Раф под нашей крышей.

Всё таки сомнительной идеей было познакомить Игоря с семьёй. Ещё и в деревне за сорок километров от родного Катиного города. Ещё и осенью. Гром, на пару с Алексеем — старшим двоюродным братом, поковырялись в старом дедовском «Восходе», перетаскали ещё весенние дрова в поленницу и затопили баню. Да таким хитрым способом, что в предбаннике запах стоял сладкий, смолянистый. Лёха не умел раньше, а теперь, похоже, только так и будет топить. С дедушкой Игорь перебрал чердак, вынес старый матрац и даже слазил за трехлитровыми банками мёда в погреб. Ни разу не пискнул, что что-то его не устраивает. Даже, стряхивая пыль с усов, смиренно тащил то, что сказали. Катя наблюдала за этим с неким сожалением. Привезла, вроде, показать только. Похвастаться. Что так, мол, и так, вот он. Прошу любить и жаловать, мой мужик. А по факту приняли Грома за разнорабочего. Ни раз Катя подходила к нему. Грязный, потный, запыханный Игорь обнимал её, улыбался и объяснял, что ему все это только в радость. Засиделся в Питере на скучных делах, а тут разнообразие какое-то. Дурь вся выходит. Она, конечно, слушала… Но не особо верила. Сама все это проходила, понимала, что никакой радости в грязи нет. А мазохизма за Громом не замечала. Мать с тётей уже смеялись. Привезла мента, а волнуется, как за детсадовца. Ничего, говорят, с Игорьком твоим не случится. А Катя слушает их пока пельмени лепит, кивает… Но слишком любит, чтобы рукой махнуть. Задумавшись, весь стол пельменями обложила. Не знает куда теперь и девать, сама такое не ест, а морозилку и так забита… Ну, может дедушка потом друзей позовёт. Съедят. Или уставшие от своей дворовой демагогии мужчины завалятся на кухню с горящими глазами и закинутся пельмешками, как казак из Диканьки. В доме гладили и стирали, перебирали старые фотографии. Это же так происходит; впервые за долгое время приехала из Питера дочка, надо обязательно поговорить по душам, снимки детские порассматривать. Что вот тут, сидят они с Лешей на зелёной лавочке. А вот здесь они лепят снежную бабу. Тут ёлку наряжают. Под чаёк говорили о жизни. Но больше всего болтали друг с другом сестры. А Катя, уже потеряв нить разговора, двумя руками держала перед собой горячую чашку и рассматривала календарь с котами. А на кружке потрескавшийся, выцвевший со времен детства бегемотик. Раньше молоко козье оттуда хлестала наперегонки с Алёшей. Теперь думала как бы вечерком сюда медовухи плеснуть. За обедом дед с братом обсуждали необходимость на неделе сходить в рощу, нарезать веточек на веники. И стучали ложками о дно тарелок. Тётя ещё вчера сварила эти щи, чтоб за ночь настоялись. Порезала на салат огурчиков-помидорчиков, сальце из морозилки достала. Катя прижалась к Игорю плечом и просто радовалась, что он рядышком. Потому что сразу после еды его обратно уведут на «службу». Таскать арматуру из гаражей, доставать из подвала банки и ведра, затачивать старые вилы и секаторы. Страшно подумать с какой крепатурой завтра проснется товарищ майор в мягкой, деревенской кровати. После бани мужики решили выпить. Лёха с дедом по рюмашке, Гром молочка. Как бы не уговаривали, отказался. Спортсмен, мол, нельзя. Да и, если честно, просто водку не любил. Игорь сидел на кухне в своих любимых спортивках. Чувствовал себя в своей тарелке. Чистый, в тепле, смотрит какой-то из сотни эпизодов «Следствие вели», потирает ушибленное плечо. Он перегнулся, выключил газ под чайником и разлил кипяток по чашкам. Пакетики тут были не приняты. С самого утра крепко-крепко мутили заварку и разбавляли. Оно, на самом деле, и хорошо. Вкуснее как-то. Сразу Лина вспоминается с её десятью чайничками на все случаи жизни. Большего уюта добавляют шерстяные носки, выловленные из здоровенного мешка вязанной одежки. Темно-коричневые с рыжими пятками. Катя сказала, что их ещё её бабушка сделала лет десять назад, если не больше. Лёха ему понравился. Простой пацан без особых тараканов. То ли физик, то ли электрик, то ли еще хрен пойми кто. Но в вопросах техники Лёха был богом. Ставил на ноги любой прибор в считанные минуты. Казалось, приведи ему Терминатора, и тому мозги поправит. Рукастый парень, молодец одним словом. Дрищ, правда, страшенный. Игорь смотрел в бане на его худую спину и чувствовал себя медведем. Да и сейчас, сидя без футболки рядом с Лехой, невольно поглядывал на острые позвонки. Про пальцы и говорить не стоит. Веточки сухие. Девушки у Лехи нет. Планы на завтра его малость озадачили. Встать рано-рано, поехать в местный лесок за остатками грибов. Сезон уходил, а в кладовке маловато мешков с сушеными подберезовиками. Соблазняли слова об ароматном супчике, который Катя, как и все в этой семье, варит замечательно. Сразу представлялась их питерская квартирка, красная кастрюля и золотистый бульончик. Тем более, Николай Сергеевич сказал, что между деревьев часто лоси бегают, да лисички. Хотелось на зверье поглядеть! Как только из бани вернулись женщины, Игорь вскочил с места и побежал в комнату, отведенную на ночь им с Катей. Чтобы вернулась его девочка, легла под тёплый бок и уснула. Не мог не заметить, что за день в доме стало ещё чище, уютнее. Её ведь заслуга. Она пришла через пару минут. С мокрыми волосами, торчащими короткими иголками, стояла на пороге и крутила в руках полотенце. Гром их пригладил, поцеловал прям в макушку и улыбнулся. — Устал так… Все тело болит. Ещё и эти два садистами со своими вениками спуска не давали. — Бдсм по-домашнему, — Катя улыбнулась и обняла его. — не люблю, когда тебя надолго забирают. — Ну, прости, больше не дамся. Она гладила по чистой, гладкой спине. Хорошо, видимо, попарился, весь пахнет листьями и крапивой. Крапиву вообще-то сушили, чтобы потом для ног заваривать… Но, видимо, мужики решили похлестать друг друга зелёными веточками. Флаг им в руки. Игорь бы и не дался, если бы ему не нравилось. Катя уселась в угол подоконника, приоткрыла форточку и закурила. Пепел аккуратненько смахивала наружу. Игорь лежал на диване под окном. Чужая нога касалась его бока, но он этому значения не придавал. Зачитался любимой книгой Катиного детства. Потрепанный корешок, пожелтевшие страницы. Видно, что книгу часто открывали. Да и не новая она… Наверное ещё из дедовой молодости. — Не боишься, что поймает кто? — Гром кивнул на тлеющую сигарету. — Маму же не поймали, — вздохнула Катя. — наверняка знают уже все. Ну, Леха точно знает… Но лучше не волновать их лишний раз. — Тоже верно, — он облизнул пальцы и перевернул страницу. — если что на меня вали, я прикрою. Она улыбнулась. Естественно, так бы не сделала, но приятно знать. В соседней комнате шушукались мама и тётя. Теперь, когда все легли спать, они могли обсудить то, что чужие уши не потерпят. Дать вердикт «жениху», поохать, что Алексей до сих пор один. О женском потрещать… — Тебя в сарай-то сводили? — Катя затушила окурок о раму, перегнулась через Грома и запихала окурок в рюкзак. — Да, — перехватил он ее, крепко обняв. — с козочками знакомились. Кур видел. Мне даже доверили яйца достать из насестов. — Почувствовал себя волком из игры? — Не, не особо, — он лег набок, заодно положив рядом с собой Катю. — у волка из рук все валилось, а у меня как-то само собой получилось. — Умирает в тебе сельский житель. — Так ему и надо. Спалось здесь Кате всегда тяжело. Казалось, что в здешней темноте водится такая дичь, которой ещё названия дать не осмелились. Да и холод в дальней комнате просто собачий по сравнению с остальными. Раньше просила брата рядом лечь, а теперь судьба вон чего подкинула. Своя есть бабайка. Бабайка любимый, ненаглядный.