Главная беда

      Розалинд сжимает обеими руками пистолет, прицеливаясь в мишень, прищурив глаза, широко расставив ноги. Руки дрожат. Девушка кусает губы, оставляя неприятные вмятины от зубов. А потом делает выстрел. Едва заметная отдача от оружия, запах пороха. И цель, поражённая так далеко от центра.       Рози срывает наушники и едва подавляет желание отшвырнуть пистолет, заставляя себя аккуратно отложить его. Стоит, сжимая руки в кулаки, дышит через рот в попытке успокоиться. И чудится ей тихий смех. А ещё запах муската и кардамона. И тепло чужих властных рук на плечах. Розалинд едва подавляет порыв обернуться резко, стремительно. Знает: за спиной никого нет. Ведь Билли Руссо мёртв.       Эта мысль, так упорно отодвигаемая девушкой на задворки сознания, стучит в виски надрывным ритмом её расколотого на части сердца. Изодранное, исстрадавшееся, оно кровоточит. И болит. Болит. Болит. Саднящая, ноющая, выматывающая боль, от которой Розалинд разваливается на куски. И не может это остановить.       Она благодарна Фрэнку за то, что тот сказал ей лично. Пришёл к ней, пахнущий порохом и кровью. Так порой пах Билли. Рози только взглянула в глаза Касла и уже все поняла. В словах не было нужды. В горле пересохло, а дыхание перехватило. Дрожащей рукой бледная Розалинд вцепилась в каминную полку. Чувствовала прохладу камня под рукой. И это было её якорем в раскаленном море боли и отчаяния, что захлестнуло её с головой, заставляя захлебываться. Ощущение блядского дежавю размывало контуры окружающих предметов, заставляя комнату кружиться перед глазами все быстрее, и быстрее, и быстрее. Пока не подкосились ноги, а перепуганный Фрэнк не подхватил её, усаживая в кресло.       - Всё в порядке, - отстраненно произнесла девушка, глядя прямо перед собой. На Касла смотреть было тошно. Она знала, что этим всё и закончится, ведь Билл не оставил им выбора. И все же реальность ударила по ней молотом, рухнула на неё надгробной плитой, придавливая к земле. - Мы должны достойно его похоронить, - пересохшими губами прошептала Розалинд. - Рози, - Фрэнк сжал её руки. - Мы должны, - повторила Вебер, глаза её вспыхнули зелёным огнём, - мы должны, - повторяла монотонно.       Она могла бы лгать, что не верит в то, что Билли больше нет, как это бывает в красивых романах. Она могла бы позволить себе быть слабой, позволить своему горю потопить себя, захлебнуться этим ядовитым отчаянием, замешанным на крутой жалости к себе. Но не стала. Она не плакала ни тогда, ни потом на похоронах. Она оцепенела в своём горе.       Чарльз поглядывал на неё с беспокойством. Окружил её заботой и вниманием. Розалинд понимала: без чуткой, осторожной, ненавязчивой поддержки мужа она не справилась бы. Но даже он не выдержал однажды.       После нескольких дней молчания, после тяжёлого дежурства в больнице, где Рози нарочно выискивала себе работу, чтобы устать до того состояния отупения, когда все действия выполняются автоматически, когда нет уже ни единой мысли в голове, девушка явилась домой привычно молчаливая. С удивлением обнаружила дома мужа. - Ты рано сегодня, - констатировала равнодушно. Чарльз посмотрел странно. Розалинд рассеянным взглядом блуждала по кухне, смутно осознавая, что правильно было бы приготовить ужин. И не могла сдвинуться с места. Вздрогнула, когда муж подошёл и обнял, прижимая к себе спиной. Его руки были напряжены, его объятия удушливы. Впервые Розалинд задыхалась в объятиях мужа, боролась с желанием оттолкнуть его.       Её, замерзшую и уставшую, окутало желанное тепло. И не о нем ли она мечтала, добираясь домой по вечерним пробкам? Но это было не то тепло, не тот палящий жар, грозящий испепелить её. Это были не те объятия, не те руки, что могли со злой силой прижать её к себе в резком собственническом жесте. Это был не тот запах. А хотелось задохнуться в сладости муската и терпкости кардамона. Хотелось перестать дышать.       - Рози, - тихо произнёс муж, сжимая в объятиях сильнее, - Рози. Не тот голос. Не та интонация. Хотелось вырваться. Хотелось скулить и выть от отчаяния. - Рози, - Чарльз уткнулся в макушку девушки, шумно вздохнул, - Рози, вернись ко мне. Пожалуйста. Девушка замерла, широко распахнутыми глазами глядя прямо перед собой. Не знала, что ответить. Боялась пошевелиться. - Рози, я знаю, что вы были очень... близки, но надо идти дальше. И все же Розалинд вздрогнула. Крупные мурашки пробежали по спине. В тоне Чарльза было что-то... горькое. Отчаянное и обреченное. С привкусом злости и безысходности.       Во рту у Розалинд стало кисло и сухо. Девушка крепко зажмурилась. Муж был прав, она должна была вернуться. Но перед мысленным взором стоял другой образ.       Как стоял он сейчас, словно бы Билли был рядом. Он бы вдоволь посмеялся над тем, что она промазала. Он бы подошёл ближе, направляя её руку, будто бы желая помочь, а сам бы, конечно, провоцировал её, прижимаясь сильнее положенного, склоняясь ниже, будто бы желая поцеловать, но не делая этого. Он бы тихо смеялся ей в ухо, забавляясь её негодованием, желая помучить. А потом нетерпеливо и жадно целовал бы её прямо на парковке тира, не смущаясь чужих взглядов. И утащил бы с собой, к себе, чтобы там...       Рози обречённо стонет, отгоняя морок фантазий. Её колотит. Девушка понимает, что сегодняшнее посещение тира не задалось. Она уходит. Но едет не домой, хотя обещала Чарльзу быть к ужину. Обещала возвращаться к нему. И вновь нарушила обещание. Бесчестная и лживая, как и всегда. Розалинд невесело усмехается.       Она бродит по осеннему Нью-Йорку. Гордо золотятся клены, и стыдливо краснеют лиственницы, ели надменно демонстрируют зелёный наряд, а облетевшие яблони щедро протягивают свои плоды.       Под этими цветущими яблонями, смеясь, Билл целовал ее весной. И плыл над ними цветочный аромат, кружа голову. Здесь они гуляли по дорожкам. А вот и дурацкая скамейка для влюблённых, где они сидели, обнявшись. И пруд с его чёрной водой, в которой хочется утопиться, захлебнуться холодной водой, как своим горем, от которого сжимает грудную клетку.       Рози идёт дальше. По улицам и переулкам. Мимо судьбоносного бара на Клифф-стрит. Проклятый Нью-Йорк! Как много здесь воспоминаний. Они кружат, кривляются, смеются над глупой Рози.       Ах, как же она злится на Билла и его амбиции! На то, что был так эгоистичен. В конце концов, на то, что проиграл! О том, что победа Билли привела бы к смерти, как минимум, Фрэнка, Розалинд старается не думать. Она скорбит. И каждая клеточка её тела пропитана ядовитой болью.       Совсем темнеет, когда Розалинд оказывается на кладбище. Она приносит букет из алых и белых роз. Билли бы вдоволь посмеялся над её сентиментальностью. Ведь он всегда говорил, что сказочным концам место только в детских книжках. Девушка ярко представляет себе, как он закатил бы глаза.       Рози долго смотрит на памятник, почти не различимый в темноте. Чёртовы розы в её руках колют нежную кожу, оставляя маленькие ранки, её любимые розы, символ Америки, символ красоты, любви и вечности, преданности и жизни. Верности. - Semper fidelis, - шепчет Розалинд, глубоко вздыхает стылый октябрьский воздух, - я больше не приду, - произносит вслух. Я люблю тебя, Билли. Любила. Буду любить, - она пытается поставить точку, но с чёртовым Билли Руссо вечно выходит запятая, - но я должна двигаться дальше.       Ей кажется, что её обнимают, что Билли шепчет тихо: "Всё, что пожелаешь, сердце моё". И сердце её успокаивается, не стучит больше надсадно.       Розалинд возвращается домой, готовит ужин. Пришедший Чарльз смотрит с затаенной надеждой. Розалинд обнимает мужа и поправляет в вазе цветы. Её любимые алые и белые розы.       Символ её новой жизни