bicker like a married couple

Лань Сичэнь и Цзян Ваньинь женаты уже почти три недели. Конечно, период ухаживания, переговоры Орденов и составление списка подходящих кандидатов заняли несколько месяцев до их брака. Мадам Юй согласилась бы только на самый гармоничный — или, скорее, выгодный — союз. Каким-то образом Лань Цижэнь и старейшины Лань не только согласились, но и очень поощряли ухаживания. Все происходило с помощью книг, чего и следовало ожидать при космически-ужасающей строгости мадам Юй и Лань Цижэня — так что месяцы ухаживаний включали в себя множество длинных писем, обмены записками во время учёбы, соответствующие подарки и декламирование стихов, которые демонстрировали их утонченность, знание культуры и не допускали встреч наедине. Каждый раз, когда Цзян Ваньинь направлялся в Облачные Глубины для встречи с Лань Сичэнем, его обязательно сопровождал Вэй Усянь — и всякий раз, когда Лань Сичэнь отправлялся в Пристань Лотоса, за ним присматривал его младший брат, Лань Ванцзи. (Излишне говорить, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи быстро стали источником разочарования Цзян Чэна. Они кидали друг на друга страстные взгляды, в то время как Цзян Чэн и его будущий муж могли лишь пить чай, разговаривая о совершенствовании. С другой стороны, Лань Сичэня, казалось, не напрягало их присутствие. Должно быть, ему действительно понравился чай.) Затем последовала продуманная свадебная церемония, длившаяся две недели, потому что она должна была соответствовать традициям кланов Цзян и Лань. Союз между двумя самыми выдающимися кланами заклинателей, конечно, должен быть особенным. По крайней мере, так было в Юньмэн — неделя была полна песен, танцев и разврата. (На третью ночь Цзян Чэн совершил ошибку, забежав в комнату Вэй Усяня с просьбой помочь завязать церемониальные колокольчики. Он был встречен криком и покрасневшим лицом сводного брата, у которого по щеке размазалась помада. Позже той же ночью он мог поклясться, что губы Лань Ванцзи выглядели неестественно красными. Однако некоторые вопросы лучше не задавать) В Гусу все происходило по-другому. Казалось, что каждый час бодрствования должен был быть посвящен медитации и совершенствованию. Во время их третьего визита в святилища предков в холодных источниках, все, что Цзян Чэн делал — это бросал взгляды на идеальный профиль и широкие плечи Лань Сичэня. Он вздрогнул. Под пристальным взглядом Лань Цижэня, Цзян Чэн выпрямился. — Просто… впитываю всю эту… духовную энергию… Решительно уставившись на мемориальную доску, он не заметил лёгкое подрагивание плеч Лань Сичэня и как тот прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Излишне говорить, что как только закончились все эти формальности, Цзян Чэн забеспокоился. В первую брачную ночь, когда им, наконец-то, позволили побыть наедине, разделить уединенный момент лишь между собой, Цзян Чэн настолько нервничал, что не смог снять свадебные одежды. Когда Лань Сичэнь — его муж! Как же странно было это говорить, — протянул руку, осторожно помогая освободиться от тяжёлых, замысловато вышитых слоев, то кожа Цзян Чэна была настолько горячей, что ему показалось, будто он сейчас поджарится до хрустящей корочки. Но Лань Сичэнь так ни разу не дотронулся до него. Никаких нежных ласк, никаких случайных прикосновений, никаких даже самых неловких попыток. Когда они, наконец, остались в нижних одеяниях на постели, Цзян Чэн почувствовал, как вибрирует собственная кожа. Лань Сичэнь тогда просто улыбнулся, пожелал спокойной ночи, а затем повернулся на бок и заснул. За прошедшие недели Лань Сичэнь был добр и вежлив. Оба клана договорились, что молодожены проведут восемь месяцев наедине, свободные от каких-либо обязанностей. Недалеко от главного комплекса Гусу как раз стоял прекрасный простой дом, окружённый зарослями бамбука. Когда принималось решение, где они останутся, Цзян Чэн, к большому удовольствию своего мужа, твердо настоял на Ордене Лань. (Ему было плевать на последствия. Пока Цзян Чэн мог избегать вмешательства своей матери и Вэй Усяня в свою семейную жизнь, он планировал делать это.) Каждый день они просыпаются вместе. Вместе совершенствуются — не так — с помощью старых свитков и новых талисманов. Лань Сичэнь любит гулять, поэтому Цзян Чэн сопровождает его во время прогулок по тихому бамбуковому лесу или по оживлённым улицам Цайи. Ещё Лань Сичэнь любит писать стихи, поэтому Цзян Чэн наблюдает за руками, которые выводят изящные буквы на бумаге. Лань Сичэнь приносит ему свежие цветы, после обеда и ужина чистит мушмулу и другие фрукты, обсуждает проблемы и секреты их работы заклинателей, словно обладает знаниями одного из легендарных мудрецов. Каждую ночь они ложатся в одну постель на мягкие шёлковые простыни. Лань Сичэнь улыбается, говорит: «Спокойной ночи, Ваньинь», а затем отворачивается и засыпает. Он джентльмен, само совершенство. Цзян Чэну хочется рвать волосы на голове.

✧✧✧

В одну из таких ночей Цзян Чэн срывается. Жалкий контроль, державшийся на тонкой ниточке, внезапно исчезает. После долгого дня поэзии, наблюдений за рыбками Кои и покупок красивых изделий ручной работы у торговцев в Цайи, он садится на постели. Лань Сичэнь, похоже, чувствует движение на стороне кровати, потому что оборачивается, чтобы в замешательстве посмотреть на него. — Это из-за меня? — прямо спрашивает Цзян Чэн. — Что? — Лань Сичэнь моргает. Затем садится. Придвигается ближе, чтобы увидеть лицо Цзян Ваньиня, потому что света от луны недостаточно, чтобы осветить комнату. Наконец, он видит, что его муж хмурится. — Я спросил «это из-за меня»? — повторяет Цзян Чэн, распаляясь все сильнее. — Лань Сичэнь, мы женаты почти три недели. — Да, — подтверждает Лань Сичэнь, теперь не только смущённый, но и осторожный. (В конце концов, старейшины предупреждали, что Цзян Ваньинь унаследовал характер матери) — Верно. — Тогда почему, — рычит Цзян Чэн, — ты ни разу не попытался заняться со мной сексом? Тишина. Цзян Чэн краснеет; раздражение ослабевает. Смущение вползает под кожу, отчего ему хочется снова нырнуть под одеяло. «Нет,» — говорит он себе, — «ты не сделаешь этого.» С ярко-красным лицом Цзян Чэн находит силы продолжить: — Все, что ты делаешь — это читаешь стихи и заботишься обо мне, а… я… это мило. Но прошло три недели. Мы не занялись сексом даже в первую брачную ночь. Ты не целуешь меня, не пытаешься прикоснуться и… и я только… все из-за меня? Тихий голос, который был внутри столько, сколько он себя помнит, издевательски повторяет: «все из-за меня?», прежде чем подло рассмеяться. Цзян Чэн почти скучает по тихому дыханию Лань Сичэня во сне. — Нет, это не из-за тебя, — тихо отвечает тот. — Что ж… Цзян Чэн смотрит на него, чувствуя себя взволнованным, немного злым и уязвимым одновременно. — Ваньинь, единственная причина, по которой я не прикасался к тебе, заключается в том, что я не знал, хочешь ли ты этого. Цзян Чэн возражает. — Ч-что ты имеешь в виду? Мы должны были заняться сексом в нашу первую брачную ночь, но не сделали этого! С тех пор мы спим вместе каждую ночь. У тебя было много шансов… — Ваньинь, — мягко перебивает Лань Сичэнь. — Той ночью ты дрожал, как осиновый лист. Прости, если я подумал, что ты не заинтересован. Цзян Чэн хмурится. — Я нервничал! Затем, несмотря на пылающее лицо, он набирается храбрости продолжить: — Мы… ты мой муж. Мы… понимаешь… должны заниматься сексом. И в ту ночь должны были завершить брак. — Мы не должны ничего делать, Ваньинь, — беззлобно поправляет Лань Сичэнь. Цзян Чэн сглатывает. Это отказ? Его прямо сейчас отвергает собственный муж? — Я не хочу спать с тобой только из-за того, что ты думаешь, что мы должны, — объясняет Лань Сичэнь, очень красиво хмурясь. Цзян Чэн прикусывает губу. — Я хочу сделать это, если ты тоже хочешь этого, Ваньинь. Ты хочешь сделать это? Ты хочешь сделать это? Ты хочешь сделать это? Отскакивая от углов, вопрос эхом раздается в голове, растворяется в воздухе, оседает в костях. Когда его в последний раз спрашивали, чего он хочет? Цзян Чэн понятия не имеет с чего начать. — … да, — наконец, отвечает он. Лань Сичэнь не выглядит убежденным. — На самом деле. — говорит Лань Сичэнь суховатым голосом. — Да! — рявкает Цзян Чэн, гранича с раздражением. Я хотел этого несколько недель, пожалуйста, не заставляй меня говорить такие неловкие вещи! — Я не знал этого, — говорит его идеальный муж с совершенной улыбкой — кривой, умной и слишком элегантной, чтобы быть откровенно хитрой. Тянется долгое, неловкое молчание. Цзян Чэн хочет сказать: «К черту, неважно, забудь об этом разговоре» и смириться с монашеской жизнью рядом с мужем, который никогда к нему не прикоснется. Но затем Лань Сичэнь добавляет: — Знаешь, ты не очень хорошо умеешь общаться. Или выражать желания, — в ответ на протест Цзян Чэна, он говорит — Думаю, мне можно это сказать, раз уж я твой муж уже три недели. Заткнувшись, Цзян Чэн сердито — смущенно — сжимает простыни в кулаках. — Я… о чем, черт возьми, ты говоришь? — Например, — начинает Лань Сичэнь, — после обеда я всегда чищу для тебя мушмулу. Ты никогда не просишь её. Но каждый раз, когда я очищаю, ты съедаешь и выглядишь удивлённым, словно хочешь ещё. Поэтому я знаю, что тебе нравится мушмула. Не потому что об этом сказал ты. Цзян Чэн открывает рот. Закрывает. Похоже, в столь юном возрасте он трагически умрет от унижения, потому что Лань Сичэнь ещё не закончил. — И во время нашего пребывания в Цайи, я вижу, как ты разглядываешь лавки с фруктами, но никогда не просишь купить что-нибудь. Ещё я знаю, что тебе нравится красивая, искусная работа, потому что ты всегда задерживаешься в таких лавках. — У меня есть деньги, — настаивает Цзян Чэн. — Я собирался купить все сам… — Но я твой муж, Ваньинь. Мне хочется делать тебе приятно, хочется делать тебя счастливым. Тебе нужно только попросить. В какой-то момент Цзян Чэн снова оказывается под одеялом, натягивая то до груди, но не закрывая лицо, потому что он, черт возьми, взрослый и не собирается прятаться от собственного мужа. Его уши горят при воспоминании об их поездке в Цайи и понимании, что каждый раз, когда Лань Сичэнь покупал что-то для него или спрашивал, что он хочет съесть, нравится ли ему эта маленькая безделушка или талисман, означает наблюдения за ним. Цзян Чэн чувствует, как у него потеют ладони. — Возможно, мне самому следует быть более ясным. — Лань Сичэнь смотрит ему прямо в глаза. — Ты мне очень нравишься, Ваньинь. Я хочу баловать тебя всеми способами, какими должен баловать муж. Ты позволишь мне? Вопрос напряжённо висит между ними. Ответ не должен быть сложным, но для Цзян Чэна, чья уверенность в себе настолько глубоко поцарапана под кожей, что проникла до сердца, вопрос ощущается, как камень, давящий на грудь. — Позволю, — наконец тихо отвечает он. Лань Сичэнь мягко улыбается. Тяжесть исчезает. — Тогда, муж, скажи, чего ты хочешь. И я сделаю всё для тебя.