Теория игр

Сергей думает — для этого нужен повод, нельзя просто так. Но с ракеткой в руке, после почти двух часов игры, наверно, от погруженности и легкости, само вырывается — приходи ко мне? Нет, все не с этого началось. Олег играет страстно, старательно, но все еще неумело — пропускает оранжевый мячик раз через раз, а подает по-прежнему — с размахом метателя дисков. В перерыве извиняется, но Сергей только улыбается — о чем ты, что может быть лучше, чем понимать, что тебе интересно? Постепенно ловят темп — Алексей Алексеевич даже остается ненадолго посмотреть на успехи, кивает многозначительно, потом добавляет довольно: — Педагогический дар всюду применим! Олег смеется глазами — Сергей не сводит взгляда со стола, чтобы не засмеяться в ответ. Потом получается уже легко, даже разговоры начинаются — Олег бьет мягче и точнее, не нужно бежать в конец зала. — Скоро у Сплина концерт, — Волков отбивает ровно в чужой стол, и настроение поднимается. — Классно, я был один раз, — у Сергея волосы разлетаются так красиво от каждого движения. Олегу кажется, что с прошлого и единственного раза как будто стали длиннее — ну и как здесь играть?! — А я помню, — мимо, но Разумовский ловит рукой, чтоб дослушать историю целиком, — помню, как пацаны постарше один раз кассету притащили, там акустика с концерта была. Казалось вообще — реальная ценность. — А у вас виниловые были проигрыватели? — бьет специально мягче, чтобы Олег никуда не шел. — Только в классе музыки, всем не нравилось — скучно, а я любил, — отбивает второй раз, — особенно…не повторяется такое никогдаа… — Приходи ко мне, — Разумовский пропускает, осознав, как глупо прозвучал, Олег смотрит удивленно, — ну, пластинки слушать. Если хочешь. У меня, — уже отходит за мячом, ощущая неловкость, — небольшая коллекция. До конца зала идет мимо столов, пытаясь остудить лицо — щеки пылают от игры. Волков чувствует, как все трепещет внутри — конечно, я хочу. Олег всю неделю чувствует себя перевозбужденно — как же хочется увидеть, услышать, посмотреть. Так мало пересечений, что начинает казаться, может, все и не так вообще — все чуть легче, чуть проще, ты загнался. Но Сергей зовет играть в настольный на журфак — конечно, идем. Но как от этого места случился бросок в — приходи ко мне? Когда Сережа возвращается с мячиком, Олег старается не выглядеть навязчивым, но проговаривается с задержкой: — А что за пластинки? А в голове — да даже если их не существует — хочу. Просто взглянуть мельком, как это — жить Сергеем Разумовским. Дома Сергей себя чувствует странно — это же не просто гость, это — Олег. Только зайдя, сразу кажется — боже, плохая идея, вещи не убрал в спальне и что там с кухней?.. На кухне Олег стягивает быстро толстовку — куда кинуть? Сережа забирает, аккуратно складывая, немного зависнув — и куда ее? Положить в спальне — как-то вульгарно. В гостиной — как будто дистанция. Вешает аккуратно в узкий шкаф прихожей — все равно полупустой. — Выпьем? — Разумовский чувствует такое напряжение, что, наверно, правда надо выпить, и вообще — он Олега вроде как под благородным предлогом приглашал. — Или ты голоден? Что хочешь? Олег чуть теряется от такого напора — все новое, странное и такое…ну, такое желанное. Сколько раз он лежал, думая, где Сергей и как — а он вот так. На четвертом этаже в глубине дворов, в белой квартире, где входной коврик чище, чем олегова обувь. — Выпьем, — улыбается, рассматривая — вот Сережа, все тот же, в том же костюме, что в теннисном зале, чуть подвернул манжеты, а уже совсем другой. Здесь все его, и это так чувствуется. Олег отвечает на все согласием — делай, как тебе хочется, а я буду пробовать и смотреть все. И тебя, если можно. Пока Сережа открывает белое полусухое, оказывается, что представления об ужине у них разнятся крайне — пока Олег перечисляет из желательного к употреблению короткое — все, только без рыбы, Сергей перебирает подходящее под критерии — мясо жирно, супы неуместно, салаты — как-то пусто, сладкое — к вину бессмысленно. Разумовский сидит в телефоне, листая варианты, пока наконец не сдается: — Олег, я не знаю, решай сам. Тот отрывается от рассматривания рядов специй над столешницей. — Что? — Что заказать? — Сергей тянет телефон, и Олег глупо берет его в руки, вдруг заулыбавшись, только взглянув на экран. — Я думал, мы сами приготовим. О нет — Сергей прикрывает глаза, чувствуя поражение. — Я…не то чтобы хорош в готовке. Олег поднимается, быстро потягиваясь, футболка чуть задирается, обнажая смуглый живот. — Да ладно, главное — фантазия. Главное — фантазия — думает Сергей, наблюдая, как быстро Олег занимает все кухонное пространство. Возможность что-то приготовить его воодушевляет, и он вдруг так преображается, что Разумовский только отвечает на бесконечные вопросы — кажется, он теперь поваренок Олега Волкова, приносящий, уносящий и находящий все необходимые ингредиенты. Олег осматривает бегло холодильник и удовлетворенно хмыкает — красота. А потом — ты что веган? а че мяса нет? От претензии Сергею смешно — ну да, по Олегу Волкову видно, он тот еще мясоед, возьмем на заметочку. — Можно я тебя сфоткаю? Олег оборачивается удивленно, и Сережа добавляет тут же: — Просто такого на моей кухне еще не было. Это приятно — хмыкает про себя Олег, чуть улыбаясь в камеру — приятно, что не было. И будет теперь. Хочется, чтоб было. Рецепт проверен годами в общаге, а с такими баклажанами, а не иссохшимися перемороженными в морозилке уродами — вообще шедевр. — Короче, называй как хочешь — рататуй, рагу, лечо, но это — хит сезона, когда мяса нет. Нет, думает Сережа, хит сезона — Олег Волков в белой футболке на моей кухне, раскладывающий еду по тарелкам. — Идеальный мужчина. Олег замирает, поднимает взгляд, изгибает бровь, ухмыляясь: — Мысли вслух, — невинно пожал плечами Сергей. Едят и пьют во вкусной тишине и переглядках — Разумовский хвалит — правда, вкусно и, боже, не из яндекс-лавки. За это Олега — расцеловать. Олег запивает вино, морщится — кислятина же! Потом добавляет торопливо, отследив сережино напряжение, смеется: — Все нормально, лучше, чем вадин самогон, вот там пиздец, — на удивленный взгляд Олег коротко добавляет, — не спрашивай. «Домашний самогон» — сраный подарок Вадиму на день рождения, который изменил нашу жизнь на полгода. Не здороваюсь с Максом до сих пор. Смеются, чуть касаясь ногами под столом — Сергей смотрит настолько невинно, насколько возможно. Олег хитрит взглядом. Приходи ко мне слушать старые пластинки — обещание Разумовский выполняет — не так давно купленный виниловый проигрыватель Андрей называл бесполезным капризом, но теперь было ясно, почему — это просто не для его ушей, это для Олега Волкова. На — смотри, трогай, выбирай. Олег выбирает «Space Oddity» Боуи — Сергей одобрительно кивает — со вкусом. Разумовский ставит пластинку — Олег смотрит с интересом, особенно приятно, когда игла цепляется первую секунду, чуть вибрируя. На кровати в глухом свете лампы на тумбочке — странно. Сидят — колено к колену, плечо к плечу. Как вдруг — Олег тянет за руку, ложась — от вина все можно. У Сергея волосы красиво лежат на светлом покрывале, и Олег хочет коснуться, уже тянется ладонью, но потом все-таки — нет, лучше вот — просто за руку взять, чтобы не выглядеть навязчиво и пьяно. И так чудесно — рука в руке теперь, пальцы осторожно гладят в плавной музыке. Олег расцепляет замок, водит нежно и медленно по чуть обнаженному запястью. — Тебе не жарко? — и, блять, закатывает глаза сам на себя — это звучит как тупая попытка раздеть. Сергей садится, стягивая худи, кладет рядом и опускается осторожно назад, поворачивается к внимательному взгляду весь. Олег снова касается руки — ведет по предплечью — щекотно, Сережа дыхание задерживает, сам того не замечая. «Unwashed and Somewhat Slightly Dazed» подходит к концу. Значит, они уже минут десять так лежат. Олег вдруг поднимается на локте, нависая — у Сережи от нового ракурса все схватывает где-то у горла — вау. — Ты вот так еще моложе выглядишь. Ну, просто в футболке. Разумовский улыбается, касается напряженного плеча — сколько мышц. Олег рассматривает, не стесняясь — на Сереже футболка сбилась, на ключице узор кожи — белеющими пятнами вьется к плечу. Так хочется еще немного — вот этот ворот — еще немного сдвинуть ткань, посмотреть на острое плечо, обнажить. Но Олег касается осторожно пальцами выступающей ключицы, слышит, как Сережа затаил дыхание. — Красиво. — Что? — хорошо хоть голос не хрипит. — Твоя кожа, — Олег опускает ладонь на шею, чувствуя трепещущий пульс — боже, от чувствительности сейчас сердце остановится, Волков боится, ему не хватит нежности, чтобы прикасаться — словно фарфоровый, всего в футболке, без слоев одежды — тонкий, такой красивый. Но Сережа молчит и смотрит странно. — Что? — Олег убирает руку, ложась обратно, поворачиваясь лицом к лицу. — Не знаю… — Сергей поводит плечом, быстро поправляя футболку. Прижимая ладонь к месту, где только что была олегова, словно пытаясь успокоить рану. Олег тоже не знает, что сказать. И говорит правду: — Я так чувствую. Мне нравится. Мне красиво. — Это скорее пугающе, чем красиво. — Это отталкивающе, а не красиво, это странно, а не красиво, это ненормально, а не красиво — думает Сергей и чувствует странно наплывающий глупый стыд, словно Олег коснулся того, чего не должен был узнать…но тот вдруг, словно облизывает эту рану — щиплет, но тепло: — Кто тебе это сказал? Олегу кажется, что зря он говорит вот так — с Сережей нельзя, как со всеми, но вылетает раньше, чем думается. Разумовский молчит недолго, а потом: — Никто, — не отводит глаз, чтобы проговорить наконец, освободившись, — никто из тех, чьи слова сейчас были бы важны. — Вот и классно, — Олег наклоняется вперед, касаясь острого носа своим, — эскимосский поцелуй. i bless you madly sadly as I tie my shoes i love you badly — Можно? — Сергей тянется к подвеске. Поглядывая украдкой на шею Олега и замечая витую серебряную цепь, всегда так и хотелось узнать, что же там такое? Ну, не крестик же? Олег кивает, стараясь дышать ровно — мимолетное касание руки к груди даже через футболку ощущается сверхчувствительно — Разумовский гладит аккуратно металл — ну, конечно, надо было и самому догадаться. — Тебе идет, — острый кончик клыка укалывает большой палец. Олег смотрит, как чужие пальцы трогают резной серебряный клык — оглаживают осторожно волчью морду — у Сережи такие ногти — в тусклом свете лампы даже чуть отливают, словно блестят. Странно чувствовать, что можно вот так — ну да, мол, смотри, трогай. В детдоме это всегда было объектом всеобщего интереса, а пару раз за нее и драться приходилось — в один из таких шнур сука-Дятлов порвал, и до самого выпуска осталась только подвеска. А теперь вот — поблескивает на цепочке. В сережиной руке. — Это отца. Олег чувствует себя неловко за вырвавшуюся откровенность, но вдруг так захотелось. Как будто поделиться каким-то приятным секретом. Сергей поднял странный, словно удивленный взгляд. Глубокий, прямо такой, которого так не хватает всегда, который — я тебя послушаю, расскажи. — Они разбились. С мамой. Мне восемь было, — Олег чуть отстраняется, уводит взгляд. Это уже лишнее было, наверно. Боже, блять, ну кто говорит о таком на кровати своего…в общем того, кого хочешь своим. — Все нормально, — словно прочитав его мысли, проговаривает Разумовский. Хочется добавить — я тебя так понимаю, и совсем не получается. Сергей себя чувствует, словно обманывает, но ведь у каждого есть право на откровение в свой момент? Пусть пока не его. Убирает руку быстро, устояв от желания скользнуть ладонью по плечу. Или по шее. Олег в вечернем свете без привычного шума улицы, присутствия других людей или там — обычной своей одежды — совсем другой. Белая футболка контрастирует с теплой смуглой кожей — Сереже белый нравится, но сам в нем он совсем моль, а Олег — ну просто…странный, привлекающий. — Просто не хочу нагнетать такими разговорами. — Это же твоя жизнь. — Сергей пожимает плечами, поднимаясь, садится на кровати. Отходит к комоду, и, стоя спиной, говорить становится легче, — я понимаю, что такое желание чем-то поделиться. Не нужно считать, что это лишнее. Или никому не нужное. — А потом, вдохнув поглубже. — Я хочу узнать тебя. Олег не знает, что ответить. Сергей перебирает пластинки в аккуратной деревянной подставке. Шуршит картоном. Останавливает Боуи на полуслове. Через минуту или несколько — Олег не знает, растаяв в наблюдении за чужими пальцами — мягкое журчание иглы по пластинке возобновляется, превращается в музыку снова. — Ты танцуешь? — Разумовский оборачивается c улыбкой. — Не знаю, — честно отвечает Олег, улыбаясь в ответ хитрому взгляду, есть в нем что-то лисье, всегда недосказанное, от этого чувства хочется сразу ответ переделать в — с тобой конечно да — сразу сдаться. — Только всякие там, — он задергал плечами и головой — ну, короче, рейвовое. Разумовский засмеялся, протягивая руку, как будто приглашая. — Это тоже сойдет, Волков, давай, иди сюда. Волков — Олег от обращения чуть завис, какая-то странная игривость проскользнула в звучании собственной фамилии, словно дразнится. Пространства не так уж и много, и танец скорее мягкое покачивание — Сергей кладет осторожно руку на горячее плечо Олега, почти у самой шеи — в комнате жарко, непривычно снова быть с кем-то в собственной спальне — от лампы на стене слева теперь две тени, как будто чувствительнее и тоньше — малейшее движение отражается на них трепетом формы. — Sommes nous les jouets du destin… — Сергей мурлычет осторожно почти в тон странному вокалу, и Олег понимает, что вот-вот соскочит взглядом на шепчущие губы. — Это французский? — Oui, — снова улыбается так, что Олег сейчас с ума сойдет. — Я… — чувствует, как чужая ладонь скользит по шее, к волосам — так приятно, — я вообще не очень в языках. Сережа еле удерживает сам себя от совсем уж глупого — я так не думаю — прежде, чем целует. Олег сначала немного робеет — а еще через секунду — целует сам. И наконец — боже, блять — касается чужой шеи, там где бьется быстрый пульс — горячее его ладони. Волосы сбились и щекочут Олегу нос — он убирает их быстро, вплетает пальцы в длинные пряди — Сергей чувствует, как мурашки бегут по предплечьям, волоски на загривке поднимаются от того, как чужая рука ласкает по голове. У Олега на губах еще привкус вина, немного горячащий сигаретный на языке — курили на балконе, и дыхание — под скользящей с шеи рукой вздымается широкая грудь, сердце бьется — вот-вот выпрыгнет — или это у Сережи руки потрясывает от нахлынувших ощущений? В узкой тишине между закончившейся песней и начинающейся музыкой остаются только звуки поцелуя — Олег вслушивается, и поверить невозможно — открывает глаза, чтобы просто запомнить — у Сережи скулы розовеют или так кажется после темноты век. Олег скользит рукой ниже — по шее, по плечу, по спине, и чувствует — тело льнет и горит — рука замирает между острых лопаток, аж позвонки можно прощупать — какой он, наверно, худой. Расстаются рвано — еще касаясь наугад, Олег чувствует, как чужие губы скользят по щеке — надо было нормально бриться — и слышит собственное дыхание — словно кросс сдавал. Сережа уводит в медленный танец, словно смазывая этот поцелуй — возвращает все в точку отсчета, хоть ритм новой песни совсем другой. Там звонко и, кажется, по-английски. В сережиной квартире странно — в ванной Олег включает воду и как будто утром перед уроками — смотрит перед собой, только теперь уже не в пустоту облупившейся эмали плитки, а на ровные ряды флаконов и бутылочек — неудивительно, что он такой идеальный. В блочной ванной в общаге — дай бог, чей-то жалкий лосьон после бритья общего пользования, и то по особым случаям. В белой сияющей ванной Олег себе кажется каким-то не таким — не тем, кого, наверно, хочется целовать. Но Сергей это делает — и все трепещет внутри. Все по-новому — когда Олег скользит по худой спине рукой, всего на мгновение думается — сейчас бы сорвать нахер эти футболки, и чтобы — кожа к коже, телом к чужому. Такого не было никогда и вот — желание странно отзывается в сердце. Любовно. Сергей смотрится в зеркало в прихожей — боже, все еще щеки горят, это пиздец. Как дальше? Хорошо, эта пауза на пользу — еще немного вина, поговорят, надо увлечь чем-то, пусть Олег сам покажет, когда и как — он импульсивен, горяч, но странно робок волнами. И…боже, блять. Он оборачивается на звук открывающейся двери — у Олега с волос вода капает. — Дать тебе фен? — или просто, без фена — бля, зачем ты пил еще. Волков смотрит удивленно. Футболка прилипла на груди к еще влажному телу. — Да не, спасибо. Ты идешь? — Ага. В ванной жарко, аж зеркала запотели. В гостиной тоже — Сережа открывает окно и новую бутылку, только выйдя из душа. Долго думает — халат это вызывающе? Кажется, что да. Натягивает футболку. Олег как-то внезапно — между рассматриванием сережиного альбома и небольшой коллекции пластинок — хочешь покажу тебе лучший концерт Смысловых Галлюцинаций? Сережа кивает — ну пойми ты уже — с тобой все хочу. мне кажется что нас с тобой одной волною смоет туда где любовь глубже озер где любовь океан Олег подпевает с удовольствием — вторая бутылка пьянит сильно — внутри жарко, радостно, хочется Сережу взять — и зацеловать. Тот снова, словно мысли читает: — Ты такой романтичный, — так смешно звучит, что Разумовский сам от себя смеется глупо. — Ты уже так говорил…в метро, — Олег толкает плечом. — Я не так говорил…и не в метро. Я говорил — лиричный. Волков закатывает глаза, отворачиваясь к экрану в темноте: — Ты такой препод. А ты — думает Сергей пьяно — ты такой, что только на тебя смотрю. — Мне надоело, — Олег вдруг оборачивается. Пахнет вином и собой — после душа особенно вкусно. — Что я препод? — глупо уточняет Сергей, вот-вот снова потянет засмеяться. — Что я не целую лучшего препода под лучший концерт Смысловых Галлюцинаций. Улыбка скользит в поцелуе.