После мрака свет

      То же лицо, тот же голос и то же имя, сорвавшееся с губ на выдохе. Случившееся с ним безумие набирает всё новые и новые обороты. Хотя, оставив эгоизм за бортом, стоит признать, что это он, Питер, случается со всеми ними.       С ней. С Мэй, замершей в нескольких метрах от него и оглядывающейся по сторонам, словно в попытке понять, видит ли его кто-нибудь ещё.       — Я схожу с ума, — бормочет она себе под нос, — окончательно и бесповоротно.       Решительно качая головой, она движется уже в сторону в попытке обойти Питера, потому что он всё ещё стоит, как дурак, уставившись на Мэй в очередном своём приступе мучительной вины и жалости к себе — всё то, что стало весомой частью их с Мэй взаимоотношений последних лет.       Ладно, не с этой Мэй, но сейчас он не то чтобы в состоянии их разграничивать.       Мэй поворачивает за угол, направляясь к заднему выходу, если принимать во внимание, что этот приют F.E.A.S.T. устроен аналогичным образом во всех существующих вселенных. И Питер, не ощущая в себе ни малейших сил совладать с проблемой более разумным способом, бросается в погоню.       — Мэй, подожди! — ему приходится немного побегать, и в конце концов, Мэй резко оборачивается в его сторону.       Неверие. Злость. Горе, обида и замешательство.       — Прости, я… — Питер поднимает руки и и откидывает капюшон в сторону, раз уж они оказались вдали от большой дороги, — прости.       — Ты не реален, — шепчет она ему тихим ломающимся голосом, пытаясь незаметно просунуть руку в карман, предположительно, к телефону. Этого ещё не хватало.       Ему вовсе не нужно, чтобы Мэй обращалась в полицию, ЩИТ, или, на худой конец, обрывала телефон Тони Старку, чтобы выдать всему миру его присутствие в этом городе и в этой чёртовой реальности.       — Я правда не хотел тебя напугать, — начинает Питер, чтобы не допустить эскалации проблемы, — я… я более чем настоящий.       — Почему ты так на него похож? — голос Мэй срывается, — ты похож на него, но ты… другой. Старше. Я не понимаю…       — Мне очень жаль, — Питер медленно приближается к Мэй, почти физически ощущая неподъёмную тяжесть её горя — совсем так же, как и после похорон Бена, когда она плакала в подушку, думая, что он заснул. — Я не хотел… чтобы ты проходила через это всё, и встретились мы совершенно случайно, потому что…       Мэй издает какой-то хриплый звук, а затем плотно прижимает руку ко рту, словно не позволяя словам вырваться на свободу.       — Мэй… — выдыхает Питер, утопая в ненависти к себе — за то, что вынудил её проходить через эту муки этой встречи и бросил её когда-то давно на произвол судьбы. Какой бы версией себя он в тот момент ни являлся.       Оказавшись здесь несколько дней назад и осознав, что местный Питер Паркер, по сути, покончил жизнь самоубийством ради целой Вселенной, он определенно не задумывался о том, что, беря на себя такую ​​ответственность, он оставлял Мэй одну на целом белом свете.       Сам по себе тот факт, что злиться он может на себя во многих измерениях одновременно, довольно-таки ироничен, но во всём, что касается угрызений совести, Питер просто талант.       — У тебя тот же голос, — произносит Мэй, опуская руку, — ты… ты не самозванец, не так ли? Не из тех оборотней, с которыми приходилось иметь дело Мстителям — ты не из их числа.       За пару предложений неуверенность в её голосе от абсолютного недоверия переходит в стадию чего-то вроде принятия, и Питеру вспоминается, сколь быстро она приняла Человека-Паука после того, как схлынул первоначальный шок.       Принимать невозможное и делать его частью своего понимания реальности — это суперспособность Мэй Паркер.       — Ты и правда Питер, — заканчивает она, и он кивает, прерывисто выдыхая.       — Я… м-м-м, не твой Питер, конечно, — он пожимает плечами, — но суть та же.       Мэй кивает со слезами на глазах и, кажется, немного расслабляется.       — Я тебя сначала обниму, — тихо заявляет она, стремительно приближаясь, — а после ты объяснишь мне, какого чёрта здесь происходит.       — По рукам, — хрипло смеётся Питер, ощущая на себе руки Мэй и уронив подбородок ей на голову, — договорились.       ***       — Я прикончу Тони Старка.       Питер фыркает в чашку кофе и вытирает лицо салфеткой, которую Мэй протягивает ему с дразнящей улыбкой, прежде чем он успевает ответить. Они сидят в одной из задних комнат приюта, поскольку Мэй здесь, вроде как, обладает существенным влиянием и может использовать любое помещение для решения личных вопросов, связанных с её мертвым племянником, если сочтет это необходимым.       — Это не его…       — Не говори мне, что это не его вина, — прерывает его тётя, — этот человек несколько дней знал, что ты находишься здесь, и не считал нужным даже позвонить. Даже на секунду не задумался, как сильно я нуждалась в том, чтобы увидеть тебя, Питер.       Он бросает пропитанную кофе салфетку в мусорное ведро через всю комнату, а затем откидывается в складном кресле, истощенный — физически и эмоционально.       — Не то чтобы он засадил меня под домашний арест, — говорит Питер Мэй, — я легко мог выйти на связь, просто я… — он замолкает, опуская голову, и не глядя чувствует, как Мэй хмурится, изучая его немного внимательнее.       — Что случилось, дорогой?       Питер отчаянно трет пальцами глаза и самоуничижительно хмыкает.       — Мне было страшно, — признается он спустя мгновение, — я был до смерти напуган и не хотел, чтобы ты… Я просто не хотел причинять тебе ещё большую эмоциональную травму, чем ты уже пережила с твоим Питером. Но я… я тебя много гуглил.       Мэй тихо смеется.       — Надеюсь, нашёл только хорошее.       — Ещё бы, — улыбается Питер в ответ, позволяет ей взять себя за руку, лежащую на столе, наслаждаясь трогательностью момента, — меньшего я и не ожидал. Я имею в виду, взгляни на это место, ты… ты так много сделала для людей!       По лицу Мэй пробегает явственная судорога, хотя она и силится удержать себя в руках, и Питер сжимает её руку в ответ. Мэй склоняет голову в сторону и смотрит на него так, словно забирается в самую душу. В его измерении она не стеснялась частенько практиковать этот свой навык в последние годы.       — Я должна была куда-то вложить свою любовь к тебе, понимаешь?       Нет никаких сомнений в том, куда она вкладывает сейчас всю эту любовь, потому что Питер чувствует, как она проникает сквозь все те шрамы и рубцы, что опоясывают само существо его души. Это больно и зудом отдается в районе сердца, и в голове впервые за последние дни не мелькает мыслей о наследии. В этот момент есть только Питер Паркер, и душа его рвётся на куски.       Питер неловко опускает взгляд, рассматривая носки своих ботинок.       — Кому-то, быть может, роль символа была бы чуть больше к лицу, — выдыхает он, не успев прикусить язык, но отчего-то испытывает странное облегчение, поделившись с кем-то этой грызущей его изнутри занозой.       — Ну-ка притормози, — хмурится Мэй, протягивая руку к его голове и заставляя посмотреть ей в глаза, — Вселенная расщедрилась на такой небывалый шанс, и мы не будем говорить о себе в таком ключе. Хороша благодарность!       Мыслями Питер вновь возвращается в квартиру Неда. Видит те же возмущение и боль, скривившие лицо друга, в чертах своей тёти, и дает себе внутренний подзатыльник. Какой-то там по счёту. Не стоит преуменьшать утраты, которую пережили эти люди.       — Извини, — кается он искренне, и плечи Мэй моментально расслабляются.       — Я тебя прощаю, — легко отзывается она, и, хочется верить, что не только лишь за неосторожные слова.       Они долго сидят в тишине, думая каждый о своём, и хотя Питер знает, что мысли Мэй обращены вовсе не к нему, сидящему здесь, в этой комнате, он даёт себе клятву, что будет чтить её любовь со всем уважением, которого она заслуживает, раз уж его молодая версия, по понятным причинам, сделать это уже не в состоянии.       — Вы с Тони… вы поддерживали связь? — спрашивает Питер из чистого любопытства.       — По началу он постоянно мне названивал, — отзывается Мэй, — сразу после того, как ты… после того, как всё случилось.       После того, как всё случилось. Иная вселенная, иное стечение обстоятельств, но говорят они о смерти всё в том же ключе.       И до сих пор не произносят этого вслух.       — Он проверял, как ты? — спрашивает Питер с надеждой, хотя и верится с трудом.       Мэй улыбается краешками рта.       — Он чувствовал себя катастрофически виноватым.       В этом есть особый смысл, и Питер думает обо всех тех случаях, когда он общался с Пеппер после гибели Тони, когда предлагал посидеть с малышкой Морган, потому что больше, в сущности, предложить ему, подростку с неподтверждённым и нелеченным никем и никогда ПТСР, было нечего.       Он старается не думать о том, как именно травма исказила его восприятие реальности, но слишком умен, чтобы понимать: это одна из причин его текущего положения.       — Но затем перестал? — нерешительно уточняет Питер, чувствуя какой-то скрытый подтекст.       — Со временем выходить на связь он стал всё меньше и меньше, — качает головой Мэй. Без злобы в голосе, но, может быть, с оттенком разочарования.       Питер до боли закусывает щёку изнутри, едва не сдирая кожу с мясом, и сжимает её между зубами. Он должен кое в чём убедиться.       Он должен знать наверняка.       — Но у тебя же есть кто-то близкий? — осторожно спрашивает он, — ведь так? Ты… ты ведь не одинока?       Нет необходимости комментировать, как быстро Мэй отводит взгляд и в нерешительности замирает.       — Нет, — мягко произносит она, — я не одинока.       — Хорошо, хорошо, — кивает Питер, — это… прекрасно. У тебя должны быть близкие люди, понимаешь? Он… он хотел бы, чтобы ты была… не одна…       — У меня всё хорошо, — уверяет его Мэй, — я, на самом деле… ну, я… это так странно… — она неловко смеется, и Питер хмурится, — я кое с кем встречаюсь.       Интонации её голоса почти что вопросительные, и впервые за двадцать один год своего существования Питер чувствует, что она словно бы ищет его одобрения. Или, по крайней мере, его поддержки.       — Правда? — всю свою выдержку Питер призывает на помощь, чтобы ни на секунду не продемонстрировать Мэй своего удивления и быть тем, кем она хочет, чтобы он был в данный конкретный момент, — у этого человека есть имя?       Щеки Мэй отчаянно алеют.       — Марго.       И на мгновение Питер забывает, что это не его вовсе Мэй, потому что глаза её так счастливо блестят, и он пойман этими глазами в ловушку.       — Мэй и Марго, — усмехается он, — звучит.       Она корчит гримасу.       — Это… у нас всё не слишком серьезно. Я вовсе не пытаюсь… заменить Бена, надеюсь, ты понимаешь…       — Боже, нет, я… что заставило тебя подумать, что я имел это в виду? — хмурится Питер.       — О, даже не знаю.       И дело даже не в паучьем чутье, просто Питер сейчас трезв как стёклышко и видит то, что видит, в изгибе её губ.       — Ты хочешь, чтобы всё стало серьезным?       Мэй делает глубокий вдох, неопределённо пожимает плечами.       — Думаю, я просто… — она ​​поджимает губы, — я не могу смириться с мыслью о том, чтобы оставить позади Бена и… и тебя… и двигаться дальше, как ни в чём не бывало.       — Мэй, — выдыхает Питер, но не с сожалением, а с болью — оттого, что знает наверняка: ни Бен, ни его местная версия не приняли бы эту ненужную жертву и не пожелали бы Мэй одиночества лишь потому, что сами больше не могут составить ей компанию.       — Я знаю, знаю, это так глупо…       — Нет, не глупо, — перебивает её Питер, — но двигаться вперед не означает оставить всё позади. Тебе позволено… я имею в виду, что ты… тебе и правда не помешает… — они оба неуверенно смеются, — просто побыть счастливой. А если Марго делает тебя счастливой…       — Это правда, — Мэй снова вытирает глаза, но теперь в этом есть какое-то облегчение, — она просто великолепна.       — Что ж… не хочу говорить от имени твоего Питера, однако… — он пожимает плечами, зная, что она прекрасно понимает, что он имеет в виду.       — Приятно слышать, — выдыхает Мэй, прежде чем вложить немного силы в свой голос и пихнуть его в плечо, — а что насчет вас, молодой человек?       — Меня? — от неожиданности Питер едва не захлебывается кофе, — хочешь поговорить о моей личной жизни?       — Ну, о моей же мы поговорили, а? — подначивает его Мэй, — давай, брось старухе кость.       Питер, поморщившись, водружает стакан на ближайший столик и чувствует на щеках неотвратимый жар.       — Ты, м-м-м, может, помнишь… — он качает головой, — я ходил в среднюю школу с девушкой по имени Мишель.       — Мишель Джонс? — сразу оживляется Мэй.       — Ага, — нервно смеётся Питер, откидывая волосы с лица, чтобы было чем занять руки.       — Так вы вместе? — тепло улыбается Мэй, — я всегда знала, что из вас двоих выйдет прелестная парочка. Он вёл себя, как влюблённый по уши олух…       — В моей реальности я был не лучше — признаётся Питер, чувствуя, как пылают уши.       — Как давно вы вместе? — нетерпеливо спрашивает Мэй, как сделала бы любая женщина, чей ребёнок погиб ещё до того, как ей удалось завязать с ним разговоры подобного толка.       — Мы… у нас сейчас что-то вроде тайм-аута, — Питер морщится, — нам есть над чем поработать.       — Что ты имеешь в виду?       — Дело в том, что я далеко не лучший партнер, — честно признается Питер. И, пожалуй, это огромнейшее преуменьшение.       Мэй понимающе кивает головой, и Питер думает, что понимает она куда больше, чем демонстрирует. Он думает, что один взгляд на него, и она поняла о его нынешнем жизненном состоянии куда больше, чем он мог бы выразить словами.       — Ну, для протокола, — тихо произносит Мэй, — я не одна здесь заслуживаю счастья.       ***       В конечном итоге, в задней комнатке приюта они проводят более двух часов, а после неотвратимо приходит время прощаться, и это разбивает им обоим сердце.       — Ты позаботишься о себе? — умоляет Мэй, положив руку ему на грудь и дважды похлопывая над сердцем, — ты выглядишь таким уставшим, Питер.       С тех пор, как они оказались внутри, солнце проделало внушительный путь и уже готово упасть за горизонт. Подходит к концу ещё один безумный день в этом безумном мире.       — Прыжки между реальностями кого угодно выведут из состояния душевного равновесия, знаешь ли, — вяло шутит Питер, но Мэй сейчас далеко не весело.       — Дело не только в этом, — она, конечно же, ​​сразу переходит к сути, — я права?       Питер делает глубокий вдох через нос. Медленно выдыхает и поворачивает голову, но Мэй просто мягко подносит руку к его щеке, чтобы он снова обратил на неё свой взор.       — Ага, — остаётся лишь уступить настойчивости Мэй Паркер, — полагаю, что так.       — Что ж, — решительно кивает она, — ты позаботишься о себе.       И это даже не вопрос вовсе. Питер против воли улыбается. Мэй, просто озвучив что-то, не сомневается, что это воплотится в реальность. А возможно, так оно и есть.       — Я сделаю всё возможное, — обещает Питер, — но и ты дай слово, что будешь себя беречь.       Мэй улыбается и мягко опускает его голову достаточно низко, чтобы поцеловать его в макушку. Наверно, это дико — осознавать, что теперь он выше неё.       Но это перестает волновать Питера в то же мгновение, когда Мэй, отстранившись, заглядывает ему в глаза.       — Ради тебя — что угодно.       ***       Пробираясь по людным улицам Нью-Йорка в сторону квартиры Неда, Питер испытывает небывалую благодарность судьбе.       Ему ещё столько всего нужно усвоить и осознать, сделать частью своей реальности там, откуда он прибыл, да и усмирить голоса в своей голове, которые изо дня в день твердят ему, что правильно, а что — не совсем, было бы неплохо.       Питер думает об этой Мэй и о том, насколько мастерски она видит его насквозь и чувствует, совсем как его собственная тётя, оставшаяся дома, несмотря на то, что эта Мэй провела без него пять долгих лет, полных слёз и страданий. Наверно, это ужасно — осознавать себя последним Паркером на свете.       Это константа любой вселенной: где бы он ни оказался, Мэй Паркер примет его любым.       Питер, поворачивая за угол, решает, что ему непременно нужно вернуться домой хотя бы для того, чтобы убедиться: его Мэй знает, что он любит ее больше всего на свете. Вдвое, втрое, в бесконечное количество раз сильнее того, что он ей демонстрировал в последние годы.       Питер принимает это твердое решение, не сомневаясь ни на миг, что так будет правильно. А затем он пересекает улицу, оказываясь в безлюдном почти переулке, и слышит крик.       Он слышит крик, и нет в этом ничего удивительного, ведь Питер Паркер оказался в Нью-Йорке, так что кто-нибудь где-нибудь непременно должен вляпаться в неприятности, но едва только он собирается развернуться и бежать в направлении звука из чистого инстинкта, как, оглушённый внезапной мыслью, резко даёт себе по тормозам.       Он здесь не только не Человек-Паук, у него не только нет с собой костюма, паутины или грёбаного смартфона, чтобы вызвать подмогу, если она ему понадобится, но и его лицо украшает каждый чёртов рекламный щиток. Граффити, статуи и треклятые учебники истории, в которых ему, мученику и павшему солдату Войны бесконечности, не доросшему и до водительских прав, посвящен раздел.       Питер замирает на бордюре тротуара, впериваясь взглядом в кирпичное здание справа от него, и натягивает на лицо толстовку с капюшоном. Беспокойно перекатываясь с подушечек ног на пятки, он прикрывает глаза вслушивается: чтобы ощутить, не бросается ли на подмогу жертве кто-либо ещё, чтобы почувствовать, не взвалил ли кто-то другой на себя эту нелегкую обязанность по защите города вместо него самого, не вынуждая его ввязываться в драку в одолженной толстовке и с ноющей мигренью в висках.       Все эти мысли вылетают в трубу, когда Питер слышит голос, который последние пять дней так старательно пытался воссоздать в своей голове, припоминая все нюансы.       — Ты ещё увидишь! Вы все увидите, на что я способен!       Питер резко распахивает глаза.       — Не может быть, — бормочет он, уже бросаясь сломя голову сквозь толпу людей, стремящихся убежать как можно дальше в противоположном направлении, — ни за что на свете… вы, должно быть, издеваетесь!       Глупый волшебник из магазина приколов с его дурацким фиолетовым дымком и плащом полиэстера. И на другой половине ринга Питер, который, несмотря ни на что, провел относительно хороший день.       Похоже, что кто-то уже работает над тем, чтобы вернуть на землю самого надоедливого шарлатана всех времен, когда Питер поворачивает за угол в сторону всего происходящего — молодая совсем девчонка, с головы до пят синем и красном — (в его, Питера, цветах!) — с ярко-жёлтой молнией на груди.       Уходя из поля зрения широкой публики и ускоряя свой темп, Питер задаётся вопросом, извлёк ли кто-нибудь, чёрт побери, урок из безвременной кончины Паркера-подростка и сделал соответствующие выводы, или же ворох всех этих бесчисленных статей, которые он успел прочитать на эту тему, были написаны авторами исключительно для того, чтобы чуть поубавить это коллективное чувство вины.       — Эй, Гудини! — кричит Питер, отталкиваясь, чтобы ухватиться за опорную балку соседней пожарной лестницы, и ногой ударяет волшебника в грудь, — ты чертовски меня выбесил, ты в курсе?       Питер падает на землю как раз в тот момент, когда колдун ударяется об мусорный контейнер и рушится наземь.       Девчонка-супергерой — которая, при ближайшем рассмотрении, определённо оказывается девчонкой-супергероем — изумленно таращится на Питера.       — Ты кто вообще такой? — фыркает она, когда Питер проходит мимо неё к своему поверженному противнику.       — Обеспокоенный гражданин, — не оборачиваясь, отзывается он, — а что насчёт тебя?       Девочка неопределённо хмыкает, и Питер чувствует, как на плечо ему опускается чья-то тяжёлая рука. От неожиданности он вздрагивает, оборачивается, внутренне уже готовясь отражать атаку (если того потребует ситуация), но обнаруживает, что рука принадлежит девчонке с тем лишь незначительным нюансом, что протянуть она с расстояния метров трёх.       Она жутковато шевелит пальцами прямо перед его лицом, ухмыляясь.       — Ещё скажи, что не узнал меня, чувак.       Питер изумлённо таращится на неё с мгновение, наступая Гудини на плащ, когда тот пытается отползти в сторону, а затем аккуратно произносит:       — Я впечатлён, конечно, однако… не пойми меня неправильно, но я… не совсем отсюда…       Преуменьшение века, но что ещё он может сказать?       Мисс Суперсемейка скептически его разглядывает:       — Ну, разумеется.       — И знаешь, ты проделала отличную работу по поимке нашего приятеля-волшебника, — продолжает Питер, — но мне тут нужно кое-чем заняться, так что…       — Хочешь, чтобы я оставила тебя тут одного? — смеётся она, будто сказал он нечто абсурдное.       И Питер прекрасно понимает, как выглядит без своего супергеройского костюма. Просто случайный прохожий в спортивных штанах и кроссовках, который спятил и просит, чтобы его оставили наедине с ни много ни мало суперзлодеем, пусть и не самой высокой квалификационной категории.       Однако всё, что ему в данную минуту нужно — это чтобы его оставили разбираться с этим делом одного, и он уже собирается заявить об этом наглой девчонке, когда плащ, на котором он стоит, неожиданно вырывается у него из-под ног, и он падает назад прямо на твёрдую землю.       — Ублюдок, — выдыхает Питер, поднимаясь на исцарапанных ладонях, и видит, как волшебник снова натягивает плащ       Его новая суперподруга из другого измерения бежит вперёд, и Питер с лёгким трепетом наблюдает, как её кулак увеличивается в размерах раза этак в три, прежде чем впечататься волшебнику прямиком в живот, отправив его обратно в переулок по воздуху.       Питер не хочет в этом признаваться, но с паутиной проблема разрешилась бы на порядок проще. Просто повалить этого типа на землю и держать там, расспрашивая обо всех тех недоразумениях, вокруг которых начала вращаться его жизнь ровно пять дней тому назад.       Вместо этого Питер игнорирует все призывы «убраться отсюда к чёрту» и «дать мне уже самой во всем разобраться» в пользу прыжка с разбега на крышку мусорного контейнера по стене (и умудриться провернуть это так, чтобы выглядело оно как впечатляющий паркур и не более) и забирается колдуну на плечи. Совсем как обезьянка.       — Что за?..       И волшебник, и девушка выражают серьёзное замешательство по поводу этого странного действия, и Питер, пожалуй, в состоянии их понять, только вот на горизонте у него замаячили ответы. Подсказки, которые так критически ему необходимы, если в планах у него и правда имеется возвращение домой.       Потому он обхватывает волшебника руками за шею, ногами — сжимает его талию, и кричит, возможно, чуть более истерично, чем планировалось изначально:       — Где камень?! Где грёбаный камень, ты, Гудини?! Ты мне ощутимо так подпортил жизнь, ты это знаешь? Так что просто дай мне…       Взрыв фиолетовой энергии поражает Питера со всех сторон единовременно, отбрасывая его назад, прямиком на заостренные прутья пожарной лестницы. На боку появляется длинный порез.       Его вынужденная партнёрша, кажется, справляется, со своим шоком чуть более изящно, лишь скользнув назад по гравию, прежде чем снова протянуть руки и попытаться сбросить волшебника на землю.       Питеру, который чувствует себя слишком измученным и слишком далеким от дома, чтобы справляться с этим дерьмом, требуется чуть больше времени, чем обычно, чтобы подняться на ноги. Девица с молнией на груди всё ещё сражается, уклоняясь от фиолетовых вспышек, когда он оказывается прямо перед магом.       Бросившись вперёд, он хватает волшебника за ноги и с усилием валит его на землю. Оказавшись так близко, Питер сразу же оказывается на нем сверху, оседлав дурацкий фиолетовый костюм, положив руки ему на плечи и столкнувшись с ним лицом к лицу.       — У тебя есть фиолетовый… светящийся камень, — рычит он. Это даже не вопрос, — понимаю, ты без понятия, кто я, чёрт возьми, такой, но это не имеет значения, потому что…       — Ты…       — У тебя есть странный фиолетовый булыжник… камень… что угодно… и он мне нужен! — рявкает Питер, — мне нужно, чтобы ты отдал его мне!       — Да, они на земле, — негромко сообщает девушка в какое-то устройство связи, но у него нет ни энергии, ни способности трезво мыслить, чтобы сосредоточиться на чем-либо ещё, кроме своей текущей цели, — но тут… э-э… происходит что-то странное. Я не знаю…       — У тебя есть камень или нет?! — Питер трясет волшебника за ворот костюма, ударяя его головой об асфальт.       И, возможно, к этому моменту своей жизни Питер уже должен как дважды два усвоить, что, сражаясь с волшебником, представляющим ту самую «темную сторону силы», стоит чуть повнимательнее присматриваться к происходящему, но он не то чтобы пребывает сейчас в здравом рассудке, так что нет ничего удивительного в том, что он не замечает, как волшебник высвобождает руку и направляет в сторону Питера взрыв энергии, оглушительная сила которой отправляет его в полет по всему переулку — прямиком беззащитным затылком о кирпичную стену.       Он рушится ничком на землю с резким выдохом и чувствует, как из легких выбивает весь оставшийся воздух. Порез на боку начинает сильнее пропитывать кровью ткань одолженной им одежды.       Питеру удаётся продержаться в сознании достаточно долго, чтобы зафиксировать, как странная красно-синяя девчонка выводит волшебника из строя. А затем окружающий мир погружается во мрак.       ***       — Пацан? Эй… Давай, маленький тупица. Надо вставать.       Питер стонет, позволяет своей голове упасть набок, отворачиваясь от ударов по щекам, и…       — Приходишь в себя? Очень вовремя.       Удар. Ещё один.       — Глаза открыл и на меня! Я знаю, ты сможешь…       — Хватит меня бить, — прищуривается Питер, отталкивая руку, продолжающую хлестать по его лицу, с ловкостью на уровне отсутствующей, как часто бывает при сотрясении мозга.       По ощущениям, с момента, как он закрыл глаза, поддаваясь подступающей мгле, прошло не более нескольких минут, но себе он в этом вопросе доверять бы не стал.       Может, тот, кто продолжает его лупить по щекам, в курсе?       Питер вяло протирает лицо рукой, глубоко дыша, и, наконец, приоткрывает веки до упора, только чтобы столкнуться лицом к лицу с…       — Роуди?!       — Привет, Спящая красавица. Добро пожаловать в мир живых.       — О, господи, — снова стонет Питер, устраиваясь чуть поудобнее напротив кирпичной стены, с которой и произошла нежелательная стыковка, — я совершил большую глупость, кажется.       Роуди, в броне Воителя и с поднятым лицевым щитком, фыркает.       — Да, пожалуй. Вляпался ты в редкостное дерьмо, малыш.       Питер пару раз на пробу моргает, глядя на Роуди из-под полуопущенных век, прежде чем кусочек паззла схлопывается — и глаза его расширяются от осознания.       — Роуди.       Тот хмурится, сканируя глазами его лицо, и склоняет голову набок — очевидно, ведёт разговор по коммуникатору:       — Возможно, у него травма головы.       — Я… да, я определенно облажался, — признает Питер, а Роуди удивленно моргает, выдавливая улыбку, — но я просто… я имею в виду, ты… ты знаешь, кто я?       Выражение лица Роуди меняется, а взгляд смягчается до такой степени, что снова напоминает Питеру его собственного Роуди — того, который после гибели Тони прилагал постоянные усилия, чтобы быть частью его жизни, даже больше, пожалуй, чем Хэппи. После Европы, после Бека и всего того, что случилось потом, Роуди установил с ним прочную связь— написал для него отличное рекомендательное письмо в университет, который Питер даже не сподобился закончить, предлагал ему возможность тренироваться с ним на базе, что Питер делал всё реже и реже. А после и вовсе начал задаваться вопросом, не происходит ли что-то между Роуди и Мэй, помимо простой заботы и внимания к его скромной персоне.       Было облегчением увидеть, что этот Роуди не испытал того же шока, что и все остальные, особенно с учетом того, что он не знает, чем объяснялось его появление.       — Ага, — кивает Роуди со смешком, — да, Пит. Я знаю. Но Камалу ты перепугал до смерти.       — Он не… это он?! Настоящий?! — слышит Питер вопль девчонки, которая оказалась «Камалой», и переводит на неё взгляд.       — Такой же настоящий, как и боль в спине, которая ожидает меня завтра с утра пораньше, — бормочет Питер. Роуди фыркает, а Камала визжит, устремляясь вперёд.       — Ты… ты он! Ты Человек-Паук? Я… чувак, это потрясающе! Я… я прочитала о тебе всё, что нашла в сети… все видео на YouTube и…       — Дай ему хоть вдох сделать, — мягко просит Роуди, потому что очевидно, что Камала едва сдерживает себя, — у тебя тут целая фанатская база образовалась.       — Это я уже понял, — раздраженно фыркает Питер, по-прежнему слишком сбитый с толку, чтобы припоминать истинную причину такого обожания, — кто б сомневался.       — Но боль в спине? Чёрт побери, Паркер, ты слишком молод для всего этого дерьма, — усмехается Роуди, протягивая руку, чтобы помочь Питеру подняться, пока Камала едва ли не дрожит от возбуждения.       — Ты… окей, значит, ты из другого мира, верно? Другая вселенная? Ты из карманного измерения? Как ты сюда попал? И что ты здесь делаешь? — тараторит она, не переводя дыхания, и Питер устало протирает глаза.       Возможности ответить ему не дают, потому что следом к месту их дислокации подъезжает элегантный черный автомобиль, оглушающий Питера визгом своих шин — и сердце уходит в пятки, когда машина резко тормозит у тротуара, и, глядя в опущенное стекло, Питер глазами встречается с Тони Старком.       — Проклятье, — бормочет он себе под нос, пока Тони, стиснув зубы, приоткрывает дверцу пассажирского сиденья.       — Мягко сказано. Залезай.       Питер, подчиняясь, хромает к машине хотя бы потому, что, ошеломленный и покалеченный, не особо в состоянии сейчас оказать хоть сколько-нибудь достойное сопротивление.       — Увидимся позже, Тони.       — Спасибо, Роуди, — ровно и с напряжением отзывается Тони, снова обращая внимание на дорогу.       Питер обречённо кивает ему на прощанье:       — Приятно было повидаться.       Роуди откашливается и выдавливает улыбку — полную тоски и тёплой печали, и улыбка его в очередной раз напоминает о том, что адресована она уж точно не ему самому, а странной его погибшей копии, лишённой всех человеческих черт и качеств.       — Рад был увидеть тебя снова, Пит.       Роуди подаётся вперед и стучит ладонью по лобовому стеклу, а затем Тони жмёт педаль газа, увозя их оттуда прочь, и впервые с тех пор, как Питер малодушно сбежал из озерного дома, они остаются наедине.       Он откидывает голову назад и прикрывает глаза, с полувздохом-полустоном прикладывая руку к ране.       Вот ведь дерьмо.