Главная беда

      Она не знает, в какой момент все пошло не так. Не понимает, как могло зайти так далеко. Но подсознательно знает, что была обречена с самого начала. С того самого момента, как встретилась с Билли в баре на Клифф-стрит, а, может быть, раньше, когда согласилась на его предложение выпить, или когда он окликнул ее на благотворительном вечере. Всего лишь окликнул, мгновенно сковывая по рукам и ногам, воскрешая ту болезненную тягу к нему, что всегда жила в ней.       Но все это неважно сейчас, когда Билли так глубоко в ней, двигается жестко, почти зло, сжимает ее бедра своими пальцами до синяков и заставляет вскрикивать от каждого толчка. И Розалинд подается ему навстречу, ловя темп, подхватывая и возвращая Руссо его же собственническую ярость. Рози тянется к мужчине, обхватывая плечи, прижимаясь к груди, ловя с поцелуем каждый стон, его хриплое дыхание, целуя мокро, беспорядочно, сталкиваясь зубами, кусая губы и чувствуя вязкий привкус крови на языке. И снова целует. И снова. Сжимает плечи, ощущая литые мышцы подушечками пальцев, впивается ногтями в кожу, жалея лишь о том, что ногти коротко острижены, что ей не расцарапать до крови бледное полотно его кожи, не пометить его, не оставить свой след, чтобы болело после, чтобы чувствуя эту боль, он помнил о ней. Помнил каждый миг. Розалинд целует его шею, осыпает поцелуями плечи, прижимает мужчину к себе, желая быть ближе, хотя куда еще ближе, но ей это необходимо – чувствовать жар его тела, кожа к коже, впаяться в него самой сутью, стать едиными целым. И не отпускать, никогда не отпускать.       Кожа под ее пальцами горячая и влажная, Розалинд скользит по ней ладонями, оглаживая, лаская. Ей кажется, что она не выдержит того, как быстро бьется ее сердце, как сбито дыхание. Из комнаты словно выкачали весь кислород, и Розалинд задыхается, тонет, теряя связь с окружающей реальностью. И Билл Руссо – ее единственный якорь, злой и безжалостный, грозящий ее же и потопить. Билли впивается губами, зубами ей в плечо, причиняя боль, оставляя след. Розалинд шипит и стонет и в отместку все же проезжается по его плечам и рукам ногтями, вызывая тихий самодовольный смех, словно Руссо хотел этого жеста, ждал его и провоцировал разложенную под ним девушку. Она снова целует его в шею, ощущая на языке вкус соли и пота, и самую капельку терпкость его одеколона. И от этого крышу сносит окончательно, мир качается и плывет, дробится на отдельные фрагменты, словно в дешевом калейдоскопе.       Розалинд стонет протяжно, кончает с тихим задушенным всхлипом и ловит ответный рык Руссо. И снова поцелуй, от которого потом будут саднить распухшие губы.       Билл оглаживает ее талию, прижимает к себе, удобно расположив руки у нее на спине. И нежно проводит носом по виску, прикасается губами в разрывающей ее на части нежности, от которой сердце замирает на мгновение, переворачивается в грудной клетке и все еще стучит быстро и немного болезненно.       Он устраивается рядом, притягивая к себе Розалинд, не давая девушке отстраниться, рассеянно водит рукой по плечу, по спине, ласкает бедро, и снова рука его ползет вверх. Вебер дышит размеренно, восстанавливая дыхание, оставляя легкие поцелуи у него на плече, на груди, трется щекой, устраивается удобнее, сплетая их ноги.       Ей нравится быть так близко, нравится это затишье, в котором полно нежности и расслабленности. И можно на мгновение поверить даже в любовь. Ей нравится чувствовать тяжесть его рук на своем теле не в яростной собственнической хватке страсти, а в этом жесте почти защиты, словно Билл может уберечь ее от всех бед на этой грешной земле, хоть сам и является главной бедой для Розалинд Вебер.       - Останешься? – тон непринужденный и капельку равнодушный. Такой, что хочется ударить Руссо за эту холодность и отстраненность.       Вопрос извечный. И ответ Билл знает заранее, но продолжает спрашивать в слепом упрямстве, словно бы не видит никаких преград и проблем там, где для Розалинд их слишком много. Проблем. Преград.       Правил, норм, устоев, которые она нарушила одним махом тем же вечером после посиделок в баре на Клифф-стрит. И явилась в их с Чарльзом квартиру, скользнула к спящему мужу под бок и едва не взвыла от ужаса и от глубины собственного падения, когда мужчина нежно обнял ее во сне. Боже. Она настоящее чудовище, трусливое и лицемерное!       До рассвета тогда не сомкнула глаз, а утром убежала на работу раньше обычного, даже не став завтракать, сославшись на то, что у нее сложный наркоз, к которому надо подготовиться. Чарльз только поцеловал ее в губы коротко, а она едва подавила паническую дрожь.       С того момента прошло три месяца, и вот она здесь, в квартире Билли Руссо, от которой у нее есть ключ, куда она может прийти в любое время дня и ночи, когда пожелает.       От этого жеста доверия саднит в грудной клетке и трепыхается то, что у людей принято называть сердцем. Розалинд жалеет, что ее сердце не из камня.       - Не могу, - приподнявшись, целует в уголок губ, - ты же знаешь, что не могу.       Поднимается легко и идет в душ. Долго смотрит на себя в зеркале, разглядывая отметину на плече, цинично и холодно размышляет о том, как придется ее скрывать, радуется, что уже достаточно холодно, чтобы носить закрытые вещи и пижамы. Отмечает про себя: попросить Билли больше так не делать.       Ей кажется, что личность ее словно раздвоилась: одна дрожит от страха и упивается близостью с Руссо, другая холодно просчитывает, как эту близость получить, впрочем, тоже ею упиваясь. Розалинд качает головой и становится под обжигающе горячие струи воды, смывая с себя терпкий запах, хотя единственное, чего бы она хотела, чтобы он остался с ней навечно.       Когда она выходит из ванной, Билли стоит у окна, что-то быстро печатая в телефоне. На нем футболка и мягкие брюки, босой, растрепанный, такой домашний, он заставляет Розалинд фыркнуть от умиления.       Девушка одевается, походит ближе, обнимает сзади, упирается лбом в спину. Ей не хочется уходить, и хочется верить, что Билл это понимает. Он ведь так хорошо ее чувствует, видит насквозь. Всегда видел, с самого детства.       - Когда мы увидимся снова? – тихо спрашивает Вебер.       Руссо – занятой человек, глава собственной военной компании. И больше всего на свете Розалинд боится услышать, что он отправляется лично возглавлять какую-нибудь военную операцию. Или может ведь даже об этом не сказать.       - Суббота, Центральный Парк, десять утра, - отвечает коротко Билли. Девушка удивленно выдыхает, отстраняется на мгновение, изучает взглядом ткань футболки на спине, моргает озадаченно и недоверчиво. - Прости? – произносит осторожно, - я не совсем понимаю. - Погуляем, - спокойно отвечает ей мужчина, - познакомлю тебя со своим другом. - У тебя есть друзья? – посмеивается и дразнит его Розалинд. - Он больше, чем друг, - твердо произносит Руссо, - Фрэнк – мой брат. Мы вместе служили с самого начала, с первого дня бок о бок. Он говорит серьезно, взвешивает каждое слово. Что-то в его тоне пробирает до костей. - У него чудесная семья, - продолжает Руссо, - замечательная жена, двое детей. Они и мне словно семья. - Постой, - медленно произносит девушка, - ты, что же, хочешь меня с ними познакомить? - Ну да, - пожимает плечами Билли, - что-то не так?       Розалинд отстраняется, закусывает ноготь на большом пальце. Она не понимает: искренне Билли удивляется или провоцирует ее, играет на нервах, нарочно выводит из себя, бьет наотмашь этими словами.       - Билл, - серьезно говорит Розалинд, - Билл, так нельзя. Что мы им скажем? Как ты меня представишь? Руссо разворачивается, вертит в руках телефон, потом убирает его в карман брюк, поднимает на Рози абсолютно спокойный взгляд. - Ты мой друг детства, мы росли вместе – достаточное представление, по-моему, разве нет? - Но, - бормочет Вебер растерянно, - но если нас кто-то увидит, если кто-то из знакомых… ты… я, - она осекается, когда в глазах Билла мелькает холодная сталь, словно сверкает острый клинок - Ты и я – хорошие друзья. Тебе же не запрещено иметь друзей, миссис Вебер? – произносит вроде бы спокойно, но затаенная злость полосует по напряженным нервам, вспарывает кожу, заставляя охнуть, отступить на шаг.       Есть что-то извращенное в этом, неправильное до дрожи, до жути, до трясущихся коленок, в том, что они делают, в том, что Билл ей сейчас предлагает. Ей хотелось бы, чтобы все было по-другому, чтобы они были нормальной парой, обычной влюбленной парочкой. И тогда она ни минуты бы не колебалась. Это же тоже – доверие, познакомить ее с друзьями. Но вот так, снова лгать, притворяться, играть? Вынесет ли она?       - Впрочем, - и снова это ненатуральное равнодушие в голосе, - если ты не хочешь, то… - Хочу! – тут же перебивает Вебер, фальшиво улыбается, чувствуя, как внутри все екает, как ломается что-то от лживой тяжести ее слов. Лгунья! Гнусная трусливая лгунья! – я буду очень рада познакомиться с твоими друзьями, с твоей… семьей.