***
— Меня угнетают халупы, — приподняв бровь, оглядывается Илай и, не найдя более подходящего места, садится в ближайшее кресло, предварительно лёгким движением палочки скинув с него все вещи. Гора одежды на полу не становится слишком выделяющимся пятном в этой небольшой квартире-студии, скорее органично дополняет общее состояние убогости. Потёртые журналы для взрослых в каком-то ненормальном количестве, переполненная мусорка, жёлтые прокуренные стены, паутина, протянувшаяся от лампы до потолка и обратно, рваным куском свисающая вниз. Ничего такого, к чему бы они не привыкли за годы. Из ванной комнаты доносятся музыка и звук льющейся воды, низкий голос неразборчиво напевает, не попадая ни в одну ноту. — Кингсли показал им наши личные дела, — как бы между прочим тянет Кросби, закидывая ногу на ногу, и немного морщится, когда мужчина за стеной пытается спеть в более высоком регистре. — Не о чем беспокоиться, — Малфой лениво наблюдает за тем, как Рэм ходит из одного конца комнаты в другой, попутно пиная пустую бутылку из-под джина. — Вряд ли там была вся правда. Бруствер не показал бы им то, что так умело и фанатично прячет от всех многие годы. К тому же Поттер с Грейнджер связаны контрактом о неразглашении. Драко был уверен, его бывшие сокурсники не знают и третьей части того, что на самом деле скрывается под аббревиатурой МРаК. Слишком много лет и усилий, смертей и ошибок было положено на жертвенный алтарь организации, чтобы та начала работать эффективно и так, как задумывалось изначально, а такие праведники, как золотой мальчик и его подружка, узнай всю правду, обязательно оскорбились бы и попытались всё разрушить любыми возможными методами. Бруствер не был идиотом и всегда умел выбирать между двух зол, не рассчитывая на третий вариант, поэтому он точно умолчал о многом. — Вы ведь знакомы, да? Ты не рассказывал. Малфой неопределённо ведёт плечом. Конечно, Илай не знал об этом, как и Рэм. И дело было даже не в том, что Драко предпочитал не распространяться о своей жизни до МРаК. Эти двое были просто удивительно далеки от всех событий десятилетней давности и от войны в целом. Пока газеты трубили о падении Тёмного Лорда, о Золотой троице и о судах над Пожирателями смерти, Кросби жил среди маглов и женился на одной из них, а Грейвс беспризорно скитался где ни попадя и даже не умел читать в свои тринадцать. Они были одновременно самыми неосведомлёнными о его жизни людьми и теми, кто знал его слишком хорошо, проработав рука об руку столько лет. — Было не трудно догадаться. Они не удивились, увидев метку на твоей руке, просто потому что знали о ней. Плюс твоё отвратительное настроение по прибытии в Лондон, словно ты лично знал тех, с кем именно нам предстоит встретиться, и не желал этой встречи. Хотя, если честно, у тебя всегда отвратительное настроение, поэтому эта параллель была притянута за уши. — Кросби улыбается и выдерживает недолгую паузу, чтобы дать Малфою возможность ответить, которой тот никогда не пользовался, и продолжает. — Ну и, конечно, пара статеек в старых газетах расставили всё на свои места. — Может, лучше обсудим то, что ты не рассказал своей семье о возвращении в город? — наконец перестает мерить комнату шагами Рэм и меняет правила игры, в которой под прицельный анализ теперь попадает Илай. Провокатор и жертва провокации. Удав и кролик в одном лице. — А ты не так безнадёжен, — бесцветно подмечает Малфой, от которого тоже не укрылся этот факт. Кросби до сих пор так ни разу и не навестил жену с сыном, а ведь данный пункт всегда был у него на первом месте по возвращении домой. За годы, проведённые вместе, подмечать странности поведения друг друга стало не более, чем привычкой. Некая игра, к которой каждый из них уже давно потерял интерес, но продолжал подкидывать карты по инерции. Когда-то такие детали могли спасти им жизнь. Незначительная мелочь, которая выбивалась из повторяющейся день за днём действительности, могла быть сигналом. Один из агентов позвонил родным раньше, чем во второй вторник месяца или не позвонил вовсе, выкурил две сигареты подряд или не притронулся к пачке за прошедшие два часа, слишком много болтает или молчит весь вечер… Любая смена поведения значила лишь одно — что-то изменилось. И хорошо, если этим чем-то было паршивое настроение в крайней его стадии, но также это могло значить, что среди них появился предатель. Очередной цепной пёс, решивший проверить прочность поводка, на который его посадило министерство, но не рассчитавший прочность своих нервов, которые выдали его с головой. Их было много. Уставших, что каждый второй костюм приходилось сжигать, потому что даже очищенная магией ткань всё равно продолжала вонять теми местами, в которых они бывали, решивших продаться за горсть золотых галлеонов, которые приятно оттягивали карманы выглаженных брюк, и тех, кто просто был раздавлен страхом за жизнь родных, на пульсе которых на другом конце света лежала чужая рука. Их было слишком много в том прошлом, и какого-то Салазара Малфой запечатлел в памяти лицо каждого, кто состоял в первой группе под руководством Маркуса Гризелла, в которую попал Драко, только вступив во МРаК. Он помнил то время слишком хорошо для человека, желающего похоронить этот период жизни в самой глубокой могиле. Подразделение только становилось на ноги, училось на ошибках, налаживало структуры. К концу этой трёхлетней притирки из тридцати восьми человек в группе Маркуса осталось всего пять, в том числе Илай и Драко. Кто-то погиб, многие же попросту не выдержали. Все понимали, в чём будет состоять работа, но никто и представить себе не мог, с какими ужасами им придётся в итоге столкнуться и каково это вдруг оказаться лицом к лицу с обратной, тёмной стороной их мира. Работорговля, подпольные лаборатории, разрабатывающие проклятия и испытывающие их на живых людях, эксперименты с попытками вырезания и пересадки магического ядра, секты, годами устраивающие ритуальные убийства детей, состоящие из высокопоставленных людей страны, бордели, под завязку набитые насильно удерживаемыми метаморфами, маледиктусами, анимагами и даже оборотнями. Грязь, боль, бесконечное чувство безысходности, которое можно было нащупать в воздухе, пропахшем чем-то мёртвым и живым, но молящем о смерти. Тридцать восемь человек. Их ловили, убивали, пытали, покупали, шантажировали родными, если получалось до них добраться. Кто-то просто ломался с таким громким надрывным треском, что у остальных, оставшихся на плаву, ещё месяцами эхом в голове отдавалось это безумие. Гринзел — бывший невыразимец, который бог весть чем занимался до того, как попал в эту мясорубку, после встал у руля всего подразделения, а сам Драко возглавил команду из оставшихся пяти человек, к которым немного позже присоединился Рэм. Подход полностью поменяли. Агентов теперь разделяли на небольшие эффективные группы, не больше десяти человек в каждой, включающие в себя разномастных волшебников, каждый из которых был силён в чём-то своём. Группы формировали так скрупулезно, что роль играли даже психологические портреты и совместимость их обладателей. Но, несмотря на такой подход, текучка оставалась, хоть и не в таких ужасающих масштабах, как раньше. Группа Малфоя была самой стабильной в этом плане, и с начала её формирования состав не менялся, потеряв лишь некоторое количество человек. Никто из них не был ни предателем, ни отступником. Каждый из его парней просто однажды не возвращался в штаб или в назначенное место, не открывал глаза после нескольких часов, проведённых на столе хирургов, колдомедиков и штатных врачей подразделения. За пять лет он потерял троих. Прогресс, которого достиг МРаК, был налицо, но никакого воодушевления никто по этому поводу не испытывал. Малфой наотрез отказывался пополнять свою группу, несмотря на то, что она давно считалась самой малочисленной в подразделении, но не менее результативной от этого. Он просто не хотел видеть, как ещё один человек теряет себя и душу в этом беспросветном мраке. Только в них двоих он был уверен на все сто процентов, хотя с такой работой нельзя быть убеждённым в чём-то даже на двадцать. Они никогда не предадут, не позволят себя купить и тем более не сломаются, потому что ломаться уже нечему. Благо Малфой был единственным, кто мог послать и Гринзела, и Кингсли и не подчиняться их приказу пополнить группу. И они прекрасно об этом знали, поэтому после пары попыток уговорить вопрос больше не поднимался. Звук льющейся воды затихает, музыка начинает играть всё громче, пока вовсе на секунду не оглушает комнату, вырываясь из распахнутой двери. Из ванной комнаты вываливается мужчина, подпевая какой-то отвратительно жизнерадостной песне. Полотенце на его бедрах еле держится, с трудом обхватывая внушительный живот, и он поддерживает его одной рукой, пока во второй сжимает радио. Взмахом палочки Драко погружает помещение в тишину. — Торфинн, друг мой, давно не виделись! Не знал, что ты вернулся в Лондон! — широко улыбнувшись, Кросби делает пару шагов навстречу мужчине, словно собирается то ли обнять, то ли похлопать по плечу, но в итоге ничего не делает. Роули испуганно мажет взглядом по комнате в поисках своей палочки, пока не встречается глазами с Драко, который вращает её древко вокруг указательного пальца, помогая средним. — Мал-фой?! — заикается мужчина, сразу же сжавшись. — Я только недавно вернулся, я хотел сказать… дать знать… — Меня уже начинает раздражать то, что Малфой перетягивает всё внимание на себя, стоит ему появиться, — Илай неодобрительно качает головой, оглядываясь через плечо, но тут же возвращает внимание к Торфинну. — Видимо, в Бирмингеме ты отлично отдохнул! Скинул пару килограммов? Или всё дело в новой прическе? Неплохо выглядишь, правда… — восторженно разведя руки, продолжает хищно улыбаться. — Но я это исправлю! Круцио! Пожиратель смерти валится на пол, скуля от боли, и Драко думает о том, что только извечные наказания от Волан-де-Морта выработали в Торфинне, и не только в нём, такую стойкость к круциатусу и позволяли в данную секунду не вопить от боли во всю глотку. Спустя несколько лет после войны Бруствер поручил только сформировавшемуся МРаК выловить тех приспешников Тёмного Лорда, которых упустил Аврорат или попросту не смог дотянуться в связи с их побегом за границу. Тогда-то они и нашли Роули, который, трусливо поджав хвост, спрятался в Германии. Но, вопреки полученному заданию, Маркус Гринзел, который возглавлял группу и весь корпус в то время, решил оставить Торфинну жизнь и не отправлять того в Азкабан. Таких, как Роули, называли пташками, тех, чьё место было в Азкабане или на том свете, но которые по злому стечению обстоятельств становились ещё одним оружием в руках агентов, ещё одними глазами и ушами в каждом городке Великобритании и за её пределами. — Достаточно, — обрывает Малфой эту недолгую, но мучительную пытку, на которую смотрел бы вечно. Он подходит к скрюченному на полу мужчине и приподнимает его лицо, подцепив подбородок его же палочкой. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне всё, что ты знаешь о Пожирателях смерти на сегодняшний день.***
Гермиона смотрит на тело старика, полулежащего в кресле, пока вокруг в мрачной тишине снуют авроры. Вспышка фотоаппарата на секунду ослепляет всех в тускло освещённой гостиной и особенно сильно вырывает из темноты очертания букета с паучьими лилиями на коленях очередной жертвы Жнецов. Могла ли она это предотвратить? Уменьшенная папка с делом в кармане пальто с каждой минутой тянет её вниз, и Грейнджер не знает, как долго ещё сможет так простоять под этим несуществующим прессом то ли вины, то ли скорби по незнакомому человеку. Всё, что ей сказал Гарри полчаса назад, медленно укладывается по полочкам в голове. — Я уверен, что это не совпадение! Где бы ни были замечены люди в масках, — запинается Поттер, упрямо не желая называть этих людей Пожирателями смерти. — Спустя некоторое время недалеко от этого места, города или поселения обнаруживали жертву Жнецов. Сама посмотри, — развернув карту, он нервно обводит пальцем соединённые между собой точки. — Сначала и те, и другие появляются в Лондоне с разницей в несколько недель. Далее в Литтл-Хэнглтоне замечают людей в масках, а почти через месяц в одиноком доме в восемнадцати милях от деревушки находят вторую жертву Жнецов. Неподалеку от Оттери-Сент-Кэчпоул находят третье тело, но люди в масках здесь не появлялись, поэтому изначально проследить какую-либо связь было слишком сложно, но потом… — Гарри ведёт пальцем по бумаге. — В Эшере, и снова в отдалённом от городка поселении волшебников, состоящем из четырёх домов, очередная жертва с разницей в пару недель. И теперь Нортгемптон. Больше недели назад появилась метка и теперь здесь же… Гермиона оборачивается через плечо, врезаясь взглядом в магическую площадь торговцев, вид на которую открывается через зазор между шторами в квартире старика Абернети. Мутное стекло делает картинку по ту сторону практически неразличимой, не говоря уже о густом утреннем тумане и общей пасмурности этого дня, но ей не нужно видеть чётко, чтобы знать, что именно там почти неделей ранее они с Гарри стояли под проливным дождем. — Жнецы и Пожиратели смерти — это одни и те же люди. А всё это, — Поттер бездумно трясёт картой перед собой. — Некая игра или попытки запугать жертв, дать понять, что за ними идут. Всё-таки, по всей видимости, они знали, что умрут, ведь ни на одном трупе не было найдено следов сопротивления. Может, получив предупреждение, каждый из них смирился с неизбежным концом? — То есть каждый из них не желал жить? И вместо того, чтобы обратиться в Аврорат или попытаться сбежать, они просто решили ждать, когда наступит день Икс. Как удобно для серийных убийц! — Гермиона не может сдержать сарказма, но эта язвительность в голосе не звучит обидно, скорее совсем как в школе, когда она отчитывала его за очередную глупость. — Дело не в этом. Только Абернети мог знать, что придут именно за ним, потому что метка вспыхнула перед его окнами. И то, это предположение имеет место, если проигнорировать тот факт, что в этом доме живут ещё три или четыре семьи. Для остальных появление Пожирателей в соседних деревушках и городах не могло носить угрозу личного характера. Если бы их хотели бы запугать, куда практичнее было бы подкинуть записку под дверь. — В любом случае… — не унимается Поттер. — В любом случае, в этой теории слишком много несостыковок. Начиная от разницы в отдалённости мест преступлений и появлений Пожирателей, времени совершённых убийств и так называемых «предостережений», заканчивая отсутствием логики и мотивов… — Гермиона замолкает, смотря, как лихорадочно блестящие глаза Гарри тускнеют с каждым сказанным ею словом. — Но я не могу отрицать, что, возможно, между этими делами есть связь. Гарри так часто оказывался неправ в своих первых впечатлениях, что Гермиона по привычке каждый раз подвергала их сомнению. Но в данной его догадке было нечто, не дававшее ей покоя с момента их разговора. Есть ли действительно связь между этими делами? Грейнджер решает, что, не имея лучших предположений, не стоит отказывается даже от такого варианта. С выправкой солдата она переводит взгляд обратно на труп, наблюдая, как невыразимцы с помощью артефакта пытаются забрать паучьи лилии с тела, но и в этот раз, как и во все остальные, цветы осыпаются пылью, не оставляя после себя и следа. Будь то магия или артефакт, прикосновение руки или попытка левитации, растения всегда просто развеивались пеплом над жертвой, лишая авроров одной из зацепок. После нескольких неудачных попыток изъять улику с места преступления своими силами и знаниями, Гермиона решила прибегнуть к помощи Невыразимцев, но даже среди множества артефактов, хранящихся в их отделе, не нашлось того, который смог бы им помочь. Возможно, изучение этих цветов могло дать им подсказку. А возможно, они не несли в себе никакого ответа. Но кто теперь об этом узнает? Грейнджер смотрит на то, как кроваво-алая пыльца некоторое время кружит по комнате и исчезает. Она уже не чувствует разочарования, как в первый, во второй или третий раз, только злое смирение, от которого кончики пальцев нервно подрагивают в карманах пальто. Гермиона проходит в ближайшую комнату, решая, что в гостиной сейчас слишком много народу, чтобы она смогла что-то вычленить из общей картины места преступления, к тому же даже такие тихие разговоры, на грани шепота, между аврорами и колдомедиками мешают ей думать. Комната оказывается спальней, совсем крохотной и вмещающей в себя только кровать с тумбой. Голые стены, выцветшие от старости обои, отсутствие окна и низкий потолок вызывают легкую клаустрофобию. Взмахом палочки она призывает в руки единственную вещь во всём скудно обставленном помещении, которая привлекает к себе внимание. Потрёпанная и порванная по краям газета пятилетней давности. Гермиона уже тянется за сейф-пакетом, который носит во внутреннем кармане пальто, чтобы переместить туда находку. Ей кажется странным, что такой старый выпуск «Пророка» хранили на прикроватной тумбочке и часто перечитывали, судя по состоянию страниц, но её рука замирает, когда глаза цепляют заголовок в колонке, посвященной героям войны: «Сквозь огонь, воду и медные трубы…» Она не дочитывает. Закрывает глаза, откидывая голову назад. Пять лет прошло. И против воли сознание взрывается воспоминаниями. Вспышки фотоаппаратов в Атриуме, опустивший голову Рон, молча идущий рядом, и вопросы. Один за другим, что вонзаются им в спины, как ядовитые дротики. И когда остаются только пять шагов до камина. Пять шагов до спасения. Кто-то хватает Гермиону за запястье, а нарастающий гомон сливается в белый шум, в котором она продолжает различать лишь одно слово. Развод… Грейнджер совершенно теряет его смысл, когда уже тысячный раз за пару минут его произносят незнакомцы, столпившиеся вокруг, в глазах начинает темнеть, а капкан чужой влажной ладони всё не отпускает, продолжая настойчивее сжимать запястье Гермионы, пока подушечки её пальцев не начинают неметь. Репортеры наперебой просят дать комментарии и ответить на вопросы. Ей кажется, что она сейчас упадет в шаге от камина, и свободная рука неосознанно тянется вперёд. Рон кричит куда-то ей за спину, туда, где стальная хватка переползает с её запястья на предплечье, продолжая удерживать. А потом её отпускают так же резко, как и схватили…. Наступает тишина, почти мёртвая, и только звук сбившегося дыхания Уизли выводит её из ступора. Один из журналистов хватается за лицо, разбитые очки в толстой оправе падают на мраморный пол следом за камерой. Рон разжимает кулак и, приобнимая Грейнджер за плечи, уводит из этого ада. Она опускает глаза на статью. «Прошла всего неделя с развода двух героев войны, мисс Гермионы Грейнджер и мистера Рональда Уизли, но новоиспечённая свободная волшебница и не думала брать перерыв в работе, несмотря на печальные обстоятельства своей личной жизни, и раскрыла дело, связанное с пропавшей Мэри Брейн. Что же касается мистера Уизли, то о его жизни на данный момент ничего не известно. Работающий в магазине своего брата, Рональд не появлялся в Косом переулке со дня развода и своего скандального нападения на репортера «Ведьмополитена» в Министерстве Магии. Обсуждения о разрыве пары не утихают и по сей день, особенно бурные дебаты прошли на конференции Спеллы, где большинство читателей выразили мнение, что Гермиона и Рональд друг другу совсем не подходили. Некоторые поклонники пары выдвинули теорию, что мистер Уизли в своё время настоял на том, чтобы мисс Грейнджер стала аврором вместе с ним. Сам же он закончил свою службу в Аврорате через год в связи с травмой, а супруга так и осталась «губить задатки самой умнейшей волшебницы своего поколения на совершенно несвойственной для неё должности». Возможно ли, что загубленный потенциал Гермионы Грейнджер, с годами превратившийся в банальную обиду, стал последней каплей…» Эта была не худшая статья об их разводе. Гермиона бы даже назвала её самой безобидной. И как они это выдержали тогда? Грейнджер продолжает читать дальше, пытаясь потоком новой информации вытеснить подступающие к горлу воспоминания, свалявшиеся за годы в неразборчивый ком подавленных эмоций. «Джиневра Поттер заканчивает свою спортивную карьеру в связи с беременностью. Эксклюзив читайте на стр…» «Невилл Долгопупс женится на своей коллеге…» И ниже в самом углу под колонкой про героев войны. «В Хэмпшире найдено массовое безымянное захоронение. Предположительно, это захоронение сделано во время Второй Магической войны. Родственники не теряют надежды найти без вести пропавших». Его появление не пугает, она спиной чувствует, что уже не одна, и просто поворачивается лицом к входной двери. — Гермиона, ты должна это услышать. Пойдем скорее, — Гарри нетерпеливо топчется на пороге комнаты, не решаясь зайти. Места здесь едва хватает для одного человека. Она цепляется за это предложение, как утопающий за соломинку, быстро и необдуманно, пока ком в горле лишь продолжает распирать и пульсировать. — Здесь ничего интересного, — Грейнджер напоследок обводит комнату беглым взглядом, погружает газету в сейф-пакет и следует за Поттером через коридор и на выход под взглядами авроров, давно привыкших к тому, что их начальник предпочитает принимать участие в расследованиях вместо того, чтобы отсиживаться в своём кабинете с горой отчётов. Они выходят из квартиры Абернети и входят в соседнюю, полностью зеркально отражающую по планировке ту, в которой произошло убийство. На диванчике в гостиной, перетекающей сразу из коридора, сидит женщина с серым котом на коленях, настороженно наблюдающим за незнакомцами. — Миссис Кушинг, расскажите, пожалуйста, моей коллеге то, что рассказали мне, — мягко просит Гарри, присаживаясь напротив неё в кресло и приглашая Гермиону занять соседнее. Женщине на вид от сорока до пятидесяти, её короткие бледно-рыжие волосы в беспорядке, домашний халат в кошачьей шерсти, и весь её вид кричит о растерянности и неготовности принимать гостей. Она нервно поглаживает животное, но, посмотрев на Гермиону и её участливое выражение лица, немного успокаивается и аккуратно начинает. — Агнус, — её голос тут же дрожит от упоминания соседа. — В последнее время он стал таким… нелюдимым. Знаете, он всегда был жизнерадостным, открытым, даже после смерти своей дочери и её семьи во время войны держался и подбадривал Элоиз… Гермиона вспоминает заметку в газете о найденном захоронении. Столько лет нести это горе на своих плечах… От мыслей сдавливает грудную клетку. Действительно страшно и неправильно, когда дети умирают раньше родителей. — Кто такая Элоиз? — Грейнджер достаёт записную книжку и прытко пишущее перо. Гарри смеряет эту картину недоверчивым взглядом, хоть Гермиона уже сотню раз объясняла ему, что перо читает мысли и настроение своего владельца, а так как кроме сухих фактов и записи подробностей ей ничего не нужно, её перо никогда ничего не искажает и не преувеличивает. — Элоиз? Это супруга Агнуса, — одна слеза всё же скатывается по щеке Кушинг. — Они жили со мной по соседству более тридцати лет. Но неделю назад… Ох, неделю назад Элоиз уехала к родственникам, так сказал Ангус, а сам он вдруг стал каким-то рассеянным, мрачным. Мог не поздороваться, проходя мимо, словно не видел. Я думала, это из-за отъезда супруги, она ведь никогда раньше не уезжала. Да я и не помню, чтобы хоть раз слышала от неё что-то про родственников. Но я даже не знаю… неужели им угрожали, и Элоиз сбежала, а Агнус… О господи… Женщина вовсе расклеивается и начинает плакать, не сдерживаясь, а Гарри вскидывает брови, смотря на Гермиону, услышав то, что хотел. «… неужели им угрожали…» Грейнджер игнорирует его, пытаясь успокоить женщину. Потом задаёт несколько уточняющих вопросов, но Кушинг больше ничего не знает и в любую секунду готова снова зайтись рыданиями, поэтому, решая не мучать её дальше, они быстро прощаются, благодарят её за содействие и уходят. — Мы должны найти Элоиз Абернети раньше, чем это сделает кто-то другой, — спускаясь уже вниз по ступеням, говорит Гермиона, но, на самом деле, уже не надеется найти женщину живой. — Возможно, она что-то знает. — Она точно что-то знает. Но как её найти? Родственников у них больше не было, кроме погибшей дочери, значит, это не более, чем ложь для любопытных соседей. Хотя это ещё стоит проверить, но… Она могла поехать куда угодно, да хоть в другую страну! — Гарри нервно вскидывает руки, но его глаза горят ярко впервые за долгое время. Он в игре. В том безумном, адреналиновом состоянии, когда от отчаяния и опустившихся рук резко бросает в надежду и желание действовать. Когда нужно что-то отыскать, разгадать, побороть. Когда нужно дать отпор чему-то, что условно можно назвать злом. Но это временно, Гермиона знает и больше не хочет вестись у этого чувства на поводу. Потом дождливые затянувшиеся дни и отсутствие подвижек в расследовании сделают своё дело. Вернут на землю с таким грохотом, что придётся собирать себя по частям. Снова.***
Проводив взглядом официанта, Малфой откидывается на спинку стула и делает глоток виски. Янтарная жидкость обволакивает всё от кончика языка до стенок горла и приятно разливается теплом где-то в районе солнечного сплетения. Он уже и забыл, каково это. Когда глотку не дерёт и не обжигает. Когда душевная боль не в противовес другой, физической, потому что в такие моменты он обычно запивал случившееся, а не просто наслаждался послевкусием. Ресторан находился в центре города, в здании постройки девятнадцатого века, и имел интерьер под стать своей вековой истории — скучный и устаревший. Круглые дубовые столы со стоящими на них позолоченными подсвечниками, деревянные панели и картины стоимостью в квартиру в лучшем районе Лондона, и прочая подобная атрибутика, которую люди, выбирающие это место, считали благородной элитарностью, а не чопорным пережитком прошлого. За годы беготни по всему миру Малфой на пальцах одной руки смог бы пересчитать хоть сколько-нибудь приличных заведений, в которых ему довелось оказаться. Чаще он бывал в местах, подобных сосредоточению всех мирских грехов, которые по счастливому стечению обстоятельств оказались в одно время в одном тесном и часто душном коробе четырёх стен. Поэтому вкус хорошего алкоголя для него был отголоском из далёкого прошлого с размахом праздничных приёмов, которые устраивала Нарцисса в мэноре по особым случаям. И дело было вовсе не в отсутствии денег или времени, чтобы забежать в неприлично дорогой и перехваленный ресторан. Всё всегда упиралось в одно простое правило. Не привлекать к себе внимание, особенно тогда, когда находишься за пределами страны. А привлекать внимание для Малфоя было, как что-то само собой разумеющееся, вшитое в подкорку, работающее на него и против него вне зависимости от его собственных желаний. Высокий рост, выбеленные пряди волос и переполненное врожденного высокомерия лицо без единого сглаженного угла совсем не помогали ему становиться невидимым в толпе людей. И если в начале своей работы в подразделении он иногда выбирался под оборотным в какие-то заведения ради приличной выпивки и видимости личной жизни, то в конечном счёте всё это перестало иметь смысл. Говорят, что к хорошему привыкаешь быстро. Но к плохому адаптируешься ещё быстрее, грязь налипает слой за слоем, деформирует тебя, заламывает руки и ноги, диктуя свои правила. Поэтому однажды для Драко секс на одну ночь и муть в стакане стали пределом потребностей. Но в Лондоне всё было иначе. И смотрели на него здесь совсем с другими мыслями. Даже сейчас осторожные и наглые, осуждающие и заинтересованные взгляды облизывали его профиль, пока он безучастно листал меню. Прошло столько лет, но многие до сих пор помнили о том, что скрывал рукав его пиджака на левом предплечье. Это не раздражало. Больше нет. Драко знал, что завтра не будет громких заголовков с его фамилией, статей, с кем и где он был замечен, и колдофото особенно пронырливых репортеров. Возможно, небольшая заметка на последней странице «Пророка» о том, что Малфой вернулся в Англию, но не более. Незаинтересованность волшебного мира к его персоне была не случайностью. Много лет её искусственно создавали, подчищая статьи в крупных и мелких изданиях, акцентировали внимание на том, что наследник семьи Малфой покинул страну после войны и лишь изредка возвращался навестить друзей, вёл скромный бизнес во Франции и его жизнь размеренна и ничем не примечательна. Одно из условий его контракта. Один из дивидендов, не играющих теперь совершенно никакой роли. — Считаешь, с годами у меня испортился вкус? — Паркинсон, неожиданно появившаяся перед ним, без стеснения окидывает интерьер взглядом, полным пренебрежения. — Между прочим, один из самых дорогих ресторанов города. После тебя у меня ещё встреча, партнёр по бизнесу хотел встретиться именно здесь. Драко поднимается и отодвигает для неё стул. Всё же манеры не пропьёшь, даже треть жизни проведя среди отбросов в дешёвых барах. Опустившись на мягкое задрапированное сиденье, Пэнси перекидывает ногу на ногу, оголяя одну из них в разрезе чёрного шёлка, и поправляет тонкую лямку платья на плече. Большинство взглядов в зале ресторана устремляются к ней, особенно мужских. Липких и мерзких. Хотя в её жестах нет ничего нарочитого или двусмысленного, просто Паркинсон не так уже сильно отличается от него. Неосознанное привлечение внимания к себе — часть её существа. — В следующий раз можем встретиться в другом месте, которое не будет похоже на загородный особняк моей бабули. — Есть что-то, о чём мне стоит знать? — сухо интересуется Малфой. И это первое, что он говорит ей почти за два года отсутствия. Но Пэнси не ведёт и бровью. Иногда, когда Драко, выпотрошенный очередным заданием, валился на кровать за тысячи километров от Лондона или задумчиво сверлил взглядом стену, держа в руках остывший кофе, пока до рассвета оставалась пара часов, перед ним на прикроватной тумбочке, подоконнике или столе появлялся крохотный шар света, который секундой позже вспыхивал огнём, выплёвывая из себя записку из пары строк, написанную идеально ровным почерком. Её почерком. В этих записках никогда не было ничего важного. Они были коротки и порой не несли какого-либо смысла. «Сегодня пошёл первый снег.» «Спокойной ночи!» «Видела Блейза. У него всё хорошо.» «С Рождеством!» Их было немного. Около двадцати записок в пару слов за два года. Но Малфой не ответил ни на одну. Возможно, Паркинсон не ждала ответа или слишком хорошо его знала, поэтому сейчас он не видел и грамма обиды в её глазах, и ни единого намека на недовольство из-за его неприветливости. Этим Паркинсон ему нравилась. Ей было всё равно почти так же, как ему. — Нет, в Лондоне в последнее время скучно. Даже на похоронах моего отца было веселее, — улыбается она, но, немного подумав, добавляет. — Если ты по поводу происходящего, я не слышала ничего, чего бы стоило опасаться. В наших кругах много крыс, и, если бы корабль шёл к одну, они бы непременно покинули его. Пэнси делает свой заказ, продолжая болтать, чтобы заполнить тишину, но, когда приносят вино с тарелкой, в которой кроме зелени ничего нет, её словесный поток иссякает. Некоторое время они смотрят друг на друга, по очереди потягивая алкоголь. Скучал ли он по ней? Малфой не мог себе ответить на этот вопрос. Просто её болтовня, её глаза, что смотрели именно на него, а не на внешний фасад, выстраиваемый годами, частью которого стали даже убранные назад волосы, прямая спина, идеально сидящий костюм и отсутствующее выражение лица, её такое простое и лёгкое «Считаешь, с годами у меня испортился вкус?» вместо объятий, приветствий и слёз разлуки было именно тем, что нужно, чтобы, наконец, почувствовать себя дома. Их силуэты наложились на другие, такие же два, только меньше, и одеты они были в белые рубашки и зелёные с серебром галстуки. Когда-то они так же сидели, по разные стороны стола, в библиотеке школы. И, покрутив в руке перо, Пэнси протянула, закатив глаза: «— Хогвартс — такой отстой. Никогда не буду скучать по этому месту». А по нему? Скучала ли она по Малфою? — Значит, это твои пташки уже несколько часов кружат над моими доками? — Паркинсон крутит в руке вилку, прежде чем снова наколоть на неё лист салата. Над её доками. Она звучит властно в противовес своей хрупкой наружности, и от этого контраста почти ломает, напоминая о прошлом. Около пяти лет назад в Лондоне только набирающему влияние подразделению МРаК было поручено накрыть крупную сеть контрабандистов, которые вывозили и ввозили в страну волшебные палочки, портключи и разного рода незарегистрированные артефакты. Когда начинавшийся с небольшой зацепки клубок распутался, на его конце Малфой никак не ожидал увидеть бывшую однокурсницу, стоявшую во главе этого незаконного бизнеса. К тому моменту, когда они вышли на её след, он уже знал, что всем управляет женщина, так как при допросе пойманных пешек все как один говорили, что ту, кого они ищут, зовут Карибена. Карибена Версиколор — паук с красно-чёрными лапами, брюхом и ярко-синим пятном на спинке. Один из самых красивых представителей своего вида. И этим пауком, а точнее паучихой, которая оплетала своей паутиной почти весь город и его окрестности, оказалась Паркинсон. Драко никогда не забудет, как скинул капюшон черной мантии и застыл, а девушка перед ним растянула губы, накрашенные алой помадой, в грустной улыбке. — Ты ведь не думал, что мой отец заработал своё состояние законно, — её голос совершенно был лишен страха и каких-либо эмоций. — Когда он умер, мне пришлось занять его место. Зачем она тогда это сказала? Чтобы Малфой просто знал, как она оказалась там, где оказалась, и стала той, кого прозвали Карибена, или чтобы как-то смягчить тот шок, который плескался в его сузившихся зрачках? Другие агенты, не обратив на её слова никакого внимания, надели подавляющие магию наручники на добровольно протянутые руки. После этого почти неделю Драко пришлось околачиваться около дома Кингсли, куда ему запрещено было приходить, чтобы убедить его в том, что Пэнси не нужно отправлять в Азкабан. Чтобы убедить Маркуса, ему хватило одного разговора, он был куда предприимчивей и дальновидней министра, не раз прибегая к вербовке неугодных закону в тайне от Бруствера. Но скрыть такой крупный улов, как Карибена, и прибрать её к рукам, им бы не удалось даже всеобщими силами. — Я завербую её, — Малфой подпёр стену дома ботинком на веранде, потому что внутрь его так и не пустили, и закурил. — Она будет полезна. — Ты ведёшь себя непрофессионально! Поддаёшься эмоциям… — Бруствер покачал головой, кипя от гнева. — Приходишь ко мне домой, подвергаешь меня и себя опасности разоблачения и ещё просишь не сажать в тюрьму человека, который повинен в стольких смертях. Ты хоть понимаешь, сколько людей погибают при использовании незарегистрированных артефактов? А сколько из этих вещей приобретаются специально для убийств? Или ты думаешь, что палочки, ввезённые контрабандой, покупают для освоения навыков вязания? Кингсли сверлил взглядом исподлобья, его грудь тяжело опускалась и поднималась. Драко никогда не видел его таким злым, и это даже могло позабавить, если бы ситуация не касалась Паркинсон. — Я понимаю, что она твоя однокурсница, и даже не могу представить, каково это — заносить топор над её головой, но… — он закрыл глаза, не в силах подобрать правильные слова. — Она будет полезна, а если нет, — Малфой задавил ботинком окурок. — Я сам притащу её в Азкабан или убью, если окажет сопротивление. — Это неправильно, — сказал Бруствер больше себе, чем стоящему напротив, и замолчал. Он так устал от этого бесконечного спора и, не сказав ни да, ни нет, просто развернулся, чтобы зайти в дом. — Ты не пожалеешь об этом, — Драко похлопал мужчину по плечу, видя, что тот окончательно израсходовал свой запал, с которым все эти дни стойко давал ему отпор, и добавил. — Я обещаю тебе. Бруствер и правда не пожалел, ведь Паркинсон стала незаменимым источником информации и так умело продолжала играть на две стороны долгие годы, что Кингсли почти перестала мучить совесть за то, что он когда-то пошёл на это. — Если не она, то найдётся кто-то другой. То место, которое она занимает на рынке, почти большую его часть, никогда не будет пустовать, — это было главным аргументом Малфоя. — Зачем нам бесконечно накрывать новые организации, занимающиеся контрабандой, когда можно завербовать того, кто сидит во главе этой сети? Она будет приносить нам информацию о том, куда именно уходит товар, в чьи руки и для каких целей попадает. Через пару лет её организация поглотит или сотрёт в пыль остальные, более мелкие, и весь контрабандный рынок окажется у нас под контролем. Всё случилось именно так, как он говорил, и сейчас перед ним сидела Карибена в неизменном чёрно-алом окрасе с ярко-голубыми, почти синими глазами, паутиной которой был накрыт весь Лондон. Пэнси ходила по такому тонкому льду с тех пор, как была завербована, что момент, когда в её кругах поймут, откуда именно утекает информация, был лишь вопросом времени, поэтому на самом деле Малфой всегда испытывал чувство облегчения, получая от неё очередную записку. Значит, ещё жива, — думал он. Значит, он смог отсрочить её приговор ещё на один день, неделю или год. Но от понимания того, что однажды лёд под твёрдой походкой треснет и её утащит на дно, в затылке начинало болезненно неметь. — Меня заинтересовал заброшенный склад рядом с доками. Точнее те, кто его арендует. — Можешь делать там всё что угодно, мои люди вмешиваться не станут. — Мне придётся привести туда авроров. Но они и близко не подойдут к докам, поэтому предупреди всех, что всё под контролем. — Боишься, что, увидев хранителей правопорядка на своей территории, мои ребята запаникуют и устроят тёплый приём? — Пэнси выгибает бровь, скрыв улыбку за бокалом вина. — Не бойся, у моих парней стальные нервы, и без моих указаний они ничего не сделают. Но я всё равно их предупрежу. — Ты не знаешь, кто арендует этот склад? — Она отрицательно качает головой. — И ты не знаешь, кто они и чем занимаются? — Нет, мне это не интересно, они слишком мелкие рыбёшки, чтобы вдаваться в подробности. Пусть делают, что хотят, пока платят мне деньги. Хоть белой пылью убиваются, хоть младенцев расчленяют. Это бизнес. Иногда Драко казалось, что этот «бизнес» сделал Паркинсон слишком жесткой. Но правда была в том, что она всегда была такой, и, если в школе это было трудно разглядеть за малодушием и юношеской неуверенностью, когда она повзрослела и сожгла в себе все слабые стороны, это стало совершенно очевидным. Её жесткость часто граничила с бессердечием, но он отказывался верить, что за всей этой броней не осталось ничего доброго, нежного и ранимого. Просто в мире, в котором она жила, Пэнси не могла себе позволить показать слабость. — Если жизнь вынуждает тебя стать хищником, значит, ты должен отрастить когти и клыки, — так она сказала, когда ей пришлось своими руками убрать первого человека, который начал подозревать её в сливе информации. — Я просто сделала то, что должна была. И только Малфой заметил, как дрогнул её голос, когда она произносила это с совершенно непроницаемым лицом. — Не думала, что люди со склада могут представлять такую угрозу, раз ты с аврорами решил нанести им визит, — Паркинсон мажет быстрым взглядом по золотым наручным часам на тонком чёрном ремешке, время их встречи подходит к концу. — Этот склад хоть и находится в порту, который принадлежит мне, я всегда предпочитала сдавать его в аренду. Он стоит на достаточном расстоянии от пристани и доков, чтобы случайные люди ничего не заметили. Да и для моих целей он не подходит. Слишком большой, чтобы постоянно поддерживать на нём защитные заклинания, поэтому ненадёжный и к тому же очень приметный. Тот, кто захочет обнаружить то, что ему не следует видеть, пойдёт первым делом туда, будь то авроры или случайные люди, решившие откусить от меня кусок. Поэтому я всегда его сдавала, решив, что лучше под удар, предназначенный мне, попадёт кто-то другой, а у меня появится время на перегруппировку. Драко кивает, нисколько не удивившись её объяснениям, и встаёт, чтобы уйти. — Забини знает, что ты вернулся? — Он не отвечает, разворачивается и делает пару шагов к выходу, уже ему в спину Пэнси чуть громче добавляет: — Он не может злиться на тебя вечно. Обязательно встреться с ним. Злиться вечно невозможно. С этим Малфой согласен. Но вот ненавидеть можно долго, так долго, что целой жизни будет недостаточно.***
Когда они появляются в ровно назначенное время из высокого ростового камина в мэноре, точнее где-то в одном из его просторных холлов, их никто не встречает. Гермионе требуется минута, чтобы понять, что им дали доступ к камину, который находится по длинному коридору налево от гостиной, а не к камину в самой гостиной. Так даже лучше. Не нужно сразу натыкаться на их лица, не успев прийти в себя от перемещения. Минута форы, за которую она была мысленно благодарна тому, кто принял такое решение. Возможность очистить одежду от сажи, пепла, летучего пороха и натянуть маску спокойствия. Идти туда совершенно не хочется, видеть их тоже. Эти люди вызывают в ней настороженность на уровне инстинктов. Что она знает о них? Не так много. Грейнджер видела их личные дела, но могла поклясться, что это фикция. Она не Гарри, и так просто её не успокоить парой бумажек с опущенными деталями, крупицами информации и общими терминами. Гермиона была уверена, что настолько тайная организация, о существовании которой не подозревали даже в Аврорате, занималась намного большим, чем разведка и сбор данных. Это становилось особенно очевидным, если иметь смелость снять розовые очки и начать воспринимать всё вокруг таким, какое оно есть. Они жили в мире Магии, но это далеко не значило, что этот мир имел налёт волшебной сказки. Там, где есть сила, будет соразмерная ей боль. Там, где люди умеют творить невообразимые вещи взмахом палочки, обязательно найдутся те, кто применит это в ущерб другим. Гермиона знала, маглы могут быть жестоки, ещё с детства урывками подслушивая новости по телевизору о терактах, убийствах и похищениях, но она даже боялась представить, насколько могут быть жестоки волшебники, имея в руках такие возможности. Каждый день её работы только приоткрывал завесу того ужаса, который творится вокруг, но в полной мере она никогда не встречалась с ним лицом к лицу. Любой бы другой подумал о том, что Аврорат работает достаточно хорошо и что настоящие зверства — это удел маглов. Но это было бы ложью самому себе. Правда была в том, что где-то там, вне поля видимости, есть другая сила, сопоставимая с той, которая угрозой нависает над ними каждый день, ограждает их от картин, увидев которые, больше никогда не сможешь закрыть глаза, борется и даёт отпор, не показывая своих лиц. Кто-то, кто способен быть ещё более жестоким, чем сама жизнь. Всё, что сказал им Кингсли, было лишь одной тайной, завёрнутой в другую, и на самом деле МРаК занимался тем, на что у авроров не хватило бы аморальности, а у невыразимцев — полномочий. Тем, что нормальных людей убило бы, даже не борьбой, а одним своим существованием. А люди в комнате, к которой они с Гарри приближались, не были нормальными. Это она поняла ещё в первую встречу, когда посмотрела в бездну зрачков каждого из них и почувствовала, как эта бездна посмотрела в ответ. — Он всегда становится таким мрачным, когда мы возвращаемся. Два слова не вытянуть, — доносится голос Рэма из приоткрытой двери. — Меня это бесит. — Тебя это вообще не должно касаться, — распахивая дверь потоком воздуха перед носом замешкавшегося Поттера, говорит Илай, а потом добавляет уже другим тоном. Более дружелюбным и настолько выверенным, что, даже имея идеальный слух, невозможно расслышать нотки фальши. — Добрый вечер, коллеги. Малфой объявляется только через полчаса, и Гермиона выдыхает с плохо скрываемым облегчением. Последние тридцать минут были настоящей пыткой. Неудачные попытки Илая втянуть всех в беседу, молчаливая холодная война одними взглядами между Гарри и Рэмом и чертовски томительное ожидание хоть чего-нибудь. Если бы он задержался ещё минут на десять, Поттер с Грейвсом вцепились бы друг другу в глотки, а Гермиона, наверное, была этому даже рада. Поэтому все немного расслабляются, когда Драко проходит в комнату и садится на край стола, закатывая рукава чёрной рубашки и расстёгивая душащие его три верхних пуговицы. Гермиона старается не смотреть на открывшийся вид, доставая папку с делом Жнецов и мысленно повторяя важные моменты, о которых стоит сказать, чтобы подвести всё к теории Гарри о связи между делами, но она не успевает открыть рта. — Сегодня ночью, — говорит Драко. — Мы задержим тех, кого вы ищите. У меня есть информация о том, когда и где собираются Пожиратели смерти. В темноте запутанных коридоров напольные часы отбивают полночь, и Грейнджер сглатывает, вслушиваясь в тихое и монотонное предостережение, которое преследует её с самого утра. Тик-так. Так-так. Тик-так…