Sauveur

Угадайте, что? Да-да, на следующий день я захлебывалась соплями и грелась, как печка, а перед глазами все волнами плавало, как будто я жестко снаркоманилась какой-то очень крепкой травкой. Однако, все в медицинскую масочку, господа. Как ни глянь, а уроки я ни на коей почве никогда не позволяла себе пропускать, и какие-то там три с половиной градуса выше нормы меня не останавливали. Особенно в одиннадцатом классе, когда этот статус трудолюбивой и ответственной Лены хотелось донести вплоть до победного конца. Еще четыре запасные маски лежали у меня в кармане на пару со «звездочкой», которая, судя по почти полностью стершейся этикетке, пропадает уже как год. Хотя воняла до сих пор отменно, поэтому я воздержалась пока от покупки новой. —Больная, —не уставала комментировать Диана, которую мой образ жизни сейчас особенно остро побуждал высказать негодование, —Да просто бешеная. Ты, когда на физику опаздывала, я уж думала, совсем не придешь. Но нет, —трагично вскинула руки, —приперлась же! Чайнуш, ты вроде умная, эрудиция так и плещет из всех щелей, чего у тебя за обострение в период массовых простуд случается? —В отличие от некоторых, я не могу понапрасну растрачивать время, предназначенное для учебы, —девушка только закатила глаза, уже готовая закрутить шарманку, что ей это вообще не помогло — я все же вчера сообщила ей о неудачном побеге с контрольной, да, я хорошая подруга, да еще и какая понимающая, — и уж намного лучше прогуливать, чем вести себя так же дурно, как я, однако отвлеклась на то, чтобы оглядеть Баронову, которая только что разбила чашку возле соседнего стола и злостно что-то шикнула. Я прям всеми силами пыталась даже голову в ее сторону не поворачивать, поэтому снова уставилась на свой сегодняшний завтрак — стакан воды. Ох, это еще больше нагнало вчерашние мысли про посиделки в актовом. Воронцова вновь оглянула умирающую за столом меня, жалостливо сдвинув брови. —Может, все-таки домой отпросишься? Громову напишешь, у тебя ж есть его номер, он мужик понимающий, ему вообще главное сохранить наш классный состав живым к концу года. А ты ему с этим явно препятствуешь. С полминуты переваривая ее фразу — мои извинения, быстрее мозг не соображал, — я нахмурилась. —В смысле номер есть? Ты с чего это взяла? —он у меня, конечно, был, и Петрович регулярно выявлял желание проверить мою так называемую эрудицию часиков в пять утра, но знания Дианы об этом смущали. —Ну, —подруга рассеянно покрутила вилку в руке, уже без особого интереса ковыряя гречку в тарелке, —я как-то думала, старосты с преподами номерами обычно обмениваются, не? Я пожала плечами, отводя взгляд, однако им и напоролась на двигающуюся мимо нас к выходу Анну. Та рассредоточено на меня глянула, не фыркнув, не хмыкнув, не цокнув, не нахмурив брови, не оскалившись, ничего не сказав, и даже не отвернувшись преждевременно. Офигеть, она просто спокойно прошла мимо! Диана же офигела вслух: —Это чё сейчас было? —у нее был такой испуганно-мистический вопрос в выражении лица, что я лишь еще больше начала нервничать. —Да кто ее разберет, —пробурчала себе в кулак, отпивая из стакана. Воронцова только кивнула, и, загоревшись вновь старой мыслью, прищурилась: —Так что, отпросишься? —Никак нет, я на борту до конца. —Эй, хватит говорить фразами своего деда. Я ведь серьезно. Волнуешься тут за нее значит, а она, вон, ржет. Тоже мне, болеет она. Отставить! —Есть, капитан, —с ума сойти, у моего организма еще хватало сил на подъебы. Неужто меня наконец посетили сверхсилы из космоса, после эдакого просвещения в импровизируемой обсерватории? Девушка только шмыгнула носом, продолжая без энтузиазма поглощать гречку, которая, по-моему, не убавлялась в ее тарелке ни на грамм. Слава Богу, сегодня она в силу понимания моей слабости решила не сильно приставать, да и Громова в школе по средам нет. Храни Господь все среды, иначе Месье Мамочка дал бы мне ремня за такие вольности. Рядом приземлился Вася. Он в столовой, насколько известно, почти не ел, поэтому оказался со мной в стаканчиковом братстве. Мы, конечно, уже сто раз сегодня виделись, но от повторного приветствия не отказываются. —Еле живая, —ну да, обсудите теперь, насколько хуево я выгляжу. —А я о чем! —активно закивала Воронцова, показательно тыча вилкой в мою персону. Глаза так болели, что едва я собралась их закатить, глазные яблоки почти ввалились в череп, и веки по ощущениям чуть не расслоились, поэтому просто многострадально уставилась в стенку с потрескавшейся штукатуркой, —Вот никого не слушает, а. И вообще, как тебя бабушка из дома выпустила такую дряхлую? Если ты конечно там была, —последнюю фразу она с каким-то непонятным скептизмом добавила. —Уехала она. Я даже боковым зрением заметила, как Диана округлила глаза. До такой степени забавно, что напомнила мне галаго. —Что? Куда? —Какая-то двоюродная сестра Варвара. Сказала, что через неделю вернется. —А тебя чё не взяла? —я так на нее взглянула, что, похоже, вернула крышу на законное место, и лицо подруги прояснилось, —А, ну да, логично. Ты ж у нас не прогуливаешь, —с лицом вредной третьеклашки передразнила. Мы с пару секунд помолчали, и до этих пор тихо слушавший Косеррин озадачился: —Подожди, то есть ты в Новый Год одна будешь? Я задумчиво помяла пластмассовый краешек стакана, пытаясь вспомнить, что вообще сегодня за число. —Ну-у.... да. Получается, да. Ну и неважно в принципе, у нас в семье Новый Год никогда не праздновался. —И дни рождения, —вставила Диана с забитым ртом, отчего Василий лишь более вопросительно изогнул бровь, —Просто чтоб ты понимал, эта женщина вообще не знает значение слова праздник. Только если лексическое. Ха-хах, потом еще удивляешься, если кто-то забывает, когда у тебя др, —я фыркуна, шмыгнув носом, —Это ж невозможно держать в голове, когда на этот день по сути даже не выпадает ничего особенного хотя бы для тебя самой! —А когда у тебя День рождения? —люди, это достижение, мы заинтересовали Косеррина чем-то помимо кодировки! —Тридцатого ма.. —на я уже не хватило кислорода, поэтому осталось лишь надеяться, что из «йаа-а-а.... акхе-кхе-кхе» мой дорогой дешифровщик смог разобрать месяц. В горле сильно запершило, а мои запасы воды так не вовремя подошли к концу. Пришлось молча откланяться, и пойти в коридор на поиски ближайшего кулера. Слава Ктулху, напротив столовой стоял как раз полненький, потому я смогла тут же к нему припасть, насыщая емкость прозрачным спасательным эликсиром, за который горло мне спасибо уж наверняка не скажет, так как вода здесь всегда почему-то была пробирающе ледяная. —Привет, —за спиной раздался уже знакомый хриплый басок, и я без особой интриги вполоборота глянула на Евстигнеева, молча и лениво приветственно приподнимая раскрытую ладонь. Тот чуть удивленно повел подбородком, —Ты заболела? —взгляд его недоверчиво задержался на медицинской маске, и он озадаченно сомкнул губы в полоску. —Ага, —откуда такие проникновенные люди берутся? Я-то и впрямь думала, что через день после нашего разговора он такую мышь и крайней границей разума не помянет. Стянула спанбондовую ткань с лица, осушая второй по счету стакан. До конца длинной перемены оставалось еще минут семь, а, поскольку сегодня я была способна только едва передвигать своими бренными ногами, и то, цепляясь за стены, чтобы не распластаться на полу, выдвигаться к кабинету мне следовало поскорее, иначе с первого этажа на второй я буду плестись еще очень и очень долго. Парень как-то рассеянно мазнул по мне взором, оставаясь стоять рядом. Я между делом поинтересовалась вещью далеко не сторонней: —Что-то с Аней? Он только лишь насмешливо фыркнул, в разочарованной очевидности отрицательно качая головой: —Да как обычно все. То есть никак, —либо мне просто почудилось, либо он и вправду отрезал, на этом свернув тему. Вау, день открытий. Мы пару минут постояли в тишине, и Павел меня прямо-таки засмущал — уж больно внимательно смотрел, как я пью. —Кстати, у тебя по биологии пятерка, —надо ж было что-то сказать из приличия. Правда я едва не поперхнулась от своих же слов, потому пришлось еще больше облокотиться о стену и, да прибудут со мной силы на не уснуть, дать вольную позвоночнику. —В смысле по контроше? —он такими широкими глазами на меня взглянул, что на секунду это прям отрезвило. А ведь все люди, меня окружающие, чем-то всегда схожи между собой. Вот Паша с Дианой одинаково удивленно пялятся. Это даже немного умилительно. —Ну да. Парень победно хлопнул в ладоши, но это так сильно пронзило мои перепонки, что меня аж звуковой волной отнесло на поворот головы. —Подожди, это тебе Громов сказал? —кивок головой сильно его впечатлил, —Нифига у тебя связи. То-то я думал, чего ты так долго в школе зависаешь, —Евстигнеев обвел мою фигуру лукавым взглядом. Так, это что еще за намеки поперли? —А мне говорят, что ты прогуливаешь иногда. Ты как умудряешься так хорошо писать контрольные при таких обстоятельствах? Урок Ильи Петровича пропустил — отстал ото всех на пропасть знаний. Парень усмехнулся: —Да у меня походу в куче маминых медицинских книжек есть одна из тех, где Громов берет некоторые материалы к урокам. Вот я и читаю их на досуге иногда. Легче бы, конечно, было, если он по учебнику учил — точнее не лучше, а удобнее, — но ты ж сама знаешь, как он их ненавидит. Да, с этим связана целая история из первых сентябрьских дней, когда он частично вел у нас уроки. Конечно, Ольга Витальевна тоже редко обращалась к учебникам — ну разве что показать нам какие-либо картинки животных или бактерий, так сказать, для более четкого представления. Однако лектор — дело более запущенное и категоричное. Он намертво запретил нам даже приходить с этими «погаными книжками» к нему на урок или даже просто попадаться ему на глаза с ними. Похоже, у него с этими несчастными скупыми на повествование учебниками личные счеты. И я поначалу отнеслась к такой резкости с непониманием, а потом, по ходу занятий и лекций, сообразила, что к чему. И правда, параграфы были крайне несодержательные и с кучей орфографических или лексических недомолвок — до этого учебник я, да искупит мои прегрешения святой дух биологии, не открывала за простой ненадобностью. Да и Громов давал лично куда больше полезного материала. Из столовой только-только вынырнули мои дорогие товарищи, и, заметив, видно, как знакомые лица приближаются, Евстигнеев распрощался дружеским хлопком по плечу и довольный выпорхнул в другую часть коридора. Во мне не нашлось сил на элементарное внутреннее возмущение его странному настрою, поэтому я просто прицелилась стаканчиком в мусорку, но, увы, он не пролетел и половину пути, поэтому донес до конечной точки его уже Василий. Спасибо, хоть кто-то видит, что у такой больной старухи нет сил на нагибания. —Это кто? —а как придает спокойствие это единственное постоянство в нашем мире (помимо созвездий Медведиц, естественно, которые я запомню на ближайшие лет десять так точно) — неугомонность и любопытство Дианы. —Да так... —хотела было продолжить, но потом задумалась, что, быть может, произнеся «поклонник Бароновой», я раскрою какой-то секрет, мне лично доверенный, потому фраза оборвалась на совсем не подходящем молчанию вздохе, и Диана весьма странно на меня посмотрела, хоть ничего и не произнесла, —Идемте в класс. —Хватайся, —вздохнул Косеррин, явно совсем не интересовавшийся личностью моего собеседника, и предложил свой локоть, за который я тут же ухватилась. Это он, кстати, решил сделать, видимо, после того, как по пути в столовую я чуть не наебнулась с лестницы на каких-то третьеклассников. Господи, какие джентльмены меня окружают. Спасибо им, что они еще существуют. Воронцова же зацепилась за меня по левую сторону, и мы так и пошли, растянувшись чуть ли не по всему коридору. * * * Никогда не думала, что чьи-то простые слова могут возыметь на меня такой эффект, что будут действовать на меня каждую секунду, что я задумывалась о своем бренном существовании. В сущности, что для меня Новый Год? Да, праздничный день, конечно. Но что по сути этот праздник означает конкретно для меня? Да просто, блять, ничего. Это просто один день в году, в ночь на который меняется циферка в конце отсчета лет нашей эры. И мне по сути все равно, что и с кем в этот день делать. Но ведь надо же было Васе этому удивиться! Вот хоть убей, теперь это «совсем одна» появляется в моем мозге каждую долбаную минуту. Оно появлялось, когда я плелась домой, всякий раз цепляясь взором то за вывеску магазина, обвешанную гирляндой, то за редкую елку, окинутую рваной и обсыпавшейся мишурой. То ребенок, идущий под руку с матерью, спросит, а кто такой Дед Мороз. Меня не столько даже волновал праздник, наверное. Я тщетно пыталась вспомнить, а что мы вообще обычно делали в этот день в прошлые годы. Я как-то совсем потерялась. К слову, неожиданно для себя. Домой пришла намного раньше обычного. Я еле держала глаза открытыми, о каком зависании в школе вообще могла идти речь? Едва хватило духа сначала сделать уроки, хотя бы основные предметы. А дальше, пусть я и возлагала на себя большие надежды касательно своего иммунитета, но все же на уборку дома меня совсем не хватило. Только завалившись на кровать, я уже уснула мертвым сном. * * * Следующий день начинался значительно лучше. Впрочем, не во всех своих проявлениях он был хорош. Например, я проснулась на полчаса позже обычного, соответственно, это напрямую означало, что сегодня мне не суждено что-либо успеть. По крайней мере я выспалась впервые за последние несколько дней. Что сказать, насморк с температурой не отступили, хотя последняя чуть понизилась, и это безусловно облегчало мою долю. Но, ебаный рот, я никогда, вот просто никогда в жизни так сильно не болела. Все мои очень редкие болезни ограничивались буквально одной соплинкой или хриплостью в голосе, или иногда першило в горле. Но что встретиться в жизни с ТАКИМ… Извольте, готова я к этому никак не была. Все переносилось на ногах и переносилось довольно легко — спустя день-два недоболезни уже и след простыл. А тут случай попахивал чем-то другим. Пока пыталась собраться и выйти из дома как можно быстрее, начала замедлять себя еще больше за счет того, что забывала сначала пенал на столе, потом возвращалась за тетрадью, потом за кофтой, которую оставила на стуле, а потом и вовсе вспоминала, что собрала рюкзак не на тот день. В общем почти весь первый урок физкультуры я пропустила. Даже не спешила, ибо нахер надо. Будь на месте физ-ры хоть английский с нашей furious teacher, я бы ни капли не изменила темп шага. Как больная имею полное право. Еще из окна мне довелось заметить, как охранник, который регулярно лицезрит наши с Громовым совместные покидания школьных дверей, недоброжелательно и осуждающе смотрит за моей постепенно приближающейся бессовестной фигурой. Я лишь с иронией подумала, что, вероятно, мы порядком его уже достали. В коридоре и дверях туалета нервно и скрытно сновали несколько прогульщиков, отсчитывая заветные минуты до конца урока, коих оставалось ровно девять. Лишь бы мне сейчас не встретить Илью Петровича. Иначе, как я уже говорила, он даст мне за такие больные — во всех возможных смыслах — похождения (особенно после прогулки с ним, когда он скорее всего за мое такое состояние возложит на себя ответственность) такой конкретной пизды, что вряд ли я вообще после этого смогу говорить, не заикаясь. Хотя мои надежды не встретить его сегодня так или иначе остаются весьма опрометчивыми: в конце-то концов не стоит забывать, что сегодня химия и я вообще-то собиралась скрасить его одиночество на дополнительных, но на этот счет уже не очень-то уверена. Стоило мне свернуть с лестницы в коридор уже на нужном этаже, и завсегдатое обостренное чувство конкретных преподавателей на тех, кому мозги выедать сегодня не стоит, безотказно и четко сработало. —Пасеков, ну что ты пишешь? Давай, включай мозг. Ну какой тебе окислитель Cl2? Ну, смотри внимательнее, тут уравнение CaO + 3C = CaC2 + CO, тебе сюда такой окислитель ну совсем не прет. Подсказка: он должен являться одновременно и восстановителем, —Громов довольно громко сетовал на кого-то, судя по табличке на открытой двери, из 11 «А». Голос у него звучал как-то сипло, и я даже остановилась у двери, обреченно приложив голову к стене. Ну почему ты открыл дверь именно того кабинета, мимо которого мне просто жизненно необходимо пройти? Да мне еще и хотелось уже от их гробовой тишины воскликнуть: «ответ C! C!» Что там за тупой Пасеков, что застопорился на этой простейшей хрени? Да я бы, наверное, и закричала, если бы не участвовала в миссии «не стань дебилкой в глазах биолога». Петрович обреченно вздохнул и целенаправленно так пошел к доске, я даже отчетливо слышала направление его шагов. Мел остервенело зашкрябал по доске, да так агрессивно, что даже наш тупорылый класс такого не слыхал, то бишь химик сегодня конкретно не в духе. И пока он измывался над бедной доской, а ученики — над его нервной системой, я решила оставить это дело полностью за ними и как можно быстрей текать в другую часть коридора, пока он не смотрит в эту сторону. А то еще как классрук отпиздит за прогул. В общем, текала я не по-детски. Да и еще и какая молодец — вбежала в нужный кабинет ровно в начало звонка с урока! Жаль только забыла, что именно сейчас у нас по расписанию (скорей уж по предписанию) стоит химия. И еб твою мать, если он сейчас в таком настрое придет сюда, а его болеющая долбанашка уже тут как тут. И ведь спустя несколько минут, когда по максимуму вжимаясь всем своим телом в подоконник и молясь всем божествам о том, чтоб он поскользнулся где-нибудь по дороге, я поливала увядшие цветочки и закашлялась, он и явился в лабораторную. Испугано обернувшись, я только лишь увидела, как он медленно закрывает за собой дверь, неотрывно и непривычно остро внимательно на меня смотря. Ща будет замес, ребята. Впрочем, я сильно в этом усомнилась в ту же секунду. Биолог выглядел таким помятым и сонным, вероятно, даже больше, чем я, что, видно, заболела под этими всеми звездами не я одна. У него были совсем несвойственные проявившиеся в полутьме помещения мешки под глазами и растертый нос. Химик подошел к своему столу, по-прежнему не говоря ни слова, а я все так же сутулилась над зеленой леечкой в своих руках, но наши губы уже обоюдно расползались в смешках, только вот моих за маской видно не было. —Поднебесная, ты с ума сошла? —на лоб опустилась ладонь тыльной стороной, и отчего-то меня сильнее бросило в жар. Да в какой там жар, в самое пекло ада, —В твоем веке справки о болезни еще не придумали? —А сами-то? —я осторожно увернулась от руки. —А что я сам? Удивительно, но агрессии, продемонстрированной другому классу пару минут назад, я как-то в упор не видела. Да и вообще, почему я думала, что он станет на меня за это злиться? Когда я вообще видела, чтобы он злился на кого-либо. Злился по-настоящему, я имею в виду. —Хрипите, —с прищуром констатировала я, въедаясь взглядом в ворот его водолазки. О Господи, мужик, если ты болеешь, тебе необязательно одеваться, как бог. Мужчина хитро поднял брови, испытывающе глядя в глаза. —У вас физ-ра была. Ты почему здесь так быстро очутилась? —хоть убей, я все эти месяцы молилась, чтобы ты не выучил наше расписание. —Так у меня освобождение, —невозмутимо пожала плечами, все-таки оставляя многострадальную лейку на подоконнике, сама же об него облокачиваясь. Да видит Бог, уроки актерского мастерства я пыталась освоить. Да только, видно, не суждено: —Зал в другом крыле. —Я хожу быстро, вы же сами видели, —и не раз, с учетом того, как часто я опаздываю на первые уроки, и с учетом, что все окна, где он в этот момент преподает, выходят конкретно на ту дорогу, по которой я и спешу в лицей. —Угу, конечно, —мужская рука потянулась за журналом, который как всегда занимал почетное место на столе Ольги Витальевны еще класса с седьмого — клала его сюда, сколько себя помню, потому даже с ее уходом своей привычке решила не изменять. Или все-таки не решилась? Но быстро перехватила его перед самым носом у Громова, на что он вздернул бровью. Я сей жест отзеркалила. —Это ведь все-таки мне поручено относить журнал. Вы сами меня в начале года об этом попросили. Он недоверчиво нахмурился: —Не помню такого. Вот пиздюк, а. На память престарелого человека и я могу все сваливать. В гляделки выиграла все же я. —Ну и Бог с тобой. Только погодь минуточку, —мужчина перешел обратно к ящикам стола, начав что-то искать в одном из них. Я внимательно наблюдала за его бесконечно долгими я тягучими движениями, может, мне это казалось, но в сравнении с постоянной его активностью, сейчас Илья Петрович был каким-то слишком вялым. Боюсь, я его этим заразила, —Вот оно, —мужчина вылез из-под стола, чуть не ебнувшись об его поверхность затылком, и протянул мне некую бордовую папку. Бордовый. Такой сюрреалистичный цвет, который в мою жизнь ступил через порог, держась за ручку с Громовым. Цвет, при одном только упоминании которого сразу же начинает всплывать химик. Любой мозгоправ бы сказал, что это истинно психологический фактор, что появился на фоне какой-то сильной эмоции в определенный момент и увязался за определенным человеком. Ну еще бы, когда я столько раз, далеко не специально, но все же облапала бедного Петровича в такого оттенка рубашке. Я удивленно приняла презент в легком смятении. —Что это? —вопрос звучал слишком нелепо на фоне того, как я уже открывала заклёпки в целях как раз-таки узнать содержимое папки. Это были листы — ну а что же еще, — своим мелким текстом, сплошняком их пересекающих, меня заведомо сильно уже пугавшие. —Подготовительные олимпиадные и экзаменационные задания. Я изумленно подняла на него взгляд: —Олимпиадные? —ослышалась может? Я, конечно, бываю склерозницей, но не могла же я забыть про олимпиаду. Веселое «ага» в ответ совсем меня не веселило, —А что, будет какая-то олимпиада? Я же вроде заявок не подавала… —А это персональное предложение для тебя, дорогая, —язвительно усмехнулся мужчина, но, заметив в моих глазах непробиваемую тупость и недопонимание, еще шире улыбнулся. Видимо, я порядком его забавляла, —Питерская конференция на тему химико-биологического высшего образования для старших классов. —Илья Петрович, простите, но я не совсем понимаю, —папка на пару с моим голосом нервно трещала и царапала острыми углами подушечки пальцев. Моя голова перестала воспринимать его слова с одного только «питерская». Все, словно песок, сыпалось сквозь пальцы. —Ну, понимаешь, Поднебесная, —подбирая слова, биолог присел напротив меня на край своего рабочего стола, предварительно сдвинув одну из стопок методичек в сторонку, —вот хоть пристрели меня, я никак не могу сообразить, как в итоге ты хочешь устроить свою жизнь. Конечно, где жить, с кем, где учиться, кем и как работать — дело твое. Я просто искренне не могу понять, зачем ты хочешь утопить все свои способности к чертям. Я ни в коем случае не хочу тебе навязывать свое мнение, но позволь мне все же его высказать, —звучало риторически, однако, учитель, похоже, и впрямь на мое мнение касательно этого предисловия ориентировался, потому после вопросительного взгляда, я все-таки, запоздало найдясь, неловко и выжидательно кивнула, —Пойми просто, делать тебе в этом университете ну совершенно нечего. Знаешь хоть, кто на самом деле туда идет? Все идиоты и ленивые ученички, которые каким-то образом вообще доучились до одиннадцатого класса и сдали экзамен на среднячок. Поверь мне на слово, все-таки я в нашем преподавал. А в том, где твоя Лиза, ничуть не лучше. Я в конце концов не принуждаю. Просто попробуй себя в чем-то типа этой олимпиады. Нервно дернув плечами, быть может, от холода, я поджала губы: —А не без разницы ли? Мужчина недоуменно нахмурился: —Без разницы? —он не очень-то добро улыбнулся самыми уголками губ, —Подожди, без разницы кому? —Вам, —я дергано заправила выбившуюся из хвоста упавшую на лицо прядь волос, опуская глаза вниз. Лектор насмешливо хмыкнул. —Я правильно понимаю тебя? Ты имеешь в виду себя, как ученика? —кивнула, ловя вопрос «а как еще я могу иметь себя в виду?» Он устало выдохнул, кладя руку мне на плечо и легким нажимом пальцев на него призывая снова взглянуть в глаза, —Веришь — нет, но на самом деле мне даже как преподавателю не на всех детей все равно вне рамках школы. Да, на самом деле мы вас отучили, из школы выпустили и забыли — ты об этом? —я снова утвердительно повела головой, а Громов улыбнулся мне, словно маленькому ребенку, —Ну почему же именно забыли. Возьми в пример хотя бы свою бабушку. Разве она Ольгу Витальевну забыла? —Не забыла. —Ну. Нет, я бы еще понял, наверное, если бы ты держалась наплаву на какой-нибудь четверке-тройке и поэтому шла б туда, куда только возьмут. Но ты же, без шуток, очень смышленая. То, что иногда у тебя что-то не получается, не значит, что не осталось уже надежды на спасение, —я неловко заулыбалась, —Вообще давно известно, что быть худшим среди лучших… —Намного презентабельнее, чем быть лучшим среди худших, —закончила за него. —Ну вот. Я уверен, так ты сможешь сделать свое мнение более четким насчет выбора университета. На крайняк, ты все равно ничего не теряешь. Ну как, согласишься? —да после того, как вы так мило со мной побеседовали, грешно будет высказать даже неуверенность. Да и ты небось уже давно подал заявку на мое участие. Я невольно улыбнулась шире, ощущая приятное покалывающее тепло в том месте, где лежала его рука. Не удивлюсь, если это какая-то остроумная психологическая уловка — класть руку на плечо собеседнику, дабы внушить ему больше доверия и выглядеть убедительнее. Потому как Громов этой техникой владел в превосходстве. —Какого числа олимпиада? —Пятнадцатое января, солнце мое, —сразу видно, что пока что я его ни на секунду не огорчила, —Ближе к дате во все тебя посвящу подробнее. —Спа… —не успела я поблагодарить биолога за такой шанс и заботу о моем каком-никаком будущем, как какому-то уебану все же пригодилось именно в эту секунду без стука ввалиться в кабинет. Это была Крылова. В своей стабильно теперь неприлично и откровенно короткой юбке, чуть только глянув на которую, у меня чуть не вылезло третье веко. —Илья Петрович, —поначалу меня она, видимо, даже не заметила, и лишь когда смиловалась обратить внимание, что я вообще-то тут благодарностями раскидываться собралась, только как-то оценивающе-брезгливо окинула мою фигуру, тут же вновь фокусируясь на ненаглядном учителе. Я лишь устало закатила глаза, —А вы уже проверяли контрольные? —о Боже, ну конечно, это было сейчас настолько важно спросить! Будто нам сейчас не озвучат все результаты в начале урока через пять минут. —Все на уроке, Крылова, не лети вперед паровоза. На этот раз стук в дверь уже раздался. В проеме образовалась ярко синяя голова Насти, похоже, она недавно обновила яркость цвета: —Здрасьте. О, Лилька, а тебя ищу, —Фришина мельком кивнула мне в знак приветствия, и я недопонимающе ответила ей тем же. —Ну че в проходе-то развалилась, —ох, ну вот ноты голоса Анны я уж точно ни с чем перепутать не могла. Она, отодвинув в сторону синеволосую, прошла ближе к Громову, —Извините, у меня есть пара вопросов касательно лекционной литературы, —я на невербальном уровне кожей почувствовала на себе ее колкий прищур, даже не глядя в ее сторону. Мы с химиком обоюдно, как по сговору, не догоняюще до происходящего молча переглянулись, и я кивком показала, что от этого дурдома откланяюсь, он понимающе кивнул, во всей готовности слушать поворачиваясь к остальным ученицам. Я таки стащила журнал, с ним направившись в учительскую и едва ли не на ходу отмечая все пропуски. Что-то я конкретно не въехала в эту толпу в лаборантской для, вообще-то, персонального узкого круга людей к посещению, а еще больше смутило это полчище девчонок в ней. Мне, конечно, не решать, кому и по каким вопросам заходить к классруку, но как-то сильно они сегодня активизировались. В учительской меня, как всегда, перехватили все там присутствующие, начиная учительницей литературы, решившей через меня передать, наконец, стопку наших тетрадей, что мы сдали еще две недели назад и уже не надеялись получить обратно, и заканчивая физруком, который просто стремился побеседовать со мной на какие-то совершенно абстрактные и маловажные темы, как плата за отсутствие. Вообще за Крюковым я часто замечала особую общительность. Возможно, в прошлом он работал таксистом. А так как его уроки мало кто пропускал кроме меня, то в дни, когда я просто сидела рядом с ним на лавочке, Вадим Николаевич любил разговориться. На самом деле эта его манера поначалу вводила меня в ступор, как любого мизантропа, однако мне всегда удавалось удивительно ладить с подавляющим большинством старших, потому вскоре такие беседы вошли в повседневность. Еще половина педагогов спросила меня о самочувствии, ведь, признаю, в этой медицинской маске я выглядела еще более больной, чем обычно. Короче выпустили меня оттуда только в звонок, нагрузив двумя стопками объемных тетрадей и какими-то документами на подпись Петровичу. В класс я заползла под конец озвучивания всех оценок. При открытии двери одним мизинцем чуть не свалила все содержимое рук на пол, и лишь одному Господу известно, что за святые силы подарили мне в этот момент такую ловкость, чтобы удержать все в руках. Стопки я вывалила на стол, наказав всем после урока свои корочки разобрать, а учителю отдала несчастные документики, за которые он меня горячо поблагодарил шепотом. Весь урок я почти засыпала, Громов хрипел сосредоточенно что-то у доски, и на этот раз нас обоих объединяла не химия, а кашель, пробивавшийся каждые семь минут минимум. Ко мне так еще и мигрень подкатила на все готовенькое, поэтому уже под конец урока, из которого ровно половину я прослушала, чувствовала себя хуево, как никогда. Такой же выжатой я чувствовала себя весь последующий день. Лишь одна моя родимая Воронцова вселяла хоть чуточку света на фоне сдвоенной алгебры и последующего русского с литературой, когда мои руки уже непроизвольно тянулись к жалюзи, чтобы скорее повеситься на чем угодно. Конечно, глупо и несуразно было с моей стороны надеяться, что Громов сегодня смилуется на проведение дополнительного занятия со своим-то состоянием, однако я надеялась. Да и за спрос денег, к счастью, не берут. Распрощавшись с Воронцовой и Косерриным после восьмого урока, когда они уже почти орали, что им нужно довести меня до самой квартиры, чтоб уж точно я ни во что не вляпалась, и еле удалось усмирить их напор, я направилась в кабинет биологии. Честно говоря, усилий подниматься не было совсем, потому на середине второго пролета я уже поймала себя на мысли, что распределением кабинетов явно занимался какой-то безмозглый уебан, потому что в моем нынешнем состоянии я могла разве что распластаться на этих ступенях и тихонько заплакать. Но желание идти до победного конца преодолело мое физическое состояние. —Здравствуйте, —после стука заглянула в кабинет, откуда тут же ударил обжигающе ледяной поток воздуха, и меня чуть не пришибло дверью, начавшей было захлопываться от сквозняка. Илья Петрович от чудесного цветочка, что был сегодня мной услужливо полит, отвернулся ко мне, стоя, между прочим, перед этим самым открытым настежь окном. —Какие люди в Голливуде, —ну, присутствию хоть кого-то он, видимо, сильно обрадовался. —Вы зачем окно открыли? —содрогаясь от холода, заползла в кабинет, закрывая за собой дверь. Ты, вообще-то, как бы болел, мужик, сбрендил что ль? Лектор только лишь насмешливо посмотрел на меня, но окно все же закрыл, жестом призывая занимать место. —Все-таки решила возобновить хождение? —Ну да, —ежась, закинула рюкзак на свою парту, доставая пенал и тетрадь, —Надеюсь, тестов тут будет не так много. Мужчина засмеялся: —Я так понял, если буду давать тесты, ты отсюда убежишь. Да и я как-то не особо рассчитывал, что кто-то придет, но раз уж такое дело, —химик предвкушающе мою тупость потер руки, улыбнувшись, —Порешаем тестовые? Я тихо выдохнула «давайте» — раз уж пришла, то деваться уже все равно было некуда, поэтому я была только и рада, что он решил не проводить со мной каких-нибудь лабораторных экспериментов. Между тем, как я оформляла дату на полях, Громов отправился за задачником к шкафу в конце класса, и, вернувшись с ним, приземлился со мной за одну парту. —Ну что ж, есть предпочтения к теме? —воу, даже так. Я озадаченно пожала плечами, потому Петрович просто открыл рандомную страницу сопливенькой книжки. Я обреченно и горько ухмыльнулась собственному невезению, едва только глянув на название темы. Сложные эфиры. Та самая херня, над которой я промучилась целый месяц в прошлом году, чтобы сполна ее освоить. И честно говоря, мне бы сейчас ее вспомнить нормально, да только лениво, —Ну-с? —он, вероятно, увидел, что выбрал самое то, чтобы меня помучить. —Первую? —Давай первую. И если уравнения реакций от метанола и трет-бутанола я вспомнила почти что сходу, то над буквой б) гудела дольше. —Что там у тебя? —биолог наклонился ближе ко мне, и я удивленно замерла, совершенно не двигаясь, иначе при малейшем повороте головы я точно бы виском коснулась его щеки. Только спустя пару секунд очнулась: —Изо-пропанол. Он всмотрелся в мое зачавшееся уравнение, прерывающееся на середине. Подпер подбородок рукой, глянув на меня. —Ну и чего ты застряла? —Что идет после метила? Вот здесь, —кончиком ручки ткнула в тот самый «обрыв». —Ну, под номером шесть по Менделеевской, —я поджала губы. Разве там так идет вообще? Хоть убей, углерода не признаю. Лектор вздохнул, —Дай-ка ручку, —я, честно, просто чуток ослабила на ней хватку в готовности передать ручку преподавателю, но, Ками-сама, обязательно ведь надо было применить свою рукожопость в полном свете именно сейчас. Пишущая принадлежность артистично улетела под парту, и спустя несколько секунд гробового молчания кабинет залился смехом мужчины, я лишь охнула, наклоняясь, —И как у тебя это все получается? —Извините, —изображая из себя крайнюю сосредоточенность, обнаружила виртуозную летягу прямо под соседним стулом, где как раз-таки и расположился Громов. Дева Мария, почему ты меня покинула так не вовремя? Пришлось применить все мастерство своих чудесных и не самых прямых ног, а поскольку эта их характеристика была не прям уж положительной, едва я успела подвинуть мыском ботинка принадлежность к себе, я тут же задела коленом ногу химика. Но и тишина была явно неспроста — он точно изо всех сил сдерживал ехидный смешок, я чувствовала это на невербальном уровне. Господи, когда закончится эта череда неловкостей в моей жизни? К слову, когда потянулась за доставленной ближе ко мне ручки рукой, чуть не рухнула на пол вместе со стулом, и лишь какая-никакая сила притяжения другой ножки стула к Земле и рука лектора, весьма своевременно удержавшего меня за плечо, предотвратили это, —Извините. —Да перестань ты, —возмутился он, все же дождавшись той, что попросил. Вкладывая эту гребаную ручку ему в ладонь, я сидела красная, как спелая помидорина. Илья Петрович же это умело проигнорировал — или же сделал вид. Да и в любом случае вряд ли он что-то кроме моих глаз видел сквозь маску, в которой я того и гляди вот-вот задохнусь. Он чуть подвинул мою тетрадь к себе, расписав остаток, —Что ж ты так застопорилась на углероде, Поднебесная, вот, тут O, —сверху дописал характерный значок через «равно». И, глядя на уравнение, я не устаю поражаться своей тупоголовости в максимально простых вещах. На передаче шариковой ручки в мои культяпки биолог сипло закашлялся, отвернувшись в противоположную сторону. —Вам бы лучше больничный взять, —тихо резюмировала я, принимая ручку обратно и натыкаясь на ответный смеющийся взгляд. —Могу сказать тебе то же самое. Хотя у меня довольно обоснованная причина сюда ходить — я между прочим здесь деньги зарабатываю, жить-то на что-то надо. А вот ты и вправду могла мы дома денек-другой отсидеться. —Не могу я. Я ни разу в жизни школу не пропускала. И не собираюсь. Тут же поняла, что немножко приврала, поскольку, попав в обезьянник, в первый раз в жизни в школу я все же не пришла. Но мы благополучно, наверное, забыли ту ситуацию. Он вскинул брови, всем корпусом разворачиваясь ко мне: —Ни единого денечка? —я мотаю головой, —Даже с уроков не отпрашивалась? —Никогда. Громов тоже сегодня не отказал в общественном округлении глаз. —Поднебесная, ты вообще человек? Человек, но со своими заебами. Да ты чего, мужик, я тебе еще не рассказала о своих принципиальных доебов до электронных книг, невзирая на наш век всемирного развития всеразличных технологий, о доебах до того, как в книге должна располагаться закладка и о том, насколько выше колена может быть школьная юбка. —А чем это вызвано? Я имею в виду твою тягу к школе как таковой. Я лишь виновато пожала плечами. —Наверное, все сходится к тому, что так или иначе бабушка была учителем. У меня просто очень большая притяженность к этой профессии и к людям, этой профессией овладевшим. Ну, не ко всем, конечно, чувства очень теплые. Вот Ланина, допустим, таких не вызывает. Химик заливисто засмеялся: —Ну да, Александра Борисовна она такая. С ней вообще довольно сложно найти контакт. —Не то слово как. Мы в тишине просто смотрели друг на друга (блять, лучше распятие или четвертование, чем такие давящие на мою и без того больную психику моменты), но я таки замялась первой, отворачиваясь в тетрадные листы. —Можно я восьмую задачу решать буду? Тут до нее все примитивнее. —Решай. Я ж не запрещаю. —Ну мало ли, —усмехнулась в ответ, уже полностью ныряя в выцветшие желтые страницы задачника. Лектор долго разглядывал не то меня, не то мои рукописи — вот так боковым зрением было и не разобрать, — но все-таки, когда мои нервы начали подходить к своему пределу, и нога под столом задергалась так, что забила по железной ножке, он все же отвлекся: —Пойду-ка я заварю чай. Петрович осторожно поднялся из-за стола и направился в лабораторную. Дверь в нее он не закрыл, поэтому я отчетливо слышала и открытие специальной «чайной» дверцы шкафчика, где Перова хранила тысячу и дохрена видов разного чая, слышала, как задевают друг друга фарфоровые чашечки, и как мужчина включает электрический чайник. —Поднебесная, а ты знала, что пуэр — это постферментированный чай? Его окончательная ферментация происходит благодаря специальным микроорганизмам под названием aspergillus acidus. Считается, полезные свойства чая открыл Шень Нун, получеловек-полубог и древний мифический император. Он, кстати, оставил народу множество открытий в лечебной сфере. И чтобы открыть полезные свойства растений, Шень Нун испытывал растения на себе. Однажды съеденное им растение оказалось ядовитым, и император стал искать противоядие. Решил он тут посетить мега гору. Поднимаясь по ней вверх, устал, прилёг под дерево поспать. И тут ему в рот падает капля росы. Тот чувствует внезапный прилив сил. Шень Нун понял, что нашёл то, что искал, а дерево, под которым он лежал, оказалось чайным деревом. С тех пор его активно начали покупать и продавать по всей Поднебесной. Я сперва правда не въехала, что он говорит о стране, и чуть не откликнулась. Я так понимаю, ты явно сегодня не собираешься настроить меня сугубо на химию. В очередной раз подумав, что уж больно он напоминает Википедию, ответила: —Вообще я где-то читала, что он положительно влияет на повышение внимательности и активизацию мозга, —так что неси этот чудесный напиток поскорей. Может, хоть он излечит меня, так сказать, песочными руками моего китайского собрата. Да я вообще-то еще читала, что он иногда отдает земляным привкусом, так что это можно интерпретировать, как «на, похавай земли, солнце мое». Но об этом помолчим. —Воу, а я и не знал. Хотелось ответить — прям язык сводило, — что он, в таком случае, этот чай, вероятно, еще не испробовал. Но я же приличная. Я воспитанная, я этого ему не скажу. По крайней мере, пока что. —Я только слышал, что пуэр обладает якобы «опьяняющими» свойствами, —хитро добавил он, и тут мне стало чуточку не по себе. Чайник тем временем щелчком на фоне бурлящей воды оповестил о своей завершенной миссии, и, услышав, что Громов пошел к нему с чашками, я ниже нагнулась над задачником, пытаясь вспомнить, что вообще собиралась решать. Химик с безупречнейшей аккуратностью донес две охуительно горячие чашки и даже рукой не дрогнул. Посмотрев на напиток, я ухмыльнулась. —У нас сегодня Гунфу ча намечается? —Извини, но подносов у меня немного не нашлось, —хохотнул биолог, явно прошаренный на чайные посиделки. Ну весь в мать пошел, серьезно. Она меня тут тоже не дурно спаивала всякими сортами то индийскими, то китайскими, то вообще ромашкой. Я отодвинула свои вечные тетради с задачником на край стола, чтоб ненароком их не просвятить этим «высшим искусством моря чая». Масочку пришлось спустить на подбородок, и пока я это делала с фарфором в руке, сама не заметила, как капнула на свой «блевотный» свитер поверх рубашки. Слава Богу, пуэр на нем был совсем не заметен, он буквально слился с колючей шерстью. Громов с этого прыснул, а я только лишь неловко сдержала кривую лыбу. —Китайский император тебя не простит, Поднебесная. * * * Весь дальнейший час, что мы «занимались химией», оказался слишком далеким от химии. Мы то о чем-то забалтывались, то мои корявые конечности постоянно задевали бедного лектора, которому уже стопроцентно начало казаться, будто я делаю это уже не по чистой случайности. То мы кашляли синхронно и угорали над этим, как умалишенные — Громов сказал, что если я приду в таком состоянии еще хоть раз, он меня накажет. А вообще к концу занятия — мы задержались на полчаса дольше положенного на этот факультатив времени — как итог я сделала всего три задания. Даже Руденко на контрольной успевал делать больше. Позор Джунглям, позор женщинам, позор Ленам. А вот какой-то странный — гневный что ли? — и недоверительный взор охранника начинал напрягать уже с момента, как только мы спустились по лестнице на первый этаж. Я тут же заприметила в другом конце крыла вахтершу, направившуюся уже в куртке на выход — неужели мы и правда так долго там сидели? — и помчалась за ней с криками «Марина Санна, пажите, моя курточка! Верните ключик!» К слову, добежать я едва успела, меня она чуть не прибила дверью, но все же услышала. Женщина, ошалело меня оглядев, закатила глаза, возвращаясь в корпус и открывая хранилище всея ключей лицея. Я тысячный раз ее поблагодарила, уже отбив у крючков пуховик. —В следующий раз уходи раньше, у меня вообще-то рабочий день окончен давно. Бегать открывать вам раздевалку больше не буду. Ишь, разбаловали вас всех. —Ага, простите, —не очень искренне кивнула, и на отъебись развернулась к своему благоверному. Он, как оказалось, все это время насмешливо глядел за моей фигурой, видно, остро моей нерасторопностью забавляемый. —Вот видишь, сам Бог велит. —Да ну вас, все равно приходить буду, —он на ходу кинул прощание агрессивному охраннику, что в ответ лишь хмуро буркнул ответное «до свидания». Хотя его лицу скорей уж подошла бы фраза «это была наша последняя встреча», после который он такой достает дробовик и… —Только попробуй — и пощады с милостью можешь даже не ждать. Звучит многообещающе. —И вообще, что за вид? Тебя вообще жизнь ничему не учит? —уставился на мои колготки. Ну ты же должен заценить мои ноги. Смотри только, какие они у меня красивые. —Так это вы меня в тот раз по заснеженным дорогам вели, тут-то снега не так много. Да вы и сами хороши, —нет, ну правда, вся башка уже в снегу. —У меня хотя бы ножкам теплее. Я фыркнула, убирая руки в карманы. На морозе маска начала еще пуще отбирать у меня кислород и преть, поэтому пришлось ее снять, наконец-то вдыхая воздух напрямую. —Достала эта зима. —Она только началась, Поднебесная. —А меня уже успела достать. Петрович снова заржал, и я вот уже начинаю подумывать, а правда ли я такая уж смешная, что он только на меня посмотрит — уже на полу валяется. Просто мне всю жизнь все говорили, что у меня такое лицо, будто я расчленила человека и выбираю фольгу, чтоб его в нее завернуть. Ну как все. Как вы понимаете, говорила мне это моя дражайшая Дианочка, а она только и делает, что чмырит меня и угорает. Вот нет чтоб похвалить, комплимент сказать. Мы молча шли до самых железных ворот, ведущих за пределы школьной территории. На них еще недавно сломался доводчик, но наши чудо-инженеры — два лысых школьных мужика-колобка, которые пол дня сидели в столовке и только под вечер выкатывались оттуда проверить оборудование — установили новый. Да такой сильный, что я эту дверь отодвинуть едва успела, как меня ей тут же прижало, выдавив из моей глотки кряхчения на пару с писком. Да и прижало конкретно по моему больному бедру, которое все никак эти лекторские столы и двери не оставят в покое. Повторную попытку открыть чертовы ворота мне не доверили, и я, стушевавшись, быстренько юркнула в них, пока химик не передумал и не отпустил калитку прямо по моему ебалу. Я с удивлением — как бы странно это ни звучало, даже с гордостью — заметила, что к сигареткам препод сегодня не тянулся. Ну хоть в болезнь не курит — и то хорошо. А то знаем уже на одном примере, чем это может быть чревато. —И да, Илья Петрович, спасибо за олимпиаду. Или что там — конференция? —Да не за что. Ты мне лучше ответь, ты до этого в олимпиадах участие принимала? —Ну-у… Да, было дело. В классе седьмом-восьмом по биологии, географии, истории и русскому. Хотя мне это никогда не заходило. Особенно география и история. В географии вообще были настолько странные вопросы, что на них реально не было ни единого правильного ответа. А история — и вовсе что-то с чем-то. Там все вопросы за классы с пятого по девятый. И я то одно не помнила, то другое еще даже не проходила. —А по русскому нужно читать древнеславянские писания, —добавил он, и я удивленно к нему развернулась. Тот пояснил: —Да мне одна девчонка из десятых классов все уши прожужжала по эти олимпиады по русскому и литературе. Хотя ей лучше к гуманитариям по этому поводу было обращаться. Мой предел это русский и латинский. Ну, еще немного от английских задатков. Так что славянский не совсем в моей компетенции. Я едко заулыбалась, и пришлось спрятать эту улыбку в ворот пуховика или же в шарф. Хоть в этих неладных иностранных я была повыше нашего непревосходимого ходячего символа. И это определенно достижение, дамы и господа. —Не боишься? Я усмехнулась, хотя и позвучало на грани с цоканьем: —Да чего там бояться. —Ну как знать, —легко пожал плечами мужчина, вызывая у меня своим с виду простецким и расслабленным жестом мимолетное волнение, —В конце концов, мало ли, что там будут за проверяющие. —Илья Петрович, вы зачем меня пугаете? —Да ты что, и в мыслях не было, честно, —даже руку на сердце положил, как тут не поверить, а? —И какое мне нужно место? Ну, в том смысле, что минимально. —Первое, дорогая, —кивнул он, серьезно на меня глянув, —Первое из двухсот семидесяти пяти. Наебываешь? Я недовольно скривилась, уже не доверяя своим якобы знаниям. Чую, эта херова олимпиада нелегко мне дастся…