики большой талант — возможно, из неё получится новая Зинаида Серебрякова. Во всяком случае, я надеюсь на это. Но в любом случае творческая интерпретация — творческой интерпретацией, а оригинал всегда лучше. Может, прогуляться в поля? Как там в песне: «На дальней станции сойду — трава по пояс»? Я в своё время пел эту песню, а теперь получится самому испытать впечатления, которые испытывает её лирический герой. Стоп! Получается, входные ворота не закрываются? Через них любой человек может войти и выйти? Как в стереотипном светлом советском прошлом, когда, по рассказам его адептов, двери не запирались? Получается, так, раз Вика спокойно вышла. А теперь мне надо той же дорогой пройти. По крайней мере, душа требует. Я оделся и вышел за порог. Меня ждали родные поля. На всякий случай я полил цветы. Теперь мне ничего не мешало. Ворота действительно были открыты. Я прошёл мимо двух статуй пионеров, и углубился в поле. Уходя, я обратил внимание на дорожный знак: «Автобусная остановка». Получается, что место для автобуса уже приготовлено? Интересно, получается, что мы из лагеря уедем все вместе, а не каждый по отдельности? А где мы будем расставаться? Или для каждого из нас будет персональный автобус класса «люкс», в котором каждый из нас будет ехать домой индивидуально? Впрочем, это мы узнаем через два дня. Ждать осталось совсем немного. В поле действительно было красиво — красивее, чем в лесу. Вика была права. Настоящее широкое русское поле, полное свежей травы, на которой блестела утренняя роса. Я поймал себя на мысли, что не знаю, какие цветы как называются. Ромашки, колокольчики и клевер заметить можно было легко, но остальное? Вот что означает — «городской человек», для которого природа существует лишь в виде картинок в книгах. Я шёл, не разбирая дороги, наблюдая за тем, как восходит солнце. Впрочем, «не разбирая дороги» — это слишком. Мы, к счастью, не в горах Кавказа. Дорога была широкая и ровная. На ней не было ни одной колдобины или ямы. Если бы все дороги России были такими ровными, то одной проблемой нашей многострадальной родины было бы меньше. Не хотелось ни о чём думать, хотелось просто бродить и наслаждаться красотами родной земли. Неужели Ульяна и Рома, с которыми я проводил очень много времени, заразили меня склонностью к бродяжничеству, и теперь я собираюсь сам стать странником, беспечным гулякой? Так в какую сторону мне направиться? Я отправился вперёд, прочь от лагеря. Меня не волновало ничего — ни мои планы, и друзья, ни Лена. Я думал только об одном — смогу ли я дойти по дороге до конца, и если дойти, то куда. Сколько прошло времени — я не знал и не ведал, но солнце уже встало высоко. Из моего горла сама собой вырвалась песня: Я часто брёл по бездорожью, Но если чистое тая, Хранил в ладонях искру божью, То это Родина моя. Хранил в ладонях искру божью, То это Родина моя. Без славы жить — не безнадёжно, Но если всё-таки, друзья, Жить без чего-то невозможно, То это Родина моя. Жить без чего-то невозможно, То это Родина моя. На свете всё не бесконечно, От океана до ручья. Но если что-то в мире вечно, То это Родина моя. Но если что-то в мире вечно, То это Родина моя. Я шёл сквозь чащи и болота, Куда-то сам себя маня. И если я умру за что-то, То это Родина моя. Меня не станет, солнце встанет, И будут люди и земля. И если кто меня помянет, То это Родина моя. И если кто меня помянет, То это Родина моя. Я часто брёл по бездорожью, Но если чистое тая, Хранил в ладонях искру божью, То это Родина моя. Хранил в ладонях искру божью, То это Родина моя. Неизвестно, что бы произошло дальше, но тут на горизонте показалась «Волга», и начала стремительно ко мне приближаться. . Это было так неожиданно, что я еле успел отпрянуть. Но, к счастью, автомобиль остановился первым. И тут из него вылез Дроздов. Я остолбенел ещё больше. Иногда они возвращаются. И возвращаются неожиданно от остальных. Но через некоторое время ступор прошёл и я засмеялся:  — Что смешного? — рассердился водитель.  — Занятное совпадение. Я только что пел песню из репертуара ансамбля «Синяя птица», а у него солист по фамилии Дроздов. И по какому-то странному совпадению, мимо проезжает автомобиль, за рулём которого — Дроздов. Сами понимаете, что здесь смешного.  — Действительно, смешно. Только мне ехать надо. Я как раз в лагерь возвращаюсь. А ты что, уйти хочешь? — С чего вы взяли? — удивился я. — А что, ты просто так вышел из ворот? Просто пройтись? Тебе леса недостаточно? В лес-то вы наведываетесь постоянно. Казалось, он разгадал, какие у меня мысли, и стал вести себя в соответствии с ними. Он решил, что необходимо хитростью выманить меня на чистую воду.  — Или ты в деревню за самогоном ядрёным попёрся? Или у тебя там зазноба объявилась? А как же Лена? Ты её бросил? У меня от таких обвинений голова кругом пошла. Что пан директор себе позволяет? Но ругаться с ним я не захотел и постарался спокойно ответить:  — Я просто гуляю.  — Просто гуляешь? И с каких это пор ты по полям гуляешь? По полям гуляешь, песни слагаешь, поёшь, разве что на баяне не играешь. Он снова оглядел меня с головы до ног.  — Скажи мне откровенно — ты когда сегодня проснулся?  — Рано утром на рассвете — признался я.  — А сейчас уже одиннадцать часов. Или ты счёт времени потерял? Я не нашёлся, что ответить — просто стоял с раскрытым ртом, потрясённый этой информацией. Неужели я шёл настолько долго? Надо же, и ноги не устали. Впрочем, Дроздов вскоре смягчился.  — Ладно, если ты не хочешь до деревни дойти, давай иди ко мне в автомобиль. К обеду доедем. Тебя, наверное, уже заждались те пионеры, к которым ты добровольно себя приставил. Я задумался. Если я соглашусь на помощь Дроздова и вернусь в лагерь при полном параде, то это запомнят на всю жизнь. Меня вмиг окличут «королём», «генералом» или ещё чем-то похлеще. Но, с другой стороны, раз я ушёл так далеко, то вернусь в лагерь минимум к ужину, тем более, что ноги неминуемо должны устать. Так что раз предлагают, надо пользоваться этим предложением. А если подколки из-за этого будут, то они будут дружеские. Ничего страшного в них нет. В общем, я решился и направился к «Волге». — Ладно, поехали. Я согласен. Дроздов вёл себя удивительно спокойно и хладнокровно. Он не был похож на человека, возвращавшегося из долгой командировки. За стеклом мимо пролетали полевые пейзажи. Вновь глаза любовались этими впечатлившими меня цветами. Правда, теперь я обратил внимание на то, что пейзаж не был таким уж пасторально-идиллическим. Хотя бы одни линии электропередач свидетельствовали о том, что это не глухомань, а довольно оживлённое место. Удивительно, правда, что за всё время нашего диалога не проехало мимо ни одной машины, но будем считать это простым совпадением. Стоит ли расспросить Дроздова или дать ему спокойно повести автомобиль? Вопросов у меня накопилось много, но настало ли для них время? Сначала я решил не будить лихо, пока оно тихо. Правда, примерно на полдороге любопытство всё-таки одолело, и я решился:  — Откуда вы всё знаете, что в лагере творится? Дроздов отвлёкся и улыбнулся ехидно:  — Умный человек вроде, мемуары Будённого читаешь, а простых вещей не понимаешь. Ты что думаешь, что лагерь настолько отрезан от мира, что у нас нет телефона? Я со всей силы ударил себя по лбу. Как я мог об этом забыть! Даже если и можно было предположить сумасбродную мысль о том, что нет никакого телефона, Славя вчерашним разговором должна была дать мне понять о том, что в лагере есть телефонная связь. Она же упомянула Машу, как ни крути. Господи, ну я и дурак. А ещё собираюсь устраивать интернат для беспризорных детей. Мне это не по зубам — теперь я сам это понимаю. Я хотел было продолжать задавать вопросы, но Дроздов больше не захотел мне ничего говорить.  — До конца смены осталось всего два дня. В последний день смены я отвечу на все вопросы, какие есть. Это будет утром. Потом вы пообедаете, уберётесь у себя, соберёте вещи — и уедете. Автобус как раз к ужину прибудет. Больше мне ничего выдавить у него не получилось. Как я ни старался, он не произнёс больше ни слова. Если не считать одной фразы, которую можно было расценивать не то как троллинг, не то как угрозу.  — Ещё раз спросите меня о чём-нибудь, я вас всю оставшуюся дорогу петь заставлю. Вы, я смотрю, очень хорошо поёте. Такому голосу нельзя пропадать. Я вынужден был подчиниться и больше за весь обратный путь не проронил ни звука, только сидел и наслаждался видами. Но вот наконец вдали показались ворота пионерского лагеря. Они были раскрыты. Предупреждая мой вопрос, Дроздов улыбнулся:  — О моём приезде вожатые уже знают. Он затормозил и помог мне выбраться.  — Ну ладно, синяя птица. Я тебя довёз до твоего обиталища. Теперь ты можешь лететь, куда хочешь. Правда, я думаю, что тебя сейчас ждут в столовой. Но если ты не голоден… Я не дослушал его тираду и отправился на территорию лагеря. Пионеры действительно спешили в столовую. Я быстро отправился к ним. За центральным столом сидел Ростислав. Он был в короне. «Вот человеку подфартило в конце смены» — подумалось мне. Мне очень хотелось поговорить и с Ростиславом, и с Викой. С Ростиславом — потому что, во-первых, надо поздравить человека с получением награды, а во-вторых, я чувствовал, что он мне не всё рассказал о своей поездке сюда. Вы не подумайте плохого, дело не в том, что я ему не доверяю. Просто я вчера забыл выяснить одну очень важную вещь. Конечно, её можно было бы выяснить непосредственно у Дроздова, но сам Дроздов не хочет бежать впереди паровоза. Что ж, попробую поговорить с Ростиславом. Поприветствовав меня, Вика спросила сразу же:  — Чего тебя на линейке не было?  — Прелюбопытнейшая история И отчасти причиной её являешься ты. Я постарался рассказать её во всех подробностях. Не утаил и встречу с Дроздовым. Ростислав удивлённо посмотрел на меня:  — Ничего себе, как далеко ты продвинулся, что тебя директору лагеря пришлось подбирать. Как-то не верится даже.  — Я сам не верю — сказал я. Некоторое время мы спокойно обедали. Но тут я посчитал, что непорядочно будет не поздравить Ростислава с тем, что ему вручили корону. Когда я поздравил его с этим, он хитро улыбнулся.  — Вообще-то, эта корона Алексу предназначалась. Он мне её благородно отдал.  — Я этого не ожидала от Алекса — призналась Вика.  — А чем он это мотивировал? — спросил я.  — Ничего. Просто сказал, что корона ему не нужна. Тем более, в тот момент, когда до отъезда из лагеря осталось всего ничего.  — Действительно, Дроздов мне подтвердил о том, что мы уедем уже послезавтра. Впрочем, я в этом ни разу не сомневался. Возможно, поэтому я отправился утром «по Викиным следам». — И как — убедился, что там красиво? — спросила Вика. Я кивнул головой.  — Убедился. Мне хватило времени, к счастью.  — Я очень рада Жалко, что мало кто из нас может почувствовать эту красоту. Вика вспомнила о своих вчерашних впечатлениях, и её глаза засияли радостью. Мы решили не мешать её радостным мыслям, и замолчали. Виктория позавтракала раньше нас. Пожелав нам удачи, она вышла из столовой. Теперь можно было поговорить с Ростиславом. Благо, повод имелся. — Ростислав, можно к тебе в гости прийти после обеда? Поговорить надо. Он хитро улыбнулся.  — Я вижу, тебе понравилось со мной общаться.  — Да — только и смог вымолвить я. Не признаваться же ему, что мне нужно говорить с ним исключительно по делу.  — Ну что ж, заходи — предложил Ростислав. Вот так я отправился к Ростиславу в гости. Когда мы подходили к южным домам, из соседнего дома вышли Алиса и Ульяна. Они отправились на пляж, судя по тому, что я увидел, как они взяли с собой сумки, полотенца и покрывала. Удивительная всё-таки девочка Ульяна. То в футбол играть хочет, то ей ленивый пляжный отдых подавай. С другой стороны, нас никто теперь не подслушает. А с Ульяны с её озорным характером сталось бы забежать к нам в дом. Просто так, ни с того ни с сего. Когда я оказался дома у Ростислава, он взглянул на меня.  — Думаешь, я не вижу, что ты пришёл со мной не биографию Майкла Джордана обсуждать? Этот парень сходу просёк меня. Он очень проницательный. Вот кому надо руководить интернатом. Хотя, учитывая то, где он живёт, вряд ли он согласится. Я вздохнул: — Естественно, нет. От тебя ничего не укроется. Ты мне расскажи, пожалуйста, ещё раз во всех подробностях, как с тобой говорил Дроздов. Или тебя другой кто вербовал? Ростислав покачал головой:  — Нет, Дроздов. Только я не понимаю, зачем тебе это? Я тебе вчера всё уже рассказал.  — Нет, не всё. Я до сих пор не понимаю, почему Валера тогда отказался? Ростислав удивлённо посмотрел на меня, но ответил:  — Он не хотел покидать тот город, где живёт. Ему большой гонорар сулили, но он отказался. Он только спросил, в какой стране будет происходить действие. Когда узнал, что не в Латвии, отказался сразу же.  — В смысле в Латвии? Причём здесь Латвия?  — Он в Риге родился.  — Понятное дело — вздохнул я.  — А ведь ему гонорар сулили — продолжил Ростислав задумчиво. Это от него мне и требовалось.  — Гонорар? Какой гонорар?  — Один миллион фунтов стерлингов. Можно в рублях. Я чуть было не подскочил на месте. Гонорар! Получается, за участие в этом шоу полагается гонорар?  — И что, он отказался от миллиона фунтов стерлингов?  — Отказался — подтвердил Ростислав.  — А ты? — продолжил я допрос.  — А я и без того согласен был, а за деньги — тем более. Запас карман не ломит. Странно, а со мной Дроздов о гонораре не заговаривал. Получается, ему нужно было для каких-то целей заманить Ростислава и Валеру. Вот только для каких? И почему он, получив отказ от Валеры, не стал настаивать дальше? В общем, вопросов было много, даже очень много. Когда я поделился этим с Ростиславом, он сказал мне сочувственно.  — Не бери в голову, мужик. Дроздов тебе сказал, что даст возможность задать вопросы послезавтра, в последний день смены. Послезавтра мы зададим все вопросы.  — Интересно, готовить ли их заранее? — спросил я.  — Если готовить их заранее, нужно тогда опрашивать всех — сказал задумчиво Ростислав. Я не успел ответить, потому что раздался звук горна и после него громкий голос Ольги Дмитриевны.  — Все на площадь! Будет внеочередная линейка. Ростислав встал и сказал решительно:  — Должно быть, это из-за приезда директора.  — В любом случае надо идти на линейку. Там всё узнаем — вздохнул я. Но узнавать нам ничего не потребовалось. Я оказался прав. Вожатые предупредили нас о приезде Дроздова и сказали, что у нас есть примерно полторы сутки для того, чтобы подготовить вопросы. Когда мы услышали слова «вопросы», то тревожно загудели:  — А вопросы можно любые задавать? — выразил общее мнение Ростислав  — Да. Любые вопросы про лагерь и про то, что показалось здесь вам интересным или важным. У вас есть время хорошо подумать — подтвердила Ольга Дмитриевна. Они с Валерием Геннадьевичем немного посовещались, и её коллега добавил:  — Это всех касается. Наши гости тоже могут задавать вопросы.  — И я могу? — хитро сказала Ульяна.  — Да. И ты можешь, и все твои «неуловимые мстители». Вы ведь такие же пионеры, как все, только маленькие. Ульяна радостно запрыгала на одной ножке. Заметив это, Валерий Геннадьевич предложил:  — Может, распустить их, пока они раньше времени концерт не устроили?  — Я согласна — сказала Ольга Дмитриевна. Можно было действительно нас распустить, если бы не Вика. Она всё-таки предложила поход в поле. Это стало для вожатых неожиданностью, но тут они стали возражать:  — Мы вам не советуем. Это не старый лагерь. Вы не успеете вернуться. Поля слишком большие. Удивительно, но спорить никто не стал. Хотя, возможно споры бы и разгорелись, если бы не Вася. Для начала он попросил, чтобы ему точно сказали о том, что мы отъезжаем послезавтра. Когда ему это подтвердили, он обратился к товарищам:  — Насколько я знаю, в конце смены пионеры должны устроить костёр. Это такая замечательная традиция. Может, лучше его устроить, чем просто так ходить? Вожатые с радостью идею подхватили.  — Отличная мысль. Давайте обсудим, где устроим этот костёр. Из наших рядов вышел Ростислав:  — Что тут спорить? У меня есть предложение, которое всех устроит.  — И что это за предложение? Ты хочешь место указать? — спросила ехидно Ольга Дмитриевна.  — Что тут указывать? Я сам это место видел, и Вика видела. Это ведь мы встречали там наших будущих гостей– усмехнулся Ростислав. Вика пристально посмотрела на него:  — Ты имеешь в виду их поляну, на которой они костёр жгли?  — Да, именно её Именно там мы свой костёр проведём. Место, так сказать, привычное.  — Отличное место для того, чтобы провести там последний вечер — поддержал его Валерий Геннадьевич.  — Здорово! Мы вам дорогу покажем! — заверещала Ульяна, которая снова начала прыгать на одной ноге.  — Естественно, куда вы денетесь — хмыкнул я.  — Договорились. Если вопросов больше нет, можете расходиться– подытожила Ольга Дмитриевна. Вопросов действительно больше не было. Можно было уходить. Ноги сами понесли меня к библиотеке. Вдруг Лена волнуется, не увидев меня на утренней линейке? Впрочем, в библиотеке её не оказалось. На минуту мне в голову пришла мысль: «А что, если она по моему примеру, сразу же с утра отправилась на остров писать картину»? Но на всякий случай я отправился к ней домой. Лена оказалась дома. Вот только поговорить мы не сумели, потому что она спала. Хотя я чуть было её не разбудил. Что поделать, виноват — мою неповоротливость сложно очень исправить. Меня, по справедливости, следовало бы прозвать медведем. Дверь скрипнула так, словно петли её не смазывались целый месяц. Хотя, может быть, мне просто показалось. Впрочем, Лена так сильно устала, что не проснулась. Интересно, что с ней произошло? Вагоны, что ли, она разгружала? Хотя нет, судя по её лицу, на котором светилась радостная улыбка, не похоже, что её заставляли трудиться физически. Если человек во сне улыбается — значит, человеку хорошо. Получается, за то время, что я отсутствовал, с ней случилось что-то приятное. Впрочем, я не стал задерживаться. Я постарался осторожно, чуть ли не на цыпочках, выйти из её дома. Если ей так нужно — пусть поспит. О том, что случилось с ней, она спокойно расскажет мне вечером. А пока лучше её не тревожить. Я отправился домой, надеясь там хоть немного отдохнуть. Хотя разве сейчас есть время для отдыха? Настали последние дни, а последние дни всегда суматошные. А тем более здесь. Вообще, положение оказалось очень неловкое, если не сказать хуже. Дроздов ведёт себя как-то скользко и двусмысленно. С одной стороны, он разрешает задавать себе вопросы, то есть понимает, что мы имеем право потребовать у него отчёта. И за это его стоит только похвалить и выразить респект. С другой стороны, возникает такое ощущение, что он сам требует от нас отчёта о том, что мы здесь делали и как провели эти три недели. На душе было смутно. Чтобы успокоиться, я решил послушать музыку. Машинально включил на радио «Ретро». Там шла какая-то передача. Ведущий говорил:  — Сегодня 26 июня, отмечает день рождения замечательный певец Яак Йоала — наиболее яркая звезда советской Эстонии. Кумир миллионов зрителей от Таллина до Камчатки, обладавший неповторимым прибалтийским шармом. Муслим Магомаев о нём написал в заметке в газете «Советская культура»: «Артистическая внешность, броская, именно эстрадная манера пения, без налёта вульгарности, подчас выдаваемой за «эстрадную специфику», без штампов, копирования кого-то и чего-то. А главное — голос яркий, звонкий, наполненный, которым он свободно владеет; крепкое певческое дыхание, коим обладает далеко не каждый вокалист — всё это привлекает в нём. Яак Йоала поёт красиво, взволнованно, что называется, на нерве.» Сами понимаете — похвала от легенды советской эстрады дорогого стоит. Но не стоит больше слов. Лучше послушайте песни Яака Йоалы, начиная с самой первой, которая принесла ему всесоюзную славу — композиции «Солнечные часы», спетой на фестивале «Песня — 78». Для меня Яак Йоала был, по словам отца, «тем мужиком, который пел вместе с Софией Ротару песню про лаванду», и больше я о нём ничего не знал. Но в итоге я заслушался так, что ни о чём больше не думал, полностью погрузившись в творчество выдающегося эстонца. Магомаев был прав — голос у певца был отменный. Как мне его описать? Даже в самых грустных песнях в его исполнении ощущалось, что грусть эта — светлая, что он не перестаёт быть счастливым и старается с помощью своего голоса и таланта передавать людям крупицу счастья. Я сам не заметил, как провёл время за прослушиванием песен. Только когда вместо Яака Йоалы стал петь кто-то заграничный, я с удивлением сказал себе:  — Господи, сколько же времени прошло! Надо было решать, что делать. Завтра мы собираемся на костёр, так? А во время таких вечеров принято исполнять песни под гитару. Может, сейчас стоит попробовать подобрать завтрашний репертуар? Мне следовало пойти в музыкальный кружок, но ноги сами меня понесли к дому Васи. Я чуть было не стал корить себя за это, но вспомнил, что по соседству с Васей находится дом Сергея Соловьёва, и успокоился. Тем более, что мне повезло. Сергей оказался дома и оказался не один. Алиса и Алекс были вместе с ним. Когда я зашёл, Алекс ласково улыбнулся:  — Ничего себе совпадение! За три недели в первый раз отправились к тебе в гости, и тут, как по заказу, Андрей к нам пришёл.  — Да, я пришёл — улыбнулся в свою очередь я. Правда, скорее не в гости, а по делу.  — По какому такому делу? — удивился Сергей. Когда я объяснил, что пришёл для того, чтобы подобрать песню, все трое засмеялись.  — Нет бы отдохнуть, ты всё в трудах, аки пчела — сквозь смех произнесла Алиса. И улыбнулась так заразительно, что я напрочь забыл обо всех делах. Мы обсуждали футбол, делились планами. Разговор зашёл о придуманной кибернетиками машине.  — А хороший турнир придуман. Я бы устроил целую Лигу Петербурга и Ленинградской области — радостно воскликнул Сергей. Алекс улыбнулся:  — Ну, кто будет судьёй, мы ещё разберёмся. Но идея действительно хорошая.  — А уж если интернетом воспользуемся, то сможем набирать игроков по всей стране — добавил я. Да что там, по всей стране, по всему миру! Алиса, выслушав нас, засмеялась так сильно, что её смех вполне мог разбудить Лену.  — Вы меня слышите? Меня душит смех. Послушайте, ребята, вы дураки! Последнее слово она ради убедительности повторила по слогам:  — Ду-ра-ки! Мы начали удивлённо переглядываться. Что Алиса имеет в виду? Что ей взбрело в голову? А она между тем продолжала.  — Вы собираетесь виртуальными игрушками заниматься? Вы так расписали преимущества этого своего 7-40, что голова просто кругом идёт. Алекс сразу же разгорячился и принялся с ней спорить:  — Что тебе не нравится в виртуальных игрищах? Он старался разговаривать более-менее мирно, но Алиса разгорячилась и вспылила.  — Всё не нравится. Людям нужно заниматься реальным делом. Например, нам — нашим ансамблем. На футбол можно просто сходить во время отдыха. Она продолжила печально:  — Хотя на чемпионат Белоруссии без слёз не взглянешь. Уровень первенства водокачки. Её лицо стало таким грустным, что, казалось, она сейчас заплачет. Мне захотелось её утешить.  — Не надо печалиться. Придёт время, и чемпион Белоруссии обыграет, скажем, мюнхенскую «Баварию». Помяни моё слово. Тут я понял, что не знаю, как называется команда, которая сейчас чемпион Белоруссии. Стыдясь своего невежества, я спросил Алису:  — А кто сейчас чемпион Белоруссии? Алиса посмотрела на меня и вздохнула:  — Вот видишь, ты даже не знаешь, кто у нас в Белоруссии чемпион, а такие вещи говоришь. БАТЭ команда называется, запомни это, мил человек. Она впилась в меня глазами:  — И ты всерьёз веришь, что наш борисовский БАТЭ обыграет «Баварию»? Здесь меня, к моему удивлению, поддержал Сергей, сказавший:  — Зенит петербургский в прошлом году обыграл «Баварию», а БАТЭ чем хуже? Но пессимизм Алисы оказалось сложно перебить. Она сказала раздражённо:  — Хорошо побеждать «Баварию», когда у тебя спонсор «Газпром». Сергей хотел уже было заспорить, но я его перебил:  — Надо верить в чудо, и оно случится. Собственно говоря, оно уже случилось — ведь мы здесь оказались. Кто-то нашёл друзей, кто-то — любовь, кто-то — любимое дело. А ведь на нашем месте мог бы быть кто-то другой. Так почему бы не случиться чуду и с БАТЭ? Вот не думал, что у нас с Алисой выйдет настолько горячий спор. Алиса снова продолжила дискуссию:  — Ты не ровняй людей и футбольные клубы. Футбольные клубы, как и коллективы, живут по своим законам. Она встала напротив меня и стала пристально в меня вглядываться. Её взгляд пронизывал меня насквозь. В конце концов, мне это надоело.  — Ты что на меня так смотришь? Влюбилась что ли? — спросил я грозно. К моему удивлению, она нисколько не обиделась.  — Да вот, думаю, как ты пришёл к такому выводу. Мне наоборот кажется, что мы не случайно здесь оказались, а нас специально отбирали. Она продолжила задумчиво:  — Вообще, вот вожатые сказали нам, что мы можем задавать Дроздову любые вопросы, так?  — Так — подтвердил Алекс. Алиса посмотрела на него взглядом, в котором чувствовалось задетое самолюбие.  — Так вот, если никто не задаст этот вопрос, задам его я. Вопрос будет именно такой, как вы его услышали. Мы действительно случайно здесь оказались или нас специально отбирали?  — Я готов поклясться, что оказался здесь случайно. Если хотите — расскажу. И я рассказал им про то, как оказался здесь. Алекс выслушал меня и сказал сочувственно:  — Да, старик, тебе, можно сказать, повезло. Я тоже случайно сюда попал. И тоже по тем же причинам. Иду по улицам города, вижу афишу. Во Дворец культуры железнодорожников приезжает группа «Назарет». Представляешь, группа «Назарет» — к нам во Дворец культуры железнодорожников. У нас раскрылись рты от изумления.  — Действительно? Ты не шутишь? — спросили мы все трое разом. Алексу пришлось клясться.  — Провалиться мне на этом месте, сам афишу видел и даже билет заказал. Если хотите — убедитесь. Он достал его из кармана штанов.  — Словно знал, что он вам пригодится сегодня. Мы рассматривали билет с названием группы латинскими буквами. Алекс нам не врал.  — Ну и дальше что? — спросил я.  — А дальше я подумал, что моему очень хорошему другу тоже хотелось бы на этом концерте побывать. Я позвонил ему, но его мобильный был вне зоны доступа. Тогда я решил его проведать. Он за городом живёт, я отправился за город. По пути мне предложили выпить, я выпил воду, провалился в сон и оказался здесь. Мне стало жалко Алекса. Я чувствовал, что у меня на душе становится тяжело. Одно дело — когда я просто отправился в гости к двоюродному брату. Другое дело, когда человек отправляется на концерт топовой музыкальной группы. Впрочем, Алекс постарался меня успокоить. Он снова показал мне билет и сказал:  — Не беспокойся, на концерт я успею. Он в середине июля произойдёт. Но тут я вспомнил про вчерашний разговор с Ростиславом. Если Ростислав говорит правду (а с чего ему врать), то его появление здесь в мою концепцию как раз не вписывается. Его как раз взяли специально — только непонятно, почему. Неужели только из-за того, что он — гражданин Великобритании? Короче, мне пришлось делать то, что в интернете называют «переобуванием в воздухе». Тем более, что о разговоре с Ростиславом в такой доверительной беседе умолчать было невозможно. В общем, я рассказал про разговор с Ростиславом. Алиса, выслушав меня, грустно вздохнула.  — Видимо, мне всё же придётся задать этот вопрос. Случайно нас пригласили сюда или специально? Я решил кое-что добавить от себя:  — Много каких вопросов есть. Например вы меня знаете, что я живу в Туле, Алекс тоже в Туле живёт. А кроме того в Туле живут Лена и Юля. Внимание, вопрос: почему так много жителей Тулы? Мы что, столица? Важный экономический и культурный центр? Алиса поддержала мою мысль:  — Кстати насчёт Лены. Мы с ней давно общались. Сначала по интернету, конечно. Она в прошлом году в Белоруссию приезжала и мы договорились, что я этим летом приеду уже в гости к ней. А в итоге мы встретились совсем не там, где планировали.  — Интересно девки пляшут — сказали хором Алекс и Сергей. Я почесал затылок и добавил:  — Самое интересное, что я имел возможность задать Дроздову кучу вопросов, но он мне запретил, а я повёлся на этот запрет. Мои друзья уставились на меня, как арабы на агента МОССАД.  Мне пришлось рассказывать и про своё путешествие. Они были потрясены. Алекс сказал немного взволнованно:  — Даже не знаю, правильно ли ты поступил. Для начала скажи, какие ты задал бы вопросы?  — Во-первых, про то, каким образом они там за нами следят. Сергей улыбнулся.  — Ну, это проще пареной репы. Наверняка в административном корпусе в одном из помещений есть соответствующая аппаратура. Я возразил Сергею:  — В административном корпусе — вряд ли. Скорее всего, в одном из пустых домов. Может, что в доме кого-то из вожатых. Им же тоже надо жить где-то.  — Вполне возможно, что ты прав. Проверить мы всё равно не сможем — не будем же мы весь лагерь прочёсывать. Но ты прав — это один из первых вопросов, который задать нужно. А второй вопрос ты какой задашь? Я сказал немного пафосно:  — Вы не считайте меня идеалистом, хоть я говорю о сказках и мечтах. Я спрошу — будет ли нам гонорар? Кто его получит — только победитель или все вместе. Зачем мне нужны деньги — думаю, вы понимаете. Алекс встал и с такой силой ударил меня по спине, что я аж закашлялся. На мой недоуменный вопрос он ответил:  — Это тебе, чтобы жизнь мёдом не казалась. Думаешь, тебе дадут деньги? Если и дадут, то так мало, что ты их проешь за неделю. А Алиса, по своему обыкновению, спросила задиристо:  — А с чего ты вообще взял, что деньги поделят между нами всеми? Ты неисправимый идеалист, хоть себя таковым и не считаешь. Она взглянула на меня так, что я чувствовал: я обезоружен.  — Даже если и так: хватит тебе денег на обустройство? Она начала говорить большую речь, словно легендарная испанка Долорес Ибаррури, прозванная «пассионарией», то есть «страстной» за свои яростные выступления во время испанской гражданской войны 30-х годов прошлого века. Разница была только в том, что Ибаррури была черноволосая, а Алиса – рыжая. Её речь закончилась закономерным выводом: на деньги от организаторов шоу рассчитывать мне не следует и лучше поискать их в другом месте. Напоследок она позволила себе пустить слезу.  — Если бы ты знал, Андрусь, как мне тебя жалко. Ты хорошую мысль затеял. Гляжу на этих наших гостей — и сердце кровью обливается. Здесь они себя людьми почувствовали, а что с ними дальше будет? Когда я услышал эти слова, я почувствовал, что у меня щемит в груди. Неизвестно, во что бы это вылилось, если бы Алекс не предложил:  — Ребята, давайте обсудим, что нам делать завтра? Разговор резко перескочил на песни. Это было к лучшему, потому что помогло отвлечься от грустных мыслей. Разговаривали мы довольно долго, и в конце концов сошлись на том, что будем у костра петь песни, которые каждому придут в голову. Главное, чтобы это были хорошие песни, слушая которые, можно отдохнуть душой. Оставалось только отправиться к Мику и поделиться с ней нашими планами. Ещё издали из здания её кружка раздавались звуки музыки. Музыки грустной, щемящей и печальной. Казалось, что она вобрала в себя всю грусть всех людей мира. Даже странно было, что такая печальная музыка звучит в таком счастливом месте. И всё же, когда мы зашли, то ещё долго не разговаривали с Мику, боясь нарушить покой обители музыки. Мику сидела за роялем и пела песни на стихи Кости. А автор стихов сидел рядом и слушал. На его лице отражались сомнения — правильно ли он сделал, что дал эти стихи на переработку Мику? Мы стояли заворожённые. Я вспомнил вчерашний разговор с Костей. Стихи действительно были не те, что мы тогда подбирали. Должно быть, Костя и Мику долго работали над этим произведением. Я на минуту представил, какие споры у них могли бы быть. Но сейчас Костя вполне спокойно реагирует на музыку, пусть и сомневается в глубине души. Мику мне казалась похожей на того самого будочника из песни «Песняров», вокруг которого невозможно быть злым и несчастным — ведь рядом рождается музыка. Мы просто стояли и ждали, когда она прекратит выступление. Даже садиться не пытались. Нам казалось кощунственным садиться во время такого исполнения. Когда Мику пела, мне вспомнился её рассказ о детстве, проведённом в Японии. Да — девушка, пережившая такое, что она пережила, способна впитать в себя всю грусть Костиных стихов. Я далёк от специфических музыкальных терминов, но этим песням удалось затронуть мою душу. Но вот музыка смолкла. И Мику сразу же обратилась к нам:  — Спасибо вам, ребята. Вы не мешали мне — просто стояли и слушали.  — Потому что это было божественно. К сожалению, я не Руставели, а то я бы написал стихи о твоих песнях — сказал Алекс радостно. Мику ласково улыбнулась и посмотрела на Костю:  — Не печалься. Вот кто напишет стихи обо мне. А я рада, что вам понравилось. — Не просто понравилось. Душу трогает — ответил я восторженно.  — Мне понравилось. И голос, и музыка — всё на высшем уровне — добавил Сергей. Не знаю, сколько бы мы ещё надавали ей комплиментов, но нас прервала Алиса:  — Народ, мы не за этим пришли.  — А зачем вы пришли? — удивилась Мику.  — Пришли для того, чтобы предложить тебе завтра во время костра песни спеть. Мику задумалась. Мы, как и во время исполнения, не мешали ей размышлять. А думала она очень долго — настолько долго, что я даже не понимал, зачем она телится. Наконец, она поделилась своими сомнениями.  — Может быть, мне спеть тот вокальный цикл, который я создала для Кости, завтра на поляне? Но Костя начал ей возражать:  — А давай мы сыграем нашу программу сегодня вечером для всех. Не будем завтрашнего утра дожидаться. Всё равно всё уже готово.  — Ты в этом уверен? — спросила его Мику.  — Совершенно уверен.  — Костя прав. Чего тянуть! — как всегда решительно, чуть ли не сбиваясь на крик, пророкотала Алиса. Это был один из немногих случаев, когда я был готов её безоговорочно поддержать. Впрочем, спорить не пришлось. Мику быстро согласилась с нами.  — Если вы так настаиваете, приглашаю вас вечером на сцену.  — Договорились — сказали мы хором. Впрочем, до вечера было ещё очень много времени. Я собрался было пойти к своим подопечным, но после того, как озвучил свои планы перед товарищами, Алиса подняла меня на смех: — Что ты за ними, как квочка, бегаешь! Остальные и без тебя справятся. Ульяна и Рома сейчас на спортивной площадке. Ульяна с Серёжей пенальти друг другу бьют. Рому Ростислав в баскетбол играть учит. Володька у кибернетиков в кружке. Данька с Викой учится рисованию. Трудно не согласиться с тем, что она права. Но на самом деле на меня напала блажь — по-другому это назвать нельзя, и я решил, что должен сам лично рассказать нашим гостям о концерте. Первым по плану был кружок кибернетики. Я зашёл туда. Володька действительно был там. Под руководством Ильи он создавал модель самолёта.  — Ничего себе, как вы плодотворно трудитесь! Впрочем, иногда необходимо отдыхать. Я вас приглашаю сегодня вечером на концерт– сказал я восхищённо. Володька отложил модель самолёта.  — Кто будет выступать? Ты? Я был вынужден его разочаровать:  — Нет, не я. У нас есть один пионер, Костя. Ты его, возможно, знаешь. Так вот, он пишет стихи. А Мику кладёт их на музыку. Юный пионер был поражён до глубины души. Он приблизился ко мне и стал шептать: — Обещай, что не скажешь никому. Илья улыбнулся в ответ:  — Ну, я-то всё равно узнаю. Володька махнул рукой.  — Ладно, этому самому Косте можешь сказать. У меня отец стихи пишет. И некоторые из них я запомнил. Может, Косте интересно будет.  — Ничего себе! Ему нужно сразу об этом сказать. Я выглянул из двери и увидел, что Костя направляется в сторону своего дома.  — Пойдём к нему? — спросил я. Гость кружка кибернетики ответил утвердительно, и мы пошли догонять Костю. Узнав о том, зачем нам понадобилось идти к нему домой, он улыбнулся.  — Я и не знал, что мне сегодня предстоит ещё и слушателем стихов быть. Что ж, я с удовольствием побуду и в этой ипостаси. Дома у Кости выяснилось, что Володька запомнил столько стихов отца, что это не может не вызывать восхищения.  — Ну ты и Соломон Шерешевский — вырвалось у меня.  — А кто это? — любопытно спросил Володька. Я постарался ему рассказать всё, что прочитал про этого человека в книге под названием «Маленькая книжка о большой памяти», которую я нашёл в университетской библиотеке:  — В молодости хотел стать музыкантом, но болезнь уха помешала осуществить его мечту, и он стал работать журналистом. Редактор газеты заметил его феноменальную память и посоветовал обратиться к психологам. После того, как феномен Шерешевского исследовал психолог Александр Романович Лурия, описавший его в своей «маленькой книжке о большой памяти», Шерешевский стал эстрадным артистом. Костя прервал меня:  — За Шерешевского тебе, конечно же, респект, но пусть наш Шерешевский прочтёт стихов хоть немного. А я запишу. Он подошёл к лежавшему на стуле рюкзаку, немного пошуровал в нём и вытащил тетрадь. До самого ужина Володька читал нам стихи своего отца. Костя старательно записывал их. Стихи были самые разные. Там были и философские размышления о жизни и любви, и зарисовки исторических событий, и даже посвящение Диего Марадоне. Мы слушали эти стихи до самого ужина. Надо же, Володька действительно оказался Соломоном Шерешевским своего рода. Звонок, призывающий на ужин, нас оборвал. Костя снова спрятал тетрадь в рюкзак. Выходя из дома, он сказал Володьке:  — Твой отец — большой талант. Может, стоит попробовать опубликовать его стихи?  — Не знаю. Он нигде их не публиковал. Смущался — возразил Володька. И тут мы заметили, что мальчик сам смущается. Он долго боялся нам признаться, но всё же понял, наконец, что может нам довериться.  — Только не говорите ребятам. Я хочу вернуться к родителям. Только сейчас я осознал, как они мне дороги. Вы мне поможете?  — Если ты не забыл адрес — то поможем А пока пошли на ужин– отозвался Костя. Когда мы вошли в столовую, Костя сразу же взял дело в свои руки, объявив, что на вечернее время намечается выступление Мику. Шурик возразил ему:  — Надо вожатых предупредить, чтобы пришли. Костя задумался.  — Хорошо, кто-нибудь предупредит, пока мы рояль на сцену нести будем.  — А где вожатые живут, кто-нибудь знает? — поинтересовался Вася. Шурик в ответ усмехнулся:  — Какая разница! Они услышат голос Мику с любого конца лагеря. Но, если хотите, я сбегаю предупрежу. Однако делать это ему не пришлось, потому что вожатые тут же объявились в столовой.  — Не надо, мы всё знаем — обратилась Ольга Дмитриевна. Я чуть было не спросил «Откуда?», но вовремя вспомнил, что все вопросы касательно загадок этого шоу должны быть отложены ещё на день. Впрочем, один любопытный нос в лице крымчанина Игоря всё же нашёлся. Но на его вопрос Ольга Дмитриевна ответила, что все ответы будут даны послезавтра, а пока стоит только подождать. Удивительно, но этим все удовлетворились. Должно быть, никому не терпелось послушать выступление Мику. Даже Ульяна никого не подначивала. Когда обед закончился, Мику встала и попросила добровольцев для того, чтобы перенести рояль. Добровольцами вызвались Серёжа, Ростислав и Вася. Остальные же пошли к сцене занимать места. Я сел рядом с Леной. Она посмотрела на меня и хитро улыбнулась:  — Мику мне уже третьи сутки только об этом концерте и говорит. Посмотрим, что у неё получилось.  — Она способна стать для нашей страны тем, чем для Греции является её однофамилец Теодоракис — сказал я совершенно серьёзно. Но Лена приняла это за шутку.  — Да ладно тебе — сказала она и потрепала меня по голове. Постепенно пионеры собирались по местам. Добрались до сцены и вожатые с Дроздовым. Как и перед «Ванькой-встанькой», Дроздов произнёс речь. Впрочем, «речью» это назвать было сложно. Она была очень сумбурна.  — Я сам не знал, что у нас найдутся участники, способные на такой масштабный проект. Это было для меня откровением. В Париже после того, как разрушили Бастилию, на руинах написали «здесь танцуют», а у нас над воротами вместо «Совёнка» следовало бы написать: «Здесь играют и поют». Эта реплика вызвала смех. Впрочем, Дроздов ничуть на это не обиделся.  — Смейтесь, это продлевает жизнь — сказал он философски. Концерт начался. Я не переживал из-за того, что те стихи, которые выбрал я, оказались вне заявки. Костя лучше знает, какие стихи лучше отражают его жизнь. Да и что плохого в том, что у человека не всегда получается быть оптимистом? Быть согретым солнечными лучами вечно невозможно — они неизбежно на какое-то время затягиваются тучами. Тучи, как и солнце, пробивающееся из-за них — неизбежный спутник нашей жизни. И мы должны об этом помнить. О солнце будут петь другие люди. Например, я, если бы я был единоличным солистом нашей группы, пел бы о солнце. А Костя и Мику пусть поют о тучах. В конце концов, путь человека к счастью идёт через бесконечную борьбу с ними. И тот счастлив, кто сумеет выиграть в этой борьбе. А голос Мику своей мощью и красотой говорил нам, что выиграть в этой борьбе получится, если приложишь все силы. Она пела как человек, переживший всё то, о чём говорил Костя. Как человек, которого в Японии заставляли прогинаться под стандарты ихней поп-музыки, а она им не покорялась. В общем, музыка и стихи находились в удивительной гармонии. Казалось, что Костя и Мику находятся на одной волне и дышат одним воздухом. Костя тоже пытается бороться против несправедливости в меру своих сил и переживает, что сил ему отмерено очень мало. Песни заставляли задуматься о жизни. А что их автор не сильно в себе уверен — так за это его нельзя упрекнуть. Много ли из нас вообще в себе уверены? Впрочем, если у него уверенности по итогам смены прибавится — значит, он приехал в этот лагерь не зря. А что касается Мику — тут всё очевидно. Она способна стать выдающимся композитором. Возможно, даже попытается замахнуться на классиков. Хотя ей это не нужно. Лучше оставаться самой собой — тем более, что у неё такой бекграунд, при котором никого не нужно копировать. Она жила на территории двух государств, она впитала в себя кучу разных культур. Хоть бы у неё получилось поступить в консерваторию, как она задумала! Песня следовала за песней. Я обнаружил, что Костя немного лукавил. Некоторые из стихотворений, отобранных «Негодяями», вошли в эту сюиту. Это придало мне сил и радости. Впрочем, подробно сюжет и композицию мы обсудить успеем. А пока надо просто наслаждаться музыкой. Наконец, концерт завершился. Наступило затишье. Все были впечатлены настолько, что никто ничего не обсуждал. И тут я увидел, как Лена встала, и призывным голосом, словно уже она была Долорес Ибаррури, предложила:  — Ну что же вы, ребята! Поаплодируйте Мику, она старалась! Зрители обескуражено посмотрели друг на друга, недоумевая, как они могли об этом забыть. И через несколько мгновений раздался гром аплодисментов — причём такой сильный, что Мику была явно смущена. Из-за смущения она вместо русского языка заговорила по-гречески. В её речи я смог разобрать слово «онейро», которое означает «мечта». Только через две минуты она догадалась, что её никто не понимает, и перешла на русский:  — Если бы вы знали, как я вам благодарна. Благодарна за то, что вы были внимательными слушателями, что оказались восприимчивыми к моему творчеству, к труду, который я вложила. Таких слушателей я ни разу не видела нигде, а я много где выступала, особенно в Японии. Тут она посмотрела на Костю, сидевшего в первом ряду: — Но я не знаю, смогла бы я создать эту великолепную музыку, если бы не стихи. Автор этих стихов — наш друг Костя. Когда она закончила, Алекс громогласно предложил:  — Давайте аплодировать автору стихов! Призыв Алекса был услышан. Снова раздались аплодисменты. Когда они закончились, Мику улыбнулась и продолжила:  — Я бы хотела, чтобы Костя поднялся ко мне на сцену. Автора все должны видеть. Костя встал и медленно и неторопливо поднялся на сцену. Судя по всему, он был взволнован ещё больше, чем Мику. Он подошёл к Мику и она попросила его сказать несколько слов.  — А чего тут говорить? Я не ожидал, что мои стихи кто-нибудь положит на музыку, и что из этого получится целое масштабное произведение — не стал растекаться по древу Костя.  — Ну, оно не получилось масштабным. Но ты не для этого стихи задумывал. Ты старался в них вложить свои переживания. Они у тебя получились больше лирическими. И именно этим понравились мне, потому что напомнили мои переживания, когда мне в детстве было очень тяжело. Сочиняя музыку, я вспоминала о своей жизни в Японии, о тех тамошних бедах, которые прошли и, я надеюсь, больше не повторятся.  — Я тоже надеюсь, что они больше не повторятся не только у тебя, но и у всех тех, кто слушал нашу музыку — ответил растроганный Костя. Тут со своего места встал Дроздов:  — Я не ожидал, честно говоря, что ваша смена закончится таким финалом. Впрочем, до финала ещё далеко. Но то, что двое из участников шоу оказались способными на совместное творчество, греет мне душу. Вы не представляете, какое удовольствие мне доставили. Жаль только, что стихи очень грустные, но я вас не виню — какое у поэта настроение, о том он стихи и пишет. Мне понравились и стихи, и музыка. Спасибо вам и удачи в будущем. Не сговариваясь ни с кем, зрители снова зааплодировали. Аплодисменты не смолкали до тех пор, пока Костя и Мику не сошли со сцены. Серёжа, Ростислав и Вася снова потащили рояль назад к музыкальному кружку, а остальные стали расходиться. Мы вышли вместе с Леной. Лена предложила:  — Пойдём в библиотеку. Я тебе кое-что покажу.  — С удовольствием — сказал я. В библиотеке, как обычно, никого не было. Когда мы зашли, она тихо вымолвила: — Вот, смотри, что у меня получилось. На её рабочем столе лежал альбом. Она раскрыла его. Я присмотрелся и не поверил своим глазам. На картине была изображена та самая поляна на острове, где у нас были два замечательных свидания. Снова остров казался мне самым красивым местом лагеря, снова я ощутил тот душевный подъём, который случился со мной во время встреч с Леной в этом месте. . Я посмотрел на Лену с восхищением и спросил:  — Как ты решилась написать? Говорила же, что у тебя не получается? Она улыбнулась:  — После того, как Мику сказала, что у неё её произведение закончено. Я тогда подумала: чем я хуже? Я тоже должна сделать свой opus magnum.  — И ты смогла добраться до острова и написать картину?  — Да. Вот только в одиночку грести всё же было неудобно, и я очень устала.  — Ты поэтому спала днём? — спросил я ошарашено. Она удивилась не меньше моего.  — А ты что, заходил ко мне?  — Да — признался я.  — Действительно так. А тебя сегодня весь день не было. Я, честно говоря, даже стала сердиться на тебя.  — Извини меня, так получилось. А если тебе было тяжело — ты могла бы к моим друзьям обратиться. К Васе, обоим Серёжам, к Ростиславу, к Илье, к Антону. Они Вике помогли, и тебе тоже помогли бы. Лена недовольно замотала головой:  — Это для меня — словно святое место. Мне туда посторонних не хочется пускать. Я усмехнулся:  — Ну, Вася — не посторонний. Он же учился с нами. Она ответила задумчиво:  — Странно. У меня, в отличие от тебя, было в университете много друзей, но я с ним как-то связь не наладила.  — Возможно, потому что он деревенский, а мы с тобой городские — предположил я.  — Может быть, ты и прав. Она виновато посмотрела на меня. Мне стало жалко её, и я посочувствовал ей.  — Больше так себя не напрягай.  — А я на острове отдохнула. Я ведь занималась любимым делом. Вот обратный путь сильно вымотал. А тут ещё и жара страшная.  — Ну, хоть сейчас отдохнула? — спросил я.  — Да, отдохнула и выспалась. Всё хорошо. И музыку хорошую послушала. Она вдруг пристально посмотрела на меня:  — А ты где утро провёл? — Удивительная история, в которой ты не поверишь. Я рассказал ей про свой поход и про Дроздова. Лена, выслушав меня, засмеялась:  — С комфортом в лагерь прибыл, словно король. Жалко, что никто этого не видел. Все на обеде были.  — И слава богу. Я не хочу быть предметом насмешек лагеря. Даже ты смеёшься.  — Но ведь действительно смешно — сказала она и начала трепать меня по голове.  — Что поделать. У меня талант — попадать в интересные истории — сказал я задумчиво.  — Ну как, красивая картина? — спросила она.  — Ты ещё спрашиваешь? Как будто снова там побывал. Глядя на неё, самому хочется написать что-нибудь. — Ты серьёзно? — спросила Лена.  — Абсолютно серьёзно. Лена улыбнулась:  — Сегодня утром ты серьёзно решил пройтись в поля, сегодня вечером ты решаешь начать писать. Странный всё же сегодня день.  — День сегодня замечательный — сказал я и обнял её. Я чувствовал себя счастливым, как никогда прежде, кроме как на острове во время свидания. Моя душа прямо пела. Я решил начать писать свою книгу прямо сейчас.  — Послушай, есть у тебя листок бумаги и ручка? — спросил я Лену.  — Есть. Писать будешь? — спросила она взволнованно.  — Буду — сказал я решительно. Она вытащила из сумки тетрадь в 48 листов.  — Бери, пожалуйста. На прощание я поцеловал её в щёку.  — Если мне повезёт, первую главу первой прочтёшь ты.  — Удачи тебе — сказала Лена и тоже поцеловала меня в щёку. Я твёрдо решил начать писать и просидел над тетрадью до полуночи. Исписал страниц двадцать, не меньше. Подбирал каждое слово. Понравится ли оно Васе, Косте, Сергеям, Вике, Ростиславу, Илье? Закончил я писать только под утро, положил тетрадь под подушку, чтобы не забыть, разделся и растянулся на кровати.