Раф под нашей крышей.

Одно светское мероприятие проходило на манер анекдота. Сидят как-то сирота и сын бизнесмена. Оба пьяны и веселы, молоды и горячи. Оба точно уедут отсюда с девушками, но один из них не слишком-то счастлив. Зачесав волосы назад, он поправил на зубах грилзы. Осекся. Снял от греха подальше. Убрал в карман явно дорогой рубашки и уперся локтями в колени. — Разум, я одного не выкупаю, — за усмешкой скрывается неловкость. — Денюжек не хватает? — выдаёт туман в голове Серёжи. — Если бы, — разводит руками Кирилл. — не хватает… Любви что-ли, а? Не, не подумай… Там все окей, — кивнул он, ненадолго разводя ноги. — а все чо-то… Дохуя их, а я один. Мимо проходит восточная девушка в изумрудном кимано, кокетливо улыбается Гречкину и ведёт бедром. А он улыбается в ответ и дежурно подмигивает. — Видишь? — Вижу, конечно, — потягивает шампанское Разумовский. — а что я вижу? — Несправедливость! Ты же не любишь несправедливость, Разум? — Не люблю. — Во-о-от. А справедливо разве, что у меня тёлки не задерживаются, а у тебя своя? — Ты не путай, — цокнул Серёжа, смакуя сладковатые пузырьки. — я тёлок не держу; не фермер. — Да чего ты до слова доебался? — Это во-первых, — почувствовал себя школьным учителем. — а во-вторых… Ты хочешь обладать чужим телом. Как-то плевать на жизнь девочки, её мысли. Тебе в принципе как-то насрать. Сгрёб-выёб и все. Чего ж удивляешься? Гречкина эта лирика не интересовала. Он прекрасно знал, что бабам надо для счастья; ствол на взводе, яхта при погоде. А все равно хотелось, как в кино. Чтобы тапочки тёплые, кофе вкусненький и засыпать в обнимку. Чтобы на ухо кто-то тарахтел за ужином, спрашивал про день самого Кирилла. Серёга, как раз, выловил такой экземпляр. За вечер раза три подходила, спрашивала что да как, в макушку целовала. Видно прям, что… И тапочки у них есть. И кофе. А у Гречкина в багажнике бутылки три, а внутри ни-че-го. — Ты её как нашёл? — кивнул он в сторону. Лина стояла у бара, эмоционально беседуя с подругой. Её улыбка за алой помадой была только ярче, а глаза светились похлеще камушков в серьгах. Бурные жесты руками разметали по плечам тонкую цепочку. — В метро, — Серёжа усмехнулся, как сдувающийся шарик. — бегает матрёшка такая, ветку ищет… Я ей помогать пошёл, а она меня пакетом по руке долбанула. — И чо потом? — А ни-чо, — не выдерживает душа поэта это ваше «чо». Трясёт всем телом. — пообещала не драться больше и любить дальше смерти. — Красиво, — Кирилл отпил немного, погоня во рту и цокнул. — про смерть. — Жизнь красивее. Этим вечером Разумовский сам себя не узнает. Открыт, как никогда. Способствует этому разговор или алкоголь — сиди, гадай. А может помогает то, что не один он. Ни в этом мире, ни в казино. Стоит там ласточка его. Перманентно её поцелуи по всему телу чувствует. И думает; какой же ты, Кирилл, дурак несчастный… Лишаешь себя всего лучшего на свете. — Совет, — Гречкин с недоверием обернулся. — нужна шлюха — выбирай. Нужна любовь — ищи. Зацепив полупустую бутылку со стола, Серёжа пожал «товарищу» руку и шатко развернулся на пятке. Ему сегодня обещан танец под китайскую дудку и помощник, чтобы добраться до дома без лишних эксцессов.