Раф под нашей крышей.

Лина с Катей и сами не знали для чего по сотне раз пересматривают один и тот же фильм, уже зная концовку. И рыдают до белых губ и красных щёк. Трясутся, шмыгают, а все равно с улыбкой смотрят на свое экранное солнце в жёлтой куртке. Уже зная, что вот-вот сгорит оно в лесном пожаре… Периодически самим бывало на сердце больно, как от ожога. Видишь же, что жить хотел, любить хотел, пылать хотел лишь в чувствах собственных огне. А потом Лина ставила на паузу. Ложилась подруге на плечо и не то, что плакала… Скорее выла. О судьбе Максимкиной, о желании обнять его всего с ног до головы. Катя слушала, гладила по спине и вторила. Редко их так сильно пробирали фильмы, очень редко. Сильные попались девчонки. Но… — А сейчас все, кто верят в чудеса, — шмыгнула Лина, конвульсивно дергая на себя одеяло в попытке справиться с ознобом. — закрывайте глазки и… — Блять, — жаркие слезы катились по подбородку, шее, за шиворот. — у него же… У него вся жизнь впереди была! Странно устроен человеческий разум. Сам готов наносить себе моральный вред. Люди создают грусть, наслаждаются ей и от неё же страдают. Глупо с одной стороны. А с другой стороны «Хатико». Печальнее было найти сходства Игоря с погибшим героем. Взгляд у них один. Строгий такой, серьёзный, но с нежной поволокой. А улыбки совершенно разные. У Грома усталая, с прищуром. Эти глаза через багряную грязь смотрят на многое. И только на близких своих любуются с лаской. Шустов же всему миру рад. Как, если бы мог сердце свое распороть и отдать, кому нужно. Прям с экрана пышет. Ты только руку протяни, а он щекой прижмётся и вздохнет. А в общем-то черты одни и те же. Что нос, что губы, даже брови. Фигура на двоих одна. Даже страшно становится. Катя старалась себе этого не разрешать, но порой разыгравшееся сознание дарило ей образ Игоря. Одного среди горящих сосен и берёз. В огне. В агонии и муках. И так душу щемит, что хочется вцепиться ногтями ему в плечи и не пускать от себя никуда. Лишь бы не снилось, как её любовь умирает. Когда в сопящую забитыми носами квартиру возвращается Гром, на шею ему кидаются сразу двое. Одна молча плачет и целует в ямку шеи, а другая детским лепетом рассказывает, что когда-нибудь принесёт сюда гитару. И не врет. Обычное субботнее утро, обычный ранний час. А Лина уже на пороге со странным, с полусладким. На локте болтается маленький жёлтый пакетик, а на лице следы бессонной ночи. Оно и ясно, найти в башне «Вместе» и намёк на гитару — долгий, тяжёлый труд. Катя ставит чайник, забирается с ногами на стул и переводит взгляды с полупустой бутылки на подругу. — Я все придумала! — на жест «потише» Лина кивает и мельком смотрит за угол. Дверь в спальню приоткрыта. — мы отменяем грустный финал, дорогая. Моя душа требует хэппи энда! — Заставишь режессера переснять концовку? — Почти! Мы вернём себе Макса, — порой её идеи были спонтанны и безрассудны. А порой и не порой. — буди мента, сделаем его пожарным. — Мать, оставь его в покое. Пусть хоть немного отдохнёт. — Не волнуйся, мне есть чем его подкупить, — на жёлтом пакетике красным цветом, как гром среди ясного неба сияет «Шава 24/7». Или «Шалава 24/7», как называет её Катя. Игорь морщится, ссутулившись на ветхой табуреточке. На голых плечах махровое полотенце, в руках сырный лаваш, а волосы бороздит расчёска. Всем видом недоволен. Дышит сонно. Смотрит матом. Его подняли в восемь. Его в принципе подняли. Не поступают так с рабочими людьми. Тем более с любимыми. Он бы ни за что так не сделал. Наоборот, ведёт себя (старается), как мышь, если встаёт первым. Катя держит руку на его колене, будто соболезнуя. Но подруге помешать и не пытается. Слишком уж заманчиво увидеть мятые кудряшки там, где их отродясь не бывало. — Надо же, не завидую твоему парикмахеру, Игорёк, — Лина накрутила жёсткую прядь на палец. — у бедолаги, должно быть, занозы до локтя! И моральная травма на всю жизнь. Щетинился майор не только метафорически. Грубыми у него были даже ресницы. Но даже так, при должном подходе, можно было что-то сделать. Побольше бы геля… Ведра два. И столько же лака. План был прост и безупречен. Катя настраивала гитару, как умела. Крутила-крутила, перебирала струны и делала вид, что что-то понимает. Хотя понимает ровно ничего. Гром смотрел с умилением. Хрустел огурчиками в шаве и хмурился на запах лака. Чёрт знает зачем он вообще согласился. Не смотрел же фильм ни разу. Но для девчат это важно. А значит будет терпеть. От него же ничего особо не требуется. Сидеть только и не рыпаться. Ватка с ромашковым тоником должна была снять утренний отёк, но вместо того ошметками оседала на усах. Гелевые патчи сползли на щеки. Становилось смешно. Неужели Игорь настолько не создан для подобного? — Испорчу вам, девки, всю малину, — вздохнул он, слегка пожав плечами. Полотенце свалилось на пол. — Ну-ну, парень, ты у нас ещё на «Кинотавр» поедешь! — Лина принялась шарить в своём рюкзаке. — немного блеска и ты принцесска! — Чо? Хайлайтер засиял на кончике носа. Катя едва успела поймать Игоря за руку перед тем, как он стёр бы косметику с лица. Какая-то моментальная реакция. Как у собаки Павлова. — Даже боюсь представить, что ты с Серёгой творишь, — фыркнул майор, подняв глаза вверх. — Ты не хочешь этого знать, — единогласно заверили девушки. С подачи лёгкой кисточки и пудры, Разумовский уже примерял на себе образы ни одного десятка культовых персонажей. Однажды даже забыл смыть с себя Кроули, когда вышел на видео-конференцию. На Игоря нацепили широченную серую майку, повернутую рисунком на спину, сверху накинули жёлтую рубашку и завершили образ гитарой. Переодевать треники он категорически отказался. Надеялся вернуться в постель, когда этот маскарад закончится. Вели к зеркалу с затаенным дыханием. Хотелось рассмотреть проделанную работу со всех сторон, что-то подправить и наконец щёлкнуть пару раз на камеру. И вот. Максим Шустов в отражении был недовольным и уставшим. Кудряшки, похоже, сгорели до угольных волн, а пушистая поросль по щекам окрепла. И все же, это был он. Тот самый пожарный, которого все любили. Только уже не просто тёплый, а действительно горячий. Пламя его не спалило, лишь кожу позолотило. Катя прижалась к Грому сбоку и глянула снизу вверх. — А давай мы тебе мелирование забубеним? — без надежды спросила она. — Хренирование. Лина праздновала свой небольшой триумф остатками вина, вчерашней картошкой в сковородке на плите и остатками аджики. Свои пару кадров она сделает, когда Катя налюбуется и натрогается. — Зачетно выглядишь, Игорёк, так и не скажешь, что дед.