Sauveur

В который раз поражаюсь — куда его вечно несет? И тем не менее, я уже неуверенно двигалась рядом, ведь мой локоть еще не отпустили, и, похоже, не собирались. Шел химик уверенно, как маньяк, знающий, куда тащить свою жертву, и я даже не знаю, придавало мне это больше спокойствия или сомнений. А с другой стороны, как Диана бывает чертовски права, в данной ситуации мне очень повезло, что бабушка мне в жизнь навязчиво не лезет. Я бы сейчас не объяснила, почему вдруг меня куда-то понесло и с кем. Тут неожиданно раздалась мелодия из динамиков, и мне понадобилось полминуты, чтобы осознать, что завывания Мерлин Монро стоят на звонке ни у кого иного, как меня. С другой стороны — кому я вдруг пригодилась? Вполне логичное оправдание собственной тупорылости, согласитесь. Мужчина, услышав звонок, услужливо замедлился, чтобы я своими кривыми культяпками не выронила аппарат в сугроб. —Алё? После трехсекундного шипения с противоположной стороны раздался неожиданно звонкий голос, что чуть кровь из уха не брызнула. —Ленуля? Здравствуй, —я охуела. —Бабуль?.. —своим слишком удивленным взглядом в пространство смутила даже Громова, и он неопределенно нахмурился, остановившись рядом со мной и, похоже, чего-то ожидая. —А ты откуда звонишь? Старушка приглушенно хохотнула: —Откуда-откуда? Из дома. —Всмысле из дома? У нас же телефона нет... Молчание в трубке и со стороны учителя, который озадачился по понятным причинам не меньше меня. —Ленуля-я... —бабушка недоверчиво и напряженно хмыкнула. —Ты меня пугаешь.. У нас на стенке телефон с восьмидесятого года висит, —впервые о таком слышу. Либо меня наебывают, либо я слепая маразматичка. —Прости, у тебя тупорылая внучка выросла, —лектор все это время ничего не слышал и не понимал, но на мою самокритику слишком плохо сдержал усмешку, за что я наградила его говорящим взглядом. Родственница, в свою очередь, тоже надо мной посмеялась — это считается за оскорбление? — и спешно сообщила, что с сегодняшнего дня и на всю последующую неделю уезжает к какой-то двоюродной сестре Варваре по случаю грядущего Нового Года, а посему оставляет меня одну, извиняется, и надеется на мою самостоятельность, —Да брось, мне не пять лет, я сама дома посижу. А ты езжай, не волнуйся. Главное удачно погостить, —она еще добавила, что прямо сейчас пойдет на вокзал, потому сегодня я уже начинаю жизнь одинокой домохозяйки и по возвращении вечером домой ее уже не застану. Ну, это если я вообще домой сегодня попаду, чему пока препятствует все и разом, в том числе и мой дорогой биолог. Я повесила трубку, и посмотрела на учителя. Он уже доставал из вынутой из кармана куртки пачки сигарету, зажимая ее между зубами. Однако, встретив мой задумчивый и не слишком милый взгляд на своем рте — ради бога, я не специально, — так и остановил тянущуюся за зажигалкой руку в воздухе. Усмехнулся: —Что ты так на меня смотришь, любовь моя? —Ой, нет, простите, —очнулась и поскорее отвела взгляд к дороге, который Громов трактовал как готовность идти дальше. Он все-таки закурил, и я невольно даже на ментальном уровне ощутила на себе его подозрительный взор. Теперь Илья Петрович шел в шаге от меня, не держа за локоть, и неторопливо затягивался. —Куда мы, кстати, идем? —В одно прекрасное место, —меланхолично протянул, выдыхая струю дыма. Странно, но с каких-то пор запах табака начал казаться мне довольно-таки приятным. Блять, вот привил же мне пассивное курение, хрен я теперь стану думать, что сигареты все-таки воняют, а не источают чудесный аромат. И все же, тот факт, что химик интригу в любой ситуации держал до конца, не то вводил в заблуждение и легкое раздражение, не то оказывал прямое воздействие, а именно, зарождал непосредственный интерес. За дорогой я заведомо решила не следить, ибо, даже если он ведет меня в какое-нибудь тёмное безлюдное место за осуществлением не самых светлых намерений, я уже своей немой покорностью, видно, точно смирилась с судьбой. Спустя парочку моих поскальзываний и наших обоюдных провалов по самое колено в снег, когда Громов потянулся уже за второй сигаретой, я решила разбавить тишину хоть как-то: —Илья Петрович, а все-таки, —зрительный контакт, вопреки повороту в мою сторону головы учителя, я настраивать не решилась, продолжив мельком кидать взгляд на серые пейзажи вдоль дорожки, по которой мы шли среди домов и закрытого спортивного поля, —ладно от Москвы вы отказались. А из университета-то почему в лицей ушли? —если серьезно, задумалась об этом я совершенно спонтанно — сейчас. А ведь в этих словах был смысл. С его-то уровнем преподавать каким-то малолеткам в Мухасранске, пусть даже родном, — ну прям уж как-то по-плебейски. Лектор долго молчал, и в какой-то момент мне даже начало казаться, что я вопрос не озвучила, однако вскоре он таки подал голос после очередной затяжки — интересно, он сейчас так много курит, потому что я так сильно напрягаю? —Ну, поверь, на то были некоторые причины, —уклончиво хмыкнул, разглядывая удивительные монотонные картины под ботинками. Блять, пиздец, я только сейчас заметила, что этот киборг ходит в минус тридцать в осенних кедиках! —Вас что, уволили?.. —недоверчиво приподняла бровь, так и продолжая сверлить ноги биолога, однако своим — пусть и коротким — молчанием он вводил меня в шок. —Серьезно?! —Да нет, нет, —засмеялся мужчина, и че-то много он начал делать паузы. —Написал по собственному. —Зачем? Там у вас целая карьерная лестница была, я имею в виду вообще университеты. Вот уж где-где, а у нас в школе вы совсем себя загнали. Несмотря на химико-биологический уклон меньше четверти людей надеются идти в медицинском направлении. И это ведь еще только надежды, —я задумчиво пошарила руками по карманам, чтобы хоть чем-то их занять, и вынула оттуда что-то странное на ощупь. Бумажка, на которой я накалякала сегодня на геометрии лягушонка, из руки вырвалась потоком ветра, улетая за спину, и мы синхронно посмотрели ему вслед. Самая что ни на есть фольклорная героиня. Будем ждать аиста. —Причины были, —повторился он, но встретил мой взгляд, в полной мере способный озвучить «какого хера», поэтому примирительно поднял раскрытую руку. —Клянусь, как-нибудь обязательно расскажу, —а как говорится, все, что обещается словами «как-нибудь», обычно в действие не приводится. Я грустно вздохнула, переводя взгляд на дорогу. Мы вышли из прохода к большой проезжей части, и, так как убежище в лице стен панелек, доселе заботливо хранивших меня в тепле, исчезло, резкий порыв ветра к чертям испоганил мою до последнего державшуюся в относительном порядке копну волос, и резинка, мигом порвавшись, улетела куда-то вслед бумажному лягушонку. Волосы окончательно закрыли мне видимость, попав во все отверстия на лице, и мне пришлось раза три предпринять попытку откинуть их в сторону, чтобы действие оказало хоть какой-то эффект. Остается только сегодня пытаться не глядеть в сторону зеркал, чтобы не умереть от страха. Пора вообще-то начинать вводить свою кандидатуру на кастинги на роли скримеров, я считаю. Заодно позволю режиссерам сэкономить на гримерах. —Ты сама-то, —начал биолог, едва успев выдохнуть весь дым, отчего у него на секунду появилось такое выражение, будто он поперхнулся, —в пед метишь? —Да. Ну, я молюсь, —спустя паузу добавила: —Вы таким тоном спросили, как будто это полнейшие бредни. —Да ты чего, ничё подобного. Так или иначе, я верю в тебя независимо от обстоятельств. Даже я в себя так не верю, мужик. —Правда у нас в городе педагогического нет. Придется, наверное, поступать близ Лизы. У них вроде где-то был нужный мне университет. —Ты серьезно? —Ну, на Москву у меня не хватит средств и нервных клеток, —усмехнулась, разведя руками, —К тому же я не думаю, что меня бы приняли. Я в себе сомневаюсь. Да и большие города меня не привлекают — людей слишком много. Особенно в Москве, —аж мурашки по спине пробежали. Мужчина сперва, похоже, решил оставить мои пояснения без ответа, однако, помедлив, все же произнес: —По крайней мере, в случае чего, у тебя есть еще время. И да, —Громов шел со мной не вровень, чуть позади, то бишь ни на секунду не изменяя своим обычаям, и я, услышав такую интонацию, поняла, что стоит оглянуться на него, что и сделала, встречая пристальный и мягкий взгляд, —Просто знай, что смысла сомневаться у тебя нет. Докурив, химик как всегда бросил оставшийся лишь фильтр в снег, что моментально потух в нем. Дальнейшую дорогу мы шли молча. Взор от земли под ногами — то есть земли, покрытой недурным снежным покровом, — я отняла, только когда ухо уловило знакомый звук. И мне не послышалось. Всплеск вновь повторился, а ветер навеял соленый, чуть более тёплый запах, с новой энергией захлестывая волосы, кольнувшие щеки. Пара шагов, и мы с учителем вышли к ржавым железным кольям, обтянутым леской, и сея разлагающаяся конструкция выполняла функцию забора, протянувшегося по всей возвышенности чего-то а-ля холма, а также плавного спуска к морю по песку, сейчас усыпанного снежинками. Водоем никогда не покрывался льдом — естественно, это и стало фактором того, что наш город именуется непосредственно портовым, — и черная вода приглушенно и как-то совсем лениво приливала слабыми волнами, превращаясь в серую пену. Как ни пыталась, но увидеть вдали какие-нибудь знаки присутствия кораблей не удалось. Только мутная и совсем далекая луна отражалась в глади, разливаясь на ней белыми разводами. Завороженная, я заметно притормозила, хотя не сказать, что картина была чем-то прекраснейшим. И как же так вышло, что это был первый раз, когда я выходила к морю зимой? Рука Петровича прихватила мое предплечье, плавно и почти невесомо утягивая дальше за собой. Мы двигались ровно вдоль заборчика, а рука моя все еще не была отпущена, поэтому шли мы крайне близко, подчас соприкасаясь плечами, потому теперь сосредоточиться на море уже не получалось. Кстати, он что, идет меня топить? Предложение, конечно, в должной мере заманчивое, но в таком случае уж не слишком ли мы далеко от воды? Мои волосы подвергались всем издевательствам ветра, а посему пол лица скрыли пряди с левой стороны, постоянно теперь перебрасываемые то назад, но вперед. Наверное, именно из-за этого я не сразу заметила, как пред нами возвысилось немалой высоты построение, в темноте выглядящее чем-то бордовым, если уж не черным. Маяк. Однако же первое, за что зацепился взгляд — это нечто разноцветное и переливающееся на свету, исходящем изнутри, правда разглядеть все достаточно хорошо мне не удалось — знавший это место, судя по уверенному лицу, лектор не стал долго задерживаться перед дверьми, толкая ее рукой и заходя внутрь. Над головами у нас звякнули колокольчики, а все помещение вмиг окрасилось теплым, почти оранжевым светом, льющимся во все стороны из старой люстры, что при открытии входной двери от ветра покачнулась в сторону, заставляя тени, отбрасываемые прочими предметами, скользнуть по стенам и вновь вернуться на исходные позиции. Первые несколько секунд я пыталась расслышать, откуда раздается легкая, почти неслышная музыка, но вскоре послышались чьи-то частые приближающиеся шаги, шваркающие по паркетному, местами вздутому покрытию. —Илья? —из-за дверцы, видно, ведущей в пристройку — это я определила не потому, что увидела снаружи, а скорее из-за того, что когда-то довелось наткнуться на детскую книжку по внутреннему устройству маяков (она наверняка принадлежала дедушке), — выглянула женщина. И выглядела она столь миниатюрной и худенькой — уж наверняка не больше такой мелкой крысы в моем непривлекательном лице, — что догадаться о ее предполагаемом тридцатилетнем возрасте можно было разве что по голосу. Она, в длинной юбке и совсем неуместной в ее отношении застегнутой и заношенной жилетке оттенка заплесневелого асфальта — знаю, я мастерски даю вещам охрененные наименования — плавно двинулась в нашу сторону, в качестве приветствия целуя биолога в щеку, для чего ей пришлось наклонить его за плечо. Уже после женщина взглянула на меня, потом опять на Громова и вновь на меня. Я успела заметить, что для зрительного контакта мне ни на градус не пришлось запрокидывать голову. Да мы ж одного роста, мать моя женщина! Она уже мне нравится. Мужик, в свой черед, решил нас представить: —Это Ярослава — жена Батона, —я метнула на него удивленный взгляд, встречаясь с ответным веселым. То-то меня по сей день в кошмарах мучали те розовые шторки! Лектор повернулся к этой самой женушке, заведомо мне уже импонирующей, —Это Лена, моя подруга и ученица. Охуеть, подруга?.. Подайте ватную палочку, мне пора прочистить уши. Да еще и Лена, а не Принцесса или Поднебесная... Чел, серьезно, я перестаю тебя узнавать. Кстати, никогда не задумывалась о нас в дружеском ключе. Либо он что-то надумывает, либо я не понимаю многого в человеческих взаимоотношениях. Женщина повернулась ко мне уже с каким-то новым выражением: —Уж не та ли Лена, которую мы к себе по вечерам водим? —биолог сделал такое лицо, что его сестра даже засмеялась, —Не думай от меня что-то скрыть, мне дочь обо всем докладывает! —мужчина закатил глаза, усмехаясь. Я в это время думала, уместнее будет смутиться или от души поржать. Помедлив, мужчина аргументировал: —Да всего один раз в гости заходили, твоя дочь преувеличивает. И вообще, хватит ее откармливать, у меня уже запасы еды кончаются, особенно всякого печенья — Лерка поглощает их со скоростью звука. —Уж твои запасы вряд ли закончатся, —отмахнулась Ярослава — или как мне ее звать? — снова обращая внимание на меня. —Здравствуйте, —подталкиваемая правилами этикета, первая заэкстендила свою лапу, принятую сиюсекундно. —Здравствуй, дорогая, —новая моя знакомая обратила лукавый взгляд на своего брата (или что у них там за троюродное родство?), —Неожиданно, —мужчина покачал головой, пряча руки в карманы, —Верхнюю одежду можно повесить там, —женщина указала на вешалку при входе, улыбнувшись, и я, с трудом выбравшись из капкана своего не расстёгивающегося с недавних пор пуховика и предложив химику отнести и его одёжу, оставила их поболтать, так как они уже начали говорить о месье Батоне, а я потянулась навстречу искусству — той самой витражной вставке, которую не успела разглядеть, находясь на улице. Вообще довольно необычная штука, что особенно странно выклинивалась из обстановки: старые, пыльные и пожелтевшие стёклышки нескольких оттенков изображали собой абстрактное сочетание красных, зеленых и синих «штрихов», оттого сочетаясь между собой в таком, казалось бы, незамысловатом рисунке очень классно, а где-то в самой середине — белая птица, устремившаяся вверх. Витражик был маленький — не больше метра в длину и полуметра в ширину — и повидавшим немало: некоторые кусочки сильно выделялись, обретая более свежий цвет и более острые окончания — похоже, некоторые из них не так давно заменили. Однако выглядело все это невероятно симпатично. —Тогда мы наверх, —начали доноситься отрывки их диалога, и женщина в ответ усмехнулась: —Уж ты-то точно давай шуруй. Ко мне сейчас муж придет — как даст тебе за лопату, —биолог кинул спешное «о господи», оказываясь рядом со мной и под локоть забирая куда-то. На последок успела лишь недоуменно обернуться на Ярославу, которая весело пожала плечами и кивнула. Громов вывел нас на закругляющуюся лестницу, один взгляд вверх которой, пронизанный десятками спиральных щелей между досками, приводил к ощущению подташнивания, и даже голова чуток закружилась, поэтому я резко опустила взгляд под ноги, а после подняв на руку, которую учитель сегодня уж больно много брал в свою, ставя меня в неоднозначность. —Что за лопата? —спотыкаясь, прокряхтела, но меня весьма вовремя выдернули наверх, отчего я снова споткнулась, но уже без сильного риска падения. —А. Помнишь, нет, когда мы с тобой на кладбище встретились, у меня лопата была. —Так вы же ее вроде возвращали, нет разве? —Ну типа да, только потом снова позаимствовал и все никак не верну, —помолчав с секунду, добавил, —Вообще я еще случайно ему там прикол оставил, так что, думаю, видеть его — не слишком-то привлекательная перспектива, —мужчина свободной рукой растрепал свои волосы, и я только сейчас заметила, что у него вся голова в снегу, который, к слову, на удивление не спешил таять. Вот так-то тебе ходить без шапки, —В общем, увидит меня — голову открутит и тебе на почту перевязанную бантиком пришлет. Я усмехнулась, а через секунду поняла, что, может у него такие шутки, но такую посылочку получить было бы интересным опытом. Звучит маньячно, да? Походу, это вещь заразная. Надышал тут на меня... Мы миновали одну из дверей через, по подсчетам ступеней, примерно два пролета, но пошли дальше, то есть выше. Похоже, направляясь на самый верх. Вскоре, когда ноги уже начали поднывать, почувствовался ветреный поток, снова сдувший мои волосы в какую-то межсветовую пизду. Спасибо, блять. От души. Внезапно стало очень тепло, и эти пламенные потоки буквально скользили по коже, оставляя за собой мигом исчезающие следы. Я снова смахнула волосы с глаз, и, поняв, что дальше подниматься было уже некуда, а мы, собственно, уже давно стояли на равномерной поверхности. Вокруг была куча свечей. В нос ударил запах теплого воска, а огоньки то и дело колыхались перед глазами, создавая контрастно теплую атмосферу, уж по сравнению-то с нашей северной зимой, и я, кажется, даже невольно этому улыбнулась. Посередине стояла широкая низкая колонна с фонарем, и, внимательно оглядевшись, я поняла, что свечи находились в строго геометрическом порядке, так, чтобы не слишком сильно отражаться снаружи через огромное панорамное стекло. А подойдя к самому стеклу, можно было разглядеть легкие мерцания маленьких и далеких звезд. Именно заметив, видно, мое желание подойти к окну, биолог уступчиво отпустил мой локоть, но еще несколько секунд оставалось ощущение его теплой ладони. Чуть погодя, он все же встал рядом, но, в своем стиле приблизившись тихо, его резко прозвучавшие в прежней тишине слова заставили меня дернуться и отодрать взгляд от темного пейзажа: —Возничий, —мужчина указал куда-то в небо двумя пальцами, —А ему принадлежит Капелла. Я смотрела не на небо, а на устремленный вверх задумчивый профиль Громова. Сказать честно, астрономия в десятом не была в списке моих любимых предметов, а уж запоминать эти планеты, созвездия — тем более решать задачи — давалось не с сильным проникновением. Илья Петрович медленно опустил руку в карман брюк, словно потянувшись за чем-либо, однако так и не достал ничего, принимая еще намного более расслабленный вид. —Чего ты так на меня смотришь? —засмеялся лектор, замечая мой неотрывный взгляд, и поворачиваясь. Я решила не отступать, и лишь прищурилась, ответно улыбнувшись. В его темных глазах всего на секунду скользнули медовые переливы от свечей, кратко блеснув, и так же быстро исчезнув, уступая место обыденной полутьме. Он смотрел на меня бесконечно спокойно и, возможно, даже тепло, и мне на секунду стало стыдно, что таким взглядом я никого не способна наградить. Именно наградить, ведь, несмотря на многочисленные слова, по-настоящему ощутить что-то нежное я смогла лишь сейчас — по взгляду. А я думала, что, когда наконец-то увижу звезды у нас в городе, не оторвусь от них и на долю секунды. —Почему тут как в исповедальне? Да-да, я умею рушить атмосферу. —Понятия не имею, —оглядел комнату по периметру, снова вернувшись ко мне, —Только у меня причаститься точно не выйдет. —Никто и не говорил о вашей святости, падре, —решила поиздеваться и пожала плечами. Просто зная, что за это ничего мне не будет. Наверное, легкое чувство безнаказанности помогает чувствовать себя увереннее. К слову, если оно и впрямь так воздействует на людей, то боюсь представить, что в голове у бесстрашной Воронцовой. Мы еще долго неотрывно смотрели друг другу в глаза, и в какой-то момент мне почудилось, будто прошла целая вечность, и что пора бы уже отвернуться, но я вдруг ощутила тоску. Почему-то все, что сейчас происходило, в миг показалось каким-то далеким и незнакомым. Как ни старалась я снова сконцентрироваться на месте, на компании своего драгоценного собрата по усталости, голова была забита чем угодно, только не этим. Посетить мои мысли успела и заселившая в душу беспокойство ничего не объяснившая Анна, и Вася, с которым мы уже третий месяц пыжимся над шифром, вечно выпадающим из моей бренной памяти, и Хромосов с не явившейся сегодня и усугублявшей мое внутреннее состояние Дианой, и даже ее обещанный к представлению, но так и не ставший известным еще Димочка. В общих чертах и сокращениях, если Громов надеялся меня хоть как-то отвлечь от внешних hustle and bastle, то стоит перед ним извиниться, ведь оказалось, сегодня я к этому не готова. Откровенно затхло изогнула губы в насмешке над собой. Это я-то говорила, что у Бароновой эмоции меняются неподстать? Ага, Лена, побольше в уши себе ссы, ты и сама неуравновешенная в плане духа. Дальнейшие полтора часа химик заботливо предоставил меня самой себе, отойдя в сторону и куря. Мы только немного поговорили в это время о том, почему бы не убраться в ближайшее время в школьной библиотеке, в которой слой пыли уже равен тому «Войны и мира». Я успела разглядеть и запомнить наизусть все положения звезд на небе, а еще заприметить возле одного а-ля кандило неровную стопку, больше похожую на простую гору полуразлагающихся книг по астрономии, художественной литературы типа Городецкого и Ахматовой и парочки справочников по, насколько не обмануло меня зрение, испанскому, да еще с тех времен, когда издательства на обратной стороне каждого огласили печатным 4 рубля 75 копеек. Хватило меня только на полистать некоторые из них, выучить пару-тройку межзвездных планет (одна с пугающим названием CFBDSIR J214947.2-040308.9 будет являться мне в ночных кошмарах, вопреки великолепной риторике излюбленного слова никотинамидадениндинуклеотидфосфат), перечитать «Сжала руки под темной вуалью...» и некогда мной выученную Цветаеву «Ты этого хотел. Так. Аллилуйя» и измученно глянуть на одно лишь испанское lavorare, оказавшееся итальянским, отчего я порядком разочаровалась в своих навыках неумелого лингвиста, хотя к такой профессии тяги у меня никогда не было. Покосилась на биолога, коего уже час всякий раз видела с дымящейся в руках сигаретой, и запереживала за его легкие, впитавшие, похоже, за сегодняшний день уже целую пачку. Хотя выглядел он как никогда спокойным: стоять ему с недавних пор надоело, поэтому, расположившись на полу и облокотившись одним локтем о колено, он флегматично смотрел на небо едва не слипавшимися глазами. Интересно, он вообще спал после моего ухода вечером? Выглядит так, будто с того самого момента и до утра просычевал над своими тетрадочками, как горгулья над Гвадалквивиром. Я, неловко походив от одной оконной пластины к другой, все же пристроилась рядом — ну как рядом, в преклоняющих к ногам всё понятие субординации полутора метрах, чтоб уж наверняка не нарушить ничьего личного пространства и не стать источником чьего-то дискомфорта. Он усмехнулся моей излишней, видно, осторожности, и все-таки теперь, думаю, что-то во мне изменилось относительно него. Ведь, как говорил достопочтенный Цицерон: «Haud semper errat fama». * * * Домой меня доставили без десяти двенадцать. Отнюдь не из-за того, что мы слишком засиделись, а скорее из-за меня. Кому ж еще удастся одиннадцать раз поскользнуться — да-да, Громов их даже считал, — упав в двухметровые сугробы по самые мокрые колготки? И моя завсегдатая в таких ситуациях юбка этим фуэте с сальто вкупе никак не благоприятствовала, поэтому не удивлюсь, если завтра я умру от сорокоградусной температуры, захлебнувшись соплями. Ввиду позднего временя суток, подходящих к своему гордому завершению, Петрович наотрез отказался просто довести меня до подъезда, поэтому следовал вплоть до самой квартиры, следя, чтобы я еще и кровью тут наши и без того не самые чистые пролеты разукрасила, и лишь когда я открыла дверь квартиры, кажись, смог облегченно выдохнуть, спустив с плеч груз в моем лице. Конечно, приглашение сейчас не выглядело слишком-то многообещающим, но в качестве благодарности попытаться все же стоило. Кто не рискует, тот не пьет шампанское (и что-то меня занесло сегодня на пословицы и цитаты). —Не зайдете? —да простит меня все мое приличие и прилагающиеся! Лектор только сонно улыбнулся, покачав головой, а я и так заведомо поняла, что, затащи я его сейчас к себе, вряд ли бы он не заснул еще на пороге. —Приглашение, конечно, заманчивое, но извини, пожалуй, на сегодня я себя изжил. Воспользуюсь им в следующий раз, —ага, изжил он себя, вон, силы на подмигивания еще остались. —Вы спали вообще? —На перемене перед вашим уроком. Мужик, даже для меня это слишком жестко. Не говоря уже о том, что ты ночевал в одном доме с невероятно гиперактивным человеком, скажу страшнее, С РЕБЕНКОМ. А ночевал только условно. —Спасибо вам, —э, щелбан-то за что?.. Он помолчал и окинул меня изучающим взором, особенно странно посмотрев на волосы. Да, они, как олицетворение моей готовности к бою, сейчас были совершенно распущены. —Знаешь, встреться мы раньше, могли бы и впрямь стать отличными друзьями, —я растерянно на него посмотрела, совсем не поняв, к чему это. И почему раньше? Что не так сейчас? То, в какие рамки нас ставит школа? Или я чего-то не понимаю? Судя по лицу Ильи Петровича, я и вправду чего-то не осознавала. Я лишь сильнее сдвинула брови. —Поздно уже. И да, —он только на развороте о чем-то вспомнил, поэтому заставил меня пугливо пошатнуться от резкого разворота обратно, как морскую свинку, —одевайся теплее, —еще раз смешливо окинул мои насквозь промокшие колготки, создававшие ощущения явно на порядок ниже среднего, и окончательно откланялся, на последок улыбнувшись, и начал спускаться по лестнице. —Уж чья бы корова мычала, —буркнула, закатив глаза, и, пронаблюдав за учителем ровно до момента, когда его голова скрылась из виду окончательно, слабо хлопнула дверью в квартиру. Дом встретил меня мертвой тишиной. Снова чуть не окунулась в горемычный аквариум с рыбами, пока снимала ботинки, и уже на ходу, не включая свет, стягивала поочередно колготы, свитер, и искала ключ от комнаты. Вот когда-нибудь просру его, и дверь придется выламывать. А в силу моего не самого мускулистого телосложения, которое совершенно не well-built, дверь сама скорее выломает меня. Белая облезлая дверь со скрипом отворилась, пропуская в холодное помещение. Похоже, забыла закрыть окно после утреннего проветривания. В моем стиле. Закрыть его составило немало усилий, а, взглянув на свою блядскую пижаму, некогда служившую деду одеждой, настроение упало под самую Земную мантию. Но, кроме как растянутая, выгоревшая под палящим солнцем Афганистана годах эдак в шестидесятых военная майка и старые шорты, другой одежды у меня не находилось. Зря я столько лет отказывалась от предлагаемой бабушкой покупки какой-нибудь новой нормальной шмотки, уверяя, что это пустая трата денежных средств. Самое время пожалеть об этом, да? После душа я пошла ставить чайник, может быть, зеленый чай помог бы получше общей усталости заснуть быстрее. Вскоре отзвонилась бабушка на мой сотовый — правда что-то я не припомню, как сообщала ей свой номер, но неважно, — сообщив о своем прибытии. Я пожелала им хорошо провести время, предварительно выслушав все наказы усердно заботиться о своем самочувствии и так поздно не бодрствовать. Чайник засвистел на всю квартиру, стоило мне только положить трубку. Уже с горячей чашкой вернулась к себе в комнату, усаживаясь за рабочий стол. Довольно непривычно чувствовать квартиру пустой. Ощущение ровно такое, как будто у тебя вытащили легкие из грудной клетки, и удары сердца как-то эхом отзывались от плоти и ребер. И как я буду выживать эту неделю... К слову, на мой организм не действует даже снотворное, потому надеяться на травяной чаек было пиздец опрометчиво. Я так и не смогла нормально поспать. А из головы все никак не выходило это раньше.