Чувств твоих отражение

      Сергей ничуть не удивился, увидев в кабинете директора не кого-нибудь, а батю Игоря Грома, которого в школе прозвали супермент. Он раскрыл много громких дел, но прославился не только этим, но и своими скандальными методами, временами включающими даже старое доброе ультранасилие. Игорь явно пошёл в него: тоже любитель кулаками помахать.       Они и внешне-то были похожи весьма: у обоих простоватые, на вид даже глуповатые лица; тёмно-карие глаза, густые брови вразлёт, длинные носы, да и в целом харизма дуболомов. Вот только Игорь, в отличие от бати, усов не отращивал, хотя, может, с возрастом и это придёт.       — Здравствуйте.       — Здравствуй.       Директриса зачем-то сочла нужным привстать с кресла и представить их:       — Вот, собственно, Сергей Разумовский, один из лучших учеников нашей школы. А это подполковник полиции Константин Алексеевич Гром.       Как будто успеваемость Сергея хоть как-то относилась к делу. Наверное, директрису так понесло из волнения за репутацию школы: один ученик, хоть и бывший, пропал; второго, того и гляди, в подозреваемые запишут.        Сергей нахмурился и сухо сказал:       — Мы знакомы.       Подполковник благосклонно кивнул. Он Игоря растил в одиночку, куда подевалась мать — Сергею было неизвестно. Супермент старался быть и суперотцом, посещал многие школьные мероприятия и знал одноклассников сына в лицо. Многие перед ним ощущали прям благоговейный трепет, особенно Дима Дубин, тот ещё в первую встречу в младших классах даже автограф попросил. Звезда питерской ментовки, пф, как мало некоторым для счастья надо. Сам Сергей в честных и справедливых полицейских не особо верил.       — Ты наверняка слышал о пропаже выпускника вашей школы, Августа ван дер Хольта?       — Конечно. Везде это обсуждают. Он ведь сын очень крупной шишки.       — Вот. И я хотел бы задать тебе пару вопросов.       — Мы поедем в участок?       «Меня в чём-то обвиняют?» — чуть не вырвалось, но он осёкся, прикусил губу. Нужно сохранять спокойствие, нервозность всё только усугубит.       — Да.       Кто бы сомневался, что всё пойдёт по худшему сценарию. Наверное, нашлись свидетели их с Хольтом некрасивой ссоры, только из-за паршивых слухов в школе его не вызывали бы на допрос. Прав был Олег, стоило самому пойти в ментовку и рассказать обо всём. Этим он меньше на себя подозрений навлёк бы, чем так. Но дело сделано, точнее не сделано, что уж теперь.       — Тогда не будем терять время, — сказал Сергей, стараясь, чтобы это прозвучало твёрдо.       От нервов у него ладони взмокли.       Боже, давно такого не было.       «Соберись, соберись, соберись, тряпка!»       — Деловой подход — это отлично, — с одобрением ответил Гром.       «Просто замечательно», — скептично подумал Сергей, чувствуя себя так, как будто предстояло идти на эшафот.       В участке Гром допрашивал его у себя в кабинете. Вопросы задавал спокойно и отстранённо, даже те, которые коснулись отношений с Хольтом. Набравшись терпения, Сергей подтвердил, что да, состояли в любовной связи, да, разругались в хлам незадолго до выпускного, и нет, после этого не общались. Гром тут же предсказуемо уточнил, что в вечер понедельника Хольта видели недалеко от «Радуги» с парнем, внешними приметами совпадающим с одним из воспитанников приюта — Сергеем Разумовским. Ничего не оставалось, как стиснуть зубы и кивнуть: «Да, это действительно был я». Не имело смысла отрицать, тогда как доказать обратное он всё равно не смог бы: в приюте точно знали, во сколько он вернулся, как минимум, те же соседи по комнате. Пришлось рассказать Грому всё то же, что и Олегу, в надежде, что слухи не врали и супермент и правда супер, и во всём разберётся. Уверенности в этом Сергей не испытывал. Наоборот, как будто капкан клац — и захлопнулся. И уже не сбежать.       — Во время вашей ссоры ты не замечал чьего-то повышенного внимания со стороны? Или, может, кто-то из припаркованной машины долго не выходил?       Сергей поморщился. Память работала, как проектор, переключающий слайды с мутным, искажённым изображением. Только Хольт на них — яркий и отчётливый. С красными щеками от мороза, с пьяным блеском в глазах и снегом в чёрных растрёпанных волосах. Красивый, но эта красота больше не трогала.       «Я только хочу, чтобы ты понял…» — вот, что он сказал.       Сергей понимал. Всем известно, что папашка Хольта достиг головокружительных высот не только благодаря острому уму и таланту, но и железным принципам. Один из которых заключался в том, чтобы не прощать ошибки. Даже близким, судя по всему. Август и так хлебнул вдоволь за несчастный случай с сестрой (а сколько там реально было его вины, а не случайности?), «неправильную» ориентацию ему могли не спустить тем более, если бы она стала громким скандалом, а не осталась в стенах школы. В наказание могли лишить и места в бизнес-империи, на которое Хольт рассчитывал в будущем.       Да, Сергей понимал. Холодный расчёт и ничего личного. Для человека, которым Хольт стремился стать, — это единственный правильный путь. Вероятно, окажись Сергей в его ситуации — поступил бы точно так же. Рационально. Но простить — это другое. Простить — это понять не только умом, но и сердцем. И вот тут Сергей не смог. Было мерзко, и от себя тоже. От того, что так глупо вляпался, что сам себя обесценил. Что ярлык дешёвки не такой уж незаслуженный, потому что «где ж твои мозги-то раньше были?»       Вот он и разозлился. Психанул — и на себя тоже. Толкнул Хольта. «Я тебя ненавижу, исчезни уже раз и навсегда из моей жизни!» И вот надо же такому дурацкому совпадению случиться, как будто чёртов джинн или кто-то вроде тут же щёлкнул пальцами и исполнил желание. По закону жанра так, что самого загадавшего оно и поимело.       «Дурдом. Так ведь не бывает…»       Вспомнить никого рядом не получалось, хотя был же громовский свидетель как минимум. Вот с него бы и спросили! А у Сергея страшно болела голова и начали плыть уже даже те воспоминания, в которых вроде как полностью был уверен.       Он потёр ладонью лоб, пытаясь сбросить хоть немного напряжения:       — Я не знаю. Я… Не смотрел по сторонам особо, вряд ли что смогу вспомнить.       — Хорошо. Если всё же получится, пусть даже что-то незначительное на первый взгляд, обязательно свяжись со мной, — Гром протянул ему блокнотный лист с номером мобильного.       — А тот другой свидетель… Мы с ним знакомы?       — Я не могу разглашать подробности дела.       Что ж, этого и следовало ожидать. Сергей уныло кивнул:       — Ясно, — и не удержался, дрогнувшим голосом добавил: — Я уже начинаю думать, что кто-то меня хочет подставить.       — Есть недоброжелатели?       Сергей прыснул:       — Да их полный приют. Вот только на сложную многоходовку ни у кого из них мозгов бы не хватило. Да и энтузиазма тоже.       — Кто-то из взрослых?       Сергей пожал плечами:       — Есть, но по мелочам.       Не думать же, что завхоз решил мстить ему за мелкий шантаж. Или дворник, который какого-то хрена старался пропалить всех, кто самовольно «Радугу» покидал или шлялся где не положено, чтобы директрисе потом заложить. Доплачивала она ему за это, что ли? Или кто-нибудь из учителей, потому что Сергей часто спорил и вёл себя вызывающе, ставя под сомнение их авторитет: кому такое понравится? Но для серьёзной версии ничего из этого не годилось и близко. По большому счёту Сергею и гадить-то особого смысла не было: он пока из дерьма и не вылезал.       Наверное, всё-таки дело в Хольте. Или в его родителях. Вот там вариантов для мотива преступления — выбирай не хочу.       В конце беседы Сергей с тяжёлым сердцем перечитал всё записанное Громом. Расписался. Мысленно напомнил себе о презумпции невиновности. Пока его вина не будет доказана — навесить на него ничего не смогут.       «А то ты вчера родился и не знаешь, что улики можно сфабриковать», — съязвил внутренний голос — и Сергей похолодел внутри.       Знал, конечно. Но что ещё оставалось, кроме как надеяться, что суперкоп и правда супер, докопается до истины и накажет действительно виновных? Ну, или Хольт так или иначе найдётся живым-здоровым.       — Я скажу Зинченко, он тебя до «Радуги» отвезёт.       Сергею не хотелось возвращаться в приют сейчас, но спорить не стал: ясное дело, что его, как несовершеннолетнего, доставят буквально на порог приюта.       Всю дорогу Сергей молчал. К счастью, Зинченко — усатый мужик средних лет — тоже не был настроен на беседу и просто включил радио в машине, дав побыть наедине с мыслями. Толку от этого, правда… Сергей пока не имел представления, что дальше делать, кроме как набраться терпения и ждать, куда всё повернёт. А что могло быть хуже и ненавистнее неизвестности? Особенно, когда нервы и без того расшатаны.       По приезде, Сергей сделал вид, что направляется в «Радугу», но, как только Зинченко отъехал, развернулся обратно. Достал телефон из кармана и написал Олегу СМС: «Давай напьёмся».       Вот и все планы. Обычно Сергей осуждал алкоголь вместо решения проблем, но так как сейчас от него ничего особо не зависело, то и катись оно!       Олег предсказуемо перезвонил почти сразу с расспросами всё ли в порядке и как он вообще.       — Ты или соглашайся, или давай до свидания, не телефонный же разговор! — вспылил Сергей.       Олег согласился.       Почему их понесло на набережную залива, Сергей понимал крайне смутно, если вообще понимал, хотя сам же и скомандовал. Наверное, подсознательное. Прежнее здание «Радуги» находилось на берегу, и, когда становилось совсем тошно, Сергей сбегал к морю. Однажды даже всерьёз собирался утопиться. На второй год в приюте такая безысходность взяла, что он метался, как в агонии, никому не нужный, не знающий, что делать и зачем вообще жить. Стояла середина декабря, залив ещё не сковало льдом. Сергей зашёл по колено в обжигающую холодом воду — и остановился. Застыл, принимая решение: или сдаться, уйти никчёмным слабаком, о котором вскоре и не вспомнят, или вернуться и всем им показать, что он не трус и умеет бороться. Сергей выбрал второе, и до сих пор в первую очередь себе доказывал, что сделал это не зря.        «Никогда не сдавайся», — вспомнился единственный стоящий плакат в их комнате: с лягушкой, отчаянно сопротивляющейся в клюве журавля, чтобы не дать себя проглотить. Его повесил на стену кто-то из соседей по комнате, Плакса, кажется.       — Видишь, вон там? — Сергей показал пальцем на огни роскошного китайского ресторана. — Там раньше «Радуга» находилась. Очень старое здание было. Я думал, крыша однажды непременно упадёт нам на головы.       — Хорошо, что вы переехали.       — Ага. Хотя по набережной в двух шагах я немного скучаю.       — И потому мы здесь, — заключил Олег.       Он беспокоился, но не лез с дурацкими вопросами вроде «Ты в порядке?». Сергей был благодарен за это. И за компанию, конечно. Олег ведь мог провести вечер куда интереснее, чем шататься по набережной, рискуя заболеть: порывы ветра со стороны залива пронизывали до костей. Потому и людей кроме них поблизости не было: желающих мёрзнуть не нашлось, кроме пары, далеко идущей впереди.       — И чтобы напиться, — без энтузиазма сказал Сергей.       — Обычно я не отговариваю от таких решений…       — Вот и не начинай.       — …Но я не уверен, что тебе это вправду надо.       — Я уверен.       Олег кисло на него посмотрел, но спорить не стал. Сам же и притащил малиновую наливку, купленную, скорее всего, у кого-то с рук.       Они смели снег со скамейки, бросили на неё рюкзаки и уселись на них. Наливка на вкус оказалась безобразно приторной, при этом драла горло будто наждачкой.       — Это ужасно, — прокомментировал Сергей, наморщив нос, после того как опустошил пластиковый стакан.       — Сам же сказал, что тебе без разницы, лишь бы градусов было прилично.       — Мне без разницы, но это правда ужасно.       После второго стакана стало казаться, что вкус не так и плох, а после четвёртого Сергей официально заявил, что забирает свои слова назад.       — Ты просто напился, — скептично заявил Олег.       — Ты тоже.       — Не-е, ты сильнее. Ты хоть не на пустой желудок пил?       Сергей так сходу вспомнить не смог, когда последний раз ел. Утром, наверное. Это неожиданно развеселило, и он коротко рассмеялся.       — Ну да, зачем я только спрашивал, — проворчал Олег, закручивая крышку на бутылке.       — Не-не, дай сюда, — Сергей привстал, собираясь отнять бутылку, но голова пошла кругом, его повело и он неловко плюхнулся к Олегу на колени. Тот свободной рукой схватил его за куртку сбоку, как будто опасаясь продолжения падения. — Ой.       Они оказались лицом к лицу.       — Вот и я о чём, — осуждающе сказал Олег.       Сергей посмотрел на него, сузив глаза. Серьёзно? Всё, что он хотел ему сказать — это «видишь, я был прав, ты перебрал»? Сейчас, когда они, ну… вот так близко? Когда Серёжа пьян, когда чертовски хотел наделать глупостей, может, и на колени к нему упал не совсем случайно; когда: «на, бери, пожалуйста, бери сколько захочешь, потому что я сейчас такой пустой — могу хоть всего себя отдать… Я давно уже пустой».       Так он и вляпался в Хольта. Пытался заткнуть дыру в груди физической близостью. И надо же, готов прыгнуть на те же грабли снова, как будто в предыдущий раз врезало недостаточно сильно. А ведь в этот раз врежет по-любому ещё сильнее. Сергей знал наверняка, хотя точно не понимал, откуда это предчувствие. Дело было в Олеге — вот и всё, что получалось осмыслить.       — Серёж, что с тобой происходит? — спросил Олег, с беспокойством заглядывая ему в глаза.       «Мне больно. Я не для того напился, чтобы мне было так больно», — растерянно подумал он.       — Я не умею… — тихо начал Сергей и замолчал, сам неуверенный в том, что хотел сказать.       Что-то важное, что-то, что давно уже сидело в нём и грызло изнутри.       Сердце громко, встревоженно стучало. Мысли расплывались, как круги на воде. Но одна стала наконец чёткой, понятной.       — Что не умеешь?       — Я не умею быть нужным.       Олег смотрел на него потрясённо, как будто ничего более несуразного в жизни не слышал.       — Как это, не умеешь?       — Вот так, — отрезал Сергей, выхватил бутылку и слез с колен. — Не умею — и всё.       Голова вновь закружилась, но уже не так сильно. Может, он даже немного протрезвел в попытке собрать мысли в кучу. Самое время это исправить. Сергей сделал несколько крупных глотков из горлышка, закашлялся и, не дожидаясь Олега, зашагал вдоль берега, бросив:       — Пойдём, я замёрз.       Олег догнал почти сразу. Развернул за плечи:       — Мне нужен, ладно? — и порывисто прижал к себе.       Сергей неуклюже застыл в его объятиях, как будто весь заржавел и ни один сустав не гнулся. Дыхание невольно задержал. Нужен сейчас? А потом, что будет потом? Сил думать об этом не было. Сергей зажмурился и постепенно расслабился, уткнулся Олегу подбородком в плечо. Позволил объятиям просто быть. Возникло непривычное ощущение защищённости — лучшее из того, что случилось с ним за последние дни, много дней.       А Олег — лучшее, что случилось с ним за последние годы, много лет.       Осознание ударило так резко, что Сергей вздрогнул, отстранился. Вот оно что, вот что так пугало.       — Ты чего? — спросил Олег.       — Ничего, — соврал Сергей, потирая озябшие руки. — Будем уже возвращаться, пока окончательно не задубели.       — Ага. Кстати, тебе сильнее влетит, если не заночуешь, или явишься пьяным?       — Ну, за несоблюдение распорядка мне уже по-любому влетит, так что пьянство будет отягчающим. Ну, это если запалят, по-моему я вполне норм.       Олег рассмеялся:       — Какой там норм, хорошо, если в двери попадёшь с первого раза.       — Смейся-смейся, — насупился Сергей. — Сам-то немногим лучше.       — Давай у меня заночуешь. Завтра что-нибудь соврёшь.       Сергей покачал головой:       — Ни к чему это.       — Да ладно тебе, поехали.       — А Ане ты что скажешь?       — Да как есть. Что ты заночуешь. Не проблема, — развёл руками Олег.       Пока они шли вдоль набережной, Сергей рассказал о пятнистой собаке, которая часто сюда прибегала. Он таскал ей что-то съедобное, а она облизывала ему руки и прыгала, оставляя на одежде следы грязных лап. Было какое-то нелепое ощущение, что это его собака, он даже переезда «Радуги» из-за этого не хотел, хотя пса наверняка было кому кормить. Так глупо… Но Олег над ним не посмеялся. Рассказал о золотистом ретривере, которого пришлось отдать после смерти родителей и сестры из-за аллергии Ани.       — Это было ужасно. Рокс — всё, что осталось от моей семьи, — Олег прерывисто вздохнул, — а его пришлось отдать. Самое настоящее предательство. Я долго злился на Аню и изводил её, мне тогда казалось, она назло. А сейчас поражаюсь, как она меня малолетнего неуправляемого придурка не сдала в детдом. Я б сам себя сдал бы на её месте.       Сергей прыснул, затем спросил, надеясь, что не ударит по больному:       — И как дела у Рокса сейчас?       — Живёт у Аниной подруги, как сыр в масле катается. Важный такой и уже пожилой. Раньше я планировал забрать его к себе, как от Ани съеду, но сейчас думаю, это ни к чему, только стресс создам. У него теперь новая семья, и он ее любит, — грустно заключил Олег.       — Да, жаль что так получилось. Зато из наших историй можно сделать один вывод.       — Какой?       — Нам нужно завести собаку. — Поймав удивлённый взгляд и запоздало сообразив, что почему-то говорил об одном питомце на двоих, как будто были какие-то планы на совместное будущее, Сергей покраснел и кашлянул: — Ну, в смысле, по собаке. Отдельно. Когда-нибудь потом.       — Да я понял, — рассмеялся Олег. — Сейчас нам и общей вороны хватит.       Сергей кивнул, решив не нудеть, что вообще-то ворона его, просто на очень долгой передержке у Олега. В данный момент она и вправду была общей, а дальше — время покажет. Может, получится как с тем псом, о котором Олег рассказывал.       В метро Сергея разморило, и он пару раз ненадолго вырубался, роняя голову Олегу на плечо. В квартиру они попали поздно, часов в одиннадцать. Аня ещё не спала, выглянула в прихожую, поздоровалась, прошлась придирчивым взглядом, наверняка заметила что они выпившие, но читать нотации не стала. От предложения поужинать Сергей отказался: его подташнивало.       В спальне Олег включил жёлтый бра, достал из шкафа серые спортивные штаны и белую футболку с китайским драконом на груди.       — Можешь переодеться. Новое, ни разу не носил.       Сергей с сомнением взял. Стало неуютно и неудобно, как будто он навязывался, хотя очевидно, что это было не так. С Олегом, и особенно на территории Олега, он часто себя ощущал Золушкой на балу, чья карета в полночь непременно превратится в тыкву. Тут-то сказочке и придёт конец: Олегу надоест или ещё что.       — Зачем ты это делаешь? — спросил Сергей, нахмурившись.       — Делаю что?       — Заботишься, — одно простое слово, а едва не застряло в горле, как будто резко обрело неподъемный вес. — Пытаешься так самоутвердиться или из-за связи? Считаешь, что должен и всё-такое?       — Блин, Серёж, можно без ебли в мозг на ночь глядя?       — Трудно ответить?       — Понятно, нельзя. — Олег взъерошил короткие волосы с видом «Задолбал ты меня, Разумовский, сил нет». — Я уже говорил, и не раз: мне на тебя не плевать. Вынь голову из жопы, пожалуйста, и начни принимать это как данность.       Сергей ещё больше нахмурился.       — Если бы всё было так просто.       — Всё просто, если не усложнять.       — Ладно, тогда ответь мне ещё на один вопрос. Только честно.       — Ну?       — Я тебе нравлюсь?       Уверенность Олега слетела, как маска. Он растерялся, стал непривычно уязвимым.       — В смысле?       — В том самом.       Олег нервно усмехнулся:       — Спроси что попроще, а?       Сергей ясно ощущал и страх, и сомнения, и стыд, а затем эти эмоции перекрыло собственной обидой, разросшейся в груди так, что дышать стало трудно. Всё Олег в глубине души понимал, но признавать не хотел, потому что это разрушит его привычный мир, в котором он парень хоть куда, во всех отношениях нормальный. Правильный.       Что ж, это было предсказуемо до жути. Но почему-то ударило в самое сердце, сокрушительно. Вернуться бы во времени на пару часов назад, когда Олег прижимал к себе, и было в его объятиях спокойно, хорошо, безопасно, — да так всё и оставить.       — Куда уж проще, — буркнул Сергей, прижимая к груди одежду, и, чтобы избавить себя от нелепых оправданий, поставил перед фактом: — Я в душ.       Воду он включил горячую, чтобы жгло, чтобы отвлекало, — и простоял так, пока вновь не закружилась голова. Потом его всё-таки вырвало. У этого был единственный ощутимый плюс: тошнить перестало. Ну, и, кажется, он окончательно протрезвел, но польза последнего в сложившихся обстоятельствах была сомнительной.