***
Малфой хотел отправить её домой сразу же, как только она помогла перенести Грейвса в Мунго. Но Грейнджер была непреклонна в желании остаться здесь до тех пор, пока не станет известно о состоянии Рэма, и ему пришлось смириться. Сделать два шага назад и наивно надеяться, что она не сделает такие же два шага навстречу. Хотелось держаться от неё подальше. Намного дальше, чем парой часов раньше, потому что если до этого её упрямая привычка всё разбирать на детали, а порой даже на атомы, препарируя пациента без согласия, казалась неудобством, то теперь она грозила обернуться катастрофой. Драко знал, она проберётся к нему под кожу. Став чем-то вроде травмы, которая заставляет поменять распорядок и уклад жизни. Перекроить одну половину себя, а вторую отправить в утиль. Гермиона уже словно была там, под верхними слоями эпидермиса. Проходилась наждачкой по венам и сухожилиям. Вызывала зуд, оставляя красную россыпь раздражения на светлой коже, и да, сначала это чувствовалось лишь отголосками, как если бы его нервные окончания работали с перебоями. Было терпимо. Временами он даже находил в этом болезненное удовольствие. В наблюдениях за ней или попытках смутить на том чёртовом балконе. Не слушая её речь, которую, он был уверен, Грейнджер готовила несколько дней после Миядзимы. Продолжая делать то, из-за чего бы ей тоже не наскучила эта игра. У каждого из них был свой интерес, и каждый из них был чем-то новым в мире другого. Мазок яркой краской в череде серых приевшихся будней, нечто, таящее в себе секреты, которые смогли бы подстегнуть нутро, давно ставшее невосприимчивым ко всему остальному. Это было похоже на флирт с незнакомкой в лифте или на секунду, за которую он успевал отбить летящее в него заклинание, на решающую зацепку в деле или стакан хорошего виски в летний вечер. Что-то, не длящееся долго, но заставляющее почувствовать себя живым. Но увиденное им в этот вечер, после того, как их руки соприкоснулись, было похоже на начало того, что будет длиться всю его жизнь, какой бы короткой или длинной она ни была и… Это меняло все в корне. И если раньше он будто подкидывал пару фишек на стол, подтасовывая карты, то сейчас по ощущениям единственной вещью, которую он мог бы поставить на кон, была его собственная душа. Поэтому хотелось держаться от неё подальше. Но получалось крайне хреново, хотя бы потому, что, несмотря на свои же доводы, он считал её идею остаться в больнице лучшим решением из всех возможных. Здесь был Забини, вызванные колдомедики из МРаК и кладовки, под завязку забитые зельями. Здесь было безопасно. И если бы потребовалось, Гермионе смогли бы оказать помощь, в которой она, безусловно, нуждалась. Сразу после того, как дверь в операционную захлопнулась прямо перед ними, она почти рухнула назад, и только то, что Драко оказался рядом, инстинктивно удержав её за талию, не позволило Грейнджер размозжить голову о плитку пола, которая здесь всегда была в таком состоянии, словно это место было неприкасаемым. Практически светящийся от белизны в другие дни кафель теперь был в кровавых отпечатках ботинок, грязи и остатках зелий из нескольких разбитых стеклянных пузырьков, отброшенных Блейзом в сторону после того, как их содержимое оказалось в крови Рэма. Он сам чувствовал себя так, словно не спал неделю, но, выслушав её заверения в том, что «всё в порядке», взял на себя наглость обыскать кабинет друга, выудив из его запасов настойку растопырника и умиротворяющий бальзам. По одной порции зелий он вручил ей, ещё по одной принял сам, борясь с желанием осушить ещё пару пузырьков чего-то бодрящего, потому что ощущение физического и магического истощения были незнакомо сильными. Драко не знал, что за один вечер можно устать сильнее, чем за всю жизнь. Но прямо сейчас он ощущал это на собственной шкуре, стоя в проёме двери, ведущей в палату, в которой на одной из заправленных кроватей, свернувшись в клубок и обняв свои колени, спала Гермиона. Он уже и забыл, что пришёл сюда сообщить об окончании операции. Забыл вообще всё, о чем думал, и даже не хотел вспоминать. Прислонившись плечом к косяку и мечтая лишь сползти по нему вниз, Малфой не позволял себе этого, продолжая рассматривать её изможденное лицо и подрагивающие во сне ресницы. Она была красива. И эта красота казалось вовсе не той, к которой он привык. Не разрекламированная обложками «Ведьмополитена», не кричащая и не броская. Что-то очевидное и неуловимое одновременно. Словно она так сильно любила загадки, что однажды сама стала одной из них. Грейнджер была из тех, кого Драко обычно не замечал. Игнорировал в толпе, не задерживая надолго взгляд, и не возвращался мыслями. Но… он знал, стоило только рассмотреть её лучше, и осознание станет необратимым, как болезнь, которая не лечится и не убивает. Она просто есть, и она медленно станет частью него, даже если он сам никогда этого не желал. И чтобы понять, насколько сильно он проебался, продолжая пялиться на то, как она спит, ему не нужно было неожиданно увидеть её в шикарном платье, которое несомненно бы ей очень шло, но в котором она бы чувствовала себя не в своей тарелке. Не нужно было приближаться, прикасаться или влипать ещё в пару странных историй, в которых они уже и так были, как по уши в дерьме. Ему не нужны были доказательства, потому что… Она была красива, и Драко видел это даже сейчас, когда Гермиона беспокойно вздрагивала во сне в нелепом тёмно-синем свитере, местами испачканном в крови, и магловских джинсах. Когда её растрепанные волосы то и дело спадали на лоб, а усталость последних дней, а возможно, даже лет, въелась в черты лица так глубоко, что, казалось, ей никогда больше не вернуть здоровый цвет кожи. Что же тебе снится, Грейнджер? И снится ли что-нибудь вообще? Он мог с лёгкостью проникнуть в её разум и найти ответы на свои вопросы. Она бы даже не заметила. Не тогда, когда так вымоталась, и не в этой жизни, в которой его навык легилименции был отточен на десятках людей до неё, но он не хотел… Не хотел узнавать что-либо о ней таким образом. Так, как привык. Так, как поступал со всеми. Потому что те два шага назад, что он сделал, уже были бесполезными, а он сам с каждой новой ставкой становился азартнее. Хотелось держаться от неё подальше, но ещё сильней хотелось проверить, что бывает, когда проигрываешь по-крупному. — Что ты ей дал? — тихо бросает Блейз, заглядывая в палату, а потом опускает взгляд на протянутые пустые баночки из-под зелий, которые Драко продолжал всё это время сжимать в руке. — Неплохой выбор, но не самый лучший. Вот сердечное зелье Стапелия уколом прямо в сердце — это действительно умно, хоть и опасно. Ты спас ему жизнь. Малфой хмыкает, передавая нагретые в ладони пузырьки Блейзу, который тут же убирает их в карман больничного халата и отводит от Гермионы взгляд. В конце коридора сначала слышатся шаги Поттера, а после показывается и он сам, несущий кофе в картонном держателе и пытающийся ничего не пролить. Его присутствие здесь было совсем необязательным, а если честно, то и вовсе нежелательным, но Драко успел выучить за то недолгое время, которое проработал с ними, что они были плюс один друг к другу и где бы ни оказывался один из них, там обязательно должен был появиться второй. Поттер не отходил от неё ни на шаг в последние несколько часов, пока Грейнджер не отправила его за кофе, и Драко был ей почти благодарен, потому что неприкрытое осуждение в его взгляде начинало раздражать. Словно Малфой лично растерзал Грейвса и довел Грейнджер до такого состояния. — Что с вами случилось? — Я уже говорил. — Да, ты сказал про Рэма и его феерическое появление, но не про вас с Грейнджер. — Все просто. Много работы, мало сна. Иногда такое случается, когда берёшься за дело только с двумя критериями: «очень важно» и «нихера не ясно», — отвечает Драко, неожиданно находя в себе силы на сарказм. — По-твоему, я не способен отличить обычное переутомление от сильного истощения? Считаешь, что я идиот? Конечно, он мог бы сказать, что всё дело было в неожиданно открывшимся у них с Гермионой даре прорицания. В видениях — или правильнее было назвать это воспоминаниями о будущем? То, что они видели ещё на третьем курсе, но забыли. То, что ещё не произошло, но неумолимо приближалось. Это было странное ощущение. Иррациональное. Пугающее… Но всё же не настолько правдоподобное, чтобы он смог принять всё за чистую монету. Разговор с Грейнджер носил в себе стойкое ощущение дежавю. И многое из того, что он сейчас делал, говорил или слышал, тоже было насквозь пропитано этим чувством. Словно это всё уже с ним было. Или с ними. Вот только обрывки тех видений, что до сих пор крутились в голове, обретая новые детали, были больше похожи на сумасшествие, чем на предсказание. И Малфой предпочитал не делать выводов раньше времени. За свою жизнь и в силу своей профессии он успел повидать много удивительных вещей: невообразимые проклятия и совершенно не укладывающиеся в голове из-за своих магических свойств артефакты. Но увидеть будущее и бесследно забыть его, а позже вспомнить спустя тринадцать лет из-за прикосновения к ней… Это по праву возглавляло список вещей, которые способны были вызвать в нём удивление. Не проклятый ужас, пропитанный обречённостью серых камер Мексиканской тюрьмы, не заставляющий оцепенеть шок, напоминающий по ощущению первую отцовскую пощёчину, и не изумляющий страх в присутствии Тёмного лорда, когда тебе шестнадцать. Именно удивление. Человеческое, живое и такое несвойственное ему. Так что да. Он мог сказать Блейзу правду, какой бы безумной и несвязной она ни казалась. Но это было только между ними, Гермионой и Драко, и он не спешил этим делиться так же, как и Грейнджер, которая не ответила ни на один из десятка поставленных Поттером вопросов. Ещё одним секретом больше. Кажется, у них это начинало входить в привычку. И это вряд ли что-то значило, кроме злой усмешки судьбы. Всего лишь шалость или очередная прихоть магии, которая любила расставлять свои ловушки то здесь, то там и ловить их на живца. Он думал об этом, пока наблюдал, как руки Грейнджер шарят во сне по пустой кобуре на правом бедре, когда её палочка покоилась у изголовья кровати на столике. Возможно, в тот день были сдвоенные прорицания. Бывал ли у них вообще этот урок совместно? Может, они надышались благовониями, которые Трелони жгла в таких количествах, что иногда казалось, будто кислорода в классе осталось на пять минут и только на одного. А возможно… — Какого хера, грязнокровка? — Драко не верил в то, что у неё хватило смелости посреди белого дня ввалиться в туалет для мальчиков, наложить на двери запирающие чары и остаться с ним наедине после того, как она разбила ему нос. Видит Салазар, если бы отец с детства не вдалбливал в него учтивые манеры по отношению к девушкам и ненависть к маглорожденным, то в его голове не произошло бы замыкания из-за противоречивости ситуации и Малфой бы нашёл несколько слов, которые сложились бы в заклинание, чтобы сделать ей больнее. Намного больнее, чем её чёртов точный удар по его лицу. — Уйди с дороги. И всё же он мог сколько угодно оскорблять её, но сделать что-то большее… Нет, мать бы разочаровалась, узнав, что он поднял руку на девчонку или посмел её проклясть, но гриффиндорка явно не могла знать о его моральных дилеммах, поэтому оставалось только в очередной раз убедиться, что девиз их факультета — слабоумие и отвага. — Ты ведь тоже что-то видел, Малфой? Я знаю… — Видел? — Казалось, что ей совершенно всё равно на то, что от злости у него начинал дрожать голос, а вытянутая палочка целилась ей прямо в голову. Кончиком между нахмуренных бровей, словно она прямо сейчас обдумывала ответ на заданный профессором вопрос на уроке. — Ты что-то сделала со мной. Это какие-то подлые фокусы… Чары? Приворотное зелье? Он действительно видел что-то. Но эти картины были настолько ужасными, а местами такими омерзительными, что просто не поддавались осмыслению. Особенно если в них присутствовала она. Или кто-то очень похожий на неё, но намного лет старше. — Это будущее, — как-то отрешённо проговорила Гермиона, не замечая, как Малфой прикусил себе язык от подобного заявления. Если хотя бы часть тех слухов, что ходили про их змеиный факультет, были правдой, то он захлебнулся бы собственным ядом. Но ничего не происходило. Была просто боль, и было тотальное неверие в реальность происходящего. — Но оно ускользает от меня. Я не могу уже вспомнить и половины, а это очень важно… Была война, а потом… Ты видел войну? — Заткнись и свали с дороги, — прошипел Драко, мысленно одёргивая себя от попытки вспомнить череду видений. Но Грейнджер не двигалась, как если бы поклялась на смерть защищать выход из туалета, и от этого кончики пальцев онемели, налившись магией. Он никогда не был терпелив, а сейчас и вовсе находился на пределе своих возможностей, пытаясь ничего с ней не сделать на слишком оголённых и коротящих, как провода, эмоциях. Нужно было уйти отсюда как можно скорей. И забыть эту добрую половину дня, в которой грязнокровка слишком многое на себя взяла, но она стояла на пути. Стояла перед ним, и он шагнул навстречу, не опуская руки с зажатой в ней палочкой. Поймал её взгляд, в котором задумчивость медленно сменялась на решительность, и почему-то замер. Глаза у неё были почти чёрными из-за расширенных зрачков, но он всё равно рассмотрел карего цвета радужку, которая в правом глазу казалась почти золотой от того, что на эту часть лица падали лучи солнца из окна. Именно о таком цвете глаз любил говорить Нотт, когда разговоры в их спальне заходили о девчонках. Драко же нравились голубые или ярко-зелёные, но карие… Они были совершенно обыкновенными. — Что… — его собственный голос вернулся гулким эхом, отскочившим от высоких сводов потолка, и это привело в себя. Что он здесь делал? И какого чёрта тут была она? Малфой даже не мог вспомнить, почему нацелил палочку ей в лицо, которое с каждой секундой теряло краски. — Какой-то бред, — бросил он себе под нос и опустил руку, направляясь к выходу. Грейнджер отскочила в сторону, пропуская его, но дверь не поддалась. Пришлось применить простейшее отпирающее и дёрнуть на себя ручку, чтобы оказаться в коридоре. В голове была сплошная мешанина, а виски пульсировали от боли. От удара, — подумал Драко, направляясь к подземельям, решив, что ему нужен отдых. Он был не в порядке. Внутри разрасталась, как опухоль, тоска по чему-то, что в его жизни ещё не произошло и не должно было произойти, и Малфой обернулся, ища взглядом ту самую дверь. Кого он оставил за ней? Кого-то важного? Мотнув головой, чтобы отбросить отросшие пряди чёлки, он надеялся тем же простым жестом отбросить посторонние мысли. И это действительно почти помогло. Шаг за шагом, отдаляющий его от того места, дарил облегчение и забвение. Он уже не помнил случившегося с ним всего пять минут назад. Не помнил лица, разговора. Не помнил Грейнджер. Или кого-то, кто был на неё очень похож. Человека с обыкновенными карими глазами, которые смотрели на него так, как никто и никогда больше не смотрел. — Эй, — Поттер хмурится, протягивая кофе, и кажется, он делает это не первый раз. Пытается привлечь внимание, беспокойно переглядываясь с Забини, который уже забрал свой стакан и грел об него руки. Малфой берёт напиток и отстранённо кивает в знак благодарности, потому что он правда не ожидал, что для них с Блейзом тоже возьмут по порции, и несколько раз медленно моргает, пока образ коридоров Хогвартса перед глазами не сменяется стерильным коридором Мунго. — С тобой всё в порядке? — В полном, — салютуя свободной рукой обоим, Драко отходит на несколько метров от палаты. Подальше ото всех. Подальше от Грейнджер, потому что возле неё воздух похож на ёбанный концентрат прошлого. Не протолкнуть в глотку, сколько ни старайся. — Это должно быть утомительно, да? Беспокоиться за всех и каждого, — Забини опускается на скамейку рядом, перестав скрывать усталость от несколькочасовой операции, проведённой без подготовки, и с интересом смотрит в сторону палаты, в которой исчезает Гарри. — Они ведь его совершенно не знают, но сидят здесь в ожидании новостей. — Гриффиндорцы, — просто отвечает Малфой, хоть после стольких лет подобные вещи, казалось, больше не имели веса. — Странно видеть их здесь. Но ещё более странно не видеть здесь Илая. Где он? — Со своей семьей. — Нападение на одного — угроза для остальных? Если всё действительно серьёзно, то советую тебе с ней больше не оказываться в таком состоянии, иначе вы не сможете себя защитить. Уверен, возьми ты сейчас палочку в руки, то с трудом бы даже люмос вызвал. — Ты не прав, — поднимая дрожащую ладонь, ухмыляется Драко, будто есть что-то забавное в том, чтобы быть настолько опустошённым. — Я бы сейчас даже палочку с трудом удержал. — У него ушибы внутренних органов, — отпивая глоток кофе и кивая в сторону палаты Грейвса, в которой он находился после операции, переводит тему Блейз, понимая бесполезность нравоучений. — Разрыв печени и множественные расщепления от неудачной аппарации по всему телу. Ему очень повезло, что все расщепления поверхностные. Ещё одно внутреннее кровотечение, и я бы ничего не смог сделать. В крови алкоголь и следы использования сыворотки правды. Также диагностика мозга показала, что ему пытались пробраться в сознание или как-либо воздействовать на него, но я не могу точно сказать, удалось ли им это. Рэм, конечно, довольно беспечен, но, судя по всему, сопротивлялся до самого конца, применяя окклюменцию. Драко не замечает, как сильней сжимает хрупкий картон в своей руке. Воображение слишком красочно рисует эту картину. Пытки, удары, горький вкус сыворотки в глотке. То, что с ним сделали за эти три дня, выглядело в разы хуже того, что он перенёс в Румынии, находясь месяц в плену. — Сейчас он стабилен, но… — ещё один глоток, ещё одна короткая пауза. — Нужно дождаться, когда он придёт в себя. У него может быть повреждение памяти. — Насколько всё плохо? — Не знаю, — пожимает плечами Забини и откидывает голову назад, прикрыв глаза. — Они словно ржавым ножом для консервной банки пытались вскрыть ему мозги. У него, конечно, их маловато, но может быть всё что угодно: от повреждения кратковременной памяти до полной амнезии. Нам повезёт, если он хотя бы своё имя вспомнит, когда очнётся. В любом случае, нужно дождаться утра, а вам с Грейнджер я поставлю капельницы, проведёте тут ночь. Перспектива остаться на ночь в Мунго казалась приемлемой, поэтому Драко не стал возражать, как сделал бы в любой другой раз. Он не любил больницы, но с каждым лишним движением энергии оставалось всё меньше, и от этого хотелось не шевелиться вовсе. Он шагнул к пустой палате номер семь, которая была напротив и левее тринадцатой палаты Грейнджер. Абернети и Грейвс находились в первой и третьей. Четыре пациента на всё крыло, и четыре разные истории. Одну из них они должны будут выслушать завтра, и оставалось лишь надеяться, что Элоиз внесёт хоть толику ясности в их дело, потому что всё прочее продолжало быть покрытым слишком плотным покровом тайны.***
Знал ли он о том, что случилось? Иногда Гермионе казалось, что профессор не просто знает многое, но и некоторые вещи даже предвидит наперёд. Это пугало в равной степени, как и восхищало. Кто-то считал его безумцем, кто-то гением, но правда была где-то посередине, ведь и то, и другое являлось лишь крайностями одной и той же сущности. И то, что они неожиданно столкнулись в этот день в совятне, в которую он никогда ранее не поднимался, мало походило на случайность, скорее было похоже на план. Часть пазла, который просился на последнее пустое пространство в картине. И это как нельзя лучше подтверждало её теорию о нём. Дамблдор был способен на то, о чём другие могли только мечтать. — Профессор, могу ли я задать вопрос? — отправив родителям письмо и наконец-то набравшись смелости, поинтересовалась Гермиона, продолжая смотреть, как он кормит сов и напевает себе под нос какую-то детскую считалочку. — А, мисс Грейнджер, вы до сих пор здесь, — Дамблдор пригладил перья у одной из птиц и поднял на неё глаза, наполовину скрытые очками-половинками. — У сов три пары век. Первая предназначена для моргания, вторая для защиты во время полёта, а последней они пользуются во время сна. Удобно, не находите? — Да… пожалуй, — немного помявшись, но приняв его слова за положительный в своём роде ответ, она всё же подошла ближе и достала маховик времени из-под рубашки. — Могла ли я с помощью этого увидеть будущее? Конечно, он не удивился, увидев подобную вещь у неё. Он просто не мог не знать того, что профессор Макгонагалл дала в распоряжение своей ученице опасный артефакт. — Это вы мне скажите, могли ли увидеть будущее? — Гермиона поджала губы, не понимая, что она должна на это ответить. Не могло быть легко. На что вообще она рассчитывала, пытаясь найти объяснения у Дамблдора? Грейнджер не была до конца уверена, что видела именно будущее. Всё могло оказаться лишь галлюцинацией. Иллюзией, которую она начинала медленно забывать. Это походило на те самые моменты, когда с утра у неё не получалось вспомнить сон. Она знала, что ей что-то снилось, и даже чувствовала атмосферу. Тревожную или радостную. Ту самую, которой было пронизано сновидение, но не могла обличить это в слова. Мысль словно вертелась на кончике языка, но так и не обретала форму. — Время и магия способны творить по-настоящему удивительные вещи, особенно будучи компаньонами, — сказал профессор, немного подумав. — Как и двое людей способны на гораздо большее, чем каждый из них поодиночке. Это была подсказка. Совершенно завуалированная, но Гермиона умела читать между строк. Она поблагодарила профессора и выбежала из совятни с твёрдым намерением найти Малфоя и попытаться во всём разобраться. Драко тоже подвергся этому странному феномену маховика. Это читалось по его совершенно растерянному лицу, выражение которого хоть и могло быть связано с её ударом, но всё же к этому не относилось. Всё дело было в глазах. В том, как он посмотрел на неё, прежде чем уйти. Они могли многое изменить. Предотвратить войну, спасти десятки и даже сотни жизней. Спасти себя… или погубить. Но как бы то ни было, сделать они могли это только вместе. Это было логично. Почему она сама не догадалась? В момент видения было три составляющих: она сама, Малфой и маховик. И если ей необходимы были ответы, то оставалось только снова собрать всё части уравнения в одном месте. Почти столкнувшись с группой учеников с Когтеврана, Грейнджер остановилась, заметив, как его светлая макушка исчезает из виду за дверями, ведущими в туалет. Вдох. Выдох. И… Гермиона открывает глаза, морщась от яркого света. Скользит расфокусированным взглядом по Гарри, который уснул в кресле возле её кровати, и по капельнице, трубка от которой тянется к предплечью. В голове пусто. Почти восхитительно пусто, вот только… Солнечное утро кажется насмешкой. Специально подстроенной декорацией, чтобы на контрасте вчерашний вечер вспыхивал в сознании ярче, чем любой другой. И он вспыхивает. Сначала образами, а потом голосами. Заменяет звенящую тишиной пустоту на непрекращающийся шквал образов, каждый из которых остаётся тёмным отчётливым пятном на сетчатке. Не избавиться, сколько ни растирай тяжёлые веки. Грейнджер натягивает одеяло на голову, несколько раз вдыхая полной грудью запах постельного белья. В больнице оно всегда пахнет по-особенному — бинтами и свежестью. Всю ночь ей снился один и тот же день из прошлого. Он заканчивался и снова начинался, как поставленный на повтор фильм, и, кажется, она могла теперь пересказать его с дотошной точностью. Особенно тот момент с маховиком времени, который по какой-то причине стал спусковым крючком. Первой и единственной её теорией был неконтролируемый выброс магии, когда она разозлилась. Он мог спровоцировать сбой в работе артефакта, заставить действовать его иначе на какую-то долю секунды. Крошечное мгновение, меняющее многое. Гермиона бы хотела поговорить об этом с тем, кто имел больше знаний о подобных вещах, но людьми, располагающими такой информацией, были невыразимцы. И вряд ли бы кто-то из них так запросто поделился с ней сведениями, если вопрос не относился напрямую к делу. Устав их отдела просто не позволял трепаться о чём-то подобном с каждым встречным. Поэтому оставались только книги. Ещё одна причина пополнить домашнюю библиотеку. Вынув иглу от капельницы и поправив одежду, находящуюся в беспорядке, Гермиона медленно сползла с кровати, чтобы не потревожить Гарри, и направилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Выглядела она в разы лучше, чем в любой из дней последнего месяца. Чем бы ни было то зелье, которое всю ночь вливалось в её вены через тонкую трубку, — работало оно замечательно. На щеках появился здоровый румянец, а круги под глазами казались почти незаметными. Пригладив волосы, она собирала их в тугую косу, и несколько раз умылась ледяной водой. Убрала остатки засохшей крови со свитера несколькими взмахами палочки и вышла в коридор, тихо пройдя через палату и накрыв перед этим Поттера упавшим на пол пледом. Ей было жутко неудобно, что вчера, поддавшись на мгновение панике, она отправила ему патронуса с сообщением о произошедшем. Джинни, наверное, места себе не находила всю ночь, а Рон… В прошлый раз она оставила его на Гриммо. В этот — в своей собственной квартире. Словно он был так неважен, что, стоило только произойти чему-то, связанному с работой, Гарри и Гермиона исчезали, как по щелчку пальцев, отодвинув его на второй план. Это выглядело ужасно со стороны, но она знала, что Уизли всё понимает. Он сам однажды принял решение держаться от подобного подальше. А держаться подальше от подобного значило держаться подальше от них с Поттером. Но это не мешало ей всё чаще чувствовать себя паршивым другом. У неё не было определённой цели, Гермиона просто вышла из палаты, чтобы размять ноги, которые на самом деле в этом не нуждались. Она чувствовала себя значительно лучше. Никакой крепатуры в мышцах и отголосков головной боли. Только неприятное ощущение грязи на коже из-за того, что у неё не было возможности принять душ, а чистящие заклинания не способны были в полной мере компенсировать десять минут под горячей водой. В коридоре стояла оглушительная тишина. От хаоса вчерашнего вечера не осталось и следа. Грейнджер даже прикрыла глаза, наслаждаясь атмосферой затишья, внутренними ощущениями и отсутствием мыслей, но секундный покой нарушил звонкий и заставивший её вздрогнуть звук разбившегося стекла. Хватает мгновения, чтобы определить, из какой палаты послышался шум, и она, не задумываясь, бросается в сторону звука, практически врываясь внутрь, чтобы… помочь? — Чёрт, — хрипит Рэм, встречаясь взглядом с незваной гостьей и держась за бок. Он застывает в какой-то совершенно странной позе, свешиваясь с кровати в попытке дотянуться до осколков. — Хотел попить, но руки… Гермиона помогает ему лечь обратно на подушки и применяет сначала восстанавливающие чары, заставляя фрагменты стекла принять изначальный вид, а потом заклинание, материализующее воду. — Спасибо, — только успевает сказать он, принимая из её рук стакан, прежде чем начать пить большими глотками. Он кажется таким молодым, хоть разница в возрасте у них не больше пяти лет. Особенно сейчас. С раскрасневшимися щеками и взлохмаченными светлыми волосами. Такими короткими, что каждая прядь, как антенна, торчит по направлению вверх. Без лишней строгости в отутюженных до острой, как бритва, стрелки на брюках и без взгляда, что способен резать не хуже любого лезвия. Без всего напускного. — Пожалуйста, — отвечает Грейнджер, продолжая стоять посреди палаты и рассматривая его лицо с отросшей светлой щетиной, которая нисколько его не портит. Скорее делает его просто непохожим на того человека, которого она впервые встретила в мэноре. — Нужно что-нибудь ещё? Я могу позвать… — Все спят, — отмахивается Рэм и, немного подумав, нехотя добавляет: — Док сказал, что вы с Драко спасли мне жизнь. — Вернее, Малфой тебя спас, я просто оказалась рядом. — Не в то время, не в том месте? — Вроде того, — кивает Гермиона, улыбнувшись уголком губ. — Зрелище было не из приятных. — Хотелось бы посмотреть на это со стороны. — Могу поделиться воспоминанием, — она подносит руку к виску, но потом слишком резко отдёргивает, понимая, что с этими воспоминаниями плотно переплетены другие, но Грейвс, кажется, не замечает этого жеста. — Было бы лучше, если кто-нибудь смог поделиться воспоминаниями о тех, кто это сделал со мной, — выдыхает Рэм, и его взгляд, направленный перед собой, становится жёстким. Холодным, словно покрытым коркой льда. — Я ничего не помню. Вышел из бара, а потом очнулся здесь. Поганое чувство. Будто у меня что-то отобрали. Грейвс поднимает глаза на неё, и что-то в выражении его лица меняется. Он только сейчас понимает, с кем он разговаривает и где находится. Скользит взглядом по палате и часам, показывающим шесть сорок утра. По окну, за которым медленно просыпается город. Откидывается на подушку и прикрывает веки, ставя точку в их диалоге. Или запятую. — Спасибо, — его слова догоняют её у самого выхода. — За то, что оказались не в то время, не в том месте.***
Малфой прикуривает сигарету, затягиваясь настолько глубоко, насколько позволяют лёгкие. Эта была третьей по счёту, и, кажется, его уже начинало мутить. Это ощущение как нельзя лучше сочеталось с другим чувством — спрессованным и плотным комом тревоги, который рос со вчерашнего вечера, распирая ребра где-то внутри грудной клетки. Его легко было игнорировать. Не замечать, как он обычно и поступал. Потому что жизнь на пороховой бочке давно научила отодвигать большинство разных эмоций вглубь сознания. Подавлять их и выстраивать стены вокруг, чтобы не поехать крышей. Чтобы не допустить ошибок. Чтобы просто выжить. Хоть и последнее находилось под очень большим вопросом. Иногда у Драко получалось это так хорошо, что казалось, будто в нём ничего нет, даже внутренностей. Он сам их усердно выскабливал годами вместе с чувствами, оставляя себе только остатки человечности, вроде снисходительной ухмылки, которой пользовался крайне редко, и ярости, что выплескивалась из него, как из переполненного сосуда. Но что-то надвигалось на них всех, словно буря. И дело было не в ёбанной интуиции или расшатанных за последние недели нервах. Он просто знал, ведь они с Грейнджер приоткрыли завесу. Смогли заглянуть вперёд. И хоть увидели они крайне мало, почти ничего, это не помешало туманным видениям расставить в его мозгах часовые механизмы, которые начинали звучать всё громче с приближением назначенного времени. Тик-так. Тик-так. Блять. Что-то надвигалось. И он не мог найти себе места последние несколько часов после возвращения в пустое поместье. Илай был занят устройством безопасного места для своей семьи. Он перевёз жену и сына в одну из своих квартир-убежищ, про число и местонахождение которых не было известно даже Маркусу. Рэм оставался в больнице под наблюдением Забини, а Поттер с Грейнджер отправились по домам сразу после того, как стало понятно, что допроса сегодня не будет. Элоиз Абернети стало хуже. Женщина то бредила, то впадала в бессознательное состояние, причин для которого Блейз всё никак не мог найти, сколько бы диагностик ни проводил. Драко даже казалось, что она симулирует, но он не стал вмешиваться, дав колдомедикам день для того, чтобы её состояние смогли стабилизировать. Они ведь могли себе позволить ещё один день? Поэтому сейчас он перечитывал по десятому кругу записи Даичи, копался в домашней библиотеке в поисках подходящих книг и потом по полчаса смотрел в одну точку, пытаясь сопоставить всё, что они имели на руках по этому делу, но его мысли то и дело возвращались к ней. Гермиона несколько раз пыталась завести с ним разговор, пока они были в Мунго, но постоянно находившийся рядом Поттер не давал ей этого сделать. Салазар, как же она любила всё обсуждать, словно в этом был особый смысл и возможность проговорить некоторые вещи помогала ей самой лучше разобраться во всём происходящем. Только ему эти разговоры были не нужны, чтобы понять, к чему всё шло. И чем должно было закончится. Один из часовых механизмов в его голове был особенно громким, заглушающим все остальные. Малфой закрывает глаза, прикуривая ещё одну сигарету, и прокручивает в памяти одно из воспоминаний… о будущем. Вода, смешиваясь с его кровью, дорожками стекает по её предплечьям, собираясь в тяжёлые капли, прежде чем сорваться вниз. Вниз, на его одежду, на промокшее от снега пальто, которое больше не греет… Он точно знал, что смерть придёт за ним. Она приходит за каждым. Но Малфой не знал, что у неё будут глаза Грейнджер. Блядские карие радужки с вкраплениями медного и золотого под чёрным глубоким капюшоном. Единственные глаза, которые смотрели на него с вызовом, расплёскиваясь на дне зрачка чём-то, отдаленно похожим на надежду. Драко чувствовал, что как только он позволит ей приблизиться к нему ещё больше, костлявая раздерёт его грудь и вырвет гнилое сердце, с треском ломая каркас рёбер, и последним, что он увидит, будут охуенно-обыкновенные карие глаза, взгляд которых ощущается на коже, как все непростительные вместе взятые. Всё было предрешено, и теперь у него на руках была одна из страниц сценария, вырванная и отобранная у судьбы. Страница с датой, выведенной чужой твёрдой рукой. Наверное, жить, зная точный день своей смерти, должно быть невыносимо. Но ему почему-то казалось, что теперь в разы легче будет просыпаться по утрам, понимая, что очередной день — это шаг навстречу к порогу, и однажды, когда шагов останется всего пара, он выйдет из этой жизни, как из комнаты, оставив четыре стены звенеть тишиной навсегда. Но этот день не являлся тем самым. Последним. И времени, чтобы всё стало во много раз хуже, чем сейчас, впереди у них было предостаточно, поэтому Малфой, так и не открыв глаз, призывает другое воспоминание. То, в котором Грейнджер целует его раз за разом, а на губах постоянно чувствуется вкус её слёз. Снег всё идёт. Падает крупными хлопьями, путаясь в волосах. Кажется, таких холодных зим не случалось много лет. — Даже если завтра не наступит, — начинает Гермиона, но он накрывает её губы своими, не позволяя закончить. Ледяной ветер пробирается под одежду, но именно в этот момент он знает, что они будут гореть вечно.