Раф под нашей крышей.

Серёжа сложил руки на спинку дивана, упёрся в них подбородком и наблюдал. Щурился, сонно вздыхал, поджимал губы. В комнате тепло, хотя плечи подрагивают. Даже в аду по утрам холодно, это точно. Поставив на стул одну ногу и свесив другую, Лина вертела головой перед зеркалом и звенела кистями. Тени яркие, настроение у неё сегодня более, чем хорошее. Ещё бы, через пару часов она проводит экскурсию для новеньких в институте. Самая ответственная на курсе. Педагогический состав умолял не пугать «детей» косметикой, но кто бы их послушал? Подчеркнула шрам над бровью, подкрутила ресницы, но так долго и плавно этим занималась, что Серёжу заново начало клонить в сон. Солнце еще только-только робко коснулось жалюзей. — Питер потерял визажиста, — лениво улыбнулся Разумовский. — Программиста тоже потеряет, если будешь говорить под руку, — отозвалась она. — Привыкай. Сегодня тебя ждёт много болтовни и вопросов не по делу. — Меня это нисколько не пугает. — Железная леди. Он мог бы и не просыпаться. Но очень хотел «проводить» Лину в добрый путь, вперёд в мир преподов. Она нравилась ему любой, однако подсмотреть за процессом преображения было интересно. Какой-то… Женский сакральный ритуал. Все эти баночки, щёточки. Хранятся в большой фиолетовой сумке на квадратной полочке. И настолько в сущности своей ценны, что Серёжа даже смотреть в ту сторону боится. Честно говоря, некоторые приспособы его пугали, но… Да и пусть. Между тем Лина брызнула на запястья его духи, зажмурилась и прижала руки к шее. — Это так… Чтобы уж точно не волноваться, — вздохнула она. Сам знал. Проживая вдвоём некоторое время они начали перенимать привычки и традиции друг друга. Серёжа так же пользовался чужим парфюмом и ровно тем же движением заправлял за уши волосы. Это забавно. Потому что дьявол кроется в деталях. И, в очередной раз надевая очки, он поправит их по её образу и подобию. Разумовский слез с дивана. На бедре вмятины от простыни, напоминающие глубокий царапины, на башке шухер и бардак. Он подошёл к стулу, со спины обнял её за плечи и закрыл глаза. Нереально сильное биение сердца так за себя и говорит. Любит. Очень любит. — Отныне, ласточка моя, нарекаю тебя вождём. Лина повернулась, невесомо целуя в скулу и, словно попугая, погладила под подбородком. — Духовный предводитель и проводник в мир сессий. — Я так и сказал. Сейчас от неё мягко доносится шлейф орхидей с белым перцем и этот неописуемый запах пудры. Странно, конечно, но это ассоциируется с детством. Теми… Положительными его моментами. Новым годом, например. Когда девчонки наносили боевой раскрас в туалете и выползали где-то через час. От их рук пахло дешевыми сигаретами, а глаза пьяно поблескивали. Всегда морщился на них и уходил к Олегу, устанавливать петарды на ветхой крыше. — Может мне съездить с тобой? Она ломает брови, слегка опуская плечи и с сожалением смотрит на его отражение в зеркале. Такое расслабленное, заспанное, простое. Самое-пресамое любимое. Даже круче всей этой официальности с костюмами и фраками «ласточкин хвост». Красные трусы с золотистыми цветами тоже выглядят неплохо. — Нельзя, чтобы тебя увидели в институте. Иначе поползет куча разговоров о том, как я добивалась диплома. Хреновенькая характеристика, да? — Ну да, — мягко дотронулся он губами до её уха. — но, как только закончишь учёбу, устроим настоящий парад под лозунгом «мы вообще-то вместе!» — Позовём твоих инвесторов, — усмехнулась Лина. — пусть знают в лицо того, кто пачкает тебя помадой. — Смешно тебе? — хотя и сам он посмеивается. — а мне приходилось объяснять, что это не моя инициатива — явиться на собрание с краснющими губами. Я проклял все «Летуали» страны! — Поэтому они перестали продавать мой любимый оттенок? Разумовский поёжился и потёр её лопатку, будто подбадривая. — Мой, кстати, тоже. И, с нежностью поправил ее волосы, едва достающие до плеч. Потрясающее, однако, создание... До сих пор не может сравнить её с кошкой или зайцем. На ум приходят только вольные, гордые птицы с острыми перьями и пронзительным взглядом. Как-то даже странно, что Лина оказалась именно его ласточкой. Неумелый птицелов просто предложил свою любовь. А, что же еще нужно вольным и свободным? Она оказалась в единственной клетке. Его. Грудной. И то, не в виде узника, а в виде жара жизни.