Д. Гуннхильдр, действующему магистру Ордо Фавониус.
Полагаю, вы совсем не ожидали писем от кого-то подобно мне, в особенности, официального характера. Впрочем, насчёт официоза в моём дальнейшем обращении можно будет поспорить из-за неопределённости последних событий. Всё далее сказанное, полагаю, лучше не придавать всеобщей огласке — собственно, именно по этой причине прошу принять это письмо как обращение к Вам в качестве личной персоны, не более. По непредвиденному стечению обстоятельств сейчас в моём поместье находится капитан кавалерии Ордо Фавониус — Кэйа Альберих. Подробности ситуации остаются туманны даже для меня, но факт того, что сейчас он пребывает в крайне тяжёлом состоянии, так и остаётся фактом. По словам служительниц собора, признаки могут указывать на заражение магией Бездны. Прошу взять это во внимание Ордена, если данная новость вообще имеет право быть принята во внимание. Так же у меня лично появился ряд вопросов, на которые прошу Вас по возможности ответить в обратном письме, если таковое последует. Как вы уже знаете, наши с капитаном отношения не совсем пригодны для освещения некоторых проблем, касающихся его самого, в частности — работы в Ордене и частота пребываний на различных миссиях. Впрочем, если честно, сомневаюсь, что в ближайшие сутки вообще получится с ним поговорить о чём-то. Поэтому, полагаю, на данный момент эта сводка о всех его походах будет чрезвычайно ценной для разъяснения всей ситуации и создания общей картины о происходящем. Также вы можете добавить что-либо от своего лица, конечно, если посчитаете это важным. Быть может, ваша реакция на произошедшее сможет что-либо объяснить или, по крайней мере, просто-напросто раскрыть мне глаза, так как, повторюсь, сам я нахожусь в некой неопределённости и хочу знать хотя бы причину прецедента. На этом, полагаю, моё обращение можно окончить, поэтому смею откланяться,в ожидании скорого ответа, Д. Рагнвиндр.
***
Вечер перед последними событиями, здание штаба Ордо.
Осенний ветер, завывая и гудя будто в безумном припадке, стучал по оконным стёклам. Не в силах вытерпеть такое, те дрожали, отдаваясь глухим звоном по кабинету, в стены которого намертво въелся крепкий кофейный запах. Кажется, он должен бодрить… Однако, почему же эта пряная горечь напоминает Джинн лишь о бесконечных, невидящих края, проблем? Нет, не её собственных — думается, она даже не в курсе о делах в её личной жизни, если эта жизнь вообще существует. Город. Горожане. Орден. Город. Горожане. Орден. Город… Эту незамысловатую, но прочную цепь можно повторять бесконечно, соединив стальные концы между собой. И Джинн даже этого не заметит, так и оставшись в центре круга, без малейшей возможности выбраться самостоятельно. Ещё и это письмо, что пришло к ней утром… Как же такое вообще могло случиться? Магия Бездны? Боже, когда же капитан успел так вляпаться? Ей стало тревожно. Раз уж Кэйа, такая проворная птица, попал под руку Бездны, то вдруг есть ещё жертвы? Вдруг люди гибнут, даже не понимая, что их тянет вниз, в самую тёмную, беспросветную пучину? Нужно проверить списки всех прибывающих в лазаретах рыцарей… И гражданских, пожалуй, тоже. На всякий случай. Джинн довольно много лет не получала весточек и писем от господина Дилюка. И сейчас все эти строки, все эти бесконечные, до жути вежливые «Вы» казались ей чем-то очень неправильным, чем-то до невозможности, до сухого кома в горле…Тоскливым.
Как бы странно это не звучало, но она очень скучала по «старому» Дилюку. Скучала по мальчишке, что с гордостью называл её своим дорогим товарищем, иногда забываясь и переходя на такое инфантильное и тёплое «Джинни». Крайне маловероятно, что сейчас он вообще скажет что-то кроме «действующий магистр», «командир ордена» или, в лучшем случае, просто «леди Гуннхильдр». Глубоко вздохнув, она с тяжестью в груди аккуратно убирает конверт с письмом в ящик стола. Ещё не время закрывать глаза, у неё ещё много, очень много неотложных дел и обязательств. Джинн опускает голову на какую-то очередную толстую папку и устремляет уставший взгляд на стеллажи с книгами. Привычный древесный запах бумаги, смешавшийся с застывшими чернилами, чуть ударяет в нос. Часы, ещё ни разу за свою несчастную жизнь не сбившиеся с ритма, тихо тикают, будто напевая колыбельную. Джинн все не отводит глаз с прежней точки, уставившись на старые потускневшие корешки, кривым рядом расположившиеся на полках.«Меня абсолютно всё устраивает.»
«Меня абсолютно всё устраивает.»
«Меня абсолютно всё устраивает.»
Последний раз Кэйа был тут, всем своим видом пытаясь доказать, что все в порядке. Может, у него получилось бы обмануть Джинн, если бы она сама занималась не тем же самым, каждый день утопляя простое желание выбежать из этой комнаты в многочисленных чашках с кофе. Только вот у кофе, как и у всего в этом мире, есть один недостаток: в конечном счёте ты к нему привыкаешь, и он становится абсолютно бесполезен, оставляя лишь привычку — зависимость, из-за которой без него нельзя нормально функционировать.Зависимость, из-за которой без этой горечи нельзя нормально жить.
Джинн, не в силах поднять больше головы, случайно провалилась в мертвецкий сон. Конечно, позже она будет очень жалеть о том, что потеряла такое огромное количество времени «зазря». Будет снова засиживаться ночами, оставшись в здании штаба, из одного-единственного окна которого будет одиночкой светить старая керосиновая лампа. Но сейчас она просто мирно спит, убаюканная тиканьем часов и тревожной песней ветра, что моляще просится внутрь. Раздаётся тихий трёхкратный стук и дверь аккуратно приоткрывается. В комнату неизменным элегантным шагом ступает Лиза, решившая под конец рабочего дня нанести случайный визит. Заметив спящую Джинн, она не спеша подкрадывается ближе, оглядывая край стола, на котором беспорядочно, стоя одна на другой, толпилась пустая от кофе посудина. — Ох, трудяжка, ну за что ты так себя истязаешь? — женщина протягивает руку к Джинн и бережливо поправляет светлые пряди, упавшие на глаза. Те рвано движутся сквозь закрытые веки, намекая на беспокойный сон. Лиза печально улыбается, нежно поглаживая белые щеки. — Как бы мне не хотелось заставить тебя уйти отсюда пораньше, ты слишком упёрта и ответственна для такого. Мне этого никогда не понять… Думаю, то, что ты упала без сил против своей воли — довольно дурной знак. И как же мне тебя успокаивать по пробуждении, милая? Лиза не ждала ответа, все эти чуть слышные слова — лишь для неё самой. Небо за стёклами темнеет, лишая света пространство кабинета. Лиза, будто выпавшая из гипноза, поспешно идёт к себе, вскоре вернувшись к Джинн с тёплым махровым пледом в руках. — Знаешь, дорогая, если ты будешь не только уставшая, но ещё и простуженная — я точно скончаюсь от тоски! — она тщательно укрывает спящую, чуть ли не с носом, — Конечно, это покрывало предназначалось для моего послеобеденного сна здесь (и дообеденного, если честно, тоже), но тебе, пожалуй, мне его совсем не жаль и отдать. Напоследок, собрав всю использованную посуду, женщина в очередной раз задумчиво смотрит на дрожащие длинные ресницы, бесшумно вздыхает и с тихим звоном выходит прочь из кабинета, аккуратно закрывая дверь лёгким движением ноги.***
Утро, за полчаса до последних событий.
— В последнее время ветра бушуют пуще прежнего, — Аделинда с тревогой вглядывалась в сторону руин, смахивая тряпкой пыль с оконной рамы, — неужели они идут к нам прямиком с Логова? Эльзер обратил на неё свой взгляд, отрываясь от, обязательного по его мнению, утреннего чая. — Кто знает, может, это гневается сам Барбатос… Лучше скажи мне, как сейчас господин? Хе-хе, иронично, что я ещё не видел его с приходом сюда… Горничная, чуть задумавшись, прекратила протирать окна и повернулась к нему всем корпусом, показывая тем самым все своё беспокойство: — Я пришла сюда чуть только встало солнце, чтобы хорошо все подготовить к утру, но п-потом увидела это, — она нехотя посмотрела прямо на то место в столовой зоне, где ещё недавно чернели огромные кровяные пятна. — Я ужасно перепугалась, думая, что что-то кошмарное случилось с господином Дилюком, но после нашла его спящим в кабинете, целым и здоровым… относительно. Аделинда устало вздохнула, подняв глаза к потолку, будто вымаливая у богов хоть крупицу сил. — Думаю, как только господин проснётся, нам стоит расспросить его обо всем, — Эльзер делает небольшой глоток и убирает чашку на край стола, — иначе сами мы ни в жизнь не догадаемся, что за чертовщина тут произошла в наше отсутствие… Ох… Входная дверь открылась, и из дверного проёма показались две девичьи макушки, укутанные в цветастые платки — все же, уже довольно холодно, чтобы разгуливать с непокрытой головой. — Доброго утра вам, старшая! Мистер Эльзер, здравствуйте! — как по команде, чуть ли не в унисон звонко заголосили Мокко и Хилли, низко поклонившись в приветствии. Вот чертовки, сначала так нагло опаздывают, а теперь сгибаются в три погибели с надеждой спасти свои юные головы. Ах, хоть Аделинда и тщедушна, но в строгости её могут превзойти лишь единицы. Она сурово сводит брови, смотря на девушек: — Не думаю, что для вас, голубушки, это утро будет таким же хорошим. А ну марш драить полы наверху! И чтоб к обеду все блестело! Я позже сама проверю, поэтому пеняйте на себя, если будете отлынивать от работы! — женщина махнула руками, подгоняя провинившихся в сторону лестницы. Девушки поспешно сняли платки и чуть ли не побежали по лестнице на второй этаж, запинаясь о ступеньки. «Боже, да ведь до полудня осталось всего пару часов!» — охала Хилли. «Нужно очень поторопиться, чтобы ещё больше не разгневать её!» — причитала Мокко. «Скорее, скорее!» — проносилось в головах у обеих. Жизнь на винокурне снова пошла своим чередом. Конечно, сезон урожая давно прошёл и с виноградом уже никто не возился, но в поместье и без этого хватало дел. Привести в порядок склады и провести полный пересчёт алкоголя — уже дело нескольких дней, а эти девицы умудрились прийти так поздно в первый же будень! Аделинда потёрла переносицу и принялась за работу. Господин Дилюк в последнее время слишком устал, чтобы следить за временем и вставать как обычно ни свет ни заря. Засыпать в кабинете, таким растрёпанным и ментально обессиленным, совсем не входило в его планы, но тем не менее, дойти до собственной комнаты, увы, не вышло — он сам не заметил, как задремал прямо за рабочим столом. И в связи с последними событиями, спалось ему, мягко говоря, не очень сладко — повсюду мелькали то алые нити, то дым от сигар, что выкуривала сестра Розария, то безразличное лицо Кэйи, статичной картинкой въедающееся в кости и мозг, не давая забыть о нем и на миг.До того момента он видел такие лица лишь у холодных трупов.
Дилюк поморщился в лёгкой полудрёме, пытаясь отогнать эти образы, что преследовали его, только и делая, что отнимая последние силы. Но все было тщетно — этот незаурядный цвет цветущей сирени, плавно переходящий в аметистовый…А посреди, в самом сердце аметиста — лишь звёзды, звёзды, звёзды…
Как небо сквозь цветное стёклышко. Кэйа, к слову, такие очень любил, постоянно возился с ними, раскладывал по оттенкам, форме, толщине, прозрачности, количеству сколов, серьёзности царапин, времени и месту нахождения…И в один момент просто забыл про них, будто это никогда его и не занимало.
Дилюк открыл глаза. Снова, снова эта чёртова кровь повсюду… Ох, боги, это же… Это и не кровь вовсе. Спутавшиеся волосы растекаются горящими полосами по столу, закрывая ему обзор. Кажется, это первый раз, когда в голове у Дилюка мелькнула очевидная, не требующая долгих объяснений мысль:«Не хочу этого видеть. Больше не хочу. Ни видеть. Ни чувствовать. Ни…»
Он нервно убирает пряди назад, собирая небрежный хвост, и смотрит в сторону настенных часов. Тик-так, тик-так… Тик… Так. Издав последний громкий стук, они замирают в мёртвой тишине. Становится ещё более неуютно. Неприятно от этого полного отсутствия шумов. Словно вместе с заржавевшими часами, с остановкой их маленького «сердца», даже время, ожидая свершения чего-то ужасного…Остановилось.
В тот же момент из-за дверей раздаётся звон бьющегося стекла и громкие, громкие крики, перерастающие чуть ли не визг. Дилюк, дёрнувшись от неожиданности, как по инерции вскакивает с места и вылетает из комнаты в сторону звуков. Комната Кэйи. Комната, где сейчас должен быть Кэйа. Дверь к комнату. Она открыта. Оттуда кричали. Кричала прислуга. Дилюка начинает мутить. Из комнаты, судорожно хватаясь за дверь, выбегает Мокко, бледная как смерть. Перепуганная Хилли, пробиваясь дрожью, с ногтями цепляется той за локоть и с ужасом оглядывается на Дилюка. — Г-господ-дин, там… т-там… — Хилли запинается, стараясь сдерживаться и не разрыдаться от страха. Вторая же захлопывает дверь, оперевшись на неё спиной и будто сдерживая что-то опасное внутри комнаты: — Не нужно, п-пожалуйста, господин Дилюк… — она умоляюще смотрит на него, в отчаянии глотая слова, обессиленная собственным страхом, — Прошу Вас…Она не хочет, чтобы он увидел эту жуть.
Она слышала, что он уже видел подобное.
Она слышала, что это из-за этого его жизнь пошла под откос.
Она не хочет, чтобы он проживал это заново, ещё раз.
Ведь это ужасно, ужасно, ужасно!!!
Девушка не мигая смотрит на то, как Дилюк, будто потерявшись в пространстве, ведёт рукой по бортам лестницы, ограждающих вход наверх. Как он приближается, нервно сглатывая в попытках подавить эмоции. Но руки его по-прежнему дрожат. Ему страшно. Он обречён. И сейчас, и в будущем, он будет все также «проглатывать» болезненные, саднящие по стенкам гортани крики, не в силах обнажить их словно острозаточенное лезвие. Потому что это неблагородно. Это грубо. Это так по-детски нелепо, что хочется хохотать до болей в глотке. Потому что он, глупый невежда, вёл себя так в прошлом. Потому что именно из-за этого он не смог когда-то сдержаться и принять его, выслушать, понять то, как же тяжко ему было нести это бремя из недосказанностей и бессмысленных клятв.А теперь и его, Дилюка, очевидно, больше не захотят понять и выслушать.
Никогда.
Он чуть сбивает девушек с ног, отталкивая их в сторону, и с силой распахивает дверь, чувствуя адскую, пробирающую до мозга костей, тревогу. Неужели та пара дней, те два дня, что он провёл в полном непонимании, в полном неведении — это только начало? На самом деле, он очень хочет верить в это, хоть и страдает от собственных, абсолютно непонятных и забытых им чувств. Ведь если это — конец, то сейчас, в стенах этой комнаты, Дилюку даровано увидеть лишь… «Нет, не нужно о таком думать». «Этого не может случится». Не может, это абсолютно невозможно.Невозможно, чтобы Кэйа просто-напросто исчез из-за какой-то порчи.
Он поспешно входит в комнату. По спине проходят мелкие мурашки — постель пуста. Но на первый взгляд здесь нет ничего, что заставило бы так отчаянно кричать от страха. Ничего, кроме звонкого, монотонного журчания воды в соседней ванной. Из проёма распахнутой настежь двери он может увидеть лишь беспорядок на полу и открытые шкафчики. Но чем ближе он приближается, тем ясней и мерзостнее становится общая картина. Осколки зеркала, разбросанные по углам, часть из них обрамлена кровавыми полосами. Это свежая, ещё совсем яркая и не застывшая кровь. Дилюка чуть подёргивает от её вида — слишком уж часто он видел это в последнее время. Он вновь нервно сглатывает, вглядываясь все дальше, огибая глазами бледные стены. А вода шумит все громче и звончее, перебивая мысли в голове, даже самые мерзкие, самые ужасные. И вот наконец, он входит в ванную. Думается, вид, что открылся ему, любой другой посчитал бы кошмарным, крайне нелогичным, вводящим в ступор и заставляющим ноги невольно подкоситься. Но Дилюк лишь смотрел, недоумевая, будто заворожённый, распахнув глаза. — Прошу простить за мой непотребный вид… Ну, не совсем мой… Хотя, это уже не имеет абсолютно никакого значения, правда же… Люк? Зеркало, закрытое побагровевшим полотном. Одежда около ванной, сложенная аккуратной стопкой. Пол, белые борта ванной, зеркальный кафель — все в контрастных смазанных отпечатках. Кэйа, что безэмоционально пялится в стену напротив без всякого желания обратить хоть каплю внимания на вошедшего. Впрочем, у него есть веская причина не делать этого, и эта причина, думается, совсем не нуждается в объяснениях. «Глаз». Вода струится по кровоточащим запястьям, что он безнадёжно подставляет под струю, пытаясь смыть, будто пытаясь вылечить.Как же жалко выглядит.
Дилюк, не понимающий от слова ничего, с полной кашей в голове и желанием больше не видеть подобного, в несколько шагов встаёт прямо впритык, поджав губы, стараясь случайно не перейти на крик. Он сам это с собой сотворил? Боже, как же… что же делать, архонты? Но кричать на Кэйю — это так низко в такой ситуации. Это то, чего абсолютно точно нельзя сейчас делать. — Что ты… делаешь? — обрывисто, чуть ли не шёпотом спрашивает он. Кэйа чуть искажается в нелепой недоулыбке: — Я? Только лишь стараюсь поддержать это тело, иначе оно вообще перестанет адекватно функционировать, — он опускает голову чуть ниже, словно стараясь спрятаться, — впрочем, в том, что с ним происходит, в большей степени виноват именно я. Что это? Что он говорит? Он, верно, бредит? — Я тебя абсолютно не понимаю, К… — Сейчас бесполезно что-либо понимать. Кажется, его совсем не хотят выслушать. Подумать только, он не знал, насколько это неприятно. И сейчас, то ли от осознания теперешнего состояния Кэйи, то ли от нелогичности и запутанности его слов, Дилюку чуть защемило в груди, отдаваясь болью прямо под сердцем. Нужно было что-то сделать, нужно было хоть как-то помочь…Он ведь способен ему помочь, верно?
— Тебе не следовало бы вставать так рано, ты еще… — Слаб? О, не беспокойся, скоро тело придёт в норму, хотя насчёт внутренней составляющей я бы поспорил, — вздыхая, он медленно закрывает кран, перекрывая поток, — поэтому, думаю, мне стоит ещё немного вздремнуть… но Люк, ты же мне поможешь? Ты же хочешь помочь, не так ли? Я многого не прошу, просто поддержи, подставь плечо, протяни, так сказать, руку помощи… конечно, я не могу ничем тебе отплатить, но, — он чуть оступился, — пожалуйста, прошу… я сейчас ни на что не годен, как ты видишь… Последние слова его больше походили на один обрывистый, беспомощный всхлип, сквозь который с трудом можно было отследить внятную человеческую речь. Дилюку все больше и больше становилось не по себе. Он снял перчатки с дрогнувших рук и аккуратно дотронулся тёплой ладонью до оголённого мокрого плеча, пытаясь хоть немного привести Кэйю в чувства: — Я помогу, непременно помогу тебе, но… Дилюка мучила масса вопросов, которые он хотел бы задать Кэйе. Некоторые из них появились задолго до последних событий, а некоторые — совсем недавно, буквально пару мгновений назад. Как долго ты скрывал порчу? И правда ли это она? Связано ли твоё состояние с…Видишь первый раз в жизни?
«Люк»? В обыденной ситуации Кэйа мог бы позволить себе лишь «мастер Дилюк», что из его уст походило бы на тонкую издёвку, но это… то, что он говорит сейчас, звучит до крайности жутко, бессвязно, совсем не похоже на его привычную манеру речи. Дилюк выдохнул через рот, вновь запутавшись в собственных рассуждениях. — Полагаю, ты все гадаешь над этой непростой ситуацией, верно? — Кэйа, уже как ни в чем не бывало, неспешными, осторожными движениями смывал кровяные дорожки с внешней стороны бедра. Дилюк, не в силах что-либо сказать, просто смотрел не отводя глаз на то, как бледно-красные капли скатываются по его коже цвета бронзы, как по пути вниз очерчивают контуры выраженных икр, как ровно и неспешно идут на дно, в конечном счёте смешиваясь с таким же бесчисленным количеством капель. Как печально. Даже в каком-то смысле привлекательно (да простят меня ветра). Но ровно настолько же бессмысленно. — Мой тебе совет: брось это пустое дело, вскоре все само разрешится… И ещё, чтобы изнывать было не так тяжко, скажу, что это отнюдь не Проклятье Омута. Кэйа накрыл руку Дилюка своей, влажной, чуть ли не ледяной. Но даже при этом она не дрожала словно осиновый лист. — Ты же поможешь мне? — он надавил, переплетая их пальцы между собой, впиваясь ногтями прямо в кожу, — Хотя знаешь, у тебя же, по правде говоря, даже и выбора-то особого нет… Как прискорбно. Внутри опять все заныло, заставляя дыхание участиться, а брови вновь свестись в удручающем, тяжёлом взгляде. Ещё совсем чуть-чуть и он перестанет держаться, ещё пару мгновений и он просто-напросто сорвётся. Дилюк невольно сжимает чужое плечо, поддавшись эмоциям, но чуть ли не в тот же момент ловит себя на этом и пытается отдёрнуть руку, забыв про сплетённые в замок пальцы. Между тем Кэйа все так же спокойно продолжает свой полумонолог: — Насчёт беспредела, что был устроен здесь… Не волнуйся, я все приведу в порядок, а зеркало… позже я что-нибудь с ним придумаю, обещаю, только дай мне немного времени. А сейчас могу ли я попросить подать мне полотенце? Просто стало несколько прохладно, ты же тоже это почувствовал, верно? — он будто попытался наконец взглянуть на Дилюка, но, одумавшись, снова остановил взгляд в ближайшую стену. «Прохладно? Да у тебя вода вот-вот заледенеет, что за нелепая чушь!» — Вставай, — Дилюк протянул свободную руку. — Я же попросил только о… — Просто встань уже, — из последних сил процедил он, буравя взглядом неугодную тёмную макушку, что никак не хотела поворачиваться в его сторону. Кэйа на миг замер. Убрал свою руку с плеча. Взялся за бортики и встряхнул головой, позволяя передним прядям упасть прямо на глаза. Принял протянутую руку и встал, посчитав это последним, чего от него требуют на данный момент. Но он слегка ошибся. Ещё не успев понять, как земля уходит из-под ног, он, поскользнувшись, оказался уткнутым прямо Дилюку в плечо, прямо в ткань накрахмаленной рубашки. Ах, кажется, будто она пахнет прожжённым солнцем воздухом. Пахнет мокрой галькой у берегов. Пахнет спелыми закатниками, что сами падают с согнутых под их тяжестью ветвей. Будто летом пахнет. Ничего не оставалось, кроме того как покорно обхватить руками его шею и закрыть глаза, ожидая дальнейших действий. — Ну вот, теперь твоя одежда совсем промокла, — Кэйа чуть усмехнулся, и небольшая вибрация от его голоса прошла прямо Дилюку по коже. Тот невольно поёжился: — Помолчи немного, мне же щекотно. И его, к большому удивлению, тут же послушались, да так, что даже чужое дыхание он ощущал с трудом. Странно. Дилюка сейчас мало волновали намокшая рубашка, разбитое вдребезги зеркало, расцарапанный кафель… Какой это сейчас вообще может иметь вес по сравнению с тем, что он видит прямо перед собой? Одна радость, говорить Кэйа уже в силах, и довольно много. — Хочешь поднять меня? Напомню, что мне уже далеко за 15, и я довольно тяжелый… — Хочешь идти сам? — Да. — Нет.Нет. Верно. Кэйа сейчас даже и шага бы не сделал.
Кэйа грузно вздохнул, заставив Дилюка вновь слегка дёрнуть плечом и, наконец, взять того на руки. — Ты не настолько тяжёлый, чтобы я не смог тебя поднять, — он аккуратно, без всяких трудностей донёс его до постели и позволил себе расцепить руки, усадив на край и обернув одеялом. Кэйа, почувствовав под собой твёрдую поверхность, уже хотел было уронить голову на подушку и отвернуться к стене, но его тут же остановили, подхватив за корпус: — С тебя вода течёт, — Дилюк попытался убрать мешающую, как ему казалось, чёлку, с глаз Кэйи. — Н-ничего страшного, я… как-нибудь сам, — Кэйа аккуратно отодвинул его руку от себя, — мне уже намного лучше, можешь просто оставить меня… Ему на голову приземлилось полотенце: — Знаешь, ты всегда пропускал мои слова мимо ушей, что мешает мне сделать тоже самое сейчас? — он чуть повысил температуру рук, неспеша просушивая влажные пряди, — Тем более когда ты опять чуть не… Он прикусил щеку изнутри, снова поймав себя на отвратительных приходящих мыслях. Почему же это происходит так спонтанно? — Оу, это походит на очень сильное беспокойство… Люк, я что, до сих пор тебе нравлюсь? Дилюк чуть не подпалил ему волосы. — Что за глупый вопрос? — он будто вновь убедился, что человек напротив него ещё не в трезвом уме. — Настолько глупый, что ты не можешь придумать ответ подстать ему? Мне же… правда очень интересно. Знаешь, может я и осмелел сейчас, но это вовсе не из-за твоего благосклонного поведения в данный момент, просто… Я будто вспомнил детство, ты же помнишь? Помнишь, как также сушили мне волосы? А задувание огоньков, это же ты ещё не забыл? Хотя, наврятли, прошло ведь столько времени с тех пор… — У меня не настолько плохая память, чтобы не помнить этого. — Правда? Тогда, что же ты ещё помнишь? — говорил он все также спокойно, без всяких сторонних намёков, задавая безобидный вопрос. Вот только Дилюк правда все помнил. Что нужно было помнить, что следовало бы забыть — он помнил абсолютно все. Или, по крайней мере, мог заново вспомнить, стоит только дать ему время. Прогулки. Игры. Вечерний сбор светляшек. Уроки в академии.Прятки в виноградниках.
Дилюк, вдруг вспомнив что-то крайне неловкое, потупил взгляд в пол и отстранился. «Немного… стыдно». Этот момент из их юности будто всегда был где-то на поверхности, но отчего-то оба про него запамятовали. Может быть, из-за ненадобности, может быть — из-за его крайней нелепости. Кто знает? Впрочем, обсуждать такое сейчас — последнее дело, поэтому уж лучше было и вовсе забыть. — Я попрошу, чтобы тебе принесли завтрак, поэтому не вставай… пожалуйста, — он отдаёт полотенце Кэйе в руки, чуть касаясь их пальцами. Все такие же холодные. — Да… спасибо, — Кэйа, как и хотел, падает на кровать и отворачивается, не проронив больше ни слова. Дилюк не понимает, обидно ли ему или все же просто тревожно. Ему абсолютно непонятно состояние Кэйи, его поведение, его просьбы о помощи. Разве когда-либо до этого момента Кэйа просил его помочь? Да с его гордостью ему легче перерезать себе глотку, нежели хоть заикнуться о таком. Дилюк смотрит на дверь, что пару мгновений назад была ещё открыта. Наконец-то он понял причину своих спутанных мыслей. Клубок начал распутываться, кто-то потянул за нужную нить. «Да я же его абсолютно не знаю». Верно. Образ, что крутился у него в голове все это время, образ, что был правдив лишь до их ссоры и обоюдной обиды и Кэйа, которого он видит сейчас перед собой — два абсолютно разных человека. Дилюк забыл о том, что не только он изменился. Они изменились. Оба. Независимо друг от друга, в независимых друг от друга направлениях. И теперь, когда это стало для Дилюка так очевидно, отчего-то в груди у него полегчало. Нужно ведь ждать? Просто поговорить, когда он придёт в себя и будет готов?«Люк, а ты… Ты сам готов это принять?»
***
Воспоминание /номер отсутствует/.
«Искусство Кхемии — это, прежде всего, создание человеком себя самого, то есть, полное и всеобщее раскрытие его способностей, власть над своей судьбой, и, в особенности…»
— …совершенное освобождение его воли. Несмотря на столь юный возраст, Эйлейв знает эти строки наизусть, они словно въелись ему под кожу, стали с ним единым целым. «Правда ли мы свободны?» Спрашивая подобное у матушки, он получал лишь гробовое молчание и наполненный печалью взгляд, что неподвижно висит на нём тяжким грузом. Как же Лейв мог забыть, что нельзя сомневаться в их свободе. Нельзя и заикаться об их неправоте. Важно лишь верить в то, что они способны на все, что угодно. Потому что они — люди. Потому что лишь они способны познать истину. Потому что это место — гордость всего человечества, и люди здесь не имеют права на ошибку. От Лейва лишь требуется прилежно учиться и прославлять свой род. Требуется лишь ходить каждое утро на осмотр и ждать, когда у них наконец-то получиться познать истину. Требуется всего лишь подружиться с этим ребёнком, что вскоре тоже принесёт пользу обществу. Лейв будет гордиться и за него. Эйлейв — всего лишь инструмент, но он рад этой роли. Это ведь так почётно — участвовать в столь важном эксперименте. Он хочет видеть счастливые лица своих матушки и отца. Хочет показать своему маленькому другу, что мир не так ужасен, как тот думает. Лейв хочет увидеть настоящее небо, настоящие звезды, что в книгах описываются словно пролитое сияющей дорожкой молоко. Но пока ему нельзя этого сделать. Он ещё не выполнил свою миссию. Лейв ещё не «освободил свою волю». А это главное условие для получения красной тинктуры. — Красная тинктура? — Лейв послушно смотрел, как человек в чёрном вводит тонкую иглу ему под кожу. Совсем не больно. Человек, не отрываясь от своего дела, отвечал отстранённо, лишь из-за уважения к статусу задавшего вопрос: — Его Высочество наверное знает этот элемент под другим названием. Красная тинктура — тоже самое, что и «философский камень», описанный в ваших ученических пособиях для изучения Кхемии. Более подробную информацию господин может найти там. Шприц с нужным количеством крови был передан другому, ещё одному человеку в чёрном, в то время как первый заносил различные числа в свои бесконечные, непонятные обычному обывателю, таблицы. «Эти алхимики такие зануды…» — думалось Лейву. Но с этим ничего не поделаешь, у них явно много работы, чтобы разглагольствовать сейчас с ним по пустякам. Но теперь он ещё больше запутался. Если получить нужно именно тинктуру, то причём здесь он? Философский камень на то и камень, чтобы быть твёрдым, блестеть… Разве его можно добыть путём взаимодействия с кровью и мягкими тканями? И зачем этот камень тогда вообще нужен, раз получить его можно лишь из человеческого тела? Лейв покинул алхимический кабинет и направился в свои покои, по пути не прекращая своих размышлений. От небольшой потери крови немного кружилась голова, но это не представляло никакой трудности. Он уже привык. Эйлейв чувствует, что его тело становится с каждым днём все слабее и слабее. Он сомневается, что оно протянет больше месяца. Но для него главное, чтобы этого месяца хватило для проведения всех этапов эксперимента. Он ведь, как и это место — великая гордость. Вернее, он может ей стать, если никого не подведёт.«И тогда, возможно, матушка сможет мне широко улыбнуться».
Чуть поискав на полках с учебниками, он все же находит нужное пособие. Листает страницы, пока на глазах не мелькает необходимая.«Философский камень — некий реактив, необходимый для успешного осуществления трансмутации низшей, животной, природы человека в высшую, божественную».
Абсолютно непонятное трактование… Из этих слов Лейв вынес для себя лишь то, что он, как человек «низшей» (чтобы это не значило) природы, и вправду очень важное звено в рамках текущего опыта. Но это и так было для него очевидным с самого начала, ему твердили об этом все кому не лень, и это не дало ему сейчас абсолютно никакой новой информации. Высшая форма? Так именуется то, что люди называют «абсолютным освобождением воли»? Или это освобождение — лишь один из пунктов для приобретения божественности? «Но мне же столько раз говорили, что все боги — никчёмные фальшивки… Зачем же тогда они так стараются сделать что-то подобное?» Он опять зашёл в тупик, что отнюдь не стыдно для десятилетнего ребёнка. Это и вправду чересчур сложно для него, по крайней мере, на данный момент. Думается, пока стоит отложить справочник и просто лицезреть результат своими глазами. Чтобы наверняка. Им же… и вправду будут гордится после всего, что он перенесёт? Маленький мечтатель с чистыми намерениями, что уж с него взять. Как бы прискорбно не было это признавать, но вскоре он пожалел о том, что принимал участие в данном действе. Но в этом, если подумать, совсем не было его вины. Он лишь средство для достижения результата. Всего лишь инструмент, чья душа была полностью отдана в руки человечества. Только вот руки эти, с их несбыточными мечтами и целями, задушили его.Задушили их.
(Годом позже, в одном из документов по опыту «о красной тинктуре, этап №5»)
«В силу начавшихся на территории государства военных действий проект был заморожен в принудительном порядке, все материалы и сырьё перенаправлены на сохранение в Тейват. Состояние сырья на данный момент стабильное, зависящее в большей степени от внешних условий. В случае же дальнейшей непригодности сырья проект незамедлительно получит статус «закрыт с невозможностью перезапуска». Также, не исключая возможное временное искажение в диапазоне между Бездной и Верхними землями, проект может также подвергнуться невозможности продолжения и проведения заключительного этапа.»