Раф под нашей крышей.

Что-то в этом мире нельзя было менять. Вмешиваться в природу вещей. Вырубать леса, губить целые виды, загрязнять воды, запрещать Олегу Волкову курить. Чревато это выговором о том, как сворачиваются без никотина уши, сердитыми взглядами, а нередко и прямыми посылами к черту. А может и подальше. Шайтан-машина, — иными словами вейп, который (каламбур) впарил Серёже продавец, куковал в бардачке. Использовал его Олег только при Разумовским и Лине. Понимал ведь, что только хорошего для него хотят. Берегут, как могут, вот даже вонючую ванильную альтернативу подарили. Только тошно от неё, правда… Но два-три затяга для чужого спокойствия — не проблема. А потом ещё несколько дней выветривать из бороды запах. Фраза: «Я заеду покурить?» появилась недавно. Она мигала на мобильном время от времени и уже автоматически отбивалась коротеньким: «Ок». Но не значил этот вопрос ровным счётом ничего. Волков уже был где-то на подходе. Катя взяла пачку «Винстона» и сунула в карман зажигалку. Если бы последнюю пару не сняли, осталась бы в коробке всего одна потрепанная жизнью сижка. А так, их три. Ей, Олегу и неприкосновенная, на случай сильного стресса или хандры. Без Игоря дома тоскливо, окурки летят десятками. Волков мог бы уже купить свои собственные, курить в тайне. Но страх того, что тайник найдут, а доверие подорвется очень велик. Ему дороги те надежды, которые на него возложены. Дорога его «семья». Кате Олег был своеобразный «друг подруги тёлки брата», а конкретнее — лучший друг парня её подруги. Но родной уже, сука, до мозга костей. Дисциплина, строгость, неразговорчивость, холодность — это круто, но нет ничего круче настоящего. Уставшего, но мягкого. Волчара-котяра, даже голос становится нежнее, а во взгляде появляется ласка с привкусом тяжёлого дня. Он прислонился спиной к стене, прикурил и запрокинул голову. Секунда, две, три… Глаза закатываются, а жизнь обретает смысл. И это забавно, потому что именно этим они с Серёжей и схожи. Нервозность. Скрывают кто как может. Гордые. Воспитаны так, что хрен признают свою слабость. Только потом, когда уже до точки кипения дойдут, станет ясно всё. Катя разгоняла дым рукой. По привычке. Уже съехала из дома с маразматичной бабкой, но все равно шифровалась. Нынешние соседи, конечно, тоже были не в восторге от запаха, но с девушкой мента ссориться не хотели. Как-то без причины боялись. Видели ведь уже, в каком состоянии Игорь периодически домой возвращается. И дверью почтового ящика хлопает так, что весь дом дрожит. Как же он по зубам может дать?.. Проверять не хочется. Тем более теперь, когда в их доме бывает Олег. Олегу не нужно представляться, все уже с первого взгляда поняли, что лезть не надо. Мирный дядя, но руку откусит по локоть, если хоть пальцем покачать. До слуха о том, что Катерина якшается с мафией остались считанные секунды. — Кофейку может? — Катя затушила сигарету о дно банки из-под сгущёнки. — Зря, что-ли мотался? — Не зря, — он улыбнулся краем губ. — У тебя турка имеется? Или майор предпочитает чифир вместо кофе? Никакой злобы в таких шутках и обращениях не было, но от чего-то эти двое сразу не поладили. Может из-за того, что слишком похожи. — Не выёбывайся, дядь, — она усмехнулась. — хоть в кострюле сварю. Ты давно ли стал разбираться? — Как только Серый кофеварку принёс, — картина того, как Разумовский тащит на своём горбу увесистую коробку ясно всплыла в воспоминаниях. — Бухтит громко, конечно, но получается неплохо. — Капучинки-мокачинки? — Нажал на что-то, оно и полилось. — При Лине не вздумай так сказать. Льётся говно по трубам, а кофе варится. Час уж несветлый. Из окна парадной видно синее-синее небо Петербурга, то тут, то там трубы заводов и их же дым. Пахнет сыростью. Опять пол мыли какой-то дрянью вроде копеечной белизны. От такого окна изнутри запотевали и лёгкие закладывало. Мстит, что-ли уборщица за никотиновую атаку? Или просто старая ведьма… Шаги глухо неслись по лестнице вверх. Шаркали. Местами отзывались тихим шипением и глубокими вздохами. Из-за угла неспешно вышел Гром. Припозднился. Потасканный работой, грязный и лохматый. Кепку нёс в кулаке. Либо порвал, либо изгадил. Просто так не заставить снять. Вся футболка в побелке. Игорь остановился на последней ступени и двинул бровями. — Что этот афганец делает у нас в порадной? — Сириец, — поправила Катя. — Татарин, — поправил Олег. Понятнее не стало, но возражать Гром не стал. В конце концов, пока не лезут в его квартиру — ради бога. Хотя что-то внутри пожигало. Неприятно как-то. Он шмыгнул носом, подошёл и мельком поцеловал Катю в губы. Пахло от него потом, морозом и бумагой. Но это и не плохо. И не противно. Это обычно, необычно, если розами несёт. Игорь никогда никого из себя не строил. Был закрыт для всех, одновременно с этим прост и понятен. Кое-кому, правда, путь в его душу открылся. А там такие богатства, видимо-невидимо. Катя запустила руки под кожаную куртку, погладила его по спине, ласково улыбнулась и так же ласково похлопала. Мол, топай домой, я скоро. А Гром и послушался. Только захватил зажигалку и банку с пеплом. Своеобразный жест: «На сегодня перекур окончен». Олег ухмыльнулся. Кого бы мент из себя не строил, всем давно понятно кому в этой паре чешут пузико. Живёт, как кот в сметане. Его любят, ценят, заботятся. — Кофеёк в силе, друг сердечный? Волков сделал последний затяг, после которого выбросил сигарету в окошко и достал из кармана «барбариску». — Не, — фантик комочком полетел следом. — Пришёл другой самец. Пометил территорию. Мне здесь больше делать нечего. — Это тебя так с «барбариски» кроет? Катя забралась на подоконник. Зябко, конечно, стоять утомительно. Она поправила лямку на плече и наклонила голову вправо. — Хочешь помериться с Игорем письками — мерься. Но мои двери всегда открыты для тебя. При любом раскладе. Даже, если у него окажется длиннее. — Я знаю, — улыбка всплыла сама по себе. — Чувствую, что действительно устал твой мусорок… В следующий раз попью, обещаю. Он ещё немного постоял, молча глядя в окно. Посмотрел на часы. Поцеловал Катю в лоб на прощание и ушёл по лестнице. — Покой нам только снится? — И пусть ничто не поревожит сны! — Доброй ночи, дядь. От Волкова пахло дешёвой белизной, барбарисом и совсем немного куревом. А ещё пахло счастьем. Ведь из одного «дома» он ехал в другой.