***
Табачный дым выедает воздух. Буквально вытесняет кислород, и кажется, что, если прикурить сейчас очередную сигарету, они все попросту задохнутся. Крохотный чердак без малейшего намека на сквозняк — не худшее место, в котором доводилось бывать Малфою, но именно сейчас эта теснота угнетает. Запахи чужого дешёвого парфюма и пота смешиваются в вонь с привкусом табака, и Драко сплёвывает на дощатый пол. — Мерзость. Где-то в полуметре от него постанывает обездвиженный лживый ублюдок, наивно полагавший, что Малфоя можно кинуть и после этого не сыграть в ящик. Что можно слить неверную информацию и продолжить жить свою никчёмную жизнь как ни в чём не бывало. Что можно… просто быть таким грандиозным долбоёбом. От раздражения сводит челюсти… Просто какого хуя?! Драко отталкивается от деревянной подпорки в центре помещения, делая шаг, и раздавливает пыльным ботинком ещё одну склянку с волчьим противоядием. Но ублюдок оказывается несгибаемым и молчит, видя, что шансы на спасение уменьшаются вдвое. — И что же ты хотел сделать? — елейно выдыхает Илай в лицо мужчины, пришпоренного инкарцеро к расшатанному стулу. — До того, как мы тебя схватили? Кросби обходит стул и останавливается вне зоны видимости. Наклоняется ниже, почти вплотную, задевая гладковыбритой щекой ухо пленника. Зрелище почти жуткое, но Драко уже давно привык к подобным играм. Когда мужчина на стуле еле заметно вздрагивает от неожиданного прикосновения, Илай растягивает губы в улыбке, впитывая человеческий страх с такой же жадностью, с которой дементоры высасывают радость. — Он пытался отправить патронус в местный Аврорат, — с раздражением выплёвывает Рэм и закуривает вторую сигарету, выдавая всем своим дёрганным видом паршивое настроение. Дышать становится в разы тяжелее. — Хотел вызвать авроров. Хм… — тянет Илай тем самым голосом, который Драко считает самым мерзким звуком после скрежета металла по стеклу. — Боюсь, даже весь их отдел в полном составе не смог бы сейчас помешать нам получить от тебя то, что мы хотим получить. — Я ничего… не скажу… — хрипит мужчина с явным американским акцентом и только нервно дёргает кадыком, когда Малфой очень медленно крошит под каблуком последний пузырёк с зельем. — Твой дружок, что сейчас лежит без сознания в углу, очень не обрадуется, когда очнётся и поймет, что противоядия больше нет, а вы с ним заперты на одном чердаке. В полнолуние, — Грейвс не докуривает сигарету и кидает её под ноги, придавливая носком туфли только тлеющий кончик. — Поэтому говори всё, что знаешь, и мы аппарируем тебя подальше в лес на ночную прогулку. Иначе получится некрасиво, если ты поужинаешь своим другом, а потом отправишься гнить на Алькатрас. Малфой был наслышан об этом месте. Остров, на котором раньше была магловская тюрьма для особо жестоких и опасных преступников. Теперь же люди ездили туда на экскурсии, совершенно не подозревая, что настоящий остров дьявола находится в паре километров под сотней скрывающих и защитных чар. И в его клетках гниют вовсе не люди, а жуткие существа и тёмные волшебники со всей магической Америки. Но даже упоминание этого филиала ада на земле не развязывает пленнику язык, и Драко с мрачным восхищением отдаёт должное его героической, но слабоумной стойкости. — Кончайте с ним, — он кидает флакон с бесцветной жидкостью точно в раскрытую ладонь Илая. — Сыворотка правды, если не поможет, то… — Старые добрые методы, — фыркает Рэмиус, понимая, что, скорее всего, так и будет. Среди таких людей, как они, и таких, как этот мешок с дерьмом, привязанный к стулу, давно известно, что если принимать сыворотку каждый день, начиная с капли и увеличивая дозу, то однажды можно выработать довольно стойкое сопротивление к этому зелью. — Встречаемся в старом месте. — Мы уже возвращаемся? — снимая пиджак и закатывая рукава, кидает через плечо Кросби. Малфой вертит тёплый фальшивый галлеон в кармане пальто. Ему не нужно доставать монету, чтобы понять, о чём будет сообщение. — Да, мы возвращаемся в Лондон. Хлопок, и его утягивает в аппарацию.***
Ноги ударяются о брусчатку, и Малфой тянет носом «свежий» воздух. Свежий настолько, насколько он может быть в центре Лондона, на узкой улочке с кучей смердящих дешёвым пойлом баров. Но это всё равно лучше, чем прокуренный чердак. Здесь дышится по-другому. Не так, как в Америке или в России, в которой они застряли на целый месяц, прежде чем их перекинули в чёртов Сан-Франциско. Ему не нравился этот город. Ему вообще мало что нравилось в последнее время. Малфой ищет глазами вывеску. «Старое место», название бара в Лютном переулке. Он знает, что Кросби и Грейвса долго ждать не придётся, и толкает тяжёлую дверь ногой, проходя внутрь помещения, погружённого в полумрак. Посетители бара не обращают внимание на новоприбывшего, и это, пожалуй, единственный плюс этого заведения — всем абсолютно плевать на окружающих. Каждый преследует свои цели, делая вид, что пришёл сюда скоротать вечер за выпивкой, которая, к слову, здесь была просто отвратной. Протискиваясь между близко расставленных столов, за которыми сбывают краденое, продают запрещённое и играют на незаконно ввезённых в страну существ, Драко в очередной раз удивляется разношёрстности местного контингента. Только в этом месте за одним столом может сидеть банковский служащий, бывший заключенный Азкабана и молодая девица — наследница одной влиятельной семьи Суррея. — Огневиски и фирменное блюдо, — он стучит пальцем по стойке, и бармен, который работает тут уже лет шесть, кивает головой, указывая на один из столов, отделённый от всех остальных ширмами. Усталость адская. Хочется упасть на ближайшее подобие койки, даже не разуваясь, и вырубиться часов на двадцать, не меньше. Но сейчас в распоряжении только твёрдый продавленный диван, которого, по всей видимости, никогда не касались чистящие чары. Это всё ёбаная грязь, — думает Малфой, имея в виду вовсе не диван, и абсолютно без брезгливости садится, позволяя телу наконец-то расслабиться. На стол опускается стакан с виски и поднос, накрытый клошем. В местном антураже это выглядит нелепо. Под колпаком запечатанное письмо, «фирменное блюдо», но открывать его совершенно не хочется, потому что, по правде, он сыт уже по горло с того самого момента, когда ввязался во всю эту историю. В памяти вскидывается что-то болезненное, что-то про самое начало этого дерьма, мешанина из воспоминаний, от которых холодеет затылок. Драко ведёт плечом, опрокидывает один стакан, второй, третий. В такие моменты ему кажется, что самовосполняющиеся стаканы в барах придумал сам Господь Бог. И становится легче. Особенно после шестого и второй выкуренной сигареты. Малфой берёт письмо, решая разом покончить со всеми неприятными моментами на этот вечер, и распечатывает его резким выверенным движением, как обычно срывают пластырь. Чтобы всё закончилось максимально безболезненно и быстро. Пара строк. И постскриптум «После прочтения сжечь». Почему-то после прочтения хочется сжечь не только письмо, но и его отправителя. Пергамент воспламеняется от невербального, застыв на уровне глаз. Очередная порция огневиски обжигает горло, но Драко не морщится. Он даже не моргает, наблюдая за тем, как два имени исчезают в огне. «Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер» Блять. Смех на грани слышимости — это всё, на что его хватает. Хочется так же издевательски тихо рассмеяться в лицо тому, кто говорит, что алкоголь — это не выход. Потому что прямо сейчас виски действует, как лучшее успокоительное в мире. — Вижу, ты уже успел хорошенько приложиться к стакану, — с поддельным осуждением в голосе говорит Илай, присаживаясь напротив, и подзывает официанта, снующего от стола к столу, которого Драко до этого даже не замечал. Наверное, это тоже можно было отнести к плюсам этого заведения — совершенно ненавязчивый и незаметный персонал. Два попадания из десяти. — Поделишься шуткой, которая тебя так позабавила? — Рэм зарывается пальцами в светлые волосы, заводя их назад и открывая лоб. И этот жест Драко чертовски напоминает его собственный. Но он подумает об этом потом, когда в организме не будет полбутылки огневиски вперемешку с ностальгическим дурманом. А в чём, собственно, шутка? В том, что он кретин, неспособный предвидеть такой очевидный поворот. Да, именно в этом, пожалуй. Потому что вмешательство этих двоих было буквально самой предсказуемой вещью на свете. — Зачем мы здесь? Драко медленно тянет жидкость, будто издеваясь над собой, и только теперь, когда каждый рецептор на языке выжигает спиртом, он в полной мере ощущает всю терпкость напитка. Крепкая же, однако, дрянь. Они до сих пор ждут от него ответа, пока он в отстранённых размышлениях думает о том, почему за столько лет совместной работы эти двое так и не научились чувствовать момент, когда его следует оставить в покое, предоставить Малфоя саму себе, чтобы он самозабвенно надрался до рвоты и вывернутых наизнанку кишок. А если и научились, то совершенно игнорировали этот факт. Потому что они не друзья. Потому что им просто плевать. Потому что они даже близко не такие, как Забини, который улавливал малейшую перемену в его настроении до того, как стал разговаривать с Драко через стиснутые зубы. — За тем же, что и всегда, — стакан в руке пустеет и снова наполняется ровно на половину. — Чтобы выполнить свою работу.***
Гермиона поворачивает кольцо на пальце, и кожа под металлом саднит, травмированная повторяющимися раз за разом механическими движениями. Это совершенно не успокаивает. Даже наоборот. Раздражает. Всю ночь она пыталась упорядочить информацию, которую ей удалось собрать за четыре месяца работы над делом Жнецов, чтобы передать его Ричардсону. Несмотря на количество папок и пергаментов, колдофото и даже склянок с её собственными воспоминаниями, деталей было критически мало. Только места убийств, информация по жертвам и медицинские заключения. Дело было тупиковым. «Жнецы», так их прозвали в прессе, были группой людей, как предполагала Гермиона, которые совершали ритуальные убийства. Три жертвы, три ритуала и совершенное отсутствие понимания их мотивов из-за недостатка улик. Даже журналистам это дело успело наскучить, несмотря на их любовь к чему-то столь зловещему, как серийные убийства, поэтому в последнее время об этом никто не писал, переключившись на более животрепещущую тему. Грейнджер подшивает магией тощую папку и наливает в кружку травяного чая. Видит Мерлин, она бы сейчас душу продала за глоток кофе, но сердце в её груди уже сутки буксует, как ржавый привод после спринта, который ему устроила Гермиона той ночью. Ещё пара глотков чая. Пара шагов к центру маленькой гостиной, совмещённой с кухней. Пара секунд, чтобы собраться. Гермиона внутренне сжимается, прежде чем её сдавливает прессом и в следующее мгновение отпускает, выплёвывая из аппарационного вихря на смутно узнаваемую местность. — Гарри? — Это должно быть где-то здесь, — он стоит к ней спиной, вертя головой из стороны в сторону. К сожалению, она помнит лучше, чем хотела бы, где именно находится это «где-то здесь». — Сюда, — уверенно подхватывает его под руку Гермиона и поворачивает в противоположную сторону от того направления, куда смотрел Гарри. — Издевательство. Разве нельзя было позволить нам переместиться сразу в дом по каминной сети? — Меры предосторожности? — Это они-то осторожничают? — хмыкает Поттер, накрывая холодной ладонью её руку, и позволяет себя вести. — Думаю, осторожность здесь уместна только с нашей стороны. — Ты только… — Не устраивай скандалов? — не даёт ей договорить Гарри, поджимая губы. — Ты же знаешь, я само спокойствие. — Уж я-то знаю, что это не так, — улыбается Грейнджер, и это, пожалуй, их первый нормальный разговор за последнее время. Разговор? Всего-то пара фраз. Но для начала, ей кажется, этого достаточно. Для начала перемирия после месяцев холодной войны и попыток выяснить, что происходило в этой неспокойной голове. Гарри можно было понять. Вся эта отталкивающая раздражительность, несдержанность и порой замкнутость были лишь отголосками страха. Ведь теперь ему действительно было, что терять. Крепкая семья, двое детей и обожаемая жена. У него было то, чего не было у Гермионы, — счастья. И она даже примерно не могла представить, какого это, чувствовать угрозу, витавшую над тем, что досталось ему с таким трудом, после стольких лет лишений и потерь. Почему-то именно сейчас, крепче перехватывая его под локоть, она вспоминает, как пару лет назад они гуляли по Лондону перед Рождеством. Пили глинтвейн из бумажных стаканчиков и обсуждали всё на свете, перескакивая с темы на тему, разгорячённые второй порцией вина с пряностями. Гермиона так же держала его под руку, пытаясь поймать равновесие на скользких припорошённых первым снегом аллеях, и смеялась, слушая рассказ Гарри о том, как он выбирал для Джинни подарок, краснея в магазине женского белья. От этого воспоминания становится теплее, она не понимала как, но это всегда работало подобным образом. Грело, разливаясь по телу откуда-то из глубины грудной клетки, и заполняло внутреннюю пустоту. Хочется растянуть это ложное чувство ещё хотя бы на миг, но тропинка под ногами разрастается в широкую подъездную дорогу, обсаженную живой изгородью, и иллюзия рассыпается, заставляя снова почувствовать совсем не сентябрьский ветер, сдирающий плоть с костей на тех участках тела, что не были прикрыты одеждой. — Здесь ничего не изменилось, — полушёпотом говорит Грейнджер, словно у этих зелёных давящих с двух сторон стен кустарника могут быть уши. Собственно, она бы не удивилась, если бы это оказалось так. Они, не глядя друг на друга, молча расцепляют руки, и дистанция между ними увеличивается. Ладонь по инерции ложится на древко палочки, когда впереди виднеется вход на территорию особняка. Первое, что она испытывает, увидев кованые ворота, это злую иронию в том, как быстро прошлое возвращается в их жизнь. С каким напором оно вытесняет и обесценивает то, что было важным в настоящем, полностью переключая твоё внимание. Но, что хуже… Прошлое, даже настолько далёкое, чувствуется охренительно остро. Каждый звоночек ощущается, как очередная мёртвая петля на американских горках. Настолько захватывает дух. А что до настоящего? Оно в последние годы похоже на застывшую картинку, в которой не хватает жизни, композицию, закупоренную в банке и залитую смолой. Абсолютное отсутствие движения, несмотря на спешащие вперёд стрелки часов. Но только не в такие дни. Не в такие моменты, когда они снова находятся на стыке этих двух времён и воспоминания врезаются в них на полной скорости, как грузовик, потерявший управление. Гарри с непроницаемым лицом проходит сквозь бестелесные прутья ворот, и Гермиона делает шаг вслед за ним, чувствуя еле ощутимое сопротивление от границы защитного купола. Вдох. Лобовое столкновение. Подобие выдоха. Чёрт… Находиться здесь странно. Как и добровольно делать шаг за шагом вперёд, навстречу этому месту и его удушающим объятиям-воспоминаниям. Грейнджер будто ступает по мёртвой земле. Пепелищу, выжженному вглубь на несколько десятков миль к центру планеты. Всё здесь мертво, начиная от тёмных окон-глазниц особняка и заканчивая увядшими растениями, которые рассыпаются в труху под её несмелыми шагами. Почему это место до сих пор существовало после того, что видели его стены, и криков, что слышали, наверное, даже самые дальние деревья в саду? Почему его не сожгли дотла, не сровняли с землей, похоронив с каждой частицей пыли всю ту мерзость, связанную с ним? Она не может придумать ни одного ответа, который удовлетворил бы её и смог логически объяснить то, почему Малфой-мэнор продолжал жить, словно был даже не домом с прилегающим куском земли, а существом, дремлющим с тех самых пор и выжидающим своего часа. Воображение в красках рисует тот момент, когда монстр пробудится и его окна загорятся жёлтым, как множество огромных глаз, а все стены прогнутся от глубокого вдоха, скрипя каждой деревянной половицей в здании, подобно тому, как щёлкают позвонки, когда потягиваешься после сна. Грейнджер кутается в пальто, словно эта россыпь иголок, ужаливших кожу, от холодного ветра, гуляющего по пустырю перед домом, а не от игры её воображения. Кажется, Гарри чувствует нечто подобное. Они идут к главному входу по мощёной широкой дорожке, то и дело цепляя ботинками выбившиеся из почвы плиты. Родовая магия Малфоев ощущается телом, как стеклянная крошка, втираемая в верхние слои кожи. Зудящая боль на каждом дюйме эпидермиса, но слишком слабая, чтобы быть чем-то серьёзным. Наверное, это лишь потому что им позволили войти. Ещё пара шагов. Ступеньки. Рука ложится на тяжёлый дверной молоток. Грейнджер чувствует, как призрачный песок скрипит на зубах, когда она вдавливает одну челюсть в другую с каждым ударом металла о дерево. Она старалась не думать об этом с того самого разговора с Кингсли. Уговаривала себя проанализировать это позже. Разложить по полочкам, чтобы эта информация стала идеально объяснимой, а не противоречивой горсткой правды, кинутой прямо в лицо. То, что предложил Бруствер в кабинете под оглушающими чарами, под взятой им клятвой, подтверждённой подписью на пергаменте, было действительно выходом, возможно, даже единственным. Поэтому Гермиона тогда засунула своё мнение туда, откуда оно рвалось наружу, но сейчас… Сейчас это было слишком реальным, чтобы найти с собой компромисс и подумать об этом когда-нибудь потом за кружкой горячего чая и с книгой в руках. Они стоят вместе с Гарри на пороге Малфой-мэнора. Это мог быть самый неудачный розыгрыш за всю историю человечества, но причина была далеко не в чьей-то злой шутке. Причина их нахождения здесь заключалась в том, что в этом неоправданно громадном особняке располагалась одна из многочисленных штаб квартир МРК или, как его ещё называли, МРаК. Магический разведывательный корпус — внутренняя и внешняя разведка Магической Великобритании, которая занималась сбором сведений о преступной деятельности в своей стране и информации об иностранных государствах, и о том, что происходит на их территории. — Создание этого подразделения обсуждалось ещё после падения Гриндевальда. Он ведь никогда не имел большой власти в Британии, но на материке успел навести страху. Будь в то время подобный корпус разведки, у нас было больше информации для победы над ним, но на территории других стран мы были слепы и глухи. После Волдеморта стало ясно, что мы больше не можем ждать следующего тёмного волшебника, вышедшего из-под контроля. Если бы сведения о Реддле собирали всё то время, когда он странствовал по миру, набирая сторонников и создавая крестражи… — запнулся Бруствер, оценивая масштабы трагедии по лицу Гарри. — Думаю, вы поняли мою мысль. До конца не было понятно, что Гарри выводило из себя больше: то, что он не знал об этом, будучи начальником Аврората, старым другом и боевым товарищем, в конце концов, или то, что бывший Пожиратель смерти и его школьный ночной кошмар в лице Драко Малфоя был одним из специальных агентов Лондонского подразделения МРаК. Наверное, всё в совокупности, приправленное, как жгучей специей, новостью о том, что им придётся теперь работать плечом к плечу, заставляло желваки Поттера угрожающе перекатываться под натянутой кожей. В любом случае чувства были противоречивые даже у Гермионы. За дверью слышатся шаги. Человеческие, — думает Грейнджер. Возможно, это странная мысль, но ещё более странно изначально надеяться на то, что двери в этот особняк распахнет им не эльф. — Мистер Поттер и мисс Грейнджер, — широко улыбается брюнет, показавшийся из-за тяжелой створчатой двери, но его улыбка ограничивается нижней частью лица, совершенно не коснувшись голубых глаз. На нём очевидно дорогой твидовый костюм-тройка в тёмно-синих тонах, поэтому мысль о том, что он кто-то вроде прислуги, Гермиона тут же отметает. Такого выхолощенного дворецкого, блестящего с носков туфель и до кончиков аккуратно зачёсанных волос, не может позволить себе даже Малфой. Или может? — Рад вас приветствовать. Меня зовут Илай Кросби, будем знакомы, — один из них, тут же вспоминает имя Грейнджер. Его голос тягучий, обволакивающий, почти бархатный. По всем законам жанра такой тембр должен звучать приятно, но от него сразу же хочется отмыться, потому что создается ощущение, что он прилип к стенкам каждого сосуда в ушных каналах. — Прошу проследовать за мной. Она чувствует облегчение, когда, перешагнув порог, оказывается в огромном холле, и её собственная память не вышибает ей мозги в самоубийственной попытке сопоставить ассоциации. Никакой фантомной боли в левой руке. Никаких приступов паники, сдавливающих глотку. Вообще ничего. Ожидание реакции её сознания на появление здесь после того, что с ней случилось на мраморном полу одной из многочисленных гостиных особняка, было куда более болезненным и утомительным, чем нахождение здесь. Гермиона выдыхает, но пустота коридоров и высокие потолки делают этот тихий звук грохотом, способным нарушить целостность стен, что не укрывается от их спутника. — Здесь немного угнетающая атмосфера, — истрактовав по-своему вздох Гермионы, произносит Илай. — Но со временем вы к этому привыкнете, и некоторые части поместья покажутся вам вполне уютными. — Даже не сомневаюсь, — натянуто улыбается в ответ, скосив взгляд в сторону Гарри. Но, прежде чем друг успевает вернуть ей эту эмоцию, полную скептицизма, они слышат чей-то отдаленный вскрик, долетевший к ним с лестницы, уходившей вниз по правую сторону коридора. — Наш гость, — останавливается Кросби, вкладывая в свой голос максимум двойного подтекста, и оглушает лестничный проём. Но, что видимо по следующей раздосадованной улыбке, которую он из себя выдавливает, лица Гарри и Гермионы выглядят по меньшей мере не удовлетворенными ответом. — Не стоит спрашивать о том, о чём вы в действительности знать не хотите. Конечно же, уютные подвалы Малфой-мэнора, выполненные во всех традициях средневековых пыточных. Круциатус три раза в день по расписанию. Всё включено. Гермиона еле сдерживается, чтобы не фыркнуть от возмущения, но память о том, как это место способно искажать звуки, вовремя её останавливает. Она так и не успевает подобрать хоть сколько-нибудь приличное выражение, чтобы высказаться об этой ситуации, когда они втроём входят в просторный, судя по обстановке, кабинет. В следующий миг любые мысли о подвалах, пленниках и вопиющем нарушении закона улетучиваются из её головы, как по щелчку. Такому же металлическому, как звук отскочившей крышки зажигалки, которой Малфой поджигает сигарету. — Поттер, Грейнджер, — просто сухая констатация факта. Он даже не смотрит в их сторону. Видимо, считая, что такие, как они, не достойны даже взгляда. Такие, как они, — бывшие враги, нынешние незнакомцы, будущие… коллеги? Всего-то какие-то авроры. Пф… Отсутствие хоть какого-либо интереса с его стороны задевает. Просто дело в самой ситуации. Задевает то, что это не он пришел к ним, на их территорию, за их помощью. Задевает то, что это не она сейчас сидит в своём кабинете, разглядывая противоположную стену, потому что та оказалась куда более занимательной, чем Малфой, которого Гермиона не видела вот уже десять лет. Обстановка комнаты довольно сдержанная. Полки с книгами, камин, большой письменный стол, два кресла напротив и кожаный честерфилд с возвышающимся над ним торшером. Совсем не в духе Малфой-мэнора. Без лишней помпезности. Её взгляд скользит дальше и спотыкается о незнакомое лицо. В комнате их трое, если не считать Гермиону с Гарри. — Рэмиус Грейвс, — представляясь, ухмыляется парень, неприятно облизывая её лицо взглядом, и подпирает бёдрами подоконник. Гермиона мысленно передаёт пальму первенства самого неприятного человека в этой комнате невысокому мальчишке. Эта вымышленная награда за пять минут успевает побывать сначала у Кросби, потом у Малфоя. Но он явно заслуживает её куда больше. Какая-то диковатость в его лице резко контрастирует с внешним видом, словно Грейвса выдернули из потертых джинсов и кожаной куртки и засунули в более подобающую обертку — в пуловер цвета мокрого асфальта, надетый на белую рубашку, и чёрные борги под классические штаны. На вид ему чуть больше двадцати, но это не слишком выделяется на фоне его почти тридцатилетних напарников. Только не по-взрослому дерзкий взгляд Рэмиуса выдаёт его со всеми потрохами. И ухмылка. Кривоватая, до боли напоминающая ей… Стоп. Это просто воображение. Просто все изначально ждали от этой встречи какого-то подвоха. Они с Гарри были настроены враждебно по умолчанию. Без каких-либо договорённостей или даже обсуждений. Потому что там, за линией ворот, кончалась определённость, и начиналась неизвестность. Тайное подразделение, агенты, в руках которых было власти больше, чем когда-либо у Аврората всего вместе взятого, и старые знакомые, с которыми связаны не самые приятные школьные воспоминания. А с другой стороны они, столько лет скрывавшие свои лица и род деятельности, которым пришлось посвятить в свой секрет двух авроров, неспособных не то, чтобы справится с тем кошмаром, который повис над страной, а даже понять, с какой стороны на них двигался разрушительный циклон. Зыбкая почва для начала сотрудничества. Щёки Грейнджер начинают гореть то ли от стыда за свои мысли, то ли от духоты. Она до сих пор стоит в застёгнутом на все пуговицы пальто, как и Поттер в утеплённой мантии. — Где наши манеры? — тут же реагирует Илай, увидев, как Гермиона поспешно избавляется от верхней одежды. — У нас нет домовых эльфов. Конечно, немного неудобно, но достаточно увлекательно с точки зрения опыта, — он кидает чары перемещения сначала на пальто, потом на мантию Гарри, и вещи выскальзывают из рук, уплывая по воздуху в коридор. — Не беспокойтесь, ваша одежда будет ждать вас в гардеробной у выхода. — Ужин тому, кто заперт в вашем подвале, тоже приходится готовить самим? — цедит Гарри, без приглашения присаживаясь на одно из кресел напротив стола Малфоя, и с утрированной досадой добавляет: — Наверное, утомляет. — И вы присаживайтесь, мисс Грейнджер, — указывает на кресло рядом с её другом Кросби и встает по правую сторону от Драко. — Специфика нашей работы, мистер Поттер… — Я думаю, они знают, кто мы и в чём заключается специфика нашей работы, раз они здесь, — Малфой слегка поворачивает голову в их сторону, сидя вполоборота к окну. Но его глаза так и остаются неподвижно буравить одну точку где-то в складках тяжёлой портьеры. Он тушит окурок, тут же растворяя его в воздухе магией, и Гермиона взглядом прослеживает за тем, как кадык Драко ныряет под ворот черной рубашки, когда он выпускает из легких остатки дыма. Она задерживает дыхание, надеясь не вдохнуть ничего из того, чем секунду назад дышал он, и понимая, насколько больным начинает становиться этот её пунктик. — Кингсли ознакомил нас с деталями и вашими личными делами, — уточняет Грейнджер, поздно подумав о том, что, возможно, последнее было лишней информацией. — Вот как, — не без удивления тянет Илай. — Думаю, не стоит верить всему, что там написано. Это шутка. Наверное. Или попытка разрядить обстановку, настолько ироничным тоном это произносится, но Гарри… Чёрт бы тебя побрал, Гарри… — А чему тогда стоит доверять? Вашим словам? — улыбается Поттер, но его улыбка не дружелюбней, чем та, с которой мясник разделывает тушу. Злорадство мясника. — У тебя судорога лица? — интересуется Грейвс, отталкиваясь от подоконника и беззаботно делая шаг. — А у тебя проблемы с распознаванием эмоций? — возвращает ему колкость Гарри. Господи Боже. Она чувствует себя почти лишней среди этих хаотичных выбросов тестостерона. — Кажется, это называется эмоциональный дальтонизм. Верно, Гермиона? И четыре пары глаз устремляются к ней. Даже его. Сырые и пустые, изучающие её лицо во всех деталях, но без интереса. Словно он потрошит кролика, которого по итогу есть не будет. Когда Малфой успел повернуться к ним? Он один сплошной контраст. Чёрная рубашка и светлые волосы, чёрные зрачки и полупрозрачные радужки, чёрные ресницы и бледная кожа. Чёрное всё… Как и его нутро. Почему-то проносится в голове. Всё в нём как обычно. И одновременно всё совершенно не так, как она запомнила. Как будто он такой знакомый… незнакомец. Странное чувство, от которого хочется избавиться. — Всегда ищешь поддержки у своей подружки? — прерывая ход её мыслей, скалится Рэмиус, не желая отступать. — Разряженный павлин, — хмыкает себе под нос Поттер, но каждый в этом помещении прекрасно разбирает его слова и их смысл, понимая, что на уровне подтекста это обобщение. В глазах Илая мелькает какая-то эмоция, которая растворяется тут же, как он ловит своими голубыми глазами её взгляд. Всего секунда, но она успевает различить этот флёр раздражения, холодного, как у тех психов, которых она повидала, работая аврором. Милые соседи, отзывчивые друзья и хорошие работники — так о них говорят. О тех, кто с совершенно непроницаемым лицом и прилипшей дефолтной улыбкой перерезают глотки. И всё, что можно увидеть на дне их зрачков, это корку льда и такое же пробирающее по ощущениям минусовое раздражение. Почти идентичное тому, с которым Малфой переводит взгляд на Поттера. Его без того не мягкие черты лица заостряются до той степени, когда понимаешь, что лучше отдернуть руку, потому что, если дотронешься, будешь искромсан, как филе индейки на разделочном столе. Она успевает подметить это всё за те пару мгновений, в которые Рэмиус и Гарри уничтожают друг друга взглядами уже в неприкрытой ничем агрессии, пока расстояние между ними стремительно сокращается. — Это просто смешно, — улыбка Грейвса становится маниакальной, но прежде чем хоть что-то успевает произойти. Прежде чем Гермиона ловит на периферии зрения, как Гарри дёргается в кресле, голос Малфоя останавливает катастрофу простым предупреждающим: — Рэм. Грейвс замирает посреди кабинета, как пригвождённый к полу. Если бы она не слышала тон, которым было произнесено его имя, подумала бы, что парень просто под империусом. Настолько быстро и бескомпромиссно это на него действует. Они лучшие в том, чем занимаются, — вспоминаются Грейнджер слова Бруствера. Лучшие кто? Лучшие убийцы, выглядящие, как компания оксфордских друзей. Одетые с иголочки интеллигенты, пьющие на бранч английский чай, позвякивая кружкой о блюдце, днём и пытающие людей в темницах, когда на мэнор опускаются сумерки. Это считывалось на подсознательном уровне. В мелких погрешностях мимики, в по-хищному сузившихся глазах, в полутонах коротких фраз. Несмотря на всю вылизанность картинки, это ощущалось остро, как приставленный к горлу нож. Совершенный диссонанс картинки с сутью, который пробирал до позвонков. Наверное, так и должно быть. Природа, создавая хищников, наделяла их противоречивой привлекательностью ещё с начала времён, и несколько её творений прямо сейчас смотрят на них с Гарри тремя парами совершенно холодных глаз, и этот холод не имеет ничего общего с цветом их радужек. — Давайте сосредоточимся на том, зачем мы здесь собрались, — наконец-то подает голос Грейнджер, пытаясь звучать как можно более безапелляционно, и в горле саднит то ли от напряжения, то ли от того, что во рту пересохло за эту бесконечно долгую минуту, за которую все мысленно успели друг друга возненавидеть. — Думаю, мисс Грейнджер права, — поддерживает ее Илай. — Достаточно обмена любезностями.***
Градус напряжения успевает снизиться до допустимых значений за те десять минут, пока Гарри сухо и сдержанно излагает всё то, что ему удалось выяснить за время расследования. Даже Рэм, видимо, больше не заинтересованный в разжигании конфликта, сидит на диване и перекатывает галлеон на костяшках пальцев, внимательно слушая. — В ночь с четверга на пятницу в магической части Нортгемптона на площади торговцев появилась тёмная метка, — Гермиона кладёт колдофото, сделанное аврорами, на стол, не решив, кому из троих передать её в руки. Это фото было куда более четким, чем те, которые пестрили в газетах, с хорошо потрёпанными очертаниями змеи и черепа. — Это не его метка, — рассматривая фото не дольше пяти секунд, заключает Малфой. — Ты сделал такие выводы, почти не взглянув на фото? — Гермиона давится нервной улыбкой и в неверии качает головой, потому что это совершенно точно звучит, как бред. И выглядит тоже, потому что, Мерлин, что можно увидеть на фотографии за пять секунд?! — Да, — невозмутимо отвечает Малфой, откладывая фото, и намерено больше не опускает на него свой взгляд. Гермиона почти было открывает рот. Почти мысленно дорисовывает издевательские нотки в его голосе. Почти. Но Драко закатывает рукав левой руки, открывая кожу предплечья, словно решая добить Грейнджер, наглядно продемонстрировав разницу. — Вот его метка. А на фотографии её жалкое подобие. — Этого не может быть… — перегибается через стол Гарри и подставляет колдофото вплотную к татуировке на руке. Гермиона с расстояния отмечает это неброское различие. В очертаниях. В манере исполнения. В толщине линий. Но… — Чернила под кожей и метка в небе — это разные вещи, — озвучивает очевидное сомнение Грейнджер. Разные ведь? Она не знает. Не может вспомнить. Не может поверить самой себе. Потому что просто как? Как она могла забыть, как именно выглядела та самая метка из её кошмаров? Из запутанных пугающих снов Гарри. Та, которая застывала на поверхности помутневшего хрусталика в глазах её знакомых в день битвы за Хогвартс, прежде чем перевёрнутым лицом к небу телам прикрывали веки. Как она могла забыть, как выглядело нечто подобное, шедшее рука об руку с каждым наихудшим воспоминанием в её жизни? Как она могла перепутать это с чем-то другим? — Это не его метка, — выделяя каждое слово, ещё раз повторяет Малфой. Сложно не доверять его словам. Ему, как никому другому в этой комнате, должно быть известно, как она выглядит. Как она влияет на тебя, когда ты находишься в непосредственной близости. Как она ощущается под кожей, перекатываясь на натянутых до предела жилах. — Если не веришь мне, Грейнджер, то, думаю, это должно тебя убедить. «Ежедневный пророк», датированный 1994 годом, поддетый магией с одной из полок с книгами, опускается на её колени. На главном развороте во всю страницу метка с чемпиона мира по квиддичу. С того самого. В этом же году Волан-де-Морт возродится. В этом же году умрёт Седрик Диггори, а их детство окончательно потеряет хоть какое-либо право на существование. Гермиона аккуратно берёт в руки газету, словно боясь, что та рассыпается от старости, и думает, зачем кому-то хранить подобный выпуск столько лет. А зачем кому-то жечь сигареты, не имея при этом привычки курить? Один — один, — кивает своим мыслям Грейнджер, понимая, что не только у неё одной припрятаны скелеты в шкафу. Её глаза мечутся от одного изображения к другому, цепляясь за более вытянутую пасть змеи, более резкие изгибы, более смазанные детали. Они разные. Действительно очень похожие, но всё же разные… — Если это не его метка, то чья же она? — Гермиона без какой-либо чёткой цели переворачивает лист, но успевает увидеть только то, что часть левой страницы оторвана. Малфой взмахом палочки возвращает газету на полку за спиной. — Я не знаю, — он прикуривает сигарету, и та шипит с первой глубокой затяжкой, зажатая между длинных пальцев. — Но мы обязательно выясним, кто и зачем устроил это представление. В этот раз Грейнджер не успевает абстрагироваться, задержать дыхание или сделать глубину вдохов поверхностей, чтобы дым не заползал в нос, стекая по задней стенке горла, заставляя чувствовать сладость и настигая сознание пониманием того, что чёртовы сигареты Малфоя пахли шоколадом.