После мрака свет

      Питер Паркер остался сиротой в возрасте семи лет.       Он слабо помнит, как отреагировал на сию новость, да и не воссоздаст сейчас в памяти, как именно дядя с тётей рассказали ему, оставленному на их попечение на целую неделю, о случившемся.       Известия настигли их среди бела дня, и, по-видимому, проблематично было объяснить такое семилетнему ребенку, который уже с трудом, но настроился провести какое-то время вдали от родителей (а для семилетки и неделя — это целая жизнь). Неудивительно, что Питер ничего не помнит.       В память неизгладимо врезалась лишь одна воскресная поездка с Беном в продуктовый. Они стояли в отделе замороженных полуфабрикатов, выбирая пиццу и мороженое — Питер с трудом припоминает подробности, но адаптироваться к новой жизни без родителей было нелегко. Мэй и Бен, за неимением иного варианта, были совсем не прочь периодически подкупать его нездоровой пищей, чтобы он хоть немного, но ощутил себя как дома.       В тот злополучный день, посреди огромного супермаркета Питер, держа руку на тележке, увидал в молочном отделе знакомое лицо, схватил Бена за край куртки и потащил за собой.       — Дядя Бен! Дядя Бен! — он по-детски непосредственно и настойчиво пытался привлечь дядино внимание, — смотри, мама вернулась!       Бен побледнел так, что едва не слился по оттенку со стеной, и в конечном итоге тележка оказалась брошенной на полпути, потому что Бену пришлось на руках выносить из магазина рыдающего и бьющегося в истерике ребенка, который наотрез отказывался и ни в какую не желал верить, что женщина, выбирающая молоко, не являлась его матерью.       Питеру давно уже не семь. Теперь его не проведёшь.       ***       Тони Старк, или некто, очень похожий на Тони Старка, делает шаг в его сторону, и Питер отступает, выставив руки перед собой.       — Если ты скрулл, лучше бы тебе сейчас же изменить своё лицо, — велит Питер, прочищая горло. Звучит далеко не так авторитетно, как он на то рассчитывал.       — Что? — хмурит брови этот человек, не снимая железной перчатки, но хоть немного опуская руку вниз, и на том спасибо.       — Это паршиво, понимаешь? — Питер выдавливает неловкий смешок, — нацепить на себя это лицо. Я не позволю тебе…       — Я не скрулл.       — …Явиться сюда и, блядь…       — А что насчёт тебя?       — …Глядеть на мучения дочери этого человека и его долбанной вдовы!       Теперь наступает очередь Тони замереть в недоумении, чуть пошатнувшись от неожиданности в сторону. Не слишком-то напоминает его прежнюю версию, которую облюбовал себе Питер в воспоминаниях — более молодую и неустрашимую.       — Боже правый, — выдыхает Тони, и тон его голоса вызывает у Питера ком в горле вперемешку с неизбежно подступающей мигренью. Потому он делает ещё один шаг назад, едва не спотыкаясь о ком грязи в траве.       Алкоголь — это не галлюциноген, напоминает себе Питер, так почему же по ощущениям всё настолько фантасмагорично?       — Я не… — Питер качает головой, — это невыносимо, пожалуйста, пре…       — Две реальности, — бормочет Тони себе под нос и, пожалуй, в некоторой степени, и для Питера, — две временные линии… Чёрт побери…       — Ладно, — малость истерично смеется Питер, — всё это немного перебор, и я даже не знаю, что…       Тони прерывисто выдыхает, делает ещё один шаг вперёд.       — Питер…       — Да, это мое имя, — он снова уклоняется в сторону, чтобы не попасть в зону его досягаемости, — а твоё, чёрт побери?       На деле Питер, потеряв равновесие, едва не шмякается себе на задницу, но вдруг за спиной его распахивается дверь, и он слышит взволнованное…       — Тони? Что случилось?       Питер оборачивается как раз в тот момент, когда Пеппер Поттс, спускавшаяся по ступенькам к крыльцу, мгновенно белеет лицом, совсем как простыня, и судорожно хватается за перила, будто бы физически не в силах удержать себя в вертикальном положении.       — Пеп, я и сам не знаю, что происходит, — осторожно произносит не-Тони, пока Питер делает пару шагов по направлению дома, — но я с этим разберусь. Позвони пока Роуди, а я позабочусь об этом, пока он не приедет.       Пеппер глядит на него, ошеломленная и, возможно, испуганная, а затем оборачивается к Питеру.       — Кто ты такой? — спрашивает она в упор, сжав челюсти, будто в попытке не дать себе и шанса сболтнуть лишнего.       — Я… — недоуменно тянет Питер, зная, что лицо его сейчас представляет из себя маску полного замешательства, — Пеппер, я понимаю, что не захаживал в гости несколько месяцев, но это же не повод…       — Тони, — Пеппер поворачивается к человеку-выдающему-себя-за-Тони, который за то время, что Питер не видел, медленно, словно к испуганному зверёнышу, подобрался ближе, — он повзрослел.       Питер хмурится, потому что Пеппер разговаривает с Тони. Она разговаривает с мёртвым человеком, будто это Питер — неуместный в данном сценарии элемент, и всякий раз, когда Пеппер останавливает на нем свой нервно бегающий взгляд, есть какое-то смутное ощущение, что она вот-вот расплачется.       В одном из самых потаённых уголков сознания Питера (которое он, к слову, в последние месяцы слишком часто использовал не по назначению) звучит голосок рассудка, который честно пытается восстановить события пятилетней давности и дать происходящему хоть сколько-нибудь логичное объяснение, но всякий раз, когда в голову ему приходит более-менее связная мысль, Питер снова натыкается глазами на Тони, и ему приходится приложить немало усилий, чтобы удержаться на ногах.       — Мне нужно, чтобы кто-нибудь объяснил, что здесь происходит! — умоляет он, потому что с каждой секундой всё сильнее чувствует, как упускает какую-то критически важную деталь.       — Как насчет того, чтобы мы все зашли в дом? — медленно предлагает Тони, слегка вытягивая шею в попытке заставить Питера посмотреть ему в глаза, — и там мы всё спокойно обсудим.       — Нет, я… — Питер категорично мотает головой, — вы… это невозможно.       — Сделай вдох, — мягко просит Тони, как делают обычно заботливые воспитатели детских садов и отцы рангом чуть выше среднего, — мы принесем тебе воды, а после всё обсудим.       — Не нужна мне вода! — Питер чувствует, что вот ещё немного, и катастрофе быть, и ненавидит саму мысль, что Пеппер увидит его таким, но мир песком просыпается сквозь пальцы, а он просто… — я хочу знать, какого черта вы здесь делаете.       Теперь Тони уже сам делает глубокий вдох и медленно выдыхает в слишком очевидной попытке проявить терпение и благоразумие.       — Мне кажется, куда логичнее было бы задать этот вопрос тебе, приятель, — медленно произносит он, — Стивен Стрэндж… ты знаешь Стивена Стрэнджа?       Питер смотрит на него, нахмурившись.       — Конечно же, я знаю Стрэнджа! — бурчит он, потому что терпение и ангельское спокойствие этого человека, откровенно говоря, раздражают.       — Он когда-нибудь рассказывал тебе о том, как работает Мультивселенная? — невозмутимо продолжает Тони, словно объясняет материал урока нерадивому ученику, — после Таноса?       — Он объяснил мне немало «после Таноса», — едва не срывается на рык Питер. Солнце нещадно палит ему шею, и он весь уже в поту, — болтал об этом часами и ни слова не сказал по делу.       — Ага, — хмыкает Тони, и это звучит одновременно забавно, неловко и обнадеживающе, — есть у этих колдунов такая привычка.       — Так вы говорите… — Питер проводит рукой по лицу, выдыхая, — что вы из другой временной шкалы?       — Я говорю, что это ты из другой временной шкалы, — мягко оглашает его приговор Тони, но сознание Питера все ещё наворачивает круги, и он уж точно не уверен, не мерещится ли ему происходящее с похмелья. — Стрэндж никогда не уточнял, что именно помогло нам одержать победу в мире, откуда явился ты, но… есть у меня одно подозрение, судя по тому, какими глазами ты на меня уставился.       Питер поднимает руку к затылку, хватает себя за волосы и от души тянет себя за них, не глядя в сторону Пеппер и Тони — Пеппер и Тони (!) — потому как в душе снова расползается жесточайшая и сосущая под ложечкой тревога — та самая, которую он умудрился схоронить под тяжестью иных забот и потрясений за прошедшие месяцы и годы.       Тони смотрит на него так, будто он — грёбаное чудо, свалившееся на его голову с небес. И всё это — немножечко чересчур.       — Ладно, э-э-э… — Питер плотно сжимает губы и невольно дёргается, снова отступая, когда Тони собирается придвинуться чуть ближе, — хорошо. Но если события там, откуда я явился, пошли иным путём, то…       — Как насчёт присесть, прежде чем говорить о…       — Как же тогда Танос был повержен… как вы его победили и…       И остались в живых.       Крохотная часть Питера уже знает ответ, но переварить он его пока не в состоянии. Не может справиться с тем фактом, что есть такой мир — и что он стоит в этом мире, где Танос пал, а Тони Старк остался жить, и оба эти факта сосуществуют в одной единой реальности.       В реальности, которая доказывает, что чёртов план «Б» имелся с самого начала.       — Паучок… — Питер морщится на это давно забытое прозвище, но Тони продолжает — методично и осторожно, — в нашем мире я не побеждал Таноса. Это сделал ты.       Питер издает неясный хлюпающий звук.       Тони никогда не останавливал Таноса. Тони никогда не щелкал Перчаткой бесконечности. Это сделал он, Питер. Он спас этот мир, и… что ж, очевидно, это также означает, что Питера больше нет на этом свете.       Он погиб, а Тони — выжил. Он погиб, погиб, погиб…       — Питер? — зовёт его Пеппер со ступенек крыльца, где она всё ещё хватается изо всех сил за деревянные перила.       Он глядит на неё снизу вверх, потому что, должно быть, с минуту он просто разглядывал свои ботинки, запачканные непредвиденной прогулкой по лесу и обтёршиеся от старости. Эту женщину он знает лишь вдовой, матерью-одиночкой, чертовски сильной и чертовски несчастной.       Питер видит, что в этот конкретный момент беспокоится Пеппер, как всегда, не о себе, и что беспокойство это в кой-то веки вызвано не страхом, болью потери или непреодолимым горем. Нет сомнений, немало дерьма эта женщина успела пережить, но у неё по-прежнему есть под боком её муж. Живой и невредимый.       Потому что Питер Паркер его спас.       Он прочищает горло.       — Можно мне чашку кофе?       ***       Дом такой же, каким его помнит Питер, и всё же он иной.       У них похожий диван в гостиной, замечает он, когда они проходят мимо, и занавески на кухне — точь-в-точь. Когда Пеппер наливает ему столь желаемый кофе, Питер узнает эту кружку, а еще, усаживаясь за стол, он выбирает своё любимое место — лицом к раковине и окнам и спиной к остальной части первого этажа.       Ощутимо не достаёт в этом доме одной лишь весомой детали — звенящего горя, заполонившего всё вокруг. Повсюду ощущается явственное присутствие Тони, но вовсе не в форме памятных сердцу снимков. Тони здесь — не призрак и не тень. Он живёт в этом доме, и ощущается это с первого взгляда.       Пара очков, забытых на подоконнике. Планшет, брошенный на кухонной стойке. Несколько пар обуви у входной двери.       О нет, этот дом не отмечен печатью скорби и нет в нём тоски по ушедшему. Взамен им — нечто иное. Питер замечает это, когда все они усаживаются за стол, и наступает эта полная звенящей неловкости тишина.       Например, фотография в рамке над раковиной с чёртовой паучьей эмблемой под стеклом, словно бы оторванной с корнем прямо с его костюма.       А ещё этот взгляд, который Тони не сводит с него с самого момента его появления на лужайке у этого дома.       — Морган здесь? — выпаливает Питер, едва только мысль эта оформляется в его голове. Входя внутрь, он заметил её фото на стене. Раньше, в другом доме, не успевал он и через порог перешагнуть, а сверху ему навстречу уже мчался ураган под названием Морган Старк. Другая Морган Старк.       — Она наверху, — объясняет Пеппер, — читает. Наверно, даже не в курсе, что у нас… гость.       — Здесь мы не знакомы, — говорит Питер своим рукам, которые сжимают горячую кружку кофе, пока колени отбивают беспокойную чечетку под столом.       — Мы всё ей объясним, — заверяет его Тони. Вот бы и Питеру немного его уверенности.       Вместо этого он горько смеется и поднимает руку, чтобы ущипнуть себя за переносицу. Какова вероятность, что выглядит он при этом так, будто находится на грани нервного срыва?       — Раз уж на то пошло, может, и мне подкинете обещанных объяснений?       — Я отвечу на любые твои вопросы, — без колебаний заявляет Тони, — во всяком случае, насколько смогу.       Питер глядит Тони в лицо, пытаясь определить, насколько он искренен или, как минимум, насколько искренним он планирует быть, но не замечает ни единой попытки увернуться, как часто имел привычку делать его Тони. Потому что Питер образца старшей школы — неугомонная заноза в заднице, и, едва только ему выпадала столько редкая возможность поработать с Тони в его лаборатории, вопросы всех мастей лились рекой.       В те деньки, в реальной жизни Питера, а не в этой сбивающей с толку имитации, Тони был только рад поболтать с ним о науке, математике и инженерии, но неизменно уклонялся от личных тем — с бубном плясал вокруг всего, что могло заставить его разоткровенничаться об отце, о Стиве Роджерсе или о том, как именно он заполучил тот фингал под глазом в Сибири.       И это, собственно, даёт Питеру весомые основания испытывать скепсис. Потому что вопросы, которые вертятся у него на языке, непременно раскроют ящик Пандоры из цепочки событий, которые Тони, вероятнее всего, предпочёл бы забыть.       — Значит… — Питер колеблется, — ну, этот Питер, ваш Питер, он… использовал Перчатку в ходе последней битвы с Таносом?       — Именно так, — кивает Тони.       — А до этого он… был распылён на пять с лишним лет?       — Всё верно, — снова соглашается Тони, любезно подыгрывая его жалкой попытке обособиться от своего двойника путём использования местоимений.       — И не виделись вы, в общей сложности… — Питер внезапно хмурится, — прошло десять лет?       Тони вздыхает.       — Я должен был увидеться с ним в тот день, — тихо произносит он, — поговорить с ним минутку, прежде чем всё пойдёт не так, но… да. По сути, прошло десять лет.       Питер не уверен, как полагается чувствовать себя перед лавиной всей этой информации. Не понимает он и как, собственно, чувствует себя на деле, за исключением того факта, что чертовски сбит с толку. Десятилетие для Тони и лишь половина того времени для него самого. Быть может, потому Тони и реагирует на воскрешение потенциального покойника с таким выводящим из себя спокойствием (в отличие от Питера). А может, Тони Старк из любой реальности — просто сильный по природе своей человек (угу, очередное сравнение не в твою пользу, Паркер).       — Кого ещё вы потеряли? — спрашивает Питер резко и прямолинейно, как поступают обычно герои столь набивших оскомину боевиков.       И Питер почти благодарен за то, что фраза эта, наконец, сбивает с Тони эту чёртову маску невозмутимого душевного равновесия. Его взгляд ненадолго мутнеет, и Питер наблюдает, как Пеппер, по-прежнему безмолвная, медленно кладет руку ему на колено.       Но опять же, эта Пеппер его не знает. Всё, что ей доступно — лишь воспоминания Тони, что сформировали в голове её некий абстрактный образ почившего героя. Эта Пеппер не имела неудовольствия наблюдать собственными глазами, как подросток, не сумевший спасти её мужа от гибели, вымахал во взрослого парня с алкогольной зависимостью.       — Наташу, — отвечает Тони на вопрос Питера, — мы… потеряли Нат, когда отправились за камнями.       Питер кивает, пощипывая себя за челюсть.       — Ясно, — выдыхает он спустя короткое мгновение. Шансов выжить у Наташи не было даже с учётом этих новых вводных. Смерть Питера не могла повернуть время вспять, однако на секунду он позволил себе размечтаться.       — Как я здесь оказался? — спрашивает он напрямую, когда становится ясно, что никто из взрослых в комнате не знает, как продолжить этот неловкий разговор.       — Понятия не имею, — просто отвечает Тони.       — Хорошо, — тяжело вздыхает Питер, — но мы, вероятно, должны это выяснить.       Тони изучает его мгновение, и Пеппер сжимает руки, сложенные на поверхности стола. Питер узнает эти признаки стресса и замешательства. Чего греха таить, это те самые ощущения, которые он вечно вызывает у окружающих.       — Что последнее ты помнишь? — осторожно интересуется Тони, — до того, как очнулся здесь?       Питеру отчаянно хочется закрыть лицо руками и завопить, но он лишь проводит рукой по лбу, чтобы скрыть подступающий стыд. Проблема в том, что часы, предшествовавшие его пробуждению на скамейке у озера, растекаются по закоулкам памяти разрозненным и нечетким калейдоскопом.       Питер помнит ужин с Мэй и припоминает то особое чувство щемящей сердце тоски, из-за которой ему в очередной раз приспичило напиться до чёртиков, что он, собственно, и сделал, поддавшись минутному порыву, как тростинка на ветру.       — Ну… — мычит Питер и протирает ладонями глаза, — я помню лишь отдельные фрагменты.       Решившись на мгновение заглянуть Тони в лицо, Питер мельком замечает, как тот с подозрением сдвигает брови, а дальше он уже ничего не видит, потому как снова утыкается в безопасное пространство чашки.       — Фрагменты твоего, ну, знаешь, путешествия между мирами?       Питер фыркает.       — Угу. Или путешествия за бутылкой виски, — бормочет он, прежде чем успевает подвергнуть себя самоцензуре. Да, он чертовски дезориентирован, но это отнюдь не повод выбалтывать всё, что приходит на ум. Проклятье.       Питер, и головы не поднимая, почти физически ощущает взгляд, которым обмениваются Тони и Пеппер, потому что взгляд этот стал до невыносимого обыденный явлением его повседневной жизни. Это взгляд в равной степени выражает неодобрение и озабоченность, но в данном случае имеет место быть и забавный ингредиент в виде удивления.       Питер прекрасно знает, чему удивляются Пеппер и Тони. Разумеется, это сбивает с толку, ведь шестнадцатилетний мученик, подвигом которого весь мир восхищался все эти годы, в параллельной и какой-то неправильной реальности представляет из себя довольно жалкое зрелище.       — Хорошо, — резюмирует Тони, но есть у Питера такое чувство, что в перспективе ему не избежать неприятного разговора, — мы с этим разберемся.       — Мы можем позвонить Стивену, — наконец вмешивается Пеппер, когда на горизонте появляется задача, которую решить она, как минимум, в состоянии, — посмотрим, что он скажет обо всём этом.       Тони по какой-то неведомой причине этот простецкий план приходится не то чтобы по душе, но он всё равно кивает:       — Так мы и поступим.       — Почему вы… такие спокойные? — выпаливает Питер напрямик, даже не пытаясь играть в тактичность, — как вас эта ситуация… не сводит с ума?       На лице Тони за мгновение сменяется добрых полдюжины эмоций, так что заглючивший мозг Питера не имеет и шанса их разобрать.       Лицо Тони приобретает небывалую доселе мягкость, которая вынуждает Питера продолжать смотреть, как бы сильно ему ни хотелось отвести взгляд.       — Знаешь, — начинает Тони, слегка покачивая головой, — я столько лет потратил, представляя, как ты… не знаю… будешь выглядеть? Звучать? Ну, будь у тебя возможность вырасти, — Тони нервно смеётся, — не думал только, что получу шанс проверить свои фантазии на практике.       В голове у Питера молниеносно проносится мысль, которую он отчаянно пытается не высказать здесь, в этой безупречной и такой до неприличия обжитой кухне. Потому что… в глубине души ему отчаянно хотелось бы узнать каждую мельчайшую деталь этих теорий. Не помешает иметь на руках полный список того, в чём он потерпел неудачу.       Ведь он конченный мазохист, а ещё он, предположительно, мёртв.       Как бы там ни было, а подобные расспросы, в лучшем случае, доведут Пеппер до слёз, так что Питер, отворачивая голову от Тони в попытке избежать его пронзительного взгляда, смотрит лишь на злосчастную фотографию в рамке над раковиной. Он помнит, как они делали этот снимок, помнит то нелепое свидетельство о фейковой стажировке и те нелепые рожки, которые он наставил Тони за голову, и всё это до безумия странно осознавать, ведь технически это случилось с другим человеком и совсем в другой реальности.       — Можно мне… м-м-м… — Питер резко и с противным скрежетом отодвигает стул, — …в уборную?       Пеппер встаёт.       — Наверху, в комнате для гостей, есть отдельная ванная комната. Я могу тебе показать, если…       — Не стоит, м-м-м… Я знаю, где это, — запинается Питер, вовсе не желая показаться грубияном, но испытывая отчаянную потребность в одиночестве. Всего минутки хватит, чтобы перевести дыхание, ведь так?       — Конечно, — кивает Пеппер, и глаза её полны неожиданного осознания, — полагаю, там, откуда ты, эта комната принадлежит тебе. И это меня не удивляет.       Питер медлит, не понимая до конца, что ему испытывать по этому поводу.       — И она всё еще может быть твоей, малыш. Никаких проблем, — торопливо вмешивается Тони, по-своему трактуя внезапное промедление Питера, — ты можешь остаться с нами, пока мы не выясним, что с тобой случилось. Настолько, насколько потребуется, Пит. Ты всегда желанный гость в нашем доме.       Питер коротко кивает, подтверждая, что услышал, потому что сказать нечто более вразумительное он сейчас не в состоянии.       — Я скоро вернусь, — выпаливает он, прежде чем повернуться и убежать с кухни стремглав. Все ведь понимают, что это неприкрытая ложь?       Мышечная память помогает ему с лёгкостью отыскать ту самую комнату, которая по-прежнему является комнатой для гостей. Питер плотно закрывает за собой дверь, стараясь не прислушиваться к негромким голосам, идущим с кухни, потому что нет ни единого шанса, чтобы темой разговора не являлся он сам.       Питер не может не думать о Морган, которая сейчас слушает сбивчивые объяснения родителей о странном пришельце из иного мира, неожиданно свалившемся им на головы. Часть Питера хочет вылезти из окна и убежать восвояси, но рациональная (куда менее весомая и всесильная, учитывая образ его нынешней жизни), всё твердит, что у него нет машины, а бродить по Манхеттену, будучи знаменитым на весь свет покойником — мысль из категории самоубийственных.       Питер даже не может отправиться к Мэй, потому что Мэй уже давно оплакала его смерть и двигается дальше. Так что единственная доступная ему опция — это сидеть в этой комнате и тщетно уговаривать самого себя спуститься вниз за дополнительными прояснениями. Да и нужны ли они, в сущности, ему?       Взгляд Питера скользит по комнате. Занавески другие. Одеяло — тоже. Это логично и не должно иметь значения, правда? Только вот Питеру от перемен этих ощутимо не по себе.       На столе обнаруживается очередной планшет, и да, Питер прекрасно отдает себе отчёт в том, сколь губительны для него могут оказаться знания подобного толка.       Но Питер — мазохист, и потому он хватает устройство со стола и усаживается на край идеально застеленной кровати, не успев толком обдумать какие-либо плюсы и минусы данной затеи.       Он переходит в браузер. Он гуглит своё имя.       И молниеносно давится кашлем при виде открывшихся веб-страниц.       «Мальчик-мессия: наследие Питера Паркера спустя пять лет»       «В районе Квинса Форест-Хиллз установлен мемориал Человеку-Пауку»       «Как подросток в маске стал спасителем Вселенной»       «Мнение: Мстители и ответственность за несовершеннолетних героев»       Они знают его имя. Они знают его лицо, его школьные отметки, научные победы и адрес квартиры, в которой он вырос (сейчас на двери ее красуется мемориальная доска, и жилище, которое они с Мэй с трудом, но превратили в уютный дом, стало местом локального паломничества).       Но отвратнее всего то, что они его оплакивают. Люди скорбят по герою, которым Питер не ощущал себя годами, но, собственно говоря, им он и не являлся, так? Не был он тем страдальцем, что принес свою великую жертву во имя спасения Вселенной.       Бесконечное количество времени спустя Питер зажимает рот рукой, прокручивая статью о государственной начальной школе в Квинсе, которая каждый год устраивает день памяти Человека-Паука. А затем дверь в комнату беспощадно распахивается.       Голова Питера взлетает вверх, и он едва не выпускает планшет из подрагивающих пальцев, но следом замирает, осознав, что это не Тони с Пеппер решили-таки нарушить его покой. В дверях застывает девятилетняя Морган Старк.       — Привет, — говорит она, окидывая его излишне внимательным и подозрительным взглядом, который никогда не был ей свойственен.       С другой стороны, даже Тони теперь смотрит на него иначе, так что Питер не знает, что и думать.       — Привет.       — Папа сказал, что ты Питер, — решительно заявляет девочка, как это делают девятилетние дети, стремящиеся казаться старше, чем они есть. Но, глядя на Морган и физически ощущая идущие от неё волны такого недетского скепсиса, Питер задаётся вопросом, является ли это преднамеренным.       — Угу, — отвечает он, не в силах выговорить нечто более весомое.       Морган склоняет голову набок, с любопытством его разглядывая.       — На фотографии ты другой, — делает, в конце концов, вывод она.       Из груди Питера вырывается нервный смешок, от которого Морган лишь хмурится сильнее.       — Ты права, — говорит он горько и, пожалуй, честно, — я другой на фотографии.       Морган скрещивает руки на груди так упрямо и так знакомо, что возможность выбраться из окна и сбежать прельщает Питера всё сильней. Бежать — стремительно и без оглядки, чтобы не нести разлад в эту идеальную семью.       (Думать об этом сейчас — выше его сил, и Питер чувствует, как его накрывает происходящее с головой).       — Морган?       Питер слышит приближающиеся по коридору шаги Тони ещё до того, как тот оказывается позади своей дочурки, несколько раздражённый.       — Я же велел тебе не беспокоить нашего гостя, шпионка, — говорит он, нежно кладя руку дочке на голову и мягко поворачивая к себе лицом.       — Прости, — без тени сожаления пожимает плечиками Морган.       Тони вздыхает.       — Иди и помоги маме с ужином, хорошо?       Морган кивает, бросив на Питера последний любопытствующий взгляд через плечо, и в отдалении он слышит, как, скатываясь по перилам (Тони вздрагивает), она торжественно уведомляет мать о том, что Питер совсем-совсем не похож на Человека-Паука.       — Прости за это, — говорит наконец Тони, но Питер только пожимает плечами.       — Она не первая, кто это замечает, — честно признаёт он, думая лишь о том злосчастном уличном селфи.       Тони определенно выглядит так, словно бы хочет уже развить эту тему, как делает уже не первый раз со времени его появления, но дело в том, что, в сущности, этот Питер и этот Тони слишком чужие друг другу люди, чтобы вести разговоры подобного рода.       Кто именно в данной ситуации законодатель мод и правил, Питер не уверен, но, похоже, ни один из них ещё не разобрался, как именно им следует себя вести. Однако же хваленого чутья и небольшого набора элементарных знаний о структуре Мультивселенной Питеру достаточно, чтобы понимать: спешить им обоим некуда.       Мгновением позже Тони решается нарушить сложившееся безмолвие.       — Итак, — начинает он, рассеянно постукивая пальцами по колену, — похоже, ты застрял здесь надолго.       — Похоже на то, — соглашается Питер, всё ещё борясь с головокружением от огромного количества информации, которую ему пришлось переварить за последние несколько часов. Опустим тот факт, что никуда не подевались и похмелье (надо отдать его организму должное, алкоголь он перерабатывал с завидной скоростью), а также отсутствие даже малейшего представления, как именно он попал в очередную передрягу.       Чёрт бы побрал эти параллельные миры.       — Хорошо устроился? — вежливо интересуется Тони, пока Питер всё еще разрывается между желанием разглядывать Тони без остановки и сбежать как можно дальше.       Тони, кажется, испытывает не менее ощутимую неловкость. Нет ничего удивительного в том, что Питера сбивает с толку разговор с мёртвым человеком, но подобные реакции никогда не были свойственны Железному человеку.       Тони, которого он помнит, обладал потрясающим чувством юмора, был находчив и остр на язык. Любые тёплые воспоминания Питера о столь нечастых, но оттого куда более памятных лабораторных занятиях в старшей школе, были полны этой неистовой энергии.       Местный Тони куда более подавлен, а может, просто более осторожен — и имеет на то полное право, учитывая, что разговаривает сейчас с парнем, которого оставил на кладбище многие годы назад.       — Да, я… — Питер щёлкает языком, — всё хорошо.       — Я рад, — тихо произносит Тони, скрещивая руки на груди.       Тишина, которая наступает между ними, тяжёлая и плотная, потому что есть примерно сотня вопросов, которые так и вертятся на языке у обоих, но ни один пока не осмеливается их задать. Пока ещё рано.       — Что ж, — первым не выдерживает Тони, хлопая в ладоши, — ужин ровно в пять. Оставлю тебя одного.       — Окей, — отзывается Питер, пока Тони уходит, замерев напоследок в проходе, чтобы снова глянуть на него, как на призрака, будто стоит Тони отвернуться, и Питер исчезнет без следа.       Прежде чем закрыть за собой двери, Тони едва заметно кивает куда-то в сторону (очевидно, демонстрируя супруге, что всё под контролем). А затем его шаги удаляются по коридору.       Питер рад снова остаться в одиночестве. Он всё так же напряжен до предела и потому вскакивает с кровати, расхаживая взад и вперёд. Нужно разобраться.       Питер этого мира мёртв уже пять долгих лет, и до этого момента их временные шкалы двигались параллельно. И если жизни их с двойником до момента Щелчка были всецело идентичны… Мысли Питера против воли возвращаются к Мэй, Неду и ЭмДжей.       Ему нужно их увидеть, потому что не увидеть их здесь будет сродни предательству, только вот шансы, что отреагируют они на такое внезапное воскрешение спокойнее Пеппер, Морган и Тони, близки к нулю, учитывая, что он, как бы, умер пять лет назад.       Питер стонет, снова падая на кровать, и роняет голову себе на руки, схватившись за волосы и резко выдыхая.       Тони был мертв. Его Тони по-прежнему мёртв.       Но этот — вполне себе живёхонький, несмотря на отсутствие Питера в этом варианте развития событий.       И чёрт бы побрал Мультивселенную с её немыслимыми парадоксами.       Очевидно, что один из них всегда будет оплакивать другого, один вечно будет жертвовать всем, и если Стрэндж был прав — а этот ублюдок всегда таковым является — эти два исхода — единственные доступные им в этой безумной игре человеческих судеб.       Питер прикрывает глаза, ощущая новый прилив мигрени.       Вот ведь он влип.