Поцелуй — это конец старой и начало новой жизни... —Джерри Кеннеди
Перед глазами растворяется белая пелена, и взору является темно-желтое нутро чьей-то палатки. Юнги осматривается: всё кругом плывёт, но ему удаётся разглядеть хотя бы очертания груды сумок, смятого тонкого одеяла рядом с тем, которое накрывает его самого, и, что на мгновение опускает сжавшееся сердце в самые пяты, человека, пристально смотрящего на бледное лицо Мина. Хосок не отрывает взгляда, пока Юнги свой пытается куда-нибудь деть, но точно не отдавать тому, кто недавно сказал такие жестокие слова, на чьём теле ни один мускул не двинулся от резкой смены интонации при разговоре о чьей-то смерти. Даже не просто о чьей-то... О смерти его, как Мин считал, друга. —Как себя чувствуешь? — Чон наклоняется слишком близко, отчего Юнги прижимается к полу. — Я так испугался... Ты упал прямо на поле, я еле успел поймать тебя... —Хосок... — Парень хмурится, недоумевая из-за чужого поведения: из-за бегающих по телу Юнги глаз, из-за этой чересчур взволнованной речи и рук, что сжимают Минову ладонь, и из-за упоминания поля... Он же, вроде как, потерял сознание на дорожке, ведущей в жилую часть лагеря... —Я тут, — Чон поднимает кисть Юнги и целует его худые и такие непривычно горячие костяшки. — Я рядом, Юн-и. —Что... Происходит? —А, — Хосок оглядывается. — Мы у меня в палатке. Я принёс тебя сюда на спине где-то десять минут назад. —Но... А те слова... Ты говорил их серьёзно? — Юнги смотрит с блестящей надеждой в глазах, задавая поистине важный для себя вопрос, ответ на который может изменить слишком много вещей. —У меня где-то были таблетки, сбивающие температуру. Хосок трёт затылок и принимается искать пачку лекарств, пропустив мимо ушей то, о чем спросил его Мин. Так сказывается волнение за друга? Из-за паникующего голоса в голове, не слышит робкого чужого? Какой бы ни была причина, Юнги остаётся проигнорированным. —Хосок, я хочу услышать ответ. —Не волнуйся сейчас ни о чём. Тебе нужен отдых. Ты, наверное, переутомился или получил солнечный удар, а может это всё из-за стресса. Просто лежи, я позабочусь о тебе. —Хосок, — Юнги останавливает руку, что подносит к его рту белую пилюлю. — Я не буду ничего принимать, пока ты не ответишь. —Точно, ещё же нужна вода. Как же ты будешь без неё глотать таблетку? Вот я глупый, — Хосок вытирает пот со своего лица; его голос слегка дрожит, а смех звучит нервно и неестественно. — У меня есть спортивная бутылка... — Чон начинает активно искать цилиндрообразную пластиковую спасительницу от обезвоживания по всему небольшому жилищу. — А, она, наверное, осталась у Чимина... Я быстренько сбегаю за ней и вернусь! —Хосок. — Юнги крепко хватает его за запястье. — Не волнуйся ты так, — парень смягчается, потихоньку приходя к осознанию, которое какая-то часть Мина по-прежнему отвергает, что Чон сам не свой из-за страха за друга. —Я просто хочу тебе помочь. И всегда хотел, — Хосок кидает таблетку в портфель и достаёт из пространства меж сумок небольшой тазик с плещущейся в нём жидкостью; Юнги удивляется, что каким-то образом не смог ранее заметить столь яркий, салатового цвета, предмет. — Моя тётушка так всегда делала, когда я болел, — Чон выжимает махровое полотенце, что купалось в своём маленьком бассейне, выжидая момента, когда им наконец воспользуются. —Откуда э-...? —Сотрем сейчас пот, отдохнешь немного и станешь огурчиком, — Хосок ведёт мокрой тканью по чужой шее. —Огурчиком...? Ты так раньше не говорил. —Хм, — Чон пожимает плечами. — Может, от Чимина набрался. —Опять он, — с некой злобой шепчет Мин о том, кто с совсем недавних пор начинает всё больше капать на нервы. —Тебе не нравится Чимин? — Ухмыляется Чон. —Не... Не то чтобы не нравится. Нет... Нравится... Он нормальный, то есть хороший. —Нравится значит... — Хосок вытирает руки Юнги. — Красивый? —Что? — Мин по привычке хочет заглянуть в чужие глаза, но те прикрыты чёлкой. —Понравился, как... Просто друг? Или же... По-другому? —Ты о чём? Какой чёрт сегодня дёргает Хосока за ниточки? Юнги ничего не понимает. —Юн, — Чон вдруг поднимает голову; его глаза устремляются куда-то внутрь Мина: не проходят сквозь его тело, не смотрят на поверхность - внешность, а заглядывают прямо в душу, изучая, так нескромно и самоуверенно, все её цвета и волнения, что наполняют парня уже долгое время. — Я тебя ему не отдам. —Что... Ты... —Забудь, — Хосок нервно смеётся. — Что это на меня нашло? Глупости. Чон вновь принимается вытирать пот, пока все открытые участки кожи не остаются освеженными: влажными уже не из-за активно борющегося с недугом организма, а от чистой тёплой воды. Дальше видных частей тела, как думал Юнги, Хосок не пойдёт, но тот сегодня полон сюрпризов. Парень принимается расстегивать пуговицы на гавайской рубашке. —Хосок! — Мин бьёт Чона по руке, потому что попытки мирно оттолкнуть оказываются провальными. — Ты меня пугаешь. Прекрати. Действия парня настораживающе резки и непривычны. Юнги чувствует что-то схоже с тем, когда Кихен... Да даже, когда он просто находится рядом. —Черт, — реакция Чона на напуганное, с примесью злости и непонимания, лицо друга оказывается совершенно не соответствующей его обычному поведению. — Не могу терпеть. Хосок придавливает Юнги к земле и нависает сверху. Он распахивает чужую рубашку, наплевав на ещё не освобождённые от своей главной задачи пуговицы, что отлетают в стороны. Теперь открытая бледная грудь тяжело вздымается, то и дело подрагивая то ли от животного страха её хозяина, то ли из-за прохлады, резко окутавшей половину тела. —Я люблю тебя, — Хосок размашисто целует в губы. — Скажи, что и ты меня любишь. Губы дрожат, из уст и слово вылиться не может, только лишь несвязные звуки вырываются с самого дна, а дна чего конкретно— понять тяжело. Тело наполняет жар и ничего, кроме него. Юнги пытается разобраться, найти его источник. Может ли это быть... возбуждением? Мин снова прислушивается к своему телу, которое Хосок так жадно целует, прямо до... Красных отметин?! Юн поднимает руку, к которой недавно, словно комар, присосался тот, из-за кого его сердце последнее время колотится безустанно. Будто алые наливные яблочки, по контрастной коже рассыпаны засосы. Но не больно. Лишь перманентно жарко. "Странно..." —Люблю тебя, котёнок, — продолжает шептать Хосок. А Юнги всё думает, не слушает. Ведь с самого начала ему что-то подсказывало о необычности происходящего. "Не больно... Жарко... И я... Я не заикаюсь?! И тиков ведь тоже нет!" По комнатке разносится смех. —Понял наконец? — Хосок смотрит на парня в последний раз, нежно целует на прощание в щеку и растворяется.***
Юнги вновь открывает глаза. Темно-зелёная палатка. Не его. Опять какие-то сумки. Не его. Рядом лежит человек. А вот он... —Юнги! — Хосок подскакивает с места сразу, как замечает движение под боком. — Ты наконец очнулся! — Чон летит обниматься, сначала крепко прижимая к себе, а после, вспомнив о состоянии друга, прикасаясь уже невесомо, и отстраняется, продолжая громко тараторить. — Что с тобой? Это синдром так сказывается? Я боялся тебя оставить одного, поэтому даже учительницу не позвал. Прости меня, я не знал, что делать. Запаниковал, когда ты упал. Хосок сжимает ладонь Юнги. Чувствуется. Теперь парню всё отчётливо чувствуется. И от этого так хорошо. —Тебе снились кошмары? — Чон кистью, натянув на неё рукав водолазки, вытирает с лица лежащего слёзы, стекающие из уголков глаз по разгоряченной коже вниз к волосам. —Т-ты... Ты ведь не говорил, что мне нужно умереть... Д-да? — Юн спрашивает неловко и тихо, краем сознания даже радуясь, что заикание вернулось; всё по-настоящему. —Что?! Умереть?! Я бы ни за что такое тебе не сказал! — Глаза округляются, руки дрожат. —Извини... Привиделось, значит... — Парень медленно принимает полусидячее положение. —Юнги, — Хосок обнимает второй раз. —Всё х-хорошо, — Мин хлопает ладошкой по боку накрывшего его собой человека. —Как же я этому рад. В этот раз парень не отлипает через несколько секунд, не ослабляет хватку, чтобы вдруг не сделать больно, а прячет лицо в изгибе шеи, твёрдо вжимает в себя чужое тело, чтобы то больше не смело его пугать, чтобы было ближе. И Юнги отвечает: обхватывает руками слегка влажную спину друга. Теперь на душе спокойно у обоих. —Я не хотел, чтобы т-ты видел, насколько я с-слабый, — парни сидят словно статуи, так и не меняя положения, даже продолжив говорить. — Каждый вечер мама де-делает мне массаж, потому что под конец дня т-тело начинает болеть. Т-такое часто бывает из-за тиков. Так как мы в поездке, от боли я-я избавиться никак не могу. Тело ноет, организм испытывает стресс, ещё и недавно... Ты з-знаешь, что произошло. От этого всего, н-наверное, я и потерял сознание. Хосок молчит, переваривая услышанное. —Давай я сделаю тебе массаж? — Горячий воздух от шепота успокоившегося и серьёзно настроенного парня у самого уха обжигает раковину, что тут же становится красной, но далеко не из-за жара. —Т-ты? — Юнги сбивается с толку, из-за чего смущённо пытается отстраниться от источника неоднозначных ощущений, однако именно он и не позволяет этого сделать. —Разрешишь помочь? —Н-не стоит, правда... —Пожалуйста... Мин тяжело выдыхает. —Ладно... Если хочешь... Хосок наконец выпускает птичку из клетки с всегда открытой дверцей. Юнги неловко ложится обратно из приподнятого над полом положения. —С чего лучше начать? —С-с ног, — багровеющее лицо прикрывается обеими ладонями. На что Юнги сейчас подписался? Ему вмиг становится невероятно стыдно, а особенно тогда, когда он не сдерживает мычание, само по себе вырывающееся из-за первого сжатия мышц бедра. Больно и жарко, но смущение всё же выигрывает взвешивание на весах ощущений. Хосок поднимается всё выше к тазу, а Юнги начинает бояться, что так может подняться и кое-что другое. Он это чувствует низом живота. Интернет говорит, что такие ощущения признак того, чего Мин очень не хочет испытывать в подобной ситуации. —Ах, — Юн напрягает ноги, сжимает зубы и шипит; не проходит и десяти минут, как парень признает, что нет, боль таки перевесила. —Мне давить послабее? — Обеспокоенно спрашивает Хосок. —Н-нет. В самый раз, — Мин вновь мычит, слёзы вновь текут. —Всё будет хорошо, потерпи немного, — поддержка близких - то, без чего Чон не был бы собой. —А помнишь... Соён? — Оба парня согласны, что разговоры помогают отвлечься; тем более, раз уж Мин даёт голос своей боли, то почему бы не озвучить и ещё одну? —Да, помню. А что с ней? —Не доверяй ей... — Кусает большой палец. — П-пожалуйста. —...Хорошо, не буду. —Она правда не заслу-... Т-ты мне веришь? —Ты ж её давно знаешь, конечно верю. Тем более мы с тобой близки, зачем тебе меня обманывать? —В-верно... —Она мне с самого начала не понравилась, если уж так говорить, — Чон переходит к рукам. —Соён хочет с тобой п-переспать. —О, даже так... Она тебе это прям в лицо сказала? — Хосок удивляется открытости девушки. —Д-да, и попросила познакомить её с тобой п-поближе, — сжимает кулак и челюсти, когда Чон добирается до предплечья. —Ты же отказался? Не согласился отдать меня на растерзание дикой кошке? — Хосок шутит, но Юнги, как бы ни хотел оценить шутку достойной реакцией, посмеяться или даже просто улыбнуться пока не может. —К-конечно нет... Стой! — Мин трясётся, впиваясь пальцами в плечо вновь нависшего сверху. — Б-больно, подожди... Хосок приобнимает, подставляя всё то же плечо под руку Юнги, чтобы тот мог хотя бы как-то поделиться с ним своими страданиями. Ткань одежды у шеи пропитывается чужими слезами, уши заглатывают душераздирающие всхлипы, сердце чувствует биение другого, всеми силами пытаясь подстроить его под свой, более спокойный ритм. —Всё будет хорошо, котёнок, — опять вырывается прозвище, данное Чоном Мину, ведь последний похож на маленькую беззащитную зверушку сейчас сильнее, чем когда-либо до этого момента. — Ты сильный - справишься, — Хосок гладит уже привыкшие к его руке пряди, легко улыбается и прислоняется лбом ко взмокшему Юнову. — Я опять это делаю, — посмеивается. — Как на берегу... Хосок открывает глаза и видит, что Юнги свои не закрывал. Чёрные озера так и блестят, окружённые покрасневшим бережком и слипшимися от влаги темными деревьями. Атмосфера, словно Купидон, подталкивает к действиям. —Могу я тебя поцеловать? — Шепот, жар, две пары таких соблазнительных губ. —Да... Мягко и нежно. Сладко и солёно. Губы прикасаются друг к другу трепетно, медленно, растягивая удовольствие, подолгу не расставаясь, а если и приходится разойтись, то они тут же, будто боясь одиночества, бегут обратно, врезаясь в эти мягкость и тепло. Всё более чем правильно.