Теория игр

Олег понимает, что уже слишком пьяный, когда Вадик тащит его к бару. Он орет бармену, показывает на пальцах на всякий — четыре четыре б52. Волков хватает друга за локоть — да ты ебанулся куда четыре? — они пили у Юли, на улице распили бутылку почти на двоих, если не считать одну из юлиных подружек, и здесь ебнули уже несколько стопок. Но Вадик только отмахивается. Толпа такая плотная, что Олег жмется к чужой мокрой спине и шее — пахнет комнатой в общаге и какими-то женскими духами немного. Через секунду Вадим поворачивается, скалясь, сует Олегу две стопки, расплескивая алкоголь прямо на пальцы, бармен даже поджечь не успел: — Давай, давай, — и толкает в глубину толпы. — Че… — Хуй через плечо, иди! На танцполе Олег узнает, что за эти шоты никто так и не заплатил и сначала хочет возмутиться, но потом вдруг чувствует прелесть бесплатного алкоголя, а от веселости и пьяности Вадика хочется даже похвалить. Но тот уже кружится вокруг Юли, пытается обнять именинницу не-совсем-по-дружески весь вечер, та выскальзывает каждый раз и теперь вдруг подтанцовывает к Олегу, закидывает руки ему на шею — ну, блять, и так жара. — Все норм? — разбирает по губам. — Ага, — пьяная улыбка ползет на лицо. Он видит, как та самая подружка, Лера, появляется справа, внимательно следя за пчелкой. Лера Олегу нравится, он в ней чувствует что-то свое с первого разговора — она здесь никого не знает, но на квартире вливается быстро — после пятой предлагает махаться за сердце виновницы торжества. Олег смеется, что не претендует. — Ты просто в говно, — Юля смотрит блестящими глазами из-под распавшихся красных волос. — Ага. Начинается что-то, от чего зал вопит, пол вибрирует под ногами — и Вадик под шумок явно начинает охотиться на Юлю снова, прижимаясь сзади. — Да отъебись ты от нее, — Олег думает, что его, наверно, не слышно. Юля оборачивается и, щелкнув Вадика по носу, чуть промазав — или это у Олега уже все начинает двоиться, тает в толпе. Лера исчезает вместе с ней. — Ревнуешь? — Вадим не выглядит расстроено и охотно переключается на него. — А ты? — Волков ловит ритм быстро, раскачиваясь в такт, и не отводит взгляда. — Пошли выйдем, расскажу, — он подходит ближе, так, что вот-вот лбом в него упрется, но Олег не отступает, ухмыляясь, — ну, пусть наиграется, посмотрим, где проходит эта вадиковская грань — дачетыяжешучу. Эта близость настолько не то, что Волков даже отторжение к этому почувствовать не может. Просто Вадик — смешной, пьяный. Еще через мгновение кажется, что это серьезно — Вадим смотрит прямо в глаза, блестящий от жары, пота и юлиных блесток — осыпала в коридоре — да тебя же не пустят с такой рожей. А потом так раз: — Че? Напрягся, волчонок? Не ссы — сегодня не твой день. И тает в толпе. Олег улыбается сам себе, вспоминая свой день. В коридоре, ведущему к туалетам, все переливается в неоне, размывается в дыму. Телефон получается разблокировать с третьей попытки, и Олег думает — ну ты пиздец это же хуевая идея. А потом сразу же — да охуенная идея. Думает. И набирает быстро 02:41 я пьяный тут куча людей но без тебя поосто херня Олег прищуривается, оценивая пьяным взглядом — вроде красиво! комплимент! Вспоминает, как Вадик целовал юлину подружку на кухне, он ее видел уже раз пять, а имя так и не помнит, — это было как будто на брудершафт, но Олег эту систему уже знает и удивлен, как Вадим до нее раньше не добрался. Вспоминает, и так и хочется дописать я соскучился я что то твкое чуувствую я Удаляет. А потом все-таки 02:46 к тебе хчоу Так вроде уже можно писать? Вечером в пятницу после такого желанного побега с незаканчивающейся конференции, Олег и представить не может, что напишет такое в пьяную ночь воскресенья. — Какие планы? — Сергей быстро спускался по лестнице от главного входа, чуть оборачиваясь. Олег удивленно вскинул взгляд — ну…никаких? А какие они могут быть, если он пришел сюда. — А у тебя? Разумовский неопределенно пожал плечами, улыбнувшись. — Как обычно прогуливают? — Торчат в курилке?.. — неопределенно улыбнулся в ответ Олег, — не знаю…спят? Холодный ветер обдал приятно и успокаивающе — в аудитории было душно, жарко, щеки разгорелись, и Олег довольно распахнул куртку, чувствуя, как остывает наконец. Они остановились под раскинувшейся около здания яблоней, вся трава была завалена подгнившими плодами, чернея. Сергей аккуратно встал рядом, заматывая шарф. — Курил и спал, когда прогулял мою пару в сентябре? — он улыбнулся, заглядывая в глаза. Волосы растрепались от ветра, и Олегу казалось, что свежесть вечера перебивает тонкий вкусный сережин аромат. Он смотрел хитро и как-то даже вызывающе. Волков от такого аж растерялся: — Помнишь, когда я пропускал? — Конечно, — Сергей важно кивнул, начиная идти, — и поверьте мне, Олег, это скажется на вашей оценке, — он повернулся и, резко сменив тон, потянулся к Волкову, — здесь всегда продувает, — и кивнул на распахнутую грудь. — Мне не холодно, — Олег шел рядом, почти касаясь руки в холодной коже перчатки. Хотелось сказать — боже, да я горю весь, на, потрогай, проверь. Странное желание смешивалось с таким новым ощущением — то есть…кажется, никто никогда не говорил ему такое вот упрекающее — здесь продувает — застегнись — замерзнешь. Разве что когда-то в глубоком детстве, но те воспоминания быстро поблекли, уступив знанию — холодно тебе или нет, ничего вокруг не изменится и никто этого не изменит. — Так что там с оценкой? Разумовский весело вздернул плечами — мол, черт его знает, что там с твоей оценкой. Олегу на оценки было плевать — у него аттестат с тремя тройками. Но эта оценка — это уже не совсем та же, что и остальные. Желания глупые, вплоть до включения в эту игру, которая на самом деле была когда-то реальностью. И Олег продолжает: — Сергей Дмитриевич, а пропуски можно как-то закрыть? Не хотелось бы портить диплом, — пиздеж полный, у Волкова в дипломе уже как минимум две тройки будет — первый экзамен на удовлетворительно, накуриться не успели как следует, а уравнения уже расползлись по листу веселым узором, Вадик косился через парту — ржал в себя. Теперь Олег давит улыбку точно так же. Как Сергею сдавать зачет, сидя через стол и смотря глаза в глаза — он теперь понятия не имеет. — Как-то можно, — неопределенно отвечает Разумовский и, поворачиваясь, все-таки смеется. — Боже, звучит просто ужас. Олег смотрит на открытую улыбку и чувствует, как в солнечном сплетении все замирает. Какой красивый — всегда улыбайся. И отвечает, чуть заторможенно: — А мне понравилось. — В таком случае — дам вам шанс, Волков. Такого шанса поднять себе балл по предмету у Олега никогда не было и ни от кого не нужно было — в маленькой кофейне на Ломоносовском Сергей греет руки об горячую чашку. — Ну что, угадал? — он кивает на олегов раф с шоколадным сиропом, пытаясь скрыть ехидную ухмылку. А что? Классика с небольшим дополнением. Да и вообще — Олегу идет шоколад. Волков немного удивлен — Сергей, получается, запомнил эту его глупость. Запомнил и все это время реально думал, какой ответ? Конечно — Олег быстро взглянул на свой кофе, а потом на Разумовского — для его математического мозга вполне привычная форма загадки. Стало особенно приятно — забавно выходило, хотя казалось бы — какой-то сироп. — Хочу сказать «да», чтобы узнать, какое у тебя желание, — Олег проговаривает побыстрее, чтобы не вдумываться, как это звучит. Что-то тонкое и новое витает вокруг них — и слова как будто сами складываются во все эти глупые предложения. И еще — совсем немного — правда интересно, что там за желание такое. Сергей заправляет за ухо прядь, наклоняясь через маленький столик ближе: — Игра на девяносто баллов, — почти шепот звучит так, что Олег пропускает содержание мимо ушей, смотря на тонкие губы — обветрились, и нижняя треснула с уголка, — не пройдет. Сергей отодвигается, смеясь. — Боже, — Олег тоже улыбается. Игра на девяносто баллов — упрощенная дилемма заключенного — каждый игрок принимает решение о своем действии, пытаясь сопоставить это с действием другого. Несовпадение приведет к проигрышу обоих. — Тогда нет, не угадал. Сергей рассказывает еще немного — достает быстро ручку из сумки, чертит на салфетке дерево игры — Олег старается быть внимательным, но на четвертом ответвлении теряется, искренне поражаясь, как Разумовский во всем может это увидеть. Когда он отдает Олегу расписанную салфетку — в конце немного порвал острием ручки от нажима — Волков рассматривает недолго, а потом выдает единственное ассоциирующееся: — Я из салфетки разве что розу сверну. А тут, — складывает аккуратно, — почти моя курсовая за две минуты. — Как она, кстати? Волков смеется, не сдержавшись, и Сергей смотрит выжидающе — что смешного? Ну, а как не смеяться — он такой препод! — Никак, я ее сделал из говна и палок, чтобы хоть что-то тебе кинуть. Ее дело сделано — пусть лежит до апреля. Разумовский, кажется, поражен. — Серьезно?! — даже чашку отодвигает, снова наклоняясь. — А я переживал, что долго тебе правки ставлю! А это было… — он обрывается, рассеянно жестикулируя, — тебе смешно? — Олегу реально смешно, вот это он точно расскажет Вадику. — Бля, это было, ты не представляешь, как мучительно — там реально говно и палки, Олег! — Все претензии к ленинке и википедии, — Олег все-таки не удерживается от передразнивания, вспоминая то ответное письмо Разумовского, по его предельной вежливости и не скажешь, что в курсаче какие-то проблемы, — «успехов, Олег!» — Там не так было, — парирует Сережа, — а думал, тебя влечет наука. — А оказалось, что ты. Вся витающая легкость разом превращается в напряжение. Как-то слишком откровенно получилось, у Олега в голове лучше звучало. Но с другой стороны — это же так очевидно — конечно, ты… какая наука… Конечно, ты — думает Сергей, рассматривая острый профиль. Гуляют до вечера — до общаги идут пешком, замораживая ноги и пальцы. Шумит проспект, спешащие прохожие разбивают их осторожное соседство своими нестройными колоннами, а у Олега внутри — трепещет, бьется, обжигает. Среди наплывающих потоков других, конечно, ты — идеально выверенный, яркий и как будто невозможный. Как в детстве во сне — когда просыпаешься с ощущением, что видел что-то прекрасное. Волков идет, болтает про экзамен по философии, Разумовский ахает с самого начала — Радзинский, сука! и у нас он был!, и Олег радостно уступает — расскажи, Сереж. В голове у него — мне тебя бы слушать и слушать, целовать и целовать. Он чуть тормозит, осознавая. — Что? — Сергей тоже чуть сбавляет шаг, почувствовав смену настроения. — Я тебя заболтал, да? — Нет, — тут же отмирает Волков, обгоняя, — дорасскажи. А в голове у него — замолчи, поцелуй меня. Ты — ты. У громоздкой высотки общаги стоять как-то неловко и прощаться как-то не хочется. Идут за-, на пруды. — У нас общага в дасе была, но тут, наверно, удобнее. Бредут вдоль узкой тропинки, поближе к воде. Свет от далеких фонарей рассеивается, вокруг как будто туман позднего вечера — легкая дымка. — Да, ближе. — А ты с Вадимом живешь? Олег неожиданно понимает, что, боже — это ведь все один мир. Его Вадик с тупыми шутками, возможно, сидящий сейчас в их комнате и вот этот вот — невозможный — Сергей Разумовский… это все в одном мире. Мысль, что когда-то две этих линии могут пересечься по-настоящему шокирует и придает всему новый оттенок — это все в твоей жизни, всегда в ней, а не отрывками. — Да…а почему ты спросил? — Просто вы похожи на людей, живущих в одном пространстве. — Даже не знаю, комплимент ли это, — ухмыляется Олег, пытаясь высмотреть собственное окно — свет горит. Сергей проследил за взглядом, улыбаясь. — Высоко? — Двенадцатый. — А у меня пятый был. Олег приостановился, заулыбавшись: — Моя любовь на пятом этаже, почти где веснаа… — Луна, — поправляет Сергей. Смотрит прямо в глаза, и взгляд искрится — Олег сегодня так близко, как еще не был — и сколько в нем нераскрытого. А что будет, когда все узнается? Это, наверно, окажется ближе, чем кожа к коже. Кожа к коже — Сергей стягивает быстро перчатку и берет чужую руку. Оба ледяные, чувствительность совсем не та, но одного знания достаточно. Немного неловко — где-то наверху, под фонарями, еще бродят редкие прохожие. Олег сплетает пальцы и проговаривает на выдохе, чувствуя, как покалывает в горле: — Я хочу тебя поцеловать. Олег говорит, сам не понимая, зачем. И уже хочет добавить, чтобы заглушить осадок от вырвавшихся слов, что И вдруг губ касаются теплые и обветренные — те самые, тонкие и красивые, розоватые и такие вкусные. Олег задерживает дыхание — поцелуй такой легкий, такой хрупкий — словно вечность проходит, пока нежные прикосновения сталкиваются на краях губ — Сергей прижимается ближе, притягивает к себе, схватив за плечо. И пробивает так — как никогда еще — в ребрах схватывает. Олег подается вперед, пропускает язык — тепло, вкусно, мягко — ощущает через толстую кожу куртки, как тонкие сережины пальцы сжимаются, соскальзывают к воротнику, к шее. Все — он сейчас умрет от сенсорной перегрузки. Он чувствует, как Сережа хватает воздух и через несколько прикосновений останавливается — замирает губами на его — одно дыхание на двоих. Пальцы с плеча исчезают медленно — скользят по руке до запястья. Разумовский смотрит, глубоко дыша. На лице странная эмоция — не улыбка и не сожаление. Он внимательный, запоминающий. Олег чувствует, что щеки горят, даже плечо как будто горит. Все резко стало другим — они целовались здесь, у самого пруда перед его общагой, осенним вечером, а весь мир как будто живет дальше, ничего не заметив — вон, свет горит, девушка идет, гудят машины с проспекта, а у Олега за ребрами все пылает. — А что это за сироп был? Ну, у тебя в кофе. — Лавандовый, — глупо отвечает Разумовский, все еще не отводя взгляда. — Вот это теперь мой любимый.