Sauveur

Громовский чай имел свою гарантированную вчерашним полубогом китайцем целебную силу, как оказалось. Так как на следующий день я и впрямь встала с кровати с непривычной легкостью. Не было ни соплей, стекавших от носа до колена, ни кашля, ни хрипа в горле, ни температуры — ну, по крайней мере, она была не столь высокой. Так-то я разбила градусник, махнув ногой, пока спала — слава Пресвятой Марии, тот был не ртутным, — потому с точностью повышенную температуру у себя различить не могу. Хотя, улучшившееся самочувствие мало разрядило обстановку моего душевного состояния. А все почему? А все потому что сегодняшний день был неоспоримо ужасным, впрочем, он не нарушал ежегодной статистики декабря. Столовое дежурство. Наверное, худшее словосочетание, которое мне когда-либо приходилось слышать за всю свою жизнь. Да что там, хуже было это словосочетание проживать. А все ж приходилось — раз в два-три месяца (в конце концов поварихи срывались так на всех параллелях, начиная с седьмой и уходя дальше по линии несчастности) меня с Воронцовой — и прочих учеников — настигала участь понюхать, потрогать, а главное, полюбоваться немыслимой столовской стряпней попарно. И поверьте на слово, есть это подобие еды лучше всего, когда ты еще ни разу не дежурил, или на крайняк не видел, либо не разобрал, как и из чего готовят это чудо гастрономической сладостной эпилепсии. Зашкварченные желто-серые кастрюли, половники и вилки, с чем-то давно присохшим на краях, запах засаленности и гари —куда потерялись мои дражайшие работники СЭС? — плюсом ор со стороны вечно недовольных поварих а-ля «Поднебесная, чего встала, как клуша, иди тащи кастрюлю» или «Воронцова, давай не спи, тут либо все будут жрать котлеты, либо вовремя не разложившую их тебя» и другое. А главное — как они трепетно ценили каждую сваренную ими макаронинку, каждую слепленную из плоти неведанного волшебного скота сосисочку — просто ебануться не очнуться, как любит раскидываться афоризмами Воронцова. Еще и духота вконец добивала мой не до конца прогрузившийся с утра пораньше организм. Меня откровенно тошнило. Да кажется, всех работников этой чертовой богадельни тошнило от сего места. И только одна Диана с упоением и вечным голодом смотрела на все эти компоты, представлявшие собой мутную жижу с непонятными комками, на глазах растекающиеся недожаренные котлеты и криво-косо нарезанные салаты. Хотя нет, эти огурцы с помидорами кромсали, рубили, насиловали, но уж точно никак не резали. Я, конечно, тоже к еде не слишком брезглива на самом-то деле, но до уровня подруги мне еще далеко. Там какие-то явно неподдающиеся земным расчётам расстояния, потому как Воронцова ест все, что жуется, а что не жуется, она сгрызает. В общем, если случится атомная война, то выживут только Диана и тараканы. Да и те вскоре окончат свой жизненный путь и существование всего вида в желудке неодолимой Букли — вот честно, хуй знает, почему у биолога она удостоилась такого прозвища. По личным догадкам, из-за птичьей фамилии и очеч. А кого-то явно доконали марафоны Гарри Поттера. —Кстати, эти твои олимпиадники — они к чему? —Вероятно, к резкому порыву заботы от Ильи Петровича, —подруга, замерши с железной лопаткой и тарелкой в руках, смотрит на меня пристально. Я лишь обреченно пожимаю плечами, —Сама без понятия. Просто, по-моему, он не особо хочет доносить до экзаменов наш состав в полной целостности. Я чуток пролетаю. Девушка только кратко мычит, делая задумчивое выражение лица. —И когда же эта конференция? Надеюсь, в каникулярное время? Иначе… —Эй, девоньки, чего встали! —орет круглая женщина, что поручилась за нами приглядывать, откуда-то сзади. Хотя не знаю за чем она приглядывает больше: событиями в соцсетях или все же за своей драгоценной сегодняшней прислугой в лицах совы и принцессы, —Еда сама себя не наложит! Давайте-ка побыстрее, побыстрее! —Да, да! —на отъебись откликается Диана, в то время как я погружаюсь в жизнь черного крепостного, —Ну короче, —решает-таки дополнить разговор, передавая между делом в мои закостенелые руки тарелку, —Иначе как я тут без тебя буду-то, родименькая. Англичанка обещает нагрянуть с контрольной по модулю, которую я наверняка завалю. Ну ты прикинь, в сентябре еще зареклась, что «какие там нафиг словарные диктанты, на моем уроке грамматика и реальные знания, а не наспех нагугленные под партой в переводчике слова», а сама решила нас порадовать сразу после новогодних. Сумасшедшая женщина, ну как так можно-то. —Да кому мы там сдались в каникулы, —устало потираю щеку тыльной стороной ладони, поздно осознавая, что буду теперь пахнуть этой подливой еще минимум дня два, —Он обещал меня ближе к дате уже посвятить больше. Но я думаю, всё устроят числах в десятых, как обычно, самые адские дни. Спорим, все итоговые экзамены устроят десятого июня. —Но вообще, согласись, Громов просто мечта, а не мужик, —она заметила мой скептический взгляд на себе, приподнимая руки в успокоительном жесте, —Ну правда ведь, девочка, где ты еще найдешь такую соску, которая тебе еще и за просто так, да и вообще — внимание! — по собственной инициативе и настоянию подарит шанс на учебу в престижном вузе, а не в этом говнище соседнем. Я вообще не понимаю, чего ты так к нему, —пожимает плечами она, и мне сейчас по-божески повезет, если подруга сейчас не начнет восхвалять Громова, как живое чудо света. Но ведь я по жизни невезучая: —Ну да, он не серьезен настолько, чтобы с такой серьезностью начинать мировую войну. Уж извините, что не Гитлер. Так ведь наоборот хорошо! Вот уж не знаю, как ты, а я не хочу еще одну Рузскую, только в мужском обличие. Шутить — шутит, в меру требовать — требует, вести понятно — ведет. Да и хер скажешь, что он совсем уж не серьезен! Не знаю, что за дьявола ты хочешь себе в биологи, но как не пререкайся, а Петрович восхитителен! —да он и есть самый настоящий дьявол воплоти. —Ты при мне так даже своего парня не расхваливаешь, женщина, —замечаю я, в надежде, что попытки внедрения в мою душу любви к Илье Петровичу, наконец, прервутся, на что девушка лишь закатывает глаза, и в воздухе почти витает ее постоянное «да если б на месте Громова был Дима, я б говорила скорее о его профессионализме рук и языка», которое заставляет меня буквально гореть от стыда. Хотя она и в лекторе не сказать, что исключительно преподавательские навыки расхваливает. Даже наоборот — большая часть всех ее речей уходит от этого учительского профессионализма, —Да и к тому же, нормально я к нему отношусь. —Да ты что. А кто мне всю осень по последним извилинам ездил, какой наш биолог гондонище? Я предупредительно взметнула указательный палец вверх: —Я такого не говорила! —Ну язык не повернулся, какая разница, —закатывает она глаза, наклоняясь корпусом так, что котлета из тарелки в ее руках едва не сползает с каемки на пол, —Имела-то в виду именно это. Хотя сейчас у тебя по сравнению с сентябрем настоящий прогресс, не могу не согласиться, —на полном серьезе, будто рассуждая о новый теориях заговора, кивает она самой себе, но тут же оживляется, —Да и не только у тебя. Мне тут интересно вообще стало, вы когда так задружиться успели? Или я чего-то не знаю? —девушка многозначительно играет бровями, теперь уже я закатываю глаза. —Когда Олечка Витальевна обрекла меня на подготовку к ЕГЭ вместе с ним. К тому же мы так или иначе преследуем друг друга, шатаясь до дома, —она уже ух как выебла мне мозг подколами на счет нашего соседствования. Воронцова тихо матерится, видно, вспомнив про единый экзамен и что к нему надо готовиться, но ее приглушает звонок, вместе с которым в двери столовой вваливаются голодные создания, и мы спешим схватить подносы с едой быстрее, чем в нашу сторону нагрянут кричащие школьники. Подруга всегда была шустрее, поэтому она первая мчится раскидывать по столам тарелки. Я же обделена такой активностью, поэтому просто выползаю следом. Диана меня поджидала на рядах, ноя о том, что на этой перемене нормально поесть — если что, в данном (в её) случае это означает сожрать свою и еще две добавочных порции, а потом клянчить еще — ей, видимо, не удастся, пока я занималась раздачей еды и «корзинок» с хлебом, что тут же сметали со столов с сверхзвуковой скоростью. Также успела перебрать все версии моего скорого выздоровления, не особо-то сверяясь с моими реакциями. Лишь когда мы снова подошли к стойке и Воронцова, не теряя времени, начала поглощать серое пюре с мясной подливой и нежующимися кусками говядины, а я с унынием отвращенно на это смотрела, в столовую нагрянуло интересное и редкое явление, ради которого, пожалуй, стоит жить. В подобного рода историях вы встречали героиню затворницу-зубрилу, которая воюет с одной школьной стервой? Так вот, забудьте. Это точно не про меня. Я наживаю себе врагов повсеместно, да причем ополчения в мою сторону идут не с одного фланга. Да и ситуация была более запутанной. Я порой собачилась с классной штукатуркой, у которой если и были когда-нибудь члены свиты, то они успешно отлетали из-за ее характера и нелюдимости очень быстро. Но кто сказал, что на школу положено по одной такой особе? Нет, твари по паре, а у нас еще и пары по паре. Потому что стадный инстинкт объединяет подобных вокруг преподобной, как известно. И эта самая преподобная была аж в нашей многострадальной и явно проклятой каким-то престарелым агрессивным магом параллели. Подруга даже перестает жевать на мгновение и с набитым ртом умозаключает: —У-у-у-, фяс нафнется пысдес. Я молча приковываю взгляд к заваливающейся в помещение толпе как раз такого рода девиц, следующих за предводительницей. Итак, все встречали таких девушек, у которых на показ выставлять особо и нечего, но они самоотверженно продолжают выпячивать это свое ничего? Потому что Норская была как раз такой. Все по классике: короткая юбка, яркое размалёванное лицо, скверный характер, семь фрейлин, собранных со всей параллели, и, естественно, чуть ли не до пупка расстегнутые пуговицы блузки. И в этом декольте и впрямь почти ничего не было. Пожалуй, даже я со своей до единого застёгнутой пуговкой под самое горло к тому месту, на которое так пыталась обратить все взгляды Анастасия, могла по праву привлечь больше внимания. Но самая интересная фишка не в том. Тут конфликт сильнее: Баронова с Норской откровенно хотели загрызть друг друга и облизать все кости до единой. Настя, впрочем, появлялась в школе реже Анны, соответственно, моя одноклассница, переступая даже наличие свиты у другой, забирала сердца недалеких парней чаще. Я больше склонялась к этой версии их обоюдной ненависти. И вот: кто-то задел кого-то локтем, другая выдвинула подножку, та дернула за волосы и понесся ор. Столовая в предвкушении замерла, наблюдая за перепалкой, а нас с оголодалым очкариком послали забирать как всегда лишь на половину опустошенные грязные тарелки. И чем ближе я невольно подходила к клубу по производству штукатурок и плеванию желчью, тем больше различала слова обрывками из разговора — если это вообще можно было так назвать. —Пуговицу лишнюю застегни, не позорься, —лениво выклинивалось из гомона огрызание Ани, —А то у твоих хахалей и то сиськи больше твоих. Визг нервозной Норской был нечленораздельным, и у меня лишь дрогнула рука с подносом от резкости ее высокого тембра. На удивление, лицо Ани больше безразличное, нежели привычно сердитое. Она даже не встала из-за стола, как делала это обычно, дабы перекрикиваться было удобнее. Только жилки у нее на щеках порой проявлялись сильнее. Моя кошачья натура не выдерживала таких громких звуков, поэтому, когда я возвращалась обратно к стойке, проходя рядом с злосчастным столом раздора, преподобная вновь начала что-то кричать: —…если твой дрянной папаша такой охуенный, то чего же ты!.. —договорить Анастасии, видно, так и не суждено. Подлива, явно тронутая чьими-то слюнями, растекается по голубой, наверняка новой шифоновой блузке, а жирный плевок от мяса, погрязшего в комке картофеля, похоже что безвозвратно, отлично оставляет после себя пятно на черной мини-юбке, прежде чем спадает на пол с неприятным чавкающим звуком. Ее длинные волосы мокнут и слипаются от жидкой картошки. Поднос с фито чаем, к счастью, все же остается в моих надежных руках в целости и сохранности. Чего не скажешь о разбившейся тарелке. За которую, чую, поварихи будут остервенело точить на меня ножи. Как же я так неумело-то, а? —Поднебесная, блять! —на всю столовую взвизгивает штукатурка, жертва моего столовского дежурства, и кажется, будто окна сейчас лопнут от напряжения. Она вылетает из столовой, что делает хвостиком и орда приспешниц-трясогузок. Кто-то даже посмеялся, и утихшая столовая вновь заполняется привычным гомоном. Я сажусь на колени, в ладонь собирая осколки тарелки и затылком чувствую взгляд не шевелившейся Бароновой. Что ж, спокойно мне не живется. Похоже, мириться с людьми, и так слывшими моими неприятелями, вне моей компетенции. Как там Воронцова любит говорить?.. «Нажила врага — выживай его». Что ж, похоже, мое подсознание к этому совету прислушивается. У меня начинает пробиваться нервная улыбка, сменяя отсутствие каких-либо эмоций при демонстрации своей рукожопости. Похоже, теперь мне лучше поменьше ходить по безлюдным и темным местам. А ещё лучше оглядываться почаще. —Поднебесная... —я не поднимаю головы, но слышу нотки чего-то непонятного в её голосе, —ты бешеная. И Аня удаляется из столовой также быстро, как и Норская. Интересно, в этом был подтекст презрения или похвалы? —Охренеть, —присаживается рядом Диана, оставляя свои подносы на соседнем столе, —Да ты у нас боец с нечистыми за нечистых. —Не дай Бог, —обшарив весь пол, поднимаюсь, побуждая к этому и подругу, глядя на обозленное лицо нашей круглой надзирательницы возле стойки, —Интереснее моя жизнь быть уже не может. * * * —Ленолиум! —я на рефлексе резко оборачиваюсь, едва не проткнув живот несчастной перочинкой. Та только замирает, примирительно раскрыв ладони, —Воу-воу-воу, полегче, давай без резких движений. Я еще не готова отдать верность императору, —сразу из толпы видно людей, в которых лезвием я тычу не впервой. Они с лектором что, шутки с одного сайта берут? —В Чайне сегодня боевой дух бушует, —оповестила весело Воронцова, приобняв казашку в приветствии. Я вздохнула, убирая с глаз подальше свою оборону и агрессию, заприметив приближающегося охранника, с котором у меня на невербальном уровне немного «не лады». —Что-то мне подсказывает, обнимать тебя сегодня небезопасно, —опасливо хохотнула Калиева и, в опровержение своих же слов, сгребла нас с Дианой в охапку, потащив к лестнице. Я терлась щекой об ее мокрую от талого снега куртку и занюхивала арабские масляные духи. —Очередной визит? —Ну так тридцать первое, решила перед праздниками наведаться, а то тебя ведь на каникулах не сыщешь, задротка ты наша, а у Дианки семейный «отдых», —этот отдых в их семье заключался в полном отсутствии отдыха как такового. Воронцова аж скривилась, видно, от предвкушения музеев, лыжей, коньков, отсутствия ног и отстегивающихся конечностей, в том числе и атрофирования мозга. И я бы сама, будучи в семье закоренелых зожников, на месте Воронцовой также начала пить и жрать все, что только попадается в поле зрения. А я и вправду из дома не выползаю почти. Лыба Лизы приобрела лишь большие обороты, —А вообще я офигела, что вы все еще учитесь. —Мы сами офигеваем, —мрачновато и измученно отозвалась подруга, —Вон, одной Ленке подарок. Закатываю глаза, всё же мысленно признавая её правоту. А вообще и впрямь странная вещь. Канун, по идее, официально государственный праздник, а наш город впахивает на последнем издыхании. Меня, конечно, мало что расстраивает, просто концепция идти сегодня в школу на четыре урока немного не ясна. К тому же, этот прекрасно-ужасный день оканчивается проеданием мозга C++. Чему я совершенно не рада. К тому же мой дражайший собрат Златоумов в последнее время не объявляется по состоянию не слишком-то крепкого здоровья, как обычно, а значит, под зоркий глаз информатика я попадаю на одну парту ближе. —Ты, кстати, уверена, что тебе стоит идти с нами к дедуху? —опомнилась Воронцова, на что студентка уверенно закивала. Мне кажется, она единственная из всей нашей не полюбившейся Хромосову компании, что так стремится вновь и вновь помозолить ему глаза. Хотя его тихая ненависть ко мне, по-моему, вообще неоправданная. Лиза че, в свои «серебряные годы», как она сама их именует, придержалась в адрес бедного дедулечки стратегии «возбудим и не дадим», и теперь он отыгрывается на мне в качестве ее подруги? За что со мной-то так? Один Вася — счастливец. Ведь если на меня, довольно неглупую даже в плане не совсем близкой сердцу информатики, Валерий Вячеславович люто скрипит зубами, наверное, не меньше, чем мою подругу-раздолбайку с мокрыми руками, то Косеррина дед благотворит за молчаливость и навыки в любимейшем кодировании. Мне кажется, Васек первый в этом мире, кто приглянулся информатику помимо странноватой Фришиной. А остатки класса кроме Руденко и Липкиных он и вовсе не помнит — склероз, понимаю. Только иногда прилипает к Бароновой на тему ее короткой юбки. Потому только мы с Дианой ходим в злосчастный кабинет, как на каторгу. А вообще я бы не прочь повторить за Елизаветой и врезать ему на выпускном. Я думаю, бабуля на меня не очень за это обидится. —Здравствуйте, —на автомате здороваюсь одна лишь я, когда компьютерный класс встречает нас излучением. Калиева лукаво скалится, а Воронцова прячет лицо чуть ли не в рукав ее куртки. Дед лениво поворачивает голову в нашу сторону, а его и без того не сильно дружелюбное лицо искажается во что-то отвращенно-удрученное. —Здравствуйте, —нехотя выплевывает он, задержав особо неприязненный взор на студентке, —А мы чего не здороваемся, Воронцова, Калиева? Вас родители не воспитывали? Я шустренько подныриваю под свой компьютер в конце класса, пока девчонки бросают зажатое «драсьте» и шагают за мной. Одноклассница приземляется аккурат за соседний стол с такой рожей, будто ей грязной вонючей тряпкой по лицу вдарили. —Я его скоро придушу, не удержусь. Да простит меня Дима, —шепчет она, вызывая смешок у позади нас примостившейся за партой Лизы. —Моя школа. —Калиева! —слышится скрипучий крик Хромосова, —Ну раз уж приходите с улицы, будьте добры, не капайте своей курткой на блоки питания, —девушка послушно снимает верхнюю одежду, вешая ту на спинку стула, только вот еще ближе в аппаратуре. Дед закатывает глаза, а мы с подругами начинаем невольно улыбаться. —А Васёк где? Где наш витязь? —интересуется она между делом, пока мы заходим в чертову не открывающуюся с первого раза систему. —Нету, он вроде уехал куда-то. Чую, не он ее так сильно интересует. И мои догадки подтверждаются весьма быстро. —А где ваш прекрасный биолог? —У него сегодня нет уроков, —снова оповещаю я, как вдруг экран компьютера рядом с кое-чьей курткой перегорает, и мы с Дианой синхронно испуганно косимся на него. —Калиева!!! М-да, попой чую, урок обещает быть веселым. * * * —Ну, кто хочет со мной бухнуть перед семейным ужином? —только мы успеваем выйти из здания после Хромосовской нервотрепки, Елизавета расчехляет бутыль шампанского, за которую я отвешиваю ей подзатыльник, —Ну, с тобой понятно, пролетаешь. —А вот я б с удовольствием перед родительским сезоном «чилла», —печально вздыхает одноклассница, —Только, боюсь, они меня на кол посадят, если я в таком состоянии еще и перед Новым Годом явлюсь. Казашка надувает губы, как маленькая девочка. —А жаль, придется мне тогда это нести предкам на стол, —разочарованно говорит она, задумчиво провертев темно-зеленую бутылку в руках. Я недоуменно вскидываю бровь: —С каких это пор тебе собутыльники нужны? —Да не-е, —улыбается девушка, проводя руками по подолу платья, —Я б и сама могла, только если вся эта бутылка окажется во мне одной, то родители сделают со мной примерно то же, что с Дианой, только плюсом еще скальпу сдернут и как гобелен в коридоре повесят. Я в ответ едко фыркнула: —Я б уже давно сдернула, алкоголичка, —и тут мне резко вступило в спину, заставляя сложиться в два раза и прокряхтеть несчастное «ой». —Это тебя Бог наказал, —еле выговаривая слова из-за смеха, пролепетала казашка, чуть с размаху не разбив свой драгоценный клад об кирпичный угол на повороте к остановке Дианы. Хотелось только завсегдатай заметить, что я отношу свои взгляды если не в атеистическим, то хотя бы к агностическим. Только все уже устали это слушать, потому я промолчала на сей счет. Подруги покинули меня на этой самой остановке после двадцати пяти минут ожидания пыльного автобуса, когда мы успели уже подискуссировать на самые разные темы, довести разговорами об активном отдыхе Воронцову до депрессии, отморозить все конечности — особо пострадали мы с Калиевой в эластичных колготках, — а Лиза чуть не огрела проходившему мимо хамоватому бомжу шампанским по голове. В общем, распрощались мы как всегда на позитивных нотах. Уже начинало темнеть, и, смотря на более прежнего затянутое серой занавесой туч небо, я решила домой сегодня курс не держать. Надо же разнообразить свою жизнь хоть немного. * * * А знаете, многое идет из детства. Даже когда мы сами этого не осознаем, какие-то определенные вещи появляются и закореняются в нашей жизни именно из начального периода. Неспроста это любимый аргумент всякого психолога. Потому что это, пожалуй, в большинстве случаев правдивое высказывание. Я в детстве балдела по улицам нашего Мухосранска чуть ли не днями напролет. Чего я только не делала: считала перекладины на рельсах, рвала крапиву для супа за гаражами, где мне часто встречались бомжи с нариками, делала засечки на заборах, дралась с голубями за хлеб, распугивала уток на пруду в сквере, гладила и брала на руки всех кошечек и собачек, ломала детские площадки, издевалась над тетрахроматическими воробьями, обступая их ногами, пока те пытались улететь, и, конечно, успела обсидеть все лавочки в городе, перемолоть косточки со всеми бабулями и пронаблюдать за игрой в карты за каждым старичком. В общем, была я той еще оборванкой, несмотря на прилежную учебу. Но сейчас соотнесем блохастеньких пушистых — а бывало и не очень пушистых — друзей и детские годы. Что ж, признаю, я в этом ни капли не изменилась даже за девять лет. Центр города, по сути являвшийся просто небольшим парком возле набережной и близлежащим сборищем кучи кафешек, торговых лавочек и магазинчиков — есть даже повод для гордости своим городом — у нас был двухэтажный тц — сегодня пришелся пристанищем для двух ленивых задниц, не пропитавшихся магией волшебного праздника. Моей и собачего психолога. Говорила же, мы еще с ней встретимся. И этим самым местом встречи стал тот самый фонтан, на кругообразный бортик которого мы и приземлились. Животное улеглось, положив голову мне на бедро и изредка поскуливая, а я наблюдала за дорогой и прохожими, почесывая ту за ухом. Это была собака, с которой еще щенком — это я про собаку, конечно же, а не про себя — таскалась какое-то время лет в десять. Я это определила по яркой примете — наполовину отгрызенное еще в первых месяцах жизни левое ухо и тогда, и сейчас сводило нас снова и снова. В свою очередь, окружающие люди спешили куда-то. Я так понимаю, в алкашку, так как до десяти оставалось несколько минут, а запивать тосты соком обычно должны быть обречены только дети. Всё было такое празднично-яркое, что глаза слезились от резкости цветов. Все стены и вывески магазинов, обмотанные цветастыми гирляндами, все елки, пестрящие мишурой, серпантином и пластиковыми шариками, все дети, закутанные в трехслойные шарфы в полосочку и еле поспевающие под руку за родителями, всё было таким несносно ярким для моего зрения. Я сама была откровенно и буквально черным пятнышком на фоне всего этого. Не зря же надела раритетную черную рубашку сегодня. Пусть она и была мне великоватой лишь на один размер, но чувствовался комфорт и свобода в движениях. Хотя выглядела я, будто сегодня разгар продажи гробов и свободных мест на ближайшем кладбище, а не Новый Год. В общем и целом, на празднике жизни я чувствовалась сорняком, вовремя не вырванным в момент того, как выпалывали клумбу с солнцелюбивыми цветами. Я устало вздохнула, прикрывая веки и зевая. —Кто б сомневался, —пересравшись, икнула, не успев завершить зевок, и завалилась назад, чуть не освежившись прохладой воды, бьющей из фонтана. Меня удержала лишь чья-то спасительная ладонь и моральная поддержка собаки, которая тут же перепугано встрепенулась и вскочила, схватив зубами рукав моего пуховика, —Осторожнее, —уже менее громко произнесли, когда я, вернувшись в адекватное вертикальное положение, была готова окунуть его самого в этот злоебучий фонтан. Хотя в ответ вылетело лишь: —Вас нормально к человеку подходить не учили? Не со спины хотя бы. Химик в ответ лучезарно улыбнулся. —Так будет неинтересно. К тому же мне нравится, как ты забавно подскакиваешь. Зато я доживу до выпуска. Слечь от нервного тика в этом году я не планировала. Недолго молча пронаблюдав за изменениями в радужках глаз Громова с каждой мигающей фарой проезжавших машин, все же задалась вопросом: —Как Вы меня отследили-то? —мужчина усмехнулся, разглядывая потрепанную жизнью собаку у меня на коленях, что, успокоившись, вновь улеглась обратно, ответно разглядывая биолога своими щенячьими глазками. Вы тут друг на друга не засматривайтесь, собачатину все равно не отдам. —Знаешь, не так уж сложно догадаться о местах выбора твоего пребывания, —значит, все же намеренно меня искал? Он посмотрел на улицу перед нами, присаживаясь на каменный бортик рядом и покручивая в руках зажигалку. Стоп, от него что, не пахнет сигаретами? Что? Как это так? Передо мной сейчас точно Громов? —Ты что, всю ночь здесь сидеть собралась? —неловко заулыбавшись, отдала честь своей честности и кивнула. Думаю, не стоит озвучивать перед ним, что вообще-то изначально я планировала провести эту чудесную ночь на кладбище, но, вспомнив про сугробы и отсутствие туда нормальной дорожки, отреклась от этой затеи. Он долго молча сверлил меня взглядом, а когда я наконец повернула голову к нему, увидела, что смотрят на меня, как на слабоумную. —Ну а что? —обреченно вскинула руки, —дома никого нет, зачем туда идти. У меня тут друг сидит, —довела собаку до остановки сердца своим хлопком по ее шерстяному боку. У мужчины раскрылся рот, будто он собирался сейчас сказать «ты ебанутая жопу тут морозить?», но так не произнес ни звука. Лектор лукаво улыбнулся, и от его взгляда мне стало страшновато, потому я отвернулась обратно в своей собачке, которая, похоже, заинтересовалась каким-то мачо-псом на другой стороне улицы, и, по-моему, взглядом он ей отвечал. Блохастенькая с осторожностью на меня глянула, мягко выныривая из-под руки и спрыгивая на землю. После чего вопрошающе подняла на меня глаза, видно, ожидая одобрения, и это самое одобрение она, похоже, прочитала в моем вздохе. Моя девочка побежала через дорогу к своей мечте. Пиздец, меня бросила даже дворняга. Надеюсь, я не произнесла этого вслух ненароком, а то химик прыснул в кулак, убирая в карман зажигалку. Да что это такое-то? Ты с каких пор не куришь? Или еще не отошел от болезни? Неужели чай исцеляет только чистых дев? —Где твоя бабушка? —неясно, невзначай ли спросил он. —Ну, —я на долю секунды замялась, пытаясь подобрать нужную формулировку, —знаете, у нас в семье как-то непринято праздники отмечать. В целом. Короче бабушка уехала куда-то к троюродной сестре. Так что дома мне и правда ловить нечего. —И как? На улице сидеть увлекательнее? —биолог изучающе и будто бы с издевкой мазнул по мне глазами, и я отчего-то, словно по какому-то щелчку в голове, почувствовала всплеск возмущения в районе горла. А в ответ лишь буркнула «еще бы», пряча нос в складку шарфа. Казалось, Петровича мои эмоции только лишь еще больше забавляли. —Что у вас сегодня за разборки с Норской были? —спокойно, даже лаконично выдохнул он, и я едва заметно удивленно вздернула бровью. Донесла-таки, сучка крашеная. Улыбнулась, сама не понимая, чему. Почему-то эта ситуация с Настей меня неожиданно веселила, хотя должна была, как раньше, напрягать. С ней, как и со всей ее компанией, как и с Аней, у меня никогда не складывались отношения с положительным коэффициентом. И минус, помноженный на минус, вопреки всем законам математики, по какой-то причине давал совсем не плюс. В девятом классе я буквально стала врагом всего штукатурочного люда. Даже не помню, что к этому привело. Да и странно, что к такому результату вообще пришло. Потому как я никогда не была той, кто живет конфликтами, в отличие от все тех же Норской и Бароновой. Я была откровенно серой мышью, которая пытается ограничить свое окружение учебниками и задачниками в своей норе под плинтусом, и которая никогда не осмелится сама идти с кем-то на поле военных действий, даже выступая солдатом из всей пехоты, что следует за генералом. Вернее, так было. Что-то сломалось именно в этом году. Противоречивая система дала сбой. Все равно, что начертить систему координат под наклоном. И я потеряла в этой системе единичные отрезки, пролетая по всем фронтам. —Ничего не было, —я упрямо качнула головой, въедаясь глазами в мыски своих ботинок, —Несла поднос, споткнулась, выронила. Немного задела Настю. Немного. Вот прям совсем чуть-чуть. Всего-то две тарелки на нее опрокинула. —А до меня почему-то дошла другая информация. Мол, там еще оскорбления и личные обиды, —химик говорил осторожно, словно смакуя на языке каждое слово. Ясное дело, непонятно, кому верить. По одну сторону я, которая не сказать, что пользуется у него такими привилегиями, как особое доверие на фоне остальных; по другую — вроде как вспыльчивая, но с большими навыками актерского мастерства Норская, у которой еще человек семь «свидетельниц», что поддакнут каждому ее слову. И, насколько я понимаю, Анна в доносе не фигурирует и вовсе. И она вряд ли выступит в мою защиту даже как совершенно случайный прохожий, узревший этот высосанный из пальца с длинным ноготком конфликт. —Подростки склонны к преувеличениям и даже к гротескам, —улыбнулась я. В сущности, мне абсолютно неважно, к чьей версии будет склоняться Громов. Он в праве выбрать любую, да хоть придумать свою собственную. Весь донос Норской — глупое, прозрачное привлечение внимания, и я уверена, любой взрослый человек худо-бедно это поймет. Да это поймет и ребенок, при большом желании. В конце концов, росомахи мне не враги. Биолог приподнял уголки губ в ответ. Я не смогла уловить в этом определенную эмоцию, потому не совсем понятно, чему именно или кому он адресовал эту улыбку. Вновь посмотрев на улицу скучающим взглядом, задумалась над эффективностью моего пребывания здесь. И с каких пор я так рьяно начало цепляться за чужие слова? Теперь улица казалось еще более красочной и яркой, а я самой себе казалась и становилась все более унылой и маленькой. Как потерявшийся ребенок, который не может найти в толпе родителя. Обострение психологической давки или что это? И ебучий телепат рядом вновь и вновь умудрялся читать мои мысли: —Пойдешь со мной? —воу, да ты прямее, чем рельсы. Хотя меня даже не особо ебло зачем и куда. Пару секунд молча посидев на отогретом месте, поднялась-таки вслед за учителем, закидывая лямку рюкзака на плечо. Если даже он меня сейчас изнасилует где-то за гаражами, что уже ожидало, если не настигало мою собачку, то этот Новый Год все равно пройдет явно интересней предыдущих. Так что с чего бы мне отказываться. До его дома мы шли, наверное, минут пятнадцать. Ведь по идее, при большом желании и навыке быстрой ходьбы — которым я, к слову, обделена — весь наш Мухосранск можно обойти часа за два — уж не знаю, почему у нас автобусы ездят так немыслимо долго. И я охуевала с каждой этой минутой — Громов не курил. Вы только подумайте. Прислушайтесь внимательно. Громов. Не. Курил. Три несовместимых слова. Да в самом слове Громов уже есть подтекст почернения легких. И когда это Земля успела перейти из шарообразной с кубообразную форму, так еще и у меня за спиной! Биолог начал загонять меня в ипохондрию разговорами о том, почему наше поколение такое тупорылое, и эту тему я активно поддерживала. Мысленно посочувствовала и биологу, и себе, и всем педагогам мира, ловя себя на мысли, что, к счастью, размалёванная Норская, похоже, если и донесла на меня с приписыванием всех моих бывалых и небывалых невежеств, в том числе, и оскорблений в ее адрес, то донесла не слишком убедительно. Кстати, я все никак не могла идентифицировать местоположение его пятиэтажки. Серьезно, казалось бы, живем в одном районе, квартале, на одной улице, да от друг друга в гости можем за считанные минуты доходить, у нас даже дома одинаковые и, вероятно, реально близкие в слову «соседствующие». Но блять, что за шизофренику доверили план карты по расстановке десяти одинаковых зданий? Я не понимаю ни положение его дома по отношению к моему, ни наоборот. Уже поднимаясь по душной лестнице, я начала развязывать свою обмотанную вокруг шеи тряпку, и угадайте что произошло. Я снова запуталась в шарфе. Мы дошли до нужного этажа, и тогда-то химик заметил мою борьбу за воздух с вязанными вещами. Сначала, естественно, угорнул, сказав, что я неимоверно нерасторопная, каких не сыскать на всем белом свете, не после все-таки по-джентельменски и немного нездорово-убийственно шагнул мне за спину — уже в который раз, — помогая распутать шарф. Чувствовала я себя крайне неловко, особенно когда он пальцами задевал мою шею. Взамен Петрович вручил мне ключи в руки. Красивый брелок, спиздить хочется, уж слишком сияет при свете лампы. В общем, я еще и трясущимися ручонками старалась попасть ключом в скважину. Кто-то, судя по пыхтящим звукам внизу, тащился по лестнице, и судя по тихому мату задыхающегося, это был мужик. Когда он добрался до пролета этажом аккурат под нами, мне уже начало казаться, что он сейчас умрет. Биолог тихо похихикивал у меня за спиной, развязывая узлы и говоря: «кажется, я догадываюсь, кто там». Но путь этот кто-то продолжал, и, перетерпев еще один пролет, поднял на нас глаза, запричитав: —Илья, блин, это ж надо было сюда забраться, а, —по лестнице раздался громкий громовский смех, и только я правильно прицелилась наконечником своего орудия по открыванию дверей, у меня дернулась рука. —Да черт, —подползающий мужчина перевел удивленный взгляд на мои старушкинские попытки, под этим всемогущим взором ключ наконец-таки попал в скважину. Я чуть ли не прыгнула от счастья, но, вовремя спохватившись, что биолог все еще может меня «совершенно случайно» придушить, воздержалась, и быстро глянула на прибывшего, —Здравствуйте. —Здравствуйте, —растерянно кивнул тот, пока я отворяла нам всем дверь. Ты ее из чугуна самолично отливал что ли? Тут даже ключ провернуть — атласские усилия, —Слушай, а ты когда дружить с пятнадцатилетними начал? Или это твоя тайная внебрачная дочь? —я вполоборота на него взглянула, когда все же оттащила дверь для прохода. Опять одно и то же. Я не столь молодая, люди, поверьте на слово. Судя по ощущениям, биолог как раз покончил с моим шарфом и, сложив его в квадрат, торжественно мне вручил. —Спасибо. —Ну и где ты шарахаешься? —послышался голос Ярославы из коридора, и, едва она только появилась в проходе, изменилась в лице, оглядывая нас с вновь прибывшим, —Здрасьте всем, —в руках у женщины было сразу десять стаканов, и я начинаю подумывать, что это не совсем людская семейка. Разве нормальные люди могут держать граненный стакан мизинцем? Хотя, вспоминая свое сегодняшнее дежурство, я так и двумя руками даже поднос держать не в силах. —Ну-с, проходим, не задерживаемся, —подтолкнул нас в квартиру Громов, захлопывая дверь. Тут вся кухня, фрагмент которой я вижу из коридора, кишит людьми. Господи, мои социопатические фибры души расширяются с новой силой. Я поздоровалась с Ярославой, которая тут же куда-то понеслась, но не успела даже разуться, как в коридоре появилась Ольга Витальевна. Она остановилась метрах в трех от нас, смерив меня и двух мужчин хитреньким взглядом поочередно. Я даже на мгновенье замерла, чувствуя, как пересохло в горле. —Ну, чего встала, как бедный родственник? —повела подбородком в мою сторону женщина и в следующий момент я на нее накинулась с объятиями, чуть не снеся с ног и прижавшись, как будто Перова сейчас испарится навсегда. Она на это лишь хохотнула. Светлые волосы приятно кольнули в лицо, и почувствовался слабый аромат лаванды. Новые духи? —Ну Поднебесная! В грязных ботинках по чистому полу!.. —вслед мне горестно провыл биолог, на что его мать залилась еще большим смехом. —Я вам его помою, —пообещала, чувствуя, как мне на спину легли и руки женщины. Господи, как же давно я ее не видела. Ощущение, что уже как минимум вечность. Ольга Витальевна была такой теплой, что мне начало казаться, еще чуть-чуть, и я расплачусь прямо в коридоре своего преподавателя. —Саша, —между тем обратилась к кому-то Перова, и судя по всему, к задыхавшемуся пару минут назад на лестнице мужчине, —не думала, что ты до нас доберешься. Как дорога? —Пять дней сюда тащился. В итоге меня встретили агрессивные кондукторы в троллейбусе и кошмарный климат. И как вы все здесь живете, —я слегка отлипла от учительницы, глянув на мужчину повнимательнее. —Вы из Москвы? —Ага, учился вот с этим экспонатом, —он указал на Громова, который уже вовсю тискал прибежавшую Леру, —Это ж надо было сюда забраться. Слышишь, мучитель детей, в следующем году ты ко мне едешь, понял? —Ладно, —спокойно согласился химик, отпуская девочку, и она тут же понеслась ко мне с криками «теть Лена пришла!» Я тут, по всей видимости, младше всех, не беря в расчет этого неугомонного ангелочка, но ее тетьканье заставляет меня морально состариться лет, эдак, на двадцать. Мне даже иногда начинает казаться, что это Петрович на меня ее так стравливает. Может шиза, а может и верная догадка. Кто ж знает, чем в свободное время занимается этот любитель биологии и садизма помимо расцеловывания как икон своих конспект-тетрадочек. Следом пришли поломать мне ребра Батон, что буквально поднял мою тушку над полом, а затем и моя дражайшая Евгения, которая и пробила мне путь на кухню. Слава убогому застройщику, тут он не налажал, так как нашего типа квартиры, а именно их кухни, вмещали в себя подобного рода посиделки человек на десять. Помимо уже известного мне «троюродного» семейства из трех человек, Бесстужевой, Ольги Витальевны, меня, Александра и, соответственно, самого Ильи Петровича, в тусовку входили также неизвестные мне женщина, что сидела на подоконнике, держа в руках какие-то подносы, и наблюдала за рывшемся в шкафу, судя по звенящим отзвукам стекла, с посудой мужиком, хотя из всего мужика я увидела только ноги. И я запоздало заметила еще одного паренька лет двадцати, наверное, который у плиты въедался глазами в бурлящий чайник. Итого: одиннадцать человек. Похоже, у биолога был пиздатый раскладной стол, потому как в отличие от прошлого раза сейчас он был раза в два больше и от груды блюд, казалось, буквально прогибался. —Господи Иисусе, мне страшно, —вцепилась руками в первое, что нашла тактильно, и это, к счастью, оказался рукав кофты Перовой. Она усмехнулась, успокаивающе накрывая мои холодные ладони своей. —Спокойно, спокойно, —Боже, Илья Петрович, дорогой мой, неужели я в твоих глазах не выгляжу, как человек, боящийся больших компаний? Да я же на твоих лекциях, где восседает человек пятьдесят, сижу дерганная, как человек в приступе тремора, ну. Помилуй мизантропку. —Уоу, —женщина на подоконнике обратила на меня взгляд, и посмотрев на нее ответно, я заметила у ее серых, будто выцветших глаз, россыпь морщинок. Этим уоуканьем она, видно, испугала роющегося в шкафу мужчину, и он, дернувшись, приложился затылком об верхнюю стенку, шикнув. Даже заклинатель чайника глянул на меня искоса, —Илюшь, это твоя дочь? Зачал в двенадцать лет? Да блять, неужели я реально выгляжу на восьмиклашку? —Окститесь, Наталья Геннадьевна, ученица, Леной звать, —отозвался откуда-то из коридора лектор, и я искренне надеюсь, что он там за мной не намывает полы. Спасибо хоть, что не по фамилии представил. Хотя хули-то обращаешься по фамилии, а называешь по имени? В чем секрет логики? —И она в одиннадцатом, —вставил наш французский булочник, и клянусь, за этого прекрасного человека я буду молиться до конца своих жалких деньков. —А, прошу прощения. Слепну на старости лет. Наталья, —представляясь, женщина протянула мне руку, которую я неловко пожала, —Божечки, какие руки холодные. Ты ее в морозильную камеру погружал что ли? —Это не я, она сама, —сложилась картина, где ребенок оправдывается перед взрослым, и я как закоренелая шизофреничка этому засмеялась. —Константин, —присоединился к рукопожатиям потрошитель громовской посуды. А затем и парень представился Борей, и к концу сего обмена холодными потными ладошками первую на смех прорвало Женю, а затем и Ярославу с Ольгой Витальевной. —Какая милая девочка, —улюлюкнула Наталья, а я только и засмущалась. Почему у меня складывается ощущение, что меня тут воспринимают еще большим ребенком, чем поглощающую печенье за столом пятилетнюю Леру? —Да уж как знать, —саркастично высказался появившийся в кухонном проеме биолог, взъерошив мои и без того запутанные волосы ладонью, за что я на него злобно зыркнула исподлобья, —Она там на людей в столовой пюре опрокидывает, вы поосторожней, —везде одни папарацци. —Ленуль, —вразумляюще-осуждающе прозвучало от больно веселой для осуждения Перовой. Вот от кого от кого, а от меня она, похоже, борьбы тошнотворной подливой ожидала меньше всего. —Ну, это Норская, —трех слов хватило, чтобы Олечка Витальевна уже понимающе и закивала, ободряюще положив руку на плечо. Святая женщина, Господи, спасибо за ее существование. Далее меня усадили прямо между Громовым и парнишей-гипнотизером, в перерывах между накладыванием новых порций салатов — разновидностей которых, на заметочку, я насчитала штук пять, — холодцов и прочей еды Перова расспрашивала о состоянии наших классных оболтусов и прочих заморочках, Женя о том, насколько выстроились мои планы на после-школьное время, Батон с химиком и Натальей обсуждали что-то свое, Александр с Борисом и Константином — свое, и так поочередно все менялись, зато детёныш предпочел всем остальным коленям мои, и до начала тостов мы с Лерой обсуждали её «глупых одноглуппниц» из детского сада и советские мультфильмы — уж что-что, а советские мультики я смотрела и пересматривала неоднократно. Хотя девочка все равно сказала, что ей нравятся больше современные, но я все же безумно зауважала ее родителей пуще прежнего. —А теперь время пить, —сверившись с наручными часами, объявила женщина, беря в руки бутыль и пододвигая к себе бокалы присутствующих. Но все-таки зацепилась взглядом за меня, остановившись, —Ленок, тебе восемнадцать-то есть? Кажется, все взгляды присутствующих вцепились в мою бедную фигуру. —Будет. Скоро, —через пять месяцев так-то, но кого волнуют точные цифры, когда недо-полгода можно охарактеризовать простым словом «скоро». Хотя нифига это не скоро. Женщина, поразмышляв, повернулась к насторожившемуся Громову. —Помилуем девочку, учитель ты наш? Химик как-то хмуро-сомнительно-испуганно на меня посмотрел, оглядев с ног до головы, прищурившись. —Даже не знаю, —чувак, это, сука, непедагогично. Скажи нет, —Поднебесная, буянить не будешь? —Как повезет, —неловко пожала плечами, чем-то развеселив Бесстужеву, и рыжая прыснула в кулак, уверенно заявляя: —Не ломайся, пусть пьет! От вина еще никто квартиры не разносил. Препод усмехнулся и махнул рукой со словами «гуляй, солдат», и, по-моему, на счет меня он как-то сомневается — поверь, мужик, я сомневаюсь в этом «квартиры не разносил» ничуть не меньше. А в себе и подавно. Ольга Витальевна — блять, мой лучик света в этом темном мире, мой бывший преподаватель и руководитель едва ли не моего жизненного направления — согласно кивнула, отдавая меня в руки раннего алкоголизма. —Ну что ж, через три минуты уже двенадцать, —вставая, поднял бокал Петрович, и когда он это делал, мне показалось, сейчас стол встанет вертикально вместе с ним. Все тоже подтянули к себе свое винишко — или что там вообще было, — готовясь внимать, —Ну, вы знаете, что нет для меня лучшего подарка, чем ваши пьяные рожи у меня на кухне. Все начали смеяться и параллельно чокаться, и даже Лерок потянулась со своим гранатовым соком. Я уже планировала незаметно с ней поменяться — ну а что, оттенок-то один, — однако с сомнением все же заключила, что, может, и правда, ничего страшного. От вина еще никто не крушил квартиры? Хочется верить. Перед глотком только лишь заметила настороженный и внимательный взор Громова, который пристально за мной наблюдал. Не боись, мужик. С одного стакана вряд ли ведь разнесет, правда?