Раф под нашей крышей.

Три чемодана, с которыми приехала каждая из девчонок, распахивали металлические пасти до упора. Взяли минимум, а максимум набрали за год совместной жизни. Здесь и картины, и полотна, и лампы, которые Катя тащила с барахолок, а иногда даже мусорок. И чайнички, свечи, корзинки, которые умела выбирать Лина. Вместе это было торжество безумия, заключённое в две комнаты и одну кухню. Завешанное советскими шторками-бусинками, мотивационными плакатами, ловцами снов и десятками часов. На стол стелется сразу две скатерти на крест, ставится глиняный заварочник и вазочка мятных конфет, пополам с «барбарисками». Вполне привычно встретить в ящичке за зеркалом мильён флакончиков Лины. Абсолютно нормально просыпаться от строк «В синем море, в белой пене», которое Катя напевает каждый раз, когда намыливает голову. Вечерами пили чай или кофе, рецепты которого печатал принтер на кафедре иностранных языков педагогического университета. Включали на массивной, старом телевизоре какую-то чушь и, запивая день белым шумом, рассуждали о планах, усталости и мечтали поспать хоть на часик дольше. Предметом ссор и споров было курение. Морщась от самого вида сигарет, Лина вставала с места и закручивала пластинку: — Если ты думаешь, что можешь курить на кухне — ты ошибаешься, дорогуша. Мне ещё рожать! — Когда это? — Когда-нибудь! Приходилось заматываться в любимый «цыганский» платок и топать на улицу. Отравлять никотином объявления на подъезде и посыпать пеплом умирающие бархатцы. Никто особо не порывался спасать несчастные цветы. Однако значимым плюсом сожительства была оперативность. Сообщения: — Я злая. — Наберу тебе ванну. Внушали такое желание жить, что вот-вот крылья отрастут. Одиноко не было никогда. Поздним вечером, в тишине устало квартиры, на вопрос: — Спишь? Шаркали чьи-то тапочки или шлепали босые пятки. Однако ж, придя к цели, тишина растворялась. Приходила душевная беседа о страхах, сомнениях и неудачах. В ходе которой обе засыпали на застеленном диване. А посыпались такими помятыми, будто красные линии на лицах были высечены плетьми. Особо комично выглядели утренние сборы. Когда Лина, чуть ли не за три часа до выхода терла глаза и раздумывала над серёжками, Катя видела десятый сон. Летели платья, ремешки, корсеты, некоторые предметы чужого гардероба. Гремели утюги, отпариватели, «плечики» и бляшки. Варилась каша, кофе, яйца и мозг бедной девушки, мысли которой за ночь сместились. И поглаженный с вечера свитер казался уродским, а в с этими брюками — просто мрак. Да и вообще; господи, как можно идти в люди с такими волосами? Перемыть в сотый раз, уложить на три манера. А Катя поднималась ближе к концу этой демагогии. Допивала чужой кофе, смывала с себя вчерашний день и стягивала со стула майку с рубашкой. Порой Лина наблюдала за этим со своего высокого стула у окна и удивлялась. Где же россыпи помад, теней и брызги крема? В прихожей дрейфовали изумрудные туфли рядом с голубыми кедами, а на тумбе два комплекта ключей со звонкими брелками. Некоторая разница присутствует, но на каком-то духовном уровне эти двое переплетены, аки прутья в корзине. — Эй? — поставила Лина на пол два пакета. — Как жизнь? Катя задумчиво, сутуло сидела на столешнице, выплевывая кольца дыма в широко открытое окно. — А я вот думаю, — вздохнула она. — Что жизнь моя тленна. Не имеет она никакого смысла и итог её — сырая земля, черви и гниль. На высокие в своей низости мысли подруга приподняла бровь, закатала рукава и поставила руки в боки. — Вот, значит, как? — По своей сути все мои действия бесполезны. Всё равно отстроенное обратится в прах, а те самые строители — в тлен и говно. Взгляд невольно упал на стеклянную форму в раковине, а так же густую пену по всему периметру. — Ты снова пыталась готовить тыквенную кашу? На выдохе Катя кивнула. — И снова промах? Очередное согласие. Посуду пришлось мыть самой. Подруге прилетело по спине тряпкой за комнатный перекур. Было своё очарование в этих баулах, которые Лина тащила невесть откуда. Как какой-то «дядя Радик» из тупых анекдотов, она выбирала самый лучший виноград, апельсины слаще поцелуя жены и эх! Гранаты — бычья кровь! Периодически на пороге появлялся здоровенный, яркий арбуз и бутылка домашнего вина. — Маэстро, дегустируй! Для чего-то же мне лили и в уши, и в канистру. В комнате Лины расставлены растения, букеты сухих цветов, статуэтки и свечи в подсвечниках. Постоянно играет фолк, подвязаны золотистые шторы, работает увлажнитель воздуха и стелется туман благовоний. А у Кати на стене ковёр, по столу кружки с пеплом палочек-вонялочек, раскиданы горы подушек и пузырьки всевозможных духов, масел. Из колонки старого радио гудят "Псы с городских окраин", а из пустых баллончиков ингаляторов можно строить замки. Хотя уживаются они, как если бы были знакомы всю жизнь.