После мрака свет

      18:17       Тони молчит всю дорогу до базы.       Когда Питеру было пятнадцать — чуть меньше года оставалось до обращения его в прах на далёкой планете — его угораздило по глупости своей нарваться на небольшую стычку во время патруля. Итог был незавидный — сотрясение мозга и несколько дней в медотсеке базы под самым пристальным наблюдением докторов — тех, что разбирались в его генетических мутациях и, что самое главное, умели хранить секреты.       Тони метал тогда гром и молнии, и Питер был потому жутко на взводе — опасался, что снова отберут у него костюм, что окончательно испортит он отношение к себе со стороны человека, которого боготворил всю свою жизнь.       Случай тот — ну, просто один-в-один нынешний: застрял он, помятый и потрёпанный, на пассажирском сиденье машины Тони с тонированными стеклами, гнетущая тишина давит так сильно, что вот-вот разорвёт барабанные перепонки, и вишенкой на торте не отпускает ощущение неминуемой катастрофы.       Есть, конечно, одно существенное отличие: Питер больше не подросток, за плечами у него — вагон и маленькая тележка, и не сильно-то его и волнует перспектива выслушивать гневные нотации. Если Тони повысит голос, Питер моментально сделает это в ответ. Лишится остатков уважения, конечно, но чего уже ему в этой жизни терять?       Путь до северной части штата, разумеется, сам по себе не близкий, и осложняется он ещё и тем фактом, что ни один из них, кажется, не желает первым нарушать сложившееся безмолвие. Атмосфера взаимного упрямства царит между ними ровно до того момента, пока Тони, припарковав автомобиль, не выбирается наружу, бросив через плечо:       — Тебя обследуют в медотсеке.       Это вовсе не предложение, и Питер даже не рассчитывает уклониться от него без излишнего драматизма, и потому он просто выталкивает своё измученное тело из машины, громко захлопнув за собой дверь.       Когда Питер добирается до места назначения, Тони уже внутри — раздаёт всем присутствующим указания. Питер тяжко вздыхает.       Эта ночь будет долгой.       21:36       Хелен Чо, какой Питер знал её ещё по собственной вселенной, являет собой олицетворение профессионализма. Вероятно, сказывается опыт работы в супергеройской неотложке. Но это не суть.       Суть в том, что нечто неуловимое надламывается в ней, когда она впервые обращает на него свой взор.       Она всё так же великолепно латает его дыры, но она едва держит себя в руках от подступающих к горлу эмоций и, кажется, с трудом сдерживается от слёз, даже когда Питер, героически пытаясь подавить своё собственное отвратительное расположение духа и игнорируя усевшегося в углу комнаты Тони, выдавливает из себя пару неловких шуток. На секунду может показаться, что всё совсем как дома.       Попытки пошутить, кажется, делают ситуацию ещё хуже (хотя куда уж), и потому Питер закрывает рот на замок и молча позволяет Хелен спокойно делать свою работу.       Настолько, насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства.       Во второй раз Тони нарушает свое откровенно осуждающее молчание уже после того, как Хелен уходит, пока Питер осторожно пытается натянуть на себя футболку, не потревожив ни один из свежих швов.       — Она занималась твоим телом после того, как всё случилось. Курировала процесс кремации, — сухо информирует Тони, — не хотела, чтобы до тебя добрались посторонние в попытке заполучить твои клетки.       Питер изумленно поднимает голову, ощущая подступающий гнев, и с недоверием на него косится.       — И после всего этого вы вынудили её прийти сюда сейчас?       — Ты полагаешь, любой другой человек не разболтает всему свету о твоём непостижимом воскрешении?       Питер скрипит зубами от досады.       Чёрт бы побрал Тони Старка и его правоту.       22:12       Предполагается, что появление Питера в этой реальности — тайна за семью печатями, и потому ему категорично и непреклонно заявляют, что он не должен покидать даже личное крыло Тони во время их проживания на базе.       Тони сообщил ему об этом лично, но затем тут же оставил его наедине с собой, по-видимому, чтобы пойти пожаловаться на происходящую чушь своей жене или просто залезть под одеяло и заснуть, кипя от бушующего гнева, который Питер ощущает даже на физическом уровне.       Сам Питер запихивает себя в подобное логову помещение с плюшевыми диванами, креслами и телевизором, который он и не думает включать. Он и свет-то не зажигает почти, предпочитая одну-единственную настольную лампу — не темно, как в подвале, и на том спасибо.       Он выбрал эту комнату, потому что она — самый дальний вариант от спальни Тони. А ещё потому, что вдоль одной из стен имеется в наличии полностью укомплектованный бар. Почувствовать себя лучше это его не заставит, но хоть уснуть поможет.       На кофейный столик перед Питер водружает бокал с виски — не тронутый пока, но третий сам по себе. Он гипнотизирует его взглядом, устроившись в кресле и прижав колени к груди, а затем погружает пальцы себе в кудри, несильно потягивая.       Давит не сам факт очередных неприятностей себе на голову. В неприятности Питер попадать привык с завидной регулярностью, как и научен уже постоянно принимать решения, способные причинить немало страданий близким, которые, по неведомым ему причинам, как и прежде, проявляют доброту.       Дело совсем не в этом, разумеется. Проблема самая рядовая — он здесь, и эти люди ожидают от него большего, и это снова проводит его сквозь туман самокопания к осознанию собственной никчёмности. Оплакивать его совсем юного — бесстрашного героя на амбразуре подвига, было проще, чем жить с тем, в кого его угораздило обратиться. Не так ли?       Ногти Питера резко впиваются в кожу головы, и он уже подумывает о том, чтобы вылить в себя третий бокал, едва убедив себя в отсутствии таковой необходимости, как у него безжалостно отнимают данную возможность.       — Это что за новости, парень?       Питер поднимает голову и смотрит, как Тони проносит бокал через комнату и безапелляционно выливает содержимое в раковину.       — Нужно обезболивающее — так и скажи, а это — не вариант, — категорично заявляет Тони, оставляя посудину в раковине и скрещивая руки на груди. Питер недовольно приподнимает брови.       — Не то, чтобы вы имеете право голоса по данному вопросу, а?       — До тех пор, пока ты ошиваешься в моём мире, очень даже имею, — заявляет Тони в ответ.       — У меня всё было под контролем! — Питер вскидывает руки, откидываясь в кресле, — мне всё удалось уладить! Вы предпочли бы, чтобы я не вмешивался и позволил случиться катастрофе?       — Я предпочёл бы, что ты позволил кому-нибудь другому заняться этой работой! — парирует Тони, и да, прошло уже некоторое время с тех пор, как Питер в последний раз вступал с кем-либо в настоящий словесный спарринг, не говоря уже о противнике уровня Тони Старка, но отступать он не собирается.       — Вы заявляете, что я понапрасну растрачиваю жизнь, а когда я делаю что-то реально полезное, вы…       — Ты мог пострадать куда серьёзнее, Пит, — прерывает его Тони, — тебя могли убить. Ты это понимаешь?       — Да ладно вам, — хмыкает Питер, — что, в первый раз?       — Ты явно не улавливаешь сути происходящего, а потому позволь напомнить, — категорично, но с чувством произносит Тони, — ты мог умереть сегодня, Питер.       — Всякий раз, надевая этот костюм, я могу умереть, — чеканит Питер, — это часть сделки, и вам это прекрасно известно!       — Но сегодня тебя не было в костюме! — восклицает Тони, — и вдобавок ты сейчас даже не в своей долбанной вселенной! Что будет, если ты умрешь здесь? Бросишь всех у себя дома задаваться вопросом, что случилось, без малейшего шанса получить ответ, в угоду собственному безрассудству, словно вечная затычка в каждой бочке с навозом? Я знаю, что значит потерять тебя, пацан, и это не то, чтобы весело.       — Я в любом случае не могу туда вернуться, — Питер проводит рукой по лицу, — так что вы, мистер Старк, можете застрять здесь со мной надолго.       Он выплевывает обращение как оскорбление и видит, что оно попадает в цель — Тони прямиком в разбитое сердце. И это не должно было прозвучать здесь и сейчас таким вот образом.       — Боже правый, я сейчас так чертовски на тебя злюсь, — медленно качает головой Тони, — и знаешь, что? Жителям твоей вселенной мне тоже найдётся, что предъявить, — продолжает он, — меня до глубины души возмущает, что там ты буквально живой, а они позволили тебе вытворять с собой подобное!       — Эй! — Питер приподнимается, агрессивный и раздосадованный — такой, каким быть совсем уж не хочется, — это не их вина, и вы даже не предполагаете…       — Нет, это твоя вина, — припечатывает Тони так, что от всей этой самоуверенности кровь Питера буквально закипает.       — Да идите вы нахер, — устало бросает он, однако Тони лишь приближается к нему чуть ближе.       — Я серьёзно, — продолжает он, — я провёл с тобой чуть меньше недели и прекрасно всё это вижу — гнев, непроработанную травму, всё то дерьмо, что ты отказываешься признавать…       — Я прекрасно осведомлён обо всём этом дерьме, — невозмутимо отзывается Питер.       — Тогда почему ты так отчаянно трясёшься над своими проблемами вместо того, чтобы разобраться с ними раз и навсегда? — быстро и без колебаний отрезает Тони.       Питер крепко скрещивает руки на груди, закусывая внутреннюю сторону щеки. Отсутствие ответа, очевидно, для Тони тоже является своего рода ответом, и он несколько смягчается, но это злит Питера ещё сильней. Уж лучше бы Тони на него накричал. Он, собственно, заслужил, чтобы на него кричали всё чертово время.       — Малыш, — вместо этого выдыхает Тони, беспокойство разглядывая его своими тёмными глазами, — ты говорил с кем-нибудь о том, как себя чувствуешь? Ты хоть раз проговорил это вслух?       Питер думает о Мэй, Неде и ЭмДжей. Он думает о грёбаном Гарри Озборне, который мог бы стать его другом, и о Пеппер с Роуди. Он думает о каждом встревоженном сообщении автоответчика, о каждом неумело скрытом взгляде, полном беспокойства, и каждом ужине, который он запорол или пропустил по идиотской отмазке.       Он думает о том, что, в попытке защитить их от себя самого, так и не дал им честного ответа.       — Послушай, — продолжает Тони, которого молчание Питера совершенно не смущает, а может, оно позволяет ему сделать свои собственные выводы, — возможно, я не тот Тони Старк, с которым тебе явно не помешало бы поболтать по душам, но я тот, кто я есть, а ещё я искренне опасаюсь, что если ты не вывалишь на меня всё то дерьмо, что накапливал годами, ты плохо кончишь, приятель. Так что давай не будем корчить из себя диву, а?       Питер недоверчиво склоняет голову набок.       — Что-что? — хмыкает он, — предлагаете себя в роли жилетки для нытья?       — Я не предлагаю, — усмехается Тони, — мы не покинем это место до тех пор, пока ты не выскажешь мне кое-что из этого вслух. Уяснил?       — Я не…       Питер умолкает, наблюдая, как Тони усаживается на диван напротив, подпирает ноги и вперивает в него свой выжидающий взгляд. Этого ещё не хватало…       — Вот и славно, — заключает Тони с кривоватой усмешкой, — так с чего мы начнём?       22:46       — Да ладно вам, а! — тридцать минут спустя жестикулирует Питер почти так же сильно, как и вопит, и к концу ночи его неминуемо ожидает потеря голоса.       — Это твоё будущее! А ты решил спустить его в…       — Ой, перестаньте, — бойко перебивает Тони Питер, — университет — это всего лишь университет, и я мог бы вернуться в любой момент времени, если бы действительно…       — Тогда почему не вернулся? — Тони теперь стоит за диваном и крепко держится за его спинку, — потому что тебе, очевидно, нужно занять себя чем-то другим, кроме того, чтобы фотографировать для долбанного таблоида, который…       — Может, мне нравится фотографировать для долбанного таблоида!       — А может, я тебе не верю!       «Эта ночь будет бесконечной», — обреченно понимает Питер, подавляя в себе порыв схватить с кофейного столика массивный подсвечник и запустить его Тони в район головы.       23:24       — Я полагаю, вы уже позвонили Пеппер?       — Позвонил, — подтверждает Тони, и в голосе его всё ещё чувствуются отголоски недавней бури, — знаешь, она за тебя волновалась.       Питер выдыхает через нос, имитируя смех.       — Она меня даже не знает, — говорит он с горечью в голосе, направленным совсем не на Пеппер — ни на эту, ни на ту, что осталась дома. Потому что горечь тут надо направлять лишь на одного единственного человека.       Тони долго изучает его взглядом.       — Поверь, ты заблуждаешься.       23:57       — Уму не постижимо, — стонет Тони, развалившись на диване и глядя в потолок, пока Питер наливает им по стакану воды, — поверить не могу, что ты клепаешь бессмысленные селфи и продаёшь их помойному ведру для сплетен.       — Я делаю больше, чем просто селфи, — возмущается Питер через плечо. Они перестали кричать и — технически — оставили этот разговор ещё тридцать минут назад, но кого это волнует, да? — ещё я снимаю научные ярмарки и многое другое.       Тони приподнимается на локтях и смотрит на Питера в упор.       — Теперь-то что не так? — стонет он, убирая воду на столик и откинувшись на спинку кресла.       — Научные ярмарки?       — Ну да? — Питер в замешательстве хмурит брови.       — Ты правда не находишь ситуацию ироничной? — Тони, кажется, едва сдерживает смех.       Задумавшись над проблемой, Питер и правда мог бы найти ситуацию в некоторой степени ироничной, но это совсем не мешает ему, фыркнув, закатить на Тони глаза.       — Я не отыщу свой новый жизненный путь на ярмарке вакансий в старшей школе, — обреченно оглашает он себе приговор.       — Верно, — усмехается Тони и тянется за стаканом воды, — но что это… ты признал, что тебе нужно его отыскать!       Он делает большой глоток, а Питер бросает на него полный раздражения взгляд.       — Ой, да идите вы.       Тони салютует ему бокалом.       00:42       Технически за окном начинается новый день, но Питер не уверен, какую именно цель преследует Тони, и потому понятия не имеет, насколько далеки они от ее фактического достижения.       Его чуть подотпустило, стоит это признать, хотя он всё ещё слишком взбудоражен, чтобы заснуть. Он чувствует себя так, словно пробежал полумарафон, а ведь они едва прошлись по поверхности проблемы. Питеру есть что сказать, это правда, но это по-прежнему не тот человек, которому должны быть адресованы эти слова, даже если он разделяет со своим двойником и лицо, и большую часть своих воспоминаний.       Но, возможно, тогда, на кухне озерного домика, Пеппер была права, когда сказала Тони, что всё это — возможность. И, быть может, Питеру просто необходимо принять эти исходные данные и действовать в рамках обстоятельств.       — Вы замолчали что-то, — замечает он, нарушая сложившуюся неожиданно тишину. По ощущениям, она продлилась намного дольше.       Тони хмыкает.       — Я просто припоминал строчку песни, которую услышал… давным-давно, — туманно отзывается он, откинувшись на диван. Усталость берёт своё.       — Строчку песни? — Питер приподнимает бровь, лежа на полу с закинутыми на кресло ногами.       — Именно, — кивает Тони, — не могу припомнить, как она звучала и кто был её исполнителем, но я… смотрю на тебя, Пит, и вижу, как ты мечешься раненым зверем по клетке в поисках выхода и не замечаешь, что клетку эту возвел вокруг себя сам.       — Что?       Тони переводит на него пристальный взгляд, тяжело вздыхает, а затем подается вперёд, чтобы лицо его было на одном уровне с глазами Питера.       — Это означает, что тебе страшно, — произносит он, — ты… уж не знаю, что ты там себе надумал о своей жизни, но со стороны это похоже на то, что ты зациклился на происходящем внутри. Вырядился в броню и не подпускаешь никого к себе поближе в попытке отыскать что-то там, за забралом. А жизнь — она ведь снаружи, Питер, — Тони нервно, будто бы недоверчиво смеётся, и Питер снова с раздражением чувствует, как ему придётся изобретать себе оправдание. В который раз за эту ночь.       — Я вовсе не… зациклился! — часть его и правда не согласна с аргументами Тони. А может (и это наиболее вероятно), упрямится он лишь из принципа, — но такой уж я, понимаете? Уж простите, что не соответствую вагону всех ваших ярлыков и ожиданий, но…       — И почему же ты не взял это под контроль? — бросает Тони с вызовом, — кто и в какой момент лишил тебя права распоряжаться собственной жизнью? Малыш, это дерьмо не происходит на пустом месте.       — Верно, не происходит, — Питер поднимается с кресла и принимается расхаживать взад и вперёд, потому что ему нужно привести себя в движение, потому что не в состоянии он сейчас усидеть на месте и едва ли может даже посмотреть на Тони, ведь всё это так сюрреалистично, запутанно и тошнотворно. — Это не происходит на пустом месте. Это случается, когда ты наконец понимаешь, что дерьмо в твоей жизни неизбежно, что ему конца и края нет, потому что такова уж тебе выпала участь, а близкие люди не просто гибнут один за другим, но и имеют на твой счет ожидания, которые ты ни черта не в силах удовлетворить! — Питер теперь и сам повышает голос, во многом выведенный из себя титаническим спокойствием Тони. — Это случается, когда твои родители погибают в трагической аварии, и все в один голос твердят, что ты должен соответствовать, даже если тебе семь чёртовых лет, а это не их слова вовсе! — яростно продолжает Питер, — и это случается, когда потратив годы на попытки не опорочить их светлую память, ты в конечном итоге губишь своего дядю — потому что хорошие оценки и стипендии в школах для одаренных детишек не стоят ровным счётом ничего, когда в глубине души ты чёртов трус!       Всё это становится уже немного чересчур.       — А ещё это случается, когда ты так пытаешься походить на хорошего человека, лучшего человека, чем ты когда-либо сможешь стать, но ты лажаешь — снова, снова и снова! — кричит Питер со слезами, сжимающими горло в тисках, — и когда ты наконец уверен, что сможешь поступить правильно, человек этот идёт и жертвует собой — жертвует собой, чтобы сбросить на твои плечи груз наследия, вынести тяжесть которого ты не в состоянии. Вот так вот и теряешь контроль, Тони. Я не выбирал ничего из этого!       Пока Питер пытается отдышаться, чтобы не дать непрошенным слезам вырваться на свободу (потому что уверен, что остановиться уж точно теперь не сумеет), Тони молчит. А затем, медленно вздыхая, произносит:       — Я не могу говорить за твоих родителей или за Бена, — начинает он, — но я никогда не хотел на тебя давить…       Питер горько, слишком горько смеётся, прикрывая рот рукой, чтобы остановить зарождающуюся истерику.       — Что здесь смешного? — словно бы защищаясь, спрашивает Тони, и Питер качает головой, выплёвывая одно-единственное слово:       — ЭДИТ.       Лицо Тони искажается догадкой, и Питер устало качает головой. Замечательно, матчасть можно опустить.       — Здесь вы тоже провернули этот фокус, да? Экстрадолговечные Идеи Тони. Господи…       — Это было лишь на случай непредвиденных…       — Они произошли, к слову. Эти непредвиденные обстоятельства.       — Я защитить тебя хотел! — восклицает Тони, и Питер с почти садистским удовольствием наблюдает за его раздражением.       — Записку оставили, да? — уточняет он, чувствуя, что всё больше слетает с тормозов, — следующему Железному человеку вверяю. Следующему Железному человеку!       — Питер…       — Разве вы не понимаете, насколько это была хреновая затея?! — Питер широко размахивает руками и давит кулаком себе на грудь, — следующий Железный человек, будто… будто вы не спасли всю проклятую Вселенную одним щелчком пальцев, а я не был шестнадцатилетним сопляком! Да, мне было шестнадцать, и я просто хотел пойти на свидание с девушкой, которая мне нравилась, но вы решили, что было бы неплохо превратить мою жизнь в ад. Давить он, видите ли, не хотел!       — Я лишь немногим людям мог доверить эту технологию, — качает головой Тони.       — Вы говорите о доверии, о котором я и знать не знал до вашей славной кончины? — парирует Питер, — о том доверии, что едва не погубило моих друзей и пол Европы в придачу?       — Знать не знал?! — негодующе восклицает Тони, — думаешь, я дарю суперкостюмы людям, которым не доверяю?!       — Я думаю, вы раздаёте их направо и налево, когда вы в отчаянии и…       — Ты и представить себе не можешь…       — О, ещё как могу!       — После всего, что я для тебя сделал, пацан…       — Не называйте меня, блядь, пацаном!       Голос Питера эхом разносится в пространстве, сопровождаемый только звуком тяжелого дыхания, да звоном в ушах.       Он мог остановиться, мог отступить и не дать их разговору превратиться в некрасивую ссору.       Однако он идёт ва-банк, как и всегда.       — Мне двадцать один, и я не ваш грёбаный ребенок, — рычит он, — я не тот малолетний мученик, образ которого засел у вас в голове и от непогрешимой святости которого во мне уже давно ничего не осталось, да и не было, по сути, никогда! Я… я просто человек. Мне просто нужно, чтобы вы увидели меня человеком, Тони!        Тони подобный поворот в развитии событий ожидаемо сбивает с толку.       — Хорошо, я перестану называть тебя пацаном, — говорит он наконец.       — Ну, спасибо, чёрт возьми, большое, мистер Старк! — грубо и насмешливо хмыкает Питер, прежде чем успевает себя остановить.       — Не делай этого, — просит Тони, не столь даже резко и сердито, сколь просто устало. Питер тяжко вздыхает.       — Извините.       — Пятиминутный перерыв? — предлагает Тони.       — Пятиминутный перерыв.       1:36       — Ты шутишь! — Тони хохочет, запрокинув голову.       — Отнюдь, — Питера и самого трясёт от смеха, — клянусь, я не шучу. Этот парень буквально вырядился, как пиратская версия Гэндальфа, но не понимает отсылки к Гудини!       Это не так уж и смешно, но на дворе уже давно как час ночи, а у обоих выдалась та еще адская неделька. И Питер, возможно, и предпочел бы напиться от усталости, но сейчас это не вариант. Совсем не вариант.       Тони дразнит Питера по поводу того, как поднаторел тот в искусстве сарказма, и Питер громко смеётся в ответ вместо того, чтобы обороняться. Тони, в свою очередь, хихикает, выслушивая мрачноватые шутки Питера по поводу их зеркальной кончины, и даже предпринимает попытку пошутить в ответ.       Они продолжают беззаботно (насколько это возможно) веселиться в течение получаса, пока это не перестает быть смешным.       2:09       — Кстати, я всё ещё не могу поверить, что моя дочурка помогла тебе смыться.             Под барной стойкой они обнаружили пакетик крендельков и умяли их, пригоршнями зачерпывая прямо из упаковки.       Питер фыркает, отряхиваясь от крошек.       — А я могу.       — Что ты имеешь в виду? — хмурится Тони, и Питер торопливо идет на попятную.       — Не потому, что она плохой ребенок, — объясняет он, — просто я ей не то чтобы особо нравлюсь.       — М-м-м? — теперь хмурый взгляд Тони превращается в чистое и неподдельное замешательство, что было бы забавно, не будь оно таким раздражающим, — ты издеваешься надо мной? Она тебя обожает. Она слышала о героизме Человека-Паука с тех пор, как научилась пользоваться ушами по назначению.       Питер бросает на него задумчивый взгляд через столик.       — В этом-то и дело.       — Не веди себя так загадочно, когда мы говорим о моей дочери, — говорит Тони серьёзно, как взрослый, что вынуждает его захлопнуть рот и распрямить рефлекторно спину. Какая иррациональная реакция.       — Вы просто… только обо мне и говорите постоянно, — Питер пожимает плечами, — одни сплошные истории об идеальном мальчике-спасителе Вселенной.       — Да, но…       — Тони, — смеётся Питер, прерывая его, — каково это было — впервые встретить Стива Роджерса?       Тони на мгновение хмурится ещё сильней, и Питер продолжает, не дав ему сказать и слова:       — Она выросла с призраком почившего героя в своём доме — с его лицом посреди семейных портретов на стенах, — говорит он, — я сейчас не пытаюсь сравнивать себя с Капитаном Америкой, не подумайте, но тот Щелчок для неё — то же самое, что и для вас была та авиакатастрофа в Арктике.       Тони, кажется, озаряет.       — Будь ты кем-нибудь другим, я бы тебя ударил за сравнение с моим отцом, — просто говорит он.       — Вы всё ещё можете, если так хочется, — небрежно предлагает Питер.       — За что? — хмыкает Тони, — за то, что ты оказался прав?       — Это случается не то чтобы очень часто, — усмехается Питер, — мы должны как-то отметить это событие.       — Как насчет того, чтобы ты просто сказал мне, как всё исправить? — закатывает глаза Тони.       — Мне-то откуда знать?       — Я весь внимание, мистер Фрейд.       — Фу, — кривится Питер, но Тони очевидно решил, что у него имеются в рукаве все ответы. Нашёл тоже эксперта…       Люди сложнее сказок.       — Я хочу сказать… — Питер рассеянно хрустит костяшками пальцев, — будь я на её месте, я хотел бы услышать, что герой этот всё ещё был живым человеком, понимаете? Что он творил глупости. И немало. Расскажите ей об этом — о ребёнке, который старался изо всех сил, но всё же совершал ошибки.       — Ты думаешь? — искренне удивляется Тони, и Питер кивает.       — Расскажите ей, даже не знаю… историю с паромом. Или о том вечере танцев. Или о том, как по-идиотски я застрял в том хранилище Департамента ликвидации разрушений…       — Прости, ты сделал что?..       Ой. Может, их реальности и не так похожи, как кажется.       2:39       — Я ещё кое-что хотел бы с тобой обсудить.       — Что такое? — отзывается Питер. Он снова стоит, прислонившись к огромному панорамному окну, и разглядывает внутренний дворик базы, краем глаза поглядывая на Тони.       Ну, сейчас-то он смотрит на Тони в упор, потому что тот глядит на него вот так.       — Алкоголь, — произносит тот откровенно, хоть и не без доли мягкости в голосе, — я бы хотел, чтобы мы это обсудили.       Питер, откровенно говоря, ожидал этого разговора чуть раньше, ещё глубокой ночью, а впоследствии позволил себе понадеяться, что Тони либо решил, что оно того не стоит, либо и вовсе позабыл.       Но Питер никогда не был везунчиком.       — Это не такая уж большая проблема, как я и сказал, — вздыхает он, отворачиваясь обратно к стеклу. Утром его как следует размажет.       — Да неужели? — скептически приподнимает бровь Тони, — сколько ты выпил, прежде чем я пришел сюда и вылил остатки в канализацию?       Ошарашенное лицо Питера, должно быть, говорит красноречивее слов, и потому Тони смотрит на него, как на идиота.       — Ты думаешь, я мог не догадаться? — невозмутимо продолжает он, — если бы я не почувствовал запах, то твой голос и движения выдали бы тебя с потрохами.       Питер прижимается подбородком к груди, крепко стиснув челюсти — но даже не от гнева. На этот раз вся его защитная поза и уклонение от зрительного контакта ничего общего не имеют с агрессией, как часами ранее. Это лишь волны горячего стыда.       Это унизительно и, очевидно, вызывает вопросы, как гений уровня Питера Паркера смог довести себя до подобного жалкого состояния.       — Я действительно не хочу об этом говорить, — бормочет он, измученно стекая на пол по стене.       Тони не отвечает, и Питер прекрасно понимает, что молчание подобного рода всегда означает мыслительный процесс, обдумывание следующего шага. Знакомая стратегия — ещё со времен старшей школы, и когда Тони несколько долгих мгновений спустя поднимается и пересекает комнату, чтобы усесться рядом, Питер чувствует себя застигнутым врасплох.       Тони садится спиной к оконному стеклу, всего в нескольких сантиметрах от его плеча, и это самое сильное их «сближение» с тех пор, как Тони привез его на базу, за исключением того, что на этот раз обоюдный яростный гнев практически сошёл на нет. Это, как и прежде, нелегко — видеть Тони перед собой так близко. Но справляться становится чуть попроще.       — Когда ты погиб на Титане, — наконец заговаривает Тони, глядя Питеру в глаза, несмотря на отчаянные попытки последнего разглядывать предутренний пейзаж за окном, — я выпил столько, что и разговаривать не мог. Потому что я подвел тебя и не знал, как себя за это простить.       Питер хочет сказать Тони, что это не его вина, но чувствует, что не в этом суть рассказанной истории, и потому он просто подтягивает колени ближе к груди, чтобы водрузить туда свой подбородок.       — Я беспробудно пил около месяца, — продолжает Тони, — а затем Пеппер узнала, что у нас будет ребёнок, и я должен был остановиться. Потому что как я мог защищать своё дитя, если не мог уберечь самого умного ребёнка, которого когда-либо встречал?       Питера чувствует, как начинает подрагивать челюсть, и прячет это за кривоватой ухмылкой.       — Морган поумнее будет.       — Может быть, — мягко улыбается Тони, — но у нас с тобой не было шансов, приятель, против генов Пеппер Поттс.       Улыбка Тони при этом становится такой тёплой и искренней, что у Питера защемляет сердце. Тони Старк любил Пеппер Поттс всем своим существом. Надо бы напомнить ей об этом по возвращении домой. Если он туда, разумеется, вернется.       — Я не пьянствовал двадцать четыре часа в сутки, конечно, — продолжает Тони, — но всё ещё пил больше, чем следовало будущему отцу, и пропускал посещения врача чаще, чем должен был. Головой я… всё ещё… отсутствовал, о чем я никогда не перестану сожалеть.       Тони на мгновение замолкает, и Питер позволяет ему собраться с мыслями, потому что не сильно-то и хочется вставлять сюда свои пять копеек — и вслух говорить обо всех способах, которыми он подводил людей по слишком похожим причинам.       — Дело в том, что я не переставал пить, пока не родилась Морган, — Тони устало проводит рукой по волосам, — и это было тяжело. А порой мне тяжело и сейчас, но если я смог взять себя в руки…       Он замолкает, предоставляя, очевидно, Питеру возможность для ответа.       — Я вовсе не ушел в запой, — качает головой он, и даже не особо-то и защищаясь, потому что технически это правда.       — Конечно, — кивает Тони, — но ты пьёшь, когда становится слишком сложно справляться с ситуацией, а это не то чтобы здоровый механизм преодоления.       Питер против воли сжимает челюсти.       — Я не знаю, как там принято у вас, — продолжает Тони, похоже, понимая, что Питер, хоть и прекратил отнекиваться, отвечать по-прежнему не в настроении, — но здесь люди обожают нас с тобой сравнивать.       Питер резко втягивает воздух.       — Кто б сомневался…       — В большинстве случаев бред несут, — пожимает плечами Тони, — но сходств у нас с тобой явно побольше будет, чем кажется на первый взгляд. Вся эта тенденция к саморазрушению как средство наказания за то, в чём вины твоей нет? Ну, просто два сапога пара. И, послушай, тебя я, может, и не знаю, но с Питером Паркером я был неплохо знаком.       Питер против воли усмехается.       — Допустим…       — Нет, послушай, — настаивает Тони, — Питер Паркер день ото дня просыпается с тяжестью целого мира на плечах. Уж не знаю, родился он таким или просто так воспитан — неравнодушным к чужому горю — но, каждый день поднимаясь с постели, он наизнанку выворачивается, чтобы помогать, — сделав вдох, Тони продолжает, — Питер Паркер, которого я знал, был всего лишь ребенком. В детстве… нам всё даётся проще. И это нормально, что с возрастом справляться становится всё сложней — порой даже совершенно невыносимо. Но Питер Паркер никогда не сдаётся, и в этом его величайшая сила.       Питер прижимается лицом к коленям, прижимая руки к ушам, как ребёнок, потому что в глубине своей души он и чувствует себя таковым. Он кажется себе совсем крохотным, уязвимым и незащищённым, и в глазах так предательски щиплет.       — Хватит, прошу, — умоляет он, но разве Тони когда-нибудь прислушивался к мольбам, войдя в раж?       — Питер Паркер ходит по миру с идеей-фикс, будто бы не позволено ему отказаться от этой жизни и побыть обычным человеком, — продолжает Тони, — но забывает отчего-то, что он далеко не единственный, кто способен нести на своих плечах этот груз. Как самовлюблённо, да?       — Тони…       — Но Питер Паркер совсем не безнадёжен, — Тони кладет руку Питеру на шею, заставляя его повернуть голову и заглянуть ему в глаза, — ты слышишь меня? Тараканов у него хватает, как и в корне неверных установок, которые ему обязательно нужно проговорить с близкими людьми. А ещё ему нужно прекратить заливать свои проблемы всяким дерьмом и вернуть немного порядка в свою жизнь. Но он не потерян для этого мира.       Глаза Тони такие уверенные, такие серьёзные, такие искренние в каждом сказанном слове, что Питер чувствует, как плотина внутри него — спустя годы нарастания рубцовой ткани — с треском рушится.       Питер позволяет Тони осторожно притянуть его к себе, прижать его лоб к своему плечу успокаивающим жестом, который даже чем-то напоминает объятие.       Со своей стороны, Питер позволяет себе плакать.       3:12       — Извините, — выдыхает Питер, свернувшись в кресле неровным калачиком — на утро такая поза обещает ноющую спину, — что оказался на поверку не таким, каким вы хотели бы меня видеть.       — О, Пит, — Тони качает головой, вытянув ноги на диване.       Они не разбрелись по своим углам в комнате, пока Питер снова не получил контроль над своим дыханием, а Тони не заставил его выпить стакан воды и высморкаться в салфетку.       Но они вернулись на свои места, и даже с этой восстановленной физической дистанцией можно ощутить, как изменилась атмосфера. Как воздух перестал искрить напряжением.       — Я серьёзно, — настаивает Питер, хотя и потише, чем большинство его гневных выкриков этой ночью.       — Я знаю, дружок, — выдыхает Тони со смехом, — но, Боже, мне так жаль, что я заставил тебя почувствовать, будто бы тебе нужно что-то в себе изменить.       — М-м-м?       — Да-да, — уверенно отзывается Тони, — послушай… Будь у меня выбор между потерей этой… идеализированной версии тебя, которую я себе придумал, и… тобой — подросшим, запутавшимся и полным хаоса, но всё ещё Питером Паркером… Паучок, я предпочел бы тебя. В любой из вселенных.       Питер делает медленный вдох и отзывается из-под толщи подушек:       — Спасибо.       — Ага, — кивает Тони, — но ты просто попытайся, ладно? Сделай мне одолжение?       Питер покорно улыбается. Всё сложнее, конечно, чем кажется, но Тони ведь прекрасно об этом знает, не так ли? Он не просит быть лучше и не просит заставить его гордиться.       Он просит лишь попытаться.       — Обещаю, — говорит ему Питер. И в кои-то веки не ощущает себя лжецом.       8:11       Проснувшись на следующее утро, Питер всё ещё чувствует себя паршиво.       Нет, он и не ожидал, что ему полегчает вот так вот сразу, но как-то и не думал, что будет чувствовать себя настолько выжатым эмоционально и физически — до такой степени, что, когда он добирается с трудом до ванной и брызгает себе воды на лицо, часть его задаётся вопросом, в чём был смысл.       В своих самых дерзких мечтаниях он и представить себе не мог, что сможет поговорить с Тони вот так, как удалось им накануне — даже если говорить пришлось предсказуемо лишь о нём и его чёртовых проблемах, нежели о чем-либо, что он действительно хотел бы узнать.       Питер вытирает лицо абсурдно красивыми полотенцами, вылезает из ванной комнаты и выбирается на свет божий — прямиком в кухню, где на заднем плане что-то призывно шкворчит, а в воздухе витают дивные ароматы пищи.       Он даже не уверен, бывал ли когда-нибудь в этой части базы или это очередной апдейт, увидеть который ему ещё не довелось. Открытая гостиная переходит в небольшую кухоньку. Уютно.       — Ты уже проснулся? Ранняя пташка, — приветствует его Тони, оборачиваясь, и Питер с трудом сдерживает смех, потому что картинка та еще: Железный человек выкладывает на тарелку нечеловеческое количество яиц, а рядом расположилась стопка блинов и бекон. — Лишил меня возможности ткнуть в тебя палкой, если посмеешь проспать наш завтрак.       Питер, фыркнув, усаживается на барный стул напротив и наблюдает за Тони, который теперь оформляет тарелку поменьше.       — Вы готовите завтрак?       Тони, хмыкнув, поднимает глаза поверх очков:       — А мои потуги в озёрном доме ты, значит, не оценил? Я появлялся у плиты чаще, чем в своей мастерской, Пит.       — О, — улыбается он, забирая тарелку с едой, которую предлагает ему Тони, и тут же фыркает снова.       — Что такое?       — Вы ведь в курсе, что я еврей? — ухмыляется Питер, оглядываясь назад, чтобы увидеть, как Тони, чёрт побери, выглядит совершенно ошеломлённым, что само по себе зрелище нечастое.       — Проклятье, Пит. Извини, я не…       — Да ничего страшного, — смеётся Питер, хватаясь за вилку и нож, — я не соблюдаю традиции.       — Верно, — медленно кивает Тони, немного подавленный, будто совершил непростительную ошибку, оказавшись не в состоянии запомнить столь важные детали.       — Спасибо, — произносит Питер сквозь набитый рот, — за завтрак.       — Да нет проблем, Пит, я… — Тони, кажется, необычайно взволнован, и Питер рад бы поспорить с ним ещё, но перед носом так соблазнительно пахнет, а желудок требовательно урчит, потому что последним его приёмом пищи была пицца в квартире Неда.       Когда они оба утыкаются в свои тарелки, наступает не совсем комфортная тишина, которую Питер нарушает, когда ему наконец удаётся выстроить хоть сколько-нибудь сносную башню (скорее, холмик) из блинов.       — Всё хорошо?       Тони, моргнув несколько раз, поднимает голову:       — Как никогда лучше.       — Простите, за эту… ситуацию с беконом, — начинает Питер, ощущая неловкость, которая, вероятно, в данный момент очень даже взаимна.       — Тебе вовсе не нужно извиняться за…       — Я, наверно, должен придерживаться наших правил. Бен старался, а я просто…       — Серьезно, Пит, ты не…       — И я вовсе не ожидаю, что вы…       — Я просто забыл.       Питер замолкает, чувствуя себя очень странно, и видит, как Тони чуть крепче сжимает вилку в руке.       — Я забыл, — повторяет он, — что ты еврей.       — Да всё в порядке… — начинает Питер, но Тони его прерывает.       — О, Питер… — он прикрывает глаза, и Питер чувствует себя так, будто вторгается в совершенно личный момент — момент между Тони и кем-то ещё, тем самым вечно присутствующим призраком, о котором на мгновение он позволил себе позабыть.       Сидеть на кухне базы Мстителей, чувствуя, как ноет всё тело после недавних приключений, как мысли в голове мечутся из одного угла в другой, и есть приготовленный Тони Старком завтрак — дико.       Очевидно, это нечто на грани безумия и для самого Тони Старка.       Питер был тем ребенком, который вырос при Железном человеке. Он до сих пор помнит те видеоролики YouTube, ту сенсационную пресс-конференцию перед толпой журналистов. Ещё он помнит, каково это было, когда за их окнами бушевала битва за Нью-Йорк, а позже он узнал, что спас их герой в красно-золотой броне.       Фактическое знакомство с человеком за маской, даже столь краткое и поверхностное, как казалось в то время, стало лишь финальным кусочком мозаики из того, что Питер уже прекрасно знал — не доставало лишь контрастного различия между Тони Старком для публики и тем, что бесконечно бормотал о фотонах в недрах своей лаборатории.       Сидя сейчас здесь и наблюдая, как Тони ест, уткнувшись в тарелку, Питер ясно понимает, что, каким бы знаменитым он ни был в этом мире и сколько бы деталей его частной жизни ни обсуждали за кружечкой пива местные сплетники, этому Тони Старку пришлось много хуже, чем ему самому в аналогичной ситуации.       Тони Старк оплакивал Питера Паркера дольше, чем когда-либо его знал. Разумеется, на каждого в окружении Тони всегда имелось подробнейшее досье, но никакое личное дело не могло рассказать ему о нем как о человеке.       — Прошло немало времени, — заговаривает наконец Питер, когда становится ясно, что Тони, погруженный в свои размышления, прерывать это неловкое молчание не собирается.       — Да, — наконец отзывается тот с неуверенным смешком, — немало.       — Если от этого вам становится легче, — продолжает Питер, всё ещё пришибленный эмоциями и тем, что стряслось между ними прошлой ночью, — я тоже о вас мало что помню.       Тони обращает на него полный недоверия взгляд, и Питер моментально исправляется:       — Я имею в виду, важные штуки. Э-э-э… — он вздыхает, отчаянно силясь сформулировать мысль. — Реальные вещи, понимаете? Я не то чтобы многое помню. Или я попросту этого не знал.       Какими бы ни были намерения Питера, они не возымели ожидаемого эффекта — Тони смотрит на него всё так же тоскливо, и сердце его сжимается от боли.       — Время никогда не было на нашей стороне, да?       — Полагаю, что так, — тихо произносит Питер, барабаня пальцами по столу и разглядывая свои колени, чтобы заставить себя не думать обо всём том, что он упустил за все эти годы — о том, что так редко он видел за маской героя мужа и отца.       Питер заставляет себя оглянуться на Тони и видит в его глазах, что думает он о нем в том же самом ключе. О ребёнке, который снискал себе межгалактическую славу, но так и не окончил среднюю школу. О ребёнке, который был слишком храбрым, слишком глупым и слишком юным для всего этого дерьма, и что даже если этот Питер всецело осознавал последствия своего решения, это никак не могло ослабить непреодолимую вину и горе человека, сидящего перед ним. Потому что он дважды смотрел, как ребенок этот умирает — в отличие от многих людей из жизни этого Питера, лишенных возможности даже попрощаться.       Это невысказанная истина, которую Питер слишком уж хорошо усвоил и по собственному миру — после всех потерь, с которыми он когда-либо сталкивался как в роли Питера Паркера, так и в роли Человека-Паука.       В конце концов, настоящим злодеем всегда было и будет лишь время.       ***       Питер знает, что ему давненько следовало бы разучиться удивляться событиям, с незавидной регулярностью происходящим в его нелёгкой жизни.       Они с Тони едва заканчивают свой завтрак, такой тихий и меланхоличный, с правильным горько-сладким оттенком, когда Питер вздрагивает от неожиданной вспышки золота в пространстве между ними.       — Чёрт, — бормочет он, отступая назад — подальше от раскрывшегося портала, из которого на свет божий показывается Стивен Стрэндж собственной персоной.       — Здесь имеется входная дверь, — невозмутимо замечает Тони, но Стрэндж, не удостоив его и взглядом, произносит слова, которые Питер так жаждал услышать на протяжении четырех долгих дней.       — Я могу отправить тебя домой.       Вот так фокус.