Is it enough?

      Потеряв сознание, Майки видит сны о другой жизни.       Жизнь, где он встретил Такемичи намного раньше, в подростковом возрасте, где Майки, которого встретил Такемичи, не был психопатом, склонным к суициду и убийствам, каким он является сейчас.       Жизнь, в которой Кенчин, Баджи, Кадзутора и даже Эмма все ещё живы, в безопасности и счастливы. Томан оставался верен своим основным ценностям и никогда не сбивался с верного пути. Банда, которая по-прежнему была «все за одного, один за всех».       Какой прекрасный сон.       Прекрасно болезненный.       — Майки.       Он оборачивается и видит своего лучшего друга, Кенчина. Он стоит перед ним и выглядит таким живым и здоровым. Его голос такой кристально чистый, как будто он действительно был здесь, рядом с Майки.       — О чём ты думал, Майки? — спросил Кенчин, нахмурившись, тем же тоном, каким он ругал Майки, когда тот делал что-то, что Кенчин не одобрял.       О чём он думал? Он хотел только спасти Такемичи.       Стоп, нет. Это ложь.       Он хотел спасти только себя.       Даровав Такемичи смерть, он может спасти его и дать ему свободу от жизни и страданий, которых Такемичи так отчаянно хотел. Когда Майки это сделает, он сможет наконец стать тем человеком, которым был тогда, который мог спасать и защищать других, а не только причинять боль и страдания.       Это было ради его собственного спасения.       — Я страдал всю свою жизнь, Кенчин. Я не знаю, как ещё я могу заставить все это прекратиться, — признался он, чувствуя себя не более чем просто потерянным ребенком.       — Знаешь, не похоже, что твоя жизнь может измениться в одночасье, или что одна вещь, например, «спасение Такемичи», — это всё, что нужно, чтобы волшебным образом тебе стало лучше. Жизнь устроена иначе, — ответил Кенчин, как всегда зрело. Но Майки это только раззадорило.       — Тогда что, чёрт возьми, я должен делать?! — кричал он, расстроенный и потерянный. — Всё безнадежно, что бы я ни делал. Позволь мне просто присоединиться к тебе прямо сейчас, Кен-чин. Я просто хочу обрести покой, — признался он, внезапно почувствовав на своих плечах всю тяжесть мира, не в силах бороться с огромным бременем, чтобы не быть раздавленным в процессе.       Кенчин насмешливо спросил:       — Ты действительно этого хочешь? Сбежать? Майки, за которым я решил пойти, не трус.       — Что ж, тот Майки давно мёртв! — заявил он, отчаяние переполняло его. — Тот Майки умер вместе с тобой в ту ночь, много лет назад. Только для того, чтобы его заменил я, который знает только боль и то, как причинять эту боль другим. Я никогда не смогу вернуться к тому, каким я был тогда, больше не смогу…       — Не лги себе.       …Чего?       — Ты сам это сказал, не так ли? В ту ночь, когда ты встретил Такемичи, ты смог ощутить себя тем, кем был раньше. Ты не думал, что это возможно, когда-либо чувствовать себя так снова, и всё же это произошло.       …Что? Неужели всё было так просто?       — Ты давно решил, что все трудности в этом мире можно решить только смертью, — продолжал Кенчин. — Поэтому, разумеется, это решение применимо и к Такемичи. Убить его было единственным выходом, единственным способом, который ты знал. Тот факт, что Такемичи хотел умереть, просто сделал это более удобным для тебя, чтобы ты мог выставить себя героем, давая Такемичи то, чего он «хотел», вместо того, чтобы быть его убийцей.       Действительно, какой странный сон.       Это даже жутко, насколько реалистичен этот Кенчин, как будто он всё ещё знает Майки как свои пять пальцев, несмотря на то, как сильно он изменился за эти годы. Похоже, что Кенчин по-прежнему читает его как открытую книгу.       — Тебе пока нельзя присоединяться ко мне, Майки. Ты не можешь убежать от всего этого.       В этот момент в нём зарождается надежда. Вместе со страхом и беспокойством.       Неужели ещё не поздно изменить всё?       Кенчин начал исчезать, не забыв отправить ему свою прощальную улыбку.       Затем всё стало черным.

***

      Когда он проснулся, его встретил знакомый потолок. Он оказался дома, в своём пентхаусе.       Из стеклянных окон в пол льётся свет. Неужели уже утро?       Если не считать боли в затылке, Майки чувствует себя очень отдохнувшим. Он не может вспомнить, когда в последний раз ему удавалось так хорошо выспаться.       — Смотрите, кто наконец-то решил проснуться.       Он поворачивается и видит одного из своих самых старых друзей на другой стороне спальни.       Мицуя.       — Доброе утро, Майки. Как ты себя чувствуешь? И кстати, я не буду извиняться за то, что вырубил тебя прошлой ночью. Ты вёл себя слишком дико, даже больше, чем обычно. Это было заслуженно.       Он считает, что это справедливо. В последнее время его поведение и правда оставляет желать лучшего.       — Всё в порядке. Как ты вообще узнал, где меня найти?       Мицуя подошёл к нему и присел на край кровати.       — Я уже начал волноваться, — вздохнул Мицуя. — С той ночи, когда ты ушёл и пропал на несколько часов неизвестно куда, ты вёл себя странно. Поэтому я решил немного присмотреть за тобой и проследить за тобой, особенно учитывая то, как ты был скрытен о своих передвижениях, — объяснил он.       Затем Мицуя повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.       — Значит, это из-за того парня, да? Такемичи. Ты встретил его той ночью, и именно из-за него ты вёл себя так всё это время.       Такемичи. Точно, именно с него всё и началось.       — Ты подслушал нас прошлой ночью?       — Да, и мы с Такемичи тоже разговаривали. Он был очень напуган и несколько часов не переставал плакать из-за тебя.       Блять. Он действительно переборщил прошлой ночью.       — Такемичи здесь. Я взял его с собой, чтобы поговорить с ним. Он в гостевой комнате. Наконец-то смог заснуть после того, как проплакал несколько часов без остановки.       Такемичи здесь.       Майки быстро сел и встал с кровати, собираясь выйти из комнаты…       Но его остановил Мицуя, схвативший за плечо.       — Майки, — позвал он, его выражение лица и тон были серьёзными. Внезапно в комнате стало слишком тихо.       — Я не позволю тебе увидеться с Такемичи, пока не буду уверен, что ты не причинишь ему вреда, — заявил Мицуя, одним видом давая понять, что это не тема для споров.