После мрака свет

      — В каком это смысле вы не знаете?! — негодует Питер, нервно подёргивая ногой, и глядит в упор на эту версию Стрэнджа, которая — через жалких тридцать минут после прибытия — уже довела его до белого каления. Ну, совсем как настоящий.       — Я не говорил, что не знаю, — осторожно произносит Стрэндж, столь же обескураживающе невозмутимый, как и Тони, — я лишь говорю, что в данной ситуации стоит обратить внимание и на другие факторы.       — Нам под силу отправить Питера домой? — спрашивает Тони прямо, кажется, раз в двадцатый, и вместе с последующим вздохом Стрэнджа Питер ощущает очередной прилив мигрени.       — Всё куда сложнее, чем кажется.       — Да что в этом такого сложного? — огрызается Питер, и мужчины поворачиваются в его сторону — Тони с легким удивлением, и Стрэндж — с растущим раздражением. — У нас есть два варианта: я возвращаюсь домой или же остаюсь тут навеки.       Тони со Стивеном переключают своё внимание друг на друга, и у Питера создается отчетливое впечатление, что оба они пытаются — и безуспешно — о чем-то безмолвно переговорить. Обстоятельство это, надо сказать, расстраивает Питера до бесконечности. Больно видеть, что даже со Стрэнджем в этой конкретной вселенной Тони имеет куда больше точек соприкосновения, нежели, как выяснилось, с ним самим.       Естественно, у них были эти чёртовы пять лет — ровно на пять лет больше, чем когда-либо имели Питер и Тони, а ещё (если, конечно, нужным образом истолковать проблеск грусти в глазах Стивена) их не могло не сблизить общее горе.       Горе, которое вызывает у Питера дискомфорт и грудь сжимает не менее ощутимо, как и днём ранее — чувство перманентной вины.       Прошёл уже целый день? Честно говоря, Питер уже в этом не уверен. Он со вздохом проводит рукой по лицу, что Стрэндж воспринимает как сигнал.       — Ты уверен, что не помнишь ничего, что могло послужить причиной твоего перемещения? Подобные… отклонения от нормы невозможны без влияния внешнего катализатора.       Безусловно, за прошедшие с появления его на полянке часы Питер успел чуть проветрить свою бедовую голову, но соображать всё еще неимоверно трудно, однако…       — Был там один парень… — начинает он, и Тони чуть оживляется, пока Стрэндж терпеливо кивает, — псих какой-то в облаке фиолетового свечения. Без понятия, как ещё его описать. Совсем как вы, но… будто бы дешевая подделка…       Питер указывает рукой на Стрэнджа, замечая краем глаза, как Тони едва сдерживает смешок. Стрэндж, однако, подобных чувств не разделяет:       — Что значит «как я»?       — Чувак нацепил на себя фиолетовый плащ и пулялся лучами света. Настоящая королева драмы, — перечисляет Питер, пока Тони кашляет в кулак.       — Что ж, данное заявление устраняет любые сомнения в том, что это на самом деле Питер Паркер из другого измерения, — раздраженно заключает он, а Тони лишь пожимает плечами, глядя на Питера с той же смесью удивления и некоторого трепета.       — Ну, не знаю, Стрэндж. Этот вон куда более язвительная версия, — с усмешкой бросает он в его сторону. Совсем как раньше, вроде бы — неплохая попытка дразнить его как прежде бывало, вот только выглядит неубедительно.       Дело не в том, что Питер против, но… в шестнадцать всё было по-другому. Но оно и не удивительно, правда?       Когда Питеру было шестнадцать, он готов был землю целовать, по которой ходил Тони Старк, а ещё верил в радужных пони и в то, что жизнь не такая вот дрянь.       Питеру теперь двадцать один, он уставший, измученный и терпение его на исходе.       — Рад, что мы это прояснили, — саркастически хмыкает он, чувствуя на себе удивленный взгляд Тони и бесстрастный — Стрэнджа, — а теперь вернёмся к делу.       Теперь он выше ростом (спасибо неожиданному скачку гормонов на первом курсе универа), и это радует. Это буквально физическое напоминание, если не метафорические, что оплакивают эти двое мужчин шестнадцатилетнего героя. Питер звучит и выглядит совсем как он, да. Но он им не является.       — Вы можете отправить меня домой? — максимально серьёзно спрашивает Питер, не упуская краем глаза из виду, как Тони чуть морщится.       Питер не особо-то разбирается в путешествиях через Мультивселенную (во всяком случае, не обладает хоть сколько-нибудь существенными знаниями). Но одно он знает точно — Тони вся эта ситуация причиняет боль. Что ж, очевидно, желание снова увидеть друг друга — и хоть попытаться исправить случившееся на темном и пыльном поле брани — было всё это время взаимным.       Находясь теперь здесь и понимая, что осталось от того шестнадцатилетнего Паучка, что совершил невообразимо храбрый и невообразимо глупый поступок, двадцатиоднолетний Питер чувствует себя ещё паршивей.       Это подтверждает все его самые тёмные и глубинные опасения, правду, которая захватывает его целиком и заставляет сжиматься изнутри.       Будь Питер лучшей версией себя — действительно лучшей — всё было бы по-другому.       — Без дополнительных сведений о «психе в облаке фиолетового свечения», как ты его обозвал, будет куда проблематичнее, — невозмутимо заявляет Стрэндж, пока Питер хмурится, — учитывая, что я и о твоём прибытии узнал лишь от Старка. Никаких аномалий в структуре реальности.       — Может ли ему навредить пребывание здесь? — спрашивает Тони, и Стрэндж, с Питером на пару переводят на него недоуменные взгляды, — биологически, физически. Не могу представить, чтобы его атомы никак не отреагировали на нахождение в параллельном измерении.       Стрэндж на мгновение принимает задумчивый вид, а затем перемещает вспыхнувшие золотом руки перед собой, словно сканируя его насквозь.       — Оу, что вы…       — Нет, — решительно заявляет маг, опуская руки, — в спектральной плоскости нет ничего, что указывало бы на наличие аномалий.       Спустя мгновение, очевидно засомневавшись, он произносит:       — Обычно меня беспокоят корректировки темпоральности, особенно когда дело касается двойников, но…       Стрэндж умолкает, но Питер прекрасно понимает, что именно не успел тот договорить. Тони, очевидно, приходит к аналогичным выводам, потому как в уголках его глаз собираются невесёлые морщинки.       Присутствие Питера здесь могло быть проблемой, только если бы Питер в этом мире был жив.       Но это не так, и он соврёт, если заявит, что не испытывает своего рода экзистенциальный ужас перед фактом своей гибели в этой альтернативной вселенной — да ещё и при каких обстоятельствах. Впрочем, о таком лучше и вовсе не задумываться.       — Ну-с, ладно. В таком случае, спасибо… за попытку?       Тони смотрит на него отчего-то позабавленно, и Питер запоздало припоминает, что в этом мире он, вероятно, не успел выработать в себе эту вынужденную напористость.       — Думаю, это был, м-м-м, — Питер щелкает пальцами, — светящийся камень!       — Камень, — повторяет Стрэндж, а Питер кивает:       — Ага, фиолетовый такой. Светящийся. Похож на… ядро Читаури? С той битвы за Нью-Йорк.       Питер медлит, пробегая глазами по лицам мужчин.       — Здесь ведь это случилось?       — Да, в две тысячи двенадцатом, давным-давно, — кивает Тони, неопределенно взмахнув рукой. Стрэндж теперь выглядит несколько более задумчивым.       Тони просто фыркает, скрестив руки вместе, и спрашивает:       — Что, камень навёл тебя на мысль?       — Может быть, — уклончиво произносит Стрэндж, раздражающе спокойный, а затем, совершив руками полукруг перед собой, исчезает без следа и без прощания, пока Питер с Тони недоуменно глядят ему в вслед.       — Классика. Хоть что-то постоянно в этом безумном мире, — легко произносит Питер, и Тони смотрит на него поверх очков.       На голове его теперь куда больше серого, нежели чёрного, и седина висков, которую Питер некогда списал на пыль, грозится вот-вот выйти из-под контроля. Годы берут свое, как уж тут ни крути.       Последний образ Тони, всплывающий в сознании Питера, резко контрастирует с этим постаревшим, но полным жизни человеком. Никакой покорёженной Перчаткой брони. Никакой бесконечной пустоты в мёртвых глазах. Горло сводит спазмом, и Питер откашливается в кулак. Тони фыркает:       — Здесь он всё та же заноза в моей заднице.       — В наших обоих, — неопределённо кивает Питер, пихая руки в карманы, — во всяком случае, до тех пор, пока со всем этим не разберётся.       Тони кивает и поворачивается к нему с лёгкой улыбкой на устах.       — Да, Паучок, — говорит он, и Питер усилием заставляет себя не вздрогнуть, — а пока, наверно, лучше будет оставить тебя здесь.       Вдали от мира. Вдали от всех, кто когда-либо его знал — и оплакивал — потому как быть знаменитым мертвецом всё ещё чертовски утомительно.       — Ага. Раз уж у меня всё ещё имеется здесь комната.       Тони при этом замолкает, потому как Питер, неожиданно для себя самого, очевидно, попадает по больному. Просто на короткий миг в глазах Тони мелькает горестная вспышка — вперемешку с облегчением и толикой надежды. Являться источником такого рода эмоций для Питера с некоторых пор в новинку. Особенно учитывая, кому эмоции эти принадлежат.       — Мне бы не помешало принять душ. И вздремнуть хотелось бы. Эти межпространственные путешествия такие утомительные… — неубедительно начинает Питер, отворачиваясь от Тони, прежде чем тот успевает ответить.       На свинцовых ногах он возвращается к дому и мчится прямиком в свою спальню, ощущая каждый шаг болезненным напоминанием о том, что здесь его быть не должно.       Питер совершает фатальную ошибку, поднимая глаза и замечая фотографию (на этот раз явно авторства Мэй), запечатлевшую их первую и последнюю совместную Хануку перед Щелчком. Памятный был момент, немного неловкий, но полный какого-то странного тепла. Его Тони смеялся сквозь безуспешно скрываемое смущение и отказывался влезать в кадр, но, увидав результат, весь засветился даже. Питеру нравилось тогда думать, что от гордости.       Он посылает к чёрту неприятный ком в недрах горла и мурашки, сползающие по спине, и на всех ногах мчится в спальню, которая, вроде как, его и вместе с тем — ему не принадлежит.       ***       В среду Питер Паркер глядит в потолок своей комнаты и вздыхает.       Прошло ровно четыре дня с тех пор, как он попал в мир, настолько сильно превосходящий его собственные кошмары, что и вообразить себе было бы немыслимо. Он таращится на потолочный вентилятор. Туда-сюда. Туда-сюда.       У Стрэнджа не нашлось ни малейшей зацепки — это очевидно из его политики радиомолчания. Не то чтобы Питер наивно полагает, что стоит разок пролистнуть волшебную книгу, как всё непременно вернётся на круги своя, учитывая, каким малым объёмом вводных данных они располагают, но он ожидал большего от того, кто имеет наглость именовать себя «верховным магом».       Ситуация с Тони, Пеппер и Морган тоже складывается далеко не лучшим образом, несмотря на прошедшие четыре дня, которые им потребовались, чтобы приспособиться к ситуации.       Морган его избегает, но Питер не может её в этом винить. Он вовсе не походит на светлоглазого бурлящего от энтузиазма подростка, заполонившего весь её дом и весь чёртов Интернет. Морган, которую он знал, по-прежнему боготворит Питера (по неведомым ему причинам), но эта Морган насторожена и явно обеспокоена вторжением чужака в её идеальную картинку жизни. Питер не упускает из виду, как страдальчекси морщит она лобик, когда Тони пытается завязать разговор, и как коротко и односложно отвечает, когда это делает Питер.       Пеппер всё та же Пеппер — добрая и домашняя. Держится малость особняком, но пытается всеми силами сделать его пребывание в их жилище, как минимум, комфортным. Не то чтобы кто-то из них в состоянии забыть, что это не его дом, не его жизнь и не его грёбаная реальность.       Пеппер позволяет себе обеспокоенные взгляды в его сторону, лишь когда они усаживаются за обеденный стол, либо же когда Тони безуспешно пытается затащить его в лабораторию.       То, от чего Питер продолжает упорно отнекиваться, несмотря на вящее разочарование бывшего наставника.       Питер не вынес бы подобной пытки — не смог бы стоять в одной комнате с человеком, которого похоронил, и видеть ту же боль в ответ. Ту самую, которая душит его изнутри от осознания, во что превратилась жизнь, которой местный Питер был навеки лишён.       Всё это… сбивает с толку.       Боль такого рода нельзя изъять из сердца скальпелем и убрать под стекло на дальнюю полку. Питер знает это наверняка лет ещё этак с семи. Горе — это верный друг, который всегда сосуществует где-то неподалёку и которому мы любовно позволяем сжимать себя в тисках до боли в подреберье.       Горе было с ним, когда в свою первую ночь в этом доме он часами расхаживал по комнате, отгоняя прочь приступ паники, если, конечно, расценивать стеснение в груди ее симптомом. Горе было рядом и тогда, когда под утро он засыпал, лишь только для того, чтобы увидеть больные спутанные сны о мертвецах, которых стало слишком, непозволительно много в его недолгой жизни.       Горе Питера присутствует на второй день в этом доме, когда он наблюдает исподтишка, как Тони срезает корки с бутерброда Морган за обедом — сидит за чёртовым обеденным столом, блять, будто Питер сам себе придумал, как сердце Тони прекращало биться десятки раз накануне вечером — и сотни, сотни раз за последние пять лет.       Горе Питера нашептывает ему всевозможные кошмары, когда той же ночью, уткнувшись лицом в подушку и закрыв уши руками, он все ещё слышит разговор Пеппер и Тони в гостиной.       Между ними так много стен, и по-хорошему надо бы взять себя в руки, но Пеппер внизу произносит:       — Есть вероятность, что Стивен не сумеет отправить его назад, ты не думал?       И тихое признание Тони — хуже во сто крат:       — Разве это наихудший вариант?       На следующий день Питер застывает в гостиной, уставившись на фотографии жизни, прожитой без него, но подаренной с барского плеча вселенной человеку, чья славная кончина преследует Питера в кошмарах, да и на яву отдается эхом из каждого угла. Питер не отдает себе отчет в том, как долго он таращится на снимок свадебной годовщины супругов Старк, но поклясться готов, что те в данный момент не сводят с него обеспокоенных глаз.       В ту ночь его горе звенит особенно громко и особенно неуправляемо, и Питер ничего не может с собой поделать. Он не может удержаться от кражи бутылки виски с задней части высокой полки, о существовании которой в этом правильном доме явно вспоминают нечасто, и после отбоя малодушно сбегает в гараж.       Это помещение несёт в себе яркий отпечаток Тони, и всё, чем Питер занимается внутри — это пьёт, уставившись в пустоту. Тони присутствует здесь во всём — в небрежно оставленной на полке кружке, в разбросанных повсюду запчастях, и Питер и вообразить себе не может такой вариант развития событий, когда он, приняв приглашение Тони, будет работать с ним здесь, как ни в чем не бывало. Это была бы психологическая пытка, не иначе.       Он прощает себе драматизм этой мысли и пьёт столько, сколько будет достаточно, чтобы не видеть сны.       Питер просыпается на четвертый день, и, очевидно, именно столько времени требуется, чтобы привычная уже головная боль сменилась гудением в затылке. А может, это всё своеобразный эффект очередного похмелья.       Проведя ночь в гараже и тупо глядя на все, что построил Тони (после пары дней разглядывания этого в лицах Пеппер и Морган), Питер хочет — или думает, что хочет — испытать простую благодарность. Тони здесь, и, несмотря на горе, разъедающее Питера изнутри, это должно иметь значение.       Часть Питера жаждет находиться возле Тони, задавать ему миллион вопросов, которые он так и не смог задать своему собственному Тони, чтобы получить больше контекста о сложившейся ситуации, но, едва только раскрыв рот, он захлопывает его обратно. Не потому, что однажды Питеру придется покинуть этот мир, и боль будет многократно сильнее, но и потому, что не может затолкать поглубже растущее зерно иррационального гнева. Это вызывает внутренний конфликт, потому что в этом мире Тони Старк чертовски так жив, а Питер Паркер — очень даже мёртв, но всё выглядит таким до тошноты идеальным.       Питер, будучи известным мазохистом, по возможности избегает встреч с давно усопшим наставником и проводит немало времени в Интернете. Он читает мутные спекуляции Reddit на тему волшебных камней и прыжков в измерениях, натыкается на материалы о себе — семье, друзьях и бесконечном наследии.       Объективно рассуждая, просто смешно испытывать зависть к подростку — а уж тем более к альтернативной версии самого себя — но Питер ничего не может с этим поделать, и потому бесконечно ходит по кругу, листая одно интервью за другим, где люди делятся своими воспоминаниями о Человеке-Пауке и о том, какое горе они испытали, узнав, что герой и спаситель Вселенной даже не успел получить водительские права. Зато успел удостоиться Нобелевской премии мира, да. Посмертно. Некий неуважаемый господин настрочил целую статью о том, как единственный оставшийся родственник героя «превратил трагедию в триумф». Мэй в те годы с головой ударилась в общественную работу, возглавляя инициативы и фонды по защите других несовершеннолетних героев и талантливых, но бедных студентов. С его именем на фасаде.       В каком-то смысле утешительно видеть, что у Мэй дела здесь идут хорошо. Сердце, правда, против воли сжимается, когда Питер разглядывает её фото и запускает многочисленные видеоинтервью, где Мэй рассказывает миру о своём погибшем племяннике и обо всем хорошем, что было с ним связано. Она… так похожа на Мэй из его собственного мира. Эта Мэй посвятила всю себя поддержке, которой Питер по понятным причинам уже был лишён, но которая сослужила бы неплохую службу его продолжателям.       Найти информацию про Неда Лидса, недавно окончившего Массачусетский технологический и работающего инженером в Фонде будущего — раз плюнуть. Питера немного удивляет, что старый друг не подался в Stark Industries, но после он задается вопросом, насколько этот Нед в контакте с этим Тони. Они и в его мире не особо пересекались, и даже если Старк и приложил бы усилия, чтобы выйти на связь с ближайшим приятелем своего Паучка, прошло пять лет.       А в одном Питер уверен на все сто: пять лет — это чертовски много, но и так непростительно мало.       Единственный человек, кого Питер запретил себе гуглить — это ЭмДжей. Зайти так далеко — значит, закопаться в осознании собственной никчемности, и к этому Питер определённо не готов.       Он лишь надеется, что у Мишель всё в порядке, да и, рассуждая здраво, разве может быть иначе, учитывая, что последние пять лет она не провела в далеко не самых здоровых отношениях с неудачником, страдающим от алкогольной зависимости?       Питер снова вздыхает, потирая руками лицо и усилием воли заставляя ногу прекратить отбивать беспокойный ритм. Отчаянно хочется выбраться из этого дома, да из этого мира, полного призраков пришлого.       Свою жизнь в адекватной реальности Питер собственноручно отправил на помойку, но, во всяком случае, он отдавал себе в этом отчет.       Как жить здесь? Как жить в очередной тени — разве что не человека, которого он боготворил большую часть детства, а странной мученической версии его собственного гребанного «я»? Всё это уже немного чересчур.       Эти смешанные чувства выгоняют Питера из комнаты (он успешно игнорирует озабоченный взгляд Тони и Пеппер и нечто неопределенное в исполнении Морган) и заставляют ноги нести его в сторону озера, ощущая краем уха жужжание насекомых, утомленных июльским зноем.       Прогуливаясь по краю берега, Питер испытывает легкое искушение перелезть через защитное ограждение — прямиком в воду. Откровенно говоря, не в первый раз он задается вопросом, не является ли всё это лишь болезненной галлюцинацией, вызванной алкогольным отравлением. «Смерть» в ней была бы неплохим способом очнуться.       Питер, хоть и мнит себя фаталистом, всё же оставляет эту идею нереализованной, лишь лениво пнув в воду камень. Пока что этого достаточно.       Шаги Тони он слышит задолго до того, как это смог бы сделать любой нормальный человек.       — Хочешь разрушить мой пляж? — небрежно бросает тот, быть может, слишком небрежно для Питера, который топит себя в постоянных напоминаниях о том, что этот Тони знал и оплакивал другого Питера. Мысль о том, как похожи и насколько разнятся их миры, вызывает полный отчаяния гнев.       — Вы можете позволить себе ремонтную бригаду, — саркастически хмыкает Питер. В любой реальности за подобную дерзость он давно бы уже схлопотал подзатыльник от Мэй Паркер. — Простите, — бросает он и, зажимая переносицу, останавливается на месте, — простите, я просто…       — Приспосабливаешься к другому измерению и целыми днями сталкеришь свою подростковую версию?       Питер опускает руку, хмуро глядя на Тони, который отчего-то снова удручающе спокоен.       — Вы за мной шпионите?       — Шпионю? Какое громкое заявление. Я назвал бы это стратегической разведкой, — говорит Тони, снимая очки и протирая их рубашкой, — ты почти не выходил из комнаты с тех пор, как оказался здесь, и я… Честно говоря, малыш, меня это немного беспокоит.       — Беспокоит? — Питер резко смеется, — вы только что признались, что шпионили за мной!       — Я не шпионил.       — А может, это мне стоит забеспокоиться? — зло усмехается Питер, раздраженный и безуспешно пытающийся прогнать назойливые картинки прошлого.       Тони начинает заводиться, и Питер, глядя на него — на человека, который объективно не является его «мистером Старком» — чувствует, как в глубине души его зарождается зревший пятилетие гнев.       — Я вас не понимаю! Вы просите гребаного подростка лететь с вами через весь мир на миссию сомнительной законности, после бросаете его почти на год на попечение безучастного телохранителя, рисуя ему поддельную бумагу о стажировке, чтобы после похлопать по плечу за то, что он весь из себя такой ходячий подхалим во всем, что касается Мстителей?       — Так, подожди минутку… — начинает Тони, но Питер уже слишком заведен, чтобы закрыть рот.       — И что потом? Ваш Питер умирает в космосе? Умирает снова и становится героем для целого поколения! Так что дает вам право думать, что вы знаете меня? Сюрприз, но я вовсе не он!       Тони фыркает, и, кажется, в глазах его мелькает обида, едва не переходящая в ответную злобу, потому что следом он бросает:       — Ну, это как раз совершенно очевидно.       Питер в раздражении делает шаг в его сторону и цедит:       — И что, черт возьми, это значит?       Тони медлит с ответом, но Питер, очевидно, нажал на все спусковые крючки, потому что без тени улыбки Тони бросает:       — Ты мне скажи, мистер Может-быть-это-был-виски.       Питер горько смеётся, со злостью закатывая на данное заявление глаза:       — Уж чья бы корова, да?       Тони поднимает руку, словно не давая себе сболтнуть лишнего, и произносит в очевидной попытке проявить дипломатичность:       — Я не говорю, что тебе было легко. Вся эта история больно ударила по всем нам, но…       — Нет, нет, нет, не смейте… сравнивать то, через что мы прошли! Вы меня не знаете и уж точно представить себе не можете, каково мне пришлось! — рычит Питер, а Тони смотрит на него с той же смесью понимания и беспокойства, которая теперь так выводит из себя.       — Я бы смог, если бы ты только рассказал…       Питер качает головой.       — Рассказал что? Об алкоголизме? О том, как в двадцать один бросил учёбу?       Питер невесело смеется над этими словами, но обнаруживает, что на душе становится как-то пусто и безразлично.       — Как насчет того факта, что один мудак, решивший вам отомстить, раскрыл мою личность всему миру? Что вы — чертов Тони Старк — не предугадали, что, возможно, не стоило взваливать такую ответственность на плечи подростка и доверять ему управление военными дронами!       Тони бледнеет, глаза его расширяются, и он выдавливает:       — Как ты…       — Это были вы! — шипит Питер, указывая пальцем Тони в лицо, — вы и ваша чушь о наследии!       Подбородок Питера дрожит, но спину он из последних сил держит прямо, сердито уставившись на Тони:       — Идите вы к чёрту!       — Питер… — начинает Тони, когда он пытается пройти мимо, и протягивает руку, которую тот сбрасывает со своего плеча.       — Нет, я серьёзно! Уж не знаю, какого дьявола я здесь оказался, но самое время это прояснить. С меня хватит!       Тони, следуя за Питером, с тем же нервирующим спокойствием продолжает:       — Послушай, почему бы нам не зайти внутрь и…       — Просто… — Питер вскидывает руки, замирая, и со злостью, кажется, впервые в жизни перебивает Тони Старка, — остановитесь. Просто перестаньте, ладно?       Тони смотрит на него так, будто не может подобрать слов, и Питер снова чувствует подступающий гнев. Тони его мира явно не успел дожить до момента становления таким уравновешенным и терпеливым.       — Я не ваш Питер. Мне давно не шестнадцать. Знаю, вы предпочли бы видеть меня другим, но… — Питер вздыхает, отступая на шаг, — оставьте меня в покое.       Заходя в дом, Питер не понимает, отчего ему больнее — от того, что он расписался в собственной несостоятельности, или же от того, что Тони даже не попытался это оспорить.       ***       Питер добирается до своей комнаты и понимает, что ему нечего собирать.       Его подпитывает инстинкт рвануть из дома прочь — настолько сильный, что трудно не поддаться искушению сию же секунду. Он оглядывает стопку одолженной одежды, которую носил последние четыре дня, и запасной планшет, обнаруженный им на кровати.       Планшет, с помощью которого Тони за ним шпионил, осуждал его и критиковал за спиной, не имея на то ни малейшего права.       Питер решает, что испортил эти отношения уже достаточно сильно, так что не видит ничего плохого в том, чтобы добавить в список ужасных проступков еще и кражу, а потому вытаскивает из шкафа спортивную сумку и набивает всем, что плохо лежит в зоне досягаемости.       Сердце бешено колотится в груди, перегоняя кровь между желудочками и разгоняя по телу нездоровый адреналин. Он не может остаться в этом доме. Так будет лучше для всех. То ещё оправдание жалкому трусливому побегу, но всё же Питер упрямо перекидывает сумку через плечо и спускается по лестнице.       Он не может соответствовать ожиданиям Старков о себе, да и сами они далеко не те, и слишком много всего недосказанного скопилось, чтобы вынести эту боль.       — Вам двоим нужно просто поговорить. По-взрослому и без нервов.       Питер замирает на полпути, слыша голос Пеппер в отдалении кухни — тоскливый и отчаянный. Теперь она куда больше напоминает Пеппер из его мира, лишившуюся мужа и пережившую сущий кошмар.       — Я пробовал говорить, — резко отзывается Тони, — но он в этом не заинтересован.       — Это шанс, Тони! — умоляет Пеппер, — у вас обоих есть шанс всё исправить, и тебе просто нужно показать ему, как…       Питер не желает слышать продолжения и потому решает продолжить движение. Просто в другую сторону.       Он тихо пятится тем же путем, которым пришёл, успешно добравшись до вершины лестницы, и разворачивается, чтобы поспешить обратно по коридору к своей… к гостевой комнате этого дома. Не то чтобы у него богатый опыт побегов, но он схватывает на лету.       В конце концов, есть плюсы в том, чтобы годами мастерски ползать по стенам и быстро бегать по длинным грунтовым дорогам.       Однако он не учитывает препятствие в виде настырной и смышленной не по годам девчонки, которую обнаруживает, заворачивая за угол в комнату для гостей, скрестившей ноги на его кровати, будто так и должно быть.       — Ты уходишь, — констатирует Морган, не сильно-то и расстроенная, кажется.       — Подумываю об этом, — осторожно отвечает Питер, оглядываясь через плечо и улавливая в отдалении голоса с кухни.       — Им это не понравится, — сообщает ему Морган, невинно болтая ногами.       — Пожалуй, нет, — соглашается Питер, — но тебя бы устроил подобный исход, не так ли?       Морган пожимает плечиками.       — Всё стало таким странным с тех пор, как ты появился, — говорит она, — другим.       — Ага, — выдыхает Питер, пересекая комнату настолько небрежно, насколько это возможно, пока не оказывается у окна, — думаю, вам всем будет легче, если я исчезну, а?       Морган принимает задумчивый вид.       — Знаешь, — произносит она, — я наизусть уже выучила все истории о тебе, но они, кажется, многое умолчали.       Питер неопределённо хмыкает.       — Возможно.       — Люди сложнее, чем сказки, — произносит Морган с мудростью, не пойми откуда взявшейся в её годы, но Питера подобное откровение безжалостно бьет с ноги в живот. — Я думаю, что если тебе нужно уйти, ты должен уйти. Даже если папу это расстроит.       — Спасибо, Мо, — мягко произносит Питер. Знакомое прозвище вылетает само по себе, и Морган лукаво улыбается.       — Ты знаешь меня там? — спрашивает она, — в том месте, откуда ты.       — Да, — тихо смеется Питер.       — Я там крутая?       Теперь он улыбается куда сердечнее.       — Даже шуточки Мультивселенной не могут сделать Морган Старк менее крутой.       Морган совершенно искренне и непосредственно улыбается, а затем, в акте милосердия, очевидно, говорит:       — Тебе пора идти. Прежде чем они перестанут спорить.       Питер кивает и тихонько открывает створку окна, вытаскивая одну ногу наружу и усаживаясь на подоконник, чтобы бросить напоследок:       — Сможешь выиграть мне полчасика?       — О, разумеется.       — Спасибо, малыш, — Питер машет ей рукой на прощанье, — как-нибудь увидимся.       Теперь опыт успешных побегов он с легкостью может включить в своё резюме.       ***       Ему удается напроситься в попутчики к дальнобойщику, которого он тормозит примерно в двух милях от развилки, с которой начинается бесконечно долгая частная тропинка к домику у озера.       И да, Питер носит толстовку с капюшоном в разгар летней жары, чтобы прикрыть лицо, но, откровенно говоря, не сильно его беспокоит тот факт, что незнакомец узнает в нём погибшего несколько лет назад на войне с пришельцами ребёнка, независимо от того, насколько знамениты здесь Человек-Паук и Питер Паркер.       С тех пор он повзрослел не на один год, раздался в плечах, да и выглядит далеко не лучшим образом, спасибо синюшным кругам под глазами.       — Куда направляешься? — спрашивает водитель грузовика Фрэнк после того, как Питер пристегивается к переднему сиденью.       — Манхэттен, если вам туда по пути, — отвечает он, утыкаясь глазами в свои грязные кроссовки.       К счастью, Манхэттен Фрэнк планирует проехать, и большую часть дороги они проводят в дружеской тишине под аккомпанемент негромкого радио, за что эмоционально перегруженный Питер глубоко благодарен.       Сидя там, на пассажирском сиденье этого восемнадцатиколесного фургона, Питер впервые, глядя в окно, обдумывает в деталях свой план — впервые с тех пор, как импульсивно сиганул в окно. Он знает наверняка, что первое место, где Тони будет его искать — это квартира Мэй, да и не уверен он сейчас, что выдержит её шок и слезы.       Разочарование Тони Старка он переживет, но Мэй он причинил уже достаточно боли и в своей вселенной, чтобы втягивать ее в это дело сейчас.       Обстоятельство это значительно сужает круг его возможных направлений, а до боли знакомые очертания города становятся всё ближе. В этом мире Питер бездомный (как был бы бездомным и у себя, если бы не Мэй, будем откровенны).       Когда Фрэнк высаживает его у дороги, Питер, прощаясь, машет ему рукой, извиняясь за отсутствие денег. А затем он идет по знакомым улицам в сторону не менее знакомой части города, глубоко надвинув капюшон на глаза.       У него чертовски мало вариантов, но он верит, что этот конкретный — будет правильным выбором. Что делать в противном случае, Питер старается не думать.       Пролистывая несколькими днями ранее в сети страницу за страницей, Питер разыскал адрес квартиры, к которой поднимается сейчас по ступеням на четвертый этаж. Разрушать своим нежданным появлением жизнь этого человека — последнее дело, но выбирать ему и правда не приходится.       Питер глубоко вздыхает и откидывает капюшон назад. Шок лучше переживать сразу, бросившись в этот омут с головой.       Он звонит в дверь.       — Минуту! — доносится изнутри, и даже звук этого голоса приносит Питеру что-то вроде успокоения. Слишком близко к краю он подошел, чтобы отступать.       Когда дверь распахивается, и Нед Лидс видит его впервые за пять лет, такого живого и такого настоящего. Лицо его приобретает довольно-таки забавное выражение.       — Питер? — Нед ошарашенно разевает рот, и весь спектр его эмоций определено не поддаётся расшифровке. Нед всё такой же Нед.       Питер кривит вялую гримасу.       — Привет, чувак…       Само время, кажется, замирает.       — Какого хрена?..