Раф под нашей крышей.

Нет ничего более эстетичного и подходящего русским реалиям, чем поздний вечер в свете тусклых ламп. Классик пел, что одни слова для кухонь, другие для улиц. Так вот… Если пересчитать, сколько секретов, признаний и слез слышали плиты и холодильники — священники вздрогнули бы. На табурете скрючился Разумовский. Голову его украшали два хлипких рыжих пучка, а на губах застыл жгучий вкус водки. Не выдерживала душа поэта местный градус. В глазах плыло, рябило. — Ты как? — Лина подтянула резинки и поцеловала его в макушку. — Терпимо, — хрипло от долгого молчания ответил Серёжа. Порядком упитый Гром лежал на коленях Кати, подставляя голову под гладившие его руки. Не признает трезвый майор, что млеет, когда кто-то в его волосах копошится. А пьяный всем телом любовь выражает. Даже куртку снял, тепло ему. Хорошо. Олег точил ножи, с умилением поглядывая на все действо. Выпивать он не любил, хоть и умел очень хорошо. Всякие медово-перцовые настойки заходили на ура. Но завтра на работу. Да, всем присутствующим завтра на работу. И, если Серый мог кинуть таблеточку в стакан и учесть я за ноут, Игорь завтра выпьет весь кулер и неслабо напугает Дубина. — Родной, — шепнула Катя, погладив его по щетинистой щеке. — давай спать? Пойдём, а? Там удобнее. Лина подмигнула ей, подцепив Разумовского под ребра. — Пойдём, птенчик, я помогу тебе лечь. И, если в обычные дни эти двое могли спокойно заснуть только, если под боком их любимые, сейчас вполне спокойно свалились в кучу конечностей на диване. И засопели в унисон. Пинались, правда. Скажут еще, что майора полиции невеста избивает... На кухне уже ждал Волков, выкручивая пробку бутылки гранатового вина. По его мнению нет таких проблем и настроения, которые не решил бы старый добрый глинтвейн. Катя варила вино, загребая в кострюлю специи. Лина резала одну половину фруктов и ела другую. Покоцанные груши — тоже груши. В конце концов, если вкусные — знак качества. Она закатывала рукава, но ничуть это не помогало. Общая атмосфера тепла, дружеских посиделок под «Возле твоей любви» из магнитофона Кати, раскаляла круче алкоголя. И любое слово превращалось в песню, ведя бедра из стороны в сторону. Волков втыкал гвоздику в лимон, поджимая губы от усердия. Коленом опирался на табуретку. Не необходимость, просто подцепил от Кати, понял, что удобно. Лина убрала волосы с его лба тыльной стороной ладони и кивнула. Все, мол, хорошо у тебя. Она наматывала мед на деревянную ложку, восхищаясь цветом. — Жидкое золото какое-то! — полетело в кастрюлю и запахло вином. С брызгами полетели апельсины с яблоками, аппетитная крошка цедры, корень имбиря, заточенный, аки ведьмин коготь. Вот к чему он нож обхаживал. Поварешкой все разлили в три бокала, раскрыли окно. Разомлевшая Лина сидела в диванном уголке, улыбаясь с закрытыми глазами пока Катя с Олегом курили в форточку и обсуждали варенье из лепестков роз. Хотели попробовать сварить на днях, но сомневались, что подойдут обычные цветы из магазина. Нет, конечно, они оба уже пробовали всякие гурманства… Еловое варенье, тутовниковое, из шишек и грецких орехов. Но это не то. Хочется своё. Ароматную кастрюльку сладкого. — Ребят, я вас так люблю, — вздохнула Лина. — И мы тебя, — кинули оба, продолжая обсуждение. Вспоминалась серия какого-то мультика, где заготовки делали из сыроежек, моркови, помидоров… Банок не напасешься. Волков вообще-то раньше пугали эти мысли бывалого дачника. А теперь смирился и оценил преимущества своих огурчиков, своего лечо. И, особенно любимой Катей, черемши. — Вот ты как считаешь, — обратился он к Лина, развеивая дым рукой. — на варенье лучше красные розы или белые? — Чайные, — пожала она плечами. — Шайтан, — протянула Катя. — такие, наверное, и надо. — Поищем. У Серёги в компуктере и не такое встретишь. Бокалы стремительно пустели, затягивая в воздухе душевные разговоры трех друзей. О детстве, юности, варенье, даче. Надо бы действительно к Прокопенкам съездить, тётя Лена давно зовёт девчонок дёгтем поскрабить. Попробовать стоит, эта женщина ещё никогда плохого не советовала. Подарила Лине советскую тушь, гжельных рыб с церковными свечами во ртах, мешок сушеного крыжовника и ещё бог знает что… Щедрой души тётенька. Любят её, а она любит больше всех. — Недавно в детдом ходил. Нашу комнату видел. — И как? — Катя жевала лимонную корку. — Вообще ничего не осталось. Нычки в батарее прятали. Я сигареты, а Серёга ножи, чтобы карандаши точить. Ничего там больше нет. Стена голая. — А батареи? — Убрали. Обогреватели теперь. — Может оно и правильно, — заметила Лина. — Серёжа говорил, что пару раз обжегся о неё. Меньше травм у детей будет. — Хотя бы физических, — закончила Катя. Олег подлил всем ещё по бокалу. Хотелось сыра или крекеров, но в этом доме оно найдётся вряд-ли, даже спрашивать не стоит. Скоро придётся заканчивать все. Мыть посуду, ложиться спать. Кто на пол, кто пинать мужиков на диване и забираться хоть на краешек. А может подруги дождутся рассвета. Запишут красивое видео, закутаются в одеяло и заснут в старом кресле. На душе, главное, хорошо. Цветет все. Винным оттенком.